Клиника жертвы

Мария Воронова, 2021

На сайте общественной организации появляется анонимный дневник молодой женщины, в котором она описывает свою семейную жизнь. Автор дневника живет в небольшом городе, замужем за представителем городской администрации – полное благополучие, за единственным исключением: муж периодически ее избивает. Она тщательно скрывает эту сторону своей жизни, а в дневнике пытается анализировать, почему стала жертвой. В это же время в реанимацию с тяжелой травмой попадает женщина. Интернет-общественность связывает это событие с дневником, к таким же выводам приходит и следствие. Но на деле все оказывается гораздо сложнее…

Глава 2

Работа неожиданно увлекла Неймана. Он пока не понимал, нравится ли ему водить «Скорую» и не наносит ли это ущерб его самооценке. Не говоря даже о положении подчиненного для бывшего командира подводного крейсера, все оказалось для него новым: новые обязанности, новые люди в незнакомом городе, транспортную систему которого Нейману предстояло быстро изучить. Ведь зачастую жизнь больного зависит от того, насколько быстро водитель доставит к нему бригаду медиков. Своей машины у Владимира Валентиновича не было. На Камчатке он ездил на «Тойоте» с правым рулем, купленной в незапамятные времена уже подержанной. Все называли ее «старая японка» и шутили, что это единственная женщина в жизни Неймана. При переезде с «японкой» пришлось расстаться, она просто не вынесла бы перемены климата.

Он внимательно проштудировал карту города, слава богу, в навигации был не новичком. Гулял по улицам, прокладывая самые короткие и безопасные с точки зрения пробок маршруты. Впрочем, это явление, столь изматывающее жителей мегаполисов, было здесь практически неизвестно.

За свое водительское мастерство Владимир Валентинович был спокоен. Кроме автошколы в молодости и недавних курсов, его в свое время учил ездить летчик с авианосца, пилот от бога, про которого говорили, что он не сажает самолет на палубу, а ставит.

Заведующая станцией «Скорой помощи» поначалу отнеслась к Нейману настороженно, заподозрив в нем тайного алкоголика. Ох уж эта заведующая! Принимая его на работу, она хмуро заметила, что теперь ему, боевому офицеру, придется подчиняться женщине, причем намного его моложе. Перенесет ли это Нейман?

Он галантно ответил, что любой мужчина будет счастлив стать не просто подчиненным, но и рабом столь прекрасной дамы. Он не кривил душой — Кристина Петровна была очаровательна. «Как настоящая парижанка!» — при первом взгляде на нее подумал Владимир Валентинович, хоть никогда и не бывал во Франции. Жгучая брюнетка с огромными жемчужно-голубыми глазами и аккуратным носиком с пикантной горбинкой. А ножки…

Просто загляденье, а не заведующая.

И это вот загляденье вело себя так, что Нейману казалось, будто он не оставлял военной службы! Через две недели работы он воскликнул:

— Я знал командиров лодок. Знал адмиралов. Беседовал с командующим группировкой. Я думал, что знаю о флотской муштре и армейской дуристике все. Но я не знал вас, Кристина Петровна!

Она довольно ухмыльнулась: какой изысканный комплимент.

Вот и сейчас Нейман, ожидая вызова, сидел в холле и через приоткрытую дверь кабинета заведующей слышал, как та распекает фельдшерицу. Если отвлечься от женского голоса, полное впечатление, будто он присутствует на разносе у командующего.

— Не надо мне тут симулировать наличие мозга, — говорила Кристина Петровна, — не поверю. Выполняйте, что сказано.

— Но я думаю…

— А вот этого не надо! Это опасно для окружающих и для вас самой. Повторяю: приходите на эту долбаную деонтологическую комиссию, опускаете глаза в пол, слушаете бред старых крокодилиц и просите прощения. Все.

Нейман пожалел фельдшерицу, хорошенькую, но, видно, строптивую девушку. Несколько раз он ездил с ней на вызов и был восхищен ее спокойными и уверенными действиями. Он взял бы ее с собой в автономку: девушка обладала ценнейшим для подводника качеством — не поддаваться панике в экстремальной ситуации. Владимир Валентинович не понимал, чем фельдшерица могла прогневать начальство. Зная, что подслушивать нехорошо, он навострил уши.

— Кристина Петровна, я не считаю себя виноватой. Холмогоров первый начал орать, зачем я привезла почечную колику. Мол, у него и так работы полно. А как я не повезу? Вдруг там аппендицит? Помните, Заславский один раз аппендицит дома оставил, так его премии лишили. Зачем это мне?

Нейман поморщился. Уважение к фельдшерице померкло.

— Вы не в детском саду, Наташа! Что значит — первый начал? Холмогоров негодяй и склочник, как все мужики, и вы из-за него можете лишиться премии не хуже, чем из-за пропущенного аппендицита. Поэтому слушайте меня. Прийти молча. Глазки в пол. Не перебивать…

— А если они все на меня накинутся?

— Значит, сами друг друга перебьют! Короче, Наташа! Это приказ! Не надо спорить ни здесь, ни там. Выучите одно-единственное, видимо, новое для вас слово: виновата. И тупо повторяйте его на комиссии.

— Но я не считаю себя виноватой!

— Ладно. — (Нейман услышал, как начальница тяжело вздохнула.) — В мои обязанности входит повышение квалификации работников. Пять минут потрачу на ликбез. Холмогоров написал жалобу, что вы грубо с ним разговаривали, так? Будто сам не мог на месте с вами разобраться! — в сердцах заметила Кристина Петровна. — Как настоящий мужик поступил, ничего не скажешь. Натравил на нас старых куриц! Ну да что еще ждать от нынешних мужчин. Короче, деонтологическая комиссия ожидает увидеть отвязную хамку. Они заранее себя разогревают, готовят убийственные речи и пронзительные взгляды. И если вы начнете качать права, они подумают: действительно, какая хамка! Несчастный Холмогоров! А вот если увидят девочку-ромашку… Во-первых, и в главных, их сценарий будет сбит. Они растеряются, и в их головах невольно возникнет сомнение — а могла ли эта невинная девочка настолько забыться, чтобы оскорбить дежурного хирурга? Может, он переутомился просто? И тут включаюсь я с хвалебной одой. Поражена, изумлена, на Наташеньку, самую послушную и вежливую сотрудницу, это так не похоже, что скорее всего они с Холмогоровым просто не поняли друг друга. Холмогоров начинает брызгать слюной: да я! да она! А вы, Наташа, смотрите на него взглядом Мадонны и говорите: Игорь Николаевич, простите, если я чем-то вас обидела. Поверьте, я не хотела! Запомнили? Лучше запишите на бумажке. Короче, при таком раскладе ни у кого не поднимется рука лишить вас премии. Согласны?

— Да, Кристина Петровна.

— Вот почему вам нужно все объяснять да разжевывать? Пора бы знать, что начальству надо просто верить. Все, идите.

Они вместе вышли из кабинета.

— Подслушиваете, полковник? — дружелюбно поинтересовалась Кристина Петровна.

— Капитан первого ранга, если угодно величать меня по званию, — поправил Нейман.

— Слишком длинно.

— Тогда капраз^[1]. И да, я действительно вас слышал. Знаете, что меня удивило?

— Любопытно.

— Вы боитесь пропустить аппендицит, но думаете при этом только о премии. Кажется, судьба больного вас абсолютно не волнует. Неужели, если вы станете причиной смерти или неоправданных страданий человека, вас будет мучить только сожаление о неполученной премии, а не угрызения совести?

Кристина Петровна и Наташа посмотрели на него с одинаковым выражением снисходительного сожаления. Вроде как на недоумка.

— Абстрактный гуманизм, — сказала начальница. — Бывает. Не бойтесь, капраз, я вас вылечу. Терапию начнем со следующей же смены. Беру вас к себе в бригаду.

— Зачем? Мы с Филатовым, кажется, неплохо сработались…

— Приказы не обсуждаются, и вы, капраз, должны знать это лучше других. Но все же объясню. Я поставила вас с Филатовым, потому что он отлично знает город и мог подсказать вам дорогу. Но Филатов богатырь, вас природа тоже не обидела, а я единственная езжу на вызовы без фельдшера. Будет справедливо, если я заберу вас себе. Ничего личного, поверьте. Ваша мужская стать нужна мне с утилитарной целью — таскать старушек и кислородные баллоны.

По роду своих обязанностей Нейман редко появлялся в приемном отделении. Если Кристина Петровна госпитализировала больного, способного передвигаться самостоятельно, Владимир Валентинович ждал ее в машине, если требовались носилки, разумеется, помогал. Но в таких случаях начальница предупреждала, что везет тяжелого пациента, и в приемном покое их уже ждал врач. Врач быстро расписывался в талоне вызова и с дежурной шуткой «конвой свободен» отпускал бригаду.

Но сегодня система дала сбой. Терапевт не мог оставить больного с отеком легкого, и бригаде пришлось задержаться.

Кристина Петровна наблюдала пациента, а Нейман, чтобы не мешать ей, решил прогуляться по приемному отделению. Недавно здесь сделали бодренький, но дешевый ремонт. На первый взгляд помещения выглядели отлично — чистые, светлые, современные, — но, присмотревшись, Владимир Валентинович отметил поистине королевское небрежение к мелочам. Кафельная плитка лежала вразнобой, неровно, без учета рисунка, все стыки и углы были обработаны кое-как, да и качество труб оставляло желать лучшего. «У меня бы они за такую работу схлопотали». Пока Нейман находился на Камчатке «в распоряжении», его постоянно включали в состав разных комиссий, и он невольно заболел тем, что называется мировоззрением ревизора.

Он заглянул в комнату персонала, посмотрелся в зеркало. Оно отразило плечистого мужчину в нелепой голубой рубашке. За тридцать лет службы Нейман так привык к форме, что сразу справил себе в «Медтехнике» полный комплект работника «Скорой», хотя никто от него этого не требовал.

Владимир Валентинович смотрел на себя с интересом: дома у него пока не было больших зеркал, и он не очень представлял, как теперь выглядит.

Что ж, гражданская жизнь и перемена климата почти не сказались на его облике. Все та же физиономия с крупными правильными чертами. Нейман никогда не считал себя красавцем, а Марина говорила, что бог создал его в строгом соответствии со стандартом нормального мужика, но не снабдил никакой «изюминкой», никаким дефектиком, а ведь только эти маленькие браки в работе природы делают людей по-настоящему привлекательными.

Он взъерошил волосы — густые, слегка вьющиеся. Очень хорошие волосы, хоть и с ранней сединой, предмет зависти бывшей жены. Интересно, унаследовал ли их Сашенька? Каким он стал теперь? Марина давно, уже года полтора, не посылала ему фотографий сына. То у нее не было свежих снимков, то Интернета. «Вранье, наверное, — скучно подумал Нейман, — просто готовила меня к отказу от ребенка».

После встречи в ресторане Нейман не пытался связаться с бывшей женой. Он дал ей месяц на размышление, и должен его выдержать.

Тут было не только благородство мужчины, привыкшего держать слово. Неймана пугал предстоящий разговор с женой, и он рад был отсрочить его. Ведь, если Марина категорически откажет, придется идти в суд, а этого Владимиру Валентиновичу хотелось меньше всего на свете. Но что делать, если жена не даст ему другого выхода?

Он понимал, что создаст Марине и сыну проблемы. Ей придется строить отношения с бывшим мужем, терпеть его в своем доме, прислушиваться к его советам по воспитанию Саши.

Да и Сашенька тоже пострадает, это ясно. Легко ли в шестнадцать лет узнать, что твой отец совсем не тот человек, которого ты привык называть папой? А раз отец — не отец, получается, ты тоже не совсем ты…

Тяжело. Но боль отца, навеки разлученного с сыном, наверное, тяжелее…

Если бы он был безответственным придурком, шестнадцать лет бегал бы от алиментов, а потом: здрасте, вот он я! Прошу любить и жаловать! Но ведь безответственный придурок и не стал бы договариваться с бывшей женой, просто заявился бы в семью, и все.

Как трудно жить, когда у тебя есть совесть…

Надеясь отвлечься от печальных мыслей, Нейман зашел в диспетчерскую. Он успел познакомиться с местными медсестрами и в свободное время невинно флиртовал с ними.

* * *

В диспетчерской он увидел дежурного травматолога и пациентку — молодую, плохо одетую женщину. Нейман отметил спущенный чулок, порванную блузку и пятна грязи на юбке. Смотреть на это было грустно. Нейман никогда не был эстетом и мало внимания обращал на женские туалеты. Расцвет его мужской активности пришелся как раз на нищие годы перестройки, когда морякам по полгода не выплачивали и без того невеликую зарплату, и баловать жен и дочерей было попросту невозможно. Зачастую в доме подводника было нечего есть, где тут думать о нарядах! Выходили из положения так: отец семейства ходил в старой форме, а полагающуюся ему новую брал материалом, из которого и шились женские и детские вещи. Одна из предприимчивых жен навострилась превращать форменные рубашки в элегантные блузки: перешивала воротник на стоечку, отрезала резинку внизу, обшлага на рукавах — и вуаля! Прелестный наряд в стиле милитари. Завершающим этапом она красила изделия в разные цвета, на флотскую бязь краска ложилась плохо, потеками, но это лишь придавало изделию дополнительный шарм.

Нейману приятно было смотреть на тех женщин: даже в простых самоделках они не теряли очарования.

Наряд же этой женщины выглядел пошло-дешевым, каждая из ее копеечных вещичек была снабжена оборочками, бантиками и стразиками. Она явно хотела быть привлекательной. Печальное зрелище разрушенных, втоптанных в грязь женских надежд.

Она о чем-то на повышенных тонах просила травматолога, причем в ее голосе странно сочетались и умоляющие, и грубые интонации.

— Мы не снимаем побои, — недослушав, отрезал травматолог.

«Мы только наносим», — буркнул про себя Нейман.

Как он понял, женщину избил муж, и она пришла зафиксировать повреждения.

— Идите в милицию. Пишите заявление, вам дадут направление к судмедэксперту.

Кажется, женщина была подшофе. Травматолог всеми средствами давал понять, что разговор окончен, но она не уходила.

Нейману стало ее жаль. Он решил вмешаться:

— Почему вы не хотите помочь?

— Не понял? — Травматолог окатил его специальным взглядом.

Будто бы он мог воздействовать на закаленную психику подводника!

— Я говорю, почему бы не сделать, что она просит? Она же пришла с жалобами, побои, наверное, повредили ее здоровью?

— Слушайте, вы, насколько я знаю, водитель? Вот и водите, а меня не надо учить работать.

— Да не учу я, просто по-человечески… Вы хоть осмотрите ее, вдруг там что-то серьезное, может и не сразу проявиться на фоне шока.

Травматолог фыркнул. Это был молодой холеный мужчина, несчастная пациентка явно казалась ему существом низшего порядка.

Нейман вспомнил годы командирства. Что ж, в его арсенале тоже были специальные взгляды, и усмирял он ими не таких хлипких мальчиков, а закаленных мужиков, заглядывавших в гораздо более страшные, чем Неймана, глаза — глаза смерти.

— Надо помочь.

И травматолог пригласил женщину в смотровую. При этом он изобразил сложную и яркую пантомиму, но Нейман не обиделся.

— Вы даете, капраз! — фыркнула Кристина Петровна, когда он подсаживал ее в кабину «Скорой». — Без году неделя работаете, а уже начали свои порядки наводить.

— Я просто пожалел женщину. — Нейман занял водительское место.

Травматолог наябедничал начальнице. Когда только успел?

— Ну-ну.

Кристина Петровна стала звонить на станцию: нет ли вызова. Можно было и доехать, станция располагалась в ста метрах от приемного отделения больницы, но начальница жалела Неймана, избавляя его от необходимости лавировать между припаркованными машинами докторов и миновать идиотский шлагбаум, который неизвестно зачем администрация установила посреди больничного городка. Или Кристина Петровна просто казенный бензин жалела?

В начальнице деспотизм причудливо сочетался с вежливостью. Во всем, что не касалось непосредственно работы, она была очень уступчива. Всегда спрашивала, по вкусу ли Нейману музыка в машине, не дует ли в открытое окно. Она могла жестко отчитать сотрудника за промах, а через минуту любезно угощать его кофе. Сотрудники «Скорой» часто просили водителей подкинуть до электрички или привезти из магазина что-нибудь тяжелое. Кристина Петровна обращалась за помощью очень редко и всегда начинала с фразы: если вас не затруднит.

— Как у нас с бензином?

— Под пробочку.

— Тогда поедем в Ключики, привезем роженицу?

Нейман кивнул, но заметил, что не знает дороги.

— Я покажу. Вообще-то туда должна из района «Скорая» ездить, но, во-первых, нам ближе, а потом они все наши городские полисы себе сделали. Эти Ключики… Черная дыра! Или жуткие ножевые оттуда привозишь, или дикую пьянь. Ключики от ада надо было их назвать. Там еще местный фельдшер есть, настоящее порождение преисподней. Вообще не просыхает. Последний аппендицит, на который я по его заявке выезжала, оказался сотрясением головного мозга.

— Не пугайте. — Владимир Валентинович выехал на проспект и притормозил. — Куда дальше?

— Направо. Думаю, времени у нас достаточно, но на всякий случай включите спецсигналы.

Нейману нравилось ездить с преимуществом, но порядочности водителей он не слишком доверял — перед перекрестками всегда немного притормаживал.

Вскоре они выехали из города, миновали широкий пояс садоводств и оказались на природе. Нейман с удовольствием поглядывал на окружающий пейзаж. Дорогу обступил сумрачный лес. Ветви огромных елей поникли под тяжестью снежных шапок. Низкое вечернее небо хмурилось, солнце уже село, но снег еще искрился, будто сам по себе. Надо как-нибудь поехать за город не по делу, а просто так, решил он. Погулять в лесу. На обочине он заметил хорошо накатанную лыжню и подумал, что обязательно купит лыжи.

Значительная часть жизни Владимира Валентиновича прошла, что называется, «под пейзажами». А когда он не был в походе, тоже не особенно разглядывал окружающий мир. Быстро привык к диким величавым красотам Камчатки и перестал восхищаться вулканами, океаном — всем тем, что навсегда западает в душу любому приезжему.

После отставки у него стало намного больше времени, а забот, напротив, убавилось, и Нейман узнал новую радость — любоваться природой.

Но сейчас нужно было сосредоточиться на дороге. Гололеда нет, но путь сложный, извилистый, как знать, не вынырнет ли из-за поворота нетерпеливый водитель, решившийся на обгон?

— Вы все же напрасно вмешались, — нарушила молчание Кристина Петровна.

— Считаете, я не прав?

— Как посмотреть, — задумчиво протянула она. — Ваш порыв понятен и вызывает уважение, но травматолог тоже прав. Он-то не впервые с этим сталкивается. И скажу вам, капраз, все это так рутинно, так скучно и грязно, что не стоит ваших нервов.

Нейман прошел крутой поворот. Машина слушалась прекрасно.

— Я не привык быть в стороне, когда обижают женщину, — заявил он и смутился от собственного пафоса.

Кристина Петровна фыркнула:

— Сама виновата!

— Позвольте! Женщина виновата в том, что ее избил муж? Что вы такое говорите!

Он горячился, происшествие в приемном отделении взволновало его. Раньше он никогда не сталкивался с подобным. Никто из подводников не поднимал руку на жену. Даже если жена изменяла. Случались, разумеется, шумные скандалы, но если кто и гонялся за кем по всему поселку подводников, так это жена за мужем, и никогда — наоборот.

— По-человечески ее жалко, — вздохнула Кристина Петровна, — но никто же не мешает ей развестись. Однако она этого не делает. Больше того, завтра она протрезвеет, вспомнит, что мужняя жена, а несколько ударов по физиономии — нормальная цена за этот высокий статус. Между тем мы по ее обращению обязаны дать телефонограмму в милицию.

— И в чем проблема?

— В том, что она, довольная, придет домой, объявит, что зафиксировала побои и теперь у нее управа на мужа есть. Вроде как отомстила. А муж получил психологическую разрядку, пока ее бил. И теперь оба радуются жизни. А на следующий день звонит участковый и спрашивает: что у вас произошло? Ах, отвечает она, мы так хорошо живем, муж меня пальцем не тронул, и вообще я вчера нигде не была, работники приемного отделения что-то напутали. И участковый в недоумении начинает разбираться с дежурной сменой. Серьезных последствий, конечно, нет, но все равно неприятно.

— Вы так уверенно говорите! Ситуации-то разные бывают…

— В том-то и дело, что нет! — отрезала Кристина Петровна. — Как под копирку. Даже периодичность примерно одинаковая. Две-три недели. Замкнутый цикл: накопление негатива и разрядка. Кто на самом деле не хочет больше терпеть, идет и разводится. А посещения приемного покоя — это так, самообман. Вся беда в том, что женщины, избавившись от экономической зависимости от мужчин, никак не могут избавиться от зависимости психологической.

— Не понял, — буркнул Нейман.

Кажется, он, сам того не желая, ввязался в бесплодную дискуссию на тему «Все мужики козлы».

— Очень просто. В наше время женщина — самостоятельная единица, надеюсь, с этим вы спорить не будете?

— Как можно…

— Она зарабатывает себе на жизнь и обеспечивает собственную безопасность. Прекрасно может прожить своим умом, но, если не имеет при себе двуногого паразита, жизнь превращается для нее в трагедию. Хоть плохонький, да мой — эта древняя поговорка почему-то не потеряла в наши дни актуальности. Самое смешное, что эта, с позволения сказать, дама искренне будет меня презирать, если узнает, что я одинока.

— Вы? — Нейман изумился. — Никогда бы не подумал!

Кристина Петровна засмеялась:

— Будете меня жалеть? Раз я не обзавелась мужем, жизнь не удалась? А то, что я неплохой врач и в тридцать четыре года заведую городской станцией «Скорой помощи», ничего не значит?

— Помилуйте, Кристина Петровна! Я просто удивился, что такая красавица, как вы, не нашла себе пару.

— Вы, наверное, думаете: ах, жалкая бравада неустроенной женщины, — не слушая его, продолжала начальница. — А я, как ни странно, считаю, что не стала бы счастливее, если бы какой-то идиот мог избивать меня, когда ему заблагорассудится.

— Среди нас попадаются и нормальные люди.

Владимир Валентинович проехал дорожный знак, успев заметить, что до Ключиков еще десять километров. Он немного прибавил газу. Прислушался к ощущениям: все хорошо, машина полностью управляема и не стремится улететь с дороги.

Начальница не замужем, ну и дела! Он и предположить такого не мог, ведь она всегда была довольна миром и собой. Такого спокойного взгляда он у неприкаянных дам не встречал. «Тебе-то какое дело до ее личной жизни, старый дурак», — одернул себя Нейман.

Кристина Петровна поудобнее устроилась на сиденье и принялась излагать свои взгляды на современных мужчин. То, что она беседует с одним из представителей этой жалкой разновидности человечества, ничуть ее не смущало.

— Разумеется, не все мужское население страны — спившееся агрессивное быдло, но и среди так называемых нормальных тоже ничего хорошего. Успешный бизнесмен или карьерист, как правило, самодостаточен, и женщина для него лишь удобная вещь вроде бытовой техники. Он использует ее для своего комфорта, а потом меняет на более современную модель. А пылкий влюбленный нередко оказывается бездельником и в итоге, отвлекая внимание сладкими речами, залезает вам на шею. Или вы нарываетесь на неудачника, который, чтобы доказать самому себе, что чего-то в этой жизни стоит, начинает вас шпынять. Получается, самый безобидный вариант — это ипохондрик.

— Кто? — не понял Нейман.

— Человек, считающий себя хронически больным. То у него ноет спина, то шалит желудок… Причем, странное дело, от здорового и диетического питания, которым вы его снабжаете, у него изжога, а на колбасе и шашлыках он великолепно себя чувствует.

— Я смотрю, у вас богатый опыт, — съязвил Владимир Валентинович.

— Бросьте, капраз. Мы живем в двадцать первом веке, сейчас, чтобы сделать научный вывод, не обязательно ставить эксперименты на себе.

— Вы прямо феминистка какая-то!

— Ни в коем случае! Мужененавистница, это да. Не отрицаю. Но феминисток не люблю, ведь именно они довели сильный пол до нынешнего состояния. Дуры! Боролись за равные права, а получили одни обязанности. Потому что хотели не только править миром, но и быть любимыми! Впрочем, это отдельный разговор, мы вернемся к нему как-нибудь в другой раз, если вам будет угодно. Не сердитесь на меня, Владимир Валентинович. Наверное, вы правы, и хорошие люди есть среди мужчин. Но лично я не желаю становиться зависимой от кого-то лишь на том основании, что в его генетическом наборе недостает куска хромосомы.

Нейман поежился. Как-никак он носил брюки, значит, должен был принять речи начальницы на свой счет.

— Ваши измышления, — запальчиво сказал он, — больше напоминают не научные выводы, а постулаты из глянцевых журналов.

Кристина Петровна рассмеялась:

— А что плохого в глянцевых журналах? Глупо, может быть, примитивно, это да. Но в реалистичности им не откажешь. Правда вообще глупа, капраз.

Почему мне выпала такая судьба? Специалисты утверждают, что все проблемы человека коренятся в его детстве. Но, вспоминая свои юные годы, я не нахожу ничего, что могло бы подтолкнуть меня к нынешнему моему состоянию. Большая семья в большом доме. Три поколения живут вместе счастливо и мирно. Никто и никогда меня пальцем не тронул, мысль, что меня могут подвергнуть телесному наказанию, казалась абсурдной. Чувство защищенности не покидало меня вместе с чувством незыблемости окружающего мира. О том, что у ребенка может не быть папы или папа может уйти из семьи, мне стало известно только в школе, и, помню, это был сильнейший шок. Не страх, нет, ни в коем случае. Мой папа был мой папа, и он никогда, ни при каких обстоятельствах не мог меня покинуть. Мне было просто очень жалко тех детей, ведь у них нет того, что есть и всегда будет у меня. И мне было непонятно, как они могут без этого жить. Без вечерних прогулок с отцом, когда ты держишь его за руку, а потом виснешь на ней, чувствуя ее силу и зная, что весь мир может провалиться в тартарары, но эта рука никогда не выпустит тебя. Без сказки на ночь, когда отец читает и начинает клевать носом на второй странице, а тебе интересно, и ты дергаешь его за уши и верещишь — читай! читай! читай!

При этом нельзя сказать, что меня баловали. К воспитанию родители относились очень серьезно и внимательно. За неподобающее поведение наказывали, но всегда справедливо, всегда объясняя, в чем вина.

Пусть это прозвучит нескромно, но они добились хорошего результата. Я, по общему мнению, очень воспитанный человек, надежный, трудолюбивый и честный. Отзывчивый. Всегда помогаю, если есть во мне нужда. У меня много друзей, люди ко мне тянутся, я вижу. Не только из-за моего нынешнего положения. Тем более я никогда им не пользуюсь. Может быть, я не «решаю вопросы», но поддержать, по-человечески помочь — это ко мне. И уж во всяком случае, я никому не создаю проблем. Никому. Кроме себя.

Роженица была совсем молоденькая девушка, такая маленькая и щуплая, что ее большой живот казался недоразумением. Она ехала одна. Ни мужа, ни другой родни, которая должна бы поддержать в такую ответственную минуту.

Вздохнув, Нейман устроил девушку с Кристиной Петровной в салоне и сел за руль. Начальница жестами и трагическим шепотом дала ему понять, чтобы торопился, — роды начнутся с минуты на минуту. Выехав с заваленного снегом грейдера, Владимир Валентинович включил сирену и втопил педаль газа. В Ключики они добирались сорок минут, но теперь дорога ему знакома, обратно должны домчать за полчаса.

Оглядываться в салон он не мог, но предполагал, что женщинам приходится там несладко. Хоть машина и носит гордый статус иномарки, она не приспособлена для наших дорог. Болтает хуже, чем в маршрутке. Но сейчас скорость нужно было предпочесть комфорту.

Через десять минут в окошко, соединяющее кабину с салоном, постучали.

— Все, капраз, приехали.

–?!

— Паркуйтесь, рожать будем.

Он послушно съехал на обочину.

— Идите сюда, будете помогать.

— Я?

— Капраз, не тормозите!

У него закружилась голова. Через окошко он слышал стоны роженицы и даже боялся подумать, что там происходит. А уж чтобы самому принять участие…

— Не могу, Кристина Петровна, увольте!

— И уволю!

— Мне что-то нехорошо.

— Это ей сейчас нехорошо! — строго перебила начальница. — Да что с вами, капраз? Вы подводник, смерти не боялись, неужели новой жизни испугаетесь?

Он вышел, точнее сказать, выпал из кабины и на негнущихся ногах перешел в салон. Женщина лежала на носилках, и первое, что бросилось ему в глаза, — ее бледные, беспомощные ноги. Нейман отвернулся. То, что он, мужчина без медицинского образования, видит сейчас, казалось ему нескромным и даже оскорбительным для несчастной женщины.

— Кислородику бы ей дать, — бормотала Кристина Петровна, быстро распечатывая пакет со стерильным бельем.

— Так есть же баллон. — Нейман открыл чемодан скорой помощи: по команде Кристины Петровны он должен был набирать в шприцы лекарства.

— Некогда.

— Давайте я налажу.

— А вы умеете?

— Будьте спокойны. Я же подводник. Все дыхательные аппараты — как Отче наш.

Его руки уже собирали систему. Нейман осторожно надел маску на лицо женщины и улыбнулся ей. Он даже не знает, как ее зовут.

Девушка через силу улыбнулась в ответ — шевельнула припухшими, запекшимися губами. Она не кричала, не плакала и старательно выполняла все команды Кристины Петровны.

В глазах ее не было страха, кажется, она вообще не думала о том, что рожает на сельской дороге, в довольно хлипком автомобиле, и от холодной зимней метели ее спасает только железный корпус. «А если роды затянутся и у нас кончится бензин?» От этой мысли Нейман похолодел и стал в унисон с Кристиной Петровной кричать девушке:

— Тужься, тужься!

— А теперь отдохни. Подыши спокойно. — Кристина Петровна сама шумно выдохнула. — Черт, неудобные носилки, некуда пятками упереться. Что же делать?

Нейман достал носовой платок и промокнул пот на лице роженицы.

— Ну-ка, капраз, — Кристина Петровна хищно взглянула на него, — давайте сюда свои руки…

Она приподняла головной конец носилок. Рискуя вывихнуть себе позвоночник, Нейман скорчился за носилками и вытянул руки. В его ладони Кристина поместила ступни девушки.

— Акушерским креслом мне еще бывать не приходилось, — проворчал он и ободряюще пожал ножки роженицы.

Тут пришла новая потуга, и Нейману пришлось напрячь мускулы.

— Ты не терпи, кричи, если тебе так легче, — сказал он, но девушка, кажется, не слышала его.

Он смотрел в ее глаза — черные, совсем пустые. Роженица выполняла команды, но понимала ли, кто сейчас рядом с ней? Боль туманила ее сознание, но только ли боль? Что чувствует женщина, когда производит на свет дитя? Кажется, нечто большее, чем физические страдания… «Она не с нами сейчас», — понял Владимир Валентинович. Душа ее где-то в другом мире, между жизнью и смертью, отправилась в опасное путешествие за душой ребенка. В эту минуту она видит все тайны бытия, проникает туда, куда человеку вход заказан. И это так страшно, что только могучий материнский инстинкт, сильнее которого ничего нет на свете, дает силы пройти этот путь.

Он крепко держал ноги, после потуги они дрожали.

…Когда Марина рожала Сашеньку, он был в походе. Оставил ее совсем одну. Даже не договорился в роддоме, и она оказалась в руках равнодушных акушерок, которые на нее кричали.

— Все, голова прошла, — объявила Кристина. — Последнее усилие, милая, давай! Все!!!

В руках у нее оказался младенец. Выглядел он настолько непохоже на ребенка, что Нейман от изумления затаил дыхание. Какая-то синевато-розовая тряпочка с белым налетом. Но тут тряпочка закричала, задвигала ручками и ножками и прямо на глазах, стремительно, стала превращаться в настоящего младенца.

— Мальчик у тебя, — громко сказала начальница.

Лицо роженицы разгладилось и лучилось торжествующим счастьем победительницы.

— Валентиныч, не отпускай пока. И лучше отвернись, я пуповину перерезаю и послед достаю.

— Можно без подробностей?

Нейман послушно зажмурился. Когда открыл глаза, ребенок, уже запеленатый, лежал на руках у матери.

— А теперь давай газу, будто за тобой черти гонятся.

В приемном отделении роддома их уже ждали. Акушер-гинеколог поздравила Кристину с принятыми родами, с шутливой торжественностью пожала руку Нейману, благодаря за помощь, и побежала заниматься пациенткой.

Они сели в машину, но Владимир Валентинович не спешил заводить.

— Ну как вы? — Кристина дотронулась до его руки, безвольно лежавшей на руле. — Сильно шокированы?

Он пожал плечами:

— Я много раз выходил из лодки через торпедный аппарат. В каком-то смысле это похоже на роды… Но я, черт побери, никогда не задумывался, что при этом чувствует торпедный аппарат.

Примечания

1

На военно-морском жаргоне — капитан первого ранга.