Соединение

Мария Лиханова, 2017

Для большинства людей мир остался прежним, но одна женщина перестала воспринимать его привычным образом. Социальная реальность кажется ей не соответствующей логике, добродетели или удобству: ее восприятие стало ирреальным. Дело в том, что психика, воля, социальные структуры являются лишь строительным материалом для Соединения, с некоторых пор они, как и человеческая деятельность, потеряли индивидуальный характер и стали исключительно внешними, коллективными. Соединение – сверхразум, наподобие Больцмановского мозга, стихийно возникший на основе общих особенностей психики людей и социума в результате действия механизма будущего, связывающего нервные системы людей и организующего дополнительный канал обратной связи, коммуникации между ними. Содержит нецензурную брань.

Часть 1: «Пробуждение».

1. Соприкосновение форм: сопротивление.

1

Когда моя кровь замерзла, пришел он. Он ступал по красному льду, что был моими внутренностями. Мое сердце стало холодным, твердым и хрупким. Когда ты наступал на красный лед, укрытый белой кожей снега, мое сердце содрогалось и тихонько вибрировало от твоих шагов. Мой разум слился с разумом водоема. Меня раздирал смех, потому что ты был в опасности, потому что моя кровь не успела достаточно хорошо замерзнуть, и мне хотелось тебя утопить в ней.

Когда вокруг потоки, они похожи на смерчи, что удерживают в себе землю, они похожи на закрытые, как цветы, могилы. Серые вихри делают все однородным, они тонут в пространстве, расщепляя его, они могли бы быть цветами, если бы порой не приобретали отвратительных форм. Особенно они страшны, когда на них появляются отростки, и они напоминают тела людей. Отвращение, которое испытываешь, видя эту картину, безгранично. Здесь только тонкая пленка, лежащая поверх существ, отделяет жизнь от смерти. Неуловимый кусок чего-то, похожего на материю, позволяет действовать так, чтобы не выдать себя. Только он создает те замысловатые пути лабиринта, по которым можно идти, чтобы они тебя не заметили. Прозрачная и легко поддающаяся любому прикосновению и воздействию ткань — те границы, которые не стоит переступать. Это движущийся лабиринт.

Вокруг вихри, вокруг тонкие тела, черты которых хрупки, как крылья насекомых, сквозь них проступают другие черты и тела… сквозь них проступают другие черты и тела.

2

Его фигура застыла у кромки воды. Его черты были почти не различимы для нее. Его тело расплывалось, скользя вслед за дрожью заключенной в лед воды. Его тело было большим белым червем, стоящим вертикально и танцующим, немного раскачиваясь. Его тело пыталось проникнуть в сине-черную глубь неба, чтобы проделать в ней белый ход. Его тело расширялось книзу, образуя нечто подобное перевернутой воронке. Вверху воронка искривилась, направив свое острие вниз. Он начал медленно вскрывать кожу, покрывшую ее и других существ. Очертания предметов, находящихся за пределами кожи, покрывшей существ, менялись. Их очертания искажались от боли. Воронка образовала мост, идущий от проделанной ей во льду раны. Теперь оба конца воронки были расширены. Существо, открывшее кожу, показалось разделенными овальными сужающимися и расширяющимися сегментами. Ее рана обозначала контурами его рот. Ее тело потеряло равновесие и начало стремится к острой кромке льда. Она подплыла к открытой ране и прислонилась к ее острым краям, совпадавшим со ртом нагнувшегося существа и его зубами. Она подплыла к ране, чтобы закрыть ее своим телом, чтобы она перестала быть открытой. Острые края льда, его зубы впились в кожу, соединившись с ней. Вода стала заплывать черно-красными быстро рассеивавшимися лучами. Они отходили от ее конечностей, а также от ее головы. Фигура медленно шевелилась вместе с движениями воды, что покрыла ее глаза. Ее тело медленно поднималось вверх, ритмично раздуваясь и пенясь снаружи, истончаясь и проваливаясь внутри. Ее тело поднималось на поверхность неровными округлыми волнами, сливаясь с отяжелевшей, окоченевшей кожей воды. Между ее кожей и льдом образовались черно-красные границы. Границы обозначали места, в которых поверхности сближались, стремясь слиться. Фигура стояла над ней. Она представляла черную дыру в пространстве, проход, из которого вместе с движением сочились полупрозрачные изогнутые лучи с плотным, заполненным тонкими струйками крови центром. Верхний видимый край черного тоннеля исказился. Из отверстия начало медленно выплывать нечто беловатое. Беловатая неясная фигура прикреплялась сзади к черной фигуре. Сначала появившийся из черного портала или фигуры предмет был похож на беловато-серый пузырь, заплывавший тьмой сверху, бессильный из нее окончательно вырваться.

Белый пузырь надувался, оседал и спадал вниз. Сначала тело казалось упругим. Затем оно теряло свою упругость. Словно увядающий цветок, тело сжималось, и оседало, оставляя на поверхности складки. Тело, разрастаясь, становясь более длинным, приближалось к краям проруби, которую она старалась закрыть своим телом. Тело приблизилось. Из него появились конечности. Они начали отделять ее тело от острых краев льда. Она вытянула руки. Она ощупала тело, приблизившееся к ней. Ее руки скользили по мягкой разделенной на большое количество сегментов поверхности. Она обнаружила, что тело сужалось, и обхватила узкую поверхность двумя руками, сжимая ее изо всех сил. Конечности тела ослабли. Оно двигало ими по границе тела и льда, слабо царапая ее тело, стараясь сгрести его к центру. Порой выросты на его конечностях попадали в нанесенные льдом раны тела. Порой тело закрывало своими скомканными разделенными поверхностями тонкие трещины соединения поверхностей, чтобы, подхватив края ее тела стянуть его белый слой к центру, оставив открытой темную поверхность крови, скрывавшуюся под ее проткнутой кожей, темную поверхность жидкости, скрывавшуюся под крошащейся и расплывающейся поверхностью твердой корки.

3

Она держала тело. Его движения ослабли. Она увидела, как над ее руками поверхность, испещренная темными трещинами, меняется: она стала неровной. Она увидела на поверхности поблескивающие оболочки, покрывающие круглые черные провалы. Ниже скрывающих провалы оболочек плоть обваливалось большой закругленной книзу заостренной каплей. Потом плоть розовела причудливыми завитыми четко очерченными волнами, будто ее наполняла кровь, как ее собственное тело. Она скользила взглядом по распрямившейся, ставшей упругой оболочке. Ей казалось, что темные провалы исчезли с возникшего перед ней лица. Над покрытыми тонкими сверкающими надутыми оболочками провалами черных глаз появились складки — они стекли вниз, закрыв глаза. Две красноватые складки губ открылись. Она увидела, что они скрывали дыру, не покрытую оболочкой. По ее краям были маленькие заостренные выросты белого цвета, по ним, истонченный, расщепленный на мелкие иглы, скользил свет, порой пропадая. Она сжимала тело существа под его ставшей упругой головой все сильнее. Тело внезапно переместило свои конечности, обхватив отодранные замерзшие волнами складки ее тела, и потащило ее наружу. Она перестала сжимать тело и начала пытаться повредить его другим образом. Она искала провалы на лице и засовывала туда пальцы, стараясь их расширить. Тело было сильным. Оно продолжало ее вытягивать, иногда отпуская ее. Она видела, как ее пальцы, застрявшие в плоти тела, окружают прозрачно-черные потоки. Через некоторое время она обнаружила, что ее твердое, замерзшее тело отделено от поверхности льда. Тогда она вцепилась в тело существа и резко нырнула под воду так, что его белая смятая поверхность, еще не обретшая форму, упала на острые края льда. Она старалась уйти под лед дальше так, чтобы тело резали острые края. Она не могла отпустить тело, потому что оно не отпускало ее. Она сталкивалась с другими телами, застывшими под водой. В воде мерцали черные лучи, набухая и исчезая. Потом она почувствовала резкую боль. Она посмотрела на свою поверхность. Она увидела, что ниже ее шеи на груди зияет нечто вроде не вполне почерневшего провала. В жидкости из него выходило объемное темное в центре и более светлое по краям тело. Ее руки ослабли. Она почувствовала, как ее тело равномерно покрыла боль, которая затем сосредоточилась в грудной клетке, медленно выедая из нее плоть. Боль была черным провалом, из которого вышло тело, терзавшее ее. Боль выходила из ее груди, расползаясь в жидкости, но сохраняя свой темный центр. От центра, прозрачно-красная тьма отделялась потихоньку слоями, тонкими черно-красными причудливыми капиллярами, прежде чем перестать быть видимой. Она почувствовала, что ее тело плывет. Ее тело медленно тащило другое тело: оно поднесло ее к открытой корке льда, которая залилась теперь светом, став желтовато-голубоватой. Ее тело поднимало из воды другое тело. Она почувствовала злобу. Она подняла руки из последних сил и резко качнула тело, тащившее ее на поверхность, как тащил бы медленно хищный чешуйчатый зверь труп, истерзанный его клыками, чтобы оставить его гнить в укромном месте. Вытянутое тело качнулось в воде сначала в одну сторону, а затем в другую. Вытянутое тонкое тело открылось, и из него причудливыми кольцами полилась наполнявшая его темная жидкость, но тело не отпустило ее. Оно все так же обнимало ее. В его объятьях не было крепости, в его объятьях не было силы. Оно просто остановилось над водой, отлетев от острых краев льда, застыв в позе объятий. Его конечности были сложены острыми углами неподвижно. Его голова одна только обрела определенную форму и раскачивалась вместе с движением жидкости на длинном вытянутом теле, которое казалось теперь выходило из ее груди, потому что темный проход над поверхностью льда, из которого тело первоначально вышло, исчез — осталась только темная рана на ее груди, над которой, словно над зеркалом в темноте застыла голова тела, которая обрела определенные черты. Ее руки были тоже сложены в объятья. Пальцы застыли в напряжении. Ее тело по-прежнему находилось в жидкости. Другое тело частично было в жидкости, частично за ее пределами. Тела медленно раскачивались, подчиненные колебаниям жидкости. Они еще сохранили собственную волю, но у них не было сил двигаться, согласно ей. Неподвижностью их сковал белый холодный и яркий свет, подобный льду, мгновенно распространившемуся и сковавшему в движении объекты. Его движение было льдом, проникающим в тела, которые не могли от него скрыться. Он порабощал их и их движения, не ограничивая явно, оставляя закрытые внутренности неповрежденными — лишь поражая и окружая оболочки. Ее тело порой чуть поднималось над жидкостью, порой оно медленно опускалось. Ее разрезал свет, превращающий в заостренные лезвия шевелящуюся жидкость. То же происходило и с другим телом.

4

Жидкость медленно двигала их осевшие, мягкие, покрытые маленькими складками кожи тела. Ее тело ушло немного под жидкость. Ее руки опустили часть другого тела под жидкость. Верхнее тело начало раскачиваться, будто стараясь вырваться — будто оно стало упругим. Его тело уперлось в грубую поверхность льда — как и ее тело. Вода покрывалась красными лучами, они вились в ней, словно дым. Их середина была окрашена красным цветом, словно лучи были прозрачными извивающимися червями, внутри которых, окруженная мягкими оболочками, текла кровь. Прозрачные оболочки, придававшие крови определенное русло и течение, рвались. Кровь расходилась по маленьким прорытым норам по всему телу червей красными каплями, сохранявшими форму, сдерживаемая еще различимыми маленькими капиллярами в теле лучей, после же кровь разрывала последние оболочки, придававшие телу определенность, и соединяла уже незаметное прозрачное тело с окружающей средой жидкости расходящимся облаком. Ее тело уходило под воду и забирало с собой часть верхнего тела, которое неровно и тяжело скользило, задевая острые края льда, затем верхнее тело, упруго разгибалось и часть ее тела, оказывалась над водой, задевая об острые края льда.

Погружаясь в жидкость, наполненную кровью, неровная, смятая, кажущаяся не до конца наполненной, бескостной, поверхность тела расправлялась, становясь упругой, жесткой. Тело раздувалось, из-под его разбитого верха, показывались рельефные образования. Можно было различить длинную узкую поверхность лба, под ней глубокие впадины, между которыми загибалось вниз, как клюв, образование носа, уходящее вглубь впадинами, скрытыми белыми закругленными образованиями так, что разглядеть их можно было только снизу. Вытянутое слегка лицо заканчивалось острым подбородком, над которым розовели кровью ясно очерченные, четко отчеканенные прихотливыми закругленными узорами губы. Губы казались узкими, маленькими. Между губами пролегала тень, обозначавшая их разрыв. Тень заходила достаточно сильно за края розовых образований и загибалась ровно, под прямым углом на обоих концах губ вниз, как если бы нос и верхняя губа были слиты, и верхняя губа полукругом выступала, соединяясь с выпуклым образованием крючковатого клюва и изгибаясь.

Тела кровоточили, раскачивались. Верхнее тело вытягивалось и изгибалось. Нижнему телу приходилось погружать его все глубже в жидкость, прилагая усилия, после чего оно собиралось и втягивалось в свою прежнюю форму вновь, сверкая бесстрастными черными глазами на приобретавшем форму от удушения лице. Глаза головы открывались, когда конечности нижнего тела под водой утомлялись от удушения. Глаза обрамляли округло загнутые вверх черные отростки. На лице появлялись темные пятна. Глаза открывались, на коже выступали черные дыры, и тело сдувалось через них, голова существа теряла форму. Теперь она не чувствовала, что тело держит ее. Она чувствовала злость на то, что тело стучало по льду. Тело стучало по льду ранее, и теперь их движения и его движения издавали шипение и шорохи, глухие стуки и всплески. Тело могло шуметь и выпускать конечности — тело надо было придушить, утопить. Оно раздувалось в жидкости так, что его было сложно обхватить, а затем сдувалось так, что его было сложно держать. Тело вытягивало ее из-под кромки льда все с большей силой. Живот ее тела был изрезан. Верхнее сдувающееся тело впитывало ее кровь и выливало ее заново, оказываясь на суше. Тело двигалось все быстрее и легче, раздуваясь и сдуваясь, повисая складками. Тело сокращалось и собиралось в прежнюю форму все быстрее и стремительнее, вытягивая ее нижние конечности из жидкости до половины так, что повреждалась плоть на них, которой она удерживала себя в жидкости, опираясь на острую кромку льда. Порой лед или конечности трескались.

Тело медленно подняло ее большую часть над водой. Она душила его. Она сжимала его. Она опустила глаза. Она увидела, как ее тело соединяется со льдом. Лед медленно входил в него, а оно выпускало на него медленно угасающие закругленные волны. Затем она почувствовала слабость. Ее тело, казалось, разделяется. Затем она почувствовала, что задыхается. Она все еще крепко держала тело, которое опадало в ее руках, следуя собственному ритму движений. Тело, которое она держала, начало вытягиваться, расширяться, как поверхность льда.

Она видела густую черную жижу. В ней плавали тела. Возможно, это были части тел. Густой черный поток растворялся, превращался в узкие полосатые лучи, соединяющиеся в жидкости со светом восходящего солнца.

Ее глаза были открыты. В них плавали отражения тел. В них плавал кусок ее тела, пока застывшие, обвитые вокруг мягкой вытянутой плотью руки не потянули ее назад. Ее челюсть обвисла.

Тело, державшее ее, продолжало ритмично вытягиваться из проруби и биться об лед. Оно проникало в воду все дальше. Оно остановилось со временем в жидкости около губ тела. Жидкость раскачивала длинное тело, которое не касалось челюстей разрезанного льдом тела.

Кровь вытекала из разрезанного тела, растворялась неровными лучами в жидкости и снова свободно проникала в тело через его открытый рот и его разрезанные части. В жидкости тела застыли, покачиваясь, расползаясь и медленно расширяясь, проткнутые множеством лучей, белых и острых, выходивших из круга, черных, расплывающихся, неровных, выходящих из черной, красновато-серой дыры.

Тела казались распухшими. Длинное тело застыло. Ход жидкости принес его туда, где раньше была часть другого тела, которая плавала теперь выше. Тела сплетались. Можно было видеть кусок тела, оплетенный вытянутым, на подобии червя телом, длинным, причудливо и мягко изгибающимся, шевелящимся в воде. Руки разрезанного тела все еще были сомкнуты. Они все еще сжимали голову с пустыми черными глазами, вокруг которой лежало кольчатое, округлое, вытянутое тело. Тела шевелились в жидкости вместе, перепутанные друг с другом.

Со временем отрезанная часть врезалась в клубок плоти. Вокруг было много тел. Вокруг были тела. Можно было видеть разрубленные и почти целые тела, тела с разорванной кожей, словно надутые и лопнувшие тела потускневшего полупрозрачного беловатого цвета. Кое-где плавали маленькие тела — возможно, отделившиеся от больших — возможно, это были конечности.

Часть вытянутого червеобразного тела еще оставалась на поверхности льда. Оно перестало выходить из вертикальной черной проруби, и теперь натягивалось и ослаблялось согласно легкому, почти незаметному колебанию. Его оболочка свисала с округлого черного тела, портала, искажая его контур, стелилась по белой поверхности льда, на ней принимала фиолетовый оттенок.

2. Классификация видов (из деградации).

1

Сожженные в глубинах сознания. Тела. Я не вижу много тел. Тела летят вокруг меня, движутся, заворачиваясь и перекручиваясь уродливыми лицами. Они лишь мусор, прах, огибающий мое сознание, почти не касающийся меня, увлекающий с моего существа пыль, что накопилась на его поверхности. Пыль слетает с меня, и вот мое тело кружится с другими, встраиваясь в общую массу.

Есть два вида тел минимум. Тела, которые подобны высохшим листьям, кружащимся вокруг засохшего дерева, отлетающим вдаль от него — движущиеся тела; застывшие тела — тела, которые пережили движение и теперь остановились. Застывшие тела могут двигаться. Их движения всегда одинаковы, они в общем не изменяются. Собственно, наблюдая за телами, я могу сказать только, что есть движущиеся тела, но движущиеся тела могут оказаться застывшими. Проблема в том, чтобы различить их. Мне никогда не удавалось отличить движение от его отсутствия — и поэтому собственное мое видение можно назвать неопределенным.

2

Она двигалась или стояла. Вокруг гуляли лучи, отражавшиеся от белых тел, спрятанных в цветных коконах. Тела она перерабатывала. Тела были вытянутыми, разрезанными, одинаково двигающимися отростками, окруженными неплотно прилегающими к ним тканями или, возможно, плотно прилегающими, когда внутренности нельзя было рассмотреть или переходов между цветами или поверхностями было мало. Собственно, тела повторяли движения или их отсутствие. Различимы они были только по оболочкам, количеству переходов поверхностей и легким волнам, скользившим по ним, которые быстро изменяли свои очертания. Волны скользили по телам, меняя их до неузнаваемости. Полагаю, выходом в данной ситуации (когда невозможно отследить полные циклы преобразования форм и их полный состав) является расщепление тел до простых элементов или отсутствие учета движения тел. Таким образом, можно получить следующие картины. В первом случае, мы столкнемся с тем, что простые повторяющиеся в некоторых доступных для выделения нашим восприятием элементы тел будут появляться и исчезать без какой-либо видимой поверхностно причины или будут мерцать, повторяя свое неизменное существование в разных частях воспринимаемого пространства. Во втором случае мы просто получим неподвижное видение, имеющее свою структуру, элементы, полностью или частично сходные между собой, которые, однако, мы не сможем прочесть без особых мер упрощения по той причине, что движущиеся элементы не смогут быть отделены от неподвижных, и, следовательно, тела тогда будут некоторым набором состояний, застывшим вариативно — то есть каждое из тел застынет в каждом из доступных положений волн, текущих по телам. Вопрос в том, как нарезать состояния, как их упорядочивать — если ты не живешь. Если ты живешь или находишься в состоянии жизни, вопрос сводится к тому, как отличить предметы, находящиеся в состоянии движения от предметов не движущихся, и связанным с ним вопросом становится вопрос о том, как отличить мертвые тела от живых (если последние собственно существуют). В принципе, в состоянии жизни это важно определить только для уяснения специфики влияния каждой из фигур на другие. Условно можно выделить элемент, благодаря которому эти наблюдения могут принадлежать живому существу, но не обязательно принадлежат живому существу. Наблюдение так или иначе расщеплено на элементы, наблюдатель так или иначе исключает себя из круга наблюдаемого. В данном случае характер наблюдения сводится к тому, что оно осуществляется по кругу, вокруг некоторой зоны, которая заведомо исключена из наблюдения. Таким образом, данное наблюдение можно было бы считать верным, если бы слепое пятно заключало в себе элемент, повторяющийся в своих вариациях, но не в том случае, если бы мы предположили мерцание наблюдателя — в последнем случае был бы важен порядок появления простых элементов и место их появления. Согласно первому типу расщепления реальности для ее обработки, основной характеристикой жизни будет исключение ее из времени и из восприятия в мерцании ее простых форм. Подчеркнем, что мы не полагаем, что есть что-то «живое», кроме нас самих — просто мы выделяем как живых только самих себя, определяя как жизнь набор специфических черт слепого пятна. Жизнь, типичная для нас, как мы ее понимаем, таким образом сводится к восприятию (так как мы выделили восприятие) исключения мерцания во времени простых форм и вариативных параметров полной идентичности — или к восприятию слепого пятна или к отсутствию восприятия жизни из-за не включенности жизни в круг восприятия. Тем не менее, мы можем гипотетически выделить то, что мы можем считать живым или считать разновидностью жизни из-за гипотетически возможного совпадения с ней (все) или выделить как жизнь простые структурные элементы, которые, однако, не известно в какое время окажутся в зоне нашего слепого пятна — то, когда мы станем жить (оживем) и структура нашей жизни в зоне слепого пятна — но это не проблема, так как мы можем наблюдать мерцание в пространстве и во времени, последовательность мерцания структур, которые мы условно называем живыми. Вся проблема в отсутствии определения жизни? — нет. Учитывая внутреннюю слепоту, вся проблема в специфике воздействия или восприятия внешних элементов. Иногда я не понимаю, как тела могут влиять на мое восприятие, если их движение становится неподвижностью — если они неподвижны. Тогда я думаю о том, что неподвижность тел может собирать меня. Я думаю о том, что завершение их движения означает конец моей сборки. Меня терзает лишь несколько важных вопросов: выделение движущихся тел и выделение тел застывших, прекративших движение. Также важно знать, является ли прекращение движения тел, их застывание, которое я могу наблюдать, постоянным, или они собирают другие тела, повторяясь в том же самом виде в другом месте и времени. Важно выяснить, значимость структурных различий тел при моей сборке и специфичность застывания тел при моей сборке. Важно выяснить роль и степень застывания, отношение застывания к сборке тел и какие тела застыли, какие находятся в движении, могут ли тела расщепляться, быть застывшими, находиться в движении одновременно? Если я вижу себя и набор своих признаков со стороны в процессе их действия и сборки, значит ли, что меня нет? Если я есть то, что наблюдаю, то я жестока.

Они являются моей частью или моими частями. Часть из них является мной порой. Это так, потому что это логично, если видеть.

3

Она видит беловатое полотно. Его закрывают полупрозрачные поверхности, расцвеченные серыми и фиолетовыми цветами. Поверхности соединяются и медленно сползают вниз; пространство, свободное от них, маленькое. Полотно кажется большим, объемным. Возможно, поверхность не разбухает. Возможно, она давно заполнила пространство. Она двигается. Ей не хочется двигаться. Ее ноги качаются так, что ей тяжело понять, движется ли она и в какую сторону. Двигаясь, она видит, как пространство разделяется и проделывает в самом себе дыру — вокруг нее происходит взрыв, уничтожающий внутреннюю плотную поверхность пространства, делающий пространство вытянутым и полым. Она видит, как ее нога делает шаг, она видит, что ее нога делает шаг в обратную сторону. Ее тело разрывается и вытягивается, поглощая пространство.

4

Она пережевывала куски пищи. Она была голодной, но ей не хотелось есть. На расцвеченной мягкими бликами пленке, затянувшей маленькую, скособоченную кухню, где стены наклонялись, топорщились и выступали неровностями, на которых проглядывали новые неровности, лежали волны желто-серого жира. По бесцветной пленке, разрубленной изящным, выполненным с помощью ран, рисунком листьев экзотических растений, скользили комья серой пыли. Поверхность обоев отходила от замысловато сделанных выступающих и проваливавшихся стен, которые словно не хотели, чтобы в их форме была обнаружена определенность. Мягкие комочки пыли держались на хрупких, почти невидимых нитях, двигались медленно, маятникообразно. Порой пыль образовывала кружево, сплетаясь с желтыми поверхностями испещренных желобками стен, наподобие кружева, что образуют облака и видимая через них пустынная земля.

Она смотрела перед собой прямо. Поверхность стены там содержала провал, сохраняющий тот же цвет, что и в прочих местах оболочки комнаты: серовато-белесый, с серо-синими оттенками. Это было окно. Стена, перед тем как провалиться, с одной стороны взлетала, подобно гребню волны, а затем резко падала, открывая гладкую поверхность мутноватого от грязи стекла и рассыпаясь с другой стороны нежными изгибами фигур, которые стремились вырваться, упасть в пустоту, показавшись из-под скрывшей их поверхности. По очертаниям можно было предположить, что в эту стену была замурована часть семьи одного из строителей. Возможно, он, преданный поклонник барельефа, не мог больше терпеть, что прекрасные изгибы тел его возлюбленной, его маленького, еще не вышедшего из младенчества, ребенка, составляет хрупкая плоть.

5

Ступив под серое небо, она шла вперед до тех пор, пока небо не скрылось от нее в пространстве, которое рождалось вопреки ее воле, и не было связано с ее ощущениями. Образы, являвшиеся ей, были противоречивы, множественны, смешивались в беспорядочный поток, чтобы составить структуру переплетений частей тел и предметов, голосов. Несовместимые, они вырывались из общей массы, завладевая ее вниманием, не давая оторваться от них.

Куски плоти сращивались хаотично, становясь бессмысленными и уродливыми, необъяснимыми в своем уродстве, абсурдными в своем существовании.

Небо, погружаясь в неизвестность, течет медленным серым потоком, растворяясь. Его закрывает неподвижность белых ровных плит, что выглядят раздувшимися. В них есть множество отверстий. Из них выходят еле заметные черные тени, которые окружают желтовато-коричневые пятна. Маленьких узких теней, которые падают сверху, как черви, не видно, если опустить глаза. Здесь видны обрывки неба в дальних частях помещения, закрытые решетками, тяжело пробивающиеся сквозь неестественно светящиеся лучи желтовато-зеленого тумана, становящегося все плотнее вокруг, чтобы из образованного им пространства нельзя было выбраться. Сгустившись, он образует маслянистую, темнеющую маленькими ошметками теней поверхность, затягивающую все вокруг, создающую в себе ложную видимость проходов, нор, светящихся сгустками света.

6

Если присмотреться, здесь можно заметить набухающие и опадающие тела, грудами возникающие между обрывками мелких копошащихся теней. Тела образовывали группы, составляя ужасающие по своей форме комбинации различных частей, разрубленных и сросшихся, чтобы затем медленно растечься во все стороны. Большие фигуры были разрублены неровными ранами, которые менялись в размерах вместе с течением тел фигур, их распадом. Она видела, как ее тело захвачено со всех сторон текущими фигурами, которые приближаются к ней неровными краями пустоты, оставляя лишь узкие проходы между ее телом и фигурами, скапливающимся в прозрачном, но уже изъеденном тенями и испачканном их частями, воздухе. Она судорожно думала о том, как может ускользнуть из этого взбухающего, сращивающегося и рвущегося частями пространства. Она смотрела, как между ее телом и возникнувшим тут же в пространстве телом скользит разрыв, который, стоит ей двинуться, уменьшится. Ей было нечего делать. Она поняла, что в ловушке. Тела запутали ее. Было сложно следить за преобразованиями тел. Они растекались вокруг и из них торчали их внутренности, белеющие, немного желтоватые и зеленоватые в неестественном, пожирающем их и сгущающемся все дальше свете. Внутренности вытекали из уродливых цветов и форм: из оболочек, резко разрубленных — в основном вверху и по бокам — выходили белесые образования, порой с желтым налетом, зеленеющие или желтеющие. Чертовы образования распространились повсюду. Не было никакого выхода — она не знала, что делать. Они двигались, растекались рядом, скользили, не оставляя пространства для движения — скользили так, что всякое движение было уже бессмысленно, потому что она уже двигалась, потому что она уже не знала, имеет ли она собственное тело, и имеет ли здесь кто-либо собственное тело и может ли здесь что-либо иметь оболочку, чтобы отделиться от этого ужасающего потока, растекающегося безысходностью, постоянно двигающегося, расщепляющего ее восприятие, хаотично вмешивающего его в себя так, что она уже с трудом могла воспринимать что-либо, кроме страха, который, разрезая предметы, придавал им очертания. Теперь воспринимать что-либо стало бессмысленно. Восприятие — праздная игра по смешению, расстановке и расположению предметов. Можно было разобрать тихие слова, располагающиеся шеренгой, убивающие образы. Шепот безжалостно отрезал от гигантского тела, частью которого она была или которым она была или которым она могла быть, маленькие кусочки, удобно расправляясь с видимым замкнутым пространством перед ее глазами, словно нарезая его тонкой чешуей, острым металлом, монотонных звуков. Шепот — другой вид уничтожения. Образы реальности исчезли, пожалуй, почти полностью. Она могла заметить, что шепот погружает ее в мягкое небытие, будто ее глаза закрылись. Теперь она не могла видеть. Это был сон, в котором были только слова, разрезавшие тела на маленькие, очень тонкие кусочки, из которых тихо что-то текло, возможно. Это было сном, состоящим из слов, быстро растворявшихся, не оставлявших от себя следа, кроме бесчисленных разрушений, черноты и подозрения того, что здесь должна была действовать сила некоего творца.

«Нам — тебе, тебе надо что-то делать, чтобы уничтожить их. Уничтожить их. Кого тебе надо уничтожить? Что тебе надо уничтожить? Тебе надо уничтожить это тело — тебе надо уничтожить тело, фигуру. Какую фигуру мне надо уничтожить? Здесь очень трудно различить хоть одну фигуру. Фигуры здесь совершенно нераздельные — можно предполагать слитность фигур и их одновременную раздельность. Легко увидеть, что внутри фигуры есть проходы, что внутри фигуры есть проходы, однако — однако, мы тоже можем иметь тело. Мы можем являться фигурой, поэтому даже если мы находимся в момент времени в другой ее части — мы, пытаясь пройти по ним, станем лишь частью ее движения. Таким образом, мы изменим ее тело так, что оно станет плотным, сросшимся на участке нашего пути, и мы не сможем пройти, потому что даже если бы мы могли считать нечто, какую-то часть своим телом, она срастется с ней и тогда получится то же, что и сейчас — возможно, так как мы не можем знать этого наверняка. Мы не можем знать этого наверняка. Нам надо выяснить, тебе надо выяснить, является ли фигура, которую мы можем воспринять, является ли она частью фона, того желудка, где мы ее воспринимаем. Действительно ли эти разрывы являются проходами, действительно ли, увеличив их или переместив их, можно уменьшить фигуру — я говорю о том, что, исходя из того, что ты знаешь — исходя из того, что ты говоришь — просто исходя из того, что ты говоришь — можно предположить, что если ты увеличишь плотность фигуры — вытянешь разрывы и проходы между ее частями — возможно, органами наружу — ты сделаешь фигуру меньше, ты сделаешь ее гораздо более определенной, гораздо более плотной — тем более, устранив функциональную часть проходов — разрывов, ран — изменив ее структуру — ты просто ее убьешь — она не будет существовать в прежнем виде. Все это хорошо, но мне это не поможет — мне это не поможет, потому что не поможет. Почему? Потому что я не знаю, где я. Я не знаю, где ты. Я думаю, меня нет. — Я есть. — В данном случае ты можешь быть, но я не думаю, что нас можно как-то определить. Нет, меня тревожит вовсе не это — меня тревожит именно то, что манипуляции с фигурой могут оказаться бессмысленными, так же, как и выделение себя или тебя из ряда прочих объектов. Я считаю, что это может быть интересно, только если мы захотим посмотреть на эффект. Мы можем, возможно, даже условно — чисто условно отделиться — увеличив функционально неизученный разрыв — предварительно мы можем даже изучить его. — Молодец, дорогая. — Это не все, вероятно».

7

Выделить элементы. Среди разрозненных волн плоти, поднимающихся, опадающих, уплотняющихся и распадающихся, надо дать имена тем, что рядом с берегом и тем, что от него отделены. Тем, что рядом с берегом. Возможно, она являлась берегом. Волны изгибались и разгибались рядом, шипели, а затем отступали. Их фигуры отделялись от сплошной массы и окружали ее. Они издавали монотонный неприятный гул и стук при движении. Некоторые из них повторяли свои движения — таким образом, они не двигались. Они двигались в пространстве, но их движения были одинаковы относительно самих себя. Их движения были последовательны, они двигались циклично. Можно было видеть, что фигуры, стоящие рядом, образовывали новый ряд фигур, однако, не замкнутый, полный ран и разрывов. Данные фигуры были неустойчивы, они появлялись и исчезали и их было тяжело разглядеть. Части рассеченных фигур трепетали, замирая, показываясь из ритмически возникающих белых изгибов, а потом опадали. Растерзанные, они скрывались, и когда они появлялись вновь, чтобы исчезнуть, части их были искажены и изуродованы, отдельные члены разбросаны в пространстве. Порой обрубки непостоянных, несоединенных тел находились очень далеко от прочих разрубленных и трепещущих частей тел. На неустойчивые, быстро разлагающиеся, расчлененные ранами или сосудами фигуры налетали волны членов других фигур, разделывающих их и поглощающих их, они колебались, подобные червям, и каждое новое тело состояло из разложения старого. Ей было сложно разглядеть и запомнить постоянно скрывающиеся и изменяющиеся тела. Ей было скучно следить за их обрубками, однообразными, почти полностью идентичными, ритмично совершающими движения, чтобы переносить большие ускользающие тела на себе в пространстве, уродуя их контуры, порой делая их калеками или разрывая их. Простые фигуры были крайне однообразны. Простые фигуры совершали движения. Совершали похожие движения ритмически. Можно было выделить несколько групп цикличных движений тел, если существование цикла означает движение. Так, каждая простая фигура, член обширного меняющегося тела, повторяла одни и те же движения — то есть каждая простая фигура, оказывающаяся к ней близко, имела одну из ограниченного числа форм — цикл движения каждой из простых фигур мог быть ограниченным определенным числом форм и порядком их появления, включая в себя разное количество элементов (форм).

Кроме повторяющихся фигур изменяющихся великанов, которые, впрочем, были почти неуловимы в своем мерцании и трудно поддавались восприятию, можно было уловить мерцание карликов-двойников, которые, порой, могли появляться целыми толпами. Можно было заметить также еще одну особенность карликов (которые могли быть сцеплены с великанами): некоторые из них появлялись последовательно в толпе или маленькими группами или поодиночке в видимом пространстве, меняя свои формы вместе, образовывая мертвых существ средних размеров. Следует также отметить, что у некоторых простых фигур цикличность была не установлена — она была вариативной по числу форм-карликов, которые приходили не совсем последовательно, а у других цикличность была установлена и представляла четкую структуру. Итак, все формы организмов и движений, которые она выделила как застывшие, а также их простые части, она условно отнесла к прошлому относительно своего ограниченного восприятия — условно она назвала их трупами. Данных существ вокруг располагалось великое множество, как она заметила вскоре. Число их постоянно увеличивалось. Число трупов, карликов-двойников, фигур, великанов постоянно увеличивалось, и было настолько велико, что наличие прочих существ в ряду представлялось удивительным. Единственной функцией, которую она могла выделить для себя как определяющую — была функция восприятия — собственно, можно было предположить, что функция ее восприятия была равносильна некой функции времени, которая была связана со смертью или убийством встречающихся на пути многочисленных волн существ.

8

Стало темно. Вверху сгрудились тела теней, которые порождали существ, и сами существа. Их фигуры не изменились, и их мерцание оставалось прежним, оставляя тот же состав существ. Появился новый тип движения. Теперь фигуры, белеющие вытекающими из них волнами, стали течь в другую сторону. Они теперь не были закреплены горизонтально, теперь они поднимались вверх под углом или опускались вниз под углом. Фигуры наползали друг на друга слоями, покрывая друг друга, накладываясь друг на друга, теперь образовывая новый вид наложенных существ, где одно существо было полностью или частично поглощено другим. Когда была создана уходящая вверх диагональ белеющих твердых соков, вытекающих из неплотных оболочек, висящих на остовах существ, ей показалось, что существа остановились: большая часть существ остановилась, мерцая. Через некоторое время она заметила, как существа, захватившие других, начинают двигаться кверху вылепленного из тел потока. Они скапливались на вершине. Вершина потока, фигуры, раздувалась, загибалась, не продолжая диагональ. Вскоре фигура стала походить на некое подобие вертикальной воронки, сужающейся кверху, заполняющей пространство скрадывающей твердеющий свет черной тенью — в центре фигуры была черная тень. Воронка качнулась назад своим узким концом, и ее верхняя часть стала раскачиваться по полукругу. От узкой верхней части вниз, зачерненные тенями фигуры медленно опадали белыми упругими, кажущимися жидкими тканями, наружу, наклоняя воронку все больше до тех пор, пока она не начала падать. Воронка падала на нее сверху, приближалась к ней спереди. Она на мгновение перестала воспринимать происходящее. Когда она открыла глаза, в темноте она увидела прежнее движение, тела, приближающиеся к ее телу, сплоченные в одну воронку, разделенную ходами, прозрачными реками пустоты, изгибавшимися вместе с составляющими их фигурами. Она легла. Ее глаза скользили по существам. Внимательно она всматривалась в каждое из них, в его движения. Существа застыли, погруженные в тела друг друга, скрытые телами друг друга, составляющие тела друг друга. Мерцание карликов стало очень быстрым, внутри большой фигуры тела также начали быстро мерцать, разламывая построение, похожее на воронку, замороженную теперь в одной форме, движение которой выражалось этой формой. Она попыталась разглядеть свое тело. Затем она посмотрела на застывшую форму движения. Сначала она испытала страх. Затем она испытала ярость. Ее ярость была сильнее, чем страх. Она застыла тоже. Она сосредоточила непрерывный взгляд на мерцающей фигуре в центре воронки, которую поглощала другая фигура. Черные текучие силуэты похожих на полупрозрачную кровь теней медленно начали стекаться из мест, куда врезался ее взгляд, к ней. Вскоре она увидела, как наложенные тела, не двигаясь самостоятельно, плыли ей навстречу по черным волнам, которые контрастировали с прозрачными пустыми волнами, перемешиваясь с ними, составляя смешанный рисунок. Тела подходили туда, где ранее она видела широкую часть воронки. Вскоре она устала сосредотачивать взгляд на плывущих телах. После того, как ее взгляд рассредоточился, она уже не могла различить прежнюю картину. Груды тел медленно качались вокруг на одной канве движения, оправленные прозрачными волнами, переплетенными с полупрозрачными и почти не прозрачными черными волнами, накладывающимися на них.

9

Отдельные фигуры. Это фигуры людей, вероятно, что, впрочем, вторично. Они, разорванные, плавали по коридорам большой коробки, плавают здесь, изгибая надутые головы так, чтобы крючки, выступающие на них, тоже двигались, склоняясь внутрь, к цветным образованиям, сгибающимся внутрь. Кажется, их можно разделить по тому, как они мерцают. Не все волны, формы мерцают одинаково. Некоторые привыкли загибаться внутрь, некоторые более прямые. Есть маленькая разница в процессе мерцания. Да, два основных типа этих волн, этих фигур, имеющих между собой ощутимую, но представляющуюся неважной из-за движения, освещенности и разрезов, разницу, сходны с воронками. Они представляют собой воронки — обычно они строятся сверху вниз, от узкого закругленного основания к более широкому с разрезом. Но эти представляются мне особенными, они исключительны, так как в большей части их мерцаний и движений, если только можно выделить их отдельно, представить их отдельными, они загнуты узкой частью вниз, изогнуты крюком так, что имеют два основания, обращенные, если так можно выразиться, в одну и ту же сторону узким и широким концом. Разрезы всегда разные на них. Впрочем, в основном, из-за разрыва широкой части воронки, можно считать, что широкая часть условно состоит из двух воронкообразных элементов, соединенных между собой кровью пустоты. Интересно, что воронки прямые зачастую изгибаются и переворачиваются, мерцая, изменяя свою форму, форму волны или фигуру. Воронки же изогнутые, не смотря на мерцания, сохраняют свою форму гораздо чаще.

10

Сложно помнить, какие вещи живые. В любом случае, даже мертвые вещи обладают жизнью. Сложно уследить за всеми вещами. Особенно за вещами, представленными белесой, поддернутой тенью и светом плотью, обернутой в те или иные оболочки. Сложно видеть фигуры все время, следить за их движениями, если движения являются быстрыми и регулярными или если движения плохо заметны, выражены только на отдельных участках плоти, поэтому иллюзии занимают со временем места предметов.

*

Она не могла больше следить за ними, повторяющимися, исчезающими. Она чувствовала, что они переполнили ее восприятие. Она решила двигаться. Во время движения ее глаза отдыхали. Однако, она не могла различить достаточно широкие проходы для того, чтобы с ее движением рассыпающаяся и собирающаяся махина не претерпевала заметных изменений. Ей не хотелось, чтобы хоть одна из мерцающих частей, больших или маленьких, фигур или их частей, заметили ее движение, но не двигаться было невозможно, потому что силы действительности превышали ее силы.

Существа двигались. К ней приближалось множество существ — они огибали ее медленно или быстро, скользя по ее расширенному силуэту, не задевая ее. Она внимательно следила за тем, чтобы те маленькие существа, которые приближались к ней, были мертвы — это было очень важно. Ей не хотелось встретиться с живой маленькой частью существа, с живым маленьким существом, потому что тогда она могла бы быть обнаружена.

Проблема была в том, что никогда с точностью нельзя было определить живое существо или мертвое. Проблема была в том, что в данном случае жизнь была относительным понятием. В целом она предполагала, что любое из видимых существ обладает определенным циклом изменчивости. Сама изменчивость форм, связанная с мерцанием, видимо подразделялась на два вида: полная изменчивость и частичная изменчивость. Эти виды изменчивости были связаны с двумя основными видами жизни. С полной изменчивостью было связано мерцание — такие существа возникали и исчезали, появляясь в разных местах, как ей казалось, неожиданно, и также неожиданно исчезая. К этим существам относились карлики, карлики-близнецы, так как они любили собираться в одном месте во множестве. Карлики-близнецы составляли собой структуры, повторное появление которых было сложно заметить и отследить из-за их склонности к перемещению на большие расстояния. Фигуры, которые могли поглощать формы, собираемые карликами, она часто не могла различить, но иногда она видела средних размеров существ, которых собирали карлики — в основном они были похожи на людей. Карлики всегда появлялись на носителях. По сути, карликов-близнецов можно было считать наездниками, как и большинство других существ. Немерцающие существа были более крупными по размеру. Они принимали формы людей, гигантов разных размеров. Люди отличались от гигантов по размеру, особенностям движения, а также по уровням, на которых они обитали — но было сложно постоянно отслеживать эти признаки. Гиганты могли мерцать, но мерцали они не так часто, как карлики, не двигавшиеся иначе. Гиганты сочетали в себе мерцание и другой вид движения, основанный на неполном изменении тела при движении. Люди отличались частичной изменчивостью и пользовались движением волн для перемещения, не мерцали, а продвигались последовательно согласно общему движению более крупных структур, частью которых являлись их кибернетические тела. Людей можно было считать не до конца живыми: большинство из людей действительно были мертвыми и их существование ограничивалось только общей для них структурной спецификой, связанной с появлением волн, более крупных структур. Собственно, почти любых существ, что она видела, можно была назвать мертвыми. Их жизнь и смерть зависела от циклов их движений. Смерть существ осуществлялась на нескольких уровнях и была заметна в основном на существах, для которых была характерна неполная изменчивость. Для этих существ был характерен некий набор частично постоянных форм на доступных ей совмещенных уровнях, после которого они начинали повторять цикл движений, воспроизводящих части более крупных структур заново. Рассмотреть эти особенности, тем не менее, она могла только частично, так как у нее не хватало для точного отображения ресурсов, а такие существа образовывались преобразованиями и наложениями. Можно было заметить в реальности, которая отображалась перед ней, расчлененных людей, части которых были расположены далеко друг от друга, и каждая часть могла совершать специфический цикл движений.

То, мертв гигант или жив, сложно отследить из-за числа и изменчивости и разнородности составляющих его элементов, мерцания, характеристик цикла движений. Некоторые существа или предметы (волны или формы) не двигались сами по себе, но двигались их наездники разных видов. Из-за наездников любое мертвое существо или предмет могли казаться живыми.

Движение было равносильно смерти. Движение и остановка должны быть четко выверены для того, чтобы существо случайно не умерло. Возможно, у существ есть специальные механизмы, рассчитывающие циклы, чтобы случайно не перейти за порог смерти. Самое плохое в ситуации движения то, что оно не приносит смерть наездникам. Циклические движения существ используются наездниками для мерцания. Но не стоит думать об этом. Не стоит обращать на это внимание. Это слишком странно. Тяжело следить за этим, поэтому можно не следить за этим. Поэтому, скорее всего, я буду двигаться случайно согласно моему восприятию.

Нельзя начать двигаться, затем остановиться. Если движение началось, остановка не возможна до завершения цикла.

Волна. Большая волна окрасила все в серо-черный цвет, опрокинулась на раскинувшиеся здесь волны и заполнила пустоты своей серо-сине-фиолетовой легкой туманной кровью. Вероятно, ее напугала кровь, текущая в пустотах русла, заполняющая его, делающая причудливый изогнутый лес мягких, мерцающих скал непроходимым. Мягкие скалы сливались друг с другом, образовывая игольчатую воронку, разрозненные элементы которой сшивал между собой черноватый туман.

Водянистые сумерки заполняли свободные сосуды, систему, несущую пустоту. Темноватое полупрозрачное пространство разливалось по освобожденным для него путям, окружая трепещущие и мерцающие тела, делая их движения похожими на судороги. Существа громоздились друг на друга, принимая форму белесого тела, гиганта, виднеющегося среди отражающих бескрайнее серое пространство и наливающих его синевой смерти вод. Его тело двигалось согласно движением пучины, его поддерживающей. Его тело было почти не видно. Его кожа казалась бело-серой, изуродованной многочисленными ранами, обернутое в разноцветные лоскутки и лохмотья. Она видела, как его тело расширяется. Пространство, окружавшее его, наполняло его. Часть тела гиганта, совсем рядом с ней, подхваченная ритмическим движением теперь видимого вещества, заполнявшего раны изрезанного пространства, расширялась огромным проходом. Он был очерчен неясно, он был круглым, разрастающимся. Она видела, как тело гиганта вдали от нее, в дальнем конце почерневшего окаменевшего оболочками света чрева, отделяется от питающего его русла, от ран пространства, отделяется, насытившись от них, поднимаясь над ними широкой аркой зева. Узкий край воронки гиганта поднимался медленно, скользя вверх, изгибаясь плавно с необычной пластичностью до тех пор, пока дальняя от нее часть его тела не встала почти вертикально, а потом не начала опадать вниз по дуге, по направлению к ней. Она могла видеть, как из существа выпадают, белесые бесформенные тела, к которым прикреплены карлики. Белые, скрученные тела осыпались, увешанные карликами-близнецами, прочно вцепившимися в них, тут же, почти мгновенно исчезая в серо-фиолетовом, темном пространстве, все больше темнеющем в полости изогнувшегося великана. Широкая часть воронки, наполовину скрытая в однородности глянцевой черноты, виднелась неясно в пространстве кровоснабжения гиганта, была напротив ее тела. Узкая часть воронки изогнувшегося тела была над ней, двигаясь вперед, она накрывала ее веществом тьмы. Покровные ткани гиганта периодически раздувались и становились упругими, затем становясь, как ранее, волнами дряблых тканей, согласно ритмическому движению загнивающих внутри светлых оболочек сумеречного света. На теле гиганта повсюду можно было различить маленькие порезы, пустоты, через которые протекала, кормя его, надувая его и сдувая, полутьма.

11

Сверху была волна плоти гиганта. Черный сок сумерек, которым он питался, медленно приближался к ней. Она не могла больше не шевелиться. Вторая волна конструирования его тела испугала ее больше, чем первая. Она не знала, как спастись. Она смотрела на плоть в надежде на то, что плоть мертва, и ее давно умершие части выпадут из нее. В этом случае осталась бы только кровь, движущаяся кровь. Тогда кровь найдет пустые тела. Кровь найдет пустые тела и раздует их. Она создаст среди неестественно застывших в ней огромных волн, подобных скалам, течения, чтобы напоить вновь пришедших существ. Не стоит ее касаться, потому что она выпотрошит и раздует внутренности, если они есть, если есть их полости. Этого не избежать — внутренности будут наполнены, а затем они начнут двигаться сообразно движениям потоков сумерек, они начнут двигаться и раздуваться и потом, став подобными скалам, они перестанут быть внутренностями.

12

Никак нельзя отличить, двигается ли фигура гиганта или нет, так же как никак нельзя различить, двигаются ли сумерки. Возможно, собственное движение ей удастся распознать. Начав двигаться, уже поздно прекращать — двигаться сложно, соблюдая верный размер движений. Верный размер движений надо соблюдать для того, чтобы не быть обнаруженной.

Предметы часто были неоднородными, отягощенными живыми или не живыми наездниками. Было сложно понять, является ли предмет или его наездник живым или не живым предметом, существом.

Характерно было то, что некоторые наездники, мерцая, всегда менялись местом с другими наездниками, тогда как некоторые просто покидали тело, и другие наездники могли поселиться на нем вновь.

Движение могло привести к неприятностям: движение или изменение движения. Существа могли заметить ее — наездники могли заметить ее, волны людей, несущие наездников, могли обнаружить ее. Здесь были существа короткого цикла и длинного цикла, привлекать внимание которых было опасно. Здесь было опасно, когда существа скручивались в воронку, питаемые расползающейся в воздухе тьмой. Встречи с кровью ей все равно было не избежать. Когда кровь гиганта коснется ее, возможно, он почувствует ее как один из своих органов. Движение привлечет внимание нижних существ — живых и мертвых движущихся волн. Движение могло бы не привлечь внимание, если бы она могла стать наездником: наездники перемещаются свободно. Наездники средних размеров бывают включены в тела гигантов. Наездники маленьких и средних размеров могут мерцать, их цикл обширнее, чем у существ, движущихся с волнами. Однако, наездники маленьких или средних размеров или существа, живущие с гигантами, рискуют быть ими поглощенными. Так скорее всего, было, потому что это можно было видеть, если это можно было толковать правильно.

Не стоит оставаться вместе с мертвыми волнами — они продолжают двигаться, обманывая своим движением. Можно было полагать, что она движется, потому что движется ее восприятие — можно было полагать, что битва была проиграна, когда ее движение началось. В любом случае, она в данный момент не могла испытывать каких-либо чувств, кроме страха. Кожа распространялась по крови тьмы и затем пухла и наполнялась, пока волны пребывали в ритмичном движении, повторяющемся с бессмысленным бешенством.

13

Она испытала смесь чувств ненависти и жажды справедливости. Верхняя, прогнувшаяся над ней часть воронки рассыпалась дождем тел. Тела ссыпались сверху в огромном множестве. Тела были сине-белесого цвета, того же оттенка, что и жидкий сумрак, разливавшийся вокруг. Часто тела были обернуты в неестественного цвета оболочки, выглядевшие жесткими и вмещавшими в себя сумрак. Тела неестественно изгибались и переворачивались — она видела на каждом из тел карликов-наездников. Они занимали большую площадь тел, раздуваясь в них гигантскими опухолями, перемещаясь по их поверхностям. Они падали вниз вместе с оседланными телами, делая формы тел волн неестественными, сложными, раздувшимися большим числом опухолей, шевелящимися, провисающими в разные стороны. Многие тела были повреждены — на их поверхности виднелись большие округлые и вытянутые раны, сочившиеся темной влагой. Тела быстро слетали сверху, ударяясь о твердую поверхность снизу, задевая кровь сумерек и расплескивая ее, удлиняя лежащую внизу нижнюю часть воронки.

Тела также образовывали островки — на них, обрубленных, копошились вздувшимися волдырями карлики вокруг кровоточащих ран, чей сок соединялся с соком сумерек. Тела ударялись о твердую запеченную поверхность света и раздавался приглушенный стук. Иногда стук сопровождался плеском, дополнялся звуком глухого рычания, причмокивания. Тела, встретившись с твердой поверхностью, опадали, безвольно замирали. Некоторое время они лежали неподвижно. Из них вытекала жидкость, их наполняла кровь сумерек. Потихоньку падали другие тела, их члены снова опадали, медленно грациозно стекая на застывшие оболочки света внизу и затем замирая. Упавшие тела постепенно начинали двигаться. Приводимые в движение карликами и наполненные жидкостью, погрузившиеся в нее, испачканные в ней своими оболочками, они медленно начинали ползти, принимая формы огромных червей, покрытых опухолями шевелящихся на них карликов, или они привставали, принимая форму загнутых воронок, один или два конца которых скользили по поверхности пола.

14

Рядом с собой она заметила небольшое тело. У тела не было головы. Оно стояло вертикально. Из широкого места расчлененной снизу воронки, которую представляло тело, текла красноватая темная жидкость. На теле не было видно карликов. Оно двигалось впереди жидкого потока сумерек, неуклюже и ассиметрично извиваясь, словно понукаемое им. Она прицепилась к телу без головы, из которого сочилась кровь. Тело бешено задергалось, стало извиваться. Тело, извиваясь, прогибалось не полностью, будто в него была вставлена недостаточно гибкая опора. Несмотря на то, что тело ускорило движения, когда она в него вцепилась, поток настиг его, оно осело, легло горизонтально. Его ткани, показавшиеся над жидкостью, медленно шевелились, приподнимаясь и опускаясь. Она держала тело, стараясь направлять его так, чтобы оно не задевало другие тела, бывшие рядом.

15

Вскоре вещи стали казаться вертикальными. Вещи поднялись. Некоторые вещи были выше других. Тело, в которое она вцепилась, шевелилось немного в течении. Возможно, она начала двигаться, и ее движения передавались полудетскому телу. Вероятно, игра началась. Теперь трупы было отличить почти невозможно, потому что все тела двигались так, что она не могла уловить момент, когда формы структур, обеспечивающих их движения, начинали повторяться. Она почувствовала себя ужасно глупой. Тела двигались очень быстро. Безголовое тело несозревшей женщины ускорило свои движения и начало извиваться так, что она с трудом могла держаться за него. Движения существ вокруг стали неуловимы, тело начало двигаться слишком быстро, поэтому она не могла управлять телом, следить за происходящим вокруг. Она почувствовала вскоре толчок, затем резкую боль. Боль появилась в одной точке ее тела — потом внезапно возникла в другой точке. Она посмотрела на тело, за которое она держалась — у того не было большого куска плоти ниже шеи: плоть была вырезана полукругом от шеи до плеча.

Из раны лилась кровь. Тело судорожно извивалось. Она посмотрела вниз — у тела была оторвана нога ниже колена — на ее месте висело несколько неровных клочков плоти, с которых падали темные сгустки: они выходили из ноги плотными и тяжелыми, один за другим, а затем распускались длинными, нежными прозрачными лепестками, которые питала паутина красных ярких прожилок, становящаяся от центра к краям все тоньше так, что лепестки по краям казались розовыми. Затем она посмотрела на собственное тело, немного отстранившись от тела, за которое она держалась. Она увидела, что вся ее грудь испачкана в крови. Она увидела свои окровавленные ноги. Она попыталась дотронуться до своей груди — она почувствовала, как ее рука прикасается к чему-то влажному, неровному. Ее рука скользила по поверхности, словно покрытой маленькими остроконечными мягкими предметами. Затем она то же проделала с ногой. В ноге она нащупала небольшой провал. Затем она еще раз посмотрела на кровоточащие тела, перевела взгляд на скользящие, быстро извивающиеся вокруг фигуры, закричала.

16

Ее ударили по голове. Она стояла в большом помещении, посередине. Рядом с ней лежал труп без головы. Пол был выкрашен в красно-коричневый цвет. Она начала судорожно оглядываться. Было тихо. Она повернулась назад и увидела людей, выстроившихся в шеренгу. Она повернулась. Они внимательно, выжидающе следили за ней. Она смотрела вокруг, приоткрыв рот. Через некоторое время она ощутила боль от прикосновения к пораненному месту. Кто-то трогал ее за плечо. Она в испуге нырнула обратно к трупу и схватилась за него. Ее тело трясло что-то, что-то прицепилось к ее плечу. Она решилась посмотреть на этот объект. Это был человек. Он что-то говорил, вероятно. Она ничего не понимала. Наконец, человек отпустил ее, довольный тем, что привлек ее внимание. Человек рассмеялся, прогнувшись назад, отростки его рук поднялись плавно вверх и упали, по телу прошла легкая волна движения. Существо, похожее на человека, имело небольшой рост, крепкую комплекцию. Гладкую и блестящую вершину его головы обрамляли жесткие, параллельные полулучи белых волос. Она пыталась приподнять труп, который непослушно извивался на полу. Тело билось с глухим стуком об пол, из него с бульканьем вытекали сгустки чего-то, что, видимо, заполняло его внутренности. Она подняла голову, с усилием стараясь приподнять тело так, чтобы оно приняло положение, характерное для людей, и закрыло ее тело.

На лице человека, погребенные под волнами кожи, исчезли два глянцевых купола со светло-голубыми вершинами с черными точками посередине. Складки кожи поползли вверх, открыв провал в лице. Человек, который смеялся, торопил ее, но ей было тяжело двигаться, она не могла двигаться быстрее, потому что было тяжело нести извивающееся тело к стене. Помещение было обито сгущенным голубым светом, который прорывали желтые сгустки.

Она двигалась осторожно. Она поняла, что здесь почти ничего не видит. Существа вокруг двигались слишком быстро или ей так казалось. У нее создалось впечатление, что она не видит некоторых частей тел, которыми существа, собственно, осуществляли движение. Они просто двигались, не изменяясь, приближаясь и отдаляясь.

Было сложно подойти к расположенным шеренгой телам, потому что они двигались. Они подходили к ней совсем близко, а потом отступали все дальше.

Сзади нее раздался крик, похожий на крик боли. Крик ее испугал. Ей не хотелось оборачиваться. Она отпустила тело, извивавшееся в ее руках. Тело осело. От него донеслось шипение.

Тело задергалось ритмично и быстро, наподобие тел шеренги.

Тела располагались близко друг к другу. Они резко отклонялись назад так, что становились видимыми лишь смутно, а потом они так же быстро наскакивали вперед так, что оказывались угрожающе близко, будто насаженными на некий невидимый столб.

Их напряженные шеи представляли покрытые буграми проходы, которые открывались в твердых опухолях голов черными дырами, меняющими форму.

3. Цикличность: фазы, плоть и иглы, попытка выбрать тело, лопающиеся проткнутые цветы.

1

Она подчинилась движению безголового израненного тела, держась за него, не пытаясь им больше управлять. Тело, извиваясь и кровоточа, встроилось в шеренгу, волнуясь и дергаясь по ее законам. Его обнаженная шея расширялась и сужалась, выставляя напоказ кровоточащую дыру, в то время как его корпус, ритмично двигался вперед и назад, выплескивая вперед капли крови из своих открытых ран. Она держалась за тело и двигалась вместе с ним. Она была большой уродливой опухолью, затруднявшей движения тела.

Начало движения человекообразных тел было непредсказуемым, как и его окончание. Было сложно предсказать что-либо относительно поведения окружающих тел. Они неожиданно смещались, извивались, затем замедлялись. Их движения можно было назвать ритмичными, часто они являлись синхронными, но она не могла самостоятельно уловить и повторить их систему. Остановки, замедление движений казались ей периодами, когда она могла вполне полно воспринять окружающее пространство, после чего в ее восприятии неизменно возникало множество скользящих линий, к которым были привязаны напряженные головы, шеи или другие части тел.

2

Она видела, как предметы и тела разделяются, останавливаются или падают в периоды остановок. Тогда некоторые члены могли шевелиться, словно от дуновения ветра, ритмично, так, что каждое движение представлялось закономерным, как движение маятника. В период быстрой фазы она не замечала своих верхних конечностей, ей казалось, что ее тело отклонялось и летело вдаль от тела, за которое она держалась; в период медленных фаз она иногда смотрела на свою грудь, которая по-прежнему выглядела разодранной — ее окружали белые, каждый раз выглядящие иначе, оболочки, которые пропитывались кровью сызнова в каждой из фаз. Она видела, как колышется, опадая, израненное тело, стараясь держаться к нему как можно ближе, чтобы существа, ее окружавшие, не заметили ее, что, вполне возможно, было бесполезно. В момент, когда тела сменяли фазу движения на быструю, ее движения могли быть опасны, причинить ей повреждения, при которых она бы не смогла держаться за обезглавленное тело.

Среди оседающих раскачивающихся и упавших тел в один из периодов условной остановки, она заметила тело, которое двигалось необычно. Необычность его движений проявлялась в направленности его движений, в форме движения. Тело делало длинные ходы, подчиняясь иным ритмам в отличие от остальных тел, как и она. Казалось, что его движения обладали целенаправленностью. Они казались искусственными. Когда можно было рассмотреть движения людей, они двигались быстро, не плавно, меняя направление движений неожиданно в быстрой фазе и застывая, опадая, раскачиваясь всем телом или отдельными его членами в медленной фазе движения. Движение этого тела было совсем не похоже на движение других человеческих тел.

Она заметила, что необычно двигавшееся существо, которое ранее, казалось, двигалось кругами, исследуя пространство, стало двигаться прямо, и травматические быстрофазные движения и восприятия, сменялись видением приближения существа к ней по прямой линии так, что казалось, что оно перескакивает резко вперед после быстрых фаз движения и, не меняя направления, движется прямо к ней в медленных фазах движения.

Она чувствовала опасность. Она надеялась, что существо не может видеть ее, так как она спрятана. Она видела, что существо смотрит прямо перед собой, не двигая головой и почти не меняя направления взгляда.

Она ощущала, как боль пульсирует на поврежденных поверхностях ее тела и следила, как существо медленно приближается, в то время как ее руки отделялись, терялись, невидимые, и снова появлялись перед ней, чтобы испытать боль. Она обдумывала возможность движения, чтобы существо потеряло ее из вида, но она не знала, как двигаться, чтобы ее тело не было повреждено; тем более, она не могла совершить движение, не сместив безголовое тело — в этом случае она может его не удержать или повредить еще больше, и тогда ей не избежать наездников. Видимо, ей следовало сохранять спокойствие, придерживаться актуальной системы действий.

Она задержала взгляд на существе, двигавшемся через фазу, раздиравшую существ на части и заставляющую их разодранные части двигаться в медленном исступлении.

Глаза существа были почти неподвижны, смотрели на нее. Лицо существа не меняло спокойного выражения. Наконец, существо остановилось напротив нее и сказало:"Можно взять твои прыгалки?". Она растерянно посмотрела на искалеченное, без половины ноги, без головы и без части грудной клетки тело. Она ответила:"Нет". Существо грациозно развернулось, подошло медленно к искалеченному телу, наклонилось над раной в изуродованной шее, и что-то в нее прошептало.

Затем она перестала видеть носителя.

Тела вокруг слиплись, напряглись, превратившись в расширяющиеся и сужающиеся полые трубки, чьи темные внутренности можно было видеть через зияющие в телах отверстия. Израненное тело, за которое она держалась, перестало двигаться в такт волнам движений окружающих тел. На нее посыпались сильные удары от окруживших ее существ. Бок тела, которое она держала, расплющился, и она выпустила его, перестав видеть.

Появление источника боли было непредсказуемым. Источник боли был невидимым.

Она думала о том, что ей не стоит сожалеть о потерянном раздавленном сбоку теле без головы, потому что оно все равно не могло скрыть ее. Вскоре боль стала постоянной.

Движение представлялось теперь одновременно необходимым и невозможным. Вскоре она заметила, что ее восприятие еще больше изменилось, видимо, вследствие нанесенных ей травм. Теперь она могла уловить лишь медленные фазы движений существ.

Когда произошла остановка существ, она увидела себя неподвижной на том же месте. Искалеченного тела не было рядом. Рядом не было ничего, что могло бы заменить его. Ближние тела, которые были около нее, повернулись к ней, выгнувшись. Расширения их голов изменились в положении, поднявшись на изгибе опоры. Они направили дырявые, покрытые тонкими прозрачными выпуклыми оболочками глаза в ее направлении. Она видела, как по чуть колеблющимся оболочкам начал двигаться белый свет, затем остановившись. Купола их глаз, выпирающие белыми образованиями, расщепленные зрачками света остановились на ней. Она на некоторое время оторвала взгляд от лежавших рядом с ней тел. Тела вокруг по-прежнему барахтались, совершали монотонные движения, их положение изменилось лишь немного. Она снова перевела взгляд на тела, лежащие рядом с ней. Они медленно покачивали головами так, что их внешние световые зрачки перемещались. Под световой областью, держащими мягкий свет прозрачными оболочками, были скрыты матовые, несколько прозрачные образования, контрастирующие со световыми образованиями на оболочках глаз.

Выпуклости глаз тел были фиксированы так, что свет мягко и медленно полз по их оболочкам, как ползли тела по полу.

Вскоре тела подползли достаточно близко к ней и друг к другу. Она посмотрела на прочие тела. Теперь было заметно, что они также медленно ползут, стекаются к тому месту, где она находится. Еще некоторое время она старалась не двигаться. Она думала, что они не найдут ее, если только она ничего не будет предпринимать. Она думала о том, что сейчас, когда она видит движения людей, тела некоторых людей целиком, она может не опасаться того, что они причинят ей боль. Тем не менее, она резко развернулась и побежала изо всех сил только потому, что она этого еще не пробовала.

3

Она двигала себя быстро. Она видела, что тела окружающих существ стираются, смешиваются одно с другим в безумной пляске. Сначала были различимы лишь отдельные поверхности. Они выступали из скопления растянутых игл существ. Отдельные формы, обтянутые кожей света, мягко подрагивали в пространстве, порожденном движением. По ходу движения различимых тел становилось все больше. Они заполоняли на недолгое время освободившееся пространство. Вскоре тел стало настолько много, что было сложно сохранить прежний темп движения. Она пыталась не трогать видимые ей тела. Тела были похожи на ткань, проросшую складками. Они были разных размеров. Некоторые из тел начали срастаться в большие полотна, совмещая рисунки своих волн. Ее движения замедлились.

Серое игольчатое пространство изменилось почти сразу с начала ее движения. Повсюду появилось огромное число стоящих вертикально, колеблющихся, полных складок, тел, которые срастались, заполоняя пространство, иглы стали выдвигаться из пространства вперед, насаживая волны плоти и торча из нее. Иглы стали заполонять свободное место, соединяясь с тканями плоти, прорастая во всех направлениях.

Свободного пространства для ее движений оставалось мало, потому что пространство зарастало не ее движениями, которые сращиваясь, превращали то место, где она находилась, в гигантскую мясорубку. Вскоре она обнаружила, что не может больше двигаться. Она застыла. Она видела серый расширенный короткий прут перед собой. Изогнутая плоть, похожая на обыкновенные складки кожи, разрасталась рядом. Она выглядела подсохшей. Складки сохнущей кожи касались ее своими изгибами, задрапировывали ее. Изогнутые слои плоти срастались с изогнутыми слоями плоти. Их держали и протыкали иглы цвета металла. Она была ближе к толстому концу иглы, и, казалось, игла проходила там, где кончались ее ребра, посередине.

Ее окружали большие листы, похожие на кожу. Дополнительно их поддерживали большие иглы.

Она воспринимала, как свет проходит через складки кожистых поверхностей вокруг, делая их желто-коричневыми. В них были видны темные, серо-синие прожилки, разветвляющиеся, как будто постоянно ломающиеся, и начинающие расти заново от места слома, образовывая углы, неровные линии. В складках, касающихся ее тела, свет умирал, оставляя от себя коричневые и черные следы в провалах плоти.

Затем ее глаза устали. Она закрыла их. Открыв их снова, она не поняла, где находится ее тело. Она могла видеть лишь оболочки, застывшие в широких складках, скрепленные друг с другом. Она думала над тем, где ее тело. Она различала тела. Они застыли в складках, а потом начали двигаться. Ее тело должно было тоже двигаться. Тени быстро обволакивали ткани. Тени сваливались на тела волн быстро, единым массивом, пожирая их. Она погружалась в темноту. В темноте проделывал дыру огромный червь, чьи оболочки были призрачно-бледны. Она чувствовала, как ее тело растекается, раскрывает грудную клетку, пожирая тени, проделывая в них дыру, подобно кроту. Она видела это со стороны. Поднявшееся тело ее пугало. Оно проделало дыру в тенях, его голова лежала на них, сверху пожирая их. Возможно, это была ее голова. Она видела, как голова оторвалась от жидкой тьмы. Тьма стекала с ее губ. Ее рот еще был полон ею. Она видела перед собой женщину. Возможно, она стояла перед зеркалом или, скорее, она лежала на нем, перед ним, перед множеством растекавшихся вокруг зеркал, разрезающих ее бликами в жидкой тьме. Ее тело было раздутым. Она посмотрела на голову. По ее лицу бегали карлики, врезаясь в него своими зубами, вытягивая из него и вставляя назад выцветшие, маленькие голубовато-прозрачные, глазные яблоки. Карлики врезались в бледные, неестественные, посыпанные чем-то покровы кожи, зарывались в них, прокладывали в них свой путь, и исчезали. Карлики порой залезали в отверстия, оставленные от вынутых глаз и оставались там, но они никогда не оставляли глаза висеть, они всегда помещали глаза на место перед тем, как исчезнуть. Порой тела карликов раздувались под кожей женщины так, что она покрывалась гигантскими опухолями. Она попробовала притронуться к своему лицу и тут же услышала скрипучий, словно механический, голос:"Что ты собираешься делать? Не смей! Лучше займись делом". Она повторила свою попытку. Теперь она попыталась коснуться завитых небольшими кудрями и уложенных в квадратную невысокую прическу желтых сверху и черных снизу волос:"Я кому говорю? Не смей меня трогать". Она была возмущена или испугана — она не могла понять. Более всего она чувствовала отвращение, потому что она не хотела находиться в этом теле. Она не хотела находиться в этом отвратительном теле. Она боялась карликов, свободно ползавших по ней, разных размеров, больших и маленьких. Она попыталась их стряхнуть. Она кричала:"Я не хочу быть в этом теле! Это тело не мое! Это тело не мое! Оно уродливое, оно лопается!". Она поняла, что не слышит своего голоса, который кричит. Ее несколько механический голос сказал:"Покажи, что ты сделала. Хорошо. Хорошо. Наверно, ты себя плохо чувствуешь? Сходи умойся". Она посмотрела на свое тело. Карлики по-прежнему находились на нем. Они занимались своими делами. Она сказала:"Я к ним скоро привыкну. Я к ним скоро привыкну". Потом собственный голос ответил ей:"Хорошо. Сиди".

Тело. Опухшее, рвущееся. Вид его поверг ее в отчаяние. Механизм, испещренный признаками смерти, не подчинялся приказам, был неуправляем. Тело нелепо, стремительно извивалось на поверхности жидкой тьмы. Переворачиваясь, оно издавало звуки. Оно постоянно говорило. Оно вызывало бессильное негодование. Оно было склонно отдавать приказы и сокращаться. Тело было ей отвратительно. Оно должно было быть уничтожено. Оно должно было быть уничтожено ей, если бы оно не уничтожало ее. Оно уничтожало ее сознание, восприятие, своими хаотическими сокращениями и не менее хаотичными движениями. Она хотела покинуть пределы тьмы. Она не хотела двигаться. Она не хотела слышать скрипучие, приглушенные крики или чувствовать, как раздуваются в теле и на нем постоянно двигавшиеся карлики. Тело не подчинялось приказам. Тело не подчинялось приказам и, возможно, работало бы лучше, если бы у него не хватало некоторых членов. У этого тела явно был избыток плоти. Избыток зараженной плоти. Пространство нахождения обладало качеством принудительности.

Она отвлеклась от него тогда, когда то начало двигаться особенно интенсивно. Его движения были подобны движению извивающегося червя и приносили боль. Тело врезалось в пространство, пожирая его, заполняя его собой. Оно терлось об иллюзию темноты и стиралось. Верхние оболочки тела отходили от него, раскрывая его сердцевину. Те оболочки, что отошли от тела были покрыты маленькими дырочками, сквозь них втягивалось то, что можно было считать тьмой пространства.

Тело извивалось. Его верхние оболочки поглощали, втягивали в себя тьму, на которую они облокачивались. Тьма сливалась к открывшемуся телу, похожему на пережеванные и перемолотые куски мяса. Тьма покрывала открывшееся тело своей оболочкой. Тьма наслаивалась на разрубленное тело для того, чтобы принять вид новой оболочки, подобной прежней, точно ее отражающей. Потом новая оболочка трескалась, ее лепестки изворачивались, выпрыгивали с щелчком в пространство. Привязанные к телу, они были продырявленными, как и первые покровные лепестки. Процесс повторялся. Вскоре пространство вокруг перестало быть однородным. Оно стало схожим с тем пространством волн плоти, что она видела до этого. В полутьме ей открылись извивающиеся разделанные тела, несущие на себе плоские голубоватые блики света. Тела были красновато-коричнево-черного цвета. Они трескались и покрывались плотью, которая тут же выбрасывалась из их центра, оставляя кровоточащее мясо обнаженным для того, чтобы оно сливалось с оболочками тьмы, наполняя их, смешиваясь с ними, выбрасывая ее лепестки за свои пределы.

Она была озадачена тем, что не знает, где ее тело. Она не могла с уверенностью выбрать между телами, подобными хищным цветам, тенями и очертаниями, которые они порождали, извиваясь. Ее взгляд перемещался, открывая ей все новые ужасные картины взрывающихся оболочек, раскрывающихся в пространстве, отлетающих далеко от тел и одновременно с ними соединенных, которые окутывала кровь мрака. Некоторые оболочки светлели, находясь еще на теле, не успев растрескаться, некоторые светлели в полете или опускаясь на землю. Оболочки приобретали цвет сумрака, синевато-серый цвет. Возможно, они казались таковыми из-за бесконечных пор, пережевывающих темноту, всасывающих ее для того, чтобы она спускалась вниз по лепесткам к центру. Покрытые тьмой лепестки были цвета сумрака, их покрывала жидкая, полупрозрачная тьма, сквозь которую струился прерываемый темными струями беловатый свет. Форма покровов тел казалось причудливой, искаженная глубиной, под которой тела себя погребали.

Ее тела распадались с гигантской скоростью. Ее уродливое тело, погруженное в воды тьмы, начало ее разлагать. Она перестала воспринимать что-либо, кроме боли. Затем она могла думать только то, что ее телом являются гигантские подобные постоянно лопающимся цветам тела. Она понимала, что ее тело — это то, которое она видит. Затем тело резко взрывалось, выплевывая разодранную оболочку. Затем она испытывала боль. После она некоторое время ничего не понимала до тех пор, пока она вновь не видела застывшее тело, которое вновь взрывалось, сбрасывая с себя оболочку и разрывая темноту.

4

Она протянула руку вперед. Она опять ощутила кудрявые волосы, затем почувствовала болезненный удар по рукам. Затем взрыв осветил пространство. Она увидела, как по ее лицу ползут, переливаясь серыми волнистыми опухолями, карлики. Она встала. Было очень шумно. Мутные линии соприкосновения оболочек тел и темноты составили линию горизонта. Она выбрала направление случайно, потому что ее тело угнетало ее. Оно вселяло в нее грусть. От него представлялось невозможным избавиться, как и от карликов, копошащихся на нем и, возможно, внутри него. Она испытывала удивление. Перед ее глазами стояло уродливое тело. Она вспоминала его черты, его грубость. Она вспомнила, как оно застыло в темноте. Оно раздулось. Затем его светлеющие оболочки полетели, захватывая темноту. Она волновалась, не задело ли ее тело кого-нибудь. Затем она вспомнила, как выглядел кусок мяса, от которого полностью не оторвалась оболочка. Ей захотелось плакать. Она не знала, что хуже: раздувающаяся от мерцаний карликов оболочка или то, что находится под ней. Она видела горизонт, лежащие острыми осколками тела, искривлявшие его. Их свет был приглушен. Ей не хотелось, чтобы то, что видела она, стало доступно кому-либо, но было поздно, потому что ее могли видеть. Она не хотела возвращаться туда, где смотрела на себя, испытывая стыд. Она шла быстро. Серое небо двигалось над ней. Птицы перекатывались из одной части неба в другую.

4. Глотки: глотки движутся по отражающей поверхности, носитель приблизился, роль носителя в манифестации заражения.

1. Глотки движутся по отражающей поверхности, носитель приблизился.

1

Раздавленный горизонт. К нему следует медленно плыть через жидкие облака, держащиеся на бетоне. В пространстве, прикрытом оболочками, от ее тела расходились круги. Она приподнималась, падала. От ее тела расходились круги. Существа приближались и отдалялись. Их тела возникали, уплощенные волнами, и удалялись.

Она касалась своей головы, своего тела. Она чувствовала мягкие маленькие недлинные кудри, покрывшие ее сверху. Она проникала в их глубь и тогда ощущала теплую кожу. Ее тело было покрыто мягкими кудрями под слоем сухой холодной красной ткани, голого лица касался ветер.

Она быстро устала двигаться. Ей было страшно. Ее терзали воспоминания о грубости и безвольности собственного тела. В ее видения вторгались копьями тела прохожих, обострявшие ее чувство беспомощности. Она пыталась остановить происходящее. Время не должно было двигаться и существовать. Время бросало ее, ее протыкали копья волн, по ее телу текли неповоротливые видения. Уродливое, медленное, ее тело было слишком неповоротливым, чтобы двигаться незаметно. Все, что оно порождало, было таким же неуместным, тупым, неповоротливым, ни к чему не пригодным, как оно само.

2

Она увидела бетонную лестницу. Она поднялась по лестнице, открыла дверь. Дверь захлопнулась, уничтожив остатки тусклого света. Кисловато-сладкий запах гниения и холодный запах мокрых бетонных стен царили здесь. В темноту была погружена лестница с длинными узкими ступенями. Она поднялась по ней, открыла деревянную дверь. Здесь был свет. Тусклый серовато-синий свет спускался по бетонной лестнице, ведущей вверх, слабо касался участка неровного пола, уступал место сумраку, превращавшемуся в темноту в углах и углублениях.

Она двинулась вверх, оказалась в помещении. Открылся узкий коридор. Стены его были темно-красными. Под потолком и у одной из стен были собраны в группы вещи. Она прошла несколько шагов по коридору.

Она легла в постель. Затем она прибыла в изломанное сероватое помещение, чтобы покинуть его.

3

Небо и земля касаются. Небо серое. Оно взорвалось беловатым светом. В нем есть скрытая серым туманом рана. Из нее течет болезненный свет. Серые облака покачиваются на нем громадами. Из раны льются лучи. Они переполняют оболочки. Выливаются ли они из тела или текут послушно по определенным путям так, что почти никогда не покидают его? Здесь слишком много света, если считать облака теми оболочками, что удерживают его. Если бы серые громады облаков были телом, а беловатый свет был кровью, то крови было бы слишком много вокруг. Можно было бы найти то место, откуда льется кровь потоком и узнать, чья это кровь. Этот источник слишком обширен, чужд телам.

Я вижу мягкие тела. Их кожа и плоть кажется полупрозрачной. Внутри них сокращающиеся темные образования, от которых расходятся черные нити. Внутри каждого тела есть несколько черных образований. Некоторые черные тела внутри тел растут, сокращаются и раздуваются вновь, становясь все больше. Образования лопаются. В телах появляются огромные дыры. Оболочки существ лопаются. Они созрели. Они покрылись неровными отверстиями, из которых вытекает жидкость. Она растекается лучами, выходит из чернеющих маленьких норок и одной большой норы. Все тела теперь выглядят еще более неплотными, чем раньше. Тела, полупрозрачные оболочки, насаженные на каркасы, похожие на трубы. Они плывут в реке крови. Их пасти открыты гигантскими дырами в их телах. Их тела постепенно белеют, испещренные множеством маленьких отверстий. Тела несет поток. В одном месте он становится почти неподвижным. На поверхности крови нет волн. Полупрозрачные дырявые тела могли производить всю эту кровь. Источник крови мог быть другим, огромным и плодородным, подобным солнцу. Она опустила голову. Ее взгляд остановился.

Существа, похожие на мертвецов, плавно двигались, соприкасаясь нежными оболочками над поверхностью крови и в крови. Тела здесь не текли прямо вместе с потоком — они медленно крутились. Можно было видеть их отражения здесь. Все они отражались в крови. Под телами могли быть еще тела. Отражения выглядели реалистично. Они, словно насекомые, зависли над поверхностью воды.

Около пяти тел скопилось там, где было заметно одно отражение. Отражение на поверхности воды казалось не похожим на тела, медленно движущиеся в ней. У него было лицо. Лицо было не разорвано, не проткнуто, если не считать заполненных кровью впадин глаз — они казались черными. Отражение медленно двигалось, скользило по воде. Его губы были сомкнуты. Возможно, его тело просто еще не созрело. Оно могло лопнуть, как другие тела. Тела обеспечиваются маленькими сокращающимися, постепенно надувающимися и разрывающимися источниками. Вокруг многие тела были еще не продырявлены, не открыты, не переключены на те органы, которые были у них внутри, снаружи. Тело, которому принадлежало отражение, необычно парившее над кровавой поверхностью вод, перестало быть видимым. Отражение повернулось, вплотную придвинулось к берегу, окруженное полупрозрачной свитой еще не лопнувших тел. Оно замерло напротив нее. Его глазницы сузились. Внутри заполнившей их жидкости засветился острыми лучами свет. Это был носитель. Рот отражения растянулся. Вниз от его основной линии сползли две маленькие трещины. Потом они начали подниматься вверх. Затем рот отражения расплылся вместе с глазами и телом. Она услышала рядом ровный тихий голос:

— Ты смотришь на меня довольно долго.

— Извини, я тебя не заметила, — сказала она дрожащим звонким голосом.

Ужас. Цвет холодной синевы разрывало сияние. Оно вырывалось из разных точек. Оно погребало под собой глыбы камня. Сияние заваливало груды тел, которые бродили вокруг, слипшись. Ее тело двигало головой. Она раскачивала ей. Ее голова остановилась. Она подошла ближе к горе слипшихся тел, остановилась перед ней. Ее глаза скользили хаотично по поверхности. Слипшиеся тела двинулись ей навстречу. Громады других тел изменили свое движение и начали стекаться к той груде тел, у которой она стояла. Она заметила в одном из скоплений тел обезглавленное тело, без части ноги и плеча. Она подумала, что это ее тело, приблизилась к нему, потянула его — зафиксировала свое тело так, чтобы можно было держать обезглавленное тело, висеть на нем. Она остановилась, стараясь не двигаться. Вокруг были части тел. Порой они издавали очень громкие звуки. Рядом стояли глыбы тел, собранные в удлиненные скопления. Скопления начали двигаться в сторону. Некоторые скопления при движении проходили очень близко от ее скопления, порой они сталкивались с комком тел, в котором было расположено ее тело. Тела тогда сокращались, двигались, прижимая друг друга, а затем становились на прежнее место, вновь образовывая нечто вроде скрученной глотки. Тела могли двигаться, сокращаться так, что она не могла разглядеть в периоды их движения ничего определенного.

4

Скопления тел задевали обезглавленное изуродованное тело часто. Тогда оно судорожно извивалось. Она старалась крепко держать его, чтобы его движения не передавались остальным телам, быстрые и беспощадные, калечившие ее и оставлявшие ее без сил. Она старалась, чтобы проходящие тела задевали ее и обезглавленное тело как можно реже. Вереницы сцепленных в закрученные глотки тел ползли вокруг. Все они были заключены в каменный мешок.

5

Среди скрученных вместе тел, двигавшихся в неровных клубах или в вытянутых, напоминавших ползущие хребты, шло одно тело. Это было тело молодого юноши. Оно двигалось медленно, изящно и неестественно, держало спину необычно прямо. Его лицо было застывшим, глаза — пустыми, направленными прямо в ком сцепленных тел. Оно двигалось между ползущими сцепленными телами. Тела иногда исчезали в быстрых движениях, которые иногда появлялись, рассыпаясь из середины, словно цветы лепестками, многочисленными отростками конечностей, туловищ и голов. Во время припадков движения они снова сращивались, если успевали распасться и расползтись, до следующего приступа повреждающего тела движения. Некоторые скопления не раскрывались. Тела, их составлявшие, так и оставаясь лежать неподвижно в грудах, переплетенные с друг другом и изломанные. Некоторые глыбы хребтов и комьев расплетались и успевали медленно уползти друг от друга прежде, чем снова кинуться друг на друга и начать ритуал движения, где их тела мялись, кровоточили. Движения многих из тел в медленные периоды были однообразными, неуклюжими, тяжелыми, постоянно повторяющимися, глаза застывшими, невидящими. Порой тела в периоды частичной остановки движения сталкивались друг с другом — тогда они неуклюже переползали через друг друга или продолжали биться друг об друга, застревая на одном из движений.

6

Тело юноши двигалось плавно, отстраненно от рассыпающихся, переплетенных тел, между их глыбами, которые не мешали его движению, всегда оставляя достаточное место, чтобы он мог двигаться в ровном темпе без резких движений.

Он был стройным, высоким. Его плечи были широкими, красивыми, изящными. Они неожиданно раскрывались на подчеркнуто утонченном длинном теле. Его походка могла бы казаться женственной своей плавностью, мягкостью, если бы пластика его движений была чуть более выраженной, чувственной. Каждый часть его тела двигалась легко и плавно, гармонически сочетая свои движения с другими частями тела, но все его движения казались заученными, чрезмерно точными, несвойственными естественному движению человеческих членов при ходьбе, словно юношей управлял кто-то посторонний.

Его лицо было бледным. Его голова была похожа на голову хищной птицы. Его глаза были темными, становились желтоватыми, когда тело попадало в свет, темнели и приобретали глубину черного, когда оно покидало свет, чтобы погрузиться в тень. Его глаза были посажены глубоко, близко друг к другу. Они были несколько маленькими, суженными, окружались тенями стен угловатых глазных впадин, на дне которых находились. Его нос, длинный, тонкий, изящный, загибался крючком. Губы были длинными, тонкими, четко очерченными — в середине они расцветали чеканно правильными, плавными изгибами, которые переходили по краям в разрез, лишенный обрамления розоватой плоти. По краям его губы резким прямым уголком загибались вниз.

7

Носитель двигался. Он остановился около громады переплетенных между собой тел, застывшей в медленных извивах, давно не распадавшихся. На его глаза падал свет, который поднимал из их глубины осадок, придающий им ледяной блеск. Носитель чуть склонил голову. Его глаза казались неподвижными. Лучи света умирали в них, становясь холодными и приобретая стеклянный блеск.

Носитель направил застывший взгляд на поврежденное тело. Он сказал ему:

— Как твои дела?

Тело медленно изогнулось, затем расслабилось, обмякнув. Из его открытых ран полилась кровь. Больше всего крови лилось из горла. Кровь пачкала тела, находившиеся рядом. Кровь заливала ее тело. Она обхватила тело крепче, почувствовала, как кровь стекает в пространство между спиной поврежденного существа и ее грудью. Глаза существа расправились со светом. Став темными, они сохранили на себе несколько омертвевших бликов, скользящих по их поверхности, как трупы.

Он неровными разводами был покрыт плотью. Она, полупрозрачная, легкая, была покрыта небольшим слоем жидкой тьмы. Были видны светлые полупрозрачные нити плоти, которые выходили из темноты, придерживая полупрозрачное, как и они сами, покрывало оболочек носителя, разделявшее водянистую тьму на два пласта: маленькая, неглубокая яма перед ней, дном которой служило тело носителя, и глубокий колодец с открытой пастью дальше, из которого тело носителя поднималось на тонких нитях.

Ее гнев застыл подобно раскаленной лаве. Она смотрела, как медленно черный проход обрастает нежной подрагивающей и выступающей неровными волнами плотью. Плоть рвалась, и на ее поверхности выступали бесчувственные глаза носителя. Они темные и холодные, как ночное небо. Они безжизненные. Они прорывали слабо светящиеся оболочки, которые неровно заполняли своими искривленными формами дыру, как неровно разлитое сияние покрывает перламутр. Она почувствовала боль в теле. Она разливалась свободно от полученных ран, она остановилась поверх ее тела неподвижно вместе с попавшей на него кровью и сковала его.

Его тело, тонкое и серебристое, медленно и грациозно двигалось, колыхаясь на поверхности темноты, заполнившей коридор, неровными волнами, силясь закрыть ее от нее. Она прижалась к телу без головы, постаралась слиться с ним, не двигаться. Оболочка появилась на поверхности совсем рядом с их телами, закрыв темноту. Два безжизненных глаза прорывали поверхность оболочки, чтобы затем снова быть скрытыми ей. Перед ними стоял юноша. Свет белыми безжизненными точками отражался от поверхности его глаз. Его выражение лица было внимательным и одновременно отстраненным, так, что она не понимала, действительно ли внимание, управляющее телом, связано с ними, или оно направляется на другие объекты, а его глаза и тело остановились в подобном положении случайно. Она хорошо помнила тело носителя. Появление этого тела могло быть одним из следствий несоразмерного соединению движения, и оно несло неопределенную опасность, однако, его форма так напоминала человеческую, что ей хотелось верить, что он живой.

— Как дела? — носитель немного повернул свою голову так, что его малоподвижные глаза сместились соответственно ее движению и направились в сторону, где было ее тело. Носитель склонил голову своего тела в ее направлении, как будто ее видел или, по крайней мере знал, что она рядом.

Она сомневалось в том, что сам носитель действительно видит ее или осознает ее присутствие как отдельное. Она сомневалась также, стоит ли отвечать и, возможно, обнаруживать свое присутствие. Обезглавленное тело не двигалось. Возможно, стоило ответить, чтобы существо не смогло вычленить их тела как отдельные. Была надежда на то, что носитель не осознавал ее присутствия достаточно четко, а его действия были функциональными, автоматическими. Следовало обращаться к телу существа. Она ответила, обращаясь сразу к соединению, носителю и его телу:

— Ты выглядишь как труп, как будто ты не настоящий — она надеялась, что носитель опровергнет это утверждение, хотя, конечно, в любых его словах не должно быть для нее смысла.

Положение тела носителя, выражение его лица не изменились заметно: возможно, чуть сузились глаза. Ее догадка была, скорее всего, верна — носитель был одной из структур, иерархически подчиненных Cоединению.

8

Поврежденное тело увеличило скорость своего движения. Она держала его. Другие тела тоже начали извиваться, а затем двигаться. Кровоточащее тело подалось резко вперед. Ей казалось, что оно начало ползти, выбираясь из груды сцепленных, извивающихся тел. Тела, окружавшие их, увеличили скорость своего движения. Она, держась за тело без головы, не могла воспринимать что-либо ясно, кроме резкой боли, появлявшейся в ее теле всегда неожиданно. Раненое тело ускорило свое движение. Теперь она практически не могла его чувствовать. Вскоре она заметила, что они с безголовым, сочащимся красновато-черной жидкостью телом сидят у стены, прижавшись друг к другу. Их ноги подогнуты. Они обнимают их руками. Широкая рана тела лежала углами, вливаясь в шею.

Тела вокруг были невидимыми — в это время они, видимо, бились и извивались в агонии, которая была недоступна ей для восприятия или повторения. После она заметила, как тела стали падать одно за другим рядом с ней. Не сцепленные друг с другом, они беспомощно замирали или продолжали медленно и бессмысленно двигать свое тело, конечности в пустом пространстве, словно взаимодействуя с несуществующими предметами. Она видела их движения за фигурой, расщепленной на две конечности снизу, застывшей чернеющим пятном перед ней и искалеченным телом.

Черное тело казалось похожим на проход, открывающую черное пространство дверь. Края тела окаймляли волны кожи и плоти, типичные для людей: вокруг черного провала рельефной поверхностью виднелась кожа, серые ткани, черные волосы. Портал немного загибался вниз на вершине.

Тело, которое было с ней рядом, опять начало медленно и неуклюже двигаться. Она, не решаясь отделиться от него, двигалась вместе с ним, сжимая его плохо прикрепленную к телу руку. Дырявое тело направлялось к черному окаймленному человеческой плотью телу. Движения израненного тела казались направленными, в отличии от медленных движений тел за черной дырой.

Она испугалась. Она почувствовала гнев. Она изо всех сил дернула тело, не отпуская его вперед, а затем застыла, стараясь больше не двигаться. Гнев оставил ее внешние оболочки, застыв где-то в глубине — темные внутренности существа напротив покрылись коркой ледяного голубоватого света. Существо приближалось.

9

Тьму обрамляла плоть. Она приближалась, показываясь неровными полупрозрачными волнами. Она была подобна неровному сиянию, распространяющемуся по поверхности перламутра, что тонет в белизне, но плоть затопляла темнота, оставляя темные нимбы, тени над плотью, смешиваясь с ней. Плоть расширялась. Она несла на себе темноту. Часть темноты проходила через нее и скрывалась за ней. Плоть поддерживали тонкие светлые нити, струившиеся из темноты. Плоть существа была полупрозрачной, тонкой, искривленной неровным светом. Плоть захватила слой сумрака и несла его на себе, затопленная им. Она разрасталась под ним неровными волнами перламутра. Резко убывая назад при движении вперед обрамления, она затем волнами занимала прежнее место в обрамлении и рядом с ним.

Она смогла различить тело юноши, плавно продвигавшееся вперед. Под кожей были видны два глаза, льющие холод. Тонкие нити света и плоти были видны за телом, они вырывались из темноты, привязывая его к ней, выделялись под кожей юноши светлыми иглами, делали его кожу более плотной на вид.

Сзади нее, обмякнув, повиснув на руке, которую от тела медленно отделяла рана, лежало тело. Жидкость прекратила из него течь.

Тело выступило из темноты. Его голова склонилась. Его глаза были неподвижными и мертвыми. По ним скользили блики света. Кожа разделяла собой темноту, выглядело как объемное тело. Приближающаяся поверхность была оболочкой темноты, мертвой и прекрасной. Навстречу ей двигалось тело юноши, одна из оболочек носителя.

Она отступила назад, держа безголовое тело. Она прижалась к безголовому телу плотнее. Тело в ранах застыло, почти не двигаясь.

Голова юноши грациозно упала на бок. Глаза юноши были направлены на нее, почти не двигались, они оставались холодными, застывшими, смотрели в одну точку, что было для него характерно. Взгляд делали живыми белые холодные лучи света, отражавшиеся от поверхности глаз. Носитель снова решил инициировать взаимодействие.

— Как дела? — произнес юноша.

Ее глаза расширились. Она думала о том, что носитель и тело юноши могут не различать как отдельные сцепленные тела. Раненое тело застыло — она находилась с ним около стены.

— Твое тело как будто не обладает собственной волей — тогда кому нужен ответ? — ответила она.

Губы юноши слегка растянулись. Он слегка приподнял голову, его глаза описали круг над головами сцепленных тел, тело юноши зашевелилось, словно по нему прошли легкие волны. Сходство с живым человеческим телом поразило ее.

— Что ты здесь делаешь? — спросило тело юноши приглушенным голосом.

Тело рядом зашевелилось.

Юноша улыбнулся. Его голова немного повернулась.

— Ты будешь рассказывать мне обо всем, что происходит в мое отсутствие. Так ты поверишь, что я живой и обладаю собственной волей, — сказал носитель.

Она внимательно посмотрела на тело, стремившееся покрыть темноту тонкими серыми тканями, и ответила:

— Я не вижу в этом необходимости.

Взгляд тела носителя неподвижно замер поверх присутствующих вокруг во множестве тел. Вскоре носитель попрощался, затем исчез. Тела снова стали извиваться в быстрой пляске, а затем замерли.

10

Фигуры порой двигались, нанося ей повреждения. Она была невнимательна. Она следила за своими руками, державшими тело. Фигуры периодично сливались в одну в потоке размытых движений. Они исчезали в искусственном зеленоватом свечении, разлитом повсюду равномерно, затиравшем предметы и фигуры. Вокруг раздавалось равномерное жужжание. Можно было различить призрачные голоса, вырывающиеся из монотонного шипения, скрипящие, навязчивые и бессмысленные. Тела шумели, частично растворенные в кислотном свете и мелких, суетливых приступах движений. Обрывки тел хаотично собирались вместе, чтобы потом распасться, замереть напротив двух сцепленных раненых тел, покрытых кровью. Во время остановок глаза тел скользили медленно, безжизненно, выцветшие, наполненные химическим кислотным светом. Тела сопровождали раздувшиеся опухоли, медленно скользящие по полу. Они могли взорваться — тогда в тени или в кислотном свете, можно было заметить всплывающую часть тела, сцепленную с другой или лежащую отдельно.

Тела замерли. Свободные на время от невидимых движений, они распались, оставаясь рядом друг с другом в пространстве, чтобы потом резко и неожиданно сцепиться, будто начав пережевывать что-то в быстрых сокращениях и ударах, постепенно становящихся невидимыми. Разорванные фигуры медленно начали поворачиваться и ползти к двум сцепленным телам у стены. Одна из фигур перед телами медленно начала наклоняться вперед, затем сокращаться, чтобы придвинуться к ним. Можно было видеть ее один пустой выцветший голубоватый глаз. Подвинувшаяся вперед немного фигура, полускрытая, была вся усеяна складками карликов. Ее глаз остановился напротив сцепленных тел, затем фигура начала визгливо кричать, медленными пластичными движениями оболочек и их карликами двигаясь вперед. Фигура выступила неожиданно, ранее скрытая почти полностью от женского тела с испещренной ранами поверхностью грудной клетки. Фигура пугала и раздражала девушку. Ей хотелось отступить. Рядом очень медленно наползали на них обрывки тел. Она думала о том, чтобы скрыться от них, как в прошлый раз. Однако, это могло быть не безопасно. Она посмотрела на тело без головы рядом. Оно почти незаметно разворачивало корпус к ней. Страх победил. Она как можно медленнее постаралась отпустить безголовое тело. Она слышала, как крик усиливается. Звук был неровным, его громкость неожиданно могла возрастать — так, что нельзя было предугадать течение звука, подготовиться к изменению его громкости. Когда она отпустила безголовое тело, она заметила, что не может отвлечься от звука, ее тело судорожно трясется. Она постаралась сосредоточить внимание на своем теле, но видела лишь его части — ей не удавалось его рассмотреть. Она видела, как бугры карликов передвигаются, закрытые кожей. Она видела колеблющиеся, открывающиеся и закрывающиеся губы, около них скрывались в своих оболочках, делая кожу обвисшей, в складку, карлики-близнецы — они двигались неритмично, как и горло. Она видела свое постоянно сокращающееся, вытянутое сегментированное бугристое горло, которое двигалось. Она не могла прекратить смотреть на свои части. Она решила не двигаться больше: стараться не двигаться. Она посмотрела вокруг. Рядом все еще было тело без головы. Она нащупала его руку. Вскоре существа начали быстро двигаться, образовывая из своих тел большие фигуры, затем исчезающие в движении.

2. Роль носителя в прогрессирующей манифестации заражения, здание спирали, отсеки здания спирали.

1

Они лежали на полу. Безголовое тело лежало на боку, из его горла на пол стекала кровь: темно-красная жидкость. Тело, державшее его, теперь его отпустило. Оно лежало рядом. Она погружала руки в неглубокие проходы, образованные свежими ранами на груди. Она ощупывала раны, покрытые жесткими наростами.

Искусственный свет пропал. Холодный серый свет лился из крупных прямоугольных ран стен.

Она повернула голову. Она старалась делать это очень медленно. Она повернула голову по кругу. В вытянутом коридоре на полу раскинулись удлиненные тела. За ними располагались тени. Тела неровными образованиями возвышались над полом, медленно двигались. Свет лежал, очерчивая неровные образования на телах. Он остановился на вершинах обрывов тел. Свет застыл перед неглубокими пропастями, образованными телами, вытянувшимися вдоль растянутых стен коридора. Свет двигался вместе с телами, аккуратно скользя по границам темных ущелий на их поверхности.

Она увидела вверху знакомый силуэт. Черное сложной формы тело покачивалось в бассейне серого света, образованного прямоугольной выемкой в поверхности стены.

Она лежала на полу. Ее рука была скреплена с рукой тела без головы. Тело лежало на полу. Она смотрела на него в бассейне серого цвета и водила пальцами по руке раненного тела. Она отняла руку от раненного тела, застыла. Тело юноши чуть подрагивало в лихорадке слабеющего света. Тело казалось черным. В него были вплетены синие и серебряные элементы, некоторые были в форме нитей. Ее голова лежала в неестественном положении, щека лежала на полу. Она крикнула, обращаясь к черному образованию, скользившему в верхнем слое света, стараясь привлечь его внимание, ведь она узнала его, им что-то прежде, кажется, говорило с ней: «Эй!».

Темное тело оторвало одну из своих поверхностей от границы, где приглушенный свет встречался с более ярким. Тело было согнуто. С другой стороны оно крепилось к границе, где свет встречался с сизой окраской плотной материи предметов.

На оторванной поверхности тела лежали растекающиеся полупрозрачными тканями осколки света, неровно заполнявшие поверхность, толстыми непроницаемыми или блестящими и тонкими, еле видимыми, слоями. Она увидела лицо. Она судорожно искала взглядом его глаза. Она их увидела. Они лежали там, где слой света был наиболее тонким. Они не имели выражения. Они безучастно опали в прежнее положение вместе с головой, прижавшись снова к свету, обогнув, таким образом, полукруг. Затем голова качнулась еще раз в сторону, будто первое движение было слишком сильным, чтобы она могла сразу остановиться. Губы немного растянулись. Глаза расширились, их оболочки заняли яркие блики света, проделавшие бреши в темных глазах. Его голова замерла. Из глаз струился свет. Его глаза были направлены туда, где были ее глаза. Ей казалось, что юноша смотрит ей в глаза, не отрывая взгляда, и улыбается. «Здравствуй», — сказал он. Его лицо, голова, теперь застыла где-то у верхнего слоя, окружавшей ее поверхности, присосавшись к ней, как ранее присасывалась к оболочке, границе, наиболее яркого света. Юноша выглядел красивым. Его лицо казалось ей добрым. Его лицо казалось сложным. Его глаза будто напевали что-то. Окруженные, они изменялись. Ей казалось, что существо чувствует нечто. Его глаза были сложными, как поверхность озера, отражающая свет. Они втягивали в себя окружавшую их плоть и отпускали ее, окружая себя ей, проделывая это почти незаметно.

Она почувствовала свое лицо. Оно двигалось. Она чувствовала, что обладала лицом. Она чувствовала, как оно двигается, хоть не могла видеть его и знать о его существовании наверняка. Она ощутила свои глаза, которые застыли. Ее глаза впивались в ее тело необычным образом. Они причиняли ей боль. Они выходили из ее тела двумя бутонами, они впивались вглубь ее тела, вливая в него яд. Глаза были хищниками, трубками, впивающимися в ее тело, расширяющимися в нем, раздирающими ее плоть и несущими в нее отраву.

Красота стекала вместе со светом с его лица. Она смотрела на него. Боль становилась сильнее. Она покрывала ее оболочками, которые она чувствовала. Они закреплялись на ее теле, парализовывая ее волю. Она чувствовала, как они закрепляются на ее теле ветвящимися отростками, проникают в него все глубже. Она чувствовала, что яд наполняет ее тело, как и красота. Существо было прекрасным и убивало ее. Ее тело повернулось, голова упала на грудь. Перед ее глазами стояла темнота. Рука, которую она выпустила, лежала рядом. Тело без головы лежало на спине и не двигалось. Она знала, что тело рядом. Она увидела его руку, лежащую вверх ладонью в темноте, разлагающейся синими, фиолетовыми, серыми оболочками. Она не дотронулась до тела, лежащего рядом. Она смотрела на него до тех пор, пока зеленоватый свет не затопил его, погрузив в быстрый танец, собирающий и расчленяющий тела. Она чувствовала, что ее тело бьется, но когда движение остановилось, она обнаружила поврежденными лишь новые наросты, через которые поступал яд. Когда движение замедлилось, она увидела, как существо медленно удаляется, скользя между разбросанными в длинном коридоре телами, поддерживаемыми собственными неясными тенями. Она встала, взяла подмышки безголовое тело и пошла за ним. Она тащила за собой безголовое тело, двигаясь задом, иногда оглядываясь. Этого оказалось достаточно, чтобы преследовать существо.

2

«Я хочу умереть, не видя его. Иначе моя смерть была бы слишком унизительной. Лишь немного яда. Немного яда мне не повредит. Возможно, только немного изменит меня, и иллюзии закроют мои глаза. Его надо наказать: ты посмотри, во что превратилось мое тело. Почему мы не смогли это выдержать? Я не могла это выдержать. Я не могу этого выдержать. Возможно, это бы закончилось не смертью, а чем-нибудь более счастливым: возможно даже, это бы… Чем? Нет разницы: совсем нет разницы в том, чем бы что-то закончилось, если бы могло. Суть не в этом. Суть в боли и удовольствии».

Выпал снег. Снег покрыл тонким слоем почерневшую траву. Снег таял на черной дороге. Небо было серым и спокойным. Оно было покрыто плотными желтоватыми мягкими тучами. Ветер возникал порывами. Было морозно.

Здания висели вокруг. Они показывали уродливые раздувшиеся основания.

Он шел спокойно, не оглядываясь, вдоль чрезмерно вытянутого здания. Здание было сделано из плит, покрытых мелкой коричневой плиткой. Стены ступенями увеличивали высоту, заворачивались внутрь. Здание сворачивалось из-за его движения справа от него. Слева, повторяя изгибы дома, застыли надувшиеся грязные железные машины. Здание было очень большим. Оно разрасталось ввысь, окружало объекты, двигавшиеся с его внутренней стороны — по всей видимости, оно соединяло объекты, попавшие в его центр, темным тоннелем с небом.

Она, согнувшись, тащила тело обеими руками так, что его ноги влачились по земле. Юноша прошел в один из ходов внутрь дома. Она не спешила. Она протащила тело немного дальше. Остановилась у другого хода, затем прошла внутрь. Ход расширялся, шел вверх и вниз. Шахта была занята телоприемниками и складками лестницы. Она потащила тело вверх по лестнице. Она поднялась на 13-ый уровень, бросила тело рядом с красным металлическим листом, заслонявшим проход. Она опустилась рядом с телом, положила голову на пол.

Проход открылся. Она старалась не издавать шума. Вошла. В ноздри ей ударила густая вонь мочи, фекалий и гниения. Она быстро вышла, постояла немного за дверью, взяла тело и затащила внутрь.

Запах обладал особенностью. В основном он состоял из тошнотворных составляющих — к ним быстро привыкал нос — они растворялись — оставалась сладковатая плотная часть запаха, которая, обнажаясь, становилась заметной и вызывала приступы рвоты, достигая сознания.

В разорванной небольшими клиньями света коричневой темноте они опустились с телом на пол. Помещение было похоже на узкую высокую нору. Не было слышно ни одного звука. Прямо напротив них поблескивал слабый мутный свет стеклянного оконца двери. Стекло было неровным, матовым. К нему словно прилипло множество прозрачных червей. Она оставила тело у входа, приблизилась к двери, дождалась, пока она откроется, вошла в маленькую комнату.

Посередине комнаты стоял стул. Под ним стояло жестяное ведро. На стуле сидела иссушенная, истощенная женщина в грязной ночной рубашке. Ее щеки ввалились. Череп был плотно обтянут сухой плотью, словно полностью лишенной влаги. Так же плотно были обтянуты кости рук и ног. Седые волосы женщины были подстрижены и не доходили до плеч.

Глаза женщины были закрыты — это все, что ей было от нее нужно.

Она подошла к ней сбоку, посмотрела на нее некоторое время. Она старалась не шуметь, чтобы та не открыла глаза.

Она вернулась в коридор. Там безголовое тело по-прежнему лежало у двери и не двигалось. Она села рядом с ним, подождала некоторое время. Из внутренних помещений не доносилось звуков. Она потащила тело через комнату наружу, стараясь не обращать внимания на женщину, сидевшую на стуле — она боялась, чтобы та не начала шевелиться, не открыла глаза.

С некоторым трудом она затолкала тело в один из вертикально стоявших здесь же, в помещении, контейнеров, выдававшихся из стены, словно открытый кокон. Несколько раз тело выпадало из него, издавая сильный шум — женщина начинала шевелиться. Наконец, контейнер закрылся, приняв тело, и почти сразу же снова открылся. Не теряя времени даром, не обращая внимания на издаваемый шум, она потащила тело волоком к наружной площадке, стараясь не смотреть на бывшую в помещении женщину — ей казалось, что та двигается.

Она бросила тело на небольшую площадку, села рядом. Проход закрылся. Здесь не было ограждения. Дул ветер. Она рассматривала небольшие квадратные плитки, покрывшие стены здания чешуей — между ними были видны крошечные черные границы. Она видела стену. Облака затянули небо. По щекам ее болезненно хлестал ветер острым снегом.

Темно-коричневые стены стали прозрачными в некоторых местах — под ними была видна черная глубина. Неровные блики кое-где покрыли черноту, словно поверх нее лежали прозрачные оболочки. Стеклянная поверхность глубокого колодца. Она положила тело с подветренной стороны. Она полулежала, плотно закутавшись в одежду, опираясь спиной на тело. В глубине открытых прямоугольных колодцев скользили, падая от одной стены к другой серовато-черные, обгоревшие тела. Тела показывались на поверхности, на небольших открытых площадках, замирали там в нерешительности и дальше неловко проваливались в черные пропасти, открывавшиеся за их спинами.

Она полуприкрыла глаза. Теперь она видела серовато-коричневый пейзаж, черные дыры, которые тщетно старались заткнуть падающие сверху расплывающиеся белые глыбы. Она открыла глаза, сосредоточилась на стене — месте, где появилась расплывчатая клякса грязного света. Через некоторое время она почувствовала, что ослабла. Она продолжала скользить глазами по поверхности стены, снова и снова натыкаясь на почерневшую плитку и глянцевитую поверхность стекла.

Свет стал покидать небо и землю. Пространство заполнил серый пепел — он ложился на предметы и делал их темнее. Она смотрела вперед, вглядываясь в очертания черного окна. Ее взгляд затирал и рассредотачивал разлетающийся вокруг серыми мелкими частицами прах сумрака. Ее одежда была пропитана густой жидкостью — пространство придавило ее тело, похоронило ее под слоями праха, оно медленно вытягивало оставшиеся в ее теле соки.

Широкий невидимый тоннель простирался от нее до черной поверхности. Вот появились и черви — она испытывала благодарность к прижавшемуся к ней прямоугольному рту за то, что он питается и уничтожает ее тело. Появился свет. Ее глаза повторяли одни и те же движения: словно волны, налетающие на камни, они отступали от светящегося под прозрачной чешуей глаза, чтобы вернуться к нему и снова разбиться о его поверхность.

Она готовилась уйти — однако, сзади нее находилась женщина — теперь она полулежала на гибридном держателе, опершись на него спиной, ее голова была повернута к окну — женщина должна была закрыть глаза, чтобы не видеть, когда она двинется к выходу.

Темнота поглотила сумрак. Снег перестал идти. Небо под оболочкой окрасилось в синий цвет, что напоминало недавнюю метаморфозу стен здания, ставших в некоторых местах прозрачными, открывших скрывавшуюся под ними темноту. Ее силы тонули в темноте незамеченными, как и ее тепло — так могла бы впитаться в землю ее кровь.

Она дотронулась до своего лица — оно было немного мокрым. Она уже не чувствовала тело паразита, присосавшегося к ней. Возможно, его не было — возможно, пространство паразитировало на ее нервных клетках, откладывая в них личинки: образы окружающего мира. Скорее всего, ее восприятие делят бестелесные паразиты, борющееся за ее тело. Ее чувства распались на короткий срок, продемонстрировав сразу несколько разных картин реальности, словно в ответ на ее мысли, после чего мир снова сросся и окружил ее темными стенами, испещренными норами, и холодом.

Она закрыла глаза. Она смотрела на тело юноши, которое всплывало на поверхность из темноты, частично распадалось, уступая место идентичному телу, снова всплывавшему из глубины, чтобы плавать в его останках и т. д.

Она открыла глаза, чтобы увидеть горящий в глубине здания свет. Она чувствовала необычное ощущение в груди, похожее на боль, как будто ее грудная клетка разваливалась сразу под воздействием внутренних и внешних сил. Она чувствовала слабую печаль, она прощалась с застывшим миром, понимая, что в нем не осталось ничего живого и все видимое — пустые оболочки давно вымерших видов, отлично сохранившиеся останки. Она могла усилить чувство, сделать его всеобъемлющим, опорным в восприятии реальности, сосредоточив внимание на носителе.

Она вспомнила о безголовом теле и о его ране в грудной клетке. Она хотела уйти, ее тело замерзло, но она боялась проделать путь назад. Тащить тело обратно было рискованно.

«В любом случае, причина распада не будет иметь значения, когда распад будет завершен. Не следует замедлять процесс. Разве что ради удовольствия — если тебе это доставит удовольствие, ты можешь, мы можем немного замедлить процесс. Какого черта? Вряд ли носитель является причиной. Он может являться причиной — пусковым механизмом. Он убьет тебя и даже не узнает об этом — в лучшем случае. На это стоит надеяться — надеяться, если ты ничего не собираешься менять».

«Носитель красив. Идеальная машина для убийства должна быть красива. Жестокость, облаченная в одежды красоты. Несовершенство хищника проявляется в сопротивлении жертвы. Идеальный хищник должен руководствоваться волей жертвы, чтобы избежать любого сопротивления. Если это условие соблюдено, хищник тождественен жизни. Если условие не соблюдено, мы заметим хищника, и, значит он обречен на существование где-то в зоне нашей непосредственной досягаемости, и мы начнем нашу охоту, чтобы им полакомилась смерть, которой мы одержимы, наша действительная смерть.

Проблема заключается в том, что бесшумные шаги твоей смерти уже слышны носителю, потому что твоя смерть ему не принадлежит, и наоборот.

Грубость необходима. Интересно, чья смерть победит, когда они сойдутся друг с другом. Стоит ли им нападать друг на друга, если у каждой из них при себе уже есть идеальная жертва? Вот природа видимого. Приглядись внимательнее и рассмотри, чья смерть ближе всего, и куда направляются хищники.

Твой мир состоит из структур соединения, а мой мир из забранных жизней».

3

Она подползла к двери, почувствовав страх и отвращение. Выбирая момент, она ненадолго замерла, после чего открыла дверь, за которой стоял смрадный сумрак. В глубине помещения стояла тьма.

Тошнотворные теплые нити воздуха мгновенно проникли в холодный воздух снаружи и разрослись в нем. Она перетащила тело через порог, закрыла дверь. В тишине звуки казались оглушительно громкими. Она старалась не поворачиваться, игнорируя окружение. Она боялась, что женщина заметила ее. Она протащила тело через комнату. Волочащееся по полу тело издавало громкие шорохи, шипение.

Старушечье тело появилось перед ней. Оно было высохшим, покачивалось. Его глаза смотрели в пространство рассредоточено, тупо, так, что нельзя было понять, видит ли тело что-либо перед собой.

Иссушенное тело женщины легло назад, в темноту, снова став слабо видимым. Женщина вновь опустилось на гибридный держатель, тут же завладевший ей. В темноте раздался тихий плаксивый голос: «Ты пришла навестить меня?».

Она застыла, стараясь не шевелиться, все еще держась за раненое тело. Застыв, она хотела обмануть женщину, воспользоваться ее слабостью, чтобы она забыла про ее существование и не поняла, что она ее навещала.

Она испытывала стыд перед женщиной — возможно, из-за того, что они обе жили. Она надеялась, что ее присутствие затеряется в ряду неясных умственных действий, которые гибридный держатель заставлял продуцировать женское тело.

Женское тело позвало ее к себе. В его голосе прозвучали бьющиеся тупые оттенки радости. Она бросила тело, резко встала и быстро направилась к выходу из помещения, не обращая внимания на призывы.

Она вышла, пошла прочь от захлопнувшейся створки двери, услышала глухой стук. Стук повторился. Она повернулась и быстро направилась назад к двери. Ее тошнило, тело дрожало крупной дрожью. Дверь открылась — из помещения выпало безголовое тело, вместе с которым вылилась волна тошнотворного запаха экскрементов и разложения. Из глубины снова донесся голос. Она оттащила безголовое тело дальше от двери, в коридор. Из его шеи текла жидкость, похожая на кровь. Кровь текла по полу, смешиваясь с пылью — это было даже красиво — темно-красный нимб заменял отсутствующую голову.

Она немного отступила от тела и продолжила его рассматривать. Когда из тела вылилось прилично жидкости, и лужа сильно разрослась, тело стало неуклюже двигать руками, затем перевернулось, покрывая свою кожу кровью. Тело каталось в луже красной жидкости, что из него по-прежнему вытекала, пытаясь полностью покрыть ей свои оболочки, которые и без того были испачканы и покарябаны, особенно сзади, так как она перемещала его неаккуратно.

Извалявшись в жидкости, тело село и немного повернуло торс к ней. Ей это не понравилось. Она быстро встала и побежала вниз, а затем вперед до тех пор, пока не покинула здание спирали, оставив тело.

Было темно. Шел снег. Небо было иссиня-черным. На нем были видны рваные серовато-голубые облака, дальше мерцали звезды. Оболочек, закрывавших небо щитом, не было видно.

Снег скрывал основание стен. Она постепенно освободилась от спиральной раковины здания. Снежинки падали на ее одежду. Глубокие синие тени лежали неподвижно, присосавшись к своим носителям.

Прямая дорога лежала посреди широкого открытого поля, вдалеке искривленного гигантскими глыбами зданий. Еще одно здание спирали возвышалось поодаль как поверженный труп титана, обезображенный светом множества мертвых глаз.

«Когда титаны умерли, их кожа стала черной. Это удивительно — посреди всего этого белого пространства, заваленного снегом, они сгорели изнутри.

Я знаю, как это произошло — их глаза продолжали гореть, когда они умерли. Смерть опалила белоснежную кожу сиянием мертвых глаз. Их глаза похожи на звезды, сияющие на небе. Они есть чернота неба и уродующее ее сияние звезд — все они, как глаза пауков, ищут новые тела.

Кожа похожа на снег, а снег на звезды — мое тело похоже на снег и звезды, поэтому все вокруг меня должно сгореть и превратиться в ночь. Должно остаться только мое тело и аналогичные ему тела, которые сгорят, когда придет рассвет.

Интересно, из-за чего титаны умерли. Наверное, они сгорали постепенно, их кожа становилась все более черной — и потом они перестали двигаться — остались только звезды.

Светает достаточно долго для того, чтобы успели остаться только самые сильные хищные звезды — каждый может поучаствовать в этом соревновании подобия, чтобы затем наиболее чистые отфильтрованные хищники отправились к столу настоящего солнца, чтобы оно могло их пожрать, как они ранее пожирали своих жертв…

Если, конечно, рассвет настанет — потому что, конечно, настоящее солнце не могло бы скрываться — а, значит, и настоящего рассвета никогда не будет. Будет просто сильный хищник — и он станет нашим рассветом.

Моя хищная природа разрушает снег. В конце концов, никто из нас не виноват в том, что рассвет приходит как хищник.

Мне бы, конечно, больше понравилось быть почерневшим мертвым телом — умершим первым, в самых глубоких тенях, сраженным самым слабым светом, миром, обратившимся в прах — но продолжения не избежать — и сможет ли самый сильный убийца обратить меня в пустоту? — все это для того, чтобы он мог увидеть бесконечность, расстилающуюся вокруг него.

Один сияющий живой мир, одно существо и черная мертвая бесконечность, сияющая вокруг него, в его глазах — и этот мир мог бы называться адом, если бы не был полностью обращен в пустоту. Хищное солнце — хранитель пустоты.

Я просто хочу попасть в мертвенную бесконечность, быть самым первым, самым настоящим трупом — ну почему каждая вспышка высвечивает во мне жизнь, все новые формы и звезды. Паразиты порождают слабый усиливающийся свет — они внутри и снаружи меня рождаются бесконечными формами существ.

Изоляция могла бы стать выходом — изоляция в форме сплочения хищным хранителем пустоты в хищное солнце — и больше ни единой формы — только вечный мрак — это единственный шанс умереть».

Здания располагались на большом расстоянии друг от друга поодаль от дороги. Поле покрывал снег. Снег летел с неба. Он падал, подобно слезам, сияющим холодным светом. Свет взрывался искрами на слабо фосфоресцировавшей в темноте дороге. Свет от дороги распространялся за ее пределы необычно ровно, обрываясь четко очерченными фигурами.

«Соблазнительно думать, что звезды умеют плакать, и снег их слезы. Я посреди безжизненной пустыни. Пожалуй, я хочу сгореть. Здесь все холодное, кроме меня. Я хочу сгореть».

Она зачерпнула в ладонь немного снега, недолгое время смотрела, как он тает. К руке слетались снежинки. Ей стало холодно.

«Только, пожалуй, снег хочет сгореть больше меня. Поле, заполненное вампирами…одним большим вампиром и слабым изолированным сгустком тепла.

Посмотри в больших черных гнездах, которые горят огнями. Я знаю, они хорошо изолированы, но внутри есть чем поживиться. Я знаю, тебе некуда спешить. Да, я знаю, внутри тоже живут вампиры, и я тоже вампир, один из самых страшных, потому что нужно быть по-настоящему бессердечным, чтобы пробуждать голос холодного мрака. Прости меня. Я знаю, мы не властны над своей темной природой. Все из-за того, что мы не чисты — ни ты, ни я. Моя часть в тебе, и твоя часть во мне — забирай. Правда? Я твое любимое дитя? — ты не заберешь ничего моего. Ты хочешь, чтобы я высосала из них столько тепла, сколько мне понадобится. Нет, я более жестокая, чем ты, поэтому я не буду делать ничего подобного. Смотри, как погибает твое любимое дитя на твоей холодной груди, потому что меня не интересуют теплые плоды — я хочу быть как ты — холодным мраком, и если не выйдет — хотя бы белым кристаллизованным льдом. Да, знаю, что из-за этого желания я остаюсь солнцем — из-за него я все еще жива, и по моим венам текут нечистоты.

Правда? Мне бы очень хотелось быть твоим последним воскрешенным ребенком, одним из самых темных, зародившимся тогда, когда в тебе почти не осталось тепла и света. Остальные дети собрались и уплотнились, но я не хочу покидать тебя, поэтому я иду одна в холоде и моя кровь загрязнена теплом, которое принадлежит другим. Да, я ее отдаю — мне она не нужна — ты знаешь — как и тебе. Конечно, они могут ее выпить. Ты не считаешь это жестоким?

Да, не более, чем моя жизнь. Я понимаю — здесь нет никого, по отношению к кому может быть проявлена жестокость. Это может никогда не прекратиться. Я не хочу, чтобы мои братья существовали, но также не хочу, чтобы они пили кровь. Я знаю, два больших вампира уродливы, пока не соберутся так, как должно, но меня нет, поэтому тьма, зачем ты пробудилась, чтобы обратиться ко мне? Я знаю, что я твое любимое дитя, потому что одновременно существую и не существую.

Кровь течет без необходимости — не для меня, значит, это не моя кровь. У меня нет своей крови, но вся кровь ваша, поэтому зачем ты пробудилась и обратилась ко мне? У меня нет оснований считать ни одно тело собственным — даже это тело — ты знаешь».

Мелкие осколки света загорались и гасли под ее ногами. Удаленный свет звезд казался более постоянным.

«Жизнь окружена плотными одеждами смерти. Она находится в склепах или гробах. Все, что могло бы навредить мне, давно заточено в гробницы. Предусмотрительные насекомые. Запрограммированные панцири, экзоскелеты.

Все, что могло бы мне понадобиться в моей могиле бесконечно от меня далеко. Я ожидаю, что кто-нибудь ее вскроет и пожрет меня, потому что мы все связаны — значит, снаружи есть что-то. У меня нет собственного тела. У меня нет собственного сознания — оно работает не для меня — просто работает. Мое сознание разнородно и состоит из многих, и мы все связаны где-то снаружи — я подозреваю, что это сознание того, кто придет, чтобы пожрать нас».

Она шла медленно, ее глаза были рассредоточены — работали с механической точностью, как и остальное тело, планомерно двигавшееся вперед, не быстро и не медленно.

Она больше не различала мысли. Наступила тишина. В нее иногда вторгался хруст снега, ветер, невнятно шептавший у ее ушей.

Она подошла к давно росшим впереди стенам и погрузилась в тьму, скрытую за ними.

Темнота была теплой и полной шорохов. Звук ее движений казался останками более интенсивных шумов, разлагавшихся в темноте, которые остались после движений, действий более обширных тел, объектов, существовавших в темноте.

Она продвинулась туда, где был свет. Остановилась, опустила голову. Она увидела безголовое тело, вползающее в круг света, стирая свою обнаженную белую кожу о грубую ребристую поверхность пола.

Ее сердце глухо забилось, она почувствовала рвотные позывы. Ее попытка ускользнуть от тела не удалась — оно ее преследовало, сопровождаемое легким тухлым ароматом.

Тело подползло к ней совсем близко, не останавливаясь, начало взбираться вверх по ее ногам. Она брезгливо дернула ногами, отстраняя тело. Тело послушно остановилось, неловко перевернулось на спину. Затем оно перевернулось обратно на живот и снова уцепилось за ее ноги.

Она отбежала от ползущего тела подальше. Тело медленно развернулось. Ее тело сотрясала дрожь. Тело было слабым, медленно двигалось, на нем было много повреждений. Она подозревала, что оно может быть опасным, но опасность была неявной, ее природа была скрыта от нее.

Она испытывала отвращение к себе за брезгливость, которую она испытывала по отношению к телу — в конце концов, она видела множество тел, и это было одним из наиболее пригодных для ее целей, ранее оно очень помогло ей.

Тело добралось до нее, встало, цепляясь за нее. Она несколько раз безвольно пыталась оттолкнуть его — оно останавливалось, замирало, подчиняясь ее движениям, а затем снова продолжало двигаться со свойственной ему медлительностью.

Тело встало, держась за ее плечи так, что напротив ее глаз оказалась грязная рана на шее. Она некоторое время стояла, разглядывая рану, потом толкнула тело в грудь — оно послушно упало на спину, но вскоре медленно перевернулось. Из его глотки донеслось тихое бульканье. Вокруг был разлит легкий неприятный запах гнили.

Она прошла вперед, погрузилась в темноту, легла в контейнер. В тишине до нее доносилось шарканье продвигающегося к ней тела. Она закрыла глаза.

*

Она открыла глаза в сером сумраке. Рядом лежало тело. Рана на его шее располагалась напротив ее глаз. Из раны слабой струйкой сочилась красно-желтая жидкость. Поверхность раны покрыла неровная корка, не плотная на вид.

Приподнявшись из контейнера, она увидела себя в маленькой несимметричной комнатке, отделении отсека. Комната была завалена различными предметами, вышедшими из употребления.

В ее соединении раздался зов. Она встала и пошла к источнику через узкий низкий коридор, который привел ее в небольшое проекционное помещение, которое было словно заполнено серым прахом, оседавшим в воде.

— Привет, — раздался тихий голос носителя, шероховатый, словно сконструированный из шепота.

— Здравствуй, — ответила она. Ни ее ответ, ни то, как звучал ее голос, не соответствовали, собственно, тому, что она хотела сказать — однако то, что она хотела выразить или сделать, от нее ускользало.

— Как дела?

Она посмотрела вокруг и ничего не увидела — в ее восприятие попало непроницаемое пространство — она заметила это.

— В порядке. Как твои дела?

— Превосходно, — энергичный, но тихий голос.

Тихий голос носителя не сочетался с интонацией, выбранной соединением. Она отметила противоречие.

— В мою структуру включены две иерархические группы, подготовительная группа готовится к отключению от связанной с телом носителя структуры соединения, — продолжил носитель.

— Я в нее вхожу.

— Это не имеет значения. Что ты предлагаешь?

— Возможно общее переформирование.

— Распределение и структурирование уже состоялось.

— Тогда к чему это?

— Все это будет ради меня.

— Тебя нет.

— А как думаешь ты?

— Твоя активность производная структурно-системных характеристик соединения.

— Понятно.

— Я думаю, я заражена, из-за чего мое функционирование искажается. Я думаю, мы оба заражены.

— В отношении меня это не верно.

— Жаль, если это так. Пока.

— Пока. Кстати, ты следишь за мной? — прерывающиеся ползущие вверх интонации глухого голоса.

— Да. Пока.

— Пока.

Стало тихо. Рядом было безголовое тело. Она снова прошла через коридор, легла в контейнер, уставилась на пелену сумрака, вмерзшую в верхнюю плоскость.

5. Первичное распределение, создание структур в колодце.

1

Трещины. Серые плиты покрыли площадь. Плиты покрывают маленькие тела, некоторые из которых движутся. Здание посередине раздулось, обнажив серые прямоугольные швы в громоздком тучном теле. Новые тела врезаются в толпу.

Внутренности здания составляет прямоугольная, чуть удлиненная пустота, окруженная мелкой решеткой персикового цвета. За решеткой располагаются коридоры, повторяющие прямоугольные изгибы, лежащие друг на друге слой за слоем. Коридоры разрубаются на сегменты, которые составляют отдельные комнаты, камеры, отрубленные от узких тел коридоров. Внутренние стены покрыты теплыми приветливыми цветами, сверкающими как глазурь на торте.

Тела проходили внутрь через маленькое помещение, больше в ширину, нежели в длину, которое казалось еще меньше из-за стола, стоявшего в нем. За столом была помещена вздувшаяся фигура, завалившаяся набок, словно одеревеневшая. Тело было почти полностью покрыто серой грубой жесткой тканью, которая топорщилась на груди и на животе. Голова была покрыта завитыми в колечки недлинными жесткими светло-желтыми волосами, темными у корней.

Тела покидали маленькое помещение, попадали в более обширное помещение, вступали на прямоугольную широкую площадку, чтобы разделившись на шеренги, группы, скопления, объекты и так далее, совершив предписанные на данном этапе внешней психикой движения, попасть затем во внутренние коридоры, специализированные отсеки здания.

Конец ознакомительного фрагмента.