У вендетты длинные руки

Марина Серова, 2010

К Полине Казаковой, известной в городе как Мисс Робин Гуд, обращается Надежда Виноградова. Она убеждена: ее мужа – актера местного театра – убили пригласившие его в качестве Деда Мороза супруги Дьяченко. И те же люди вынудили пойти на самоубийство брата мужа. Полина берется установить истину. Озадачивает ее только мотив господ Дьяченко. Какой интерес подвергать себя опасности, отправляя на тот свет двух скромных, ничем не примечательных братьев Виноградовых? Месть? Любовь? А может быть, деньги?!

Глава 3

Вечером Ариша, как обычно, засобирался в свое казино. Я не испытывала особого восторга по тому поводу, что дед пропадал там по ночам, но и не отговаривала его. Во-первых, это было все равно бесполезно, во-вторых, я прекрасно понимаю, что у Ариши осталось так мало радостей в жизни, что лишать его еще и удовольствия выиграть в покер было бы просто жестоко. Поэтому, провожая деда в казино, я только иногда напоминала ему о необходимости помнить о своем здоровье и, выиграв, не напиваться до эйфорического состояния.

Надо отдать деду должное — он всегда старался добросовестно выполнять мой наказ, другое дело, что это иногда ему не удавалось. Время от времени дед возвращался домой подшофе, но в таком случае утром ему была обеспечена длительная лекция о вреде спиртного в преклонном возрасте.

Впрочем, я не сильно ругала Аришу. Дед — мой единственный родной и по-настоящему близкий человек, мы нежно любим друг друга, потому что любить нам все равно больше некого. Я в свои двадцать восемь так и не смогла найти того единственного человека, с которым мне захотелось пройти по жизни рука об руку. Должно быть, у меня неимоверно завышенные требования к представителям сильной половины человеческого рода или же в нашем городе собрались далеко не лучшие его представители. Так или иначе, но мы с дедом все еще живем вдвоем в нашем большом доме, и что-то менять в нашей жизни лично я пока не собираюсь.

Итак, Ариша отправился в свое казино, а я поднялась к себе и уже собиралась начать готовиться ко сну, как тут зазвонил телефон. Это была Алина.

— Полин, ты еще не спишь? Вот и хорошо. Слушай, я сегодня была еще в двух магазинах, где требуются продавцы. И знаешь, что я тебе скажу: это ужас! Оказывается, они так много работают и так мало получают. Полин, ну посоветуй, что мне делать?

— А ты не пробовала устроиться на какую-нибудь другую должность?

— Какую другую?

— Секретаршей, например. Или курьером.

— А сколько платят секретаршам?

— Понятия не имею. Сходи и узнай.

— Да? Это мысль! Хорошо, завтра я узнаю. А где ты сегодня вечером пропадала? Я тебе звонила.

— Похоже, у меня новое дело.

— Здорово! Расскажешь?

— При первой же встрече. Тем более что мне, возможно, потребуется твоя помощь.

— Тогда я загляну к тебе на днях. Пока!

Положив трубку, я умылась и отправилась в кровать.

На следующее утро я проснулась довольно-таки поздно. И первая мысль, пришедшая мне в голову, была о том, что это утро — субботнее. Конечно, у меня и в другие дни не было необходимости бежать сломя голову на работу, но по выходным это ощущение было особенно приятно. Я долго лежала в постели, потягиваясь и предаваясь размышлениям, потом все-таки заставила себя вылезти из-под одеяла и отправиться в ванную.

Включив тостер и кофеварку, я пошла в комнату деда, чтобы разбудить его и пригласить к завтраку. Но оказалось, что Ариша спал сном младенца и вставать не собирался. Это означало только одно: накануне дед опять «принял» лишнего. Дав себе обещание поговорить с ним как следует на тему о вреде алкоголя, когда он все-таки вырвется из объятий Морфея, я спустилась в кухню. Телефонный звонок прервал мое наслаждение утренним кофе. Звонил дядя Сережа:

— Алло, Полина, как твои дела?

— Хорошо, спасибо. А ваши?

— Мои тоже ничего. Вот немного разгрузил завалы на работе, стал посвободнее. Вы сегодня с дедушкой будете дома? Хочу заглянуть к вам на часок. Не возражаешь?

— Дядя Сережа, ну когда я возражала? Приезжайте, конечно, будем вам рады. Во сколько вас ждать?

— После обеда, на чай.

— А может, на обед? Я приготовлю что-нибудь?

— Насчет обеда не беспокойся и не хлопочи, не стоит. Приеду на чай. Все, ждите.

Дядя Сережа отключился.

Когда через час дед вошел в кухню, виновато пряча глаза, я сделала вид, что не замечаю его. Дед, покряхтывая, опустился на стул, стараясь казаться расстроенным и несчастным. Это была его обычная уловка, чтобы избежать моих нотаций.

— Полетт, а что у нас на завтрак?

— Лекция о вреде алкоголя.

Ариша вздохнул, встал и сам налил себе чай.

— Понимаешь, Полетт, я и сам не понял, как хватил лишку. Это на радостях, поверь! Эрнест Сигизмундович вчера играл с нами после длительного перерыва, он уезжал в Ниццу, помнишь, я тебе говорил?

Я не удосужилась ответить, и дед продолжил свою оправдательную речь:

— Ну, так вот. Мы сели играть. Мне очень повезло, я забрал достаточно большой «банк». А у Эрнеста Сигизмундовича был ничтожно маленький «стэк». У меня же были туз, король, дама и «четверка». Я поставил первым…

Честно говоря, мне было совершенно неинтересно, кто поставил первым и кто забрал «банк». Ариша выпил вчера лишнего, это было главным, и пусть не надеется, что это сойдет ему с рук! Я не разговаривала с ним вовсе не потому, что сердилась на деда, просто я очень его любила и боялась, что с дедом случится что-нибудь нехорошее. Ему было уже почти семьдесят, и я опасалась за его здоровье. Я вовсе не хотела остаться одна.

Дед понимал, что провинился, и пытался заговорить мне зубы своими картежными приключениями.

–…Я хорошо разыграл эту раздачу, а Эрнест Сигизмундович, должно быть, просто потерял навык…

— Дед, ты обещал не пить лишнего, почему ты не держишь слово?

— Полетт! Поверь, мне очень стыдно.

— Тоже мне, узник совести! Посмотри на себя в зеркало — у тебя лицо отекло! Сознавайся: сердце екает?

— Что ты, какое сердце! Я чувствую себя превосходно!

— Ну, хорошо, пей чай, я пошла к себе.

Я вышла из кухни и притаилась за дверью, подглядывая за дедом в щелочку. Он прислушался и, решив, что я уже у себя наверху, встал и полез в шкафчик, где лежала аптечка. Я вошла в тот момент, когда дед капал себе в рюмочку валокордин. Поняв, что его поймали с поличным, Ариша виновато улыбнулся:

— Полетт, это так… для профилактики…

— Именно это я и подумала.

Я заварила деду зеленый чай с шиповником и приготовила тосты с джемом. Поставила все это на стол и усадила Аришу завтракать.

— Сегодня у нас в гостях будет Сергей Дмитриевич.

— Серж?! Я очень рад. Приготовишь нам что-нибудь вкусненькое?

— Что же с вами делать?

Дядя Сережа пришел сразу после обеда, как и обещал. Дед провел его в гостиную в стиле рококо, и мужчины расположились там в удобных креслах с деревянными резными подлокотниками. Ариша достал из бара свою гордость — коллекционный армянский коньяк, а я принесла им рюмки и бутерброды с икрой и беконом. Мы сидели втроем за низким ломберным столиком, вели светскую беседу, а я все ждала, когда же дядя Сережа начнет рассказывать, что ему удалось узнать о чете Дьяченко. Наконец я не выдержала и спросила его об этом прямо.

— Видишь ли, Полина, просьбу твою я, разумеется, выполнил. Но открывшиеся данные такие, что просто диву даешься!

— Что, жутко мрачная проза жизни?

— Наоборот, все как в сказке. Жили-были три брата. Правда, родными между собой были только двое, третий приходился им двоюродным. Их матери были сестрами, дочерьми одного почтенного человека, работавшего в нашем городе в администрации. Фамилия его была Дубинин. Обе его дочери, выйдя замуж, получили такие фамилии: одна — Аникеева, другая — Виноградова. Некоторое время они обе жили в нашем городе, пока старшая, Аникеева, не разошлась с мужем и не уехала с сыном на Север. Ему тогда было восемь лет.

— И что, далеко она уехала? — спросила я.

— В какую-то Тьмутаракань. Зачем она это сделала, сказать трудно. То ли захотела досадить бывшему мужу, то ли еще зачем-то. Но прожили они там довольно долго, двадцать лет. А младшая сестра, Виноградова, так и жила с отцом и своей семьей здесь, в Горовске. За это время господин Дубинин успел овдоветь, но через некоторое время женился во второй раз на одной своей сотруднице, еврейке по национальности. Вскоре они уехали на постоянное место жительства на ее историческую родину, в Израиль. Младшей дочери отец оставил свою квартиру в центре.

— Серж, — вмешался Ариша, — я прекрасно помню ту женщину. Я как-то обращался в администрацию… ну, неважно зачем, и мне довелось познакомиться с ней. Ее звали, насколько я помню, Эсфира Наумовна Короткович.

— Совершенно верно. Так вот, Дубинин взял ее фамилию и уехал, как я уже говорил, с ней в Израиль. У нее там были кое-какие родственники. Супруги Короткович влились в их бизнес, потом открыли свое дело и несколько лет жили, насколько я понимаю, просто прекрасно.

— А потом, как всегда неожиданно, что-то вдруг случилось, — предположила я.

— Ты права, — дядя Сережа взял рюмку, в которую Ариша плеснул еще немного коньяку. Себя дед, разумеется, тоже не забыл.

Мужчины выпили, закусили бутербродами, и, прожевав, дядя Сережа продолжил:

— Так вот. Сначала умерла жена Дубинина. Пару лет он продолжал заниматься своим бизнесом, но недавно скончался и сам. И надо сказать, в довольно почтенном возрасте, ему было далеко за семьдесят.

— Я так понимаю, дядя Сережа, мы подошли к самому главному в вашем повествовании, — сказала я.

— Да, Полина, именно к самому главному. Все, что вы слышали до этого, было лишь предысторией. Итак, господин Дубинин, вернее, теперь уже Короткович, скончался в Израиле, оставив небольшую юридическую контору. После его смерти обнаружилось завещание, гласившее, что все его имущество достается по наследству его внукам, заметь: именно внукам, не дочерям! За что старик так обиделся на своих дочек, сказать трудно, но их в завещании он даже не упомянул.

— Может, он разошелся с ними по идейным соображениям или они ему не оказывали должного почтения, — предположил дед.

— Факт остается фактом: в завещании, всплывшем буквально на днях в одной юридической фирме-посреднике, говорится, что все наследство господина Коротковича должно быть продано в Израиле, а денежные средства переданы в России троим его внукам и поделены между ними поровну.

— И сколько же составляет это денежное наследство в рублях? — спросила я.

— Ни много ни мало двадцать миллионов. Часть денег из наследства пошла на оплату трудов фирмы-посредника, продававшей контору в Израиле, оформлявшей все документы в России, ну и так далее.

— То есть внуки израильского деда должны были получить двадцать миллионов на троих? — спросила я.

— Да, братья Виноградовы — Валентин и Валерий и их двоюродный брат, Аникеев Анатолий, — это как раз и есть наследники своего деда, господина Дубинина-Коротковича.

— Дядя Сережа, с наследниками все понятно. Но каким образом сюда прилепился гражданин Дьяченко?

— А таким. Это и есть старший брат Анатолий, который, разведясь со своей первой женой, женился во второй раз на некой юной особе и взял ее фамилию — Дьяченко.

— Как?! Это и есть двоюродный братец Валерия и Валентина?! Тот, что жил на Севере много лет?.. Так вот оно что! Они все — братья! Ну вот вам и мотив убийства. А я-то голову ломала: зачем супругам Дьяченко понадобилось убивать артиста Виноградова? Теперь понятно, что и смерть Валерия не была случайностью. Двух своих братцев — на кладбище, а сам с двадцатью миллионами… До конца жизни хватит на весьма шикарное житье! — не удержалась я.

— О tempora! О mores! — воскликнул дед, покачав головой и наливая себе и дяде Сереже еще коньяку.

— Времена и нравы тут ни при чем, — возразил дядя Сережа, — всегда находились подобные мерзавцы, готовые за наследство отравить родного брата.

— Значит, Надежда была права: это настоящее убийство! Все-таки женское чутье — большое дело! А следователь-то не нашел состава преступления, — усмехнулась я.

— А оно ему было надо? — спросил дядя Сережа.

— Да, если братья встретились через двадцать лет, понятно, почему они не узнали друг друга. Виделись-то они давно, перед разлукой, маленькими детьми? Я права?

— Да, Полина. Если старшему было восемь лет, — а я подсчитал, в том году, когда он с матерью уезжал на Север, ему было именно восемь, — то двум его двоюродным братьям и того меньше. Конечно, они друг друга не узнали, и, думаю, вернувшись в Горовск, Анатолий жил здесь, не показываясь им на глаза, — сказал дядя Сережа.

— А почему он так поступил, как вы думаете?

— Видишь ли, Полина, я проверил его самым тщательным образом и выяснил, что он ездил к деду в Израиль. А раз ездил, мог знать о дедовом наследстве. В отличие от своих братьев, которые с дедом отношений практически не поддерживали.

— Серж, — вмешался дед, — раз ты все это знаешь, может, дашь там своим указание прижать этого Анатолия? Пусть кто-то из ваших проведет расследование…

— Аристарх Владиленович, во-первых, наша контора занимается преступлениями иного рода. Копаться в бытовухе никто не станет. Во-вторых, боюсь, доказать вину Дьяченко будет все-таки непросто. Свидетелей нет, следов насилия на теле артиста — тоже. Как доказать, что он взял петарду в руки не по своей воле? Показания его жены, вернее, вдовы? Это не доказательство. Она может говорить все, что угодно, слова к делу не пришьешь. Ее там не было. Супруги Дьяченко утверждают, что Виноградов сам взял петарду и пытался ее зажечь, а она взорвалась. Даже то, что они были родственниками, не доказывает их вину. Они могли и не знать этого. Ну, вернулся старший брат в город через двадцать лет, живет здесь, но при этом не видится с родственниками, допустим, не хочет. И что? Это не наказуемо.

— Да, Дьяченко все хорошо продумал. Вот жук! Но теперь я сама займусь им. А вам, дядя Сережа, спасибо за информацию.

— Полина, я всегда рад помочь тебе.

— Серж, может, тогда еще по рюмочке?.. За успех ее дела? — нашелся Ариша.

Мужчины выпили еще по рюмочке, потом еще… Я ушла в свою комнату. Пусть насладятся обществом друг друга, они видятся нечасто. Дядя Сережа постоянно очень занят на работе и у нас бывает редко.

В своей комнате я уселась в кресло и принялась рассуждать. Итак, мотив у нас налицо. Наследство, причем немалое! Очевидно, Дьяченко посчитали, что число двадцать на троих делится плохо, вот и решили подогнать задачку под другой ответ. Что ж, будем считать, что с Валентином Виноградовым все ясно, но остается еще младший брат, Валерий. Он покончил жизнь самоубийством, как сказала Надежда. Мне предстоит проверить и это.

Я набрала ее номер.

— Надежда? Это Полина. Я хотела уточнить у тебя кое-что.

— Уточняй.

— Брат твоего мужа точно повесился сам? Следствие велось?

— Не было никакого следствия. Валерий был дома один. Когда его обнаружили, дверь была заперта изнутри. Следов насилия на его теле тоже не было. Так что умирать ему никто не помогал, это однозначно. Ой, я же не сказала…

— Что еще?

— Еще записку нашли. Мол, ухожу сам, так жить не могу, очень боюсь и все такое.

— А чего боялся твой деверь? Смерти от рака?

— Конечно! Я же тебе говорила, он мне сразу сказал, что умирать долго и мучительно не собирается. Лучше уж, мол, сразу…

— Да, я помню. Надя, а откуда Валерий узнал о своей болезни?

— Так ему же в больнице сказали! Он там обследование проходил…

— В какой больнице?

— В нашей, горовской.

— А в связи с чем он проходил обследование? У него что-то болело?

— В том-то и дело, что нет. Валерка никогда ни на что не жаловался, а тут ему позвонили из собеса и предложили бесплатную путевку в санаторий, как инвалиду. Он согласился, он ведь в свои двадцать девять еще ни разу никуда не ездил. А путевка оказалась «горящая», ему надо было срочно всех врачей пройти. Он и пошел их обходить.

— А почему он пошел не в свою поликлинику по месту жительства, а в больницу?

— Так ему в собесе сказали, что курортная карта нужна срочно, в поликлинике ее оформить он никак не успел бы. И ему посоветовали сходить в больницу. Там есть коммерческое отделение, или хозрасчетное? Я точно не знаю, как оно называется, но там за деньги можно сделать срочные анализы. И врачей тоже пройти срочно. А плата не такая уж большая. Зато потом получаешь бесплатную путевку.

— И все это сказали по телефону? Или Валерий сам ходил в собес?

— Нет, он говорил с ними по телефону.

— Понятно. Значит, говорившего Валерий в глаза не видел. А фамилию свою этот человек не назвал?

— Понятия не имею, Валера мне об этом не доложил. Я только знаю, что он побежал сдавать все анализы и проходить врачей, и тогда-то и обнаружилось, что у него рак.

— Надежда, а ты случайно не в курсе, где эта справка с анализами? Ее можно увидеть?

— Курортная карта? Если честно, я даже не знаю. Наверное, там, в квартире, так и лежит. Там теперь живет их мать.

— Твоя свекровь?

— Да. Но с ней все так сложно…

— В каком смысле?

— Ну, понимаешь, когда-то она их бросила…

— Своих сыновей?

— Да. И мужа тоже. И ушла к другому мужчине. Валентин тогда только что поступил в театральное училище в Москве, а Валерий еще учился в школе. Отец не смог вынести этого, запил и вскоре умер: отравился паленой водкой. А Валентину пришлось подрабатывать и кормить себя и брата, пока тот не окончил школу и не устроился на работу.

Теперь понятно, почему израильский дед не оставил наследство своим дочерям. Старшая разошлась с мужем и уехала к черту на куличики, младшая бросила семью ради какого-то хахаля. Скорее всего, отец считал своих девочек особами непутевыми, а внуки в его глазах выглядели страдальцами.

— Надежда, постарайся найти эту справку с анализом крови Валерия.

— Полина, зачем тебе это? Что ты там хочешь увидеть?

— Фамилию врача. И еще, Надежда, ты что-нибудь слышала про израильского деда твоего мужа?

— Да, слышала. Он живет в Тель-Авиве, богат, во всяком случае, у него своя фирма. Года два тому назад он схоронил жену.

— Это все?

— А что еще я могу знать? Виноградовы с ним практически не общались. Так, изредка доходили слухи…

— А что этот дедушка недавно умер и оставил наследство своим внукам, ты знаешь?

— Умер? Нет, об этом я ничего не знаю.

— А что у твоего мужа есть еще и двоюродный брат?

— Так он со своей матерью уехал на Север, когда еще был ребенком, и с тех пор они потеряли с ними связь.

— Что они, так за все эти годы и не виделись?

— Нет. А ты, Полина, откуда все это знаешь?

— Тайна следствия. Я еще знаю, что этот двоюродный блудный братец уже давным-давно вернулся в наш город и живет здесь со своей женой. И зовут его… Ты там хорошо сидишь? Анатолий Дьяченко.

— Что?! Не может быть! Дьяченко — брат моего мужа?! Тот самый Дьяченко?!

— Ты хочешь сказать, его звали как-то иначе?

— Да нет, я знаю, что двоюродного брата моего мужа звали Толиком, мне Валентин как-то говорил… Но чтобы это был Дьяченко… Вот черт!

— Надежда, тебе поручение. Во-первых, найди ту справку или карту, или что там еще, с анализом крови Валерия. Мне необходимо знать фамилию врача. И еще: познакомь меня со своей свекровью.

— Полина, боюсь, последнее мне сделать будет трудно. Это такой непредсказуемый человек! Своенравная она очень. А после смерти сыновей она стала… как бы это помягче сказать? В общем, у нее теперь такие странности…

— Что, с головой не все в порядке?

— Ну, в общем, можно сказать и так. И ведь она еще не знает о смерти отца!

— Надежда, об этом ей пока — ни слова! И все-таки попробуй договориться с ней о нашей встрече. Вдруг она согласится?

— Полина, а зачем тебе знакомиться с моей свекровью?

— Ты же сама просила помочь тебе отомстить… сама знаешь кому. А как, по-твоему, я могу это сделать, если не знаю об этих людях ничего? Для начала мне нужно собрать о них как можно больше информации.

— Понятно. Хорошо, я попробую договориться с Натальей Георгиевной. Позже позвоню.

Мы попрощались с Надеждой, и я положила трубку.

Она позвонила вечером, когда я уже подумывала ложиться спать.

— Полина, я была у Натальи Георгиевны, она согласилась поговорить с тобой завтра. Ты сможешь подъехать к ней на улицу Техническую?

— Разумеется. Номер дома?

— Тридцать три, квартира двадцать.

— Во сколько?

— Она сказала, что можно приехать к одиннадцати. Я тоже подъеду.

— Тогда давай ровно в одиннадцать, у подъезда.

Ну вот. Завтра я увижу эту женщину, потерявшую двух сыновей в течение двух месяцев. Наверное, это самое страшное, что может быть в жизни, — потерять своих детей. Обоих. Теперь у нее никого нет. Хотя почему — никого? У нее есть сноха и внук. Неизвестно только, в каких она с ними отношениях.

На другой день ровно в одиннадцать я вышла из машины около дома номер тридцать три по улице Технической. Это была обыкновенная кирпичная пятиэтажка. Надежда уже стояла у двери подъезда. Она была в куртке и без шапки, в общем, одета уже по-весеннему, хотя на улице стоял легкий морозец. Мы поздоровались, Надя открыла дверь подъезда своим ключом-магнитиком, и мы вошли.

Квартира номер двадцать находилась на самом последнем этаже. Пока мы поднимались по лестнице пешком, Надежда инструктировала меня, как надо вести себя с ее свекровью. В частности, она предупредила меня, чтобы я ничему не удивлялась. Я и сама давно уже научилась это делать. Если бы еще в моей власти было — не удивлять других!

Нужная нам дверь оказалась не железной, а самой обыкновенной, деревянной. Такие теперь — большая редкость. Практически все граждане уже давно поставили у себя железные надежные двери. Но Надины родственники к таковым не относились.

Мы позвонили. Нам открыли сразу, как будто очень нас ждали. На пороге стояла дама лет пятидесяти пяти или около того. Не очень высокая, но дородная и, как говорит мой дед, видная. Огненно-рыжие волосы ее были собраны в высокую прическу, на лице — макияж, на шее, руках и в ушах — украшения. Дорогое платье темно-зеленого цвета сидело на ней просто изумительно. Гордая осанка выдавала в ней женщину волевую, с характером. И только одно было в ней, не соответствующее всему остальному, — ее глаза. Очень печальные зеленые глаза, смотревшие так, будто она терпела невыносимую боль. И еще губы, подкрашенные, плотно сжатые, с опущенными книзу уголками.

Женщина отступила назад, давая нам возможность войти в квартиру.

— Здравствуйте, Наталья Георгиевна.

— Здравствуйте.

А у нее хороший грудной голос. Низкий тембр, чуть с хрипотцой.

— Это — Полина, я вам говорила о ней.

— Помню. А я — Наталья Георгиевна. Проходите.

Она не стала говорить о том, как ей приятно со мной познакомиться и прочую ненужную ерунду. Я заметила, что высказывается она очень лаконично, и это мне понравилось. Мы прошли в комнату, где еще совсем недавно жил младший сын этой женщины. Похоже, здесь все так и осталось, как было при нем. Вот диван, далеко не новый, не разложенный, с одной подушкой. Маленький компьютерный стол у окна, на нем — плоский монитор, клавиатура, темно-синяя кружка с надписью «Валера». Возле стола — вертящийся стул. Шифоньер с антресолью. Рядом — тумбочка с недорогим музыкальным центром. В углу — довольно старый телевизор, собранная гладильная доска. На полу — голый, местами обшарпанный линолеум, даже ковровой дорожки нет. На окнах — жалюзи, на подоконнике ни цветочка. Все более чем скромно. Практически бедно.

На маленькой подставке для телефона стояли два больших портрета. С них смотрели молодые симпатичные парни: один — чуть постарше, улыбающийся, с открытым лицом, в несколько неестественной, театральной позе, другой — со взглядом испуганного ребенка. Перед последним стоял стакан с водкой, накрытый сверху куском хлеба. Рядом горела в подсвечнике тонкая церковная свеча.

Хозяйка опустилась на стул, предложив нам присесть на диван. Мы с Надеждой сели. Женщина смотрела на меня выжидательно, не говоря ни слова. Должно быть, ждала, когда я заговорю первой. Что ж, первой так первой.

— Наталья Георгиевна, я знаю о вашем горе. Примите мои соболезнования.

— Спасибо.

— Ваша сноха обратилась ко мне, как к юристу…

— Так вы юрист?

Женщина удивленно вскинула брови. Интересно, подумала я, неужели я так не похожа на всех остальных юристов? Заметив мое замешательство, Надежда пришла мне на выручку.

— Полина, я сказала Наталье Георгиевне, зачем я обратилась к тебе.

А вот это напрасно, подумала я. Чем меньше людей в курсе дела, тем лучше. Лишние уши — это и лишние языки. Я всегда старалась привлекать к делу только самых необходимых людей, да и тем не давала полной информации. Но раз человек уже в курсе, тут ничего не поделаешь.

— Наталья Георгиевна, во-первых, я действительно по образованию юрист…

— Вы сможете отомстить убийце моего сына?

Подкупающая прямота! Я покосилась на Надежду. Та округлила глаза и покивала головой: да, мол, что делать, вот такая у меня свекровь.

— Полина, я могу предложить вам деньги. У меня есть кое-какие сбережения… Мой отец оставил мне свою квартиру, я могу продать ее. А пока — вот…

Женщина достала из кармана сложенную в несколько раз бумажку и протянула мне.

— Что это?

— Деньги. Тысяча долларов. Это задаток. Если такая сумма вас устроит…

— Нет, нет, Наталья Георгиевна, вы не поняли. Я не нанимаюсь киллером. Я не по этой части…

— Как? А Надежда сказала, что вы отомстите этим Дьяченко!

— Только не за деньги.

— Чего же вы хотите? — насторожилась женщина.

— Справедливости. Мы будем их судить…

— Суда не будет. Следователь не видит состава преступления. Мне так сказали. Так что Фемида в данном случае бессильна.

— Судить убийц мы будем сами. Своим судом. Если Фемида, богиня правосудия, бессильна, в дело вступает ее сестра — Немезида, богиня неотвратимого возмездия. Супруги Дьяченко, в конце концов, получат заслуженное наказание.

— Но как?!

— В свое время вы все узнаете. А пока ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос: как давно вы видели своего племянника?

— Толика? Очень давно… Лет… Господи, когда же это было?

— Лет двадцать — двадцать пять тому назад?

— Да, кажется…

— А каким он тогда был, вы можете описать его характер?

— Да ему тогда было лет девять или восемь… не помню. А характер у него всегда был вредный. И еще он был жадным. Помню, как-то сестра была у меня в гостях с Толиком. Я дала всем мальчикам конфеты — поровну, по три штуки. А когда вышла из комнаты, услышала возню и сопение. Я тихонько заглянула в дверь и увидела, как Толик отнимает конфеты у моих сыновей, они тогда совсем маленькие были, Валере лет пять было или даже меньше. Я понаблюдала за ними некоторое время, а когда увидела, что Толик все конфеты у братьев отнял и рассовал по своим карманам, я вошла в комнату и спросила, что тут происходит. Валентин ябедой никогда не был, он промолчал, а вот Валерик сказал, что старший брат отнял у них гостинец. И представьте, Толик, не моргнув глазом, тут же достал конфеты из кармана и вернул братьям.

— Да, это о многом говорит. Если уже в восемь-девять лет он готов был обобрать своих младших братьев…

— Полина, почему вы спросили о Толике? Какое он имеет отношение к этой истории?