ЛоГГ. Роковая свадьба. 2-я часть триптиха «Спасти императора»

Мария Буркова

Содержание всей фабулы ЛоГГа столь сложно и перегружено событиями и различными колоритными эпизодами, что возникла необходимость изложить их в виде триптиха, в разной манере и скорости повествования.

2. Призрак Яна Вэньли

Юлиан был счастлив — во всяком случае, так ему казалось. Ослепительный солнечный свет озарял день его торжества — всё же Аттенборо прав, в чём-то ему удалось перещеголять адмирала Яна, чья свадьба была более чем скромной. Интересно, как бы реагировал Ян на его месте, когда посажённым отцом невесты является сам Император? Наверняка пробормотал бы себе под нос что-то вроде: «Это жжжжж неспроста…» Однако, сейчас на женихе красуется его же парадный мундир, который Яну пришлось снять, помнится, на своей свадьбе тот страдал сильно в непривычном гражданском платье. Но разве не символично это всё сейчас — когда соглашения насчёт конституционализма и парламента вот-вот будут достигнуты, а иначе для чего все эти поблажки со стороны императора Райнхарда? Наверняка оттого, что молодой правитель Галактики симпатизирует идеям демократии и республиканского строя, ведь он же говорил перед смертью, что не против, если Императрица сочтёт нужным…

Сожалеть о том, что странный основатель новой династии Лоэнграммов всё-таки не только не умер, но отчего-то день за днём чувствует себя всё лучше, Юлиан не смел — слишком сильной симпатией он, всё же, успел проникнуться к этому амбициозному завоевателю: слишком благороден был этот воин, изящно подарив его жизнь Катерозе. Вопрос о женитьбе после подарка Императора Юлиану даже не пришлось поднимать со своей своенравной возлюбленной, коль скоро она не отказалась от свадьбы при дворе действующего венценосца — а иначе, право, Юлиан не представлял, как бы он обратился к своей даме с предложением руки и сердца. Особенно после того, как выяснилось, что августейший фехтовальщик, трижды победивший его в открытом поединке, был ещё и полностью слепым — какое счастье, что об этом факте следует умалчивать! Иначе геройски погибший едва ли не у него на глазах капитан Шейнкопф, отец Катерозе, наверняка хохотал бы над своим новым начальником до упаду — просто так, не из желания поглумиться, но всё же видеть это было бы очень обидно. Да и Поплан бы долго разорялся насчёт бездарности доставшегося ему ученика, клял свою несчастную судьбу, позволившую ему дожить до такого позора, и визжал бы, не переставая на эту тему все три с лишним недели без остановки. Куда он пропал, интересно, заявив, что намерен стать пиратом? Ни следа, ни весточки — может, у него не очень хорошо пошли дела, раз даже такое событие, как свадьба любимой ученицы, не сподобило этого величайшего весельчака всех времён и народов посетить её? Можно было бы расспросить о нём Конева, но после их последней дурацкой стычки тот и слышать ничего не желает «об этом мерзком бабнике и скандалисте»…

Конев, кстати, обещал нынче поддержать команду жениха — хоть это радует. А то хотя и передали с половины невесты, что традиционных мучений с процедурой выкупа и задариваний подруг и тёщи не будет вообще, равно как похищений самой невесты и её туфельки, на душе как-то неспокойно. Хоть обычная суета и утомительна, но понятна и логична, всегда из команды невесты имеется утечка информации, что за каверзы запланированы там. А нынче — чего можно ждать от этих чопорных имперцев? — проще рехнуться, чем предположить что-то правдоподобное…

Зачем Катерозе постоянно консультируется с Оберштайном едва ли не по две трети суток всю неделю? Даже уже и думать неохота, эти постоянные звонки с Хайнессена, обмен новостями и указаниями… Юлиан не мог включаться в тему на таком бешеном темпе, и предпочёл утешиться уже тем, что его помощь при решении всякого рода вопросов почти не требуется. Поначалу он разок даже взревновал, когда после злосчастной аудиенции с дуэлью Император ни разу не пожелал пригласить его снова, как обещал — а ведь до того тот с удовольствием слушал все рассказы о Яне Вэньли. С другой стороны, помощь Катерозе трудно переоценить — ведь именно она подхватила инициативу в переговорах, которую венценосец так коварно вырвал у Юлиана из рук. И она права: устроив свадьбу именно таким образом, можно рассчитывать на поддержку населения родной планеты, жаль только, что снова в тени самовластного главы нового Рейха. Что ж, возможно, как раз после сегодняшней грядущей церемонии Император и намерен разговаривать всерьёз о введении конституционализма? — будучи во многом мальчишкой, он проверяет на серьёзность соперника ещё раз: не откажется ли республиканец жениться на даме сердца.

«Дурак я, что ли, если счастье само плывёт в руки? Хотя, конечно, адмирал Ян всё же сам сделал своей даме предложение, и успел с этим накануне лобовой схватки с Императором, той самой знаменитой дуэли в космосе под Вермиллионом… Но я же не знал заранее, что поединок на клинках состоится в природе — так что тут я ни при чём… Но вспоминать страшно. Так страшно, что сразу напиться хочется. Дурак же я был, постоянно отбирая бутылку с бренди у покойного Яна, сейчас бы самому глоточек не помешал. А то вон Аттенборо знай себе, насвистывает что-то грустное под нос и всё глядит на облака — что он там видит, а?…»

Юлиан поднял голову вверх, прикрыв чуток ресницами глаза от слепящих лучей, и отчётливо различил в окне белое платье невесты. Ага, она его видит — прекрасно, парадный республиканский мундир сидит на нём будто влитой, пусть порадуется, как он браво выглядит. Точно, рада — даже показывает кому-то через экран связи… Нужно улыбнуться шире, в таком случае. Исчезла из окна — ох уж эти дамские капризы, видимо, не хочет, чтоб он знал, что замечен. Ну да ничего, среди облаков вдруг померещилось лицо адмирала Яна, с обычным прищуром и усмешкой, вот только понять, что они означают, так и не получилось, и видение растаяло среди ясного неба между двумя крупными фронтами кучевых облаков, белых, как парадный мундир. Юлиан с грустью вздохнул и перестал смотреть на небо, опасаясь, что глаза не вовремя заслезятся или он снова что-то упустит из происходящего. Так и есть, упустил за ликованием от того, что республиканская форма замечена, кое-что новое — прямой проезд к дому давно вовсю перегородила целая стая хищных чёрных лимузинов повышенной комфортности. Нетрудно догадаться, чьё прибытие замаскировано их появлением… Однако уходящая за угол часть улицы была ещё свободна, и оттуда совсем не с чинным неспешием мчался ещё один, с тонированными стёклами и полностью распахнутым окном у водителя, чей огромный локоть весьма нахально выглядывал наружу, пусть и облачённый в офицерский мундир космофлота Империи…

Мгновенно приблизившись, лимузин столь же мгновенно припарковался, лихо вильнув при этом задом, и, хотя и слился с толпой собратьев, оказался ближе всех к стоящим на тротуаре жениху и его дружке. Водитель, рослый рыжий имперский капитан, молниеносно покинул своё место, дабы галантно помочь выбраться даме из авто, и затараторил при этом очень знакомым баритоном:

— И нисколько не опоздали, дорогая, даже ждать придётся! Так что вот, обещал я тебе, что ты своими глазами увидишь Императора, и так оно нынче и будет! Кроме того, — тут кавалер заметно понизил голос, впрочем, от этого хуже слышно его не стало, — учти тот факт, что жених на этой свадьбе танцевать не умеет, а в таких случаях по традиции это приходится делать тоже посажённому отцу, смекаешь, какая штука?

— О! — с мощнейшей гаммой эмоций произнесла ослепительная шатенка в стандартном длинном платье для торжеств, вытаращившись на ухажёра с восторгом и благодарностью. — А-а, ведь вдова Яна ещё не вышла замуж, да… Как же это они, не научили сына танцевать? В Рейхе это просто не поймут, ха-ха!

Аттенборо злобно поёжился и повернулся боком к зрелищу настолько, насколько это было вообще возможно, и с досадой закусил губу. Юлиан Минц просто остолбенел, не шевелясь. Имперский капитан весело пожал плечами в ответ, хитро прищурившись и сделав очень знакомый жест «умываю руки»…

— Ну, тогда, дорогой, — с радостным апломбом хозяйки положения, тоном, слишком напоминающим мадам Казельн, продолжала его дама, сиятельно улыбаясь и покачивая классической лодочкой из-под длинных бирюзовых оборок, — должна тебе сообщить кое-что. Двойня, папаша, думаю, мальчики…

— Йохо-хо!!! — этот развесёлый вой Юлиан и Дасти слышали слишком часто много лет, чтоб можно было ошибиться в его владельце, а тот тем временем, схватив свою даму в охапку, сделал несколько кругов на месте, затем поставил её на ноги и взялся церемониально перецеловывать ей пальцы, вальяжно рухнув на колени. — Только чур, родная, если это будут мальчики, пусть там не будет золотоволосых и голубоглазых, а то насмотришься сегодня на Императора, да такие и родятся! Твой брат и папа решат, что я сплоховал…

— Чтоб мне сквозь землю провалиться! — прошипел Аттенборо почти шёпотом. — Везде успел шельмец…

— Не решат, твоё происхождение всё извиняет, мы ж не знаем толком, как выглядела твоя родня, — со смехом отозвалась будущая мама. — Ах, оставь любезности до дома, а то мы привлечём лишнее внимание. Встань. Может, тебе стоит счесть нужным поприветствовать старых друзей? — добавила она так тихо, что слышал только тот, к кому она обращалась, но Дасти Аттенборо прочёл это по её губам.

— Слона-то я и не приметил, — фыркнул Поплан, поднимаясь с колен. — Инда залетела ворона в барские хоромы, понимаешь, — тихо процедил он сквозь зубы, затем, успешно сделав вид, что только сейчас заметил парочку в республиканских мундирах, беззаботно помахал им рукой. — Держите хвост пистолетом, парни, это вам не шахматы! Или Катерозе разрешила Вам эту экипировку, а? — добавил он с такой бесстыжей улыбкой, на которую никогда никто ещё не нашёлся, что ответить.

— Чёрт знает что! — рявкнул Дасти уже в голос, повернувшись лицом к нему. — Ну что значит «разрешила»? Нынче что, сезон диктата женатиков, что ли?

— Нынче сезон свадеб, открытый мной, если что, — с прежним несносным апломбом отпарировал Поплан, галантно подавая руку своей даме — та с грацией доминантной самки уцепилась за неё. — Кабы вы ко мне припёрлись вот так, я бы тоже не понял этого. Неужели надеть было нечего?

— Какого чёрта… — наконец обрел дар речи Юлиан, — какого черта Поплан — капитан флота…???

— Адмирала Валена, — с чопорным кивком закончил тот, перестав улыбаться. — Прости, Юлиан, но проигнорировать просьбу Катерозе я не мог. Это её свадьба, и тебе следовало у неё спросить, как быть.

— Но почему, почему? — скорбным тоном вопрошал Минц, горестно всплеснув руками. — Как же можно, Поплан, разве не Вы ненавидели Империю?!…

— Гольденбаумов, — тем же тоном ответил бывший республиканец, снова чопорно кивнув, — но не Лоэнграммов, как известно. Когда тебе самому стукнет за тридцать, ты поймёшь, что быть вечным лейтенантом неизвестно чего — очень скучно, и разве моя вина в том, что Союз не ценил кадровых военных и людей вообще, Юлиан? Ничего, кроме горя, идеи республики людям не принесли, а я, как известно, всегда считал, что множить нужно радость, а не скуку!

— Вы сказали, что станете пиратом! — почти со слезами выпалил Юлиан.

— А потом у меня появилась идея получше! — с прежним узнаваемым озорством парировал Поплан, ослепительно улыбнувшись. — Когда-то я тоже полагал, что смогу сделать счастливыми почти половину человечества, но понял, что мне зачтётся, даже если получится осчастливить одного человека, — он выразительно кивнул на свою зардевшуюся от гордости спутницу. — А если я даже этого не смогу, то всё остальное — бесполезная шелуха. Подумай над этими моими словами — они вполне годятся в качестве свадебного подарка, поверь.

— Вы издеваетесь, Поплан! Вы, преданный адмиралу Яну до последнего вздоха, вы сейчас…

— Вот именно! — спокойно оборвал тот бывшего начальника, выразительно подняв палец к небесам и многозначительно прищурившись, как всегда делал, пытаясь подчеркнуть важность своих слов. — Лично адмиралу Яну, а не абстрактным разговорам о светлом будущем. Но мёртв не только Ян, но ещё куча блестящих людей, верных ему — и что дальше? Ритуальное самоубийство, да, как у команды Бьюкока? Благодарю, не нужно, я всегда жизнь любил и любить буду. Чего и тебе очень советую, Юлиан. Подумай.

— Идём, дорогой, мальчик ещё молод и нервничает к тому же, — тихо проворковала дама. — У него ещё есть время повзрослеть самостоятельно, не трудись.

— Прошу прощения, ребята, — ехидно ухмыльнувшись, вежливо проговорил Поплан, — но я нынче ещё и подкаблучник, в мире всё меняется. Желаю счастья, а ты, Аттенборо — последний лоботряс, тоже женись — а то примут за чёрт-те что скоро, — и, величественно кивнув, словно заправский аристократ, он поспешил удалиться, как будто ничего не произошло.

— Он всегда был нахалом, — угрюмо процедил Дасти, помрачнев, как грозовая туча, — но именно сейчас его появление меня очень не обрадовало. И, похоже, дело вовсе не в нём, что и печально.

— Ладно, не стоит унывать, мало ли крыс в своё время сбежало с Изерлона, — миролюбиво пожал плечами Юлиан, пытаясь разрядить обстановку.

— Крысы — не идиоты сбегать просто так, — мрачно проговорил Аттенборо, глядя себе под ноги. — Да и он — не крыса, далеко, знаешь ли! — рявкнул он вдруг в лицо собеседнику. — Если помнишь, он свалил после того, как оказалось, что твой проект конституции полностью совпадает с тем, что предлагал Иов Трюнихт! Стало быть, вместо того мертвеца мы можем вырастить нового, возможно, ещё хуже! — и продолжил, уже не смущаясь тем, что тот отшатнулся от него, умоляюще задрав ладони вверх. — Паук застрелен, да здравствует паук, что ли? Или снова слово адмирала Яна священно лишь потому, что его произнес он, а не кто другой? Ян вовсе не политик, ты это знаешь лучше меня даже, сколько раз он давал помыкать собой кому попало. Тогда почему стоило смениться главе Рейха, как там всё стало отлично, а в Союзе после ухода Трюнихта с поста главы Совета началось самое дерьмо? Где доказательства, что республика лучше, а?

— Зачем ты говоришь мне это сейчас? — с укоризной сказал Юлиан, покачав головой.

— Интересно, а когда мне было что-то говорить тебе, одухотворённая пьянь? Кто за три недели не сделал ни единой попытки что-то шевельнуть или изменить? — сурово процедил Дасти, с вызовом подбоченясь. — Я — адмирал неизвестно чего уже, в подчинении у лейтенанта, пусть, но разве моя работа заниматься конституцией и убеждать Лоэнграмма в нужности её? Теперь я понял, что ты не внёс не единого отличия от трюнихтовской, потому она и неинтересна Лоэнграмму!

— Это не так, — поспешил его заверить Юлиан, говоря нарочито доверительно и спокойно. — Лоэнграмм просто был болен эти дни, да и свадьба его, как родового аристократа, разумеется, интересует и забавляет. Как только мы её проскочим, дело сдвинется с мёртвой точки.

— В самом деле? — глумливо скривился в ответ собеседник, явно демонстрируя, что не впечатлён ни единым словом. — Человек, выступающий в этом качестве на такой чужой свадьбе, вряд ли настолько болен, чтоб отказать себе в обсуждении интересующей его темы. И уж кто-кто, а этот представитель племени аристократов ничем не доказал ещё, что унаследовал привычки, приписываемые нашими идеологами этому классу — не то они нам всё врали про них, не то эти привычки на деле в другом состоят. Кроме того, ты, очевидно, полагаешь, что те, кто был рядом с тобой в безвыходном положении, должны всегда сидеть возле тебя, что бы ни случилось. Как думаешь, это утверждение логично, если учитывать, что люди хотят жить вообще-то, а не упиваться фантастическими идеалами?

— Дасти, что случилось? — обмер Юлиан, надеясь вызвать того на откровенность.

— Как что? Или ты ничего не понял до сих пор? Кому интересна будет твоя конституция, если она ничуть не вдохновляет такого правителя, как Лоэнграмм? Не ты ли как-то назвал его же самым демократичным кандидатом — если что, за него подадут голоса не только все его подданные, но и большинство народа на территории бывшего Союза? И что потом буду делать я — утирать тебе сопли, когда ты будешь жалобно уверять всех и каждого, что хороший и предлагаешь хорошие идеи? — Аттенборо говорил всё более спокойно и пренебрежительно, и это уже начинало пугать. — Хороша идея, как же — давайте грохнем прекрасного правителя ради того принципа, что он не соответствует неким нашим, ни разу успешно не доказанным принципам! Ян мёртв, Шейнкопф мёртв, Бьюкок мёртв, Машунго тоже, куча народа с ними — мертвы, каждый, кто придерживался этого мнения — мертвец, даже Трюнихт и Лебелло! Не странная ли закономерность, Юлиан, не настораживает ли? Хочешь, чтоб и Катерозе погибла, во имя твоих амбиций?

Конец ознакомительного фрагмента.