Глаз Дракона. Хранитель

Мария Вислогузова

Всё не случается в один миг, хотя… Магический мир врывается в жизни двоих за мгновение и так же быстро разрушает спокойствие. Девочка, которая находит в траве крохотный голыш, оказывается центром внимания тьмы и света. Мальчик, кто только научился радоваться, теряет всё: семью, друзей, имя, часть души… Её назвали Хранителем и отобрали право быть ребёнком. Он назвался получеловеком и запретил себе существовать. На обоих началась охота. Есть ли у них шанс выжить в новой реальности?

ГЛАВА 3 Подруги-близнецы и загадочный толкователь снов

«Дорогой Лукас ван Фан, положение затруднительное… Я беру на себя всю ответственность за Тимофея Стефенсона (неконтролируемый lupinotuum pectinem). Прошу, скажи, где оно? Совет ни за что не одобрит. Тимати сможет, я не видела прежде более достойного кандидата. Если он не сумеет, ты знаешь, что сулит ему наш договор с оборотнями. Мальчик укрыт в моём замке. Долго их это не сдержит, прошу, скажи где?»

Из письма Оливии Харингхтон к Лукасу ФрансХристиану ГеоргОганесу Николасу Леонарду ван Фану

Таня резко села на кровати. Она с облегчением осознала, что находится в своей комнате, и опустилась обратно на подушку.

«Сон? — удивилась девочка, — Неужели, сон?»

Таня помнила его во всех деталях: и как увидела мальчика со светящимися глазами, и как обожглась о камень, и жуткую скрипящую лестницу, чьё-то гадкое шипение, загадочный чёрный шкаф. Такое с ней происходило впервые, не отпускало ощущение, что она действительно видела и ощущала всё это. Её тело ещё не забыло неприятное чувство дрожи от ужаса. Чудно́ оказалось увидеть настолько правдоподобный сон. И она ясно осознавала, каким в действительности выдался вчерашний день. Помнила рыжеволосого мальчика, с которым столкнулась на первом этаже, уходя домой. Заурядный путь через парк, возвращение домой и привычные для этого времени года дела.

Сон чувствовался таким реалистичным, что без препятствий смешивался с действительностью. И Тане казалось, что у рыжего мальчика вполне могли светиться глаза, а она — зачем-то, зайти в подсобку с картами. Единственное, в чем точно была уверена девочка — то, с чего всё началось: камень. Она подошла к шкафу, достала штаны, какие вчера носила и… в их кармане взаправду лежал маленький камешек. Обычный голыш — ни тёплый, ни светящийся. Таня покрутила его в руках и вскользь ощутила шероховатую линию на его гладкой поверхности. Она поднесла камень к лицу — поняла, что это — тонкий вертикальный скол. Вытянула руку с тем: с такого ракурса камень походил на глаз змеи, или ящерицы, или кошки.

«Как на том медальоне и в книге, — подумала девочка, вспоминая выцарапанный рисунок на украшении, к какому камень хотел приблизиться. — А если это был не сон? Нужно сегодня проверить: есть ли в самом деле тот кабинет…»

«Оставь меня…» — Таня уронила камень в полку с её вещами, из которой и достала его: она не ожидала, что ещё раз сможет услышать этот голос.

Всё это происходило в реальности? Он умеет говорить? Камень?

«Почему?» — спросила она.

Такой разговор ей не нравился. Ощущение, что она спит до сих пор, не покидало.

Камень молчал. Таня осторожно, словно тот был живым и мог выпрыгнуть оттуда к ней в руки, задвинула полку на место. И, не поворачиваясь к ней спиной, медленно отошла обратно к кровати. Что теперь делать? Это воображение? Сон? Чья-то шутка? Могла ли она с этим что-то сделать? Девочка залезла на кровать с ногами и замерла, боясь приближаться к шкафу, а значит — выходить из комнаты, потому что тот стоял рядом со входной дверью. Оставалось надеяться, что кто-нибудь из родителей, или Даша, с которой она должна была пойти вместе в школу, зайдёт в комнату и поможет ей выбраться. Тане и хотелось подтверждения того, что с ней всё в порядке и камень действительно разговаривает. И очень не хотелось провоцировать его на разговор, ведь, если он может говорить, значит, он умеет и нечто большее?

Девочка вдруг ясно увидела череду образов, которые, не видела, а именно ощущала в момент их первой связи. Он представился самой искренней и доброй, но коварной и угрожающей улыбкой. Что-то крепко связывало этот камень с ней. Казалось, у неё внутри хранился достаточно острый нож, чтобы раз и навсегда разрезать цепи, сковавшие их. Этот нож был мельчайшим желанием, коротким взглядом, жестоким словом. Лишить себя саму этой части? Могла ли она так поступить? Уничтожить крохотную долю бытия, ничтожную, зато такую родную. Таня, ей казалось, смутно помнила, заранее знала, этот образ. Этот голос, все его намерения, желания и страхи. Мог ли этот камешек уничтожить её своими страхами? Задушить своими намерениями? Отобрать жизнь желаниями? Нет. Девочка твёрдо знала, что такой нож есть только у неё. Что единственный, кто может всё спасти или разрушить — это она. Что Он не раз возвращался к ней, после каждого жестоко поступка. Что она успела когда-то далеко не в этом мире и даже не в этой жизни причинить ему так много зла и боли, которые, тем не менее, оставив след на его образе, никак не изменили его нутро. Так и оставив Таню вершителем, а его — жертвой её ножа.

«Потому что так надо…» — вдруг ответил голос, прервав поток мыслей, развеяв какую-то древнюю память и вобрав её обратно в себя. Таня снова вернулась к реальности, и снова всё это показалось глупым сном.

— Хватит тратить на это время! — выкрикнула девочка, поднимаясь. Она решительно направилась к шкафу, распахнула его и оказалась лицом к лицу с камнем, который своими руками подобрала совсем недавно. — Бред какой-то… — полушепотом произнесла Таня, беря его в руку.

Вес голыша, казалось, увеличился; его полупрозрачная натура хранила в себе тысячи секретов и невиданную силу, род которой был незнаком девочке, хотя тоже казался родным.

— Не спишь уже? — спросил, входя в комнату, отец Тани. — Ну и хорошо, я как раз шёл тебя будить. Завтрак готов.

Девочка, не заметив, как тот постучал, услышала его вопрос и быстро сжала руку в стремлении спрятать (неужели защитить?) камень. Она еле заметно покачала головой. Каким же образом ему удавалась так на неё влиять? И почему она хотела к нему прислушаться?

— Скоро буду, — ответила Таня, улыбнувшись.

Девочка решилась: сегодня обязательно проверит, есть ли в школе та самая комната, куда она во сне попала. И, если есть, будет понятно — всё, что случилось там, было отнюдь не сном.

Поспешно собравшись и сунув камень в ящик письменного стола, уступив голосу, Таня вышла на завтрак. Девочка верила: в этот день она разоблачит его.

***

— Пап! Папа! Ты не представляешь, какой мне приснился сон, — наполовину проснувшись, прокричал Тим. — Я стал оборотнем, убил тебя и обрезал волосы, ужас! Представляешь, я там так много учился сражаться, и девочка, Саша, очень милая, помогала мне осваиваться в магической школе! И ещё там были летающий замок, и две сумасшедшие тетки, и вампир в зеркале! Пап! — позвал ещё раз Тим и открыл глаза.

От увиденного они широко распахнулись; сон отскочил, испуганным зайцем. Комната, где он очнулся, была чужой, ни капли не знакомой ему. Мальчик оказался в закрытом пространстве, ограниченном невысокими синими стенами. Только одно маленькое окно подтверждало приход утра. Страх перехватывал дыхание, мальчик старался бороться с этим, медленно и глубоко вдыхая и выдыхая воздух раз за разом. Нельзя кричать, нельзя шуметь — пока нельзя. Первым делом Тим прильнул к оконному стеклу. Он разглядел за ним какие-то незнакомые высотки, загораживающие основную массу света. В полумраке этого помещения парень не мог понять, что случилось, как он оказался здесь? В каком-то далёком от его дома районе или, может, в другом городе. Тим, стоя у окна, оценивал обстановку. Никаких препятствий для его передвижения, по крайней мере явных, не было, сама обстановка казалась жилой: бельё на постели выглядело безукоризненно выглаженным, на письменном столе аккуратно ждала хозяина стопка школьных учебников для шестого класса, пачка тетрадей и чей-то пенал. Книжный шкаф, стоявший вплотную к стене, упираясь в подножье кровати, меньше всего заинтересовал мальчика в складывавшейся ситуации. На тумбочке, что бросилось в глаза, кто-то оставил очки, какие Тим почти не снимал на острове, из своего сна. У кровати валялись комнатные тапочки его размера, словно сам парень прошлой ночью скинул их и оставил так, не поправив. Тёмно-синий шкаф привлёк внимание Тима: он был закрыт — внутренности оставались загадкой. В зеркале на его дверце отражался сам мальчик в синей, чуть большеватой, пижаме. Взгляд его метался по комнате, пока не задержался на себе. Казалось, он сильно похудел, как после долгой болезни. Тим взялся за голову, не веря отражению, в ушах зашумело, дышать нормально больше не получалось. Он с ужасом дрожащими руками схватился сначала за горло, скорчившись в беззвучном крике, и, не желая верить в происходящее, ощупывал свои, теперь короткие, волосы. Пальцы хватались за концы рыжих прядей и тянули вверх, словно так могли вернуть им прежнюю длину. Почему? Кто их срезал? Как он посмел? За что?

Мальчик, держа ладонь на горле, будто так мог помочь себе дышать, ещё раз в отчаянии глянул в окно, нет, там слишком высоко, выбраться так не выйдет. К разочарованию парня, окно отрывалось как по маслу, зато на улице — ни одного человека, что мог бы прийти к нему на помощь. Кричать снова Тим не решился: так получилось бы проверить, нет ли кого в соседних квартирах, и так он и привлёк бы к себе внимание кого-то, кто кроме него находился в этой квартире. Мальчик, насколько мог тихо, приблизился к шкафу, пытаясь не смотреть на себя: горько было осознавать, что его волос, которые он не стриг с самого раннего возраста, теперь нет. Что кто-то без сердца лишил его их, единственного, заставшего при жизни…, единственного, что уже было, при их первой и последней встрече. Не верилось. Не принималось сознанием.

Внутри шкафа не оказалось ничего полезного. Да, там нашлась одежда, много одежды, сшитой как под него. Тим быстро надел первое, что попало под руку, обулся, заметив в коробках на нижней полке подходящую по размеру обувь, на случай, если ему удастся выбраться на улицу. Мутное отражение в стекле книжного шкафа напоминало об утрате. Парень на секунду повернулся к комнате. Нет, никаких средств связи тут не было. Ничего, что можно было бы использовать как оружие тоже.

Единственный путь к выходу был где-то за дверью, перед которой оказался Тим. Моля её не оказаться запертой мальчик надавил на ручку. Главное сейчас — минуя хозяина дома, оказаться на улице, а там, на свободе, он в любом случае как-нибудь сумеет отыскать свой дом. Хоть бы только с его отцом было всё в порядке, остальное его не волновало. К удивлению, дверь поддалась. Мальчик, приоткрыв её, выглянул наружу. Там никого не оказалось, зато путь, который ему требовалось проделать, стал больше в несколько раз: в реальности квартира была внушительных размеров, разительно отличавшихся от тех, что он рисовал в своей голове.

Узкий коридор, плотно забитый дверьми самых причудливых форм, цветов и размеров, стал следующей локацией его «тюрьмы». Причём, те жались так близко друг к другу, что комнаты, прятавшиеся за ними, должно быть, были у́же той, где очутился Тим, как минимум в половину. Один конец коридора заканчивался тупиком, второй, ближний к парню, венчался заветной дверью в подъезд. Только вот на этом относительно коротком прямом пути к спасению мальчика подстерегало самое огромное и явное препятствие: дверей через пять развёртывалось неограниченное стеной пространство, где находился некто, либо занимающий такое же положение, как парень, либо заключивший его здесь. Оставалось лишь рискнуть.

— Чего крадёшься? — спросил взрослый женский голос, звучавший ласково, без злости или угрозы, интересуясь этим так добродушно, будто Тим и владелец этого голоса были старыми товарищами.

«Не повезло», — подумал Тим.

— Заходи скорее, будь как дома, не стесняйся, — предложил голос.

Не понимая, почему ему это говорят, Тим не придумал ничего лучше, чем, сделав уверенный вид, попытаться ускользнуть от женщины, на мгновение зайдя на кухню (он определил, что это именно кухня, увидев несколько кухонных тумбочек и холодильник), и сразу же рванувшись к двери. Приток адреналина сейчас помог бы это осуществить. Только плану не суждено было сбыться: придав лицу уверенности, мальчик твёрдым шагом сделал несколько недостающих шагов к кухне, а, как только заметил, кто там находится, растерял всю решимость:

— Вы?!

Женщина широко улыбнулась ему:

— Да, я, — ответила она спокойно, повернувшись к нему.

Вафельным полотенцем, что держала в мокрых руках, та, не отрываясь от занятия, насухо вытирала большую стеклянную миску. Её изумрудные глаза сверкнули неподдельной радостью, когда она увидела Тима.

— Вы?? Та самая женщина из моего сна?

Тим тронул рукой голову, проверяя, короткие ли у него ещё волосы. Мир перед глазами начал темнеть, а в ушах появился еле заметный шум, становившийся громче и громче. Его волосы короткие, прямо как во сне, где он их собственноручно подстриг после того, как убил своего отца… Неужели всё, что он видел — не сон, неужели, он — убийца?..

— Какого сна? Расскажешь? — полюбопытствовала женщина из сна, не замечая, как Тим сделал несколько коротких шагов к стене, ища дополнительную опору.

Ноги отказывались держать такого его, тело противилось хранить в себе душу чудовища.

— Я ещё сплю? — спросил Тим ослабевшим голосом.

Он дрожал и плохо слышал сам себя. Его сознание, казалось, наблюдало за всем этим откуда-то издали. Мир исказился, давил на него, пытаясь вытеснить из себя. А все предметы наоборот отъезжали, стыдясь находиться рядом. — Где мой отец? — пытался узнать мальчик, чтобы опровергнуть собственное жестокое предположение. Он хотел выбраться из ямы, выраставшей под его ногами, тянулся к верху, а оттуда его уже забрасывали землёй.

— Тим, он…

— Откуда вы знаете моё имя, что я здесь делаю?! — парень не получал ответа ни на один свой вопрос. Он был оставлен в земле, похоронен заживо собственными руками.

Только после этих вопросов и того, как Тим, внимая мышечной памяти, начал пытаться разорвать несуществующими сейчас когтями свою грудь, Лидия Владимировна, оказавшаяся той самой женщиной из сна, сообразила, что происходит с мальчиком:

— Сночары… — прошептала директриса. Она оперативно избавилась от мешающих рукам вещей и, подбегая к опустившемуся на колени мальчику, со знанием дела, размышляя вслух, объявила: — Надо найти бабочку.

Она опустилась на пол рядом и, пока Силой пробиралась к себе в кабинет, где держала несколько нужных экземпляров, схватила Тима за руки, с трудом удерживая их на месте, чтобы он не причинил себе вреда. Лидия с печалью смотрела на лицо мальчика, понимая, что эта бабочка сейчас сделает и о каких событиях вернёт память. На секунду она засомневалась: стоит ли давать ему пережить это ещё раз? Нужно ли Тиму знать, что́ его вынудили сделать? Можно ли дать этому ребёнку испытать ту адскую судьбу во второй раз? Как ей досадно было принимать, что она не властна решать это. Как злилась она на Глаз — а Лидия была уверена, что это он устроил для того, чтобы защитить свою новую Хранительницу — это он виноват в том, что мальчик во второй раз должен будет хлебнуть целую пригоршню мерзких мучительных образов, которые подарило ему насильственное проклятье его души.

Появившаяся бабочка состояла исключительно из голубого света. Она взмахивала своими крылышками, искря, кружа перед лицом мальчика, чтобы разрушить чары. Лидия держала на руках его обмякшее тело и плакала: ему вновь виделись все события, произошедшие с того дня, когда Тим стал причастен к миру магии и Силы. Крылатое создание осы́пало красные волосы парня синими огоньками, оставило на его щеках два холодных прощальных поцелуя и, сев на его нос, растворилось, пытаясь заглушить боль снизошедших воспоминаний. Искры впитались в мальчика, заспешили в его сущность и завершили дело, ради которого погибла бабочка, отдавшая себя для снятия чар. По щеке Тима заскользила светящаяся голубым слеза, позволившая ему вернуться во внешний мир из мира своего сознания.

Мальчик дернулся и открыл глаза. Увидев перед собой Лидию, у которой он теперь жил, поклявшись отыскать и защитить нового Хранителя, не смог сдержаться от слёз, которые, приведя с собой плотный ком в горле, не позволили ему выразить того, что он хотел:

— Я… Я… Это ложь… Я… — пытался вымолвить хоть что-то он. Слова застревали внутри, не желая вылезать из него наружу. — Лидия Владимировна, я…

— Тсс, — протянула Лидия, пытаясь показать, что она всё понимает. — Тихо, — произнесла она шёпотом. — Тим, ничего страшного, не пытайся оправдать себя, всё в порядке, извини меня, я должна была почувствовать эту волну чар. Прости, — повторила она, помогая ему сесть и смотря, как внутри него снова зарождается решимость.

Он был так не похож на неё, он был таким сильным.

С благодарностью кивнув, показывая, что ему лучше, Тим, опустив голову, на несколько секунд замер, а потом рывком поднялся.

— Простите, — сказал он директрисе, — пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, — он не хотел и не собирался признавать Лидию Владимировну виновной в случившемся, принимая её «прости». — На несколько минут мне показалось, что он жив, — голос Тима охрип. — Что мой отец жив, и я… — мальчик запнулся. Даже сейчас, когда он поклялся жить и приносить миру пользу в его честь, ему было слишком сложно говорить об этом.

Лидия порывисто обняла Тима так крепко, как никогда и никого не обнимала. Этот маленький волевой мальчик, потрясающий своим усердием, нуждался в поддержке больше, нежели самое слабое в мирах существо. Заслуживал этого.

— Извините, — отстранился Тим, не выдержав такого трогательного понимания; он был благодарен за то, что она не отвергала его извинения. — Я переоденусь и выйду к завтраку, — пообещал мальчик, удаляясь в свою новую комнату.

— Что это было? — за завтраком спросил Тим, ненадолго возвращаясь к теме утреннего происшествия. — Я имею в виду почему?.. — ему хотелось узнать, чем было вызвано такое внезапное изменение его памяти.

Оказаться на несколько минут снова обычным человеком, не подозревающим о магии и не потерявшим всё то, чего он лишился, было прекрасно. Переживать снова всё то, что он сделал, ещё раз — невыносимо.

— Это сночары, Тим. Их накладывают, если хотят, чтобы человек забыл о Силе во всех её проявлениях в своей жизни. Они, как бы покрывают все такие события особой пеленой, смешивая их со сном, и позволяя голове самой достроить жизнь такой, какой её, вероятнее всего, увидело бы существо, чью жизнь измяли Силой. Правда, сночары очень ненадёжны: их можно с легкостью снять с немагического существа, а на искусных носителей Силы, меня, например, они не могут оказать воздействия, — пояснила Лидия Владимировна, украдкой следя за эмоциями мальчика. Она пыталась тщательно подбирать слова, чтобы не задеть его. — Хотя, если бы сночары наложило не живое существо, а артефакт или…

— Почему вы называете это чарами? — спросил Тим, пытаясь по привычке из-за волнения поправить свои длинные волосы, и, конечно же, не найдя их, со смущением опустил руку на стол. — Разве это — не тёмная магия?

— Хороший вопрос, Тим, — постаралась ободрительно улыбнуться Лидия. Они разговаривали на тему, которая как раз входила в её специальность — противоядие от сночар. Поэтому она постаралась сфокусировать внимание на этом, пропустив неловкий жест Тима мимо глаз. — Эта магия тёмная, да, но она используется для благих целей (не всегда правда), поэтому и считается чарами. Вот представь, в твоей жизни произошли ужасающие события из-за Силы… — Лидия в испуге замолчала. В его жизни не сложно было собрать дюжину таких событий. Она стушевалась, заметив, как мальчик на мгновение скривился: — То есть… я не хотела сказать такое, извини…

— Ничего, — произнёс Тим доброжелательно, а про себя подумал:

«Успокойся. Тебе нужно сдержаннее реагировать на разговоры о прошлом».

— Хорошо, я продолжу… Если сночарами пользуется кто-то, имеющий достаточно сильный артефакт или амулет, если этот артефакт или амулет разумный, чтобы самому использовать такую магию… Если это Глаз, мне кажется, это он, то нас с тобой задело одной из крайних волн. В эпицентре даже я не вспомнила бы себя. Думаю, новый Хранитель не будет и подозревать о своей необычной находке, пусть сам Он рассказал ей что-либо. Как можно дольше камень будет стараться не выдавать себя. Зато, как говориться: нет худа без добра: у нас есть первая зацепка. Как можно осторожнее ты должен разузнать у девочек, чьи кандидатуры мы выбрали, не видели ли они волшебных снов, — подумав, она осторожно добавила: — или кошмаров.

— Да, я понял.

***

— Алло, да, сейчас выйду, — ответила Таня в трубку, обув только одну туфлю, и, отключившись, крикнула родителям: — Мам, пап! Я побежала, меня Дашка заждалась.

— Хорошего дня! — отозвались они разом.

Таня вздохнула, оставлять камень, правда, не было ошибкой? Не в смысле не брать с собой, вообще хранить его дома?

Таня сбежала по лестнице с четвёртого этажа, ей хотелось возместить духовное возбуждение движением. Это помогло немного отвлечься от внутренних сомнений. На улице, около подъезда, ждала Даша, девочка порой слишком похожая на неё, её лучшая подруга. Не в стиле Тани задерживаться и опаздывать, ей по душе приходить заранее и ждать остальных, чем становиться причиной подобных казусов.

Объяснять незнакомым людям, что они не сёстры — самое бесплодное занятием на свете: им никогда и никто не верил. Девочки не раз, опуская формальности, представлялись родными, беря себе фамилию Тани: Светлячковы. Они не только выглядели почти идентичными, их вкусы на музыку, книги, одежду и многое другое совпадали. Мнения, конечно, почти всегда расходились, зато одновременно запеть одно и то же, синхронно отвечать, одеться, не договариваясь, почти вещь в вещь — обычное дело. Сегодня, правда, эта синхронность оказалась нарушена. Дашины волосы были заплетены в две косы, Таня думала сделать их тоже вчера, но после сегодняшней встряски нашла силы лишь кое-как завязать себе хвост, подруга надела штаны, а она, по понятным причинам, не осмелилась их трогать и взяла юбку. Тем не менее, верх их совпадал, и они в один голос произнесли:

— Привет!

Смеясь и обнимаясь, они обе подытожили:

— Как обычно.

Девочки направились в школу, обсуждая два прошедших месяца лета, когда они почти не виделись. Со дня их встречи большую часть времени говорила одна Даша, а Таня внимала каждому её слово, не упуская возможности уличить в приукрашивании. Даша не признавала свои выдумки приукрашиванием и плела лапшу от души, самую вкусную и красивую, с такой и на ушах не стыдно было ходить. И Таня с гордостью не снимала её, не пытаясь оспорить существование этой воображаемой лапши. Видя, однако, что подруга слишком активно подыгрывает ей, Даша решила узнать, как та проводила свои «не красочные без неё» будни:

— А как твоё лето? Ты что, отмалчиваешься?

Да, они каждый день разговаривали летом, переписывались и, казалось, должны были знать всё о том, как и что случалось чуть ли не до того, как это должно было произойти. Как это бывало, порой вспоминать о том, что приключилось всего пару часов назад — оказывалось нерешаемой задачей. К тому же, живое общение с его непередаваемыми эмоциями всегда оставляло за собой приоритет. Кто не захочет повторить историю, которую все уже слышали, когда есть подходящий случай поведать её снова?

— Я? — переспросила Таня. Ей не хотелось отвечать на эти вопросы. Она и сама не понимала, что пошло не так в это лето и когда в первый раз начались неудачи.

— А что, я что ли? — поинтересовалась Даша, наигранно сердито уперев руки в боки.

Из неё выходила плохая актриса, почему подруги захохотали. Смех не длился долго, Таню тяготил её ответ, он был таким же неважным, как и лето, о котором и вспоминать не хотелось. Единственное, что привнесло туда приятных ощущений, Некто, оказавшийся всего лишь камнем. Хотя, не всего лишь камнем — очень пугающим, непонятным, странным камнем или, лучше было сказать — её разыгравшимся воображением? В любом случае, упоминать этого не хотелось. Может, сон всё ещё продолжался? Может, всё ей почудилось? Может?

— Я дома сидела… — призналась Таня. — Вы все разъехались, а моих завалили работой, — она махнула рукой. Хотелось бы ей всё это изменить; лето прошло, упустила она свой шанс. — Там какая-то накладка вышла, все планы на отпуск отменились, ты знаешь. Пару недель лило как из ведра, эти дожди, я так устала от них, не хочу и думать о том, что их сезон снова придёт. Хоть в середине августа и началась хорошая погода, никто так и не вернулся. Ты была у бабушки, девочки — кто где. В наш, пропитанный скукой город, никто не заглянул. А что я одна? Гуляла через раз. Та́йга не дала бы мне впасть в уныние, но… ты знаешь, почти год прошёл. Не хочу другую собаку.

Даша сжала её руку:

— Что ты не написала мне? Я бы приехала, родители запросто пустили бы меня!

Таня улыбнулась глядя в её горящие карие глаза, они — одно из немногих отличий: Танины были серыми.

— Поэтому и не говорила, — пожала плечами девочка, показывая насколько это элементарно. — Ты бы приехала, а я бы не простила себе того, что испортила и тебе лето.

— Дура́чка, — по доброму исковеркала обзывательство Даша, — Ты бы не испортила мне лето, знаешь, как я скучала? — она остановилась и обняла подругу, на ухо ей сказав, кривляя голос: — Ещё и писала всё время: «Всё хорошо», «Гуляю», эх ты!

Таня засмеялась, вот такой была её выдумщица подруга: и в огонь, и в воду, и на край света — куда угодно ради неё.

— Стой, а как же Аня и Катя? — спросила Даша, недоумевая: — они должны были приехать. У них же мама преподаёт.

— Их мама приехала, а они остались. Зачем им сюда? Тут не погуляешь: лужи по щиколотку. Брр, — Таня продемонстрировала, как было зябко, вызвав этим смех подруги. — Снилось что-нибудь интересное? — спросила Таня, переводя тему.

Ей хотелось поделиться с кем-то своим сумасшедшим сном. Даша — подходящая для этого кандидатура: она яростно любила всё непонятное и магическое. Причём, чем непонятнее, тем ближе это, по её меркам, к настоящему приключению.

— Нет, — покопавшись в памяти, сказала она с досадой, — а тебе?

Подруга надвинулась на Таню, предвкушая интересную историю: та никогда сама не начинала подобные разговоры, если ей нечего было рассказать чего-то стоящего. Девочка только этого момента и ждала, поэтому красочно описала всё, что хранилось в голове, умолчав, пожалуй, только о событиях сегодняшнего утра.

— Только не рассказывай никому, ладно? — закончила Таня, когда они заходили на территорию школы.

— Хорошо… — пообещала та. — Ах, вот бы увидеть этого мальчика со светящимися глазами, — мечтательно произнесла Даша, закружившись с невидимым партнёром в прекрасном танце и невинно хлопая ресницами.

— Даша! — окликнула Таня подругу, припоминая, что та не должна говорить об этом.

— Да, всё-всё, сдаюсь, — сказала Даша, подняв руки вверх в знак покорности.

Ещё с самого утра подруги услышали новость: загадочный новенький из шестого-А может толковать сны!

Было ли это ещё одним поводом не лучшим образом относиться к параллели? Определённо. Снова будут полгода хвастаться из-за ничего! Их задиры запросто могли заставить ненавидеть себя всего за несколько минут.

Это было так нечестно! В А-классе и так числилось двадцать человек, как и в В, этого мальчика должны были зачислить в их, Б-класс. Более того, Тимур во втором классе учился именно у них! Перевёлся, конечно, тоже примерно из-за этого. (Там случилась какая-то туманная история, в которой никто так и не стал разбираться. Говорили, что мальчик был родственником бывшего директора, отношениям семей которых сложно было позавидовать. Из-за какого-то странного скандала семье Тимура пришлось переехать, а директора сменили, Таня, правда, никак не могла припомнить на кого, это не имело большого значения. Главное — почему он не вернулся к ним? По слухам, он был достаточно приличным мальчиком, а значит — А-класс его не достоин.)

Каждую перемену целая толпа собиралась у класса загадочного толкователя. Оставалось радоваться только тому, что они учились на втором этаже, а хвастуны на третьем. А там толкались все: от детей из первого, до тех, кто учился в одиннадцатом. Каждый хотел увидеть мальчика, слухи о котором разлетелись по всей школе меньше чем за перемену, и, если получится, спросить у него и о своём сне, что сделать было непросто: слишком длинная очередь выстроилась там давно. Конечно, немало среди заинтересованных в зрелище находилось и тех, кому было просто нечем заняться или очень хотелось развлечь себя хоть чем-нибудь в этих начавшихся нелёгких школьных буднях. Даже половина Б-класса, несмотря на вражду, с раннего утра влилась в толпу.

Даша тоже, было, хотела пойти туда, и, как назло, забыла все сны, которые когда-либо видела. В расстроенных чувствах она ушла послушать толкования для других. Бесспорно, и Таню хотела увлечь с собой, та наотрез отказалась, ссылаясь на то, что будет повторять литературу.

Так легко отделавшись от подруги, девочка решила всё-таки сходить в загадочную комнату и поискать дверь в стене. Вдруг, окажется, что это — не сон вовсе?

Быстро спустившись на первый этаж, девочка огляделась — никого. Кто из душного здания ушёл на время перемены на улицу, кто на третьем этаже веселился у новой знаменитости, кто остался в классе, не веря в бредни о толкователе и своим терпением заслужив себе глоток свежего воздуха в пустом помещении — все занимались своими делами, не обращая внимания на тёмноволосую девочку, пришедшую на зелёный этаж. Изначально он назывался так из-за зелёных обоев, занимавших собой все стены длинного коридора и нескольких рекреаций, оставляя только холл, столовую и спортзал свободными от его владений. Пару лет назад их, конечно, заменили, «кличка» же закрепилась за этим местом, а после, чтобы он не только так звался, а и соответствовал заявленному статусу, на нём один из пустующих долгое время кабинетов заняли небольшой оранжереей.

«Может, от подколов о нашем «невыдающемся» классе не отвертеться, зато из-за этого лжетолкователя никто не увидит, чем я здесь занимаюсь»», — подумала она.

И начала искать кабинет для карт, по очерёдности открывая все двери (кроме ведущих в классы, в которых она была уверена) на первом этаже. Из головы вылетело, какой именно был ей нужен и где он спрятался. Полагаться в поисках на сны значило мучиться со множеством вопросов, на которые ни у кого в мире не имелось ответа.

«Странно, — говорила Таня сама с собой. — Четыре года училась на этом этаже и не знаю, где тут эта комната…»

Разнообразные подсобные кабинеты, давно пустующие классы и две раздевалки — вот куда ей удалось заглянуть. Что привлекло внимание девочки, так это три запертых двери. Наверняка за одной из них скрывался кабинет, в котором нуждалась Таня. Девочка остановилась в задумчивости, уйдя из мира в свои мысли. Как достать ключи? Сможет ли она это сделать? Мимо неё пробегали стайки младшеклассников: скоро будет звонок.

— Здравствуйте, — донеслось до девочки, когда она каким-то образом оказалась около второго класса. Когда Таня уходила в свои мысли, ей становилось сложно ориентироваться в пространстве и соображать о внешнем мире. Она обернулась. Перед ней остановилась женщина лет двадцати пяти. Таня, войдя обратно в себя (в прямом смысле этого выражения), удивилась ей. Не потому, что женщина поздоровалась с ней без особого повода, а потому, что видела девочка её в первый раз. Внешность той пусть и не была нестандартной до ужаса, но не могла не запомниться тем, что ярко выделялась на фоне остальных. Её ярко-рыжие волосы, отливающие красным на свету, собранные в аккуратный пучок, насколько это позволяла их жёсткая волнистая структура, её изумрудно-чёрные глаза, которые, казалось, сияют лучше любых драгоценностей, глубокие скулы — не могли не произвести впечатления. — Ждёшь кого-то?

— Э-э, — протянула Таня, не ожидавшая встречи с кем-либо, — здравствуйте, — вспомнила она, что нужно поздороваться в ответ. — Э-эм, — девочке не характерно было так заполнять паузы в своей речи. Пытаясь зачем-то придумать, почему она оказалась около входа в один из вторых классов, загораживая дорогу женщине, что, как поняла Таня, обратилась к ней из-за этого, — вообще-то да, — сообразила она, что сказать, и с убеждённостью в важности этого дела продолжила: — Тут учится младшая сестра моей подруги, мне надо ей кое-что передать, — Таня и сама не поняла, зачем ей врать, уже сказав неправду, не смогла отступить. — Извините, я, наверное, мешаю вам пройти, — зато было не поздно отступить в сторону, освободив дорогу, что и сделала девочка, произнеся это.

Таня не знала, откуда у неё вдруг появилось смутное чувство замешательства, словно дежавю. Будто она видела эту, по виду учительницу, только никак не могла вспомнить, когда и где. Что она ведёт? Может, это кто-то из нового состава учителей? Если да, почему Таня не видела её раньше? Казалось, невозможно пропустить её: такой тип людей сразу бросается в глаза и запоминается. Хотя, может, женщина не участвовала на линейке? Решив, что это так, Таня на секунду успокоилась. И тут же усомнилась в своей догадке: образ её был слишком знакомым, даже голос напоминал чей-то, что она слышала совсем недавно.

Когда прозвенел звонок и у Тани появилась причина, которую она могла использовать как предлог ухода, девочка сказала:

— Ой, я, наверное, пойду, у меня урок…

Её смутило, что они обе так долго стояли в молчании, и никто из них, почему-то, не решался разорвать зрительный контакт первым.

— А как сестра подруги? — спросила женщина совершенно серьёзно, без насмешки или иронии, так, будто это взаправду важно для неё, что какая-то девочка искала чью-то сестру. — Подожди здесь буквально секунду, как её зовут?

— Нет, не надо, спасибо, я потом передам, — попыталась выйти из положения Таня: сестра была реальной, младшей сестрёнкой Даши. А что ей говорить?

Она ляпнула про сестру, совсем не подумав об этом, лишь вежливо ответив на заданный ей старшим вопрос.

— Что ты такое говоришь? — не понимая, что заводит Таню в неловкое положение, не различив её маленькой лжи, упорствовала та. — Всю перемену тут её ждала.

— Её зовут Кристина — сдалась девочка, испуганно осознав, что женщина заметила её действия на этом этаже. Таня не знала, почему, её миссия казалась чем-то глубоко сакральным, и пусть в ней не было ничего нарушающего правила, ей казалось, что об этом никто не должен узнать.

— Кристина… — повторила женщина шепотом, чтобы запомнить. — Сейчас, — произнесла она улыбнувшись. Её улыбка была действительно доброй.

Постучав, женщина вошла во второй класс. Ситуация складывалась нелепая, было поздно изменять её.

— Садитесь, — услышала девочка через закрытую дверь голос женщины.

— Да, Лидия Владимировна? — обратилась к ней классная руководительница Кристины, Светлана Юрьевна.

— Можно Кристину на минуточку?

— Конечно.

Через несколько секунд вышла Кристина, удивленная тем, что вместо Даши (кто кроме неё мог попросить её в коридор?) увидела Таню, она застенчиво улыбалась.

— Кристина, — обратилась к ней девочка, — Даша просила передать тебе, что её занятия сегодня не отменяются, и, если хочешь, мы можем пойти домой вдвоём.

Таня не выдумывала, подруга, правда, упоминала, что останется после школы для работы в очередной секции. А предложила пойти домой вместе исключительно по собственному желанию: на её взгляд, странно было бы вызывать ту с урока, чтобы просто сказать, что Даша не сможет забрать её. За два года обучения в школе Кристина привыкла к подобному и прекрасно знала дорогу, какой и добиралась обратно, если сестра занимала себя чем-нибудь.

— Хорошо, — кивнула она, приняв предложение и расплывшись в застенчивой улыбке. — После секций буду ждать около выхода.

— Договорились, — ответила Таня и улыбнулась в ответ. — Всё, теперь можешь идти на урок.

Кристина хотела постучать, чтобы вернуться в класс, она подняла руку специально для этого. Её опередили: в этот момент как раз выходила, как её назвала Светлана Юрьевна, Лидия Владимировна, держа красную папку, которой раньше не было при ней.

— Проходи, — сказала женщина Кристине, уступая ей. — О, ты ещё здесь, — обратилась она к Тане, — не могла бы ты мне помочь?

— Конечно, — согласилась она.

— Идём, нужно достать несколько карт, это в том кабинете, — махнула рукой Лидия Владимировна в сторону крайней двери коридора, одну из запертых. К тому же, она упомянула карты, почему Таня с радостью осознала, как легко удастся пробраться туда.

Через несколько минут они стояли около заветной двери. Достав из кармана пиджака связку ключей, женщина выбрала самый маленький и старый из них, и вручила его Тане. Девочка окинула взглядом его и замочную скважину и выяснила, какой стороной вставлять ключ. Прорезь располагалась необычно: не вертикальной или горизонтальной, а шла диагональю вниз справа налево. Таня сделала два оборота и толкнула дверь. По сюжету её сна, та должна была открыться.

«Значит, это был сон. Я точно помню, что дверь открывалась внутрь», — подумала девочка с долей облегчения.

Тогда она дёрнула дверь на себя — та снова не поддалась. Девочка вопросительно взглянула на учительницу, коей её определила. Рыжеволосая женщина показала семь пальцев.

— Сколько?! — удивлённо воскликнула Таня, после чуть спокойнее добавила: — Семь оборотов?! Точно? — спросила она, поняв, что та не шутит.

Лидия Владимировна одобрительно кивнула.

Таня прокрутила ключ ещё пять раз. Послышался характерный щелчок, замок открылся. Девочка лёгким прикосновением руки открыла дверь, внутрь… Её взору предстала знакомая длинная подсобка с картами. Толи из-за страха она попятилась назад, толи манеры проснулись, и она уступила проход Лидии Владимировне, Таня и сама не поняла. Факт остался фактом: девочка сделала несколько шагов в сторону.

Почему-то ей вспомнилась фраза Кати: «Лидия Владимировна? Она наш новый директор».

Эта рыжеволосая женщина не какой-нибудь новый учитель, она — директор! Снова. Снова Таня забыла? При последней встрече Лидия Владимировна была другим человеком. Её смуглая кожа, карие глаза и очень волнистые и пышные волосы — всё противоречило облику той. Это не входило ни в какие рамки реальности. Ладно бы только так, Таня понимала, можно покрасить волосы, надеть линзы, но как можно за день сделать пластическую операцию? Сейчас скулы, а раньше — немного пухлые щёки, сейчас прямой нос, а тогда — с горбинкой. А ещё веснушки, сегодня они есть, но их не было! Не говоря уже о цвете кожи, раньше смуглая, а сегодня как у Белоснежки… Или Таня сошла с ума, или на неё уже наступал склероз? Из раздумий её вывел нарастающий шум. Гул светодиодных ламп.

Таня заглянула в кабинет. Всё в точности как в её сне. Громадная карта, где она оступилась и нашла дверную ручку посреди выбеленной стены. Её девочка и собиралась найти, как знак реальности своих воспоминаний.

«Вот бы увидеть, есть ли там дверная ручка», — подумала Таня, чуть ли не скрестив пальцы, чтобы это помогло её желание получить своё воплощение.

Директриса, взяв несколько средних по размеру карт, попросила её:

— Таня, сними, пожалуйста, вот эту, — указав на самую большую карту в этом кабинете. Ту, именно ту карту, за которой, по версии правдоподобного сна, расположились вдали от глаз лестница и загадочный кабинет.

Наверное, от того, что девочка настолько сильно желала узнать, будет ли там дверь, она не заметила, как директриса назвала её по имени, хотя Таня не представлялась.

Девочка сняла карту со стены, и, ожидая оправдания своих надежд, заглянула за неё… Вот ниша, а как же дверь? Дверной ручки не оказалось. Таня вздохнула, и, как ни странно, от облегчения. Хоть и досадно, что это — всего лишь сон, зато не хотелось бы встретить монстра. Пусть и желала доказать себе, что с ней всё в порядке, пусть лучше ей, хоть от одиночества, причудился этот голос, чем какое-то незримое чудовище стало бы преследовать её в жизни, даже если бы камень при этом указывал бы ей на то, как спастись.

Так удачно совпало, что класс, в который спешила директриса, соседствовал с шестым-Б, а по дороге их догнала учительница литературы, что вела урок у Тани, почему она, придя много после звонка, никуда не опоздала.

На четвёртой самой большой перемене все дети, по обычаю, шли в столовую на обед. Как только прозвенел звонок, сообщающий об окончании урока, подруги вышли из класса и, вместе со всеми остальными, направились в столовую. Даша продолжила восхищённый рассказ о рыжеволосом мальчике, Тимуре, и его толкованиях.

— А ещё, представляешь, он сказал Свете, отличнице из А-класса, — уточнила она для большего эффекта, — что она получит двойку на математике. Мы, конечно, посмеялись над ним, мол, Свет нашей науки и получит два? А оно сбылось, вот она только что двойку-то и получила. Это, получается, он, правда, умеет толковать сны? Ты как думаешь?

— Ага, обязательно, — подтвердила Таня с иронией, — а ещё он может летать и ходить по воде, не смеши мои подковы. Врёт он всё.

— Нет у тебя никаких подков, — надулась Даша, — а если врёт, то почему сбылось?

— С кем он сидит? — спросила Таня, заранее зная ответ и пытаясь показать Даше, на чём правильно расставлять акценты своего внимания.

— Со Светкой, — буркнула Даша, осознав, зачем задан этот вопрос, если она и так упоминала это раньше.

— Видишь, сидит он с ней, и двойку получила она, странное совпадение, тебе не кажется?

— Да ну тебя, — отмахнулась от неё девочка. В отличие от Тани, в свои двенадцать лет, Даша крепко верила в чудеса. И не разрешала никому разрушать свои иллюзии.

Почти дойдя до столовой, девочки, как назло, столкнулись со Светой и её компанией. Внешность девочки, совершенно не отвечающая её натуре, выглядела истинно солнечной. Её рыжие волосы, окружающие ангельское лицо, были не настолько насыщенными, как у женщины, с какой Таня до урока ходила за картами: чуть оранжевее русых. Они хотя и возвышались подругами Светы чуть ли не до идола, которому требовалось поклоняться, ничего настолько выдающегося собой не представляли. Глаза жёлтого цвета и ярко-коричневые веснушки всегда становились поводом для прозвищ. Подруги называли девочку «поцелованной солнцем», а все остальные — Свет нашей науки. По мнению же большинства, Света виделась невыносимой сплетницей и задавакой, несмотря на заработанный статус отличницы. Особое удовольствие ей доставляло подшучивание над «чокнутой Дашечкой», как она называла подругу Тани. Света была популярна, не то, чтобы положительно популярна, но из-за этого такие издевательства всегда происходили на публике: собрать ту для неё не было проблемой. Правда, только без присутствия Тани: она могла (и всегда делала это) дать отпор.

— О-о, — протянула Света, предвкушая первую в этом году стычку, — а вот и наша чокнутая Дашечка. — начала она, а её подруги засмеялись. Несмотря на злостный характер девочки, Даша старалась никогда не отзываться о ней негативно. Пусть становилась мишенью для острых стрел её слов, живым манекеном для битья оскорблениями, она никогда не становилась жестокой в отношении кого-либо, никогда не пыталась причинить ответную боль. — Как проходят дела в твоём выдуманном мирке? Как там Дедушка Мороз со снежной дурочкой поживают? Баба Яга тебе ещё мозгов не наколдовала? Глупая, не-вы-но-си-мо глу-пая, — повторила она, разделяя слова на слоги. — Наша странная, ненормальная, выскочка. Признайся, ты просто хочешь выделиться, делаешь вид, что лучше нас всех, да? Помешанная на бреде, своей чепухе. Нравится разговаривать со своими выдуманными шутами в твоём мирке? Нравится казаться святой?

Даша растерялась, не ожидая такого стремительного разворота событий, Таня же рядом стоит. Пока Света продолжала ядовито смеяться над Дашей, публика продолжала расти. А Света в этом году, видимо, осмелела настолько, что готова была обижать чем-то не полюбившуюся ей девочку даже при её подруге, которую раньше старалась избегать.

И все вокруг молча наблюдали, позволяя этому происходить. Ни одна струна их души не оказалась задета, а если и была, то не на столько, чтобы возникло желание помочь тому, крохотному ничтожному существу, кто так на него похож. Потому что, раз задевает, раз не нравится, подумают, что и ты не правильный, значит и тебя ждёт подобная участь, почти бежит по следам. Стояли и те, кто просто решил отрешиться от общества, считая, что этим никому не навредит, хотя больше таких проходило мимо. Никто не говорил ни слова против, ни единого защитника не появилось рядом, тут собрались только нападающие и безразличные. И не понятно, кто из них — хуже, нападающие, пытающиеся так защититься от мира, вылить свою боль не в то русло, в неправильное, потому что им не помогли найти нужное, а может потому, что они не захотели помощи. Обиженные, сломанные и злые. Или безразличные, что закрылись от мира по тем или иным причинам или те, что считают подобное нормальным.

Даша почувствовала, как давят на неё эти люди. Они стояли так плотно, что ей не удалось бы выбраться. Горло сдавило, что-то стало на пути воздуха и мешало свободно дышать. Она ощутила себя такой маленькой, затравленной, ненавидимой всеми. Разве может она быть неправильной? Заслужила ли своим отношением к миру такое отношение?

— Что, Дашечка, язык проглотила? Где же твой серый защитник, цербе́р?

На Дашины глаза наворачивались слёзы. Одного слова хватило бы, чтобы она заплакала. Все это предвидели и замолкли, ожидая последнего удара. Жестокие, некоторые из них жаждали, алкали той боли, того страха, какие роились вокруг.

В душной, знойной тишине раздались одинокие аплодисменты. Все обернулись. Это выступила из-за спин толпившихся Таня.

— Закончила, появившаяся от аллергии y Солнца? Вроде отличница, а знаний меньше, чем у пятилетнего ребёнка. Правильно говорить не «снежная дурочка», а Снегурочка. Успела усвоить или произнести по слогам? — (Света молчала), — Сне-гу-ро-чка, — медленно, напоказ активно используя мимику, повторила Таня. — Запишите кто-нибудь для неё, пусть потренируется на досуге, по ней видно, что она не поняла. И ещё, правильно говорить це́рбер, и он не защитник, а трёхглавый адский пёс. Он охраняет вход в ад, знаешь, что это? Ничего, не у всех в мире такие глубокие познания в самом элементарном, ты там обязательно побываешь. И тут ещё спорный вопрос кому из присутствующих здесь больше нужны мозги. Не волнуйся, в следующий раз, когда мы будем у Бабы Яги, я обязательно постараюсь достать их для тебя, — развела руками Таня.

Света сжала кулаки настолько сильно, что костяшки её пальцев побелели. Если бы не зрители, она давно бы вцепилась Тане в горло. Как могла какая-то из ненавистных «близняшек» (какими именовали Дашу и Таню) прилюдно оскорбить её?

— Да я, да ты… Ты… Как? — задыхаясь от злости начала Света, слыша, как люди из толпы тихо смеются над Таниными фразами, направленными против неё.

— Я вижу, разговор окончен, литературный язык тебя покинул? Пока, Светик, нам пора идти, — она отвернулась от негодовавшей девочки, сделала шаг, а потом, будто вспомнив, остановилась и произнесла:

— И да, я бы не советовала тут оставаться, если её шестерёнки переварят полученную информацию, всё рванёт. Хотя этого, понятное дело, ещё долго не случится…

— Я.. Да, я… Да я тебя…

— Идём, Даш, — обратилась Таня к подруге, — наша Светочка, зависла; поговорим потом, когда её смогут остудить, а я есть хочу.

Таня и Даша развернулись и направились в столовую, под громогласный смех собравшейся ради интересного зрелища.

— Таня! Тань, — около входа в столовую догнала девочек Катя, их общая подруга и по совместительству одна из наблюдателей словесной перепалки Тани и Светы. — Слушай, и недели не прошло с начала учебного года, а ты в ударе! — похвалила она Таню, широко улыбнувшись. — Это же надо было такое придумать, от аллергии, — сказав это, Катя захохотала, а Таня усмехнулась.

— Так, а почему от аллергии? — влезла Даша, не совсем понимая, чем это выражение так понравилось Кате. Девочка пришла в себя и стала снова порхать в мечтах, будто забыв все обиды.

— Как почему? — начала отвечать вместо Тани Катя: — В том смысле, что солнце её не поцеловало, а чихнуло на Светку, от этого она и рыжая, да? — обратилась она к Тане.

— Да, — подтвердила та.

Теперь и Даша засмеялась.

— Ну ты даёшь Дашка, до тебя доходит как до жирафа, — вновь захохотала Катя.

— Да ну тебя, — тоже смеясь, отмахнулась девочка, когда они втроём садились за стол их шестого-Б класса, самый крайний слева, пятый из первого ряда.

К самому концу обеда, когда весь их класс почти разошёлся, к девочкам подсел Тимур.

— Привет, — поздоровался он, улыбнувшись, и смущённо убрав руку от своих огненно-красных волос. Его голубые глаза напомнили Тане о мальчике из её сна и она, вдруг, подумала, что именно его видела вчера, а ночью, когда спала, именно он приснился ей, наверное, из-за впечатления от волос такого цвета. — Я — Тимур.

— Да, конечно, наш загадочный толкователь из А-класса, — подсказала Катя, заинтересовавшись таким обстоятельством. Он подсел к трём девочкам, что единственные остались за столом с каким-то определённым намерением, по иному и быть не могло.

— Так быстро расходятся новости? А ты — Таня, да? — обратился он к девочке. — Я тоже о тебе наслышан.

— Да неужели? — язвительно отозвалась она. — И что обо мне интересного говорят?

— Да я не в том смысле… — замялся мальчик, — Ладно тебе, нам не обязательно воевать раз мы в параллелях.

— Слушай, — резко начала она, поднявшись со своего места, — если ты решился защищать нашу рыженькую, — Таня насмешливо оглядела парня: он тоже был практически рыжим, хотя, как она подметила, больше походил на директрису, чем на Свету в этом плане. Она по цветам находилась ближе к жаркому оранжевому оттенку, а Тим к холодным: алому, белом, голубому, — то давай в другой раз, у меня нет настроения на споры.

— Да, нет, вообще, это здо́рово у тебя получилось, — заметил он, как бы между прочим. Таня с отвращением посмотрела на него, пока мальчик продолжал: — Кстати, я так и не узнал, как вас зовут. Хотите я вам потолкую? Что интересного снилось?

— Давай, — как можно спокойнее сказала Катя, по ней всё равно было видно, что она еле удержалась от того, чтобы не подпрыгнуть, хлопая в ладоши. — Я — Катя, а это — Даша.

— Извините, мне надо идти, — Таня забрала свои тарелки и быстро зашагала прочь.

Ей было неприятно слышать похвалу подобному. Как можно настолько жестокосердечно издеваться над другими людьми? Быть подстрекателем подобному, молча и чуть ли не с жаждой крови смотреть на это, смеяться? Всё это было так противно, так низко и подло. Вокруг словно находилось так мало людей, которые ощущали эту злобу, исходящую от толпы, словно так много грязи заняло собой места людей, и самое страшное — детей. С этим мальчиком, даже если он и был, по слухам, приличным человеком, её дружба не задалась с самого начала. Казалось, здесь точно не может быть места никакой дружбе.

— Тань… — хотела остановить её Даша, но та ушла, не став слушать. — Извини, она бывает немного заносчива.

— Так как там насчёт снов? — попытался сгладить обстановку Тимур, выдавая всё так, словно ничего и не произошло. — Даша, снилось что-нибудь необычно в последнее время? Может быть, волшебное?

— Наприме-ер, — протянула, почти пропела, девочка, — про мальчиков со светящимися глазами или волшебные комнаты под школой? — быстро выпалила она, понимая в процессе, что нарушает слово, данное лично ею Тане.

— Ого, — выдохнул мальчик, не ожидая такого напора от неё. — Да… — подтвердил он и не успел закончить фразу, как девочка перебила его своей:

— Нет, не снилось, — сказав это, Даша быстро поднялась из-за стола и побежала догонять Таню, оставив мальчика на Катю.