Сердце лётного камня

Марина Ясинская, 2019

Первая книга серии «Авионеры» Марины Ясинской, победителя IX сезона литературного конкурса «Новая детская книга». Авионера – профессия опасная, героическая и – исключительно женская. Авионеры – основа мощи и величия Арамантиды – покоряют небо на своих летных машинах-авионах, а самые отважные защищают границы, где то и дело вспыхивают военные конфликты с извечным врагом, Третьим континентом. Многие девушки Империи мечтают о полетах и подвигах, но далеко не каждая может разбудить аэролит – летный камень, с помощью которого авионы поднимаются в небо. Николь рей Хок это удалось, но… Теперь она на особом контроле у Министерства полетов. Как и ее новый знакомый Ансель рей Марн, решивший стать первым в Империи мужчиной-механикером. Тем временем в столице начинаются волнения, а Третий континент наносит серьезный удар по Арамантиде…

Глава

3

— И правильно сделала! — совершенно однозначно одобрила Агата поступок подруги, когда та рассказала, что случилось на Церемонии камней в Министерстве полетов. — Удача — как яблоко, может, конечно, и сама упасть в руки, но куда надежнее залезть на яблоню и самой ее сорвать.

Ника улыбнулась. Последние несколько дней Агата стала частенько говорить такими вот образными фразами, словно вслух проговаривала тексты для будущих репортажей. А когда Ника рассказала, что разбудила самый большой аэролит в зале, только присвистнула.

— Ничего себе! Получается, ты теперь сможешь летать на самых быстрых и самых больших авионах Империи!

Агата даже замерла на миг, будто прислушиваясь к десятку идей, которые набросились на нее одновременно со всех сторон.

— Интересно, как они решат тебя использовать? Будешь исследовать новые земли или же тебя отправят в разведку на Третий континент? А может, даже отправят искать Седьмое небо? — возбужденно выпалила она. — Хотя нет! Не будут новичка отправлять ни в разведку, ни на исследование новых земель, тебя наверняка пошлют на мыс Горн набираться опыта!

— Ты правда так думаешь? — спросила Ника, почувствовав, как сердце пропустило удар.

Мыс Горн был, пожалуй, самым стратегически важным местом во всей Империи. Арамантиду и Третий континент разделял узкий пролив. Теоретически попасть на Третий континент можно, облетев вкруговую над Туманным океаном, но мощностей аэролитов и авионов на такое далекое путешествие не хватало. А пересечь пролив напрямую не давала разделяющая континенты полоса постоянных циклонов; ни одно летное судно не могло благополучно преодолеть эти сильнейшие атмосферные вихри. Единственный спокойный, тихий воздушный коридор в непрерывной полосе циклонов располагался как раз над мысом Горн — участком суши на стороне Арамантиды, острым углом врезающимся в пролив. Разумеется, именно там сосредоточились военные силы обеих сторон, ведь только через мыс Горн можно было совершить прорыв на чужую территорию.

На мысе Горн располагались лучшие военные силы Империи. На мысе Горн жили герои, каждый день рисковавшие своими жизнями, чтобы защитить Арамантиду от вражеского вторжения. Каждая девчонка Империи росла на историях о легендарных авионерах, охранявших родину. Каждая мечтала попасть на мыс Горн, чтобы совершить подвиг.

И Ника тоже мечтала. Почти так же сильно, как и о том, чтобы стать авионерой. А еще лучше — стать авионерой и оказаться на мысе Горн. И тогда Ника тоже превратилась бы в одну из тех авионер, про которых читала в газетах. Стала бы героиней, изо дня в день защищающей жизни миллионов жителей Арамантиды.

Однако Ника не позволяла себе слишком сильно увлекаться этими мечтами; если в них поверить, а они не сбудутся, то разочарование окажется слишком болезненным. И потому девушка концентрировала внимание на тех целях, которые были непосредственно перед ней, один шаг за раз. Сначала — приехать в столицу. Потом — попасть на Церемонию камней. Разбудить аэролит. Затем — успешно отучиться год в летной школе. После него — пройти обязательную годичную стажировку. И уже тогда, к восемнадцати годам, стать полноправной авионерой. А дальше… дальше Ника пока не загадывала.

Но сейчас девушка поняла, что, скорее всего, Агата права: раз уж она разбудила самый большой аэролит Империи, ее наверняка отправят туда, где он нужнее всего. На мыс Горн.

— Везет же тебе! — вздохнула Агата. — Я всегда мечтала туда попасть! Писать репортажи с места военных действий — это еще увлекательнее, чем криминальные сводки! Эх…

— Пока меня никто никуда не отправляет, — резонно заметила Ника, не позволяя себе лишних эмоций. Для радости еще слишком рано.

— Но тебе хоть намекнули, к чему именно собираются тебя готовить? — жадно спросила подруга.

— Мне кажется, они еще и сами не знают, — подумав, ответила Ника. — Все они здорово растерялись, когда увидели, какой аэролит меня выбрал. Мало того что он огромного размера, так он еще и был в куске породы, который лежал у них в Зале камней просто для антуража, никто не подозревал, что внутри его скрывается летный камень! И потом, у них нет для меня подходящего преподавателя, потому что ни у кого из инструкторов летной школы нет аэролита даже приблизительно такого размера, а значит, нет и нужного опыта.

Ника на миг замолчала, осмысливая сказанное. В мечтах было очень приятно представлять себя особенной! В реальности же мысль о том, что она, оказывается, и впрямь теперь настолько особенная, пугала…

— Министр специально приказала вызвать какую-то авионеру, у которой, как я понимаю, тоже есть очень крупный аэролит, — продолжила Ника делиться с подругой новостями. Вспомнила реакцию мадам эр Мады на имя предложенной министром наставницы и усмехнулась. — Только вот директрисе это предложение почему-то очень не понравилось.

— А что за авионера? — заинтересовалась Агата.

— Трис рей Дор.

Подруга нахмурилась, словно пытаясь что-то вспомнить. Ника тоже. Имя с самого начала казалось ей смутно знакомым, но там, в школе, она была слишком оглушена всем происходящим, чтобы вспомнить почему.

— Интересно, не Триссу ли рей Дор они имели в виду? Помнишь, о ней еще писали в газетах несколько лет назад?

И тут в голове Ники словно что-то щелкнуло. Конечно же она читала о Триссе рей Дор — и в «Вестнике авиона», и в газетных архивах! Трисса рей Дор была военной авионерой и провела не меньше полусотни боев над мысом Горн. И между прочим, какое-то время она даже летала в тандеме с мадам эр Мадой. Только…

— Но ведь она, кажется, погибла, — пробормотала Ника.

— Значит, это какая-то другая Трис рей Дор; не дадут же тебе в инструкторы мертвую авионеру, — пожала плечами Агата. А потом вскочила так, будто ее подбросило пружиной. — Погоди, я поняла!

— Что ты поняла?

— У Триссы был брат-близнец, Тристан рей Дор.

— И что?

Агата лишь выразительно округлила глаза.

— Бред! — отрезала Ника. — Мужчины не могут быть авионерами, это все знают.

— Да? А я вот в одной газете читала про мужчину, который разбудил аэролит.

— Что за газета?

— «Тени Арамантиды».

— А, — усмехнулась Ника. — Это одна из тех газет, которые пишут, что в нашем правительстве работают шпионы Третьего континента, что беглецы в Облачных горах установили равноправие женщин и мужчин и что какая-то дама родила ребенка от монкула?

Агата и не подумала смущаться.

— Да, и что? Там тоже порой пишут правду.

— Ну, хорошо, предположим, — только предположим! — что Трис и впрямь мужчина и он авионер. Если это правда, то почему о нем не писали в центральных газетах? Такая новость должна была оказаться на всех первых полосах!

Агата присела на кровать, наклонив голову, так что несколько рыжих прядей упали ей на глаза, и очень серьезно сказала:

— А ты подумай хорошенько.

Ника пожала плечами.

— О чем?

— Почему в Арамантиде у женщин больше прав, чем у мужчин?

— Потому что мы более сдержанные и выносливые, менее конфликтные и вспыльчивые…

— Нет, я не про это. С чего вообще началось такое разделение ролей в нашем обществе?

— С аэролитов, — медленно ответила Ника и продолжила цитировать заученные на уроках истории фразы, начиная понимать, куда клонит ее подруга. — Вся мощь Арамантиды стоит на авионах. Именно благодаря им были покорены государства Бруньер, Ревентина, Цвельт и Клейс и превращены в вассальные провинции Империи. Но поднять авионы в воздух могут только аэролиты, а разбудить аэролиты могут только женщины…

— Вот и подумай, будут ли власти предавать гласности, что появился мужчина-авионер? В Империи и так подспудно кипит недовольство из-за низкого положения мужчин; кто же захочет давать им в руки такое оружие? Если окажется, что и мужчины могут быть авионерами, женщины потеряют свое нынешнее привилегированное положение…

— Если Трис и впрямь окажется мужчиной, то я думаю, его случай — просто редкое исключение, — перебила Ника. — Ведь не выдумали же, в конце концов, что аэролиты могут разбудить только женщины?

— Знаешь что, подружка, гадать мы можем до бесконечности. Но совсем скоро ты познакомишься с инструктором, и вот тогда мы все узнаем наверняка.

Ника кивнула, соглашаясь.

— Кстати! — воскликнула она и почувствовала укол вины — слишком долго они обсуждают ее проблемы. — Как у тебя все прошло в Жандармерии? Я могу поздравить себя с тем, что дружу с настоящим криминальным репортером?

Агата помрачнела и с размаху плюхнулась на высокую постель, застеленную покрывалом из ярких разноцветных лоскутов. Подруги арендовали скромную меблированную комнату в Шатрах — квартале, где селились в основном лицедеи, циркачи и прочие артисты. При всей умеренности цен этот район столицы оставался достаточно безопасным, в отличие от того же Пестрого квартала или квартала Туманов. Доходный дом содержала вышедшая на пенсию хозяйка передвижного карнавала; им сейчас управляла ее дочь, а матери регулярно доставались ненужные уже карнавальные атрибуты. Именно поэтому шторы на окнах дома были сшиты из занавесей для сцены, одеяла — из лоскутов изношенных карнавальных костюмов, а стены украшали красочные афиши давно отгремевших представлений.

— Все прошло не очень, — призналась Агата. — В приемной меня не захотели даже слушать. Но я, как и ты, решила идти напролом и пробилась до самой начальницы пресс-отдела. Но и она мне отказала. «То, что в вашем „Вестнике Кибири“ вы считались лучшим репортером, меня ничуть не впечатляет, — спародировала Агата невидимую собеседницу. — И если вы пару раз написали о том, как кто-то обчистил местный магазин сладостей или украл булочку с уличного лотка, это еще не делает вас пригодной для работы криминальным репортером в столице, да еще и в самой Жандармерии».

— Ого, — выдохнула Ника, садясь на свою кровать.

Когда они ехали в Сирион, она втайне считала, что у подруги шансов исполнить свою мечту гораздо больше, чем у нее; в конце концов, аэролиты могли ее просто не признать, и тогда прости-прощай карьера авионеры. Работа же репортера ни от каких высших мистических сил не зависела… Ну, если не считать высшими мистическими силами начальство, конечно.

— И что ты теперь будешь делать?

— Уж точно не обратно в «Вестник Кибири» возвращаться, — засмеялась подруга. — Раз не получилось с пресс-центром Жандармерии, попробую устроиться в одну из центральных газет. Здесь же полно солидных, серьезных изданий! Тот же «Утренний телеграф» или «Сирион пост»! И в каждом есть раздел криминальной хроники.

Ника покачала головой. Она никогда до конца не понимала, чем же так завораживает ее веселую, жизнерадостную подругу все связанное с темным миром преступности. Как не понимала, почему та, раз ее это так привлекает, не хочет стать жандармой.

— Расследуя преступления, констебли связаны законом и приказами начальства, — лукаво усмехнулась Агата, когда Ника однажды спросила ее об этом. — У репортеров гораздо больше свободы. Если бы я была констеблем и мне приказали закрыть глаза на какие-то улики и закрыть дело, потому что поступило соответствующее распоряжение сверху, мне пришлось бы подчиниться. А как репортер, я все равно напишу об этом статью, и люди узнают о настоящем преступнике.

— А ты огребешь себе массу проблем, — ответила Ника тогда, но ее слова не произвели на Агату никакого впечатления. Она твердо верила, что миссия репортеров — нести людям правду, чего бы это ни стоило, и видела в этом свое жизненное предназначение.

— Что ж, это хорошо, что у тебя есть запасные варианты, — сонно пробормотала Ника и опустила голову на круглую подушку, обтянутую шелковой тканью с пышными, кое-где порванными кружевами. Сама она даже не представляла, что стала бы делать, если бы Церемония камней закончилась провалом. Хватило бы у нее духу пойти в механикеры? Всю жизнь проработать с авионами, но так ни разу самой не поднять их в небо?..

«Неужели рей Дор и правда мужчина? — подумала она, засыпая. — Интересно, как скоро он появится?.. Или она… Надо завтра не забыть написать письмо отцу…»

* * *

Тайрек вернулся домой под утро. Впрочем, крохотную каморку доходного дома, которую он снимал на окраине Пестрого квартала вскладчину с другим гостем столицы, сложно было назвать домом. Шаткая лестница на чердак, скрипучие половицы, низкие, скошенные потолки, два оконца на покатой крыше, две узкие кровати, пропахший плесенью шкаф и ржавый рукомойник. И неизменный, всепроникающий запах рыбы и вареной капусты, которыми семь дней в неделю потчевала своих квартирантов домовладелица.

Бытовые неудобства, впрочем, не слишком сильно отравляли Тайреку жизнь: он знал, что это лишь отправной пункт его длинного пути в столице и дальше будет лучше. Да здесь было не так уж плохо: над головой есть крыша, и она не протекает. И с соседом по комнате повезло: Ансель парень неплохой. Может, слишком серьезный и молчаливый, но в целом неплохой. Немного помешанный на своей работе, постоянно жжет по ночам лампу и все читает учебники по авиомеханистике или изучает чертежи.

Несмотря на ранний час, Анселя он в комнате не обнаружил. Неужели тот уже ушел в Конструкторскую? В то, что его сосед загулял на какой-то Ассамблее, Тайрек не верил: Ансель не был любителем легкомысленного времяпрепровождения.

По-хорошему, Тайреку стоило бы сегодня получше выспаться, ведь ему предстоял первый рабочий день, и не абы где, а в самом Министерстве труда! Да, пусть простым клерком. Но для юноши, приехавшего в столицу из глубинки, сразу, с ходу устроиться пусть даже и на скромную должность, зато в такое солидное учреждение — уже большое достижение!

Однако вместо отдыха Тайрек до утра веселился на Ассамблее и сейчас ничуть об этом не жалел.

Растянувшись на постели, он заложил руки за голову и улыбнулся воспоминаниям о последней ночи. Неформальные частные Ассамблеи куда приятнее тех, которые проводят в респектабельных кварталах города. Атмосфера там куда более раскованная, костюмы куда менее неудобные, а нравы гораздо менее строгие. Много смеха, шуток и танцев без соблюдения положенных фигур, зато с душой и под музыку.

Тайрек мечтательно вздохнул. Ах, если бы жизнь всегда была такой — без бесчисленных правил и жестких ограничений, бесконечных условностей и запретов: джентльмену нельзя это, джентльмену не положено то, джентльмен не должен, джентльмену полагается, джентльмен обязан… Как же не хватает в их жизни такой простой свободы в мелочах! По крайней мере — мужчинам не хватает…

Словом, вечер удался.

Он бы удался еще больше, если бы не эта история с Вивьен… А ведь все так хорошо начиналось! Красивая молодая дама, вряд ли старше двадцати пяти, с роскошными черными локонами и сверкающими ореховыми глазами, она пригласила Тайрека на быстрый рил, но в итоге они протанцевали еще четыре танца подряд! За такое вопиющее нарушение порядка с любой респектабельной Ассамблеи их бы просто попросили. У Вивьен было прекрасное чувство юмора и восхитительная улыбка, зажигательный взгляд и заразительный смех; Тайрек был очарован. Ей он, впрочем, тоже понравился; запыхавшись после танцев, они отдыхали возле распахнутых окон, из которых веяло бодрящей осенней свежестью, смеялись сами не зная над чем, а потом упоенно целовались за тяжелой бархатной портьерой.

Но потом… Раскрасневшаяся Вивьен спросила, не хочет ли Тайрек проводить ее до дома. Тайреку было уже восемнадцать — разумеется, он прекрасно понял этот довольно прозрачный намек. И, надо признаться, испытал сильный соблазн согласиться; ему очень понравилась Вивьен. Но… Сейчас не время — ни для интрижек, ни тем более для серьезных отношений.

Тайреку уже доводилось пару раз оказываться в таких ситуациях, и лучшим способом отказа было изображать из себя чопорного джентльмена, которому с детства внушали, что хорошо воспитанный юноша ни за что не позволит себе до свадьбы даже поцелуя. Обычно на дам это действовало. Но после сегодняшних танцев и поцелуев заявление, что он не так воспитан, вышло бы неубедительным. И потому Тайрек не придумал ничего лучше, чем банально сбежать.

— С удовольствием провожу, — галантно заявил он Вивьен. — Только подожди минутку, я спущусь за пальто.

И Тайрек удалился в общую гардеробную Ассамблеи, а оттуда незаметно улизнул через черный вход. Быстро шагая по темным осенним улицам медленно просыпающегося города, он гнал от себя картину Вивьен, одиноко стоящей в холле… Интересно, как долго она будет ждать? И как отреагирует, когда поймет, что он сбежал?

Тайрек и сам не заметил, как задремал.

«Не проспать бы… И все-таки где же Ансель?» — подумал он, прежде чем погрузиться в сон.

* * *

Анселя привели в заброшенное помещение на окраине промышленного района. Вероятно, когда-то оно служило складом пиломатериалов при лесопилке: в воздухе до сих пор витал слабый запах древесины, но то ли владелец разорился, то ли, наоборот, перебрался в куда лучший район, и сейчас бывший склад пустовал.

Впрочем, не совсем пустовал — его заняли новые обитатели. Когда дуло револьвера недвусмысленно приказало Анселю войти, внутри он увидел еще с десяток человек, практически все — мужчины. И, похоже, никто не удивился обстоятельствам его появления; видимо, такие ситуации были здесь не редкостью. Вдоль одной стены стояло несколько простых лежанок с голыми матрасами, в дальнем углу мерцал сложенный на скорую руку очаг, рядом виднелся проем, уводивший куда-то вглубь здания.

— Шпион? — коротко поинтересовался подошедший к ним рослый мужчина лет сорока в надвинутом на лоб картузе и с… Ансель пригляделся. Да, в руках у мужчины была тлеющая сигара! Он явно не тяготился тем, что курение для джентльменов находилось под почти таким же строгим запретом, как и крепкий алкоголь.

— Еще не знаем, — ответила Рина, подталкивая Анселя к стулу, одиноко стоящему в центре помещения. О цели его нахождения там можно было не гадать; Ансель сразу понял, что он — далеко не первый, кого на нем собираются допрашивать.

Как ни странно, он больше не испытывал страха. Если бы его хотели убить, то пристрелили бы еще там, в Дымном квартале. А может, Ансель просто не мог поверить, что с ним действительно может случиться нечто подобное; в его возрасте смерть кажется событием, которое происходит с другими… Впрочем, и обращение в монкулы тоже казалось чем-то далеким и нереальным, но вот случилось с самым близким ему человеком…

— Почему не пристрелили его на месте? — спросил мужчина с сигарой, и обыденность, с которой он задал этот вопрос, вновь заставила Анселя занервничать. Похоже, убивать лишних свидетелей для них все-таки не было чем-то совершенно из ряда вон выходящим.

— Вальди утверждает, что этот, — кивок в сторону Ан-селя, — следит за нами уже довольно давно. Вот я и решила выяснить, кого же это мы так сильно заинтересовали. А там уже разберемся, что с ним делать, — деловито пояснила Рина. И Ансель понял, что вопрос о том, переживет ли он эту ночь, все еще остается открытым.

— А еще мы с добычей, — вмешался худой юноша и вытолкнул вперед монкула. Безразличный, словно механическая кукла с остановившимся заводом, тот равнодушно смотрел прямо перед собой.

— Прекрасно, Вальди, прекрасно, — потер руки мужчина в картузе и сделал глубокую затяжку. — У нас как раз намечается очень многообещающий опыт!

Анселя тщательно обыскали, но, вопреки ожиданиям, связывать не стали. Впрочем, дуло револьвера, нацеленное на него, удерживало ничуть не хуже пут.

— Как тебя зовут?

Отпираться Ансель не собирался. Он не понимал, что происходит, и не хотел понимать, но очень хотел поскорее выбраться из этой переделки, и желательно, конечно, живым… И возможно, если он ответит на все их вопросы, то его отпустят. В идеале — поскорее бы, ему не хотелось опаздывать в Конструкторскую.

— Ансель рей Марн.

— Зачем ты за нами шпионил?

— За вами я не шпионил. Собственно, я вообще ни за кем не шпионил.

— Тогда почему бродишь по ночам?

— На монкулов смотрю…

— Зачем?

А вот тут всю правду говорить не хотелось. И он ограничился частичной.

— Я родом из Кибири. Это на самой окраине столичного округа, — пояснил Ансель, увидев в глазах присутствующих знакомое недоумение. — У нас там почти нет монкулов. А они мне очень любопытны. Вот и… — развел он руками.

Вышло, на его взгляд, довольно убедительно. По крайней мере, Ансель увидел, как стоявший рядом Вальди несколько расслабился, да и выражение лица мужчины в картузе стало чуть менее мрачным. Возможно, его все-таки отпустят, когда поймут, что он не представляет для них никакой угрозы — кем бы они ни были.

Однако Рина, державшая Анселя на прицеле, не спешила ему верить.

— За монкулами можно наблюдать с утра до вечера, вовсе не обязательно рассматривать их именно ночью…

— Если я буду пялиться на них днем, всем сразу станет ясно, что я — глухой провинциал.

— Он врет! — возмутился тут Вальди.

— Сама вижу, — отозвалась Рина, не сводя с Анселя глаз. Оценивающе прищурилась. — Я не особенно люблю применять силу к представителям инфериорного пола, все-таки нас воспитывают вас оберегать и охранять, — ухмыльнулась она, — но ты не оставляешь мне выбора.

С этими словами Рина взвела курок.

Но Ансель не заметил угрожающего жеста. Он его просто-напросто пропустил, потому что в этот момент Вальди откинул капюшон своего плаща, и Ансель, получив возможность хорошенько его рассмотреть, изумленно выдохнул, — юноша был очень похож на монкула! Абсолютно лысая голова, бритые брови, глаза без ресниц. Сделай Вальди бессмысленный взгляд — и его будет практически не отличить от монкула!

— Ты — бывший монкул? — выпалил Ансель.

Рина обменялась быстрым взглядом с мужчиной в картузе. Тот только пожал плечами.

— Он так и так уже столько видел, что нам придется или его убить, или… Впрочем, решай сама.

Ансель вздрогнул. Револьвер в руках Рины пугал его меньше, чем слова этого мужчины, отозвавшиеся в позвоночнике леденящим холодом.

— Нет, он — не бывший монкул, — поколебавшись, ответила Рина.

— А почему он… такой?

Рина вздохнула и внезапно опустила револьвер, а потом уселась на валявшийся неподалеку ящик. Задумчиво завела руку за голову, вытащила из волос шпильки, и тугой пучок на затылке распустился потоком черных волос до плеч, который, впрочем, ничуть не смягчил резкие линии ее лица.

— Неужели ты еще так и не понял, кто мы? — склонила Рина голову вбок и посмотрела на него, как на диковинную зверушку.

— Нет, — покачал головой Ансель. — Я же из Кибири, — напомнил он. — До нас доходит не так много новостей.

— Плохо же мы работаем! — Рина криво улыбнулась соратникам. — Представляете, есть еще люди в Арамантиде, которые о нас не слышали! Пусть даже и на окраинах… Мы — Либерат, — пояснила она Анселю.

Ансель кивнул; он и впрямь никогда не слышал о такой организации, но название говорило само за себя: борцы за свободу. Непонятно только, за свободу кого именно, хотя то, что вокруг были почти исключительно мужчины, наводило на определенные мысли, но сейчас Анселя волновало другое.

— Так что с ним произошло? — кивнул он на Вальди.

— А почему это для тебя так важно? — прищурилась Рина. Ансель стиснул зубы — так, что на скулах заиграли желваки.

— Потому что одного из моих близких приговорили к обращению в монкулы. Вот я и приехал в столицу — хочу узнать, каково это — быть монкулом…

Рина смотрела на него, чуть прищурившись, и, похоже, поняла, что юноша говорит правду.

— Вальди так выглядит, потому что он работает под прикрытием. Смешивается с толпой монкулов, наблюдает за надсмотрщиками, проникает на склады, где их содержат, — словом, собирает информацию. А если повезет, то крадет кого-нибудь из монкулов для опытов.

— Опыты? Что за опыты?

— Мы пытаемся вернуть монкулам их прежнюю личность.

— И что, есть прогресс? — Ансель невольно подался вперед, желая как можно скорее услышать ответ.

— В некоторой степени, — поколебавшись, ответила Рина. — В конце концов, если это могут делать власти, значит, способ есть, и мы должны его разгадать!

«То есть прогресса нет», — сделал вывод Ансель, осмысливая услышанное.

Министерство труда и исправления заявляло, что каждый преступник, отбыв положенный срок в монкулах, будет обращен обратно в человека. Сам Ансель ни разу не встречал того, кто побывал монкулом, но в таком маленьком городке, как Кибирь, это и неудивительно. А вот в столице таких наверняка немало.

— А вы пробовали поговорить с бывшими монкулами? Может, они что-то помнят? — спросил он и почти тут же себя обругал: разумеется, они пробовали! Этот их Либерат наверняка существует уже не первый год, а тут появляется он, еще час назад ничего о них не знавший, и уже суется со своими предложениями.

— Мы бы с удовольствием, — криво усмехнулась Рина, — но есть одна маленькая проблема. Мы не можем их найти.

— Кого не можете найти?

— Бывших монкулов.

— Как это? — даже растерялся от такого ответа Ансель.

— А вот так. Мы нашли несколько стариков, которые утверждают, что были монкулами, но мы не уверены, что их не подводит память. Есть и несколько людей помоложе, которые, по нашим сведениям, были приговорены к обращению, но они отказались с нами говорить. Впрочем, в чем-то я их понимаю; не всякий захочет признаться, что был монкулом. Что до осужденных за последние несколько лет — тут вообще странно. Складывается ощущение, будто в последние годы отбывших наказание монкулов просто перестали обращать обратно в людей. То ли это новая политика министерства, то ли… то ли у них сломался механизм обратного обращения.

Ансель вздрогнул. Нет, не может быть! Не может быть, чтобы сломался!

Рина внимательно наблюдала за тем, как менялось выражение лица юноши.

— А теперь расскажи-ка поподробнее, что случилось с твоим близким человеком.

— Моя подруга Мия… — медленно заговорил Ансель. — В прошлом году она уехала в столицу поступать в летную школу. Мы переписывались… Собирались пожениться после того, как она закончит обучение. А через две недели после того, как она стала авионерой, совершенно неожиданно ее родителям пришло извещение из Министерства труда и исправления…

Ансель замолчал, уставившись прямо перед собой. В дальнейших пояснениях не было необходимости. Все знали: такими извещениями министерство уведомляло о том, что человек осужден за совершение преступления и приговорен к обращению в монкула.

Он помнил этот день так четко, с такими подробностями, словно это случилось вчера. Он не получал писем от Мии вот уже три недели; в последнем она восторженно описывала Церемонию посвящения в авионеры. И с той поры — ни строчки.

Конечно, Мия могла быть просто занята. Новая должность, новая работа, новые трудности… Но чем больше проходило времени, тем сильнее Ансель начинал волноваться. А вдруг с ней что-то случилось? Ведь эти авионы — летные машины, какими бы надежными ни были, иногда все равно разбивались, а с ними гибли и их авионеры. Или… неужели она встретила другого?..

Не в силах выносить эту неизвестность, Ансель решил пойти к ее родителям: может, они что-то знают?

Ансель помнил, как моросил мелкий дождь, как тонкими холодными иголочками колол кожу, тихо постукивал по фонарным столбам и по начинающим желтеть листьям, заставлял редких прохожих ежиться и ускорять шаг. В воздухе пахло осенью, горячим кофе и тревогой, и Ансель тоже все ускорял и ускорял шаг, пока не перешел на бег. Но противная морось тут была ни при чем; Ансель несся по безлюдным улицам, словно надеялся куда-то успеть, словно хотел обогнать плохие вести и перехватить их… И откуда только она появилась, эта уверенность, что вести плохие?

Когда дверь открыл отец Мии, Ансель сразу понял, что случилось что-то страшное, — на мужчине буквально не было лица. А в столовой, бессильно опустив голову на сложенные на столе руки, сидела ее мать. При появлении Анселя она даже не шевельнулась.

В ответ на вопросительный взгляд отец Мии молча протянул юноше лист бумаги. Анселю потребовалось прочитать его два раза, чтобы понять, что это означает.

И мир навсегда изменился…

У Анселя никак не могло уложиться в голове, что Мия теперь — монкул, это равнодушное, бесцветное механическое существо без чувств, мыслей и эмоций. Только не его Мия. Она всегда была полна энергии! Она была солнечным ветром и ярким светом, она была стихией. Ее жажда жизни завораживала. Она умела находить удивительное в одинаково серых буднях маленького тихого городка, в котором даже птицы, казалось, изнывали от скуки и старались убраться на зимовку как можно раньше. Мию же все радовало, все интересовало: падающие в парке осенние листья и первый снег, выставка паровых двигателей на заброшенном механическом заводе и ремесленные ярмарки, городские праздники и публичные лекции; она брала уроки рисования, изучала историю картографии, состояла в шахматном клубе, играла в теннис и каталась на коньках… Мия страстно любила жизнь во всех ее проявлениях. Любила авионы. И любила Анселя…

Последнее казалось Анселю удивительным. Иногда он задавался вопросом: что такая жизнелюбивая, открытая девушка, как Мия, нашла в нем — немногословном, довольно замкнутом юноше, который не любил большие сборища людей и не грезил о дальних странах, не утруждал себя следовать всем правилам поведения приличного джентльмена в обществе и притворяться, что предел его мечтаний — это стать домохозяином.

Впрочем, какая разница? Главное, они оба нашли свою любовь. Любовь не за что-то и не вопреки, а — «просто». Просто любовь. Просто потому, что рядом с другим каждый из них становился лучшей версией самого себя, чем когда был один…

— На какой срок? — тихо и теперь по-настоящему сочувственно спросила Рина, вырывая Анселя из сети горьких и сладких воспоминаний. Похоже, ему окончательно поверили.

Ансель поморщился, словно от зубной боли.

— Пожизненно.

— О! — выдохнуло сразу несколько человек.

— За что?

Ансель лишь пожал плечами.

— Было написано — за преступление, подробности которого не подлежат разглашению, так как являются государственной тайной.

В помещении бывшего склада пиломатериалов, превратившегося в штаб-квартиру Либерата, наступило глубокое молчание.

Его прервали слова Рины — совершенно неожиданные.

— Ты зря приехал в Сирион, — жестко сказала она. — Даже если — а это большое «если» — ты найдешь Мию среди монкулов… Лучше тебе не видеть ее такой.

В ее голосе прозвучал отголосок затаенной боли, и Ансель подумал, уж не из личного ли опыта она дает ему такой совет…

— Понимаю, — с трудом произнес он. — Но я приехал не только для того, чтобы ее отыскать… Хотя именно поэтому я и шляюсь ночами по улицам — хочу ее увидеть. Хочу — и боюсь… Но моя основная цель — узнать, за что ее приговорили к пожизненному сроку.

Рина внезапно поднялась, передвинула ящик, на котором сидела, поближе к Анселю и ободряюще потрепала юношу по плечу.

— Это очень хорошая цель. Достойная, благородная. Я уважаю тебя за нее. Серьезно. Но ты же наверняка понимаешь, получить информацию о государственной тайне практически невозможно. А уж от Министерства полетов, в котором состояла твоя девушка, — тем более; в стране нет министерства более важного и потому более закрытого для посторонних.

— Я это прекрасно понимаю, — ответил Ансель и, заметив сомнение в обращенных на него взглядах, добавил: — Но ведь тем, кто состоит в министерстве, наверняка получить такую информацию куда проще…

— Даже если ты попадешь туда клерком, допуск у тебя будет в лучшем случае к общей столовой, — покачала головой Рина. — Мы уже несколько раз пытались устроить туда своих людей на разные должности, но все без толку. Для мало-мальски приличного доступа нужно занимать какую-то более серьезную позицию.

— Именно такую позицию я и собираюсь получить, — заявил Ансель.

— Пусть ты не из столицы, но… ты же знаешь, наверняка должен знать, — осторожно и очень аккуратно, словно с душевнобольным, которому приходится напоминать прописные истины, заговорила Рина, — что на подобные должности в Министерстве полетов тебе путь заказан, потому что ты — мужчина.

— А я придумал, как это обойти, — спокойно кивнул Ан-сель.

— И как же?

— Не обязательно быть авионером, чтобы стать вхожим в Министерство полетов. Можно стать, ну, например, механикером…

— Но мужчин не берут в механикеры!

— Не брали, — поправил Ансель. И медленно улыбнулся.