Сила неведомая

Мария Корелли

Моргана Роял – прекрасная, богатая женщина-фея, наделённая мощным умом, имеет личный летучий корабль, общается по беспроводной связи с представителями высшей расы и раскрывает секрет вечной жизни. Но дикая красотка Манелла становится её соперницей в борьбе за сердце эгоистичного учёного, который мечтает подчинить весь мир при помощи своего разрушительного открытия…

Глава 3

— Она покинула Нью-Йорк несколько недель назад, ты что, не знал об этом? Чёрт меня подери! Я думала, что эта новость потрясла всех!

Говорившая, молодая женщина, модно одетая и сидевшая в кресле-качалке любимого летнего отеля в Лонг-Айленд, подняла глаза и выразительно пожала плечами, когда высказала эти слова мужчине, стоявшему около неё с газетой в руке. Это был очень негибкий, прямой персонаж с волосами стального серого цвета и достаточно жёсткими чертами лица, чтобы можно было предположить, будто они вырезаны из дерева.

— Нет, я этого не знал, — сказал он, произнося слова в преднамеренно отчётливой манере, свойственной определённому типу американцев. — Если бы я знал, то предпринял бы шаги, чтобы это предотвратить.

— Ты не можешь предпринимать шагов, чтобы предотвратить что-либо из того, что Моргана Роял решает сделать! — заявила его компаньонка. — Она сама себе закон, и никто ей не указ. Я догадываюсь, что ты не смог бы её остановить, мистер Сэм Гвент!

Мистер Сэм Гвент позволил себе улыбнуться. Это была улыбка, которая лишь немного затронула уголки его губ, добродушия в ней не было.

— Вероятно, нет! — ответил он. — Но мне следовало попытаться! Мне, конечно, нужно было указать ей на всю глупость предпринятой авантюры.

— Ты знаешь, что это за авантюра?

Он помолчал, прежде чем ответить.

— Едва ли! Но у меня есть предположение!

— Неужели? Тогда, признаюсь, ты умнее меня!

— Это серьёзный комплимент! Но даже мисс Лидия Герберт, блестящая светская львица, всего не знает!

— Не совсем! — отвечала она, подавив крошечный зевок. — И ты тоже! Но мне известно большинство значительных вещей. Есть много такого, чего лучше не знать никому. Главная цель жизни сегодня — это иметь горы денег и знать, как их тратить. Это как раз о Моргане.

Мистер Сэм Гвент сложил свою газету в аккуратный свёрток и убрал в карман.

— У неё слишком много денег, — сказал он, — и по-моему она не умеет их тратить правильным женским образом. Она забросила многие общественные обязанности в то время, когда ей следовало бы остаться…

Мисс Герберт при этом широко распахнула карие, довольно высокомерные глаза и рассмеялась.

— Разве это имеет значение? — спросила она. — Старик завещал ей наследство «безусловно и безоговорочно» без каких-либо указаний по поводу общественного долга. И я не думаю, что у тебя есть над ней хоть какая-то власть, не так ли? Или ты вдруг превратился в доверенное лицо?

Он оглядел её с неким восхищённым сарказмом.

— Нет. Я всего лишь дядя, — сказал он. — Дядя мальчишки, который застрелился этим утром из-за неё!

Мисс Герберт издала пронзительный вскрик. Она была ужасно напугана.

— Что? Джек? Застрелился? О, как это чудовищно! Я… мне жаль!

— Не жаль! — парировал Гвент. — Так что не претворяйся. Сегодня никому никого не жаль. Некогда! И желания нет. Джек всегда был дураком — возможно, он сделал лучшее, что мог. Я только что видел его мёртвым. Таким он выглядит лучше, чем когда был жив.

Она выпрыгнула из кресла-качалки в порыве возмущения.

— Ты жесток! — воскликнула она, наполовину рыдая. — Положительно жесток!

— Не совсем! — отвечал он спокойно. — Только банален. Это вы — современные женщины жестоки, а не мы — отстающие от вас мужчины. Джек был глупцом, говорю я, в своей игре он всё поставил на Моргану Роял — и проиграл. Это стало последней каплей. Если бы ему удалось жениться на ней, то он смог бы стократно покрыть все свои долги, на что он и надеялся. Разочарование было для него слишком велико.

— Но разве он её не любил? — Лидия Герберт задала этот вопрос почти утвердительным тоном.

Мистер Сэм Гвент насмешливо вздёрнул брови.

— Полагаю, ты приехала из средневековья? — заметил он. — Что такое любовь? Ты знаешь женщину-миллионершу, которая была бы «любима»? Ни черта подобного! Любят только её деньги, а не её саму. Она — только обуза к ним в придачу.

— Тогда… тогда ты хочешь сказать, что Джек только из-за денег?..

— А из-за чего же ещё? Из-за бабы? В наше время существуют тысячи женщин, готовых отдаться по первой же просьбе, которые сами кидаются на ложе без всяких колебаний или стеснений! А в просьбе Джека никогда не отказывала ни одна из них. Но миллионы Морганы Роял получаешь не каждый день!

Тонкие губы мисс Герберт сжались в одну прямую линию, она смахнула несколько скудных слезинок с глаз платочком, тонким как паутинка и нежно надушенным, и молча стояла, глядя с веранды на окружающий вид.

— Видишь ли, — настаивал Гвент своим холодным, вкрадчивым тоном, — Джек был разорён. И он почти разорил и меня. Сам он теперь устранился с траектории пистолетного выстрела и оставил мне только траурную музыку по себе. Моргана Роял была его единственным шансом. Она его провела, она точно его провела. Он-то думал, что заполучил её, в то время как именно когда он уже собирался пригвоздить бабочку к бархату, — она и упорхнула прочь!

— Умная бабочка! — заметила мисс Герберт.

— Может да, а может быть, и нет. Увидим. В любом случае, с Джеком всё кончено.

— И, я полагаю, поэтому, как ты говоришь, Моргана сбежала от своих общественных обязанностей?

Гвент смотрел на неё с нерушимым спокойствием.

— Нет. Не совсем, — ответил он. — Я считаю, что она ничего не знала о его намерении. Хотя, не думаю, чтобы она попыталась изменить его, если бы и знала.

Мисс Герберт всё ещё смотрела на панораму.

— Что ж, мне уже не так жаль его после твоих слов о том, что он сделал это из-за денег, — сказала она. — Я была о нём лучшего мнения…

— Ты снова говоришь, как в средние века, — перебил её Гвент. — Кому нужны сегодня добрые люди? Цель жизни — жить, не так ли? И «жить» означает получать всё возможное для собственного удовольствия и выгоды, стать Номером Первым! И пусть весь мир делает что хочет. Это как раз твой стиль, хоть ты и притворяешься, что нет!

— Ты не очень-то вежлив, — сказала она.

— А с чего мне быть вежливым? — сварливым тоном заметил он. — Кому нужна вежливость, если только в ней нет выгоды для себя? Я никогда не прибегаю к лести и никогда не бываю вежлив. Я просто знаю, как это бывает: ты не получила тех денег, на которые рассчитывала, и теперь ищешь того, у кого они есть. Затем выйдешь за него, если удастся. Ты, как женщина, делаешь то же самое, что и Джек сделал, будучи мужчиной. Но если ты проиграешь, то не думаю, что ты покончишь с собой. Ты для этого слишком уравновешенная. И полагаю, что ты преуспеешь в своих притязаниях. Если будешь осторожной!

— Если буду осторожной? — откликнулась она вопросительным эхом.

— Да, если хочешь заполучить миллионера. Особенно, старого негодяя, за которым ты бегаешь. Не одевайся слишком «кричаще». Не выставляй напоказ свою попку — оставь что-нибудь и для его воображения. Не размалёвывай личико, а оставь как есть. И будь, или притворись, весьма сочувствующей народу. Это сработает!

— На этом закончим первый урок! — сказала она. — Спасибо, пастор Гвент! Думаю, я прислушаюсь!

— Полагаю, что да! Хотел бы я быть уверен в чём-либо ещё так же твёрдо, как в этом!

Она молчала. Уголки её рта слегка дрогнули, будто она пыталась выдавить улыбку. Она пристально смотрела на своего собеседника — как он достал сигару из коробки и зажёг её.

— Мне нужно идти и всё уладить с похоронами, — сказал он. — Джека больше нет, и нужно прибрать его останки. Это моя забота. Как раз теперь его мать рыдает над ним, а я этого не выношу. Это выводит меня из себя.

— У тебя вообще есть сердце? — спросила она.

— Думаю, да. Раньше было. Но не сердце — оно только пульсирующая мышца. Я прихожу к выводу, что это скорее голова.

Он выпустил два-три колечка дыма в чистый воздух.

— Ты знаешь, куда она уехала? — вдруг спросил он.

— Моргана?

— Да.

Лидия Герберт замешкалась.

— Думаю, что знаю, — ответила она наконец, — но я не уверена.

— Ну а я уверен, — сказал Гвент. — Она помчалась за особенной добычей, которая ускользнула от неё — за Роджером Ситоном. Он уехал в Калифорнию месяц назад.

— Значит, она в Калифорнии?

— Конечно!

Мистер Гвент сделал ещё одну затяжку.

— Ты, должно быть, была в Вашингтоне, когда все считали, что он и она собираются пожениться, — продолжил он. — Ни о чём другом тогда просто не говорили!

Она кивнула.

— Знаю! Я там была. Но мужчине, посвятившему свою душу науке, не нужна жена.

— А как насчёт женщины, которая посвятила свою душу самой себе?

Она пожала плечами.

— О, ерунда это всё! Моргана — не научный работник, она даже не студентка. Она только воображает, что может что-то сделать. Но это не так.

— Что ж! Я не уверен! — и Гвент принял вид сплетника. — Ей как-то удаётся по-умному уладить все проблемы, пока все остальные о них только болтают.

— Только для личного удовлетворения, — иронично заметила мисс Герберт. — Ясное дело, что не для кого-то ещё! Она несёт дикую чушь об овладении миром! Представь себе! Мир под контролем Морганы! — Она нетерпеливо тряхнула юбкой. — Я ненавижу подобных таинственных, философствующих женщин, а ты? Былые времена мне нравились намного больше! Когда нас окружала поэзия, и романтика, и прекрасный идеализм! Когда могли бы существовать Данте и Беатриче!

Гвент кисло улыбнулся.

— Они никогда не могли бы существовать, — парировал он. — Данте, как и все поэты, был очередным обманщиком. Вешал свою лапшу на уши всем подряд — от девятилетнего ребёнка до восемнадцатилетней девицы. Глупейшая книга из всех когда-либо написанных эта его «Новая Жизнь»! Я однажды читал и чуть не заболел от неё. Думать обо всей этой болтовне про Беатриче, которая «отказала ему в спасительном своём приветствии»! Что некое создание, претендующее на звание мужчины, способно молоть чушь в таком стиле, — просто выводит меня из себя!

— Это совершенная красота! — заявила мисс Герберт. — У тебя нет любви к литературе, Гвент!

— У меня нет любви к обману, — ответил он. — Это правда! Думаю, что знаю разницу между трагедией и комедией, даже когда вижу их вместе, — он стряхнул длинный пепел с сигары. — Этим утром я уже посмотрел небольшую комедию с тобой — теперь иду смотреть трагедию! Я скажу тебе, что на лице Джека написано больше, чем у всего Данте!

— Трагедия проигранной денежной авантюры! — сказала она, с презрением вздёрнув брови.

Он кивнул.

— Так и есть! Это больше расстраивает умственное спокойствие человека, чем проигранная любовная партия!

И он ушёл.

Лидия Герберт осталась одна, бесцельно играя с листьями винограда, что карабкался по высоким деревянным колоннам веранды, на которой она стояла, и восхищаясь блеском бриллиантового браслета, который сиял на её худом запястье тонким ободком из капель росы. То и дело она вглядывалась в далёкое море, которое играло бликами в лучах палящего солнца, и позволила своим мыслям переключиться с себя самой и своих элегантных одежд на некоторые общественные события, в которых она принимала участие в течение последних двух месяцев. Она припомнила великолепный бал, устроенный Морганой Роял в её королевском дворце, где собрались вместе все модные и легкомысленные представители знаменитых «Четырёхсот богатейших семейств страны» и когда единственной темой для сплетен была вероятность брака между одной из богатейших женщин мира и бедно одетым учёным без единого пенни за душой, не считая того, что он зарабатывал с огромным трудом. Сама Моргана разыгрывала таинственность. Она смеялась, качала головой и демонстрировала свою изящно наряженную персону толпе гостей, со всей летящей грацией своего волшебного образа в белых складках, обшитых бриллиантами; однако она не подавала ни единого намёка на особое расположение или отношение ни к одному мужчине, даже к Роджеру Ситону, сомнительному учёному, который стоял в стороне от танцевавшей толпы с видом хмурого презрения, больше походивший на лесного зверя, наблюдавшего за последними прыжками добычи, которую он намеревался пожрать. Он воспользовался первым же удобным случаем, чтобы улизнуть, и, когда он так и не возвратился, мисс Герберт поинтересовалась у хозяйки бала о том, что же с ним сталось? Моргана, с прелестно вспыхнувшими щеками после только что оконченного танца, улыбнулась этому вопросу.

— Откуда мне знать? — отвечала она. — Я же не его сиделка!

— Но… но вам же он нравится? — предположила Лидия.

— Нравится? О да! Кому не понравится мужчина, который заявляет, что он способен уничтожить полмира, если захочет! Он кажется неким божеством, знаете ли! Юпитером с его молниями в образе человека в плохо пошитом современном костюме! Не забавно ли это! — Она слегка рассмеялась. — И каждый в этой комнате сегодня думает, что я собираюсь за него замуж!

— А вы не собираетесь?

— Как вы себе это представляете? Я замужем? Лидия, Лидия, вы что, принимаете меня за дуру? — Она снова рассмеялась, а затем вдруг посерьёзнела. — Подумать только, воображают меня, отдающей свою жизнь в руки учёного волшебника, который, если захотел бы, то смог бы уменьшить меня до маленькой кучки пыли за две минуты! Благодарю покорно! Моральное давление на женщин со стороны мужчин в последнее время итак было немалым — и я не собираюсь пополнить собою список его жертв!

— Значит, он вам не нравится? — настаивала Лидия, движимая внутренним любопытством, а также смутным удивлением тому странному блеску фигуры и глаз, который придавал Моргане красоту, производимую не одной лишь внешностью. — Вы с ним не обручены?

Моргана подняла вверх палец.

— Послушайте! — сказала она. — Разве этот вальс не прекрасен? Не кажется ли вам, что эта музыка витает вокруг и связывает всех нас в одну гирлянду мелодии? Насколько она выше, выше всех этих вращающихся человеческих микробов! Настолько же, насколько небеса отстоят от земли! Если бы мы могли поистине подчиниться зову этой музыки, то нам бы следовало расправить крылья и взлететь к столь чудесным мирам! Но, как обстоят дела, мы способны лишь скакать по кругу, как мошкара на солнце, и воображать, что наслаждаемся собой, в течение часа или двух! Но музыка значит намного больше! — Она остановилась, отвлёкшись, затем более спокойным тоном продолжила: — И вы полагаете, я могу выйти замуж? Я бы не вышла и за императора, если бы был хоть один достойный, а его нет! А что касается Роджера Ситона, я с ним, конечно же, не обручена, как вы столь галантно заметили! И он не обручён со мной. Мы оба «обручены» с чем-то иным.

Она стояла рядом с раскрытым окном во время разговора и взглянула на тёмное пурпурное небо, усыпанное звёздами. Она продолжила неспешно и с расстановкой:

— Я могла бы, вероятно, могла бы помочь ему в этом чём-то ином, если бы он не открыл нечто большее!

Она подняла руки в повелительном движении, словно бессознательно, затем позволила им упасть по бокам. Лидия Герберт озадаченно смотрела на неё.

— Вы говорите так странно!

Моргана улыбнулась.

— Да, знаю! — кивнула она. — Я, как говорят старые шотландки, фея! Вы знаете, что я была рождена далеко отсюда, на Гебридских островах; мой отец одно время был бедным пастухом овец, до того как переехал в Штаты. Я была ещё ребёнком, когда меня увезли с островов туманов и дождей, но по своему рождению я была феей.

— Что такое «фея»? — перебила её мисс Герберт.

— Это просто то, чем все остальные не являются, — ответила Моргана. — Народ Фей — магический народ; он видит то, что другим недоступно, слышит голоса, которых никто больше не слышит, — голоса, которые нашёптывают ему тайны и рассказывают о чудесах, ещё непознанных, — она внезапно замолчала. — Не нужно нам говорить здесь об этом, — продолжила она. — Народ скажет, что мы здесь придумываем платья для подружек невесты и что сам день свадьбы уже назначен! Но можете быть уверенной, что я ни за кого не собираюсь выходить замуж, и меньше всего — за Роджера Ситона!

— Всё же он вам нравится! Я вижу это!

— Конечно, он мне нравится! Он — человек-магнит, он «притягивает»! Ты приклеиваешься к нему, как если бы он был сургучом, а ты — листом бумаги! Но очень скоро ты отлипаешь! О, этот вальс! Разве он не очарователен!

И, легко закружившись, словно колокольчик на ветерке, она отдалась танцу и испарилась в гуще её гостей.

Лидия Герберт теперь припомнила этот разговор, когда стояла, глядя вниз, на море, с крытой веранды её отеля, и снова увидела, словно в грёзах, лицо и глаза её подруги-«феи» — лицо, вовсе не красивое внешне, но исполненное сверкающего притяжения, которому почти невозможно было сопротивляться.

— В ней ничего нет! — дружно заявило нью-йоркское общество. — Кроме её денег! И волос, но не прежде, чем она их распустит!

Лидия видела их распущенными однажды — лишь однажды, и вид этого блестящего каната из золота довольно сильно её напугал.

— Все они — ваши собственные? — выдохнула она.

И с мимолётной улыбкой и комическим колебанием Моргана ответила:

— Я… я думаю, да! Похоже на то! Не думаю, что они отвалятся, только если вы очень сильно дёрнете!

Лидия не дёрнула сильно, но пощупала мягкую вьющуюся массу, стекающую с головы много ниже колен, и молча позавидовала их хозяйке.

— Весьма неудобно! — заявила Моргана. — Никогда не знаю, что с ними делать. Никак не могу убрать их «по моде», и когда я их завиваю, то этого совсем не заметно. Однако, у всех свои проблемы! У одного — с зубами, у другого — с лодыжками; мы никогда не бываем полностью довольны! Вся суть в том, чтобы терпеть не жалуясь!

И эта любопытная женщина, которая говорила «так странно», владела миллионами! Её отец, который приехал в Штаты с дикого севера Шотландии совершенно без гроша, настолько успешно использовал каждую выпадавшую ему возможность, что каждое его вложение, казалось, приносило пятикратный доход в его руки. Когда его жена умерла вскоре после того, как его богатство начало нарастать, его окружили прекрасные и знатные женщины, жаждавшие занять её место, но он держался адамантом против всех их ухищрений и остался вдовцом, всецело посвятив свою любовь единственной дочери, которую привёз с собой с Хайленд-Хиллс и которой он дал блестящее, но отрывочное и необычное образование. Жизнь, казалось, вертелась вокруг него сверкающим золотым кольцом, в котором он был центром, и когда он внезапно умер «от перенапряжения», как сказали доктора, люди почти боялись назвать вслух обширное состояние, унаследованное его дочерью, даже будучи привычными ко многим миллионам. А теперь?..

«Калифорния! — размышляла Лидия. — Сэм Гвент думает, что она уехала туда вслед за Роджером Ситоном. Но какова же её цель, если ей на него наплевать? Гораздо более вероятно, что она отправилась на Сицилию, там у неё построенный дворец, чтобы жить „в полном одиночестве“! Что же! Она может себе это позволить!»

И с коротким вздохом она отпустила свой караван мыслей и ушла с веранды — пора было переодеться и подготовиться поражать и восхищать неустойчивый разум хитрого старого Креза, который, свободно наслаждаясь собой, прожил холостяком вплоть до своих нынешних семидесяти четырёх лет, а теперь подыскивал себе молодую, сильную женщину, чтобы она следила за домом и была ему нянькой и помощницей в преклонном возрасте, за чьи услуги, если она подойдёт, он назвал бы её «женой», чтобы укрепить её положение. И сама Лидия Герберт была частным образом осведомлена о его видах. Более того, она всецело желала их удовлетворить ради богатства и шикарной жизни. У неё не было великих амбиций; немногие женщины её общественного положения их имели. Жить в хорошем доме, вкусно есть и красиво одеваться, без помех вписаться в модный круг общения — это было всё, чего она желала; а о романтике, чувствах, эмоциях или идеалах она и не мечтала. Периодически она улавливала в мозгу проблеск мысли о чём-то более высоком, чем материальные нужды, но начинала смеяться над ним ещё раньше, чем тот успевал оформиться: «Смешно! Полная чушь! Будто Моргана!»

И быть, как Моргана, означало быть, как учат циники, «невозможной женщиной»: независимой от мнений и поэтому «непонятой людьми».