Бессердечная

Марисса Мейер, 2016

Задолго до того как Страна Чудес стала трепетать при одном имени Червонной королевы, жила была девушка, которая мечтала не о власти и богатстве, а о любви. А еще о том, как она откроет небольшую пекарню. Но мать заставила ее выйти замуж по расчету. История о том, что бывает, когда мечтам не дают осуществиться. И о том, откуда берутся безумные королевы.

Глава 9

Объявление в витрине лавки башмачника гласило:

«Мы закрываемся! Распродажа!

Забегайте, пока башмаки не разбежались!».

Кэтрин и Мэри-Энн стояли на другой стороне улицы под кружевным зонтиком Кэт и восторгались витриной, набираясь смелости, чтобы войти в лавку.

— Какая красота, — вздохнула Кэт, нарушив молчание, и указала на большое витринное окно. — Представь только, хрустальные блюда выстроились в ряд, а на них свадебные торты и именинные пироги, и — конечно же! — самые лучшие не именинные торты и пироги. А посредине — фарфоровая этажерка в пять ярусов, с засахаренными ягодами и цветами до самого верха.

Мэри-Энн наклонилась вперед.

— Конечно, нужно будет измерить витрину поточнее, но мне уже сейчас кажется, что в ней поместится дюжина тортов. Место здесь людное, а если расклеить повсюду объявления… Ой, Кэт. Простите, что я назвала это глупой мечтой. Это же наша кондитерская, правда же?

— Разумеется! А на стекле красиво напишем: «Пирожные и торты: лучшая кондитерская в королевстве».

Девушки дружно вздохнули. Прохожий — лакей-лягушка — неодобрительно покосился на них, быстро лизнул свой выпученный глаз и поскакал дальше.

Лавка стояла на уютной, утопающей в цветах улочке с черепичными крышами. По булыжной мостовой время от времени с грохотом проезжали кареты. Утро выдалось ясным, и улицы городка были многолюднее, чем обычно. Корзинки прохожих были полны лука и репы с ближайшего рынка. Бригада шмелей-плотников, тихо жужжа, колотила молотками: за углом строилась новая школа. Обрывки случайно услышанных разговоров почти все были о Бармаглоте. Однако говорили о нем скорее как о страшной сказке, истории давно минувших времен, а не как о недавно пережитом ужасе — такой уж народ жил в Червонном королевстве.

Кэтрин с волнением почувствовала, что ей бы очень понравилось ходить сюда хоть каждый день. Она была бы просто счастлива. Как это было бы прекрасно — жить простой жизнью здесь, на Мэйн-стрит, подальше от Черепашьей Бухты, от замка Червонного Короля.

Ее внимание привлекли уличные музыканты на углу — рыба-свистулька и гитарный скат играли для прохожих, поставив рядом коробку для сбора монеток. В другое время музыка непременно навела бы ее на мысль о Белом Кролике, но сейчас Кэт вспомнился Джокер с его серебряной флейтой.

Новый сон так и лез в ее мысли, незваный, непрошенный и неожиданный.

Она сама и Мэри-Энн. Их кондитерская. И… он. Он то развлекал покупателей, то возвращался домой после того, как целый день развлекал всех в замке.

Это было настолько невероятно, что Кэт строго отчитала себя за подобные мечты. Она едва знакома с придворным шутом, и нет причин даже думать, что они увидятся еще где-то кроме парочки странных сновидений.

И все же, будь она самой обыкновенной булочницей, а не дочкой маркиза и избранницей Короля — и вот уже мысль о придворном шуте начинает казаться не такой уж невозможной.

Может ли он стать ее будущим? Может ли ее судьба быть такой?

Кэтрин даже сама удивилась тому, как окрылило ее это предположение.

— Кэт?

Она подпрыгнула. Мэри-Энн, хмурясь, смотрела на нее из-под зонтика.

— Вы с ним знакомы? — спросила Мэри-Энн.

— С кем?

— С гитарным скатом?

— Конечно же нет, просто… мне понравилась мелодия. — Порывшись в кошельке, она достала монетку. — Что же, зайдем в лавку и осмотрим ее изнутри?

Не дожидаясь ответа Мэри-Энн, она бросила монету в коробку музыкантов и решительным шагом направилась к лавке башмачника.

Когда Кэт открыла дверь, на улицу вырвалось, окутав девушек, облако сладкого дыма. Разогнав дым рукой, Кэт первой вошла в лавку. К дверной ручке был подвешен колокольчик, однако он сладко дремал и лишь всхрапнул, когда девушки тихонько прикрыли за собой дверь.

Кэт сложила зонтик и попыталась сквозь висящую в воздухе дымку рассмотреть лавку. Пол был сплошь уставлен обувью всех размеров и сортов, от тапочек-балеток и сапог для верховой езды до конских подков и резиновых ласт, которые были свалены в груды и высыпались в проходы. На бежевых стенах кое-где были намалеваны рекламные картинки с туфлями и ботинками, вышедшими из моды лет тридцать назад. В комнате было тускло и пыльно, сильно пахло гуталином, кожей и грязными носками.

За стойкой на высоком табурете сидел башмачник господин Гусеница и курил кальян. Сонно помаргивая, он глядел, как Кэт и Мэри-Энн пробираются через обувные завалы. Перед ним на прилавке возвышалась пара сапог на кожаной подошве, которые он, по всей вероятности, чинил или собирался чинить. Правда сейчас Гусеницу определенно больше интересовал кальян, чем обувь, но все же Кэт из деликатности остановилась и, не желая отвлекать его от работы, стала осматриваться.

Она представила, как выбрасывает из лавки грязный скучный хлам. Стены она мысленно раскрасила кремово-бирюзовыми полосками, как леденцы, а на окно повесила легкие занавески цвета персикового шербета. У входа встали три маленьких кофейных столика, на каждом желтый букетик в вазочке из матового стекла. Вытертый и пыльный ковер уступил место сверкающим мраморным плиткам. Вместо старого прилавка появился стеклянный шкафчик, набитый пирожными и имбирными пряниками, пирогами, штруделями и круассанами с шоколадной начинкой. На задней стене будут висеть корзинки со свежевыпеченным хлебом. Кэт увидела себя за стойкой — на ней розовый фартук в клеточку, с утра припорошенный мукой. Она пересыпает в банку бисквитное печенье. А тем временем Мэри-Энн — в точно таком же фартуке, только желтом — укладывает дюжину песочных пирожных в светло-зеленую коробку.

Кэт сделала глубокий вдох и закашлялась — а все потому, что вместо аромата горячих булочек, шоколада и пряностей, о которых она как раз думала, легкие наполнились едким кальянным дымом. Прикрыв рот рукой и пытаясь сдержать кашель, повернулась к господину Гусенице.

Башмачник внимательно разглядывал ее и Мэри-Энн. К сапогам на стойке он и не прикоснулся. Подойдя поближе, Кэт заметила, что на каждой паре маленьких ножек красовались самые разные сапоги, ботинки и тапочки.

— Кто… — медленно и лениво заговорил господин Гусеница, вынув изо рта мундштук, — вы… такие?

Кэт изобразила самую обаятельную из своих улыбок — чарующую, ей она научилась у мамы, — и, лавируя между грудами обуви, подошла ближе.

— Меня зовут Кэтрин Пинкертон. Мы с моей служанкой проходили мимо и вдруг, совершенно случайно заметили объявление в витрине. Я хотела узнать, что станет с этим магазином после вашего отъезда. Видите ли…

— Не вижу, — перебил башмачник.

— Я имею в виду, что невозможно позволить ему пустовать слишком долго…

— Вполне возможно, — довольно сварливо буркнул господин Гусеница и выпустил несколько клубов дыма.

— О да, но я только имела в виду… Конечно, очень грустно терять такое солидное дело, но я уверена, что вы собрались, э-э-э… на покой, не так ли?

Гусеница смотрел на Кэт так долго, что она решила, что обидела его, и начала сомневаться, что он вообще удостоит ее ответом, когда он наконец подал голос.

— Я приобрел клочок земли в лесу, чтобы обрести долгожданное уединение и покой.

Кэт подождала продолжения, но его так и не последовало.

— Понятно, — сказала она в конце концов. — Очень мило.

Прочистив горло, в котором все еще першило от дыма, она заговорила снова.

— А дом принадлежит вам?

— Нет, — ответил господин Гусеница. — Испокон веку я снимаю его у Герцога.

— Герцог! Вы хотите сказать, Герцог Свинорыл?

— Он самый. — Гусеница зевнул, как будто разговор ему наскучил. — Впрочем, хоть он и свинья свиньей, но славный малый. Необщительный. И не сует пятачок в чужие дела, как вы все.

Кэтрин невольно нахмурилась, не только из-за того, что ее несправедливо обидели, но еще и по другой причине. Она надеялась, что помещением владеет кто-то, с кем они незнакомы. Кто не станет раньше времени обсуждать ее дела с другими знакомыми или с ее родителями. Она все не могла набраться храбрости, чтобы попросить у отца взаймы на кондитерскую или потребовать разрешения потратить на это приданое.

Но в одном господин Гусеница был прав. Лорд Свинорыл не совал нос в чужие дела, так что оставалась надежда, что он не станет болтать про ее планы.

Мэри-Энн подошла поближе.

— Скажите, а не интересовался ли в последнее время этой лавкой кто-нибудь еще?

Господин Гусеница медленно перевел на нее взгляд.

— А ты… кто… такая?

Мэри-Энн сложила руки на переднике.

— Я Мэри-Энн.

Гусеница снова зевнул.

— Кто займет лавку, дело Герцога, а не мое.

— Понимаю, — продолжалась Мэри-Энн. — Но… хотелось бы знать ваше мнение. Правда было бы хорошо устроить здесь кондитерскую? Самую замечательную во всем Королевстве?

Гусеница поскреб мундштуком щеку, похожую на марципан.

— Только, если в этой кондитерской будут «Гусиные лапки». Это мой любимый торт.

— О, непременно, — сказала Кэт. — Я даже готова спуститься в колодец за патокой, лишь бы получились лучшие «Гусиные лапки» по эту сторону Зазеркалья.

Она хихикнула, но Гусеница даже не улыбнулся, а только флегматично заметил:

— Никакого паточного колодца нет, это выдумки.

Кэт смутилась.

— Конечно. Разумеется. Я пошутила.

Старое поверье гласило — тот, кто отведает патоки из колодца, излечится от всех болезней и помолодеет. Но вот беда: никто не знал, где он, этот чудесный колодец и как его отыскать. Одни говорили, что он спрятан в Зеркальном лабиринте, но удаляется от того, кто пытается подойти поближе. Так что гоняться за ним опасно — можно потеряться. Другие утверждали, что колодец показывается лишь тем, кто совсем отчаялся. Но большинство, подобно башмачнику, считали все это просто сказкой.

Господин Гусеница неодобрительно хмыкнул.

— Шутка мне не понравилась.

— Я и не думала, что она вам понравится.

— О чем же ты думала?

Кэт замялась.

— Да просто о том… Ах да, о том, что у нас будут «Гусиные лапки»!

Башмачник смерил ее долгим взглядом и снова сунул в рот кальянный мундштук.

— Ну вот, — пробормотала Кэтрин. — Большое спасибо за помощь.

И, схватив Мэри-Энн за локоть, она поволокла ее на улицу под звучный храп дверного колокольчика.

С дюжину шагов Мэри-Энн ошеломленно молчала, теребя ленты на чепчике.

— Просто чудо, как это он за столько лет не распугал всех покупателей!

— И правда, — рассеянно согласилась Кэтрин, но ее мысли были уже далеко от ворчливого обувщика. — Как ты думаешь, захочет Герцог сдать нам лавку внаем?

— Трудно сказать, — ответила Мэри-Энн. — Я надеюсь, что он подойдет к этому как деловой человек, примет во внимание наши расчеты и финансовые проекты.

Кэт помотала головой.

— Никого кроме тебя, Мэри-Энн, все это не интересует. Надеюсь, Герцог испытывает ко мне некоторую симпатию. По крайней мере не меньшую, чем к кому-либо другому. Но с другой стороны, он знает, что я дочь дворянина, которой полагается искать себе мужа, а не заглядываться на магазинные витрины. Он может усмотреть в этом противоречие и не пожелает вступить со мной в деловые отношения.

Кэтрин посмотрела на небо и представила себе высокомерное хрюканье Герцога.

— Если только у нас не будет разрешения вашего батюшки.

— Вот именно. Если у нас его не будет.

Кэтрин так разволновалась, что у нее свело живот — так было всегда, стоило ей подумать о разговоре с родителями на эту тему. О том, что мечта упрямо не хочет совмещаться с реальностью — как масло с водой. Уж сколько раз она представляла себе эту беседу, придумывала самые веские доводы, чтобы убедить отца и матушку дать денег на кондитерскую… Но они не разу ни согласились. Даже в ее фантазиях.

Ведь, как ни крути, она оставалась дочерью маркиза.

Но пока еще можно было попытаться обойтись без их помощи.

— Так или иначе, скоро мы получим ответ, — Кэтрин раскрыла зонтик, и они повернули к карете. — Мы сегодня же навестим Герцога.

* * *

Благороднейший Пигмалион Свинорыл, Герцог Клыкании жил на вершине круглого холма в чудесном кирпичном доме, на крыше которого торчало с полдюжины каминных труб. Вдоль подъездной аллеи росли яблони, а в воздухе витал аромат свежескошенного сена, хотя Кэтрин и не могла понять, откуда именно он доносится. Приказав лакею ждать в карете, они с Мэри-Энн направились к дому. В руке у Кэтрин была визитная карточка, Мэри-Энн несла коробку маленьких пирожных, которые Кэт хранила на леднике для таких случаев.

Дверь открыла экономка.

— Добрый день, — поздоровалась Кэтрин, протянув ей карточку. — Дома ли его светлость?

Экономка остолбенела. Очевидно, посетители бывали в их имении не так уж часто. Возможно, из-за Герцога.

— Я… я пойду доложу, — пробормотала она и, взяв карточку, скрылась в доме, оставив девушек на пороге.

Впрочем, вскоре экономка появилась снова, склонилась в почтительном поклоне и проводила их в гостиную с уютной, хотя и старомодной, мебелью и вазой красных яблок на столике. Кэтрин села, а Мэри-Энн — в этой ситуации ее послушная служанка — осталась стоять.

— Не хотите ли чаю? — предложила экономка. У нее сияли глаза, а растерянность сменилась немного нервозным воодушевлением. Она так старалась услужить, что Кэтрин лишний раз убедилась: гости здесь большая редкость.

— Благодарю, я бы не отказалась.

Экономка поспешно удалилась. Не успела дверь за ней затвориться, как тут же открылась другая, и появился Герцог в домашней бархатной куртке.

В копытце он держал визитную карточку Кэтрин. Герцог посмотрел на Кэтрин, потом на Мэри-Энн и тихонько вздохнул, вроде бы разочарованно.

Кэтрин вскочила с кресла и сделала реверанс.

— Добрый день, Ваша светлость!

— Леди Пинкертон, какой сюрприз! — Он жестом предложил ей сесть и сам сел на напротив, закинув ногу на ногу.

— Я так давно не бывала у вас с визитом. Надеюсь, время подходящее.

— Как и любое другое. — Герцог положил карточку на серебряный поднос. Точно такой же поднос служил для визитных карточек в их имении в Черепашьей Бухте, только там карточки обычно лежали целой грудой, а эта оказалась единственной. — Когда миссис Фыркинс передала мне вашу карточку, я подумал, что вы, возможно… пришли… не одна.

— Не одна? — Кэт покопалась в памяти. — Ах да, моя матушка тоже сейчас ездит с визитами, и я не сомневаюсь, что и она скоро вас навестит.

Герцог покрутил плоским носом.

— Ваша матушка. Да-да. Как поживают Маркиз и Маркиза?

— Очень хорошо, благодарю вас. А как… — Кэт помедлила, — ваше имение?

— Недурно, — Герцог тоже замешкался, — но, сказать по совести, немного одиноко.

Свои слова он сопроводил улыбкой, больше похожей на гримасу, а у Кэтрин почему-то сжалось сердце. Ей вдруг стало жаль Герцога, который вечно в одиночестве подпирал стенку на балах Короля, не решаясь танцевать и не вступая в разговоры.

Раньше такое поведение казалось Кэт высокомерным, но, возможно, дело в том, что он просто застенчив? Удивительно, как эта мысль раньше не приходила ей в голову.

— Могу ли я предложить вашей служанке сесть? — робко спросил Герцог, пока Кэтрин подыскивала вежливый ответ.

Мэри-Энн как раз скромно присела на край дивана, когда вернулась экономка с чайником, чашками и вазочкой ячменного печенья на подносе. Дрожащими руками она стала разливать по чашкам чай, при этом стреляя глазами то на Кэт, то на Герцога, так что раза два плеснула мимо. Герцог хмуро поблагодарил и отослал ее, сказав, что с молоком и сахаром он справится сам. Он склонился над подносом, и Кэт невольно ахнула, увидев у него на шее повязку с пятном запекшейся крови.

— Вы ранены, Ваша светлость?

Герцог Свинорыл взглянул на нее и смущенно опустил голову.

— Уверяю вас, это лишь царапина. Боевое ранение, полученное на королевском балу.

— Ах! Неужели это Бармаглот?..

— О да. Не желаете ли чашечку? — обратился он к Мэри-Энн, и та с благодарностью кивнула.

— Мне искренне жаль, — сказала Кэт.

— А я, — отозвался Герцог, — рад, что ему подвернулся именно я, а не кто-то из гостей более хрупкого сложения.

Он вдруг озорно улыбнулся, и Кэт невольно ответила тем же, хотя и не была уверена, что все поняла.

Ее мучило любопытство, но было неловко приставать с расспросами. Поэтому, выждав немного, Кэт сменила тему разговора.

— Надеюсь, наш неожиданный визит не причинил беспокойства вашей домоправительнице. Она кажется очень взволнованной.

— Нет, нет, вовсе нет. — Герцог передал ей чашку с блюдцем. — Наша жизнь бедна развлечениями, и, э-э-э… думаю, она по ошибке приняла вас за кого-то другого.

Его розовые щеки покраснели еще сильнее, и он отвернулся.

— Попробуйте печенье.

— Благодарю. — Кэтрин положила угощение на блюдце. Ей стало еще любопытнее. Кого же ожидала или надеялась увидеть экономка? Однако это ее не касалось, к тому же, она пришла сюда по делу, хотя чувствовала, что признаться в этом сейчас будет неловко.

Ее чашка звякнула о блюдце.

— Сегодня утром мы с Мэри-Энн заходили в лавку господина Гусеницы, — начала она. — Я была удивлена, узнав, что он вскоре переезжает. Трудно представить себе город без башмачника.

— О да. Вы, возможно, известно, что господин Гусеница снимал лавку у меня? Жаль, что он надумал уехать.

— А какие у вас планы насчет лавки, которая останется пустой?

— Пока не думал об этом. — Герцог звучно прочистил горло. — Но это скучная тема для таких юных дам. Может, вы бы предпочли поговорить о чем-то более интересном, например…

И он уставился в свою чашку.

— О лентах для волос? — предположила Кэт.

Герцог скривился.

— Боюсь, я не очень сведущ к этой области.

— И я тоже, — Кэтрин взяла маленькое треугольное печеньице. — Я больше разбираюсь во всевозможной выпечке. Вы знали, что печь пироги и торты — мое хобби? — Она откусила кусочек печенье.

— Знаю, леди Пинкертон. Я имел удовольствие попробовать ваш клубничный…

Кэтрин поперхнулась и закашлялась. Кусок печенья с плеском упал в чай.

Печенье было твердокаменным, а вкус такой, словно она бросила в рот горсть черного перца.

— Что положили в это… печ… апчхи! — простонала она.

Она громко чихнула, потом еще и еще раз, расплескав чай на блюдечко.

— Простите! — сказал Герцог, протягивая носовой платок Мэри-Энн, которая передала его Кэтрин, но к этому времени чихание прекратилось. — Мне следовало вас предупредить.

Кэт потерла нос платком. Его кончик еще продолжал чесаться, но вкус перца во рту немного ослаб.

— Предупредить меня? — проговорила она гнусаво. — Ваша светлость… мне кажется, ваша кухарка пыталась нас убить. Но за что?

Герцог нервно потер копытца, прижал к голове маленькие уши.

— О нет, леди Пинкертон, уверяю вас, это не так. Просто такая уж у меня кухарка. Обожает перец.

Кэт взяла из рук Мэри-Энн еще одну чашку чая и жадно отпила из нее, чтобы прогнать остатки перечного вкуса. А потом снова закашлялась.

— Лорд Свинорыл, ваша кухарка, должно быть, просто не знает, что бывают и другие ингредиенты? И что печенье состоит вовсе не только из одного перца?

Герцог беспомощно развел руками.

— Я пытался ее переубедить, но, знаете, она давно привыкла так готовить, ее уже не переделаешь. Хотя это немного приглушает способность чувствовать какой-то другой вкус.

Кэт сделала еще глоток чаю.

— Какой ужас. Почему вы ее не уволите?

У Герцога округлились глаза.

— Уволить? Только за то, что она плохо готовит? Какая жестокость!

— Но… она же кухарка.

— Да. И делает все, что должна делать кухарка. — Он хрюкнул. — Просто не очень умело.

Кэтрин еще немного покашляла.

— Понятно. Ну что ж. Спасибо за гостеприимство. — Кэт поставила чашку на столик рядом с кошмарным печеньем.

Герцог странно съежился, уверенность, с которой он держался в начале их визита, совсем его оставила.

— Уже уходите? Так скоро? — спросил он несчастным голосом.

— Нет, пока не собираюсь, — ответила Кэтрин. — Собственно говоря, я хотела попросить вас об одном… одолжении.

Маленькие глазки Герцога стали еще меньше.

— О каком одолжении?

— О, ничего особенного, уверяю вас. Но, как я уже вам говорила, я обожаю печь. По-настоящему. — Она неприязненно покосилась на вазочку с печеньем. — Смею надеяться, это у меня хорошо получается, и я никогда не сыплю слишком много перца.

Кэтрин улыбнулась, пытаясь придать легкость беседе, которая вдруг стала ее смущать. Она кивнула Мэри-Энн, та встала и протянула коробку Герцогу.

— Эти пирожные я испекла сама. Надеюсь, вам они понравятся. — Кэт помедлила. — Я также надеюсь, что ваш вкус не слишком пострадал от перца, и вам удастся их распробовать.

— Я… вы очень добры, леди Пинкертон. — Герцог открыл коробку и посмотрел на пирожные, но не столько с благодарностью, сколько с подозрением. — Но чему я обязан всем этим?

— Вот мы и подошли к цели моего визита. Королевству не помешает хорошая кондитерская, и вдруг я подумала, а почему бы мне самой и не открыть ее? А это навело меня на мысль о лавке господина Гусеницы. Вот я и хотела спросить — а не сдадите ли вы эту лавку мне?

Кэт старалась говорить непринужденно и игриво, но, закончив, увидела, что Герцог помрачнел. Чтобы это как-то скрасить, она сама широко улыбалась.

— Что вы об этом думаете?

— Я понял. — Герцог закрыл коробку и поставил куда-то себе за спину. — Все-таки вы пришли не с дружеским визитом.

Он тяжко, безутешно вздохнул. Кэт почувствовала, как у нее за спиной вздрогнула Мэри-Энн.

— Вы ошибаетесь, — забубнила Кэт, — Я уже давно собиралась к вам заглянуть, просто…

— Все в порядке, леди Пинкертон. Не продолжайте. Я понимаю, что не пользуюсь популярностью, а ваши визитные карточки несомненно с нетерпением ждут в других местах.

У нее перехватило дыхание от жалости.

— Простите, если невольно обидела вас.

Он только махнул рукой в ответ на извинения и выпрямился. На его лице появилось хорошо знакомое ей по балам и приемам выражение холодного высокомерия. Голос Герцога, когда он заговорил, звучал скованно, вовсе не так, как только что.

— Известно ли Маркизу о ваших планах?

Кэт хотела соврать, но решила, что не стоит.

— Нет, пока еще нет.

Он потер дрожащий подбородок.

— Я с большим почтением отношусь к вашему папеньке и не хотел бы оскорбить его, поддержав начинание, которое он не одобряет.

— Понимаю. Я собираюсь поговорить с ним в ближайшее время, но подумала, что разговор прошел бы легче, если бы у меня было на примете помещение. Чтобы лучше донести до отца мои планы.

Мэри-Энн чуть подалась вперед.

— Успех переговоров возможен лишь при условии наличия договора аренды, который обеспечит справедливую рыночную стоимость лавки, и возможность осмотреть недвижимость…

Кэт ущипнула Мэри-Энн, чтобы та перестала молоть тарабарщину, но Герцог слушал и кивал. На его лице даже показалось что-то отдаленно напоминающее улыбку.

— Ну конечно, — ответил он, — Это очень разумно.

И он бросил в рот печенье из перца. К нижней губе прилипла крошка. Не глядя на Кэт, Герцог почти допил свой чай, прежде чем снова заговорил.

— Я учту ваши пожелания относительно лавки господина Гусеницы.

У Кэтрин будто выросли крылья.

— Я так благо…

— Но я попрошу вас об ответной услуге, леди Пинкертон.

Благодарность застряла у нее в горле, рядом с остатками перца. Кэт проглотила ее, не позволив вырваться наружу. Она очень надеялась, что герцог попросит о чем-то легко исполнимом — например, о том, всю жизнь до конца дней снабжать его свежим печеньем без следов перца.

— Разумеется, — сказала она вслух. — Чем я могу быть полезна вашей светлости?

Маска уверенности снова соскользнула, и, не будь Герцог так несомненно свинообразен, Кэтрин сказала бы, что сейчас он похож на кроткого ягненка.

— Вы ведь дружите с… — волнуясь, он сглотнул, показав клыки, — с леди Дроздобород, не так ли?

Кэт смотрела на него. Дружба было не совсем точное слово для описания ее отношений с Маргарет Дроздобород, однако…

— Да. Да, конечно, мы с ней подруги… довольно близкие.

— Могу ли я надеяться… Возможно ли, чтобы… Если, конечно, я не требую слишком многого… не замолвите ли ей словечко за меня?

Кэтрин недоверчиво наклонила голову.

— Госпоже… Дроздобород?

— Вот именно. Видите ли. Я… — Герцог покраснел, а его губы расплылись в робкой улыбке. — Мне она очень нравится.

Кэтрин мигнула.

— Леди Маргарет Дроздобород?

Герцог мог бы заметить недоверие на ее лице, если бы не был так поглощен разглядыванием стены.

— Я знаю. Глупо даже думать, что я могу быть достоин такого восхитительного создания или что она когда-нибудь сможет разделить мои чувства. И все же… она… самая лакомая ягодка в варенье, правда же? И такая умная. И добродетельная. И такая невероятно… — Он просто обмирал от восторга. — … Розовая.

Герцог осмелился поднять глаза на Кэт.

Она захлопнула рот и постаралась изобразить на лице понимание и сочувствие.

Приободрившись, Герцог опять отвернулся.

— Но я не могу решиться даже заговорить с ней. Не могу представить, какого она мнения обо мне.

Кусая губы, Кэт вспоминала язвительные комментарии, которые Маргарет годами отпускала по поводу Герцога: главным образом они касались его спеси и заносчивости. Правда, Кэт и сама считала его таким, но теперь видела, как несправедливы эти упреки.

В это было трудно поверить. Кэтрин не могла вспомнить, чтобы лорд Свинорыл, закоренелый холостяк, когда-либо оказывал знаки внимания даме. Как, впрочем, не припоминала и случая, чтобы хоть один мужчина проявил интерес к несносной, непривлекательной Маргарет Дроздобород.

Но вот, пожалуйста. Голубок и горлица — и все это происходит у нее на глазах.

Кэт постаралась улыбнуться, чтобы хоть немного поддержать огорченного Герцога.

— С радостью замолвлю за вас словечко, ваша светлость.