Глаз Дракона. Хранитель

Мария Вислогузова

Всё не случается в один миг, хотя… Магический мир врывается в жизни двоих за мгновение и так же быстро разрушает спокойствие. Девочка, которая находит в траве крохотный голыш, оказывается центром внимания тьмы и света. Мальчик, кто только научился радоваться, теряет всё: семью, друзей, имя, часть души… Её назвали Хранителем и отобрали право быть ребёнком. Он назвался получеловеком и запретил себе существовать. На обоих началась охота. Есть ли у них шанс выжить в новой реальности?

ГЛАВА 1 Нечто, и большие неприятности из-за него

«Кажется, игра началась…»

Из письма к мисс Харингхтон от автора, который пожелал остаться неизвестным

К середине августа зачастившие дожди решили дать городу передохну́ть и просохнуть. После тёмных, грозовых дней, выглянуло из-за своего укрытия, осознав, что здесь не так уж и плохо, нежно-голубое небо. Такое высокое и глубокое без вялых туч. Сами они обещали не возвращаться ещё какое-то время до наступления осени, когда не могли этого не сделать. Мокрой вате, нависшей над городом, видимо, надоело созерцание одного и того же места, почему она решила переползти на другое. Может, у него вышло бы раззадорить её, развеять застоявшуюся скуку. Пока же тучи оставались тяжёлыми, словно сверху на них что-то давило, и своим уходом порадовали не себя, а кое-кого другого, кому такие изменения, как оказалось после, пошли на пользу.

Хорошее расположение духа застало Таню ещё в постели. Девочка проснулась рано, родители только уходили. Солнце еле-еле выползло из-за горизонта, во дворах царил сырой полумрак. Закрытые высотками те ещё не прознали, что пришло утро. Как бы там ни было, новый день давно гостил, приблизив собой долгожданную осень. Таня улыбнулась, протянув руку навстречу тёплым лучам. В пустой квартире, залитой светом, царила тишина. Толика грусти витала в мыслях девочки. Она с замиранием сердца ждала конца этого странного лета, которое, казалось в начале, должно было стать чередой весёлых происшествий. Ей не нравилась эта мечта. При этом итог выглядел притягательным: шестой класс звал её не столько учением, сколько встречей с друзьями после долгой разлуки.

Таня мерно собиралась: заправляла кровать, готовила завтрак, приводила себя в порядок. Её жизнь шла привычным монотонным чередом. Дни, медленно протекающие один за другим, не бывали заполненными событиями или эмоциями. Только и оставалось, что считать их, вычёркивая из сетки календаря. Девочка никогда раньше так не делала, сейчас же такое странное занятие веселило её, разбавляя скуку и уныние. Дни однозначно не были плохими, маленькие радости находились в каждом, многого, всё же, не хватало. Не хватало её лучшей подруги, названной сестры, Даши; не хватало захватывающих приключений, какие та вечно выдумывала. Не хватало сказки, которую она забрала с собой в летний лагерь, расставшись с ней на целый месяц, который, очень не хватало, чтобы закончился. После этих, слепившихся в тонкую полосу медлительности и сонливости дней, девочка сможет встретиться с дорогими ей людьми и сообща сломать эту крепость застоя. Стены её были толстыми, а самые значительные пинки и удары ими воспринимались, как постукивание муравьиной лапкой.

Чего не хватало больше? Общения. Понимания. Поддержки.

Сама Таня никогда не верила во всякие там магические штучки, зато она так привыкла к искренней вере подруги, что в какой-то степени заразилась ею. Нет, верить не стала, хотя надеялась, что сама неправа.

Спокойные дни теперь казались вязкими ловушками, кравшими её время и тормозившими ход бытия, мало чего давая взамен. В принципе, её всё (пока она об этом не задумывалась, но вскоре могла бы огорчиться, оглядываясь назад) вполне устраивало. Таня не подозревала, что скоро её жизнь изменится, причём, не по её желанию. Всё началось, как ни странно, сегодня, в такой чудный денёк, когда она решила срочно что-то менять в этом однообразном мире, куда сама себя загнала.

Таня распахнула окно, ветер, жаркий, обдал её лицо и отхлынул, застыв. Город свежел после омовения, жизнь в нём бушевала: цветники, полные астр, хризантем, гладиолусов… — пыхали своими огненными цветами. Пели птицы. Только воздух, какой-то вязкий и плотный, навевал дурноту. Девочка нахмурилась: предчувствие неприятное. Поколебавшись, она всё же решила: сидеть дома в этот просвет меж грозами — преступление. Пусть что-то точит изнутри, как упустить возможность и не реализовать полученный шанс? Хотелось походить по грязи и лужам, разросшимся, казалось, до размеров небольших лесных озёр. Оставаться в четырёх стенах она больше не могла, поэтому намерилась погулять и заодно зайти в магазин. Не много, конечно, хоть что-то должно было положить начало новому пути? Таня не спеша наслаждалась городом, одновременно старым и каким-то незримым образом изменившимся. Улицы и проспекты сияли, девочка не могла оторвать глаз от фасадов, облаков, рядов деревьев. Внешне не случилось больших перемен, а что-то внутри замечало их: трубило об этом, порождая восторг в глубинах сознания. Может, оно само поменялось и теперь находило отражения этого во всём мире? Улыбка не сходила с лица девочки, делавшей первые шаги по какому-то незнакомому, загадочному, миру.

Девочка щурилась: глаза отвыкли созерцать чистое, слепящее небо. И как только все эти слои лохматых туч сумели так быстро разбежаться?

Мокрые стены домов, не успевшие получить свою долю солнечных лучей, напоминали о зябких неделях в квартире. Ветер срывал с крон последние капли прошедшего дождя, и те окропляли собой асфальт до упора пропитанный водой. Казалось, если его удалось бы свернуть, как ковёр, из него можно было выжать целое море, вышедшее бы, правда, вовсе не солёным. Таня представила, как, закатив рукава, исполинских размеров великан занимается этим, шагая по улицам города. Словно никто, кроме неё, не видит этого, парадно причёсанного мужичка в белой, расшитой цветами, подпоясанной рубахе, усы которого изящно закрутились для такого шабаша. Словно люди не замечают его раскрасневшихся от тяжёлого труда щёк, и того, что у них прямо из-под ног куда-то девается дорога. Словно грохот от его шагов в их ушах звучит лишь надоедливым шумом очередной стройки. И этот проказник, решивший, точно, организовать ещё одно море, заметив на себе Танин взгляд, приветливо подмигнул ей, мол, давай сохраним это в тайне? Девочка засмеялась, да, это всё в духе её подруги. С чего это она вообразила такое?

Выбранная дорога оказалась той самой, по которой они с Дашей отшагали всё детство, каждый камень окрасив выдумкой — унылое напоминание: её лучшей подруги, невыносимой выдумщицы, нет дома. Которую наделю. Тане захотелось поскорее убраться отсюда, причём успеть прежде, чем тучи не вернулись в её мысли. Смутный белёсый туман и так витал внутри. Девочка чувствовала себя плохо, очень одиноко. Всё её общение в последние несколько месяцев сошло на нет, телефонные разговоры и переписки не приносили удовлетворения. Пустяковые дела застряли в горле, от них уже тошнило, а ничего вразумительного в голову не приходило. Если вдруг какое-то стоящее занятие и захватывало Таню, оно тут же исчезало, соприкоснувшись с её апатией или с кучкой незначительных причин, мешавших его осуществить. Изменений требовало всё её нутро; активных действий, переживаний — жизни. Хотелось иметь цель, двигаться к ней, строить лучший мир. Таня решительно сжала кулаки, она стремилась вперёд, не замечая, как быстро движется. Озарение, впитанное вместе с утренними лучами света, снизошло на неё. Пустяковая истина застигла девочку врасплох, заставив с неодобрением взглянуть на ближайшие недели. Поменять хоть что-то может только она сама, не стоит ждать помощи, чужого вмешательства или конца лета. Тут родилось желание. Оно ещё не до конца оформилось, выглядело как какое-то смятое полотно, чьи необработанные края растрепались и цеплялись за всё подряд. Девочка замедлилась, прислушиваясь к себе. Что-то вот-вот должно произойти.

Грядёт.

Когда она, петляя, не только по дороге, но и мыслями, обошла несколько домов и почти вернулась — к месту, где чуть своей крохотной ладошкой не помахала целому великану, — сделала несколько шагов, как что-то заставило её остановиться. Таня замерла, не понимая, что происходит. А что-то точно творилось. Время застыло, она откуда-то знала это. Яркий свет озарил округу, по крайней мере, ей так почудилось, и забрался внутрь. По венам растеклось неведомое до этого времени тепло, расплескалась радость. Разрасталось чувство единения, оно, как набегающая на берег волна, окатило все камешки одинокости и утянуло их в пучину за пределами её, оставив белую пену спокойствия. Таню осенило: какой замечательный шёл день, и этот момент чудесный, и как хороша жизнь, любая жизнь, такая невообразимо разная и упоительная. У девочки будто выросли крылья, и ей захотелось творить, создавать что-нибудь доброе и наслаждаться этим. Таня стояла в чужом дворе, на промокшем насквозь в небесных слезах асфальте, помнившем касания тысяч ног, и это затхлое место вдруг показалось ей раем. И она почувствовала, как живёт и растёт всё и вся: каждый листочек, каждая птица тут — словно была центром чего-то огромного и ждущего её где-то там, вдалеке, пока скрывающегося от ненужных глаз родного Нечто.

Когда наваждение закончилось, Таня не могла понять, что она тут делает, вспомнить, что сегодня за день? Почему стоит без движения в полном ошеломлении? Что такое ей привиделось, когда погода успела измениться?.. И где она сейчас вообще? Потом оглядевшись, узнала свой район, заметила в руке сумку для покупок и вспомнила: идёт в магазин. Только вот, почему остановилась, девочка никак не могла припомнить. Смутные мысли кружили в голове. Сомнения не могли оставить её ни на мгновение. Она коснулась чего-то внеземного, одновременно пугающего и манящего, это понятно. Было ли всё на самом деле? Или разыгралось воображение из-за мыслей о подруге? Хороший получился вопрос. Такого же хорошего ответа у неё не находилось.

В темноте серебрились миры. Крошечные, как пылинки, они витали в Образе. Он, давно отступившийся от дел, оставивший надежду, решил сдаться. Слишком долго ждал, слишком много позволил. Инертное забвение настигало. Сознание ещё работало, по привычке присматривалось к пылинкам, побуждало их двигаться, приближая к себе, скорбно любовалось ими, ища своё. Раньше он верил, оно тоже его искало. С каждым веком он принимал: всё закончено. Все его потуги напрасны, свет истёк, куски разлетелись на недостижимое теперь расстояние. Ничего не созидаемо больше.

Привычную суету усыплённого усталостью своего стремления, закрывающего свои чувства от миров, потерянного, разбередило небывалое действие. Ударная волна покачнула мириады миров. Они сошли со своих мест и проплыли мимо. Их раскидало по сторонам. Миры затихли в отдалении, их сияние притупилось.

Задребезжал иной свет. Дальние дали разверзлись этими лучами, призывая его мощь вернуться. Удивление разбудило его. То, чего он жаждал, оказалось в мирах. Силы сжались, концентрируясь в его ядре. Воодушевление возвысило его над мирами. Оковы затрещали. Гром оглушил Образ, все сущности соприкоснулись с ним. Пали запреты. Борясь с напором противящейся реальности, он начал движение. Закон пошатнулся.

Снова их пути пересеклись. Снова вмешалось сердце? Снова настигло начало.

Таня не могла решиться. Каким путём возвращаться? Хотелось ещё раз оказаться в переулке, где она почувствовала себя безмятежно. Не хотелось быть там, потому что что-то подсказывало, там не безопасно.

«Посмотреть? Нет, нельзя. Почему? Почему так страшно туда идти? Я не могу вернуться. Нет, это глупо, обычная улица, ничего сверхъестественного! Пойду, точно иду. Нечего выдумывать всякое», — уговаривала девочка сама себя, чтобы перестать бояться.

А чего Таня боялась, вовсе не понимала, только вот руки тряслись, и сердце колотилось как сумасшедшее. Что-то ждало её, пело приятные для души песни, притягивая, и таило в себе тысячи секретов, будто за спиной прятало яд, который заботливо готовилось подлить в напиток, утолив её жажду чего-то большего и лучшего. Будто улыбка на лице, которое она ни разу в жизни не видела, хотя почему-то всю жизнь заранее знала, была искренней до бесконечности, но коварной. Будто самый чистый свет оказывался тьмой. Будто… Слишком много скрывалось непонятно где и несло в себе незримо что.

Таня осторожно шагнула на дорогу, где всё произошло. Она чувствовала себя странно, крадясь вдоль стены и оглядываясь. Девочка будто скрывалась или следовала за кем-то. Ничего выдающегося заметить не удалось: обычный проход. С правой стороны — пятиэтажный дом, а с левой — дом в пять этажей. Одинаковые строения, вид из квартир которых не составлял интереса: видно было лишь окна квартир напротив. С хорошим воображением и скукой, несомненно, представить, что окна — немое кино, не сложно. Разбитый асфальт, с ямами, из которых кое-где проглядывала зелёная травка, точно такой же, как и в остальных местах, где та смогла пробиться сквозь цивилизацию. Ничего, что девочка не смогла бы найти в любом другом месте, не было. Непонятное чувство глубоко внутри, кричащее об исключительности прямоугольника земли, огороженного стенами, перед ней, не замолкало. Что оно значило?

Девочка удивлялась: ей не хотелось отсюда уходить. Таню тянуло присесть на травку, несмотря на то, что та росла почти в болоте, и ждать чего-то. Чего-то важного, как ей казалось.

В заботах прошло оставшееся лето. Таня занималась своими делами, каждый день ходила гулять: дышать свежим воздухом в полном одиночестве, хотя теперь ей казалось, что она ни на мгновение не оставалась одна. Словно то самое незримое и прекрасное неизвестное существо повсюду сопровождало её. Переулок стал главным пунктом её пребывания. Нечто притягивало её к себе, но больше показывало себя таким, каким открылось в первый раз. Никакой свет не заливал весь мир, и секунды, вместе с ним, не уносились из памяти. Таня часами могла сидеть около асфальта, на траве, и мысли её озарялись благодатью. Линия асфальта превратилась в слишком родной и тёплый край специально для неё. Иногда это ужасало, как бы там ни было, девочка не могла ничего с собой поделать: ноги сами несли её, мысли сами кружились только здесь, всё сознание жило в трепетном ожидании чего-то.

Сидя здесь, она ощущала невероятный духовный подъём, сила зарождалась в её душе, наполняя решимостью и отвагой. Девочка видела незамысловатые сцены из детства, большую часть которых не помнила. Часто, приходя домой, она говорила: «Мам, а помнишь?..» или «Пап, знаешь…» И заводила длинные приятные разговоры. Её жизнь начала меняться, рок подкинул на этот раз нечто действительно магическое. И пусть она не осознавала этого ещё, девочка уже стала частью чего-то огромного и пока жутко опечаленного, однако приобрётшего надежду. Хорошую надежду.

***

— Да, мисс Харингхтон, вызывали? — голос прозвучал растерянным.

Огромные двери главной башни распахнулись. Они потянули за собой воздух, и невероятных размеров тюль, движимая им, устремилась внутрь, словно была живой. Директриса не глядя махнула рукой: она была слишком взволнована — не могла думать ни о чём, кроме обстоятельства, согласно которому преподаватель истории прибыл сюда. Тюль, выполненная невероятно мастерским образом, как воспитанный щенок, сразу же отринула, вернувшись на место. Женщина стояла в белоснежной рясе, видимо, недавно вернувшись из Совета; тема, что там обсуждалась, касалась, кажется…

— Заходите, Дмитрий Александрович, — произнесла она, поворачиваясь лицом к мужчине. Мисс Харингхтон находилась в смятении.

— Новости? — Дмитрий сделал несколько шагов и остановился, бросив недоумевающий взгляд на стол.

Длинный свёрток из красной антимагической материи не внушал доверия к его содержимому. Скорее, наоборот: отвращал и делал это с больши́м успехом. Видя отстранённый взгляд директрисы, он не стал интересоваться: кажется, та и сама не выбралась из глубоких раздумий по поводу этого. Собственные догадки отнюдь не радовали мужчину. Отбросив мысли о свёртке, преподаватель направился к мисс Харингхтон. Лишь когда он, обойдя длинный стол, приблизился к окну, женщина тихо произнесла:

— Он поднимается быстрее, чем мы могли предположить.

В замке об этом деле знали двое. Они и собрались сейчас в кабинете директрисы, чтобы решить, что делать. Действовать требовалось быстро и без ошибок. Был ли у них хоть один шанс против такого могущего противника, как Он? А Он надвигался, с невообразимой скоростью пробираясь через мириады миров, измерений и отражений, к своему новому повелителю. Кем был этот ловкий и скрытный хозяин? Как ему удалось, обойдя запрет самого ВСМС, пробраться на недоступную территорию городского стража, и остаться вне поля зрения самых сильных советников, ищеек и даже ангелов и демонов? Это был некто внушающий дрожь: обладать такой Силой и без Него…

Дмитрий Александрович сжал кулаки, чтобы постараться сохранить самообладание, вопрос его, всё же, прозвучал резко:

— Когда?

— Если всё будет продолжаться такими темпами: первого сентября.

— Завтра, — подытожил он. Положение складывалось не выигрышное. Их союзник, кому выпало провести операцию опережения: перехватить Его до того, как Он сможет встретиться с хозяином, задерживался. Выбор кандидатур сузился, а он и так был предельно мал. Располагая догадками о том, что у директрисы всегда есть несколько запасных вариантов, спросил: — Кого послать?

— Думаю… — мисс Харингхтон и правда на несколько мгновений задумалась, словно ещё не знала, кого отправить на это опасное, но чрезмерно необходимое задание. Она оглядела Дмитрия Александровича с ног до головы, наверное, проверяя, цел ли он? И, выходило, преподаватель истории прошёл эту проверку, потому что директриса ответила: — вас.

— Хорошо, мисс Харингхтон, телепортирую в полночь, — кивнул Дмитрий Александрович.

Он, пусть и надеялся, что их союзник успеет, готовился заменить его. Конечно, в степени опасности с поимкой неконтролируемого оборотня, сравниться дело не могло, ошибок здесь допустить нельзя.

— Нет, — окликнула историка мисс Харингхтон. Она догнала его и, взяв за локоть, повторила: — нет. Часам к семи, Он появится чуть позднее. Ведите себя незаметнее, пожалуйста, можете спугнуть.

Директриса верила в его силы, хотя понимала, что, скорее всего, первый бой они не смогут не проиграть. Рока не избежать, наперекор чему попробовать стоило. В любом случае, они могли бы завербовать нового повелителя в свои ряды. Однако вот, не будет ли он изначально за их противников?

***

Долгожданное, пусть и чуть меньше, чем приближение чего-то иного, первое сентября настало. Таня поднялась в пять часов утра и никак не могла заснуть от волнения. Её ожидал насыщенный день, девочка мечтала о нём, а теперь не могла и представить, как всё обернётся? Будут ли её надежды оправданы? Она, наконец, встретит своих друзей, почти два летних месяца проторчавших в отдалении от неё. Таня сможет жить как прежде. Девочка чувствовала такое воодушевление, что не волновалась о том, что из-за этих ожидавших её событий придётся сократить время пребывания с тем чем-то.

А сможет ли её жизнь стать прежней? Так ли сильно она этого жаждет? Как-то плавно вливалось в её мысли осознание, что сегодня — последний день, когда она вот так сможет наслаждаться, сидя на траве меж зданий, непонятным Тем.

Лёгкая грусть сопроводила её сборы на праздник, с этой же, но отяжелевшей, грустью она написала на листочке, который оставила на кухонном столе, такие полуправдивые слова: «Мама, я забыла тебя предупредить, мы с девочками решили встретиться в семь и пойти в школу вместе. Люблю тебя. Я ушла, Таня». С этой же печалью она оглядела себя в зеркале, серые глаза её наполнились слезами. Они стали словно не её глазами, и слёзы были чужими. Что это за безобразие такое? Нужно брать себя в руки. Таня быстро утёрла слёзы, смахивая своей ладонью всю тяжесть и боль кого-то иного. В этот момент что-то изменилось, крохотная искорка прошла сквозь её сердце, и мир стал другим. Только не сейчас, где-то в другом месте, где-то в другом времени за гранью понимания. Всё это было ничтожно и чуждо. Её ждала чудесная встреча с чем-то новым и, как теперь уже казалось, более доброжелательным, чем она думала раньше — вот, что стало важно.

Как только Таня дошла до заветного места, села не как обычно, а, сняв портфель, положила тот на асфальт, заняла место рядом (обычно она садилась прямо на траву, но сегодня не хотела портить школьную форму).

«Три минуты седьмого посидеть можно до половины девятого», — размышляла она.

Девочка смотрела на примятую траву, где ещё вчера располагалась. Какими далекими сейчас казались те мгновения, словно она и сама теперь была иной. Вдруг Таня увидела между травинками золотое сияние. Ненавязчивое, подмигнувшее ей лишь несколько раз и замершее, оно ждало её. Так долго ждало. И Таня, оказалось, ждала.

«Может, монета?» — проскользнула у неё глупая мысль, ей почему-то захотелось смеяться от того, насколько нелепо прозвучала эта догадка.

Таня протянула руку к сиянию и… достала маленький круглый камешек.

Он переливался золотыми и жёлтыми цветами, и испускал ровное яркое сияние. Этот камешек завораживал её, Таня не могла оторвать взгляда. Чудесные картины проносились перед ней: огромные небесные острова, дивные леса, каких не существовало на Земле, неизвестные ей животные, огромные разноцветные моря, океаны и их обитатели, очаровательные существа, славные и безупречные…

Времени до будильника оставалось много, девочка не планировала уходить отсюда, пока её не посетила пугающая мысль:

«Спрячь меня…» — ей показалось, что это — желание камня. Недолго думая, она засунула его в карман.

До этого момента Таня была так увлечена своим занятием, что и не заметила, как рядом появился кто-то. Спохватилась она вовремя: по дороге, дальше вниз, шёл какой-то мужчина. Встретить его, сидя прямо посреди дороги с камнем в руках, не хотелось. Почему-то раньше она не задумывалась о том, что тут могут ходить люди, когда проводила время здесь. Её щёки загорелись румянцем, невыносимо смущало, что она раньше не беспокоилась о такой элементарной проблеме. Вспомнить ни одного раза, когда бы мимо проходили люди, девочка не могла, казалось, таких моментов и вовсе не было. А такого быть не могло, раз уж и она порой пользовалась этим проходом, значительно сокращавшим путь жителям близлежащих домов. Словно на время, пока она находилась здесь, проход скрывался ото всех других. И почему-то ей подумалось, что так оно и было. И почему-то это осознание никак не удивило её.

Спешно собравшись, Таня поспешила убраться прочь, не придав значения тому, сколько времени, и не заботясь, что в школе придется полчаса точно оставаться одной. Впервые за долгое время, она почувствовала страх. Мужчина, следовавший за ней, выглядел подозрительно. А потом и вовсе перестал как-либо выглядеть. Девочка не могла и догадываться, что он следил за ней с того самого момента, как она пришла сюда. Что успел специально спуститься вниз по улице, чтобы не выглядеть слишком подозрительным, и немного подняться обратно, делая вид, что он, как обычный прохожий, решил сократить свой путь.

Девочке больше не хотелось оставаться здесь, её связь с этим местом оборвалась. Поэтому Таня поспешила к школе, чтобы оторваться от этого странного человека. Она не понимала, почему его образ расплывался перед её взором. Черты лица плавно преобразовывались, одежда находилась в бесконечном метании: меняя свои причудливые формы и цвета. Тане стало жутко. Ноги сами начали спешить, чтобы убежать от него как можно дальше. Что было не в порядке? Толи он, толи сама Таня начала сходить с ума. Мужчина, а девочка могла с уверенностью заявить, что это был именно мужчина, пусть и не знала, почему так думала, ещё какое-то время шёл за ней, а потом куда-то пропал посреди улицы. Растворился в воздухе. Исчез. Подсознание подсказывало, что, скорее всего, случилось что-нибудь более реальное, например, он повернул в другую сторону или, возможно, зашёл в подъезд.

Не один он беспокоил её. Что-то зловещее пряталось где-то совсем близко, так близко, что, казалось, могло без особых усилий схватить девочку в любой момент. Хуже лишь то, что такое зловещее что-то пряталось не одно. Словно тысячи глаз наблюдали за каждым движением Тани и хотели разорвать на кусочки весь мир из-за того, что никак не могли увидеть её.

Одно успокаивало: близкое душе Нечто теперь рядом с ней. Не давая убежать от давления злобы, её телом управлял кто-то другой, гордо подняв её голову к небу и запрещая рукам трястись. Таня видела всё через пелену незримого пространства. В голове бродили чьи-то чужие мысли. Ощущение, что она была отнюдь не тем, кто был нужен Ему, стойко сковало её душу. А это — страшнее любых чудовищ. Она была не Его, а Он не её — лишь воля случая свела их и теперь жалела об этом.

Таня долго потом пыталась понять, что это было и почему мысли её поглотил тот ужас, только так и не смогла выяснить, почему этот кто-то вселил в неё сомнения. Всё ждало впереди.

***

Как только Дмитрий вошёл в кабинет, стены слабо засветились зелёным. Он не обратил на это внимания: защита от подслушивания ничуть не смутила мужчину. Разговор предстоял тяжёлый: настолько большого отклонения от нормы даже директриса предположить не могла. А мужчина должен стать тем, кто сообщит ей пренеприятные новости.

— Не удалось? — спросила мисс Харингхтон, заранее зная ответ.

Если бы всё прошло успешно, Дмитрий Александрович вернулся бы через несколько минут после отбытия. Надежда на то, что его преследовали, пытаясь отобрать Его, а мужчина отбился, оставалась. Однако этому предположению суждено было остаться предположением. Их союзник, может, и успел бы перехватить Его до встречи с хозяином, которого обычно именовали Хранителем. Историк был отнюдь не безнадёжен в этом плане, сохраняя шанс исполнить дело. А всех их обвели вокруг пальца. Видимо, желая покинуть свою ссылку, Он использовал запрещённый сейчас влеко — один из приёмов влечения, что полностью подавлял волю подверженного воздействию существу. После Войны Мира, да, о таких законах он не знал, потому что стал ссыльным до неё, множество подобных, раньше широко используемых способов воздействия на мир были запрещены законами. И они сами виноваты в том, что не учли этого фактора. Мисс Харингхтон осознала, что Он использовал влеко, когда было поздно что-либо менять: Дмитрий Александрович уже отправился на задания, а Он появился в их мире.

— Нет.

Историк прошёл к столу и сел напротив женщины. Длилось молчание. Мисс Харингхтон отложила ручку, потому что должна была первоочерёдно выяснить итог, с которым им предстояло работать. Она сцепила руки, положив их перед собой на бумаги. Пробежалась глазами по кабинету, одновременно смотря на мир и ничего не замечая. Директриса спокойно проговорила:

— Хорошо, я так и думала, Дмитрий Александрович. Слишком поздно я сообразила, что Глаз использовал влеко. Это моя вина, я неправильно рассчитала время. Теперь у него новый Хранитель. Ничего страшного, союзник прибудет вечером и встреча должна состояться сегодня, я бросила клич, как только вспомнила о законе, который нарушил Глаз.

— Хранительница, а не Хранитель, если точнее, — Дмитрий Александрович надавил пальцами на переносицу — у него начинала болеть голова.

Каждая его фраза звучала как приговор. Каждое слово представало лезвием топора, бьющем по плахе. Лицо мисс Харингхтон вытянулось.

— Что? — переспросила она.

— Оливия, — он протянул руки к директрисе, накрыв её кисти своими. Дмитрий Александрович чувствовал, насколько сильно она поражена таким поворотом. Мужчина видел, как выражение её лица становится отрешённым, а мысли начинают наполнять голову. Эмоции медленно отступали: никакие тысячелетия жизни с людьми, никакое воспитание не могли подавить в ней сущность сердца. Прежде, чем Дмитрий убрал свои руки, погасив в ней некую незначительную долю крайности, оставив ей этим немного человеческих эмоций, он договорил: — такое случилось впервые, я понимаю. Хранительница, это достоверно. Через пару часов об этом будет знать всё магическое сообщество, дальше — больше.

— Кто эта женщина? — ровным голосом спросила Оливия, уверенная, раз Глаз выбрал себе мага Хранительницу, то она обязательно должна быть достаточно натренированной и мудрой.

Дмитрий покачал головой:

— Девочка. Ей от девяти до четырнадцати лет. Учится в сорок шестой школе. Я проследовал за ней к зданию.

Дмитрий выпрямился, посмотрел на бумаги под руками Оливии, документы из Совета. Он откинулся на спинку стула и ожидал вопроса. Отбить от девочки тёмных магических существ вышло не сразу. Силы в нём почти не осталось, мужчине хотелось отдохнуть после этого насыщенно сражениями утра.

— Надеюсь, она вас не заметила? Да и…

— Нет, не заметила, — прервал её реплику Дмитрий Александрович, — внешность вот, — продолжил он и подал директрисе листок. Девочка с длинными тёмными волосами, карими глазами и прямым носом, нечёткими очертаниями лица была запечатлена там. Скорее, это являлось чем-то по типу фотографии, на какой не был настроен фокус, и запечатлённая смазалась, потому что двигалась из стороны в сторону очень быстро. Только школьная форма на ней выглядела чёткой, только в такой ходили все ученики, а фигура, как и лицо, была не ясна. Остального по листку определить оказалось невозможно. — Как и всегда, внешность Хранителя изменялась. Это — самая частотная вариация. Может, отнимем?

— Дмитрий Александрович, я думала, вы знаете свой предмет, — подняла одну бровь директриса.

Она подумала, что он не знает главной загвоздки тут, и никак не могла предположить, что́ он сказал по-настоящему. Потому что такого от историка ожидать не могла.

— Да, вы правы, я знаю, поэтому предлагаю…

Оливия не дала ему закончить. Дмитрий знал, что директриса не согласится на такой подход, но должен был сказать. Должен был стать тем, кто предложит это, чтобы она сама никогда не задумалась о таком исходе.

— Даже не думайте! — выкрикнула мисс Харингхтон, поднимаясь. Возмущение бушевало, всё внутри неё протестовало против его слов. Волна злости нахлынула резко: — Она ещё ребёнок! — и затихла так же быстро. Оливия поняла, зачем он это сказал.

— Я понял, — Дмитрий устало улыбнулся, всё-таки его жест в начале позволил ей не стать первородным сердцем, какими становились сердца в моменты сильного потрясения. Первородные сердца были справедливыми, а эта справедливость могла их победить: в таком состоянии она рассудила бы дело не в пользу девочки. Мужчина, с улыбкой на лице, не пытаясь переубедить её в своих поступках, продолжал: — мисс Харингхтон, её нельзя там оставлять.

Директриса на минуту задумалась, присаживаясь обратно за стол и складывая листы с большими печатями ВСМС в стопку перед собой.

— В сорок шестой говоришь? — не переспросила, а размышляла вслух Оливия. Дмитрий сразу уловил эти нотки и не стал повторять. — Помнишь Лидию?

Историк на секунду задумался, говорит она об одной из учениц или о ком-то из их знакомых? С памятью Оливии на людей было сложно тягаться, от этого же порой сложно было понимать, о ком идёт речь. Вспомнив, о каком городе они говорят, понял, что директриса имеет в виду городского стража. И, чтобы убедиться, спросил:

— Сцитию?

Сцитиями называли существ, которые профессионально занимались противоядиями. А Дмитрий Александрович имел в виду одну конкретную сцитию, члена ВСМС, Облачную Лидию. И он не прогадал.

— Она там директор, — кивнула Оливия, — надо бы связаться…

***

День выдался радостным: захватывающие встречи закружили Таню. Она забыла о камне, совсем как о сне, исчезающем из-за слишком яркого начала дня.

Он сбежал из её мыслей, растворяясь где-то на самой границе сознания. Он забрал с собой все воспоминания о проведённом лете и все разговоры об этом крал ещё до того, как они собирались начаться. Девочка не догадывалась, что вокруг неё прямо в этот день выстраивается другая стена. Крепче и мощнее той, какую она с друзьями начала разбирать. Незримое вмешательство переворачивало её жизнь с ног на голову, пока она сама, не замечая того, верила: всё возвращается в положенное ему русло.

Её занимали обычные переживания. Как построятся отношения с новыми учителями, почти весь состав которых решили сменить в этом году? Как отделаться от соседства с хулиганом, куда её посадили, как того, кто мог бы подавать правильный пример? Как вытерпеть до начала следующего дня, в котором она сможет снова увидеться с Дашей. Та сегодня занялась ритуальным для себя делом: пошла выбирать кружки́, где ей бы захотелось провести пару недель в этом году. О ней, как думала Таня, должны были ходить легенды: Даша посетила абсолютно все секции и другие места для проведения досуга в их городе и соседних по нескольку раз, причём ничем серьёзным это ни разу не закончилось. Сама Таня держалась стабильнее: несколько лет училась в музыкальной школе. Хотя пару раз под напором подруги ходила с ней на разные активности, пусть нигде и не задержалась надолго. Её же занятия фортепиано начинались только с конца следующей недели, в чём сохранялся особый шарм. Девочка скучала по стенам классов, в каких рождалась музыка, и с долей приятной истомы предвкушала своё возвращение.

Таня без раздумий добралась до дома самым коротким путём, минуя место, что манило её весь прошедший месяц. Она в нём больше не нуждалась.

Девочка погрузилась в свои обычные дела: лето закончилось, с ним ушло и то, что спасло её от странного, нового для неё, чувства ненужности. Казалось, то преследовало её всегда, и лишь тогда стало явным, а сейчас зарылось в мишуре, позволяя девочке полюбоваться оболочкой ненадолго.

Этот промежуток бездействия закончился уже скоро — на следующий день, когда неотвратимый механизм заработал.

На последнем уроке незнакомая учительница, слишком загадочная в плохом смысле (от неё, почему-то, веяло угрозой, хотя самой Тане не хотелось так это воспринимать), проводила с их классом беседу. Девочке стало не по себе, когда та рассказывала, что не следует брать на улице вещи, которые были оставлены или забыты другими. А если взяли, то следует рассказать об этом взрослым. Воспоминания о золотом сиянии сами собой всплыли в голове. Интересно, входили ли своеобразные камни в категорию «предмет, который был оставлен на улице для того, чтобы принести вред»? Вряд ли. Словно зная, о чём подумала Таня, учительница спросила: «Никто не хочет ничего рассказать?» — и сурово посмотрела прямо в её глаза. Девочка вздрогнула.

«Почему на меня? Наверное, мне показалось, — мысленно постаралась Таня успокоить саму себя. — Она смотрела на всех. Нет, точно не на меня…»

— Слушай, Кать, что ведёт эта учительница? — услышала Таня свой голос, когда все расходились по домам, а та удачно проходила мимо её парты.

Девочка сказала это быстрее, чем узнала, что говорит она. Внутри расцвело желание как можно меньше встречаться с этой женщиной. Катя, к кому она и обратилась, была тем человеком, который враз выучил всех учителей. Этому способствовало и то, что её мама работала учительницей (одной из немногих оставшихся после смены коллектива). И то, что у неё была превосходная память, распространявшаяся, правда, только на какие-то не особо важные пустяки, вроде чьего-то дня рождения или даты встречи с человеком, который здоровается с ней, в лучшем случае, два раза в месяц.

— Лидия Владимировна? — переспросила Катя (Таня кивнула, застёгивая свой портфель: уроки закончились — все собирались расходиться. Кажется, когда представляли выступающую, это имя прозвучало). Катя, мотнув головой из стороны в сторону, на всякий случай проверяя, нет ли той самой Лидии Владимировны рядом, два её хвостика — излюбленная причёска, несколько раз взметнулись в такт её движениям, забавно подпрыгивая. Той не оказалось, поэтому девочка со спокойной душой объявила: — Она наш новый директор.

— А-а, — протянула Таня, роясь в памяти. Нет, такой директрисы она не знала, — ладно, спасибо, — девочка машинально обняла подругу, протянувшую к ней руки, голова её была занята другим. — Я пойду, увидимся завтра, — растерянно прошептала она, надела на плечи портфель и вышла из класса, смущённо оглянувшись.

Смятение завладело ею. Какое-то двойственное чувство преследовало её. Когда Катя сказала, что женщиной была директриса, что-то знакомое — какой-то поверхностный образ — всплыло наружу. Глаза отказывались верить, что эта женщина тот же человек, какой занимал эту должность вчера, она видела её впервые в жизни. Тёмно-вишнёвое каре, видимо, за день отросло до пояса и сменило цвет на тёмно-коричневый. Нижняя часть лица изменилась до неузнаваемости, разрез глаз стал иным, хоть цвет их и сохранился.

«Как я могла забыть? Она выступала на линейке. Странно… Показалась мне совсем другой… — задавалась вопросом Таня, и сама отвечала на него: — Конечно, я забыла. Много новых людей… Но директор! Ладно, я накручиваю себя. Забыла, с кем не бывает?» — сбивчивые мысли никак не хотели собираться вместе.

Голова почему-то начала болеть, и какой-то сладковатый запах донёсся до её носа.

— Эй! Осторожнее! — отрезвил её чей-то выкрик и несильный удар плечами, которыми они случайно столкнулись.

Таня, увлечённая размышлениями, врезалась в кого-то; не удивительно: в коридоре собралось слишком много спешащих куда-то детей. Ей зачем-то вспомнился день, когда она впервые остановилась среди многоэтажек, и смутный образ закружился в памяти. Вскользь девочка коснулась разгадки, что же случилось тогда? Она обернулась. Парень тоже обернулся, удивившись своему резкому тону. На долю секунды Тане показалось, что его глаза светились ярко-голубым цветом. Незнакомец улыбнулся, мол, извини, я немного погорячился, и пошёл дальше, дождавшись ответной улыбки девочки. Её губы неосознанно растянулись, словно она сказала: «Ничего, с кем не бывает, я не злюсь». Тане почудилось, что какая-то странная связь в этот момент образовалась между ними, что эту улыбку девочка увидит ещё не один раз. Но, пройдя пару метров, она поняла, что ни капли не запомнила, как выглядел тот мальчик. В мыслях она пыталась прокручивать его образ:

«Примерно моего возраста, волосы — точно не блондинистые; голубые горящие глаза… Стоп. Это безумие!»

***

— Как насчёт варианта Б? — поинтересовался Дмитрий, когда мисс Харингхтон вернулась из очередного экстренного заседания постоянных членов Совета.

На нём объявили, что Глаз вернулся из ссылки, снова оказавшись в их мире, почему следует в кратчайшие сроки найти нового Хранителя и призвать его к служению обществу. На официальном уровне тоже началось масштабное движение. Появление Его не оставило равнодушным ни одно магическое существо. Многие надеялись на Него, на Его защиту или на Его Силу, которую, так же, надеялись присвоить. А это значило лишь одно: теперь они должны быть первыми, кто вступит в контакт с неопытной девочкой-Хранительницей.

— Думаете, стоит? — с сомнением спросила Оливия, переводя свой взгляд на красный антимагический свёрток.

Он таил в себе страшную Силу, защищал собой мир от опасности своего первого осквернения Силы истинного света. Он скоро должен был отдать её в распоряжение получеловеку. Он скоро должен был решить его судьбу.

— Мне кажется, — историк развернулся на стуле к свёртку, он надеялся, что там не та, недавно пропавшая вещь, взбудоражившая всё магическое сообщество, — лучше перестраховаться, мисс Харингхтон.

Ему казалось, что он лично стал причастен к тому, что вещь из свёртка получит свободу. Он не ошибался.

— Пожалуйста, позовите Тима.

— Тима Стефенсона? — на усталом — не выражающем до этого ничего, кроме озадаченности и готовности вступить в бой незамедлительно, несмотря на свою истощённость — лице историка читалось удивление. Он не удержался и выкрикнул: — Он ходячая катастрофа!

Доверять этому мальчику ту самую вещь было равноценно подписанию ему смертного приговора.

— Дмитрий Александрович, по-моему, я просила его позвать, а не выразить ваше мнение о нём, — голос директрисы прозвучал низким: усталым и не услышавшим бы ни единого возражения.

— Да, извините. Но вы уверены, что именно его (Тима Стефенсона, его?!), — добавил Дмитрий тише, зато эмоциональнее, — вы хотите отослать на такую операцию?

— Мне кажется, или я уже озвучила вам своё решение? — Оливия снова становилась отрешённой. Несмотря на это некая доля возмущения проступила на её лице: — Не сделаю же я вас мальчиком лет десяти! — впрочем, она сразу взяла себя в руки и улыбнулась Дмитрию Александровичу с надеждой: — Желания быть полезным в нём много, вот и посмотрим, во что это нам обойдётся, порой, полезнее этого желания ничего не найти, сами знаете. Так что, я буду ждать здесь, — окончательно объявила директриса. Мисс Харингхтон, конечно, надеялась на лучший исход, но и в правильности своего решения не сомневалась: она всегда будет неподалёку, а вот с мальчиком обстановку необходимо срочно менять.

***

Таня смотрела вслед мальчику, не разбирая, как тот выглядел и во что был одет, и зачем ей на него смотреть? Она коснулась кармана на штанах, где лежал камень, и обомлела.

«Ого! Горячий?! — рука ощущала раскалённый жар, и нога тоже начинала его чувствовать. Девочка машинально попыталась вытащить камень, и, к радости, одёрнула себя вовремя: — Нет, тут его доставать нельзя».

Она опрометью бросилась к двери в конце коридора, за которой, почему-то была уверена, точно никого не будет. Зайдя, Таня оглянулась. Узкое длинное помещение поглотило её, скрыв от всех лишних глаз. Девочка нащупала на стене выключатель и нажала на него. Светодиодные лампы загудели — всё залилось ярким светом. Угрожающего вида комната оказалась подсобкой для хранения географических карт и всевозможных таблиц, которые вырисовались на стенах и прекратили походить на ошмётки чего-то внеземного. Таня резко вытащила камень, вскрикнув:

— Ай! — тот обжог ей руку — девочка выронила его.

Он поскакал по полу и очутился в самом дальнем углу помещения. Всем своим видом давая понять, что хочет, чтобы Таня пошла за ним, так ей казалось. Девочка неосознанно направилась к нему. А когда подняла по спине пробежала дрожь от страха.

«Беги…»