Законы безумия

Мария Высоцкая, 2018

Детдомовец и мажорка. Они из разных миров, у них нет ничего общего, ничего, кроме обоюдной неприязни, граничащей с обожанием. Богдан – вырос в детском доме, его усыновили, когда ему стукнуло семнадцать. Теперь он вынужден учиться в элитной школе. Он дерзкий, бесстрашный, справедливый, и никогда не делит людей на богатых и бедных. Герда – всегда считала себя лучше других. Хотела доказать отцу, что он может ей гордиться. Она королева элитной гимназии. Местная звезда, а ещё, просто несчастная девочка. Смелая снаружи, и робкая внутри. Их судьбы сплетены настолько тесно, что другим там никогда не хватит воздуха. Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Богдан.

Сентябрь проносится быстро. Я не успеваю размотать нескольких соперников по рингу, как на дворе властвует декабрь, и все кутаются в теплые шарфы и шапки. Жизнь переходит в другой ритм, все вокруг меняется.

Впрочем, как и наша жизнь в детдоме. С приходом Марины все реально изменилось. Большинство воспиталок уволили, на бывшую директрису завели дело, а нас даже свозили на экскурсию в Питер. И вроде как жизнь даже пошла в гору.

Кстати, за оперативность мы все сказали спасибо Марининому отцу. Он лично ездил с нами в Питер к «Авроре». Седой старичок, вице-адмирал, бывший первый зам. главнокомандующего ВМФ. Встретил бы я его на улице, никогда б не сказал, что он был важной шишкой. Но от бывалого величия остались только награды и звезды на погонах висящего в шкафу кителя. Ну и связи, конечно.

Он рассказал столько забавных и интересных военно-морских историй и баек, что хватит на всю жизнь. Марина тоже тогда ездила с нами. Мы просидели с ней полночи на балконе, разговаривая обо всем на свете. Именно в ту ночь я узнал, что два года назад она похоронила сына. Что он был миротворцем и их завалило в горах. Что ей даже не дали посмотреть на тело. Честно, я ожидал от нее чего угодно, но только не такой истории. Она никак не ассоциируется с человеком, у которого произошла подобная трагедия. Она всегда улыбается, приходит на помощь. Или это я дурак и не понимаю того, что так она лишь старается заглушить свою боль. Избавиться от нее, делая добрые поступки.

«Помогая другим, Богдан, я помогаю себе. Я искренне верю, что, когда там мой мальчик нуждался в помощи, ему хотя бы пытались помочь».

Так она тогда сказала. Она сказала, а у меня кровь в лед превратилась.

Это было странно, но с той поездки я все больше начал к ней привыкать. Каждое утро на автомате заходил в ее кабинет. Не знаю зачем, но мне было важно удостовериться, что она здесь. Что пришла. Что не бросила нас. Не исчезла…

Если бы не беда, случившаяся в моей семье, что бы было в моей жизни? Что бы я из себя представлял? Возможно, был бы избалованным богатеньким подростком. Не знаю. Я часто задумываюсь над различными исходами своей жизни, но одно решил точно — я выберусь.

Накидываю капюшон, облокачиваясь на ларечную стенку возле остановки. Еще неделю назад потерял перчатки, а новых так и не приобрел. Пальцы краснеют на морозе. Засунув руки поглубже в карманы, верчу головой, но автобус еще не появился на горизонте. В горле жжет. Неужели заболел?

Еще вчера чувствовал себя «не райски», но не поехать сегодня на кладбище не мог. Восемь лет со дня смерти бабули.

Ссутулившись и сжавшись, подобно кокону, продолжаю свое ожидание. Все тело ноет. И непонятно, болезнь это или последствие крайнего боя.

Мимо пробегает толпа школьников, они кричат, и от их присутствия на улице становится еще более шумно. Я лишь ухмыляюсь и отворачиваюсь в сторону от пищащих детей.

Когда поворачиваю голову, внимание привлекает огромный рекламный баннер боя UFS. Залипаю на баннере, а сознание быстро рисует там мое фото. Наверное, это единственное, чего я хочу от жизни. Стать чемпионом. Убраться из этой страны. Мне необходима моя слава и деньги. И все это обязательно будет. Дайте мне время. Немного времени — и порву их всех.

Во всей веренице мыслей еле успеваю заметить уже почти отъезжающий автобус, но, вовремя сориентировавшись, резво запрыгиваю внутрь. Чувствую, как кто-то дышит мне в спину. Девчонка. Словно долбаный хвостик, забегает следом, врезаясь в меня со всей дури. Я разворачиваюсь, а малая отскакивает в сторону. Двери закрываются, и автобус окончательно трогается с места.

Схватившись за поручень, пячусь назад, сегодня совершенно не хочется нарываться на скандал.

Сев на дальнее сидение, прижимаюсь щекой к стеклу. За окном проплывают городские ландшафты, но сил смотреть в окно нет. Глаза медленно закрываются. Все-таки это простуда. Прикрыв глаза, чувствую облегчение. Спустя пару минут сидение рядом проминается. Кто-то подсаживается, но мне это неинтересно.

И я уже начинаю засыпать, когда в нос ударяет приторно-сладкий запах духов. Нехотя оборачиваюсь, уже точно зная, кто сидит рядом. Малая, которая впрыгнула следом. Вся скукожилась, пальцы перебирают тесемки тонкого шарфика. Поднимаю глаза выше, только сейчас замечая, что ее трясет.

— У тебя все нормально? — мне мало интересно, но не хочется, чтобы эта странная девица что-нибудь выкинула.

— Что? — поднимает зашуганный взгляд.

— Нормально все, говорю?

— Да, — а сама отрицательно мотает головой. Вот он и Фрейд, мать вашу.

Автобус тормозит, и до меня доходит, что я чуть не проехал остановку. Вылезаю у Полянки, уже собираясь прыгнуть в метро, когда боковым зрением улавливаю подъехавший крузак. Тачка заезжает на тротуар, и из нее картинно вываливается парочка амбалов. Останавливаюсь, заинтересованно наблюдая за происходящим. Гориллы тормозят автобус, и что-то мне подсказывает, что я знаю, для чего. Девчонка.

Малая вылетает через дальний выход, но почти сразу шлепается на землю. Не знаю, какого меня тянет играть в рыцаря, но я на автомате подбегаю к ней, подхватывая под мышки.

— Вставай, — подтягиваю на себя, пытаясь в кратчайший срок поставить ее на ноги. Оборачиваюсь, понимая, что еще минута, и бежать уже будет нечем. Эти твари все ноги переломают. — Пошли, скорей же, — тащу ее за руку.

Мы пробегаем сквозь толпу, выигрывая для себя фору. Пока бежим, думаю только об одном: ноги мне еще пригодятся, а у гамадрилов не должно быть много мозгов. Главное, чтобы они подумали, что мы спустились в метро.

Забегаем в здание, ныкаясь в угол с терминалами.

Работники без умственной силы минуют турникеты, а мы под шумок выходим обратно. Теперь надо свалить отсюда, пока до уродов не дошло, что нас там нет. Быстро заворачиваем за угол и садимся в первую попавшуюся маршрутку на другой стороне улицы. Уехал домой, мать вашу.

Выходим остановок через десять. Хрен его знает, где мы, я не так хорошо ориентируюсь в этом районе, но это еще полбеды.

— Кто это? — дальше замолкаю. Это как бы финиш. У нее весь нос в крови. Не сразу соображаю, что к чему, а когда доходит, снимаю шарф, вкладывая в ее ладони. — Ты ударилась, когда упала?

Она вновь мотает головой.

— Это от волнения, — прижимает край шарфа к лицу, — у меня так всегда. Понервничаю — и кровь.

— Пойдем, там вон Макдак есть. Умоешься. Меня Богдан зовут, — говорю уже на ходу.

— Спасибо тебе, Богдан, — опускает глаза.

Она не говорит своего имени, а я и не спрашиваю. Мне это не нужно. Все, что мог, я сделал.

— Кто это был?

— Моя охрана, — говорит тихо, но я слышу.

Слышу и поэтому сразу топлю по тормозам.

— Кто, с*ка? Охрана? — убираю руки в карманы, чтобы не треснуть ей подзатыльник, да у нас за такие проделки… — Ты вообще отмороженная, что ли? — ору на всю улицу. — Я думал, тебе помощь нужна, а ты тупо развлекаешься.

Девчонка вскидывает голову, пронзая меня стальным, взбешенным взглядом.

— Это не твое дело. Я не просила мне помогать. Ты сам приперся, ясно? — орет мне в лицо, а я тихо офигеваю от происходящего.

Как втащил бы ей. Реально. Стискиваю зубы, отбирая свой шарф обратно.

— Да пошла ты, дура неадекватная.

— Сам пошел, — в спину.

Я демонстративно ухожу на другую сторону дороги, где ловлю маршрутку обратно к метро.

На подходе к детдому силы как-то резко заканчиваются. Приходится делать большое усилие, чтобы доползти до кровати.

Скинув куртку и ботинки, заваливаюсь на постель, наглухо заворачиваюсь одеялом. По телу проходит дрожь. Голова кажется очень тяжелой, а саднящее горло превращается в проблему века.

Подогнув ноги под себя и скомкав подушку, чувствую, как медленно отъезжаю в сон…

— Милый, как ты? — мама тянет ладонь ко лбу, проверяя температуру. — Сынок, да у тебя жар. Срочно нужно выпить таблетку! — Она выходит из комнаты, а по возвращении несет с собой целую гору лекарств. — Это необходимо, родной, — протягивает стакан воды и пару разноцветных таблеток.

Она внимательно наблюдает, как я принимаю лекарства, после нежно улыбается и треплет меня по голове. Я улыбаюсь в ответ, а она садится на край кровати. На ней длинное нежно-розовое платье. Ее лицо искрится добротой, от одного ее взгляда становится легче. Но это не длится долго, постепенно образ тает….

Перед глазами вновь возникают серые стены интерната.

— Богдан, — шепчет Танюха, — ты как?

— Нормально, Танюх, — растягиваю губы в улыбке, а самому так хреново, что говорить еле сил хватает.

— Там Марина Юрьевна приехала. Мы ей сказали, что ты приболел, так она вся побелела.

— Нафиг сказали? Вы Марину не знаете? Она же сейчас всех на уши поставит, — в горле начинает першить, и я перекатываюсь на бок, — пойду схожу к ней, — встаю с кровати и, шаркая ногами, плетусь в директорскую.

Захожу без стука, либо забываю, либо мне кажется, что я постучал… не знаю. Но голова деревянная, соображаю мало.

— Марина Юрьевна, — подаю голос, прижимаясь спиной к стене.

— Богдан, — вскакивает со стула, почти подбегая ко мне, — да у тебя жар, — трогает мой лоб ладонью, — зачем ты встал, Господи!

— Да все нормально, не переживайте, пару дней — и приду в норму.

— Ох. Пойдем, тебе нужно лежать.

Мы выходим в коридор и медленно возвращаемся в комнату.

— Так, ложись. Танюша, присмотри тут пока, а я пойду в аптеку. Заодно куплю иммунные и противопростудные. Нужно ребятам всем дать.

— Хорошо, Марина Юрьевна.

Танюха с ногами забирается на соседнюю кровать.

— Ты как? — печально вздыхает.

— Да нормально со мной все. Вот все вы бабы такие, два раза покашлял, а вы апокалипсис устроили.

— Богдан, — протягивает мое имя, — я волнуюсь, — поджимает губы.

Знаю я. Прикрываю глаза. Танюха везде таскается за нами, и если ее братец, он же Мелок, думает, что это потому, что она его сестра, то я уже давно просек, что ни хрена не поэтому. Танюха ошивается везде, где есть я. Если меня нет, то сабантуй ей вовсе не интересен.

Танька нормальная. Красивая, не тупая. Только вот я не тот, кто сильно заботится о своем моральном облике, поэтому, будь мы вместе, я не особо заморочусь, что она сестра моего друга, и обязательно ее тра*ну. Мелок припрется выяснять отношения, будет драка, я сломаю ему нос, а может, руку или даже ногу. Поэтому — оно мне надо? Надо грызться с Мелком из-за его сеструхи, к которой я испытываю разве что минутный интерес?

— Как он? — этот голос прорывается сквозь дремоту.

— Спит.

— Так, я все принесла, собери ребят в зале пока.

— Хорошо.

— Богдан, — холодная рука касается моего лба, и я открываю глаза, — выпей вот это, — протягивает стакан воды и несколько таблеток.

Заглатываю все разом и почти сразу вырубаюсь.

***

В состоянии овоща я валяюсь почти две недели. Две недели просто вывернуты в мусорное ведро. Тренер кипишует и боится, что мы пролетим со спонсором, который очень желает посмотреть на лучшего бойца, то есть меня. Я парюсь из-за того, что, кажется, слетаю с соревнований, и того, что не знаю, что подарить маме Марине на день рождения. Кстати, ей будет сорок один. Это для меня стало явной новостью, притом что выглядит она точно лет на пять младше своего возраста.

Допив чай, ухожу из столовки. В три часа я должен быть на тренировке. Замотавшись шарфом почти до глаз, пересекаю футбольное поле, забегая в корпус спортзала.

— Георгий Иванович, здрасьте.

Тренер пожимает мне руку.

— Пришел, наконец-то. Я уж грешным делом подумал, что все, — лыбится, демонстрируя отсутствие одного переднего зуба. Причем не вставляет он его намеренно.

— Да не дождетесь.

— Давай десять кругов, пятьдесят отжиманий, ну ты все и так знаешь.

— Ага. Слушай, Иваныч, что можно Баженовой на днюху подарить?

— А у нее день рождения?

— Ага, завтра, — запрыгиваю на турник, начиная подтягиваться.

— Так, а мне никто ничего не говорил.

— Иваныч, они еще с начала недели все скинулись. Мелкова собирала, сам видел, — перевожу вес на одну руку.

Тренер трет усы, слегка задумавшись, а потом грозно шикает в мою сторону.

— Подтягивайся давай, — бубнит, — обнаглел в край, — а сам семенит в свою каморку. Щас Мелковой звонить будет.

Он-то позвонит, а у меня на повестке дня так и остается нерешенный вопрос. Что дарить?

В зале я торчу почти до вечера. Сегодня Иваныч жестит, словно хочет выколотить из меня душу. Но и я не остаюсь в должниках. Убедившись, что сил во мне хоть отбавляй, он отправляет меня на рандеву с грушей, а сам постоянно куда-то звонит.

— Все, — радостно выдыхает, оттаскивая меня от груши.

— Че все-то?

— Цветы заказал на завтра.

— Их в любом ларьке купить можно.

— Не в любом. Это будет от всей нашей секции букет. И торт жена моя испечет именной. Баженова нам с инвентарем помогла, спонсора нашла, а эти курицы мне даже не сказали, что у нее праздник.

— Нормально тебя, Иваныч, зацепило.

— Иди давай отсюда. И сладкого не жрать, тебе подсушиться надо.

— Понял я, понял.

По дороге встречаю Мелка. Этот прохиндей уже успел где-то бухнуть пивка. Копперфильд, блин.

— Шелест, — закидывает свою граблю мне на плечо, — ты че такой убитый?

— Я б на тебя посмотрел, если б ты хотя бы одну третью моей тренировки выволок.

— Да ну тебя. Оно мне не надо.

— Эт я понял. Ты че такой красивый?

— С девочкой в городе познакомился.

— Ты в город лазил?

— Ага.

— Бл*, мы ж договаривались, что так не делаем больше.

— Я один раз.

— Мелок, — говорю тихо, но чувствую, что он и так все понял. Убирает лапу с моего плеча.

— Все, не разгоняй воздух. Больше не повторится. Если с нами, как с людьми, то и мы так же.

— Че за девка-то?

— Катюха, — лыбится, — у нее батя — владелец банка, ну этого, как его, у нас тут на углу точка есть.

— Да понял я. Мажорка? — кривлю губы. — А как же это твое коронное, с такими, как они, в одно поле ср…?

— Завались, Богдаша, — плюет в сторону. — Ты б ее видел.

— Видел я тут одну. Дура дурой, и нос холодный. Пошли уже. Ромео!

Мелок корчится, пытаясь отвесить мне леща. Но это бесполезно. Перехватываю его граблю, заламывая за спину. Не сильно. Не больно. Но чтоб неповадно.

— Отпусти. Лось.

— Не ной.

Мы почти вваливаемся в коридор, подкалывая друг друга. На ходу стаскиваем куртки, направляясь в столовку. Как раз к ужину.

***

Следующий день кажется каким-то торжественным. Все поздравляют Марину, жрут торты и по сто раз ходят пить чай. Столовка сегодня работает целый день.

Баженова улыбается, играет с малышней, а я стою в стороне и бешусь. Бешусь от всего, что здесь происходит. Меня раздражают все собравшиеся вокруг люди, меня тошнит от воплей и смеха малявок, которых она поднимает на руки. Она, с*ка, ведет себя до безумия непрофессионально, потому что не имеет права привязывать к себе детей, не имеет права проявлять к ним столько любви, заставлять зависеть от себя, ставить перед собой на колени.

Не имеет, но делает… Она относится ко всем одинаково, с любовью, больной радостью в глазах. А меня тошнит. Меня разъедает изнутри. Потому что я не хочу этого. Не хочу, чтобы ее внимание было всеобщим. Оно должно, оно просто обязано быть моим.

У нас с ней столько общего. А еще она до дури похожа на мою маму… или же мне просто хочется так думать.

— Ребята, — она поджимает губы, — вы все такие замечательные, вы устроили мне такой праздник. Спасибо вам огромное.

Все хлопают, а я тупо повторяю за окружением. Я даже не слышу, что она еще говорит, не слышу до тех пор, пока в помещении не становится подозрительно тихо. Моргаю, фокусируя взгляд.

–…ребята, я хочу пообещать вам, что ничего не поменяется. На мое место придет очень хороший человек — Алексей Витальевич. Это мой друг, мы вместе учились, он, кстати, многодетный отец.

Из-за двери выходит широкоплечий мужик, с едва виднеющейся сединой. На носу очки, на шее галстук. Ухахатываюсь внутри, но мне ни хрена не смешно, мне, с*ка, вообще не смешно. Только в этой ср*ной жизни появилось хоть что-то хорошее, как и это у меня выдирают с потрохами.

Резво выхожу из зала. Быстро пересекаю коридор, забирая из гардероба куртку. Меня потряхивает, злость плещется через край. И я с тоской вспоминаю времена, когда нам приходилось здесь выживать. Потому что лучше выживать. Чем находиться под мнимой опекой и любовью. Ей плевать, так же, как и всем. Она поманила нас костью, как глупую стаю голодных собак. Поманила, приласкала, а потом исчезла, оставляя нас один на один с нашей никчемной и никому не нужной любовью.