Сиротки. Отцеубийцы

Мария Вой, 2023

Шарка выбрала свою сторону: теперь последний в мире кьенгар сражается на стороне Сироток. Их гетман Ян Хроуст не знает поражений, усталости и сомнений и готов предать огню и мечу все, что у него есть, ради своей мести. Королевство все глубже погружается в пекло братоубийственной войны. Но этого ли хотел Свортек, когда передавал Дар деревенской простолюдинке, или у него был собственный план? И готовы ли Истинный Король, Принц Сироток и первая ученица кьенгара играть по правилам своих «отцов»? Шарке предстоит разобраться, кто друг, а кто враг, и снова встать на защиту обездоленных и потерянных, как она сама. Потому что в войне не бывает победителей. Продолжение романа «Сиротки» Марии Вой. Темное фэнтези, неоднозначные герои, передел мира и мрачная картина войны, в огне которой куются настоящие герои и проявляются истинные злодеи. Читателю вместе с героями предстоит разобраться и понять, куда идет мир, окутанный злобой и ненавистью, осознать ошибки прошлого и принять то, что за самые важные вещи в жизни мы платим частичками наших душ. Стильное оформление дилогии от Марии Вой. Издание дополнено иллюстрациями внутри. Цикл по достоинству оценили писательница и литагент Уна Харт, а также блогеры Полина Парс и Помойный Енот.

II. Раненые

Сиротки собрались вокруг Шарки, у ног которой неподвижно лежал бледный Латерфольт. Она все уговаривала себя коснуться его и осмотреть, но тело не подчинялось, словно не было уверено, что сможет совладать с правдой.

Поэтому, словно оцепенев, Шарка просто пялилась на Рейнара. Герцог — то, что от него осталось, — все так же неподвижно сидел на коленях с опущенной головой в окружении трупов солдат. Его собственное тело никак не желало заваливаться наземь. Никто не решался приблизиться к нему и воронке. Разорванные, перекрученные, словно пропущенные через мясорубку останки — такая смерть казалась чудовищной даже для грифонов Редриха. И это единственное уцелевшее тело — что будет с ним? Разорвет ли его в клочья или развеет по ветру горстью праха? Что она с ним сделала?

— Латерф! — прогремел словно издалека рык Хроуста. Краем глаза Шарка увидела, как гетман опускается к телу егермейстера и подхватывает безвольную голову под затылок.

— Принц пал! — раздались горестные стоны, и Сиротки — мутные причитающие пятна — столпились вокруг Хроуста и Латерфольта.

— Не пал, черт вас дери! — надрывался Хроуст. — Чего встали? Лекаря! Живо!

— Мой гетман, — прошептала Шарка. Дрожащий палец указывал на Рейнара. Сиротки и даже Хроуст умолкли.

Голова Рейнара дернулась и медленно поднялась, открывая лицо без единой царапины. Взгляд мутных, но живых глаз пошарил по толпе и с недоумением остановился на Шарке.

Шарка и Морра стояли перед разрушенной стеной одного из домов, которые поглотило море. Хроуст разрешил Шарке уничтожить ее: толку от стены все равно не было. За баронессой и Хранительницей по-прежнему наблюдал Тарра, а вдали, на набережной, толпились дети и зеваки.

Шарка сосредоточилась, выставив руки перед лицом ладонями вперед, — и раскаленная волна с неистовой яростью ударилась о стену, раскрошив ее на мелкие кусочки. С набережной донеслись радостные вопли. Шарка обернулась и помахала зрителям, которых это привело в неописуемый восторг. Через парапет перемахнул человек и решительно направился к ним. Узнав Фубара, Шарка заулыбалась. Давно уже пора, черт побери, где его носило?

Тарра перегородил ему путь:

— Ну что, тебе все неймется?

Но Фубар упрямо рвался к Шарке и Морре, хоть егерь и удерживал его:

— Мне нужно поговорить с Хранительницей! Я хочу сопровождать ее на битву!

— Это не тебе решать! Да что не так с тобой, господи!

— Шарка, скажи ему! — взмолился Фубар. — Скажи егермейстеру! Я докажу свою верность Сироткам и тебе!

— Для тебя я — егермейстер! И я говорю, чтобы ты заткнулся!

Морра схватила Шарку за рукав, заставляя отвернуться от Тарры и Фубара, между которыми, как и было запланировано, началась перепалка, и вынудила посмотреть на себя.

— Не делай этого, не езди с ними, — быстро заговорила она, пока внимание Тарры было приковано к Фубару. — Хроуст втягивает тебя в войну, как Редрих втянул Свортека!

— Свортек сам этого хотел.

— Я говорю тебе, Шарка, — продолжала баронесса сквозь ругань мужчин. — Просто услышь меня…

— Нет. — Голос Шарки был тверд, как никогда раньше. — Пожалуйста, перестань. Я видела…

— Что ты видела? Очередной дурацкий сон?

Шарка упрямо смотрела на нее. Тарра пихнул Фубара в плечо, отгоняя прочь, и Морра не выдержала:

— Что ты можешь знать — ты, деревенщина, шлюха? Ты даже читать и писать не умеешь, откуда тебе знать, чего хотел Свортек?!

Злость отразилась на лице Шарки: наверное, давненько никто не напоминал ей о прошлом, которое подмяли под себя парады Хроуста и обожание таворцев. Вокруг зажглись в воздухе тусклые жемчужные глаза.

— Что, убьешь меня? — ехидно спросила Морра.

— Ты лежала в траве и плакала, глядя на мертвого птенца, — сказала вдруг Шарка. — Свортек сказал: «Оно и к лучшему, что твой ребенок умер». Это мне тоже приснилось?

— Как… Что… — Морра ошарашенно шлепала губами, не в силах собраться.

— Свортек сам отдал ему Нить. Латерф пообещал остановить войну, и обещание сдержал.

— Ложь! — Морра сорвалась на визг. — Свортек вернулся с головой Латерфольта, и на нем не было ни царапины!

— Я все это видела.

Шарка взвизгнула и отпрянула: Морра швырнула ей в лицо пригорошню песка. Баронесса не успела отдернуть собственную руку, не успела ни о чем подумать. Слова, которые она готовила, умерли, встретившись с невозмутимостью Шарки. Сзади раздался топот множества ног и ругань Тарры:

— Ах ты сука! Как ты смеешь!

— Ты ничего не знаешь! — заорала Морра так, что в ушах зазвенело. Шарка продрала забитые песком глаза. Тарра скрутил баронессу, заведя руки ей за спину, но она все еще боролась, пока вокруг собирались встревоженные таворцы. — Я делаю это для тебя, идиотка! Шарка!

Ее увели под улюлюканье толпы…

Морра встряхнула головой, прогоняя воспоминание, назойливо преследовавшее ее с самого начала битвы. Какой теперь толк ковыряться в прошлом? «Признай, Морра: ты не смогла. У тебя был последний шанс в тот день перед битвой, и он выскользнул у тебя из рук, как твоя свобода, как расположение Шарки, как много что еще…»

План Рейнара полетел к чертям, хотя поначалу все шло гладко. Герса перекрыла Хроусту путь в крепость, и войско растерянно столпилось под стеной. Немало времени им потребовалось, чтобы понять: герсу не сдвинуть с места, а Шарка слишком занята битвой, чтобы помочь Сироткам проникнуть внутрь.

Но затем раздался взрыв.

Тыл, в котором находилась Морра под надзором Кирша, дрогнул. В войске, собравшемся у разбитых ворот, тоже прокатилось волнение. На несколько мгновений замерло все, притихли даже беспокойные лошади. Звук отличался от того, с каким Дар Воздуха и Огня разрушал стены, ворота и другие преграды. В нем застыл оглушительный крик, зловещая нота которого разлилась над крепостью и медленно ушла в землю.

А затем в небо взмыло пятно — то был бронированный Такеш с всадником, который раскачивался в седле, удерживаясь лишь на ремнях. Изо всех сил напрягая зрение, Морра наконец рассмотрела: не Рейнар. Кто-то другой, закованный в черные латы, не такие, как у Шарки, без сознания или мертвый… В тот миг она осознала: план Рейнара провалился.

Не сказать, чтобы она знала его досконально. Фубар передал ей только самую суть в записочках, которые подкладывал в книги на уроках с Шаркой. Морра, забивая Шарке голову ерундой и удерживая ее от овладения полной мощью Дара, тоже передавала Фубару послания, которые далее попадали к Рейнару. Но Шарка, со своей тупой влюбленностью в Латерфольта, умудрилась раскрыть Дар сама, и Рейнару пришлось готовиться в спешке. Вглядываясь в крепость, словно стены могли стать невидимыми и открыть происходящее, Морра все лучше понимала: он не справился.

Все они не справились.

Впрочем, как обычно.

Хорошо хоть ее взяли на штурм. Хроуст рассудил, что будет полезно иметь Морру рядом на случай, если Шарка не совладает с Даром. Шарке об этом не сказали: после того случая на пляже их больше не оставляли наедине, чтобы не нервировать бедняжку. Почему же они не зовут ее? Может, нет никаких причин для тревоги?

К стенам уже приставили лестницы, и Сиротки начали проникать в крепость, не встречая сопротивления. Неужели Козий Град пал?

— Кирш! — Морра схватила его за руку. Болтливый Кирш уже несколько минут молча ерзал в седле: верный знак, что что-то пошло не так и для Сироток. — Там что-то происходит, отвези меня туда!

— Поприказывый мне тут, — отмахнулся он без особой твердости.

— Я не приказываю. Я лишь говорю, что Шарке, возможно, нужна помощь! Ты же видишь, что штурм пошел не по плану!

Кирш скривился, но в тот же миг со стороны крепости раздался протяжный, похожий на стон звук рога. Тыл встрепенулся. Последовали еще два коротких сигнала, и Морра нетерпеливо толкнула Кирша в плечо:

— Вези меня! Хроуст зовет!

На сей раз советник Хроуста не стал упрямиться: имя гетмана отогнало сомнения. Морру усадили в седло за ним, и Кирш погнал коня через поле к Козьему Граду. Пыль забивала нос и рот. Над крепостью уже нависла плотная черно-синяя туча, готовая пролиться дождем и смыть ужас боя. То и дело взгляд Морры против воли задерживался на трупах людей и лошадей. Хотя штурм первых ворот прошел именно так, как планировали Сиротки, все же немало всадников из конницы Латерфольта нашли здесь свой конец.

Поделом! У них было пять лет мира, и могло бы быть еще больше. Но они сами захотели этой войны и тем призвали свою смерть… Так Морра распаляла себя, чтобы задавить ужас злостью, но впервые за много лет старая уловка дала слабину.

Перед Киршем солдаты почтительно рассыпались в стороны. Морра взбиралась по лестнице как можно быстрее, ожидая запоздалой стрелы под ребра. Вдруг Сиротки уже выяснили, кто снабжал новостями Рейнара? Или королевские солдаты поджидают ее в засаде, потому что поверили, будто она все это время помогала Сироткам? А что, если Шарка погрузится в безумие, потеряет контроль и прикажет Своре разорвать ее на кусочки? Морра заторопилась так, что перестала попадать руками и ногами по перекладинам. Пути назад все равно не было: прямо за ней лез Кирш, а внизу у стены толпились полчища Сироток.

Наконец она перемахнула через крепостную стену и поняла, что все предыдущее было цветочками по сравнению с тем, что творилось внутри.

— Эти ублюдки устроили засаду! — комментировал Кирш. — Они опустили герсу… Хотя это даже не герса, у Козьего Града ее никогда в жизни не было! Опустили решетку, чтобы не дать нам въехать. А сами…

«А сами принялись расстреливать то, что осталось от отряда Латерфольта», — поняла Морра, спускаясь со стены во двор между первыми и вторыми воротами. Множество егерей и хиннов, утыканных стрелами, лежали здесь в одной безобразной куче. Среди мертвых Морра заметила Якуба, который на пути в Тавор менял ей повязки на ранах, а в Таворе был ее тюремщиком… Дальше, за коридором, что вел внутрь крепости, смерть поменяла почерк на более знакомый. Разорванные тела защитников, которых не спасли ни кольчуги, ни шлемы, провожали Морру пустыми взглядами. Сильный приступ тошноты сжал горло. Предгрозовая духота, вонь крови и застывший в теле ужас заставили Морру согнуться пополам и как можно скорее броситься прочь из коридора, на свет, на простор, подальше от этой тьмы…

Но и на плацу она не нашла облегчения. Пусть Сиротки уже растаскивали тела по краям площадки, все равно тут и там растеклись лужи крови, а куски растерзанных тел зияли, словно раны самой земли. У одного из них собралась целая толпа. Люди выглядели встревоженными и не решались подойти ближе. У Морры перехватило дыхание от страшной догадки, и она бросилась туда на слабых ногах, пока Кирш пытался сообразить, где находятся Хроуст и Шарка.

— Тебе сюда нельзя, — неуверенно возмутились Сиротки, пытаясь отогнать Морру, но баронесса проворно проскользнула к телу и застыла перед ним, не дыша.

Значит, она была права… Фубар не решился назвать в записках имена тех, кто получил Трофей Свортека. Но она-то знала, кому в Гильдии Редрих доверял больше всего и кого мог выбрать для чудовищного ритуала, который сам Свортек столько раз высмеивал.

Морра рухнула на колени перед останками, смятыми в груде черного металла.

«Мархедор, Мархедор… Ты к нему неровно дышишь, что ли?»

Нет, она не была в него влюблена. Но Мархедор проделал огромный путь, чтобы приблизиться к ее сердцу и занять там хотя бы место друга. Сдержанный, прозорливый, уважаемый за свой ум даже Свортеком (немыслимо!), теперь он никогда больше не обсудит с ней свои безумные теории и не расскажет очередную историю, почерпнутую из старинных книг, которые он любил сильнее всех в Гильдии, а то и в целом королевстве. Лицо его было изуродовано, но не разрушительной силой Дара. Серое, покрытое черными сосудами, с глазами, вылезшими из орбит, — так выглядело лицо ее единственного друга, с которым она не успела и словечком перекинуться перед этой чертовой миссией…

Рыдания застряли в груди. Морра лишь чувствовала, как дергаются, словно не принадлежа ей, плечи, тревожа свежий шрам от стрелы.

— Баронесса! — прогремел нетерпеливо Кирш. Должно быть, он уже долго не мог ее дозваться. — Идем, нас ждет Хроуст!

«Да идите вы все в пекло со своим Хроустом!» — упрямо повторяла она про себя как молитву, но вслух не вымолвила ни слова. Кирш взял ее под локоть, поставил на ноги и отвел от тела. Она успела поймать его брезгливый взгляд при виде останков магистра:

— Вот что делает ваш великий король с собственными людьми ради своего вонючего трона. Превращает в живых мертвецов!

— Значит, у него есть еще кьенгары? Хранительница Шарка — не последняя? — прозвучал откуда-то из толпы Сироток логичный вопрос — и все взгляды метнулись к Морре.

Но та уже не могла ничего ответить: ее губы и плечи вздрагивали все сильнее и чаще. Мархедор, Мархедор…

Кирш рассерженно цыкнул:

— Это мы еще узнаем. Пойдем, Морра, скорее!

Он буквально тащил ее за собой через крепость, пока сама Морра пыталась отогнать тошноту и страшное лицо мертвого друга, стоявшее перед глазами. С каждым шагом Сироток вокруг становилось все больше. Кирш вывел ее на площадь у нарядно украшенного здания со статуями и колоннами — должно быть, здесь был городской совет. На несколько мгновений он застыл, глядя в сторону воронки в центре площади, откуда Сиротки убирали очередных жертв Шарки.

Шарка… Сознание понемногу возвращалось к Морре. Она позже оплачет Мархедора так, как полагается. Если Рейнар пал, то ей самой и, возможно, несчастному Фубару грозит смертельная опасность. Скорее всего, Кирш ведет ее не на помощь Шарке (как она может помочь Хранительнице Дара, которая разнесла целую крепость?), а на казнь.

У входа в ратушу она повисла на руке Кирша:

— Постой! Я все объясню!

— Морра! — Грубый рывок поставил ее обратно на ноги. Кирш схватил ее за шкирку, как разбаловавшегося хорька, и потянул к дверям. — Приди в себя, мать твою…

— Морра!

Голос Хроуста невозможно было спутать ни с чьим другим. Он ударил, как гром, а следом и настоящий гром расколол свинцовое небо, и Морра оказалась перед гетманом.

Безоружный, но грозный, явно боровшийся с гневом Хроуст увлек Морру за собой в глубь темного зала, заполненного самыми близкими его полководцами. Кирш бросился к предводителю с расспросами, но Хроуст заткнул его, и Кирш понесся к другим: Петличу, Бабешу и тем, чьих имен она не знала. Если бы ее хотели казнить, вряд ли отпустили бы так просто… Тем не менее Хроуст пристально следил за ней и поторапливал. «Соберись! — велела она себе. — Если они ни о чем не догадываются, то самое глупое, что ты можешь сделать, — это поддаться страху и выдать себя с потрохами».

Она прошла за Хроустом в дальний конец зала, где под витражами, раскрашивающими последние лучи солнца в цветные пятна, лежали два тела. Каждый шаг отдавался в груди сильным, болезненным ударом. Неужели… Шарка…

Но первым она увидела Латерфольта, голого по пояс и залитого кровью по самый подбородок. Несчастный ублюдок не шевелился, но был еще жив, судя по тому, как над его боком хлопотали лекари, пытаясь зашить кровоточащую колотую рану. Впервые Морра увидела его не несущимся, не хохочущим, не орущим во всю глотку, а неподвижным и серьезным. Что бы она ни испытывала к брехливому хинну, мерзкий коготок жалости впился в сердце.

— Он выживет? — спросила она у Хроуста.

— Выживет! — громко ответил тот, чтобы все слышали. — Это же Латерф, он всегда выживает! Но ты должна помочь ему.

— Как?

От внезапной догадки перехватило дыхание: «Неужели он как-то прознал о Бликсе и думает, что я, ее внучка, могу нечто подобное?»

Хроуст указал на второе одеяло. Там лежала Шарка. Доспеха, в котором она шла в бой, теперь не было, и на платье алели тут и там мелкие пятна крови, расползаясь по серой ткани. Морра кинулась перед Шаркой на колени, грубо оттолкнув лекаря.

— Верни ее! — басил Хроуст у нее над ухом. — Она потеряла сознание после боя и не приходила в себя. Вряд ли из-за ран. Он отдал приказ стрелять слишком далеко, и мощности ружей не хватило, чтобы ее убить.

— Кто — «он»? — спросила Морра, хотя уже знала ответ.

— Твоя бывшая игрушка.

Что-то заставило ее обернуться: наверное, она хотела увидеть, с каким лицом Хроуст это произнес. Но вместо этого ее взгляд упал на конвой, который вел к выходу высокого пленника. Тот обернулся, словно что-то почувствовав. Он всегда чувствовал, даже когда между ними все закончилось. Всегда знал, когда обернуться.

Рейнар, невредимый, хоть и в камзоле, пропитанном кровью, не казался ни рассерженным, ни отчаявшимся, даром что руки за спиной были стянуты цепями, а на шею ему накинули ошейник, чтобы вести, как бешеное животное. Серый, усталый, с гримасой мрачного недоумения… Какой-то особо смелый конвоир ударил его по затылку, заставив отвернуться от Морры. Поводок натянулся, вынуждая ускорить шаг, и Рейнара вывели из здания ратуши.

— Его казнят?

— Верни Шарку. Это все, о чем ты сейчас должна думать!

Морра тупо уставилась на лекаря, который все пытался привести Шарку в чувство: подносил к носу пучки трав, брызгал водой из ковша, шлепал ладонями по щекам. Но лицо девушки оставалось расслабленным, словно она глубоко и сладко спала. От ярости Свортека в нем ничего не осталось, а может, ее не было видно, пока глаза закрыты. Маленькая шлюха из захолустья, изнасилованная, опозоренная, никому не нужная — а теперь самая вожделенная добыча для самого кровожадного монстра Бракадии, для самого жестокого короля и для нее самой, Морры, которой еще недавно никто, кроме Свортека, не был интересен…

Она низко склонилась над Шаркой, словно хотела рассмотреть каждую ее веснушку. Лекарь отполз, повинуясь приказу Хроуста. Гетман и Сиротки столпились вокруг в напряженном молчании. Снаружи уже бушевала буря.

— Шарка, — нежно позвала Морра, стараясь держать в голове то чувство, какое возникло, когда она впервые увидела девчонку во дворике лесного приюта. Тогда Шарка была пьяна и пыталась водкой заглушить воспоминания о том, как разбудила в себе великую тьму. Теперь Морра взывала к той жалости, которую испытала при виде ее растерянных глаз, к отвращению к самой себе, когда на поле перед замком она притворялась заложницей, а Шарка разрывалась между ней и братом…

— Шарка, — крупная слеза неожиданно сорвалась с ресниц и упала на губы девушки. — Прошу, проснись. Это я, Тлапка!

При звуке этого имени кто-то из Сироток раздраженно фыркнул. Но Морра пропустила шепотки мимо ушей: пусть думают что хотят.

— Шарка! — Девушка по-прежнему не отзывалась, и Морра решилась на глупость, о которой думала все это время, но сдерживалась, как не сдерживалась ни перед чем в своей жизни: — Свортек!

В шуме ливня и негромко рокочущего грома утонул удивленный вздох Сироток. Морра не видела Хроуста, но почувствовала, как он приблизился. Рыжие ресницы Шарки дрогнули. Морра склонилась к самому ее уху:

— Я знаю, что ты еще там. Ты нужен мне! Без тебя я ничего, ничего не могу сделать и ничего не понимаю…

Тень Хроуста назойливо маячила рядом, ловя каждое слово.

— Проснись, Свортек, скажи свое слово! Умоляю! Ты же не мог бросить меня. Я знаю, ты еще там…

— Морра.

Дыхание Шарки обдало жаром ее щеку. Морра отстранилась, едва не столкнувшись с головой Хроуста. Шарка смотрела на нее мутно и сонно, без всякой мысли. Но голос, которым она произнесла ее имя — это протяжное «о» и рокочущие «р», низкий, утробный звук на одном выдохе, — не принадлежал Шарке. Так говорил только он… Слов у Морры больше не осталось, ничего не осталось, кроме растерянности, — и она позволила Хроусту, Киршу и лекарям влезть между ней, девчонкой и кьенгаром, заточенным в ее теле.

С тупым онемением баронесса наблюдала, как Шарка приходит в себя и морщится от боли. Лекари держали ее руки, чтобы она не тревожила раны, но Шарка поборола их, закатала рукав, на котором расплылось алое пятно, и продемонстрировала Сироткам кружок новой, свежей кожи: рану, из которой совсем недавно вытащили пулю.

О том, как легко на Шарке заживают раны, Морра старалась все это время не думать. У Свортека тоже был Дар Исцеления, слабый, работающий только на нем самом. Вряд ли он имел хоть какое-нибудь отношение к Бликсе — та исцеляла других людей. Свортек не исцелял никого — только калечил.

— Латерф!

Шарка отталкивала от себя всех, даже Хроуста: ее вниманием завладел умирающий Латерфольт.

— Он мертв?! — то ли кричала, то ли спрашивала она, срываясь на визг.

— Нет! — вмешался Хроуст, присаживаясь рядом с Латерфольтом с другой стороны. — Он сильный. Он выкарабкается!

Его слова не убедили Шарку, которая, до потешного выпучив глаза, пялилась на рану в боку, под ребрами. Ее наскоро, грубо зашили, но кровь продолжала сочиться из-под швов. Белый, теперь уже явственно похожий на бракадийца Латерфольт не подавал признаков жизни.

— Латерф, — шептала Шарка на ухо егермейстеру тихо и нежно, совсем как несколько мгновений назад Морра шептала ей. На саму Морру она не бросила и взгляда, и почему-то это больно кольнуло. — Вилем…

Хорошо, что Свортек не умел исцелять. Теперь Латерфольт сдохнет, как должен был еще пять лет назад, когда обманул все королевство! Одной проблемой меньше… Об этом думала Морра, чувствуя, как дурацкий коготь впивается в сердце все глубже, и потому уговаривала себя все яростнее: «Поделом тебе, пиздоглазый! Сдохни! Хорошо, что Дар ушел, пусть и с Бликсой, но — хорошо. И у Шарки его нет. И ты сдохнешь…»

Рука Шарки легла прямо на рану, пока другой она гладила щеку и спутанные волосы хинна. Телячьи нежности! Чертов лисеныш допрыгался! Молодец, Рейнар, хоть что-то ты сумел… Не стесняясь никого, Шарка принялась покрывать поцелуями закрытые глаза и синеющие губы Латерфольта. Боги, что сказал бы Свортек, увидев это? Если он все еще там, внутри Шарки, как же он, должно быть, воет от отвращения!

Неожиданно Кирш вскрикнул, указывая на Латерфольта пальцем. Морра проследила за ним взглядом. Все ее мысли развеялись, в голове затих гадкий злорадный голосок. Под рукой Шарки на ране засветился тусклый, но с каждой секундой крепнущий синеватый огонь. Свечение лизало кожу Латерфольта, но не обжигало ее. Острые лучи рождались в ладони Шарки, которую она все сильнее вжимала в рану, и исчезали в ней.

Сиротки разволновались. Кирш как заведенный ходил вокруг, остальные возбужденно перешептывались. На лице Хроуста застыла слабая улыбка, пока он не отрываясь наблюдал за пламенем под рукой Шарки.

В лицо хинна бросилась кровь. Шарка, не прекращавшая ласкать и целовать его, наверное, даже не видела, что все это время происходило с ее рукой.

— Вилем! Не уходи, не уходи!

По телу егермейстера прошла судорога, и раскосые глаза распахнулись. Латерфольт сделал глубокий вдох, выдохнул, снова вздохнул — на сей раз судорожно и нервно, словно вспоминал, как дышать, — и прохрипел:

— Вот же… мразь…

Морра всхлипнула — один раз, второй, пока всхлипы не слились в протяжный вой. Голос Хроуста, визги Шарки, гром — ничто не могло сравниться с этим диким воплем. Она забилась на полу, впиваясь ногтями в плечи, в волосы, пока крик выходил из ее тела, не желая заканчиваться. Она не видела лиц, не знала, бросился ли к ней кто-то, чтобы заткнуть, и просто выла, пока вой не перешел в слабый плач.

Он не мог этого сделать!

Он не мог так с ней поступить!

Свортек…

— Успокойте ее! Дайте ей травяной настой! — прокричал Хроуст, когда Морра перестала выть. Лекарь подошел к девушке с флягой, Кирш схватил за локти. Хроуст сердито потер переносицу: кажется, его собственное терпение было на исходе. — Что с ней стряслось?

— Да просто она баба, — проворчал Кирш. — Бабам не место на поле боя! Ее всю дорогу подмывало удариться в слезы.

Латерфольт не без труда принял сидячее положение. Его дыхание по-прежнему было судорожным, взгляд блуждал, не в силах на чем-либо остановиться. Он не обращал внимания ни на Шарку, которая бережно поддерживала его спину, боясь, что он снова лишится сознания, ни на Хроуста; казалось, хинн все еще переживает отбушевавшую битву.

Хроуст обернулся к Шарке, встревоженно хмурясь:

— Он придет в себя?

— Я… я не знаю… — Шарка и сама задавала себе этот вопрос с тех пор, как до нее дошло: она открыла новую грань Дара, о которой не имела ни малейшего представления. Что, если это совсем не исцеление? — Я даже не знаю, как это вышло…

— Я в порядке, Ян, — сказал вдруг Латерфольт, ни на кого не глядя. — Просто… Не трогайте меня.

Он откинулся на спину. Шарка бросила вопросительный взгляд на Хроуста, но тот уже снова повернулся к Морре. Киршу удалось скрутить ее и влить в рот несколько глотков успокаивающего настоя. Теперь обессиленная Морра лишь всхлипывала и икала.

— Кажется, сегодня день Даров и кьенгаров, о которых мы ни сном ни духом не ведали! — Он обратился к Морре, но та по-прежнему смотрела сквозь него: — Почему ты не рассказала, что у Редриха есть еще кьенгары? Если, как ты говоришь, тебе плевать на короля…

— Их не было, — ответила баронесса. — Мархедор раньше не был кьенгаром.

Гетман скривился: объяснение его не убедило.

— А герцог Митровиц?

— Что герцог Митровиц?

— На него не подействовал Дар Шарки. Только поэтому он выжил. Значит, он кьенгар. Об этом ты тоже не знала?

Даже сквозь дурман настоя Морра выпучилась на Хроуста в недоумении.

— Ты же была его любовницей, это знает все королевство. Что, никогда не замечала, что он тоже кьенгар? И твой второй любовник тебе об этом не говорил?

— Он не… — Морра выглядела растерянной: даже она вряд ли сумела бы сыграть такое искреннее изумление.

Хроуст сощурился, но, наверное, решил, что раз Морра не готова расколоться, давить на нее нет смысла.

— Хорошо, к черту герцога! Тогда почему ты утаила, что у Свортека был Дар Исцеления? Ты хоть представляешь, какую ценность он имеет?

— Представляю ли я? — Морра визгливо захихикала. Шарка отвела взгляд, будто смотрела на что-то постыдное. Ей еще не приходилось видеть баронессу такой безумной.

— Я доверял тебе, Морра, хотя ты самый близкий Редриху человек из всех, кого я знаю, — продолжал Хроуст тоном беззлобным, даже не строгим, но полным разочарования. — Я подпустил тебя к Хранительнице. Я дал тебе шанс стать свободной гражданкой Тавора…

— Клянусь всем, что у меня есть, мой гетман, я не знала!

— Как же, ты не знала! — подал голос Латерфольт, снова усаживаясь. Взгляд его обрел твердость и уже не блуждал. Таким гневным, с оскалом на лице, перепачканным засохшей кровью, Шарка его еще не видела. — Не знала, что твой подкаблучник приперся сюда на своем чертовом грифоне в компании дружков из Гильдии! Не знала, что Свортек, твой хозяин, обладает самым ценным из Даров! Среди нас есть предатель, и будь я проклят, если это не ты!

Он встал, стиснув зубы от боли, и заковылял прочь из зала. Кирш кинулся было к нему, но стоило ему приблизиться, как Латерфольт хрипло закричал:

— Не трогать меня!

— Только не наделай глупостей, Латерф, — негромко сказал Хроуст ему в спину. Латерфольт даже не обернулся. Полуголый и окровавленный, он вышел из здания под проливной дождь.

Шарка растерянно сидела на одеяле, не зная, что делать. В голове от усталости все гудело, металось множество отрывистых видений, и, кажется, снова были какие-то воспоминания Свортека, но сил думать не было. Хроуст распорядился увести Морру; без ее плача в зале повисло зловещее молчание, нарушаемое лишь стуком дождя по крыше. Хроуст протянул Шарке руку:

— Шарка, дочка…

Она неуклюже поднялась, оказавшись на одном уровне с его глазом.

— Я еще никогда не встречал героя, подобного тебе.

Так же как в тот день, когда Хроуст и его войско вернулись в Тавор, он встал перед ней на колено и склонил голову. Сиротки последовали его примеру, вскинув в воздух согнутые пальцы, и негромко, но стройно проскандировали:

— Здар, Шарка!

От их голосов по телу Шарки пробежала дрожь. Все казалось далеким, словно происходило с кем-то другим. Хроуст поднялся.

— От лица всех нас, что не вышли бы живыми без твоего подвига, благодарю и преклоняюсь пред тобой. Ты — сердце свободной Бракадии! А теперь, умоляю, помоги моим Детям!

— Что?

Шарка не сразу поняла, что он намекает на Дар. Она еще не успела привыкнуть к мысли, что обладает не только разрушительной силой. Опустив голову, чтобы спрятаться от взгляда Хроуста, она уставилась на свои ладони, покрытые бурой пылью, — руки, которые сегодня отняли столько жизней, но могли спасти не меньше.

Наконец она кивнула, и Хроуст взял ее под локоть:

— Я буду с тобой и помогу, сколько требуется.

Они исцеляли раненых до самой ночи. Хроуст, как и обещал, всюду следовал за ней, приносил воду и еду и отвлекался лишь на сообщения и вопросы военачальников, которые перемещали военный лагерь в Козий Град. Оставшиеся в живых защитники крепости и местное население сдались без боя. Хотя штурм прошел не так, как планировали Сиротки, добиться своего им все же удалось: теперь Бракадия знала, что Ян Хроуст и его войско восстали из мертвых. В своей первой битве они сокрушили не кого-нибудь, а самого герцога Митровиц и вора, похитившего Дар! А чтобы все знали, что они — не кучка отщепенцев, последний настоящий кьенгар встал под их знамя.

Впрочем, до самого кьенгара — Шарки — это не доходило. От усталости у нее кружилась голова, от запаха крови мутило, от стонов раненых и умирающих звенело в ушах. Она ходила от тела к телу, прикладывая к ранам светящиеся ладони, и все лица перед ней сливались в единое лицо непокорной Бракадии: с выбитыми зубами и глазами, с переломанными скулами и носами, с волосами, вывалявшимися в пыли и грязи. Та часть Шарки, что отвечала за чувства, словно умерла, оставив ее в онемении. Еще семьдесят, еще пятьдесят, еще… Казалось, раненых не становится меньше, а к новому Дару еще предстояло привыкнуть. Великих чудес он не творил: отрубленные конечности не выращивал, кости сращивал неумело и даже раны сшивал долго и ненадежно.

Наконец Хроуст решил, что на сегодня достаточно, и привел ее в дом кастеляна, откуда самого управляющего замком уже перевели в темницу. Шарке отдали лучшие покои, в которых ее ждали горячая ванна, новая одежда и нагретая постель.

— Благодарю тебя, дочка, — Хроуст не уставал это повторять. Хотя гетман всех называл «сынками» и «дочками», выросшую без отца Шарку это странно волновало. Хроуст все не уходил, пристально всматриваясь в ее лицо, и наконец произнес: — Я знаю, что ты устала, но должен спросить. Ты действительно не хотела оставить герцога Рейнара в живых?

— Нет. — Она ждала этого вопроса весь день, читала его в лицах Сироток, чувствовала, что гнев егермейстера связан именно с ним, и поэтому ответила как можно тверже: — Я хотела разорвать его на части! Он ведь чуть не убил Вилема, и столько наших из-за него погибло…

— Конечно, — нетерпеливо ответил гетман, — но, может, вмешался Свортек?

Ее бесило, как часто Свортека упоминают, словно они одно целое.

— Не знаю, что во мне осталось от него. Но я хотела убить герцога, мой гетман! Я бросила на него все силы, но…

— Хорошо, хорошо, — Хроуст позволил себе по-отечески мягкую улыбку, но Шарку она не убедила.

— Мой гетман, клянусь, я старалась изо всех сил!

— У меня и в мыслях не было тебя винить. Скажу тебе по секрету, — Хроуст заговорщицки подмигнул, — все вышло даже лучше, чем я предполагал. Хорошо, что ты не убила его. Я даже не ожидал такого очередного подарка от богов…

Сил на то, чтобы раздумывать о его странных словах, у Шарки не осталось, и она лишь молча склонила голову. Хроуст пожелал ей спокойной ночи и захромал прочь. Но Шарка, дождавшись, пока его шаги стихнут, выскользнула из комнаты и отправилась во двор, где еще по пути заприметила одинокую фигуру.

Латерфольт все еще был там: лежал прямо в сырой после дождя траве, уставившись в небо. Он смыл с себя кровь, но даже не поменял одежды и набросил плащ прямо на голое тело. Страшный оскал, с которым он покинул здание ратуши, сменился на лице печалью — еще одним выражением, которое Шарке было незнакомо.

Впрочем, нет. С тем же выражением маленький Вилем качал на коленях мертвого отца, умоляя его проснуться… Когда Шарка подошла достаточно близко, Латерфольт лениво поднялся, словно заметил ее давно, но надеялся, что она решит его не трогать.

— Ты спасла меня сегодня. Благодарю тебя.

Латерфольт, как прежде Хроуст, встал на одно колено и склонил перед ней голову. Испуганная его тусклым голосом и холодной благодарностью, Шарка тоже присела, чтобы оказаться с ним на одном уровне:

— Вилем…

— Не называй меня так.

Она осеклась, поднялась и отвела взгляд. Резкость его тона ранила ее, кажется, сильнее, чем ружья утром. В глазах защипало, и Шарка развернулась, чтобы уйти, но Латерфольт схватил ее за локоть и заставил посмотреть себе в лицо — осунувшееся, обрамленное сбившимися в колтуны волосами.

— Прости меня! Я просто… я… — бормотал он, жуя губы и не находя слов, за которыми обычно в карман не лез. — Потерпел полный провал! Я слишком привык к миру. Поставил тебя под угрозу. Потерял своих людей… Ничтожество…

— Вилем…

— Не называй меня так!

Крик повис над пустынным двором; дежурившие на стенах Сиротки обернулись к ним. Шарка отпрянула, а Латерфольт закрыл лицо ладонями и, шатаясь, отошел.

— Прости, я не могу сейчас, — услышала она его невнятное бормотание. — Я ничего не могу…

Он не пришел ночью, не появился утром, и в течение следующего дня никто его не видел. Хроуст, который снова отправился с Шаркой помогать раненым, заверил ее, что Латерфольту нужно время, но в его голосе прозвучало сильное недовольство.

— Он потерял многих своих людей, — робко возразила Шарка, когда они подходили к зданию ратуши, которое теперь служило госпиталем.

— Так случалось и раньше. Сейчас он нужен мне и тебе живым. — Хроуст помолчал, пока раненые приветствовали его и Шарку боевыми кличами. — Если Латерфольту нужно время, я готов его дать. Но только потому, что он это он!

Ночь не принесла Шарке облегчения. Она быстро провалилась в сон, но там ее преследовали призраки битвы. Кроме солдат, захлебывающихся предсмертными воплями, была там и Тальда, чьи останки Дар и Трофей разметали по плацу. Затем Шарка снова смотрела, как наступают на нее кьенгары-воры, изуродованные Даром чудовища, о которых она раньше ни сном ни духом не ведала, хотя Морра их упоминала… А что до самой Морры, то ее плач, словно она тоже потеряла в бою кого-то из близких, до сих пор звенел в ушах Шарки. Кирш рассказал, что при виде убитого Мархедора обычно хладнокровная баронесса начала вести себя странно. То, как Шарка обнаружила новый Дар и исцелила им Латерфольта, добило Морру окончательно. Но почему?

Множество вопросов терзали усталый разум Шарки, пока она лечила все новые раны, пропуская мимо ушей приветствия и восхваления солдат. Тут очень кстати пришелся Хроуст: он как настоящий отец без устали утешал, разделял скорбь и гнев и уверял, что грифонам воздастся. «Это только начало, — говорил он, — они еще пожалеют!»

— Шарка! — позвали ее знакомым голосом, пока она держала руки над пулевым ранением на ноге солдата. Подняв голову, Шарка увидела яркие синие глаза.

— Фубар! — она улыбнулась впервые за два дня. — Я думала, ты погиб! Исчез ни с того ни с сего!

— Они меня подстрелили, сволочи.

А еще выбили несколько зубов, рассекли бровь и ударом содрали с щеки кожу до самого мяса… И все же ему повезло больше, чем многим другим.

— Прости, что не смог тебе помочь.

— Ты — тот самый Фубар, которого баронесса привезла из Тхоршицы? — перебил Хроуст, рассматривая мечника.

— Да, — Фубар стыдливо спрятал глаза, как всегда, когда кто-то из таворцев напоминал о его истории. — Но я готов и дальше доказывать свою верность Сироткам, мой гетман!

— Ты легко отделался. Пусть боги будут милосердны к тебе и далее.

Фубар отдал честь сердцем.

— Скажите, — спросил он, запинаясь от волнения и не поднимая головы, — этот человек, который едва не убил Латерфольта… Грифоний всадник… Он мертв?

Шарка вопросительно посмотрела на Хроуста. Тот подергал себя за ус, раздумывая. Солдаты вокруг и свита Хроуста тоже навострили уши.

— Нет, не мертв, — ответил наконец гетман. — Он ожидает суда, который определит его судьбу. Впрочем, у нее не очень много вариантов.

Под рукой Шарки Фубар нервно дернулся, шипя от боли, пока Дар сшивал его плоть.

— Надеюсь, вы… выберете ему… достойное наказание! — процедил он сквозь выбитые зубы, и Сиротки одобрительно закивали.