Д(т)ень оборотня

Мария Ерова

– Ты спал с ней! – выкрикнула она, яростно сверкая налившимися злостью глазами. – С ведьмой! – И что?! – хмыкнул он, пытаясь сдержать более сильные эмоции. – Я должен оправдываться перед тобой?! Вроде большой уже мальчик! – Ты Спал С Ведьмой! – сжав кулаки, повторила лисица. – Стая тебе этого не простит! Север закатил глаза. – Моя личная жизнь стаи не касается никаким боком! И класть я хотел на ваше чёртово мнение! – Ошибаешься, волчонок! – прошипела Катерина. – Нет у тебя никакого права на личную жизнь! Кроме того, теперь тебя ждёт наказание за содеянное! Смерть! Её смерть! И ты сделаешь это сам, иначе произойдёт ещё нечто более страшное!

Пролог

Часть 1 (прошлое)

— Ведьма!

Беззубое лицо бабы Дуни исказило от злости, так, что даже слюна брызнула на сморщенный подбородок. А ведь она была здесь не одна. Десятки злобных, непримиримых лиц. Вся деревня собралась у её дома, чтобы ткнуть пальцем в сторону несчастной, обвинив в колдовстве.

— Ведьма! Ведьма! Ведьма!

Их всё пребывало, злых, неудержимых, разъярённых.

Зоя смотрела в окно, сквозь крохотную щёлку ставен, который раз оборачиваясь, чтобы проверить, заперт ли засов на двери.

Убьют, ей-богу, убьют…

На славу постаралась Любаша, натравив на неё всю деревню. Долго, видать, готовилась. А из всех преступлений, что числились за сиротой Зоей, была её красота. Ростом-то девица была не велика, но фигурой ладна, стройна, как тросточка, гибка как ива. И на лицо белое, с румяными щеками, заглядывались местные парни, в глаза как сливы тёмные, глядели, любви и ласки обещая. Да только не податлива была Зоя. Отбивалась, отмахивалась, мол, мала еще, через год приходите. А через год опять песню прежнюю затевала.

Рано оставшись без родителей, не имея ни братьев, ни сестёр, справлялась Зоя с хозяйством сама, благо, зимы стояли тёплые, а лета плодородные. Корову держала, да двух коз, молоком торговала, да грибами-ягодами, когда пора приходила. Огород небольшой держала, да курятник, хватало ей, одинокой, для себя еды. А сено для скотины покупала на вырученные за продажу деньги.

В общем, жила не тужила, да повстречался на дороженьке ей молодец добрый, приезжий, что хозяйством быстро обзавёлся, да жену подыскивать стал. Тут-то и заприметил он Зою, а она поначалу, как и остальным — от ворот поворот, хоть и по нраву ей Елисей пришёлся. Но и тот гордым оказался, не простил отказа. Да тут же и посватался к Любаше — дородной богатой девке с приданным, что жила через три дома от Зои, та давно по нему сохла, и вот дождалась. Эта весть мигом прокатилась по всей деревне, да и Зоин дом не обошла стороной.

Опечалилась Зоя, рассердилась на свой характер, да деваться некуда — сама виновата. Спрятать бы гордыню, да поздно: Любаша-то вон с каким видом теперь ходила, словно клад нашла, а может так оно и было. Подготовка к свадьбе шла полным ходом, и теперь в деревне лишь о том и болтали.

И, кажись, все были рады: и Любаша, и родня её, и жители деревни, что предвкушали богатый пир на весь мир. И только сам Елисей, как оказалось, был не рад

Сыграли свадьбу и зажили, понесла скоро Любаша, и жить бы не тужить, да что-то не весел стал Елисей. Что ни день, всё мрачнее становился, на жену не смотрел, ни пил, ни ел, даже не разговаривал.

Явился он как-то ночью к Зое, забарабанил в двери, умоляя пустить, да не с дурными намерениями. И она пустила, лишь бы всю округу на ноги не поднял. А он давай ей в любви признаваться, говорит, что, мол, поторопился, дурак, и простить-то не простил, может, а ведь сердцу не прикажешь. А оно не к Любаше, а к ней, Зое тянулось, да болеть начало так, что мочи нет терпеть. И сели она, Зоя, его сейчас как есть не примет, один ему путь — в могилу, а не к жене.

А та уж и сама высохла, выгорела, по Елисею, то бишь, исстрадалась. И сговорились они обо всём, благо, ночь на дворе стояла длинная, да порешили так: завтра явится он к Любаше, да в грехе покается. Одарит деньгами ли, шелками ли, что попросит, сделает. Лишь бы отпустила по добру и зла на него не держала.

Так и сделал Елисей поутру. Явился в дом супруги с повинностью, прощения у родителей попросил, да откуп принёс такой, что те от жадности дар речи потеряли и забыли, как клясть «любимого» зятька. А вот Любаша не поддалась ни в какую. Подбородок вскинула, губы поджала, как дышать забыла, лишь глядит — взгляд от лица Елисея не отводит. После же велела с глаз долой убираться, и так он и поступил, решив, что успокоится, перебесится со временем. Да забудет.

Да как тут ей забыть, ведь дитё его родное в доме Любаши росло — мальчишка ладный да крепкий, весь в него пошёл. Его не бросал, любил да баловал. Да всё ж на глаза бывшей жёнушке то и дело попадался.

И вновь у местных деревенских случился повод для сплетен — теперь уж было кому косточки перемыть да кого похаять. И Зоя, и Елисей — оба попали под раздачу с тяжёлой руки родственников Любаши, да и её самой. Не простила баба того, что её бросили, начала вредить да козни строить, по малеху, невзначай, там слово скажет, здесь, да так все и слушали, запоминали.

А что болтала? Да пустяки всякие. Поначалу, что приворожила Зойка Елисея, душу дьяволу продала, да телом расплатилась, чтобы муженька её увести. Мол, любовь у них была такой, что только дьявол их разлучить и мог. А после, когда пожар у Котихи случился, громче всех Любушка орала, что это Зойка дом подпалила. Ну, дурная баба! Вот с чего это она взяла?!

А коль у кого корова, аль поросёнок захворает, подружкам всё нашёптывала, что Зойкино ведьмовство всему виной.

А молодым-то чего? Не слушали они её и сплетен не собирали. Жили скромно, да всё честь по чести, в любви и согласии беды не зная. Доходили до них слухи, что беснуется Любаша, да им что с гуся вода. И только одно беспокоило, не случалось у них дитя, и это поболе всего беспокоило Зою. Елисею-то что? Рос у него сынишка, пусть и на стороне, у законной жены, а её уж за глаза пустоцветом кликать начали. И так, и сяк старалась девонька, к знахарке ходила, отвары пила, всё в пустую. Видать, чёрные молитвы Любаши до бога дошли, наказал он её, грешную, лишив мечты дорогой. Да делать было нечего.

Часть 2 (прошлое)

А однажды пошла Зоя на реку, бельё полоскать, да увидела как Любаша с подруженьками разговорившись, про дитё-то своё и забыла. А Матвей, заигравшись на берегу, незаметно так подобрался к воде, да и нырнул нечаянно рыбкой. Да мал ещё был, плавать совсем не умел, а потому пошёл камнем ко дну. Да хоть не шибко глубоко там было, да много ль ребёнку надо?

Не растерялась Зоя, бросилась на выручку, вытащила мальчонку из воды и ну давай его переворачивать, чтобы откашлялся, продышался.

Но тут их увидела Любаша. Заорала, заголосила, и вместо того, чтобы благодарить, коршуном налетела на Зою:

— Ведьма! Убийца! Мужа увела, так ещё и дитя в могилу свести хочешь!

И подружки подхватили, заголосили. И Матвейка, напугавшись, заплакал, ручонки к матери потянул. Вот тут-то и опомнилась Зоя, воспользовавшись мигом, побежала к дому, бельё забыв на берегу, да до него ли сейчас было!

Убьют, ни за что убьют…

А дома, заперев все замки, начала думать, как ей быть дальше. Елисей-то с другими мужиками на охоту ушёл, да только к вечеру должен был вернуться. А Любаша уже по домам пошла, злобные вести понесла, что сынишку её злая ведьма чуть не убила, не утопила. А подруженьки её поддакивали, подпевали, да страху на людей нагнетали.

Вот собралось всё село, да к её дверям припёрло…

— Ведьма! — вновь послышался знакомый голос кого-то из местных. — Выходи, не то живьём сожжём! Вместе с домом!

Совсем от злобы ополоумели.

Кто-то начал греметь в дверь, что-то требуя. Ах, скорее бы пришёл Елисей!

— Зоя!

От сердца отлегло. Вернулся, значит! Сейчас он прогонит всех прочь от дому, и они поговорят.

Поспешно зашумели засовы, Зоя торопилась впустить в дом своего любимого, единственно и безоговорочно которому доверяла. А он…

Взгляд Елисея был хмурым, недобрым. Не бросился он к ней на помощь, а стоял посреди замершей толпы зевак, что пришли расправиться с ней, обвинив в страшном грехе. Изучал. Испытывал.

— Елисей!

Крик сам вырвался из груди, отчаяние так и сковало разум — позади уже стояли люди, отрезавшие путь к отступлению.

— Любаша мне все рассказала. — хрипло сказал он поникшим голосом. — Зачем, Зоя? Совсем разумом помутилась? Это надо додуматься — дитя моё извести…

— Я спасла его, он тонул! — глядя в глаза ему, с обидой высказалась Зоя. — А Любаша напридумывала бог весть что!

— Не ври мне! — рявкнул Елисей, теряя голову. — Убить, значит, мальца решила? Раз своего родить не сумела…

И тут Зою как обухом по голове ударили.

Не верил… он ЕЙ не верил…

Завертела тогда она головой, по сторонам заметалась, надеясь хоть одно разумное лицо узреть, да где там! Любаша долго к этому готовилась, кропотливо настраивая людей против неё. Вон и сама стоит, скалится, губы кривит. Чует, что расправа над соперницей близка как никогда. И не одна она, другие бабы тоже злорадствуют, ведь и их мужики на красавицу Зою то и дело поглядывали.

Поделом будет ведьме!

И тут её схватили. Кто за плечи, кто за руки, кто за косу, и поволокли.

— Елисей! — закричала она, отбиваясь.

Но тот лишь угрюмо смотрел из-под нахмуренного лба и ничем не пытался помочь ей.

— А чо делати-то? — начал вопрошать люд, когда «ведьма» была скручена по рукам и ногам. — Сжечь али что?

— Да камнями закидать! — вопили одни.

— Утопить! — верещали другие.

— Сжечь! Сжечь ведьму! — призывали третьи.

Но тут вновь нашлась Любаша.

— А закопаем её живьём, чтобы неповадно боле колдовать было! — громогласно выкрикнула она. — Земля-матушка всех примет, да грех её страшный схоронит!

От страшных речей заходилось сердце, да Зоя до конца не верила, думала, лишь пугают. А когда притащили её на заброшенное кладбище, давно поросшее диким лесом, да могилу стали разрывать, вот тогда она всё и поняла.

— Звери! Будьте прокляты, звери, до конца дней своих! Нелюди! Закричала она.

А после запричитала, моля отпустить её, да куда там! Толпа — самый страшный палач, и её, беззащитную, связанную, запихнули в наспех сколоченный из необтёсанных досок гроб, и бросили в разрытую яму.

Благо, ударилась она головой при падении, Господь видать, смилостивился, не дав слышать, как земля ударялась о крышку гроба, сквозь щели попадая ей на лицо. Как плевки вместо комьев летели в могилу, провожая Зою в последний путь — не отпетую, да покамест живую…

Часть 3 (настоящее)

Тело ломало так, будто кости собирались связаться в узел. Или наоборот — распрямиться до безобразия. Да что с ним такое?!

Он попытался размяться, но это только усилило неприятные ощущения, и, в конце концов, его скрутило одним единым спазмом и повалило на землю.

Кажется, он потерял сознание.

Или…

… Темнота перестала быть проблемой. Он бежал, бежал так быстро, как никогда до этого, ощущая незнакомые, едва различимые запахи и звуки. Звёзды неслись над его головой сплошными сверкающими полосами, разрываемыми лишь макушками высоких деревьев, и думать ни о чём не хотелось. Хотелось бежать. И есть. И навсегда сохранить в себе это ощущение дикой, безумной свободы.

На ум вновь пришли слова песни, словно слышимой им в другой жизни.

Ветер.

Кровь.

И… серебро?

Тонкая сверкающая стрела пронеслась возле уха, едва не задев его. Животный страх обострил и без того острые инстинкты, и он, выдавив максимум силы, помчался ещё быстрее.

Стрела вновь пронеслась мимо. Ещё одна. Но он оказался ловчее, проворнее, или ему просто повезло. Он не мог сейчас думать об этом, перевоплотившись в единственный инстинкт — выжить.

В конце концов, стрелок, преследующий его, отстал. Он понял это по растаявшему в воздухе запаху домашней выпечки и резкой отдушки то ли лака, то ли дезодоранта. Странная смесь…

От быстрого бега кожа его вспотела и страшно хотелось пить. Втянув носом свежую прохладу ночи, он учуял солоноватый запах застоявшейся воды. Значит, утолить жажду проблем не будет.

Подбежав к болоту и раздвинув в стороны камыши, он пробрался к краю водоёма и взглянул в залитую светом огромной луны поверхность. Ветра не было, и небо отражалось, словно в зеркале, подсвечивая со всех сторон звериную, внимательно смотревшую на него морду самого настоящего волка!

Первым желанием было метнуться в сторону, убежать, наконец, проснуться. Но он сдержался, где-то в глубине своего человечьего сознания понимая, что это не сон. И волк, так внимательно смотревший на него из озера, был его собственным отражением…

Но на большие размышления времени просто не было. Жадно припав к воде, волк вдоволь нахлебался её, а после услышал едва различимый шум позади себя. И звук натягивающейся тетивы.

Волк замер, боясь оглянуться, а чересчур уверенный женский голос жёстко произнёс:

— Попался, Серый?

Кажется, это был конец…