То, что имеет значение

Мария Метлицкая, 2021

Жить с камнем за пазухой очень трудно. Груз обиды, несправедливости давит, не дает дышать. А если это обида на близких – трудно вдвойне. Но простить – еще труднее. Да и как простить измену, предательство, обман? Неужели можно забыть унижение, бессонные ночи, страдания? Надо ли вообще прощать? И правду ли говорят, что понять – значит простить? Каждый из героев этой книги решает этот нелегкий вопрос по-своему.

Мадам и все остальные

Мадам умерла в пятницу вечером, в больнице. Кира с тоской подумала, что такие долгожданные выходные безнадежно пропали. А это значило, что отменяется утренний сон в субботу — долгий и сладкий, потому что надо ехать в квартиру к Мадам и искать белье и платье, копаться в ее шкафах. Ехать в больницу — отвозить вещи. Забирать из больницы то, что Мадам уже никогда не понадобится. Общаться с жуликоватыми агентами ритуальных услуг. Выбирать гроб. Заказывать отпевание. Обзванивать родню и знакомых (впрочем, насчет этого Кира сильно сомневалась). В общем, Мадам в очередной — и, скорее всего, последний раз, — как обычно, подложила свинью.

Ночью Кира спала плохо — оно и понятно, перед такими хлопотами. Утром в субботу набрала Нью-Йорк. Трубку снял Митя.

— Ну ты даешь, ночь на дворе! — сонным голосом возмутился он.

— Мать умерла, — сказала Кира.

— Да? — удивился он. — А почему?

Кира разозлилась:

— Да потому, что ей восемьдесят три года. Вполне весомая причина.

— Ну да, в общем, — согласился он.

Она слышала, что он вышел из спальни, закурил. Голос его окреп.

— Короче, тебе надо вылетать, Митя, — вздохнула Кира.

— Как ты себе это представляешь? — опять возмутился он. — Виза, билеты, как я успею?

— По-моему, все решаемо, — устало ответила она.

— Это тебе так кажется, — почти обиделся он.

— Ну, смотри, дело твое. Спокойной ночи, малыш.

Она сидела на кухне и смотрела в окно. По небу неспешно плыли тяжелые серые облака, обещавшие дождь. Кира налила в чашку кофе, закурила и опять взяла телефонную трубку.

Трубку на том конце взяли на седьмом звонке. Раздалось Каринино протяжное:

— Ало-у!

— Здравствуй, — сказала Кира. — В общем, умерла бабушка. Надо ехать в больницу и все оформлять. Отвезти в больницу вещи. Заниматься всем этим, короче говоря.

— Кир, ты что? — возмутилась Карина. — У меня четвертый месяц. Пузо тянет, тошнит, мне, знаешь, совсем не до этого.

— А мама? — спросила Кира.

— При чем тут мама? — резонно удивилась Карина.

— А при чем тут я? — спросила Кира. И положила трубку.

Она вошла в квартиру Мадам — и в нос ей ударил запах старости и пыли. Она прошла в квартиру, открыла настежь окна и сняла пальто. С портрета на стене на нее смотрела Мадам, как всегда, с вызовом и укоризной.

— Ну вот, моя милая, — сказала Кира. — Хочешь или не хочешь, а придется заниматься всем этим мне. Родственники у тебя еще те. Как всегда, соскочили. Впрочем, есть в кого.

Кира вздохнула, открыла шкаф и стала перебирать вещи. И вспоминать.

* * *

В лифте Митя обнял ее и сказал:

— Мадам — человек специфический, и это мягко говоря. Вообще-то она Бармалейша будь здоров! Но ты не тушуйся. А то точно сожрет.

Он рассмеялся и чмокнул Киру в нос. Она жалобно улыбнулась.

Мадам открыла дверь и долгим оценивающим взглядом посмотрела на Киру.

— В общем, так, мам. Это Кира, моя жена. Прошу любить и жаловать.

Мадам молчала. Было видно, что «жаловать» и тем более любить она вовсе не собирается.

— Почему сюда? — спросила Мадам.

— А куда? — удивился Митя. — Кира не москвичка, живет в общежитии.

— Ну, в этом я не сомневаюсь. — Мадам развернулась и пошла в свою комнату.

Кира растерянно стояла на пороге. Митя рассмеялся:

— Ну вот, я так и знал — испугалась!

Он взял ее за руку, и они зашли в квартиру.

Кире тогда было семнадцать. Студентка-первокурсница. Мама и папа в Калуге.

С Митей она познакомилась на улице — обычное дело. Встречались три месяца. Мотались по улицам, целовались в подъездах. В общежитии было строго — никаких гостей, тем более мужского пола.

Им казалось, что друг без друга они не проживут и дня. Выход один — пожениться, чтобы каждый день вместе, каждую ночь. И конечно же, на всю жизнь. Кто бы сомневался!

На следующий день Мадам отчеканила:

— О прописке не мечтай. Я не идиотка.

— А мне и не надо, — тихо ответила Кира.

— Ну, расскажи, — усмехнулась Мадам.

В общем, зажили. У них своя полка в холодильнике. Жили на две стипендии. В воскресенье Кира делала уборку — пылесосила, мыла кафель, плиту. Мадам выходила из своей комнаты и указательным пальцем проводила по поверхности мебели, проверяла на чистоту. Вечерами, по счастью, дома бывала редко — театр, подружки.

Хуже всего было в выходные по утрам, когда все сталкивались на кухне. Кира предлагала Мадам омлет, а та демонстративно разбивала на сковородке два яйца и жарила на соседней конфорке. Кира уходила в комнату и плакала. Митя утешал, смеялся и просил не обращать внимания.

Через полгода Кира поняла, что забеременела. Взяла в поликлинике справку — очень тошнило и кружилась голова. Полусидела-полулежала на высоких подушках. Открывала глаза, и на нее начинал падать потолок. Рядом с кроватью стоял большой эмалированный таз. Мити дома не было.

Мадам без стука вошла в комнату, села на стул напротив кровати. Обе молчали. Потом Мадам сказала:

— Это невозможно.

— Что? — спросила Кира.

Мадам кивнула на ее живот.

— Беги, пока не поздно, на аборт.

— Вы что, с ума сошли? — задохнулась Кира.

Та медленно покачала головой:

— Отец у Митьки был шизофреник. Там по всему роду идет эта болезнь. Через третье поколение. Страшные судьбы. Всю жизнь по психушкам. Его родная сестра повесилась. Брат прыгнул с моста. В шестнадцать лет. Он сам, Митин отец, всю жизнь на препаратах. Тяжелейших. Месяцами не вставал с кровати. — Она замолчала и тяжело вздохнула. — Ты этого хочешь?

Ошарашенная Кира медленно покачала головой.

— Тогда беги. Беги, пока время есть. Через третье поколение, понимаешь?

Кира кивнула.

— Я могла бы от тебя это скрыть, но у меня есть совесть. Митьке ничего не говори — ему будет стыдно от того, что ты все знаешь про его отца. Придумай что-нибудь, ну, что еще рано, успеете или по показаниям. В общем, решай сама. Моя совесть чиста.

И вздохнув, Мадам вышла из комнаты.

Кира сидела на кровати, обхватив колени руками. Это все было невозможно. Страшно. Дико. Ужасно. Она вспомнила соседскую девочку в Калуге — слабоумную, с трясущимися ручками и струйкой слюны на подбородке. Девочка не понимала слов и смотрела на людей пустыми, немигающими глазами.

Через неделю Кира сделала аборт. Митя среагировал как-то удивительно спокойно:

— Рано, говоришь? Ну что, наверное, ты права, малыш. Все еще у нас с тобой будет.

Но — странно — отношения их после этого стали постепенно ухудшаться. Сначала остыла страсть — их уже так не бросало друг к другу, потом начались придирки, ссоры, а потом и скандалы. Так проскрипели еще два года.

Потом Кира ушла. В общежитие она не вернулась — сняла вместе с подружкой Ленкой комнату в коммуналке. Помогали родители.

Митю она долго не могла забыть, но жизнь, как водится, брала свое. Кира окончила институт и пошла на работу. Через два года вышла замуж, теперь уже официально — с загсом, рестораном, белым платьем и пластмассовым пупсом на машине.

Но семейная жизнь не заладилась — Кирин муж очень хотел детей. Ничего не получалось — три выкидыша за три года. Бесконечные больницы и врачи, уколы и таблетки, тревоги и страхи. В результате развелись.

Муж быстро женился, и у него родились двойняшки — мальчик и девочка. Он позвонил Кире и сообщил радостную весть. Она ответила «Сволочь!» и горько расплакалась.

Потом Кира купила однокомнатный кооператив — спасибо родителям. Перешла на другую работу, стала неплохо зарабатывать. Сошлась с мужчиной по имени Борис. У него была семья, и Кире он ничего не обещал. Но ее все устраивало. Она привыкла к своему одиночеству и даже уже находила в нем прелесть и удовольствие.

Однажды в автосервисе (что-то случилось с машиной) она встретила Митю. Тот очень изменился — пополнел, полысел. Он очень обрадовался встрече, уговорил зайти в соседнее кафе.

За кофе он рассказывал, что успел два раза жениться, родить в одном браке дочь, в другом — сына, но как-то не сложилось, и он вернулся к Мадам.

— Как она? — тихо спросила Кира.

— Да все так же, — хохотнул он. — Строит меня и живет в свое удовольствие. Внуки ей до фонаря. Я тоже. Все как обычно.

— А дети твои, как дети? — спросила Кира.

— А что дети? — удивился он. — Нормальные дети. Дочка в музыкалку ходит, вроде у нее способности. А сын со своей матерью в Германии — про него я мало что знаю.

— Они здоровы? — спросила Кира.

Он удивился и пожал плечами.

— Да все нормально, Кир, как все дети. Ну, ветрянка, краснуха, сопли. А так все обычно вроде.

Кира кивнула:

— Слава богу, Мить, слава богу.

Потом Митя рассказал, что собирается в Америку. Появилась девушка, ну, не девушка, конечно, женщина. Американка. Зовут Келли. В общем, скорее всего, они поженятся и он уедет с ней в Америку.

— А мать, мать ты заберешь с собой? — спросила Кира.

— Я же не самоубийца! — рассмеялся Митя. — Ну, и вообще, у нее своя жизнь. Никто ей не нужен. — А потом как-то грустно добавил: — Жаль, Кирюх, что у нас с тобой не срослось, правда жаль. Молодые были, зеленые. Ни черта в этой жизни не смыслили. А может, если бы ты родила тогда, может быть, и ничего, сложилось, а?

Кира кивнула:

— Может быть.

Потом они обменялись телефонами, и Митя чмокнул ее в щеку, по-братски.

Он позвонил примерно через полгода и обратился с деликатной просьбой. Объяснил, что оставляет энную сумму для поддержки Мадам, но все деньги отдать ей нельзя — обязательно вложит в какую-нибудь пирамиду, впутается в аферу или просто спустит все в одночасье. Словом, просил он, нужно привозить ей в месяц понемногу, чтобы на жизнь хватало. Тогда душа у него будет спокойна.

Конец ознакомительного фрагмента.