Сколько стоит бес в ребро

Марина Серова, 2017

Седина – в бороду, бес – в ребро, бизнес – молодой любовнице, а законной жене, с которой прожит не один десяток лет, – шиш с маслом? Или все наоборот и это законная жена, благодаря которой бизнес мужа все-таки состоялся, имеет право забрать семейный капитал и отправиться с ним куда подальше? Кипят страсти в семье директора тарасовского рынка, и без частного детектива Тани Ивановой здесь не разобраться. И если бы только страсти: на жизнь директора уже покушались, секретарша убита, уголовные дела множатся, как грибы после дождя… Новая редакция романа, ранее выходившего под названием «Фантазии господина Фрейда»

День второй

Вторник, оказавшийся ничем не лучше понедельника, или Легенда о старом кладе, которая пока что ничем не подтвердилась

Тягостное впечатление от вчерашней встречи с Андреевыми и злость на себя за то, что я вообще впуталась в эту историю, не изгладились из моей души и на следующий день. Поэтому настроение мое можно было назвать только одним словом: «мерзопакостное». Так что кофе я пила, как известная литературная героиня — «Ну без всякого удовольствия!». Но если уж взялся за гуж… и далее по тексту.

За завтраком я размышляла о том, куда могла деться Клавдия Петровна, но с решением этой проблемы следовало подождать до тех пор, как освободится Венчик. Вот тогда-то я его к больнице и отправлю, чтобы он там выяснил все, что сможет, об отъезде Клавдии Петровны: на какой машине и куда она поехала, да и все остальное, — а потом и сама подключусь: не разорваться же мне на сто маленьких Тань, чтобы сразу в нескольких местах работать! Я не слишком рассчитывала на то, что Кирьянов быстро организует мне распечатки, потому что для этого ему требовалось «прицепить» свой запрос к какому-то уже существующему делу, а это в один миг не делается. А вот что касается покушений на Андреева, то я все больше убеждалась, что дело здесь именно в фабрике, то есть в здании, где она располагалась. Точнее, в том, кому и зачем оно могло потребоваться. Делать нечего, надо ехать туда.

Остановив машину у ворот фабрики, я осмотрела ее снаружи, но ничего особенного не заметила. Я не архитектор, но тут и без специальных знаний было видно, что построена она даже не в двадцатом веке. Кладка, конечно, добротная, от времени не пострадала, окна, правда, держались на честном слове, а уж что внутри, даже подумать страшно — перекрытия-то наверняка деревянные, перегородки при желании можно пальцем проткнуть — дранка же поверх досок положена, а они от времени не могли не сгнить. Ладно, будем на месте разбираться. Я подошла к железным, с облупившейся краской воротам и загрохотала по их створкам. Долго мне пришлось ждать, пока в щели не показался карий глаз и часть смуглого лица.

— Чива ната? — спросил неведомый и практически невидимый собеседник, говоря с сильным акцентом.

— Хочу фабрику посмотреть, — ответила я.

— Незя! — ответил он и собрался уходить.

У меня было два варианта действий: первый — позвонить Андрееву, чтобы он распорядился пустить меня внутрь, но, честно говоря, мне до того не хотелось с ним даже разговаривать, что я пошла по второму пути — заплатить.

— А за деньги? — закинула удочку я и тут же буквально физически ощутила, как заколебался этот страж чужой собственности — просто флюиды в щель просочились.

— Два ста руп! — раздался его заинтересованный голос.

— Дам! — твердо пообещала я.

— Дай! — тут же потребовал он.

— Вот откроешь мне, тогда дам, — я попробовала поторговаться.

— Не-е-е! — засомневался он.

— Да открывай же ты, черт бы тебя побрал! — возмутилась я. — Не обману я тебя! — и, достав из сумки деньги, я показала их.

Наконец створка ворот приоткрылась, и я увидела перед собой явного выходца из Средней Азии, но уточнять, откуда именно он прибыл в Тарасов, мне было неинтересно, и я, сунув ему в руку заранее приготовленные двести рублей, проникла-таки на территорию. Оказалось, что на звуки наших голосов вышли еще два охранника: один был, наверное, земляком первого, а вот второй если и не русский, то, по крайней мере, внешность имел вполне европейскую. «Украинец или белорус», — подумала я. Этот так называемый охранник, кое-как одетый, взлохмаченный и небритый, был явным бомжом на вид, и как он сюда затесался, было непонятно, ну да черт с ним. Общаться со мной ни один из них не собирался, но я не обиделась — не за тем же пришла.

Я огляделась по сторонам и опечалилась — разруха! Впечатление бывшая фабрика оставляла неприглядное. Территория была захламлена, и чего там только не валялось: остатки мебели, лысые покрышки, почти сгнившие картонные коробки, металлические части чего-то — странно, что их еще в металлоприем никто не додумался оттащить, — и все в этом духе. Искать тут ответы на мои вопросы так же непродуктивно, как ждать трамвая в лесу. Вздохнув, я прошла внутрь. На первом этаже сильно пованивало туалетом — гастарбайтеры явно не заботились о соблюдении элементарных правил гигиены. Я ходила по фабрике и вносила поправки в свои первые впечатления: перегородки были не деревянными, а кирпичными, причем неведомый мне строитель явно не пожалел материала — они были больше метра толщиной, наверное, в целях звукоизоляции. Да и все строение выглядело до того монументальным, что, казалось, оно и атомный взрыв выдержит. Умели строить в старину, ничего не скажешь! Я не торопясь обошла все здание: и цеха, и административную часть, — но ничего особенного не заметила, да я и не знала толком, что ищу. Спустившись, я подошла к воротам. Ко мне поспешил один из азиатов, чтобы, естественно, закрыть их за мной.

— Еще заработать хочешь? — спросила я, и он тут же согласно закивал головой. — Тогда скажи мне: сюда приходил кто-нибудь посторонний, кроме хозяина и меня?

Такая сложная фраза была выше его понимания, и он крикнул на помощь земляка, которому я повторила ее, но столь же безрезультатно.

— Зовите третьего! — потребовала я, решив, что с тем будет легче разговаривать. — Русского зовите! — расшифровала я, увидев, что они стоят на месте.

А что, решила я, для них русским будет и украинец, и белорус, и эстонец, да вообще любой европеец, — и не ошиблась, потому что один из азиатов закричал:

— Сидор! Ходи сюда!

Тот тут же появился и, не приближаясь, уставился на меня.

— Скажи, кроме хозяина и меня, сюда никто не приходил? — на всякий случай я говорила медленно и отчетливо.

Но он только помотал головой и ушел. Да уж, результат этой экскурсии — весьма неутешительный, но еще одну сотню азиату я все равно отдала. Выйдя за ворота, я села в машину и совсем было собралась уехать, как зазвонил мой сотовый — это был Сазонов.

— Татьяна Александровна! — напряженным голосом начал он. — Сегодня Семена в больницу повезли — ему рентген сделать надо, а тут!.. В общем, они лишь чудом рястяжку поперек дороги заметили, а то бы подорвались, как пить дать! Они немедленно домой вернулись, и я сейчас туда же еду.

— Кто знал о том, что Андреев сегодня в город поедет? — быстро спросила я.

— Да только домашние, — ответил он.

— Я предупреждала, что у вас в доме — предатель? — спросила я и сама же ответила: — Предупреждала! Вы себя в грудь били и орали, что это не так! Кто прав?

— Вы, Татьяна Александровна, — признал он. — Но тут же все свои!

— Как говорят французы, предают только свои, — сухо заметила я. — Делайте выводы и думайте, кто это может быть — вы же их лучше меня знаете! А пока пусть Андреев сидит дома и носа никуда не высовывает, не умрет он несколько дней без рентгена! — посоветовала я и спросила: — А на чем вы Андреева везли? Он же в таком виде ни в одну машину не влезет?

— Да на «Газели», — ответил Сазонов, явно удивляясь тому, что в такой момент меня интересуют подобные мелочи.

— И откуда она взялась? — поинтересовалась я.

— С рынка, откуда же еще, — уже недовольным тоном сказал он.

— То есть Андреевы туда позвонили, и ее пригнали, — уточнила я.

— Зачем? Она постоянно у Семена в гараже для хозяйственных нужд стоит. И вообще, почему вы в такой серьезный момент о всякой чепухе думаете? — почти крикнул он.

— А потому, дражайший Михаил Петрович, что, если бы тачку по звонку Андреева пригнали, я заподозрила бы кого-нибудь из сотрудников рынка, а раз она постоянно на территории дома находится, то и предателя там ищите! — отрезала я и отключила телефон, буркнув себе под нос: — Вот кретин! Элементарных вещей не понимает! А еще начальник службы безопасности!

Поскольку никаких других мотивов, кроме захвата здания фабрики, я не видела, то решила поехать в отдел краеведческой литературы областной библиотеки и попытаться узнать, чем эта фабрика так знаменита, что из-за нее на преступления идут. Краеведческий отдел находился отдельно от основного здания и располагался на втором этаже ветхого дома старого жилфонда, так что я знала, что меня ждет. Ничего хорошего! Этот храм науки… Или так об университетах говорят? Впрочем, неважно! Одним словом, это прибежище человеческой мудрости держалось в вертикальном состоянии исключительно при помощи высших, понимай магических, сил. Или инопланетяне его поддерживали? Точно этого никто не знал, потому что по всем законам физики, химии, математики и прочих точных наук ему следовало бы развалиться давным-давно. Старый жилфонд — он и есть старый жилфонд. В переводе на русский язык это значило, что удобства хоть внутри и были, но самые примитивные: из-под единственной раковины вечно текли ручьи, а в туалете — типа сортир — смывные бачки отсутствовали совершенно, и нечистоты плавно утекали в выгребную яму под воздействием собственной тяжести. Полы там были деревянными и до того дырявыми, что лично я имела удовольствие несколько раз встретиться с крысами личико в личико. Зверюшки особо и не смущались соседством с людьми, а вели себя как хозяева. Господи, сколько же книг они сожрали за это время! Читальным же залом гордо именовалась клетушка, где стояли четыре старых и драных письменных стола. Единственное, что мирило меня с необходимостью посетить эту, с позволения сказать, библиотеку, была встреча с милыми добрыми женщинами, истинными подвижницами и энтузиастками своего дела — кто бы еще согласился проводить целые дни в затхлом помещении со стойким запахом старой-престарой бумаги и стоявшими в воздухе столбами пыли? Причем за мизерную зарплату? Только они!

Мне уже приходилось бывать в этом отделе, и читательский билет у меня был, но дома — кто же знал, что мне туда идти придется? Ехать за билетом мне было лень, да и времени терять не хотелось, так что я купила коробку конфет, чтобы подлизаться к библиотекаршам и мне не пришлось бы заново оформлять документы. Тем более что для этого требовалась хоть какая-то фотография, а я как-то не вожу с собой семейный альбом.

Читальный зал был пуст, а вот по средам, когда в Тарасове выходят еженедельники, тут обычно не протолкнуться. Оно и понятно — людям хотелось узнать последние новости, понимай, сплетни, а денег на то, чтобы покупать все эти газеты, не было, вот они, в основном пенсионеры, и ходили сюда, здесь же и обсуждали статьи, так что это был своеобразный мини-клуб. Никого из сотрудниц я не заметила, а вот из хранилища раздавались веселые голоса, и я сунула нос туда.

— Минуточку! — послышалось из-за двери, и появилась незнакомая мне женщина лет пятидесяти — остальных-то я знала.

Она куталась в большой платок — в этом караван-сарае, выходившем окнами на север, было довольно прохладно.

— Здравствуйте! Меня интересует история Третьей швейной фабрики и вообще всего с ней связанного, — сказала я.

— Хорошо, давайте ваш читательский билет, — ответила она.

— Видите ли, он у меня дома, но я у вас записана, вы можете посмотреть по своим документам. А это, — я выложила на ее стол конфеты, — чтобы вам веселее было искать.

— Уберите немедленно! — зашипела она. — Только неприятностей нам и не хватало! Или вы не знаете…

— О борьбе с коррупцией? — догадалась я. — Знаю! Только поверьте мне как юристу, что сумма, потраченная мною на покупку этих конфет, недостаточна для возбуждения уголовного дела.

— Все равно уберите, — стояла на своем она. — И давайте оформим новый читательский билет.

— Ясно: выполняете план по читателям, — вздохнула я. — Но у меня нет с собой фотографии, да и паспорта тоже, только удостоверение частного детектива — не оттуда же мне фотографию отрывать?

Услышав, кем я работаю, — а я давно заметила, что простое словосочетание «частный детектив» вызывает у людей приступ острого любопытства, — женщина уставилась на меня во все глаза и растерянно сказала:

— Я сейчас у нашей старшей проконсультируюсь, — и быстро скрылась из виду.

Из хранилища до меня донеслось возбужденное шушуканье, и через минуту появилась Зоя, старший библиотекарь, а уж она-то меня знала.

— Ой, здравствуйте! — радостно приветствовала меня она. — Давно вас не было.

— Так я же сюда не свежую прессу хожу читать, а только по делу, — улыбнулась я, протягивая ей конфеты, которые она бестрепетно взяла.

— Она новенькая у нас, — объяснила Зоя. — Садитесь, она вам сейчас все принесет. А почему вас так эта фабрика заинтересовала?

— Хочу одну версию проверить, — объяснила я.

— Конечно-конечно, — понятливо закивала Зоя. — Чай будете? С конфетами? — рассмеялась она.

— Буду, — согласилась я, исключительно для того, чтобы сделать ей приятное, заранее зная, что не притронусь к этому напитку — ну откуда здесь хороший чай, да и не люблю я его.

Бокал со светло-желтым чайком появился на моем столе очень быстро, как и парочка мною же купленных конфет, а следом — и две потрепанные книжки. Одна была посвящена достижениям тарасовской промышленности в советский период, и о фабрике там было всего несколько абзацев — что такое какая-то швейная фабрика, когда в городе и области имелось столько крупных предприятий? Вторая же называлась «История промышленности Тарасовской губернии в дореволюционный период», и о фабрике, которая оказалась бывшей мануфактурой купцов Кузнецовых, там было сказано побольше, хотя о многом говорилось просто вскользь — видимо, объем книги не позволил автору разгуляться. Так что ничего интересного я не узнала и со вздохом разочарования взяла книги, пустой бокал — так называемый чай я незаметно вылила на корни чахлого фикуса, решив, что это ему уже не повредит, — и, подойдя к двери в хранилище, позвала Зою.

— Узнали что хотели? — спросила, появившись, она.

— К сожалению, нет, — разочарованно ответила я.

— Если вы мне хотя бы вскользь намекнете, в чем дело, я вам, может быть, что-нибудь посоветую, — предложила Зоя.

— Видите ли, вокруг этой фабрики творятся какие-то непонятные, но темные дела, — объяснила я.

— А-а-а, — протянула она и сказала: — А не сходить ли вам к Горбунову Алексею Алексеевичу?

— Кто такой? — насторожилась я.

— Наш известный краевед, кстати, его-то книгу вы и читали, — объяснила она. — Уж он-то вам все подробно расскажет. Раньше-то мы здесь его встречи с читателями проводили, а сейчас он старенький стал совсем, из дома уже не выходит, так что вы его наверняка застанете, если только он не в больнице.

— Так у вас же, наверное, его телефон есть? Позвоните ему, — обрадовалась я.

— Пойдемте, — согласилась она. — Телефон-то у нас только в гардеробе.

— О господи! — простонала я, доставая свой сотовый и протягивая ей.

Конечно, она могла бы и со своего позвонить, но тратить деньги на посторонние разговоры, при их-то зарплате? Взяв мой телефон, она позвонила Горбунову и, узнав, что он дома, договорилась о его встрече со мной. Оказалось, что живет он в центре города, так что переться к черту на кулички мне не требовалось, и я поехала. Не скажу, чтобы я летела к нему на крыльях надежды, но очень рассчитывала на то, что хоть какая-то ясность после встречи с ним появится и я либо сосредоточусь на этой версии, либо отмету ее окончательно.

Дверь мне открыла седая как лунь сухонькая опрятная старушка, радушно пригласившая меня войти.

— Проходите, Алешенька ждет вас, — улыбаясь, сказала она — видно, гости здесь бывали нечасто. — И не разувайтесь!

Ну уж нет! Я представила себе, каких трудов стоит ей поддерживать чистоту в этой заполненной книгами квартире — они имелись даже в прихожей, — и решительно сняла туфли, объяснив:

— Пусть ноги от каблуков отдохнут.

Я прошла вслед за ней в заставленную книжными полками от пола до потолка большую комнату, где увидела сидевшего на диване некогда крупного, а теперь располневшего до невероятных размеров седого старика. Рядом с диваном стояли костыли. Непонятно, чем он болеет, но выходить из дома он явно не в состоянии, да и по квартире, наверное, передвигается с трудом. А вот вид у него был бодрый, и глаза, причем даже без очков, смотрели молодо.

— Здравствуйте, Алексей Алексеевич, — сказала я. — Это насчет меня вам звонила Зоя из областной библиотеки. Меня зовут Татьяна Александровна Иванова…

— И вы — частный детектив, — тихонько рассмеялся он. — Первый раз в жизни такового вижу! Присаживайтесь, Татьяна, — он указал мне на кресло. — Наташенька, сделай-ка нам чаю, — попросил он и представил ее: — Это жена моя, Наталья Ильинична.

— Так давно готов, — отозвалась она. — Как ты любишь, с травами.

«О господи! — мысленно простонала я. — И отказаться неудобно, и вылить его здесь некуда. Придется пить!»

— Ну, рассказывайте, с чем пожаловали? Что вас интересует? — спросил он.

— Видите ли, Алексей Алексеевич, меня интересует Третья швейная фабрика, — начала я. — В библиотеке я ничего стоящего не нашла…

— И не могли! — весело рассмеялся он и в ответ на мой недоуменный взгляд спросил: — А чем вас так заинтересовала эта фабрика?

— Понимаете, у меня есть предположение, что именно из-за нее с человеком, который решил ее приобрести, происходят некоторые, скажем так, неприятности, — уклончиво ответила я. — Но это только мое предположение, а так это или нет, я не знаю.

— Это же надо! — совсем развеселился он. — Сколько лет прошло, а история с кузнецовским золотом до сих пор людям покоя не дает!

— С чем?! — невольно воскликнула я. — С золотом?! — Он кивнул. — А вы не расскажете? — попросила я его.

— Конечно, расскажу! — охотно согласился Горбунов. — В моей книге этого нет, да и быть не могло! Время было такое, что полагалось писать исключительно о достижениях социализма, в крайнем случае — о деятелях революционного движения, а вот настоящая история российская была искорежена до неузнаваемости, словно она началась только после семнадцатого года. А все, что было раньше, или подлежало забвению, или сводилось к воспеванию террористической и подпольной деятельности большевиков и иже с ними. О краеведческой литературе и говорить нечего! Местным издательством выпускались сборнички со статейками, написанными нахватавшимися по верхам щелкоперами, которые ни дня в архиве не работали, а собрали с миру по нитке мелкую информацию и накорябали свои брошюрки. Знали бы вы, каких трудов мне стоило пробить свою книгу! Сколько я унижался и просил! У меня ведь несколько рукописей готово об интереснейших людях нашей губернии, истинных патриотах, в том числе и о Кузнецовых, а они никому не известны! А вот именами местных болыпевичков, у которых не то что руки в крови, а они сами в ней по самую макушку увязли, улицы и площади называли, да и посейчас обратно не переименовали! А о настоящих героях теперь никому читать не интересно, потому и издать мои книги вновь стало невозможным — коммерческий интерес всюду властвует. Какое же время наступило беспощадное, люди не об истории своей страны думают, а лишь о деньгах, и ни о чем больше. Дай-то бог, чтобы когда-нибудь все изменилось, хотя я до этого и не доживу.

Чувствовалось, что у него накипело и ему надо выговориться, и я терпела — история кузнецовского золота того стоила. Горбунов замолчал, что-то обдумывая, а его жена тем временем вкатила в комнату столик с чайником, чашками и тарелкой с печеньем и, разлив чай, села рядом с мужем. Он взял у нее из рук чашку, отпил немного и начал наконец рассказывать.

— Все дело в том, что Кузнецовы были староверами. Вы знаете, кто это такие? — спросил он.

— Приблизительно, — честно ответила я.

— Ну, тогда я прочту вам краткий курс ликбеза, чтобы дать хотя бы приблизительное представление. Итак, в середине семнадцатого века патриарх Никон провел церковную реформу, которую очень и очень многие люди не поддержали. Вот так и возникли староверы, сиречь оппозиция официальной церковной власти. Социальный состав староверов был самым разношерстным: и купцы, и крестьяне, и ремесленники, и так далее. Их, как и любую другую оппозицию, преследовали, а они от этих преследований скрывались, и вот в малонаселенной местности, подальше от столицы и других крупных городов, стали появляться скиты.

— И у нас они тоже были? — с интересом спросила я.

— А как же! И немало! — ответил Горбунов. — Правительство, конечно, не дремало, и эти скиты периодически закрывались, а люди разгонялись или ссылались. Для противодействия этим притеснениям староверы создали не только свой тайный язык для переписки, но и собственные каналы связи — иначе бы они не выжили! Их люди были везде! Они все видели и все знали! А если попадались — молчали и молча шли, бывало, даже на смерть! Иначе говоря, в вере своей они были крепки как камень!

— Похоже, что это было государство в государстве, — заметила я.

— Да! — кивнул Горбунов. — И тогда в скитах стали заранее узнавать о планируемых против староверов операциях и успевали вовремя оттуда уйти. Но куда идти? А для этих целей их единоверцы приобретали в городах дома, где люди могли переждать все напасти, а потом вернуться на старое место. И Кузнецовы в Тарасове были именно людьми, укрывавшими староверов. И вообще, эта семья была не только очень богатой, но и весьма влиятельной среди своих единоверцев. Из рода в род они были старостами общины.

— А что, в городах обыски не проводились? — удивилась я.

— Проводились, — ответил он. — Но староверы умели очень хорошо и прятать, и прятаться. Но после 1906 года им это делать уже не требовалось, потому что их перестали преследовать. Итак, с теорией мы покончили, переходим к практике! Вас интересует конкретно швейная фабрика, выстроенная в начале девятнадцатого века. А ведь именно она и положила начало бизнесу рода Кузнецовых. Кстати, Татьяна, как вы думаете, какая фамилия самая распространенная в мире? — неожиданно спросил Горбунов.

— Наверное, Ивановы, — пожала плечами я.

— Ошибаетесь! — улыбнулся он. — Кузнецовы! Это в России! Как и Ковалевы! А между прочим, фамилия Ковалев произошла от украинского слова «коваль», то есть «кузнец». В Германии — это Шмидты, в Англии — Смиты, во Франции… Не помню! — отмахнулся он. — Да и неважно! Но фамилия эта самая распространенная. Ну, ладно! Извините, Татьяна, это так! Общие рассуждения.

— Да что вы! — успокоила его я. — Мне очень интересно вас слушать.

— Итак, Кузнецовы, — продолжил он. — Последним представителем этой семьи в Тарасове был Афанасий Кузьмич Кузнецов, он же, как и его предки, являлся старостой местной старообрядческой общины. Интереснейший был человек! Образование, между прочим, в Сорбонне получил! И всем детям своим образование дал, даже дочерям, что тогда было не принято. Фигура в губернии очень заметная! Владел амбарами для зерна по всей Волге, своим пароходством с баржами и пароходом, мельницами, пекарнями, множеством магазинов в Тарасове и уездных городах, включая ювелирные и антикварные, доходными домами, вел обширную торговлю с заграницей и был самым крупным в губернии поставщиком для нужд армии.

— Ничего себе! — невольно воскликнула я.

— Да! — согласился Горбунов. — Очень богатый был человек! Да еще и на Первой мировой войне нажился невероятно! И вдруг!.. В начале шестнадцатого года он начал сворачивать свой бизнес, имущество потихоньку распродавать, объясняя, что в столицу собрался перебраться. Вклады свои в Тарасовском купеческом банке понемногу выбирал и в Швейцарию переводил. Камни драгоценные скупал. Действовал он не спеша, но планомерно. И к концу года у него осталась только швейная фабрика, с которой его предки когда-то начинали, и пароход! И все!

— Хотите сказать, что он или предвидел грядущие, весьма нелегкие для него времена, или точно знал, что готовится революция? — удивленно спросила я.

— Теперь мы этого уже никогда не узнаем, — развел руками Алексей Алексеевич. — Но, видимо, некоторую аналогию с беспокойной Францией он уловил и успел все подчистить.

— Кто же у него все это покупал? Война же шла, — сказала я.

— Тогда многие на поставках для армии нажились, так что деньги у этих людей водились немалые. Как говорится, кому война, а кому мать родна, — объяснил мне Горбунов.

— Но вот угрозу они не почувствовали и влипли: и деньги потеряли, и имущество, — подытожила я. — Что же дальше было?

— Февральская революция, что же еще? — пожал плечами Алексей Алексеевич. — А весной семнадцатого года Кузнецов отправил всю свою многочисленную семью на пароходе — на богомолье, как они объяснили, — но почему-то вниз по Волге, где святынь негусто. Сам же переселился на фабрику, где в своем кабинете и жил.

— За границу они уехали! — уверенно заявила я. — Раз у него были там партнеры, то и представительства какие-нибудь должны были иметься! Так что не на пустое место они отправились!

— Вот именно! — кивнул он. — А время-то было смутное, непонятное и бестолковое. В стране — разброд и шатания. Кому подчиняться — никто толком не знал. Вот члены его семьи, как тогда точно выяснили, через кордон и проскочили. А сам он остался! И было ему в то время уже хорошо за семьдесят, но был очень крепкий старик — староверы же не пили, не курили, да и прочими излишествами не баловались. Вера эта очень суровая.

— Зачем же он остался? — задумалась я. — Может, свое золото сторожить?

— Скорее всего, он хотел на родине умереть, чтобы рядом с предками своими в земле лежать. Он же на старообрядческом кладбище похоронен, в двадцать седьмом году, в фамильном склепе, — объяснил Горбунов. — И ухожен этот склеп — на загляденье!

— Странно! Неужели его не арестовали? — удивилась я. — Времена-то были лихие.

— Пытались, — подтвердил Алексей Алексеевич. — Только зря старались. Приехали чекисты на фабрику, где он, как они точно знали, находился постоянно, а его там и не оказалось. Так они его и не нашли, хотя иска-а-али во все лопатки! Он же был одним из самых богатых людей в губернии, вот чекисты и решили выяснить, куда все его добро делось, и конфисковать. Экспроприировать! — ерническим тоном произнес он.

— Интересно! — задумалась я. — Чекисты его не нашли, а на кладбище, да еще в фамильном склепе, его похоронили через десять лет после революции. Где же он был все это время?

— А ведь я вам говорил, что староверы умели хорошо прятать и прятаться, — весело поблескивая глазами, напомнил мне Горбунов.

— Так, минутку! — попросила его я и, машинально взяв чашку с уже остывшим чаем, отпила глоток. Чай оказался неожиданно вкусным. — Чекисты пришли за Кузнецовым, точно зная, что тот на фабрике, а его не было. Значит, он где-то спрятался? То-то мне стены фабрики показались излишне толстыми. Я-то думала, это для звукоизоляции сделали, а на деле?.. — И я вопросительно посмотрела на Горбунова.

— Да полые они внутри! — тихонько рассмеялся он. — Проходы в них!

— По которым можно наружу выйти? — допытывалась я. — Получается, там есть потайной ход?

— В пятьдесят седьмом году между фабрикой и Зеленым оврагом, который сейчас засыпан… Между прочим, величайшую глупость сотворили товарищи советские инженеры! Это же надо — естественную дренажную систему разрушили! — возмутился он и, сердито посопев, продолжил: — Так вот, там траншею под теплотрассу рыли и… — он интрирующе посмотрел на меня.

— Алексей Алексеевич! — взмолилась я. — Ну, не мучайте!

— Экскаватор чуть не провалился — дыра в земле образовалась, а там кладка кирпичная, — выразительно сказал он.

— И что выяснилось при раскопках? — Я подалась к нему, ерзая от нетерпения.

— Какие раскопки?! — воскликнул Горбунов. — Кому в то время это было интересно? Засыпали яму грунтом и дальше пошли!

— Значит, имелся подземный ход от фабрики в овраг, — уверенно заявила я.

— Так овраг-то не зря Зеленым назывался, — усмехнулся Алексей Алексеевич. — Там грунтовые воды близко, да и талая, дождевая и прочая вода по нему в Волгу стекала. Вот он, включая склоны, и зарос так…

— Что там можно было хоть сто выходов из потайного хода устроить, и их бы никто не обнаружил, — закончила я его мысль. — Вот по этому ходу Кузнецов с фабрики и ушел. Потом он скрывался у единоверцев, чьим старостой являлся, а когда умер, его в фамильном склепе и похоронили.

— Вот именно! — подтвердил Горбунов.

— Но чекисты же его искали! Обыск на фабрике проводили! — возразила я, на минуту усомнившись.

— Танечка! — укоризненно сказал он. — Староверы пережили века гонений! Понимаете? Века! — выразительно произнес Алексей Алексеевич. — Уж они-то скрываться умели! И тайн своих никогда и никому не выдавали!

— А не может быть так, что где-то на фабрике до сих пор находится ненайденный тайник? Вдруг золото в нем до сих пор лежит? — спросила я.

— Да кто ж теперь вам на этот вопрос ответит? — удивился Горбунов. — Чекисты неоднократно пытались найти что-либо, да не вышло у них. А позже еще долгие-долгие годы легенда о кузнецовском золоте будоражила неокрепшие умы. Кладоискатели не по одному разу в бывших домах и на предприятиях Кузнецова копались, но все впустую.

— На интереснейшую мысль вы меня навели, — задумчиво сказала я и спросила: — Алексей Алексеевич, с кем бы я еще могла поговорить об этом?

— Не знаю, — покачал головой он. — Вообще-то среди краеведов никто, кроме меня, этой темой не занимался.

— А что, если мне у староверов проконсультироваться? — предположила я.

— Попробуйте, — пожал плечами Горбунов. — Убить они вас за это не убьют, но помочь?.. Вряд ли!

— Рискну! — решила я. — Где мне их найти?

— В их церкви, на старообрядческом, или, как еще говорят, кулугурском, кладбище. Только вы уж поосторожнее там! Голову платком накройте и не вздумайте креститься, — предупредил он меня.

— Почему? — удивилась я.

— Татьяна, вы сами-то в церковь ходите? — неожиданно спросил он.

— Так… Иногда, — пожала я плечами. — Если только свечку за упокой поставить.

— А вы там креститесь? — поинтересовался он, и я кивнула. — Покажите мне, как вы это делаете, — попросил он, и я удивилась, но перекрестилась. — Вот именно! — рассмеялся он. — Вы складываете вместе три пальца, а староверы — два! Это-то и было одним из нововведений Никона — креститься тремя пальцами, — и одной из причин раскола!

— Спасибо вам огромное, Алексей Алексеевич! — искренне сказала я, поднимаясь. — Помогли вы мне необыкновенно! Теперь я знаю, что к чему и где кого искать! Дай бог вам здоровья!

— Да это вам спасибо, Танечка! Знали бы вы, как я рад, что мои знания хоть кому-то пригодились. А ведь я их десятилетиями собирал! Вот умру я — и они вместе со мной уйдут, — печально заключил он.

— Ну, зачем ты так, Алешенька? — попыталась утешить его жена, все это время тихо сидевшая в комнате.

— Да знаю я, Наташенька, что ты-то ни листочка из моих записей не выбросишь, а дети? Все в мусорку пойдет! — горестно сказал он.

— А вы все в архив сдайте, — предложила я.

— Говорил я с ними, — поморщился он. — Не нужны они там — не документы ведь какие-нибудь. А! — Он горестно махнул рукой, вздохнул и, подводя черту моему визиту, сказал: — Рад был помочь! И, знаете, просьба у меня к вам.

— Все, что смогу, — пообещала я.

— Когда вы все выясните, расскажите мне, чем дело закончилось. Я хоть уже на том свете одной ногой, а все равно интересно, — попросил он.

— Обязательно! — твердо пообещала я ему.

Выйдя от Горбуновых, я сразу же поехала на старообрядческое кладбище. Оставив машину на стоянке возле ворот, я сняла с шеи шарфик, решив, что он вполне сойдет, повязала его на голову и вошла в ворота. Конечно, я знала, что есть любители ездить на кладбище, но сама к ним не относилась и бывала там только в силу крайней необходимости. Вокруг, как и на любом другом кладбище, царили покой и тишина, и порядок был идеальный: дорожки посыпаны песочком, все могилы аккуратно прибраны и нет ни одной заброшенной. Я огляделась и, увидев возле одной из могил старушку, подошла к ней — прежде чем идти в церковь, чей купол отчетливо сиял на фоне голубого неба, я решила посмотреть на фамильный склеп Кузнецовых. Старушка указала мне направление, и я отправилась в старую часть кладбища, где среди других подобных строений и нашла нужный склеп. Да, массивен и добротен он был истинно по-купечески и на общем фоне выделялся какой-то особенной ухоженностью. По-видимому, к нему относились с особым почтением.

Церковь была открыта, и я спросила у прибиравшейся там женщины, как и где мне найти батюшку.

— Приболел отец Леонтий, — ответила она.

— Ой, как неудачно, — поморщилась я и объяснила: — Мне с ним так нужно поговорить!

— А о чем это? — насторожилась она. — Ты же, я вижу, не из наших — вон какой яркий шарфик на голове!

— Ой, я даже не знаю, как начать, — принялась на ходу сочинять я.

— Ты говори, говори, — подбодрила меня женщина. — Может, я чем помогу? Подскажу.

— Видите ли, у меня есть соседка, старая больная женщина, родных у нее никого нет. Раньше она жила здесь, неподалеку, а потом ее дом снесли, и она переехала. Так вот, она говорит, что раньше всех, кто в этом районе жил, на вашем кладбище хоронили, независимо от веры, — я это точно знала, поэтому ничем не рисковала, а вот старушку-соседку я просто выдумала.

— Было такое, — кивнула она.

— Так вот, муж у нее здесь похоронен, и она хотела бы, когда ее срок подойдет, чтобы и ее к нему под захоронили. А она за это квартиру свою церкви вашей пожертвует. Уж очень она мужа своего любила, вот и хочет с ним и там вместе быть. Сама она ходить не может, попросила меня заехать к вам и узнать, возможно ли это.

— Ой, это тебе к отцу Леонтию надо. Только он такое решить может. Жди, когда он выздоровеет, — посоветовала она.

— А долго ждать? У него что-нибудь серьезное? — спросила я.

— Дома он, сердце прихватило, — объяснила она. — В почтенном возрасте он.

— Что же вы его не уберегли? — покачала головой я.

— Да как же ты такое говорить-то можешь?! — шепотом возмутилась она. — Отец Леонтий — святой человек, он у нас уже двадцать пять лет служит, а тут его какой-то негодяй, чтоб ему пусто было… Прости, господи, на черном слове! — спохватившись, она истово перекрестилась, действительно двумя пальцами. — Вором назвал!

— Вором?! — невольно воскликнула я.

— Вот именно! И еще много чего кричал, а потом выскочил как оглашенный, даже на меня налетел, чуть с ног не сбил, и убежал! А сначала-то таким вежливым был! Я к отцу Леонтию кинулась, а он сидит и за сердце держится. Я хотела «Скорую» вызвать, но он мне запретил.

— В какой он больнице? — осторожно поинтересовалась я.

— Какая еще больница? — удивилась она. — Дома он, — ответила она и кивнула куда-то в сторону ворот. — Только не пустит тебя к нему матушка Ефросинья, — предупредила она меня.

— Ну, я хотя бы узнаю у нее, когда с ним можно будет поговорить, — объяснила я. — Где он живет?

— Да прямо напротив кладбища, в шестнадцатом доме, — объяснила женщина.

— Вы того человека, который так батюшку обидел, узнаете? — на всякий случай спросила я.

— Ой, узнаю! — угрожающим тоном сказала она. — И если он здесь еще раз появится!.. — Тут она спохватилась и вновь быстро перекрестилась: — Прости, господи, мою душу грешную!

Распрощавшись с ней, я пошла к воротам, на ходу снимая шарфик — слабо он мне пригодился. Дом под номером шестнадцать я нашла без труда, но, потоптавшись возле калитки, решила не беспокоить священника и его жену — им и так сейчас не сладко. Ладно, подождем, подумала я и поехала домой. Поев, я сварила кофе и, устроившись в своем любимом кресле, принялась обдумывать все, что успела узнать за день. И чем больше я думала, тем отчетливее видела, что получается полная ерунда.

Итак, предположим, что клад на фабрике действительно существует. Когда фабрика разорилась? Да уж не год и не два тому назад. Пусть даже год прошел, но за это время никто на нее не позарился. И вот появился Андреев со своей «карманной» фирмой… Нет, сначала появился представитель какой-то питерской фирмы, а Андреев — уже потом. Тут некто — но не Андреев — дал этому представителю по башке, предупредил, чтобы он уматывал, и питерец быстренько, отозвав заявку на аукцион, сделал ноги. Поступили бы питерцы так, если бы знали о кладе? Нет! Они бы просто так не сдались! Они бы еще побарахтались! Написал бы потерпевший заявление в милицию, и так далее. А он взял и умотал обратно, и явно не по собственному желанию, а по распоряжению вышестоящего руководства. Видимо, фирма в Питере — небольшая и небогатая, вот и решили они в провинции развернуться, но, поскольку все обломилось, поджали хвост и сдались. Вопрос: для чего их представителя запугивали? Ответ: чтобы фабрика досталась Андрееву. Предположим, питерцы нашли и вывезли клад, потому что появились они здесь до Андреева, когда на фабрике охраны еще не было. А невозможно это, потому что они тут же самостоятельно отозвали бы заявку и не пришлось бы неведомому мне пока супостату на этого питерского представителя нападать. Иначе говоря, питерцы тут ни при чем.

Пошли дальше. На данный момент все готово для того, чтобы фабрика досталась Андрееву, так? Так! Ну и какого же черта на самого Семена Ивановича сейчас охоту открыли? Допустим, чтобы и ему фабрика не досталась, но почему? Чтобы он клад не нашел? Это полная ерунда, потому что фабрика довольно долго стояла, никем не охраняемая, и, знай кто-то о кладе, он и забрал бы его без помех — возможностей у него было хоть отбавляй, никто не помешал бы. У меня мелькнула мысль, что кто-то точно знает о золоте, а вот о местонахождении тайника — нет, и боится, что при неизбежном ремонте здания его обнаружат. Но ведь за годы советской власти фабрику наверняка не раз ремонтировали и перестраивали, но ничего не нашли. Откуда же у неведомого мне противника такая уверенность в том, что уж при новом ремонте клад наверняка найдут? Так, может, вовсе и не в кладе дело? Тогда в чем?

Не вытанцовывался у меня мотив этих покушений, хоть ты плачь! Как я ни крутила эту проблему, но так и не поняла, кому же до такой степени мешает живой Андреев. Кто сливает из его дома информацию? Кто сделал первую мину? Кто подложил ее в почту? Кто стрелял по машине Андреева? Кто нанял Кефира, чтобы тот изготовил, — а ему, как хорошему инженеру, это было раз плюнуть, — вторую мину и подложил ее, а потом убрал самого Кефира? Последнего факта я, конечно, точно не знала, но была на сто процентов уверена, что в живых его уже нет. И, наконец, кто сегодня установил растяжку, узнав от своего информатора, что Андреев собирается выехать из дома?

Думала я, думала, но так ни до чего и не додумалась.