Женщина-отгадка (сборник)

Мария Метлицкая, 2018

Для Марии Метлицкой нет неинтересных судеб. Она уверена: каждая женщина, даже на первый взгляд ничем не примечательная, – загадка. Почему ее героиня поступила так или иначе? Почему пожертвовала своим покоем, комфортом ради близкого, а иногда и не очень близкого человека? Почему полюбила того, кто никогда не сможет сделать ее счастливой? Неужели дело в пресловутой женской логике, точнее в отсутствии логического мышления, в чем так часто упрекают женщин? Конечно, нет. Дело в том, что женщины верят своему сердцу. А оно логике не подчиняется. Именно поэтому отгадать мотивы женских поступков так сложно. И так интересно.

Maдам и все остальные

Мадам умерла в пятницу вечером, в больнице. Кира с тоской подумала, что такие долгожданные выходные безнадежно пропали. А это значило, что отменяется утренний сон в субботу — долгий и сладкий, потому что надо ехать в квартиру к Мадам и искать белье и платье, копаться в ее шкафах. Ехать в больницу — отвозить вещи. Забирать из больницы то, что Мадам уже никогда не понадобится. Общаться с жуликоватыми агентами ритуальных услуг. Выбирать гроб. Заказывать отпевание. Обзванивать родню и знакомых (впрочем, насчет этого Кира сильно сомневалась). В общем, Мадам в очередной — и, скорее всего, последний раз, — как обычно, подложила свинью.

Ночью Кира спала плохо — оно и понятно, перед такими хлопотами. Утром в субботу набрала Нью-Йорк. Трубку снял Митя.

— Ну ты даешь, ночь на дворе! — сонным голосом возмутился он.

— Мать умерла, — сказала Кира.

— Да? — удивился он. — А почему?

Кира разозлилась:

— Да потому, что ей восемьдесят три года. Вполне весомая причина.

— Ну да, в общем, — согласился он.

Она слышала, что он вышел из спальни, закурил. Голос его окреп.

— Короче, тебе надо вылетать, Митя, — вздохнула Кира.

— Как ты себе это представляешь? — опять возмутился он. — Виза, билеты, как я успею?

— По-моему, все решаемо, — устало ответила она.

— Это тебе так кажется, — почти обиделся он.

— Ну, смотри, дело твое. Спокойной ночи, малыш.

Она сидела на кухне и смотрела в окно. По небу неспешно плыли тяжелые серые облака, обещавшие дождь. Кира налила в чашку кофе, закурила и опять взяла телефонную трубку.

Трубку на том конце взяли на седьмом звонке. Раздалось Каринино протяжное:

— Ало-у!

— Здравствуй, — сказала Кира. — В общем, умерла бабушка. Надо ехать в больницу и все оформлять. Отвезти в больницу вещи. Заниматься всем этим, короче говоря.

— Кир, ты что? — возмутилась Карина. — У меня четвертый месяц. Пузо тянет, тошнит, мне, знаешь, совсем не до этого.

— А мама? — спросила Кира.

— При чем тут мама? — резонно удивилась Карина.

— А при чем тут я? — спросила Кира. И положила трубку.

Она вошла в квартиру Мадам — и в нос ей ударил запах старости и пыли. Она прошла в квартиру, открыла настежь окна и сняла пальто. С портрета на стене на нее смотрела Мадам, как всегда, с вызовом и укоризной.

— Ну вот, моя милая, — сказала Кира. — Хочешь или не хочешь, а придется заниматься всем этим мне. Родственники у тебя еще те. Как всегда, соскочили. Впрочем, есть в кого.

Кира вздохнула, открыла шкаф и стала перебирать вещи. И вспоминать.

* * *

В лифте Митя обнял ее и сказал:

— Мадам — человек специфический, и это мягко говоря. Вообще-то она Бармалейша будь здоров! Но ты не тушуйся. А то точно сожрет.

Он рассмеялся и чмокнул Киру в нос. Она жалобно улыбнулась.

Мадам открыла дверь и долгим оценивающим взглядом посмотрела на Киру.

— В общем, так, мам. Это Кира, моя жена. Прошу любить и жаловать.

Мадам молчала. Было видно, что «жаловать» и тем более любить она вовсе не собирается.

— Почему сюда? — спросила Мадам.

— А куда? — удивился Митя. — Кира не москвичка, живет в общежитии.

— Ну, в этом я не сомневаюсь. — Мадам развернулась и пошла в свою комнату.

Кира растерянно стояла на пороге. Митя рассмеялся:

— Ну вот, я так и знал — испугалась!

Он взял ее за руку, и они зашли в квартиру.

Кире тогда было семнадцать. Студентка-первокурсница. Мама и папа в Калуге.

С Митей она познакомилась на улице — обычное дело. Встречались три месяца. Мотались по улицам, целовались в подъездах. В общежитии было строго — никаких гостей, тем более мужского пола.

Им казалось, что друг без друга они не проживут и дня. Выход один — пожениться, чтобы каждый день вместе, каждую ночь. И конечно же, на всю жизнь. Кто бы сомневался?

На следующий день Мадам отчеканила:

— О прописке не мечтай. Я не идиотка.

— А мне и не надо, — тихо ответила Кира.

— Ну, расскажи, — усмехнулась Мадам.

В общем, зажили. У них своя полка в холодильнике. Жили на две стипендии. В воскресенье Кира делала уборку — пылесосила, мыла кафель, плиту. Мадам выходила из своей комнаты и указательным пальцем проводила по поверхности мебели, проверяла на чистоту. Вечерами, по счастью, дома бывала редко — театр, подружки.

Хуже всего было в выходные по утрам, когда все сталкивались на кухне. Кира предлагала Мадам омлет, а та демонстративно разбивала на сковородке два яйца и жарила на соседней конфорке. Кира уходила в комнату и плакала. Митя утешал, смеялся и просил не обращать внимания.

Через полгода Кира поняла, что забеременела. Взяла в поликлинике справку — очень тошнило и кружилась голова. Полусидела-полулежала на высоких подушках. Открывала глаза, и на нее начинал падать потолок. Рядом с кроватью стоял большой эмалированный таз. Мити дома не было.

Мадам без стука вошла в комнату, села на стул напротив кровати. Обе молчали. Потом Мадам сказала:

— Это невозможно.

— Что? — спросила Кира.

Мадам кивнула на ее живот.

— Беги, пока не поздно, на аборт.

— Вы что, с ума сошли? — задохнулась Кира.

Та медленно покачала головой:

— Отец у Митьки был шизофреник. Там по всему роду идет эта болезнь. Через третье поколение. Страшные судьбы. Всю жизнь по психушкам. Его родная сестра повесилась. Брат прыгнул с моста. В шестнадцать лет. Он сам, Митин отец, всю жизнь на препаратах. Тяжелейших. Месяцами не вставал с кровати. — Она замолчала и тяжело вздохнула. — Ты этого хочешь?

Ошарашенная Кира медленно покачала головой.

— Тогда беги. Беги, пока время есть. Через третье поколение, понимаешь?

Кира кивнула.

— Я могла бы от тебя это скрыть, но у меня есть совесть. Митьке ничего не говори — ему будет стыдно от того, что ты все знаешь про его отца. Придумай что-нибудь, ну, что еще рано, успеете или по показаниям. В общем, решай сама. Моя совесть чиста.

И вздохнув, Мадам вышла из комнаты.

Кира сидела на кровати, обхватив колени руками. Это все было невозможно. Страшно. Дико. Ужасно. Она вспомнила соседскую девочку в Калуге — слабоумную, с трясущимися ручками и струйкой слюны на подбородке. Девочка не понимала слов и смотрела на людей пустыми, немигающими глазами.

Через неделю Кира сделала аборт. Митя среагировал как-то удивительно спокойно:

— Рано, говоришь? Ну что, наверное, ты права, малыш. Все еще у нас с тобой будет.

Но — странно — отношения их после этого стали постепенно ухудшаться. Сначала остыла страсть — их уже так не бросало друг к другу, потом начались придирки, ссоры, а потом и скандалы. Так проскрипели еще два года.

Потом Кира ушла. В общежитие она не вернулась — сняла вместе с подружкой Ленкой комнату в коммуналке. Помогали родители.

Митю она долго не могла забыть, но жизнь, как водится, брала свое. Кира окончила институт и пошла на работу. Через два года вышла замуж, теперь уже официально — с загсом, рестораном, белым платьем и пластмассовым пупсом на машине.

Но семейная жизнь не заладилась — Кирин муж очень хотел детей. Ничего не получалось — три выкидыша за три года. Бесконечные больницы и врачи, уколы и таблетки, тревоги и страхи. В результате развелись.

Муж быстро женился, и у него родились двойняшки — мальчик и девочка. Он позвонил Кире и сообщил радостную весть. Она ответила «Сволочь!» и горько расплакалась.

Потом Кира купила однокомнатный кооператив — спасибо родителям. Перешла на другую работу, стала неплохо зарабатывать. Сошлась с мужчиной по имени Борис. У него была семья, и Кире он ничего не обещал. Но ее все устраивало. Она привыкла к своему одиночеству и даже уже находила в нем прелесть и удовольствие.

Однажды в автосервисе (что-то случилось с машиной) она встретила Митю. Тот очень изменился — пополнел, полысел. Он очень обрадовался встрече, уговорил зайти в соседнее кафе.

За кофе он рассказывал, что успел два раза жениться, родить в одном браке дочь, в другом — сына, но как-то не сложилось, и он вернулся к Мадам.

— Как она? — тихо спросила Кира.

— Да все так же, — хохотнул он. — Строит меня и живет в свое удовольствие. Внуки ей до фонаря. Я тоже. Все как обычно.

— А дети твои, как дети? — спросила Кира.

— А что дети? — удивился он. — Нормальные дети. Дочка в музыкалку ходит, вроде у нее способности. А сын со своей матерью в Германии — про него я мало что знаю.

— Они здоровы? — спросила Кира.

Он удивился и пожал плечами.

— Да все нормально, Кир, как все дети. Ну, ветрянка, краснуха, сопли. А так все обычно вроде.

Кира кивнула:

— Слава богу, Мить, слава богу.

Потом Митя рассказал, что собирается в Америку. Появилась девушка, ну, не девушка, конечно, женщина. Американка. Зовут Келли. В общем, скорее всего, они поженятся, и он уедет с ней в Америку.

— А мать, мать ты заберешь с собой? — спросила Кира.

— Я же не самоубийца! — рассмеялся Митя. — Ну, и вообще, у нее своя жизнь. Никто ей не нужен. — А потом как-то грустно добавил: — Жаль, Кирюх, что у нас с тобой не срослось, правда жаль. Молодые были, зеленые. Ни черта в этой жизни не смыслили. А может, если бы ты родила тогда, может быть, и ничего, сложилось, а?

Кира кивнула:

— Может быть.

Потом они обменялись телефонами, и Митя чмокнул ее в щеку, по-братски.

Он позвонил примерно через полгода и обратился с деликатной просьбой. Объяснил, что оставляет энную сумму для поддержки Мадам, но все деньги отдать ей нельзя — обязательно вложит в какую-нибудь пирамиду, впутается в аферу или просто спустит все в одночасье. Словом, просил он, нужно привозить ей в месяц понемногу, чтобы на жизнь хватало. Тогда душа у него будет спокойна.

— Не хочется обременять тебя, Кирюш. Но больше мне доверить это некому.

— А твои жены, друзья, наконец? — удивилась Кира.

— Друзьям не доверю, с моими бабами у Мадам как-то не сложилось. А с матерью дочки, Карины, они вообще лютые враги. — И что-то еще опять про доверие и надежность ее, Киры.

— Подумай сам, Мить, — сказала Кира. — Зачем мне все это надо? Думать об этом, помнить, ездить к ней, терять время?

— Все так, — согласился он. — Это наглость, конечно, с моей стороны.

И все же он уговорил ее. Умудрился. Кира согласилась.

Так в ее жизни опять появилась Мадам. Она здорово сдала, но по-прежнему была величава и надменна. Крупная, с седой косой, закрученной на затылке, с темной полоской усиков над верхней губой. С непременной сигаретой в углу рта. Только в глазах появился страх — страх одиночества.

Кира приезжала к ней раз в месяц — привозила деньги. Иногда Мадам просила прихватить по дороге продукты — хлеб, молоко, что-то по мелочи. Зимой она из дома не выходила — боялась упасть. Иногда они пили чай на кухне, и Мадам показывала фотографии Мити и его семьи. В Америке у Мити был красивый дом с бассейном, стройная американская жена и двое мальчишек. Кира вглядывалась в фотографии детей — обычные здоровые и озорные дети. Ничего настораживающего.

«Четверо детей, — думала Кира. — Четверо абсолютно здоровых детей. Господи, слава богу! Природа оказалась к Митьке милосердна».

Мадам привязалась к ней — часто звонила, часами рассказывала про болячки и просила Киру не забывать ее. Когда деньги кончились, она позвонила Мите и сказала, что теперь от обязательств свободна.

Он благодарил:

— Да, да, Кирюш, спасибо, буду отсылать деньги по почте.

А Мадам продолжала звонить. Она уже вошла в Кирину жизнь, и ничего нельзя было с этим поделать. Кира продолжала к ней заезжать — что делать, такой характер. Ругала себя на чем свет стоит — но продолжала к ней ездить. Последний раз отвезла ее в больницу — две недели назад.

Кира достала из шкафа нижнее белье и стала перебирать платья. Выбрала темно-зеленое, в желтых ромашках, любимое платье Мадам. Все сложила в пакет и вспомнила о документах на захоронение. Когда-то Мадам показала ей, где лежат все бумаги — в старом Митином «дипломате» в темной комнате.

Она нашла этот портфель и стала перебирать бумаги. Какие-то старые счета на квартиру, редкие письма от родни, Митин школьный аттестат — в общем, обычная бумажная белиберда. А потом увидела выписку из больницы. На Митиного отца. Старую, пожелтевшую, замятую на сгибах. Причина смерти — прободная язва. Сопутствующие заболевания — хронический бронхит, пиелонефрит, гипертония. Никаких намеков на душевную болезнь. Консультация невролога и психиатра — практически здоров. По их ведомству — ровным счетом ничего. Ни-че-го. Значит, Мадам ее тогда обманула. У Мити — четверо абсолютно здоровых детей, у нее — ни одного. Она одна как перст на этой земле. А Мадам не нашла времени покаяться, попросить прощения за ее, Кирину, поломанную жизнь.

Кира долго сидела в кресле, час или два. Потом встала, открыла записную книжку Мадам и принялась обзванивать знакомых. Кого-то не было дома, кто-то ссылался на болезнь, а кто-то просто говорил, что не считает нужным прийти и попрощаться.

— Значит, опять я, — сказала она вслух и глубоко вздохнула. — Значит, опять я, больше некому.

Она взяла пакет с вещами Мадам и вышла из квартиры.

В понедельник, в девять утра, она стояла в больничном морге в зале прощания. Мадам лежала в гробу — величественная и грозная. «Теперь тебя никто не боится, — подумала Кира. — Никто! И я в том числе. И мое прощение уже вряд ли тебе нужно. Хотя кто знает».

Она подошла к Мадам и положила в гроб шесть белых гвоздик.

«В конце концов, многое мы делаем для себя. Исключительно для себя», — думала Кира.

В зале зазвучала траурная музыка.

Она провожала Мадам в другую жизнь.