Последний дон

Марио Пьюзо, 1996

Роман знаменитого писателя Марио Пьюзо "Последний дон" – настоящий подарок для всех поклонников культовой саги "Крестный отец". Это новая история межклановых войн итальянской мафии в Америке. Хитроумный и жестокий старый дон не желает для наследников своей судьбы – пусть они станут законопослушными гражданами. Однако прошлое не отпускает: непогребенные тайны способны обернуться катастрофой в настоящем. Сколько крови нужно еще пролить матерому мафиозо, чтобы перед смертью наверняка обеспечить спокойствие и благоденствие Семьи?

Посвящается Вирджинии Альтман и Доменику Клери

Пролог

Квог. 1965 год

В Вербное воскресенье, через год после окончания Большой Войны против клана Сантадио, дон Доменико Клерикуцио праздновал крестины двух младенцев, в жилах которых текла его кровь. Приняв самое важное решение в своей жизни, он пригласил на торжество глав крупнейших Семей мафии, а также Альфреда Гронвельта, владельца отеля «Занаду»^[1] в Лас-Вегасе, и Дэвида Редфеллоу, создавшего крупнейшую в Соединенных Штатах империю наркобизнеса. Все они в той или иной степени являлись его партнерами.

Будучи главой самой влиятельной Семьи в Америке, дон Клерикуцио намеревался отступить с занятых позиций — во всяком случае, с виду. Настало время действовать иными методами. Явное могущество становилось чересчур опасным. Однако и выпускать его из рук тоже было бы опасно. Проделать это следовало крайне тактично, проявив щедрость и добрую волю. И при всем том на собственных условиях.

Владения Клерикуцио в Квоге представляли собой двадцать акров земли, окруженных трехметровой стеной из красного кирпича, по верху которой была протянута колючая проволока с охранной сигнализацией. Помимо главного особняка, на этом пространстве стояли дома трех его сыновей и двадцать домов поменьше для верных сподвижников Семьи.

Накануне прибытия гостей дон и его сыновья уселись за ажурный белый металлический стол, стоящий позади особняка в окружении решеток, увитых плющом. Старший из сыновей, двадцатисемилетний Джорджио — с тонкими усиками, агрессивно ощетинившимися над верхней губой, высокий, поджарый, будто английский джентльмен (элегантный костюм только подчеркивал это сходство), наделенный острым, холодным умом, — хранил на лице непроницаемое, бесстрастное выражение. Дон сообщил Джорджио, что ему предстоит поступить в Вартонскую школу бизнеса. Там он постигнет все премудрости того, как присваивать деньги, не выходя за рамки закона.

Джорджио не перечил, ибо это был высочайший указ, а не приглашение к дискуссии. Он лишь покорно кивнул.

Далее дон обратился к племяннику Джозефу Де Лене по кличке Пиппи. Дон любил Джозефа не меньше, чем своих сыновей, не только за кровное родство — Пиппи был сыном его покойной сестры, — но и за то, что Пиппи являлся великим военачальником, одолевшим строптивых Сантадио.

— Ты отправишься в Лас-Вегас и обоснуешься там, — проговорил дон. — Ты будешь блюсти наши интересы в управлении отелем «Занаду». Теперь, когда наша Семья отходит от дел, здесь тебе почти нечем заняться. Тем не менее ты по-прежнему остаешься Молотом Семьи.

Решение не обрадовало Пиппи, и дон понял, что должен обосновать его.

— Твоя жена Налин не может жить в атмосфере Семьи, не может жить в нашем анклаве в Бронксе. Она слишком отличается от нас. Ее не примут. Поэтому ты должен строить свою жизнь вдали от нас.

Дон не покривил душой ни на йоту, но у него имелись и прочие соображения. Пиппи — великий героический полководец Семьи Клерикуцио, но если он и дальше будет мэром анклава в Бронксе, то со временем станет слишком могущественной фигурой, и сыновьям дона нипочем не справиться с ним, когда сам дон сойдет в могилу.

— Ты будешь моим Bruglione^[2] на Западе, — сказал он Пиппи. — Ты разбогатеешь. И учти, это очень важная работа.

Вручив Пиппи купчую на дом в Лас-Вегасе, дон обернулся к своему младшему сыну — двадцатипятилетнему Винсенту, самому низкорослому среди братьев, зато коренастому и мощному. Винсент всегда был немногословен, но мягкосердечен. Он выучил рецепты всех классических итальянских блюд, еще когда держался за материнскую юбку, и именно он горше всех оплакивал преждевременную кончину матери, которая умерла молодой.

— А сейчас я решу твою судьбу и наставлю тебя на путь истинный, — улыбнулся ему дон. — Ты откроешь лучший в Нью-Йорке ресторан. Не скупись. Я хочу, чтобы ты показал этим французам, что такое настоящая кухня. — Пиппи и остальные сыновья рассмеялись, улыбнулся даже Винсент. — Ты на год отправляешься в лучшую кулинарную школу в Европе.

Винсент, хоть и был доволен, все-таки проворчал:

— Да чему они могут меня научить?

— Скажем, готовить более изысканные пирожные, — строго поглядел на него дон, — но главное для тебя — это овладеть секретами ведения подобного бизнеса. Кто знает, возможно, когда-нибудь тебе придется заправлять целой сетью ресторанов. Деньги получишь у Джорджио.

Наконец, дон повернулся к Пити — среднему сыну, самому приветливому и жизнерадостному из всех. В свои двадцать шесть Пити выглядел сущим мальчишкой, но дон знал, что в нем проявились черты сицилийских Клерикуцио.

— Пити, теперь, когда Пиппи отправляется на Запад, ты станешь мэром анклава в Бронксе. Будешь поставлять для Семьи бойцов. Но помимо этого займешься и другим делом. Я купил для тебя строительную компанию, притом большую. Будешь ремонтировать небоскребы в Нью-Йорке, строить казармы для полиции штата, прокладывать городские улицы. Компания надежная, но я рассчитываю, что ты сделаешь ее великой. У твоих солдат будет легальная работа, а ты станешь зарабатывать большие деньги. Но сначала пройдешь выучку у ее нынешнего владельца. И не забывай, что прежде всего ты обязан поставлять солдат для Семьи и командовать ими.

Дон повернулся к Джорджио.

— А ты, Джорджио, станешь моим преемником. Вы с Винсентом больше не будете принимать участия в деятельности, сопряженной с опасностью, разве что в крайних случаях. Мы обязаны думать о будущем. Ваши дети — мои дети, они и маленькие Данте с Кроччифисио должны вырасти в ином мире. Мы богаты, нам более нет нужды рисковать жизнью ради хлеба насущного. Отныне наша Семья будет выступать лишь в роли финансового консультанта других Семей. Мы будем оказывать им политическую поддержку, разрешать споры между ними. Но для этого нам необходимо иметь на руках козыри. У нас должна быть армия. А еще мы должны защищать деньги каждого, за что нам и позволят смачивать в них свои клювики. — Дон немного помолчал. — Через двадцать-тридцать лет мы затеряемся в мире законопослушных граждан и будем наслаждаться своим богатством, не испытывая страха. Двоим младенцам, которых мы сегодня крестим, никогда не придется повторять наши грехи и подвергаться тому риску, которому подвергались мы.

— Зачем же тогда держать анклав в Бронксе? — поинтересовался Джорджио.

— Конечно, мы надеемся когда-нибудь стать святыми, — ответил дон, — но все-таки не великомучениками.

Часом позже дон Клерикуцио стоял на балконе своего особняка, наблюдая сверху за торжеством.

Просторная лужайка была уставлена столиками для пикников под зелеными зонтиками в форме крыльев. Тут собралось около двухсот гостей, по большей части солдат из анклава в Бронксе. Обычно крестины — праздник веселый, но на сей раз все проходило чинно и сдержанно.

Победа над Сантадио досталась Клерикуцио дорогой ценой. В этой войне дон потерял самого возлюбленного из сыновей — Сильвио. А его дочь Роз-Мари лишилась мужа.

Наблюдая за толпой у столов, уставленных хрустальными графинами с темно-красным вином, белоснежными фарфоровыми супницами, мисками с разнообразнейшими макаронными изделиями, блюдами со всевозможной мясной нарезкой и сырами, а также свежеиспеченным хлебом всех мыслимых размеров и форм, дон поддался успокоительному влиянию негромкой музыки оркестра.

Посередине круга, образованного столами, находились две коляски с голубыми одеяльцами. Оба малыша держались на славу, даже не поморщились, когда на них брызнули святой водой. Рядом с ними стояли обе матери — Роз-Мари и Налин Де Лена, жена Пиппи. С балкона дон различал даже чистые детские личики, на которые еще не легла печать жизненных тревог, — Данте Клерикуцио и Кроччифисио Де Лена. Он в ответе за то, чтобы этим младенцам никогда не пришлось зарабатывать на пропитание в поте лица своего. Если все пройдет, как задумано, они со временем станут членами нормального общества. Любопытно, подумал дон, обводя взглядом лужайку, что ни один из собравшихся здесь не выказывает виновникам торжества ни малейшего почтения.

Затем дон увидел Винсента. С непроницаемым, каменным, как всегда, лицом, надев чистый белый фартук, он угощал ребятишек хот-догами, доставая их из тележки, которую смастерил специально к пиру. Тележка напоминала те, с которых продают хот-доги на улицах Нью-Йорка, но была побольше размером, с более ярким зонтом. Разумеется, уличные сосиски не шли ни в какое сравнение с приготовленными Винсентом, приправленными квашеной капустой и горчицей, колечками красного лука и острым соусом. А платой за хот-дог служил поцелуй продавцу в щеку. Вопреки суровой наружности, Винсент был самым добрым и отзывчивым из сыновей дона.

На поле для игры в боччи^[3] состязались Пити, Пиппи Де Лена, Вирджинио Баллаццо и Альфред Гронвельт. Пити всегда был любителем розыгрышей, и к этой его склонности дон всегда относился с неодобрением, усматривая в ней источник опасности. Вот и сейчас Пити мешал игре шуточками в своем стиле — один из шаров развалился на кусочки после первого же удара.

Вирджинио Баллаццо — правая рука дона, исполнительный директор Семьи Клерикуцио, жизнерадостный человек, сделал вид, что гонится за Пити, а тот притворился, будто в ужасе убегает. Эта сценка показалась дону отчасти ироничной. Пити — прирожденный убийца, да и игривый Баллаццо тоже не лыком шит.

Но до Пиппи им далеко.

Женщины в толпе то и дело поглядывали на Пиппи. Исключение составляли лишь обе молодые матери — Роз-Мари и Налин. Парень — писаный красавец, в росте ничуть не уступает самому дону, крепко сбитый, сильный, с твердыми, мужественными чертами лица. На него оглядывались даже мужчины, в основном — его же солдаты из анклава в Бронксе. Их взоры привлекали не только его повелительные манеры и легкость движений, но и окружающие Пиппи легенды; он — Молот, наилучший из Квалифицированных Специалистов.

Дэвид Редфеллоу, молодой и розовощекий, самый влиятельный наркоделец в Соединенных Штатах, щипал за щечки двух младенцев, лежавших в своих колясках. И наконец, Альфред Гронвельт, как всегда, в смокинге и галстуке. Эта диковинная игра явно выбила его из колеи. Гронвельт — ровесник дона, обоим уже под шестьдесят.

Сегодня дон Клерикуцио изменит жизнь каждого из этих людей и, как он надеялся, к лучшему.

На балкон вышел Джорджио, чтобы позвать отца на первую из запланированных на сегодня встреч. В особом покое дома собрались десять главарей мафии. Джорджио уже вкратце изложил им предложения дона. Крестины — идеальное прикрытие для подобной встречи, но на самом деле у этих людей очень мало общего с Клерикуцио, так что они стремились разъехаться восвояси как можно скорее.

Обстановку кабинета, лишенного окон, составляли массивная мебель и бар с самой настоящей стойкой. Десять мужчин с угрюмым видом расселись вокруг стола из темного мрамора. Все они по очереди поздоровались с доном Клерикуцио и выжидательно уставились на него.

Принять участие в этой встрече дон пригласил также своих сыновей Винсента и Пити, своего заместителя Баллаццо и Пиппи Де Лену. Как только они появились, Джорджио холодно и саркастично произнес краткую вступительную речь.

Дон Клерикуцио оглядел лица собравшихся в комнате — самых могущественных людей теневого мира, существующего ради решения истинных проблем человечества.

— Мой сын Джорджио вкратце изложил вам, как все будет устроено, — начал дон. — Мое предложение заключается в следующем: я ухожу от дел по всем позициям, за исключением одной — азартных игр. Свой нью-йоркский бизнес я передаю моему старому другу Вирджинио Баллаццо. Он создаст собственную Семью, совершенно независимую от Клерикуцио. Во всех остальных районах страны контроль над профсоюзами, транспортом, алкоголем, табаком и наркотиками отходит к вашим Семьям. Правовая поддержка целиком за мной. Взамен я прошу, чтобы вы доверили мне свои деньги. Они окажутся в надежных руках и будут доступны вам в любую минуту. Вам больше не придется беспокоиться о том, что государство сумеет выследить ваши расходы. За это я прошу всего лишь пять процентов комиссионных.

О лучшем все десятеро и мечтать не могли. Они ощутили искреннюю благодарность к Клерикуцио, уходящему от дел, когда его Семья без труда сумела бы подмять, а то и стереть с лица земли их собственные империи.

Обойдя стол, Винсент налил каждому из присутствующих вина. Те подняли бокалы, чтобы выпить за уход дона Клерикуцио на покой.

Когда главари мафии церемонно распрощались, Пити сопроводил в кабинет Дэвида Редфеллоу, блондина с жизнерадостным лицом и ясными голубыми глазами, выдающими примесь скандинавской крови, наделенного легким остроумием. Он выделялся из всех не только длинными волосами и бриллиантовой сережкой в ухе, но и тем, что был одет в тщательно выглаженный джинсовый костюм. Редфеллоу уселся в кожаное кресло напротив дона, и Винсент налил ему бокал вина.

Дон питал по отношению к этому человеку чувство глубокой признательности, ведь Дэвид сумел доказать, что блюстителей закона все-таки удается подкупить, даже когда дело касается наркотиков.

— Дэвид, — начал дон Клерикуцио, — ты оставляешь наркобизнес. У меня есть для тебя кое-что получше.

Редфеллоу не возражал. Он лишь осведомился:

— Почему именно сейчас?

— Прежде всего потому, что правительство в последнее время уделяет этому бизнесу чересчур пристальное внимание и причиняет слишком много беспокойства. Тебе придется до конца жизни чувствовать себя как на пороховой бочке. Но главное состоит в том, что это дело стало слишком опасным. До последнего времени Пити и его солдаты выступали в роли твоих телохранителей. Больше я этого позволить не могу. Колумбийцы слишком отчаянны, безрассудны и жестоки. Пусть забирают наркобизнес себе. Ты же удалишься в Европу. Я позабочусь, чтобы там тебе обеспечили защиту. Дабы не сидеть сложа руки, можешь купить себе какой-нибудь итальянский банк и обосноваться в Риме. У нас там масса дел.

— Отлично, — хмыкнул Редфеллоу. — Я ни бе ни ме по-итальянски и ни в зуб ногой в банковском деле.

— Научишься и тому и другому. В Риме тебя ждет счастливая жизнь. Впрочем, если хочешь, можешь остаться здесь, но в таком случае больше не будешь пользоваться моей поддержкой, а Пити не станет охранять тебя. Выбирай, что тебе больше по душе.

— А кому достанется мой бизнес? Я получу отступного?

— Твой бизнес достанется колумбийцам, — ответил дон. — Это уже неизбежно, таковы исторические тенденции. Но правительство превратит их жизнь в сущий ад. Итак, да или нет?

Немного пораскинув умом, Редфеллоу рассмеялся:

— Только объясните мне, с чего начинать.

— Джорджио отвезет тебя в Рим и представит моим людям. А впоследствии будет помогать тебе консультациями. Спасибо, что прислушался к моим советам, — обнял его дон. — В Европе ты по-прежнему остаешься моим партнером и, поверь, не пожалеешь о своем выборе.

Как только Дэвид Редфеллоу удалился, дон велел Джорджио пригласить в покой Альфреда Гронвельта. Являясь владельцем отеля «Занаду» в Лас-Вегасе, Гронвельт в свое время находился под покровительством ныне поверженной Семьи Сантадио.

— Мистер Гронвельт, — проговорил дон, — вы и далее будете управлять отелем, но теперь под моим покровительством. Можете не опасаться ни за себя, ни за принадлежащую вам собственность. Ваш пятьдесят один процент акций отеля остается за вами. Сорок девять процентов, принадлежавшие ранее Сантадио, переходят ко мне на том же легальном основании. Вас это устроит?

Гронвельт, несмотря на возраст, отличался невероятным самообладанием и чувством собственного достоинства.

— Если я останусь, — тщательно подбирая слова, отозвался он, — то должен обладать прежними полномочиями в управлении отелем. В противном случае я продам свою долю вам.

— Продадите золотоносную жилу? — недоверчиво осведомился дон. — Нет-нет. Не надо меня бояться. Прежде всего я бизнесмен. Если бы Сантадио проявили благоразумие, можно было бы обойтись без всех этих ужасов. Но теперь их больше нет. А мы с вами благоразумные люди. Позиции Сантадио займут мои люди. Распоряжаться делами будет Джозеф Де Лена, Пиппи, мой новый Bruglione на Западе, с жалованьем в сто тысяч долларов в год, каковые ему обязан выплачивать отель в любой удобной для вас форме. Если у вас возникнут какие-либо проблемы, обращайтесь к нему. А в вашем деле, куда ни глянь, сплошные проблемы.

Высокий, худощавый Гронвельт сохранял спокойствие.

— С какой стати вы оказываете мне подобную любезность? У вас в распоряжении имеются куда более выгодные варианты.

— Потому что в своем деле вы гений, — без тени иронии отозвался дон. — Это известно в Лас-Вегасе всем и каждому. И чтобы доказать свое уважение, хочу подарить вам кое-что взамен.

— Вы мне и так подарили достаточно, — улыбнулся Гронвельт, — мой собственный отель. Что может быть важнее?

Дон благожелательно улыбнулся собеседнику. Будучи человеком серьезным, он все-таки любил изумлять людей своим могуществом.

— Вы можете назвать имя очередного члена Комиссии по азартным играм штата Невада. Там имеется вакансия.

Гронвельт искренне удивился, что случалось с ним крайне редко. И не только удивился, но и ощутил душевный подъем, ибо узрел, что его отелю уготовано блистательное будущее, о котором Гронвельт даже не мечтал.

— Если вам это по силам, то в ближайшие годы все мы весьма разбогатеем.

— По рукам. Теперь ступайте веселиться.

— Лучше уж вернусь в Вегас, — ответил Гронвельт. — Мне кажется, не стоит афишировать тот факт, что я приглашен к вам в гости.

Дон кивнул.

— Пити, прикажи отвезти мистера Гронвельта в Нью-Йорк.

Теперь в кабинете, кроме самого дона, остались лишь его сыновья — Пиппи Де Лена и Вирджинио Баллаццо. Все они выглядели чуточку ошарашенными. О планах дона заранее знал один лишь Джорджио, для остальных же они прогремели словно гром с ясного неба.

Баллаццо еще слишком молод для роли Bruglione — всего лет на пять старше Пиппи. В его ведении находятся профсоюзы, транспорт и небольшой участок рынка наркотиков. Дон Клерикуцио известил Баллаццо, что отныне ему предстоит действовать независимо от Клерикуцио. Он должен лишь выплачивать десять процентов дани, а в остальном превращается в полновластного хозяина своего дела.

Вирджинио Баллаццо подобная щедрость буквально ошеломила. Этот восторженный человек, всегда подкрепляющий выражения своей радости или печали бурной жестикуляцией, вдруг онемел и лишь молча обнял дона.

— Из этих десяти процентов пять я буду откладывать для тебя — на старость или на черный день, — продолжал дон. — Ты не обижайся, но я должен сказать, что людям свойственно меняться, в их памяти появляются прорехи, а чувство благодарности за прошлые благодеяния стирается. Посему прошу тебя проявлять аккуратность при подсчетах. — Он помолчал. — В конце концов, я не налоговый инспектор и не могу налагать на тебя их жуткие штрафы и пени.

Баллаццо понял намек. Дон Доменико скор на расправу. Наказание приходит даже без предупреждения. И всегда одно — смерть. Впрочем, как же еще поступать с отступником?

После этого дон отпустил Баллаццо, но, провожая Пиппи до дверей, уже у самого порога помедлил, а затем притянул племянника к себе и прошептал ему на ухо:

— Не забывай о нашей с тобой тайне. Храни ее до самой смерти. Я не давал тебе приказа.

Тем временем на лужайке перед особняком возможности потолковать с Пиппи Де Леной ждала Роз-Мари Клерикуцио — очень молодая и весьма привлекательная вдова, хотя черный цвет и не шел ей. Траур по мужу и брату подавлял ее природную жизнерадостность, столь необходимую при подобной внешности. Ее большие карие глаза казались темнее обычного, а оливковая кожа выглядела землистой. Единственным цветным пятном были голубые ленты на одеяльце только что окрещенного сына Данте, задремавшего у нее на руках. Весь день она держалась подальше от своего отца дона Клерикуцио и трех братьев — Джорджио, Винсента и Пити. Зато теперь была готова бросить вызов Пиппи Де Лене.

Они приходились друг другу двоюродными братом и сестрой. Пиппи был на десять лет старше, и в юности Роз-Мари была влюблена в него по уши. Но Пиппи неизменно держался с ней по-отечески, даже снисходительно. Хоть он и слыл неисправимым бабником, осмотрительность не позволяла ему волочиться за дочерью своего дона.

— Привет, Пиппи, — окликнула Роз-Мари. — Поздравляю.

Пиппи улыбнулся, отчего его грубые черты приобрели даже некоторую привлекательность. Наклонившись, он поцеловал малыша в лобик, с удивлением отметив, что волосы, до сих пор сохранившие аромат церковного ладана, чересчур густы для такого младенца.

— Данте Клерикуцио — чудесное имя.

Это замечание отнюдь не было невинным комплиментом. Дело в том, что после гибели мужа Роз-Мари снова взяла свою девичью фамилию и дала ее новорожденному. В необходимости подобного шага с присущей ему непоколебимой логикой убедил ее дон, но она все равно испытывала угрызения совести.

И эти угрызения заставили ее поинтересоваться:

— А как тебе удалось убедить свою жену-протестантку устроить для вашего сына католический обряд и дать ему настолько религиозное имя?^[4]

— Жена любит меня и всегда готова сделать мне приятное, — улыбнулся Пиппи.

И в самом деле, подумалось Роз-Мари, жена Пиппи действительно любит мужа, потому что не знает его. Вот Роз-Мари его знает и когда-то тоже любила.

— Ты назвал сына Кроччифисио. Мог бы пойти ей навстречу хотя бы в том, чтобы дать сыну обычное американское имя.

— Я назвал сына в честь твоего деда, чтобы угодить твоему отцу.

— Так приходится поступать всем нам. — Горечь, прозвучавшая в словах Роз-Мари, была скрыта улыбкой. Уж так устроено лицо Роз-Мари, что стоит ей улыбнуться, как мягкость черт лишает яда любые ее колкости. Помолчав, она неуверенно проронила: — Спасибо, что спас мне жизнь.

Пару секунд Пиппи лишь недоуменно, с легкой опаской взирал на нее, потом мягко произнес:

— Тебе ничто и не угрожало. — Он обнял ее за плечи. — Поверь мне и не думай ни о чем таком. Забудь раз и навсегда. Впереди нас ждет счастливая жизнь, а прошлое лучше не вспоминать.

Роз-Мари склонила голову и поцеловала сына, но на самом деле ей не хотелось, чтобы Пиппи видел ее лицо.

— Я все понимаю, — промолвила она, зная наперед, что он перескажет разговор ее отцу и братьям. — Я смирилась с этим.

Ей хотелось, чтобы члены ее семьи знали: она по-прежнему любит их, она рада, что ее сын принят Семьей, окроплен святой водой и спасен от геенны огненной.

В этот момент Вирджинио Баллаццо увлек Роз-Мари и Пиппи к центру лужайки. Из дверей особняка в сопровождении трех сыновей появился дон Доменико Клерикуцио.

Мужчины в смокингах, женщины в вечерних платьях, дети в атласных нарядах выстроились полукругом, позируя фотографу. Толпа гостей разразилась аплодисментами и приветственными выкриками, и мгновение замерло, запечатлевшись на пленке. Мгновение покоя, торжества и любви.

Позже фотография была увеличена, вставлена в рамку и повешена в кабинете дона — рядом со снимком его сына Сильвио, погибшего в войне с Сантадио.

Продолжение праздника дон наблюдал с балкона своей спальни.

Мимо игроков в боччи прошла, толкая коляску с сыном, Роз-Мари, а рядом с ней, держа Кроччифисио на руках, следовала высокая, стройная и элегантная Налин. Она положила ребенка в коляску к Данте, и обе матери стали благоговейно созерцать своих младенцев.

Наблюдая эту сцену, дон ощутил, как в его душе всколыхнулась радость при мысли, что этим детям суждено расти в атмосфере покоя и достатка. Они никогда не узнают, какой дорогой ценой куплена их счастливая участь.

Затем Пити положил в коляску бутылочку с молоком, и младенцы принялись отчаянно бороться за нее, вызвав у окружающих громкий смех. Роз-Мари взяла своего сына из коляски, и дону вспомнилось, какой она была еще несколько лет назад. Он вздохнул. «Нет ничего прекраснее, чем влюбленная женщина, и ничего печальнее, чем она же, ставшая вдовой», — с горечью подумал дон.

Как он любил ее, когда она была ребенком, всегда сияющая, полная радости! Но прошли годы, и Роз-Мари переменилась. Одновременная утрата мужа и брата явилась для нее слишком сильным ударом. И все же многолетний опыт дона говорил о том, что человек, испытавший настоящую любовь, непременно полюбит снова и любой вдове со временем надоест черный цвет. Тем более что теперь ей надо заботиться о младенце.

Дон окинул мысленным взором свою жизнь и подивился тому, что она принесла столь славные и обильные плоды. Да, чтобы достичь могущества и богатства, порой приходилось принимать поистине чудовищные решения, но дон почти не сожалел об этом. Все это было необходимо, и время подтвердило правильность его выбора. Пусть другие рыдают над своими грехами. Дон Клерикуцио принимает их и верит, что Всевышний поймет и простит его.

Теперь Пиппи уже играл в боччи с другими партнерами — тремя солдатами из их анклава в Бронксе, людьми солидными, имевшими в этом районе Нью-Йорка свои богатые магазины, но все равно благоговевшими перед Пиппи. Он, как всегда, пребывал в прекрасном настроении и оставался центром внимания. Он — легенда, он играл в боччи против Сантадио.

Веселье Пиппи било через край, он кричал и хохотал, когда его метко пущенный шар отбивал шар противника от лузы. «Вот это человек, — подумалось дону. — Верный солдат, веселый компаньон. Сильный и быстрый, хитрый и скрытный».

Вот на поле для боччи появился его верный друг Вирджинио Баллаццо — единственный достойный соперник Пиппи в этой игре. Сильно размахнувшись, он метнул шар и издал долгий победный клич, когда тот попал точно в цель. Повернувшись к балкону, на котором стоял дон, он триумфальным жестом воздел к небу руку, и дон зааплодировал, ощутив гордость от того, что под его началом растут и процветают такие люди, как, впрочем, и все собравшиеся в это Вербное воскресенье в Квоге. Прозорливость дона будет оберегать их и в грядущие трудные годы.

Единственным, чего дон не мог предусмотреть, были семена зла, посеянные в еще неразвитых человеческих душах.

Примечания

1

Место действия поэмы «Кубла Хан» Колриджа. В переносном смысле — идиллическое, прекрасное место, нечто вроде Эльдорадо. — Здесь и далее прим. переводчика.

2

Порученцем, доверенным лицом (итал.).

3

Боччи — итальянские кегли.

4

Croccifixio — распятие (итал.).