Зиска. Загадка злого духа

Мария Корелли, 1897

Каир – город, куда зимой съезжаются европейские аристократы, чтобы отдохнуть и полюбоваться памятниками великой древней цивилизации. И в новом сезоне главной темой всех разговоров становится сказочно богатая и загадочная красавица княгиня Зиска. У нее словно нет прошлого. Ее эксцентричные выходки шокируют общество. Ее познания в области истории Древнего Египта восхищают даже ученых. Она окружена толпой поклонников, но тем не менее ни с кем не сближается. Разумеется, такая необычная женщина просто не может не увлечь знаменитого французского художника Армана Жерваза. Однако он странным образом чувствует, что когда-то уже был знаком с княгиней Зиска и эта их встреча сулит беду одному из них…

Глава 2

Жерваз, все еще пораженный чудесным видением, перевел на него недоуменный взгляд.

— Как вы ее назвали? Княгиня Зиска?.. Нет, мы с ней не знакомы… хотя подождите… Да, кажется, я ее видел… где-то. В Париже, может быть? Вы не могли бы меня ей представить?

— Оставляю эту обязанность мистеру Дензилу Мюррею, — ответил доктор Дин, скромно заложив руки за спину. — Он знает ее лучше, чем я.

И, слегка усмехнувшись, поплотнее надвинул на голову академическую шапочку и зашагал в сторону бальной залы.

Жерваз стоял в нерешимости, не отрывая взгляда от сияющей фигуры, что плыла у него перед глазами подобно эфирному видению. Дензил Мюррей уже вышел вперед, чтобы поздороваться с княгиней, и сейчас говорил с нею; красивое лицо его озарилось восхищением, которое он и не пытался скрыть. Мгновение поколебавшись, Жерваз тоже сделал пару шагов вперед — и услышал обрывок их разговора.

— Из вас получилась безупречная египетская царица! — говорил Мюррей. — Ваш костюм — само совершенство.

Она рассмеялась в ответ. Снова этот чудный нежный смех! Он эхом отдавался у Жерваза в ушах, туманил мозг, пульсировал в крови; в мелодичных звуках чудилось нечто странно знакомое.

— Вы так думаете? — ответила она. — Что ж, я вполне «исторически достоверна», как выразился бы ваш друг доктор Дин. Украшения на мне подлинные — все из одной гробницы.

— В вашем наряде, княгиня, я нахожу лишь единственный недостаток, — заметил один из воздыхателей, вошедших в холл с ней вместе. — Он почти полностью скрывает лицо. Как вы жестоки ко всем нам!

Легким движением руки княгиня отмела комплимент.

— Так было принято в Древнем Египте, — ответила она. — Любовь в те давние дни была не такова, как сейчас: одного взгляда, одной улыбки хватало, чтобы воспламенить душу, притянуть к ней другую, и чтобы обе они сгорели во внезапно вспыхнувшем огне! В молодости египтянки закрывали лица, дабы их не сочли бесстыдницами, заманивающими мужчин, а в старости прикрывались еще тщательнее, чтобы не оскорблять своими морщинами красоту Бога-Солнца. — Она улыбнулась сияющей улыбкой — и Жерваз, сам того не сознавая, словно во сне, сделал к ней еще несколько шагов. — Однако я не обязана постоянно держать лицо закрытым! — продолжала княгиня, и с этими словами отбросила покрывало, явив лицо поразительной красоты: белое, точно лилия, и столь совершенных черт, что мужчины вокруг застыли, на миг лишившись и дыхания, и дара речи. — Что скажете, мистер Мюррей? Такая я вам больше по душе?

Побледнев еще сильнее, Дензил склонился к ней и что-то тихо проговорил. Удивленно и с легким недовольством вздернув безупречные брови, княгиня повернулась и взглянула ему прямо в глаза.

— Вы говорите очень милые вещи, но не всегда они мне приятны, — заметила она. — Впрочем, несомненно, это моя вина.

И снова двинулась вперед, а маленький паж-нубиец, как прежде, пятился перед ней и обмахивал опахалом. Жерваз встал у нее на пути и, когда она приблизилась, шагнул вперед.

— Представь меня, — приказал он Дензилу.

Тот взглянул на друга, явно удивленный едва сдерживаемой страстью в его голосе.

— Да, разумеется. Позвольте, княгиня! — Та остановилась — воплощение благосклонного внимания. — Разрешите представить вам моего друга Армана Жерваза, самого знаменитого художника Франции. Жерваз — княгиня Зиска.

Глубокий темный взгляд княгини остановился на лице француза. С дерзким восхищением Жерваз смотрел прямо на нее: и в миг, когда взоры их встретились, его вновь охватило то же непонятное чувство — дрожь и головокружение. Нечто странно знакомое было в этой женщине: в слабом аромате, исходящем от ее одеяния, в блеске золотокрылого скарабея на груди, в загадочном сверкании усыпанной изумрудами змейки в волосах; и более всего — более всех этих пустяков — в звуке голоса, нежном и властном, дивно прекрасном и смутно-зловещем.

— Наконец-то мы встретились, месье Жерваз! — медленно проговорила княгиня, изящно наклонив голову. — Но я не могу смотреть на вас как на незнакомца, ибо давно, уже очень давно знаю вас — душой!

И со странной улыбкой, сияющей и загадочной, грациозно протянула ему маленькую руку, украшенную причудливыми египетскими камнями.

Ее улыбка пробудила в Жервазе нечто дикое, неукротимо-чувственное; пульс его участился.

— Мне кажется, и я вас знаю! — ответил он. — Быть может, видел вас во сне — сне о красоте, какой доселе не встречал наяву!

На последних словах он понизил голос до влюбленного шепота.

Княгиня промолчала, и по лицу ее нельзя было понять, чем стал для нее этот смелый комплимент — удовольствием или оскорблением. Сердце молодого Дензила Мюррея пронзила внезапная боль: впервые в жизни он осознал, что между мужчинами, как и между женщинами, случается то, что называют «мелочной ревностью» к возможному сопернику, вместе с мучительным желанием затмить его во всем — нарядом, манерами, поведением. Мрачный взгляд его остановился на высокой мускулистой фигуре Жерваза; его атлетическое телосложение и природную легкость движений Мюррей отметил с раздражением, которого тут же устыдился. Сам он был, несомненно, хорош собой и это знал — как сознавал и то, что выбранный им флорентийский наряд удачно подчеркивает его красоту; однако Жерваз отличался особенным врожденным очарованием, неуловимой изюминкой, помогавшей ему живописно смотреться в любое время и при любых обстоятельствах. Даже когда он гостил у Мюррея в Шотландии и там, сообразно местным обычаям, носил в основном мешковатый твид — люди не упускали случая заметить, что Арман Жерваз, пожалуй, единственный, кто способен артистично выглядеть и в твиде. А нынешнее белоснежное одеяние бедуина шло ему как нельзя лучше; и теперь, когда он не сводил глаз с княгини Зиска, во взгляде его и в очертании губ ощущалась какая-то беспокойная страсть, словно говорившая: он не просто «нарядился» дикарем — в нем в самом деле живет нечто дикое и неукротимое.

В миг, когда Жерваз склонился к руке княгини Зиска и поцеловал ее одновременно с некой дерзостью и благоговением, Дензила обожгла мысль: как же похожи эти двое, сильный мужчина и прекрасная женщина. В их внешности было немало общих черт: прямые, ровные черные брови, взгляд, в котором неукротимость странно смешивалась с нежностью, грациозные очертания сильных и гибких тел, необычайная легкость движений — но кроме этого было и какое-то общее сходство, то, что, оставляя их различными, все же делало неуловимо схожими. Не то, что называют «семейным сходством» — скорее некий общий «типаж», говорящий о принадлежности к одному народу или племени: не знай Мюррей, что его друг Жерваз — француз из Прованса, и не считай, что княгиня Зиска русского происхождения, решил бы, что оба они уроженцы Египта, и из высшей касты, из чистейших аристократических родов. Мысль так поразила его, что Мюррей непременно высказал бы ее вслух, если бы не услышал в тот самый миг, как Жерваз смело предлагает княгине танец за танцем, явно надеясь, что сегодня в ее бальную программку будет вписано одно лишь его имя — дерзость, заставившая Дензила вспомнить о собственных правах.

— Княгиня, первый вальс вы обещали мне, — заметил он, покраснев.

— В самом деле! И вы его получите, — с улыбкой ответила она. — А месье Жервазу достанется второй. Музыка звучит так приглашающе: может, войдем?

— Мы испортим эффект от вашего появления, если будем так толпиться вокруг, — заметил Дензил, с некоторым недовольством взглянув на Жерваза и прочих мужчин, окружающих княгиню. — Кстати, вы так и не сказали нам, кого изображаете сегодня вечером. Должно быть, какую-то царицу былых времен?

— О нет, на самодержавную власть я не притязаю. Сегодня я — живой портрет одной прославленной, хоть и не вполне добропорядочной особы из седой древности, с которой у нас наполовину совпадают имена: это древняя танцовщица по имени Зиска-Чаровница, любимая наложница великого египетского воина, который в забытых ныне исторических папирусах именовался Могучим Араксом.

Она умолкла; молчали и обожатели, завороженные звуками ее голоса. После короткой паузы княгиня устремила взор на Жерваза и продолжала, обращаясь словно к нему одному:

— Верно, я Чаровница. Особа крайне неблагопристойная — по крайней мере, такой счел бы ее любой добрый англичанин. Дело в том, что, видите ли, Аракс на ней так и не женился!

Пояснение, сделанное с самым невинным видом, вызвало у ее обожателей дружный смех.

— Во Франции никто не счел бы ее «неблагопристойной», — легкомысленно заметил Жерваз. — У нас женщина от этого становится только интереснее!

— Так, значит, современная Франция чем-то похожа на Древний Египет? — с улыбкой поинтересовалась княгиня. — А найдутся ли там французы, множеством возлюбленных и измен подобные Араксу?

— Я бы сказал, моя родина населена его точными копиями, — усмехнулся Жерваз. — А что, он был какой-то выдающийся человек?

— О да! Древние легенды называют его величайшим воином своего времени — как вы, месье Жерваз, величайший художник.

Жерваз поклонился.

— Вы мне льстите, прекрасная Чаровница! — проговорил он; и, едва это странное имя слетело с его губ, вдруг содрогнулся, будто ужаленный, и, казалось, на мгновение забыл, о чем говорит.

Княгиня подняла на него вопросительный взгляд темных глаз.

— Месье Жерваз, вас что-то беспокоит?

Он недоуменно нахмурился.

— Да нет, ничего… жара… воздух… сущие пустяки, уверяю вас! Так вы присоединитесь к танцующим? Дензил, музыка зовет! Когда закончится твой вальс с княгиней, настанет моя очередь. А пока… au revoir!^[17]

И он отступил, пропуская остальных. Княгиня Зиска проплыла мимо него беззвучно и грациозно, словно бестелесное создание; за ней неотступно следовал Дензил Мюррей, ребенок-нубиец обмахивал опахалом их обоих, а позади шумной толпой шагали обожатели, порабощенные дивной красавицей. Жерваз смотрел вслед маленькой процессии: что-то случилось с его зрением — все расплывалось, представало искаженным, перед глазами стоял туман. Уже в дверях, отделяющих холл от бальной залы, княгиня обернулась и с улыбкой взглянула на него. Взгляды их встретились — поверх множества чужих голов встретились в мгновенной вспышке взаимопонимания! А в следующий миг красавица исчезла, растворилась в ярком сиянии множества ламп — светило, поглощенное морем света — и Жерваз остался один.

Он рухнул в кресло и долго невидящим взором смотрел на сложный узор ковра у себя под ногами. Наконец провел рукой по лбу, смахивая капли пота.

— Что со мной? — пробормотал он. — Уж не подхватил ли я лихорадку, не пробыв в Каире и сорока восьми часов? Что за вздор у меня в голове? И где я прежде ее видел? В Париже? Санкт-Петербурге? Лондоне? Чаровница!.. Чаровница… Почему так знакомо звучит ее имя? Зиска-Чаровница! Как название любовного романа или цыганской песни… Ба! Я словно сплю наяву. Ее лицо, глаза мне так знакомы: но где, где же я ее видел и разыгрывал перед ней дурака прежде? Может, она работала натурщицей в какой-то студии? Возможно, я видел ее в дни бедности, и образ ее так прочно отпечатался в моей памяти, что теперь, несмотря на изменившуюся обстановку, я сразу его узнал? Мне знаком даже аромат ее волос… кажется, он проникает мне в кровь… опьяняет… отравляет… душит!

С яростным жестом он вскочил, однако после минутной паузы снова сел и уставился в пол.

Беззаботная музыка, доносящаяся из бальной залы, плясала в воздухе вокруг него, преломлялась и сладостными отзвуками отражалась от стен; но Жерваз ничего не слышал и не видел.

— Боже мой! — проговорил он наконец, задохнувшись от волнения. — Возможно ли, что я ее люблю?

Примечания

17

До встречи! (фр.)