Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

Мария Бурас, 2019

Андрей Зализняк – великий русский лингвист, который доказал подлинность «Слова о полку Игореве» и сумел прочесть берестяные грамоты так, что мы теперь знаем, как говорил и чем жил Новгород тысячу лет назад. На его счету борьба со лженаучными лингвистическими теориями и «Грамматический словарь русского языка», на основе которого был построен поисковый алгоритм «Яндекса». «Истина существует» – первая биография Зализняка, собранная из его собственных рассказов и устных воспоминаний его родственников, друзей, коллег и учеников. Война и эвакуация, детское увлечение языками, учеба в Париже, грандиозные научные открытия и лекции, собиравшие тысячи человек – в этой истории нашли отражение советский быт, европейская академия, голоса Древней Руси, смутные девяностые и многое другое. Мария Бурас, ученица и давний друг Зализняка, поговорила с десятками людей и изучила множество документов, чтобы восстановить жизненный и творческий путь выдающегося ученого.

«Страх был, что хозяин узнает»

— А когда вы вернулись, вам дали жилье на Курбатовском? — спрашивал В. А. Успенский.

ААЗ: Не сразу. Сперва это была тоже еще Сходня. Причем там не было никакого жилья, мы просто снимали комнату у хозяев, прежде чем отцу моему, со всеми его инженерными достоинствами, дали комнатенку в Москве, которая по нынешним представлениям, конечно, ничем не отличается от собачьей конуры. Это была полуподвальная, полуподземная комната в такой развалюхе. Там мы прожили уже с 1945-го. Вернулись из эвакуации в 1944 году, год прожили на Сходне, снимая помещение. Мне было уже примерно 9–10 лет. Там я помню среди прочих эпизод, связанный с тем, что надо было тайно включать плитку. А плитка была такая, которая сейчас произвела бы впечатление: это была украденная на заводе плита, ну, заводского масштаба, которая нагревала всю квартиру, как печка. Такая плитка, конечно, забирала электричество. Единственный способ контролировать, чтобы люди этого не делали, было то, что ходили контролеры, ловили тех, у кого такие плитки, потому что, конечно, у других тоже были. И моя задача была — сидеть на верху дома и смотреть, не идет ли контролер, потому что плитка включалась на короткое время — минут на 20: было достаточно, чтобы нагреть дом.

ВАУ: Как, а счетчик ничего не показывал?

ААЗ: Какой счетчик, бог с вами! Какой счетчик в 1945 году?

ВАУ: Как, за электричество никто не платил в 1945 году?

ААЗ: Я не знаю такого понятия «платить за электричество». Платил не знаю кто. Хозяин. Конечно, не за то, сколько он истратил. Потому что кто мог в 45-м году поставить столько приборов, чтобы узнать, кто сколько истратил? Ходили специальные люди, которые ловили. Сама плитка не могла бы стоять на видном месте, она стояла внутри печки. А печка запиралась заслонкой на случай, когда являлся контролер.

А дальше было то, что в какой-то непрекрасный день загорелись провода. В доме был один я. Загорелась стена около проводов. Ну, таким еще не бурным пламенем, но активным. Я совершенно отчетливо помню, что у меня был страх, но совершенно не тот, что можно предположить. Этот страх был таким, что хозяин узнает. Все остальное мне было совершенно… Поэтому я должен был не просто гасить это, а гасить таким образом, чтобы наружу не выходило никаких признаков гашения. Мне удалась эта задача. Помню, что я горд был собой необыкновенно. Необычайно был доволен собой, что я тяжелое испытание выдержал правильно: никому не стало известно, что был пожар. Это очень хорошо я запомнил. Потом мне стали объяснять, что мальчик молодец, все погасил. Это мне не приходило в голову — ничего кроме того, что я правильно соблюл конспирацию. Воды ведь тоже не было, надо было идти куда-то за водой. Это я помню так живо, как будто это было несколько дней назад. Вот эту стену, залитую не пламенем еще живым, а таким красным калением, которое поднимается по проводам кверху. И ведь все деревянное ж было, весь дом деревянный.

— После эвакуации на Сходне, уже в другом месте, — вспоминала Татьяна Константиновна, — мы года не прожили и переехали в Курбатовский переулок. От завода нам дали помещение, комнату в коммунальной квартире, и мы там втроем жили вначале, с Андреем.