Моя дорогая служанка

Марина Серова, 2012

Классический сценарий мелодрамы: богатый пожилой мужчина – его жена – молодая красотка-горничная. Только вот для частного детектива Татьяны Ивановой любой сюжет рано или поздно становится криминальным. Так получается и в этой истории – горничная Карина мертва, муж Виталий задержан по подозрению в ее убийстве, а жена Маргарита рыдает и требует освободить супруга. С помощью Татьяны невиновность неверного доказывается быстро, однако дальше события развиваются совершенно неожиданным образом. Любовный треугольник превращается в более сложную геометрическую фигуру – поклонником прелестной горничной оказывается двадцатилетний сын главных героев. Естественно, теперь он новый подозреваемый. И доказать его невиновность будет уже сложнее…

Глава 2

По дороге я рассуждала о сведениях, данных мне моей новой клиенткой. Кстати, как быстро я ее подхватила! Спасибо Мельникову. Вот так заглянешь иной раз к другу на огонек, а выйдешь с новым делом в кармане.

Итак, что мне не понравилось в беседе с Маргаритой Игоревной? Она сказала: «Сын не умеет обращаться с оружием. Я, кстати, тоже». Я сразу подумала, что это очень сомнительно, но спорить с ней не стала. Почему сомнительно? Дочь полковника в отставке, военного человека, прошедшего Афган, — и это как минимум. Такие серьезные ребята, как правило, учат своих близких родственников обращаться с оружием. Считаю, что мадам Удовиченко меня обманула. Чтобы такой боевой дядька — полковник — и не научил дочь и тем более внука стрелять — верится с трудом. Я знаю одну семью — там отец тоже был в горячих точках и тоже имеет наградное оружие. Так вот он научил хорошо стрелять не только свою жену, но и двенадцатилетнего сына, и своих родителей. По-моему, у них дома стрелять умеет даже собака. Этот человек считает, что в жизни случиться может все, поэтому пригодиться тоже может все, любые знания и навыки. И я с ним согласна.

Итак, для начала возьмем заявление моей клиентки под сомнение и обязательно потом проверим. Как? Спросим самого сыночка Женечку — это раз. Спросим кого-нибудь из его институтских друзей — это два. Наверняка он хвастал им, как дед учил его палить по банкам где-нибудь в лесу на даче.

Еще мне предстоит выяснить, как хранилось оружие в доме Маргариты Игоревны, кто имел доступ к этому сейфу, кроме нее и мужа, и вообще узнать побольше о всей семейке. Ну, вот не верится мне, что ее глава взял да и пальнул в свою любовницу от избытка чувств. Почему не верится? Во-первых, Мельников сказал, что мужчине сорок восемь лет. А если человеку под пятьдесят, значит, это его последняя любовь. А последняя любовь, как известно, самая сильная! Вряд ли он стал бы убивать такую красотку, к тому же подарившую ему в его не столь юном возрасте море блаженства. Обычно такие мужчины дорожат своими молодыми любовницами. Я, скорее, поверю, что это сделал сын: юности больше свойственна категоричность: «Или ты моя, или ничья!»

Далее. Папаша работает начальником кредитного отдела коммерческого банка. Хорошая должность, скажу я вам, и зарплата у него нехилая. Может, и не министерская, но и не двадцать же тысяч! Имея такую должность, зачем ему так рисковать свободой — стрелять в девушку, зная, что его наверняка посадят, причем на длительный срок? Тогда и карьере его конец, и семья останется без кормильца. Хотя, конечно, не совсем без кормильца: все-таки у супруги свой магазин, но тем не менее… Да, сомнительно, очень сомнительно, что стрелял именно он… Хотя… как знать!..

В это время я заметила, что подъехала к дому номер сто пятьдесят девять. Это была новая кирпичная десятиэтажка. Я подрулила к первому подъезду и поставила машину возле крыльца. Набрав на домофоне «девять-В», я стала ждать.

— Кто там? — раздался из микрофона приятный женский голос.

Я представилась, тут же из переговорного устройства послышался тихий писк, и я потянула за ручку двери.

Квартира под номером девять находилась на третьем этаже. Я не стала дожидаться лифта, поднялась пешком. В дверях нужной мне квартиры стояла пожилая, лет шестидесяти пяти, может, чуть больше, женщина в домашнем платье с длинными рукавами и фартуке. Мы поздоровались.

— Проходите. Маргарита звонила мне, предупредила о вашем визите… Вам не трудно будет надеть тапочки? Я сегодня вымыла полы…

Вскоре мы с Серафимой Аркадьевной сидели за обеденным столом просторной кухни и пили кофе. Я успела заметить, что квартира семьи Удовиченко была шикарной: евроремонт, добротная мебель, постеры на стенах, натуральные ковры, шторы из муара и жаккарда. Да, квартирка-то ничего, уютное гнездышко! А домработницу, как я поняла, решили больше не нанимать, справляются своими силами. Оно и правильно: и в материальном плане выгодно, и воровать некому. Да и на мужчин никто не посягает.

Пока Серафима Аркадьевна заваривала кофе, я рассмотрела и ее. Это была довольно высокая статная дама, несмотря на почтенный возраст, тщательно следящая за собой: ее длинные, крашенные хной волосы были аккуратно уложены в прическу, на руках красовался маникюр, на лице — легкий макияж. Золотые украшения — сережки, цепочка, кольца — и строгого покроя платье делали эту женщину похожей на графиню. Аристократические манеры дополняли этот образ. Про себя я так и стала ее называть — графиня.

Между тем я приступила к тому, зачем, собственно, и приехала сюда, — к расспросам:

— Серафима Аркадьевна, скажите, пожалуйста, вы ведь хорошо знали домработницу вашей дочери Карину?

Женщина поставила передо мной чашку с блюдцем, в которую предварительно налила хорошо сваренный ароматный кофе.

— Лучше бы нам не знать ее вообще! — отрезала она, усаживаясь напротив меня за стол.

— Я понимаю, — кивнула я, помешивая ложечкой сахар в чашке, — девушка доставила вам столько неприятностей…

— Неприятностей? — подчеркнуто удивленно переспросила графиня. — Это вы называете неприятностями, то, что она сделала с семьей моей дочери?! Мерзавка!.. Я понимаю, что вы скажете: о мертвых либо хорошо, либо… правду, как говорили древние. Так вот, я скажу вам правду: эта девка была настоящей дрянью! Я тогда сразу сказала дочери: не вздумай брать ее в дом! У нее же на лице написано, что она — непорядочная. И потом, пускать в дом молодую красивую девушку… да, да, покойница была очень недурна собой!.. Так вот, я была против. Я советовала дочери взять кого-нибудь постарше и, главное, пострашнее на вид. Но она меня не послушала! Маргарита вообще упрямая. Она стала что-то говорить об экономии… Доэкономилась, одним словом!..

Серафима Аркадьевна сидела за столом прямо, как будто проглотила кол. Неторопливыми красивыми движениями она брала то конфетку из вазочки, то ложечку, чтобы помешать кофе. Она производила впечатление гордой, уверенной в себе женщины. Время от времени она предлагала мне то печенье, то конфеты. Я кивала, благодарила, исподтишка наблюдая за ней и не забывая задавать вопросы.

— Значит, она вам не нравилась, — подытожила я.

— А как она могла мне нравиться?! — удивленно переспросила женщина. Вообще, мне казалось, что она была возмущена до предела, но усилием воли сдерживала себя. — Убиралась она из рук вон плохо, это раз. Я, когда бывала в доме моей дочери, всегда указывала ей на грязь, которую оставляла эта так называемая горничная. Повсюду пыль, в углах — паутина, ковры все в крошках… Безобразие! Только моя легкомысленная дочь могла смотреть на все это сквозь пальцы да еще платить деньги за такую, с позволения сказать, работу!

— А что во-вторых? — спросила я.

— Во-вторых, она приворовывала деньги. Моя дочь должна была рассказать вам об этом. Как можно держать в доме прислугу-воровку? В-третьих, готовила… ну, не ахти как. К тому же у нее все вечно подгорало, стаканы были в потеках… Вот прежняя домработница Зина — вот это была чистюля! И готовила весьма, весьма неплохо…

Серафима Аркадьевна принялась нахваливать Зину, которая работала здесь сто лет назад, но я повернула разговор в нужное мне русло, иначе эта словоохотливая графиня до вечера будет морить меня своей болтовней.

— Скажите, когда ваша дочь узнала, что ее супруг имеет связь с вашей горничной, она сильно расстроилась?

— Ой, Татьяна, ну как вы можете такое спрашивать?! Как бы вы себя чувствовали на ее месте?

— Я бы, при моем взрывном характере, просто грохнула обоих на месте! — выдала я пылко.

— Нет, Маргарита у меня не такая, — вздохнула Серафима Аркадьевна, как будто сожалела, что ее дочь не пристрелила мужа-изменника вместе с любовницей прямо там, в спальне. — Она у меня выдержанная. Она, конечно, накричала на эту девку и тут же выгнала ее с треском, но — и только! Виталию досталось, как я считаю, вообще слабо: она не разговаривала с ним неделю, а потом как-то потихоньку они помирились, хотя, что там говорить, отношения все равно уже не были такими, как раньше. Ведь моя дочь вышла замуж по большой любви, считай, наперекор нам с отцом. Да, мы были не слишком-то рады их браку: он тогда был захудалым инженеришкой в одном забытом богом НИИ. Мизерный оклад, скромная однокомнатная квартирка, доставшаяся ему от покойной прабабушки, машина-развалюха… Между прочим, в банк Виталия устроил работать мой муж, но это уже много позже. У него там были связи — старый знакомый по Афгану… Но наш зять молодец: в банке он сумел проявить себя. Довольно быстро пошел на повышение. Потом перевелся в другой банк, коммерческий…

— Мне кажется, вы все-таки хорошо относитесь к вашему зятю, — предположила я.

— К Виталию? Да, со временем мы поняли, что он — порядочный человек, он любит нашу дочь и все старается сделать для ее благополучия. А уж когда родился Женечка!.. Нет, нет, я довольна своим зятем. Ничего плохого сказать о нем не могу. Представляете, он меня даже мамой называет, — с улыбкой добавила графиня, разворачивая очередную конфетку.

— Скажите пожалуйста! — восхитилась я. — Это такая редкость. Немногие тещи могут похвастаться этим.

— Да, да, это когда десять лет назад умерла его родная мама, он стал меня так называть… Нет, он очень положительный человек, правда. То, что его обвиняют в смерти этой… В общем, это полный бред! Виталий не мог, я в этом уверена. Он в первую очередь всегда думает о семье… как бы там ни было. Он мог иметь любовницу, я это всегда допускала… Чем он, в конце концов, лучше других мужчин?.. Но убить!.. Насколько я поняла Маргариту, вас, Татьяна, она наняла именно затем, чтобы вы его освободили?

— Ну, лично я не могу его освободить, я вашего зятя не задерживала, а вот помочь в его освобождении — это да. Если, конечно, найду доказательства его невиновности.

— А вы их найдете? — с надеждой в голосе спросила Серафима Аркадьевна.

— Надеюсь, что да. Но для этого я должна собрать как можно больше сведений обо всех членах вашей семьи. Поэтому я и задаю вам вопросы и надеюсь на искренние ответы.

— Да, да, я понимаю… Я где-то слышала: вам, как доктору, надо говорить всю правду.

Я кивнула:

— Скажите, Серафима Аркадьевна, а то, что ваш зять продолжал встречаться с вашей бывшей домработницей после ее ухода?..

— Ну и что?! — возмущенно вскрикнула Серафима Аркадьевна, перебив меня. — Подумаешь, событие — имел любовницу! Милая моя, да они все имеют любовниц, поверьте мне. Я — женщина в возрасте, я жизнь, можно сказать, прожила. Мне уже шестьдесят семь, и я прекрасно вижу, когда мужчина просто увлечен, а когда любит серьезно. Вот мою дочь он любит. Иначе не прожил бы с ней двадцать два года. А эта девка… Татьяна, вы, извините, замужем? Нет? Так вот что я вам скажу, милочка, вам это все равно когда-нибудь пригодится…

Серафима Аркадьевна заговорщицки понизила голос, как будто готовилась сообщить мне военную тайну, немного наклонила ко мне голову и выдала:

— Все мужчины после сорока пяти испытывают кризис. Они начинают понимать, что дело понемногу идет к старости, их сексуальная активность к этому времени, как правило, падает, и это их страшно пугает, страшно! Они судорожно начинают искать то, что способно вернуть им былую резвость и самцовую прыть. Многие начинают покупать виагры и прочую отраву, а другие заводят себе молодых подруг. Глядя на молоденькую, ведь легче вообразить, что ты и сам молод и полон энергии. И это помогает, поверьте! Поэтому они так и держатся за этих дурочек, это заменяет им таблетки. А те думают, что их действительно любят. Хм, наивные! При чем здесь любовь?! Мужчины ведь по натуре — существа слабые. Поэтому им просто необходимо подтверждение их силы, таланта, ума, успеха и всего такого прочего. Это придает им уверенности в себе. Понимаете?..

Я кивнула.

Женщина тяжело вздохнула и задумчиво повторила:

–…Поэтому они и заводят молодых любовниц… Хорошо еще, что у Виталия хватило ума не уйти из семьи…

Я внимательно посмотрела на графиню. Она сказала это задумчиво и как-то уж очень печально, так, словно проблемы ее дочери с ее мужем расстраивали ее неимоверно. В то же время мне показалось, что ей было очень жаль их обоих — и свою дочь, и зятя.

— Скажите, Серафима Аркадьевна, а вот пистолет, который ваш супруг зачем-то оставил в доме вашей дочери, он где лежал?

— В спальне моей дочери и Виталия, в комоде есть сейф. Там зять держал крупные деньги и пистолет тоже. Хотя очень уж больших денег там никогда не было, ну, разве что несколько десятков тысяч. У него ведь есть счет в банке. А пистолет… да, его, когда они переехали сюда, в эту квартиру, сразу положили в тот сейф.

— Он запирается на ключ или имеет кодовый замок? — уточнила я.

— Кодовый. Причем его ведь никто не знал, только Виталий и Маргарита. Поэтому, когда стали пропадать деньги, моя дочь очень удивилась. Ну, не мог же, в самом деле, Виталий воровать их!

— Почему?

— Да это просто нелепость! Зачем ему брать деньги из сейфа, когда он может снять их со своего счета и при этом не иметь разборок с женой?!

— Да, это разумно, — кивнула я. — Но кто же тогда брал эти деньги, не ваш же внук?!

Я внимательно посмотрела на женщину. Как она отреагирует на мой намек на обвинение ее внука?

— Понятия не имею, — пожала плечами Серафима Аркадьевна. — А Женечка, не думаю, чтобы он смог это сделать! Он не такой. Он — честный и правдивый мальчик. Если бы ему нужны были деньги, он просто попросил бы их у матери или отца, они же ему практически никогда не отказывали! Единственный сын как-никак… Нет, мальчик не мог. Да и потом, дочь говорила мне, что они с мужем не сообщали мальчику код сейфа. Сами понимаете: все-таки там оружие…

— Скажите, а где учится ваш внук? Ведь он студент, насколько я знаю.

— В Академии права. На третьем курсе. Он довольно способный мальчик, — сдержанно сказала моя собеседница. — Серьезный, ответственный… Кстати, скоро у него заканчиваются занятия, он придет домой обедать.

— Это хорошо. Мне надо будет обязательно побеседовать и с ним, — сказала я.

— А-а… Может, вам еще кофе? — спросила Серафима Аркадьевна, заглянув в мою чашку.

— Не откажусь.

— Вы, я вижу, тоже его любите, — улыбнулась она, — сейчас я налью вам…

— Скажите, Серафима Аркадьевна, ваш супруг, кажется, получил пистолет в награду? — задала я свой очередной вопрос, чтобы не тратить времени даром.

— Да, он исполнял свой интернациональный долг в Афганистане. Был там трижды ранен, имеет награды… А «макарова» получил за то, что вызвался прикрыть своих товарищей, когда те отходили… Там был неравный бой… Господи, как я не люблю это вспоминать!.. Мой муж тогда чудом остался жив. «Духи» напирали, их было человек сорок, а наших ребят осталось только восемь… Муж приказал им отступать, так как патроны у них закончились, а сам остался прикрывать их. Благодаря этому те семь ребят остались живы…

— А он сам? — спросила я.

— Был тяжело ранен. Но помощь все-таки подоспела… Он тогда три месяца пролежал в госпитале. Вот его и наградили…

Серафима Аркадьевна снова вздохнула, должно быть, ей действительно тяжело было вспоминать те события, но она старалась не подавать вида. Мужественная она, однако, женщина.

— Наверное, он научил всех вас стрелять из этого пистолета, — предположила я.

— Не всех. Вернее, учить-то он нас учил, но ни я, ни дочь терпеть не можем брать оружие в руки. Особенно я. Да и мой внук, как ни странно, тоже. Муж еще ворчал по этому поводу: «Что за парень растет?! Ботаник!..» Нет, я считаю, хватит с нашей семьи одного военного. Это же так тяжело — быть женой офицера! Вы, Татьяна, не представляете… Ждешь его из «горячих» точек и гадаешь: убьют в этот раз или только ранят? А может, уже лежит в госпитале без руки или ноги… Нет, не дай бог!.. Хорошо, что дочь вышла за гражданского, да и внук молодец, что не пошел по стопам деда.

— Значит, кроме вашего зятя, стрелять из пистолета никто не умеет? — подытожила я.

— Фактически, да. Да и Виталий… Ну, когда он стрелял? Когда еще служил в армии, тридцать лет тому назад?.. Нет, эту распутницу грохнул кто-то другой. Вот увидите, Татьяна, когда найдут настоящего убийцу, это окажется совершенно посторонний человек. Ведь неизвестно, возможно, у нее был еще любовник. От таких девочек всего можно ожидать.

Да, ее дочь сказала то же самое. Наверняка они обсуждали это, строили предположения… Однако, чтобы прикончить девушку в упор, не обязательно быть снайпером. Ткнул ствол ей в грудь, нажал курок — вот и вся наука.

— А вы теперь живете у дочери? — спросила я.

— Да, но это временно. Я только хочу поддержать ее в трудную минуту, пока Виталий в КПЗ. Наступает лето, мне пора уезжать жить на дачу… Я там насажала всего… Надо теперь все поливать, да и трава прет — не успеваешь полоть. Так что Маргарите, наверное, придется все-таки нанять себе домработницу, а я отправлюсь на дачу. Мне никак нельзя ее запускать: частенько они все трое приезжают туда на выходные отдохнуть. А я выращиваю для них всего понемногу…

Серафима Аркадьевна еще какое-то время рассказывала о своей даче, но я слушала ее вполуха. Меня не покидало ощущение какой-то несостыковки. Я чисто интуитивно чувствовала, что что-то с чем-то не вяжется, но что именно — не могла понять. Ладно, решила я, обдумаю все дома, а пока буду только собирать информацию.

Пока мы вели беседу, незаметно пролетело время. Вот часы пробили три, и вскоре в дверь позвонили.

— Это Евгений! — Серафима Аркадьевна встала из-за стола и пошла открывать внуку.

Через минуту в дверях кухни возник молодой человек. Он был довольно высок и строен. Я так поняла, что статью он пошел в бабушку. Симпатичная мордашка и фирменные джинсы с ветровкой делали парня весьма привлекательным. «Наверное, девчонки-ровесницы просто тащатся от него», — подумала я.

— Татьяна, познакомьтесь: это — мой внук Евгений. Евгений, это — Татьяна, частный сыщик. Мама наняла ее, чтобы она помогла оправдать твоего папу.

Молодой человек прошел в кухню, присел за стол.

— Куда? А руки мыть? — возмутилась графиня.

— Бабушка, подожди, я еще ни разу не видел частного сыщика живьем, — сказал молодой красавец, довольно нахально рассматривая меня, — тем более такого симпатичного.

— Вот переоденешься, вымоешь руки, тогда сядешь с нами за стол и смотри сколько хочешь, — строго сказала графиня.

— Ладно, ладно, уже иду…

Молодой человек удалился, а Серафима Аркадьевна горестно вздохнула:

— Ну и молодежь пошла! Вот поколение моей дочери так себя не ведет со старшими, а эти!..

Когда Евгений снова предстал пред наши очи, он выглядел несколько иначе: на нем были линялые джинсы, обрезанные под бриджи, и растянутая домашняя футболка, а на ногах — тапки довольно большого размера. Он сел за стол, и бабушка поставила перед ним тарелку с супом и хлеб. Она предложила отобедать и мне, но я, поблагодарив, отказалась.

Я дождалась, пока молодой человек с аппетитом съест свой обед, и начала задавать вопросы и ему:

— Скажите, Евгений, вы, кажется, учитесь?

Я заметила удивленный взгляд Серафимы Аркадьевны. Конечно, ведь я уже задавала ей этот вопрос, но мне надо было как-то начать беседу с молодым человеком.

Он кивнул и попросил бабушку налить ему кофе.

— А второе разве не будешь? — удивилась она.

— Потом, попозже, — отмахнулся Евгений.

Графиня налила внуку кофе. Он принялся за него, внимательно посматривая на меня. Ладно, усмехнулась я про себя, пусть мальчик полюбуется на частного сыщика живьем, главное, потом выудить из него то, что мне надо.

— А на каком вы курсе? — снова спросила я. — Наверное, уже заканчиваете?

— Заканчиваю, — притворно-серьезно кивнул Удовиченко-младший и добавил немного погодя, — пока только третий курс.

— Да? — словно бы удивилась я. — А выглядите более зрело.

Я заметила, что мой комплимент пришелся молодому человеку по душе. Он даже гордо выпрямил спину.

— А вы, Татьяна, правда частный сыщик? — в свою очередь спросил он.

— Нет, понарошку. На самом деле я работаю дворником.

Он, оценив мой юмор, улыбнулся:

— А как вы собираетесь вытащить папу из КПЗ?

— Очень просто: соберу сведения обо всех людях и событиях, которые имели место быть в последнее время… Вот вы, например, Евгений, насколько мне известно, продолжали поддерживать отношения с Кариной после… ее ухода из вашего дома?

Улыбка молниеносно соскочила с лица молодого человека. Он посмотрел на меня недовольно, потом бросил мимолетный взгляд на бабушку, потом снова на меня.

— Спасибо, я поел, — сказал он, глядя мне в глаза, при этом обращаясь, как я поняла, к бабушке. — Я пошел к себе.

Он встал из-за стола, повернулся и быстро вышел из кухни. Графиня посмотрела на меня испуганно:

— Татьяна, зачем вы вот так… прямо в лоб?..

— Извините, Серафима Аркадьевна, — сказала я, тоже вставая, — так надо. Покажите мне, пожалуйста, его комнату.

Евгений лежал на тахте с наушниками на голове. Он посмотрел в мою сторону и отвернулся к окну. Я зашла в его комнату и закрыла за собой дверь, чтобы графиня не могла слышать наш разговор.

Молодой человек не повернул головы. Понятно, значит, разговаривать мы не хотим! Ну, что ж, придется прибегнуть, так сказать, к превентивным мерам. Я подошла к Евгению и сдернула с него наушники. Он посмотрел на меня не то испуганно, не то удивленно:

— Татьяна, а вы уверены, что имеете право так поступать? — вскрикнул он.

— Евгений, ваш папа, как вы сами сказали, сидит в КПЗ. Разве вы не хотите помочь ему выйти оттуда, причем побыстрее? — спросила я, опускаясь на стул около его тахты.

— А что я могу? Разве от меня что-то зависит?

— Я просто хочу поговорить с вами, а вы должны ответить на мои вопросы.

— Между прочим, в полиции меня уже допрашивали «под протокол», задавали мне всякие дурацкие вопросы. Теперь вы будете делать то же самое?

— Евгений, давайте для начала перейдем на «ты», — неожиданно для него предложила я.

Он посмотрел на меня удивленно. Наверное, я в его глазах выглядела довольно взрослой теткой, которой уже «под тридцатник», у которой муж, дети и все такое. Он помедлил минуту, потом пожал плечами и неохотно сказал:

— Ну, давай. Только это ничего не изменит.

— Конечно, не изменит, но так проще. Итак, скажи, пожалуйста, в каких отношениях ты был с Кариной, вашей бывшей домработницей?

Он посмотрел на меня недовольно. Разумеется, этот вопрос был ему неприятен.

— Ни в каких! — отрезал он наконец.

— Но ведь ты приходил иногда к ней… в гости?

— Ну, приходил! — вдруг взорвался он. — И что из этого? Мы… дружили.

— Да бога ради! Дружили и дружили… Нормально! Но мне нужно знать другое: в тот день, когда ее убили, ты ведь был там? Я имею в виду, на ее квартире?

Он помолчал, поглядел в окно, потом, наверное, решил, что я все равно от него не отстану, и потому тихо сказал:

— В тот день я там не был.

— Извини за банальный вопрос…

— На банальные вопросы я отвечать не буду, — отрезал Евгений недовольно.

— Ты ведь учишься в Академии права, — напомнила я ему, — и ты должен знать, что в таком деле важны любые детали. Я задаю тебе вопросы не из праздного любопытства, а потому, что мне просто необходимы сведения, которые помогут восстановить картину того дня. Всю, до мельчайших подробностей. Я хочу знать, кто был в тот день у Карины, чем эти люди занимались, почему кому-то — заметь, я не говорю: твоему отцу, я говорю кому-то — вдруг захотелось выстрелить в девушку? Евгений, помоги мне и своему папе. Ему ведь сейчас там очень несладко, поверь.

Я смотрела на молодого человека и ждала. Он молчал. Потом сказал нехотя:

— Я ничего не знаю. Я в тот день не был у нее, я же сказал!

— А накануне?

— Не помню, может, и был.

— А чем ты занимался в тот день? С кем проводил время?

— Вам что, алиби мое нужно?! — снова взорвался Евгений, забыв, что мы договорились перейти на «ты». — С друзьями я был, с институтскими друзьями, понятно?! Все! Больше ничего не скажу! Надоело! Менты… Пардон, полицейские лезли со своими дурацкими вопросами, теперь еще одна выискалась! Что вы вообще понимаете? Почему вы все ее осуждаете? «Шалава, дрянь, мерзавка…» Она нормальная была, ясно вам?! И ничего из дома не воровала!

— А ты откуда это знаешь? — тут же ухватилась я за последнее его высказывание. — Твоя мама и бабушка, например, считают иначе.

— Да они ее просто не знают!

— Но ведь и вещи, и деньги действительно пропадали у вас из дома?

— А кто сказал, что их брала Карина? Кто?! Да она честнее всех, между прочим! Она здесь вкалывала по десять часов, каждый день у плиты стояла, со шваброй по дому бегала, вылизывала тут все — полы, сантехнику, а мама, знаете, сколько ей платила? Копейки! Так нечестно. Потом еще и воровкой ее объявила…

— А кто же тогда брал украшения, как, по-твоему?

— Не знаю! Я что, караулил их? Да у мамы их столько… полная шкатулка! Три цепочки, десять колец, шесть пар сережек, браслеты там… не знаю сколько… Зачем одному человеку такое количество побрякушек, вот скажи мне!

— Евгений, а тебе не кажется, что человек вправе покупать себе столько вещей, сколько сочтет нужным. Твоя мама не украла эти кольца и цепочки, а купила на честно заработанные деньги. Ты согласен? Много их или мало — не нам с тобой судить.

— Да, а Карина тоже вкалывала не меньше мамы, но получала копейки и ничего не могла себе купить: ни колец, ни браслетов, — пылко сказал юноша.

— А твоя мама сказала мне, что, когда Карина уходила от вас, вещей у нее было намного больше, чем когда она приходила. Значит, и она заработала себе за это время кое-что.

Я выжидательно смотрела на молодого человека. Он молчал, и на лице его было написано недовольство.

— Так, значит, в тот день ты у нее не был, — подытожила я. — Хорошо, я это проверю…

— А ты еще и проверять будешь мои слова?

— А как же! А может, ты мне врешь? И если врешь, значит, тебе есть что скрывать, — многозначительно закончила я.

— Да проверяй!

— Обязательно проверю. Кстати, в какой группе ты учишься?

Он посмотрел на меня недовольно.

— В хорошей группе, — усмехнулся он.

— Ну, в хорошей так в хорошей, — спокойно согласилась я и встала: — Пора мне: дела…

Я вышла из комнаты и заглянула на кухню. Графиня сидела за столом, раскладывая пасьянс.

— Серафима Аркадьевна, я с вашим внуком поговорила, — сказала я, — и мне пора. Спасибо за кофе, думаю, мы с вами еще увидимся.

— Маргарита звонила только что. Сказала, что подъехать не может, будет только вечером, после восьми.

— Ну, вечером так вечером. Я ей позвоню.

Графиня пошла провожать меня в прихожую.

— Татьяна, а вы точно сможете помочь Виталию? — спросила она, наблюдая, как я обуваю кроссовки.

— Смогу, несмотря на то что некоторые не хотят посодействовать мне в этом. — Я многозначительно посмотрела на дверь комнаты ее внука.

— Что? Женя не хочет?.. О, боже! Как он может?! Я поговорю с внуком, — многообещающе сказала Серафима Аркадьевна, в чем я, в общем-то, и не сомневалась.

Я попрощалась с ней и вышла в подъезд. Теперь мне предстояло вернуться домой, все хорошенько обдумать и сделать первые выводы. СПА-салон, о котором я успела помечтать утром, накрылся, но тут уж ничего не попишешь: новое дело требовало жертв.

По дороге я специально старалась не думать о том, что узнала в первый день моего расследования. Я любила размышлять дома за чашечкой кофе, неторопливо, аккуратно раскладывая все по полочкам. А еще хорошо бы бросить кости, посмотреть, что из всего этого может выгореть. Все-таки освободить человека по «огнестрельной» статье было делом весьма непростым, и я несколько даже блефовала, говоря всем, что сделаю это на раз. Просто мне не хотелось упустить очередного клиента. Кто знает, когда еще появится следующий?

Неожиданно мне в голову пришла мысль снова наведаться к моему другу Мельникову. Когда я была у него утром, он сказал, что заключение патологоанатома ему еще не принесли. А сейчас почти вечер. Может, заключение уже у него?

Не сбавляя скорости, я одной рукой достала мобильник из сумки и включила набор номера Андрея.

Вскоре в трубке раздался его мужественный голос:

— Мельников слушает.

— Андрюш, это я… Ты там не очень занят?

— Очень.

— Тогда я подскачу ненадолго…

— Я же сказал: очень занят!

— Так потому я и ненадолго…

Я повернула машину на улицу, ведущую к зданию РОВД.

Он сидел в своем кабинете за столом, заваленном папками и бумагами. Я зашла, постучавшись, и увидела, что Мельников один и сосредоточенно читает какой-то документ. Я решила понапрасну не отнимать время у занятого человека и, сев напротив, сразу приступила к делу:

— Слушай, Андрюш, у меня к тебе один вопрос: что там с пистолетом? Его нашли?

Он посмотрел на меня сначала отрешенно, потом, как будто вспомнив что-то, кивнул:

— Ты об убитой домработнице… Вообще-то ты задала два вопроса, но, так и быть, я отвечу, я сегодня добрый. Нет, мать, пистолет мы не нашли. Убийца, очевидно, унес его с собой.

— А что говорит сам подозреваемый? Как у него насчет алиби?

— Ага, еще два вопроса. Ладно, так и быть, отвечу тебе и на них: никак. Нет у него никакого алиби, потому мы его и задержали. Где он был в момент преступления, не говорит. Хм, очевидно, не придумал еще для себя отмазку… Слушай, мать, а что ты все выспрашиваешь, а? Заехала второй раз за день…

— Андрей, мне нужны кое-какие сведения по этому делу.

— Зачем? — насторожился Мельников.

— Ты будешь смеяться, но я взялась за него.

— Ты хочешь сказать, что мадам Удовиченко наняла тебя? — Мой друг вскинул брови.

— Работа в полиции сделала тебя очень догадливым.

— А откуда ты узнала ее адрес? Как ты вообще смогла выйти на нее, я тебе никакой информации не давал.

— Представляешь, оказалось, что я с Удовиченко Виталием училась в одном классе, — сказала я с самым невинным видом и похлопала для убедительности ресницами.

— Да? — еще выше вскинул брови мой друг. — Может, и за одной партой сидела?

— Сидела. В пятом классе. Честное слово! Веришь?

— Конечно, верю! Я вот тоже с Путиным в один детский садик ходил. Помню, мы с ним даже с горки вместе катались…

— Вот видишь, как нам обоим повезло: еще в детстве мы завели такие полезные знакомства!

— Да, мать, тебе-то можно хохмить: на тебе одновременно пять-шесть дел не висит.

— А на тебе висит?

— Только что шестое подкинули, — вздохнул Мельников, кивнув на стол.

— Что-то серьезное?

— Да как тебе сказать?.. И да, и нет. Какие-то два наркоши грабят женщин на улице поздно вечером. Бьют по голове, отнимают сумочки, украшения, снимают что-нибудь дорогое из одежды. Зимой, например, меховые шапки снимали. Года полтора уже хулиганят ребятишки, а мы все никак на них выйти не можем. Пока они еще никого не убили, так ведь это пока…

— Ну, так чего лучше! Давай я тебе помогу раскрыть это дело — с застреленной домработницей. И тебе подмога, и мне хорошо — заработаю…

— Да я что, против? Только ведь ты будешь мне мешать, я тебя знаю!

— Я?! Мешать?! Никогда! Вот смотри: сейчас получу нужные мне сведения и тут же испарюсь!

Он вздохнул и почесал за ухом:

— Ну, говори, что еще тебя интересует.

— Скажи, почему ты считаешь, что алиби у Удовиченко нет?

— Потому что его нет! Когда мы этого банкира в первый раз спросили, где он был в тот день, он ответил, что на квартире, которую снимал для этой стрекозы, он не был вообще, весь день, мол, провел в кругу семьи. А когда мы это опровергли с помощью бабушки-соседки, которая опознала этого субчика, тот стал изворачиваться, говорить, что ничего не помнит… Короче, память он тут же потерял и до сих пор не может толком сказать, где был в момент убийства.

— А может, он был в таком месте, что ему и сознаться стыдно?

— Ты имеешь в виду гей-клуб?

— Ну, так далеко я бы не стала заходить…

— Где бы он ни был, но раз не говорит об этом, значит, будет сидеть в КПЗ. Пока не вспомнит.

— Андрюш, почему ты так предосудительно относишься к Удовиченко? — возмутилась я. — Ведь еще неизвестно, может, человек не виноват?!

— Потому что он лгун. Зачем он соврал, что вечер провел в кругу семьи? Видела бы ты его лицо, когда мы это опровергли! Он так смутился! Потом вообще замкнулся и теперь молчит как рыба об лед.

— Обыск в квартире вы, разумеется, сделали.

— Само собой. И само собой, что пистолета там мы не нашли. Он же не дурак, этот твой Удовиченко, — как-никак начальник отдела в банке! Спрятал пистолетик и теперь придумывает, как бы побыстрее выпутаться.

— Нет, Андрюша, мой Удовиченко, я думаю, не виновен. Если бы это он спрятал пистолет, я бы его в два счета нашла, а так…

— Ты у нас, мать, конечно, профи, я не спорю, но, боюсь, тут ты сделала промашку: сдается мне, пальнул твой подзащитный в девушку, пальнул в хорошую. Понятное дело, по обстоятельствам, а не со зла, но тем не менее…

— Андрюш, а поговорить с подозреваемым дашь? — Я просяще-заискивающе посмотрела на Мельникова.

— Ишь, чего захотела! — возмутился он, но меня это не смутило: он всегда сначала возмущается на такую просьбу.

— Андрюш, всего только две минуточки!..

— И не проси!

— Полторы!..

— Тань, ты ведь прекрасно знаешь, что не положено.

— Андрюш, у нас много чего не положено! И при этом всеми на все положено. Одну минуточку разговора! В твоем присутствии, разумеется. А я тебе за это такую информацию солью — пальчики оближешь!

— Да ладно! Что такого особенного ты мне можешь сказать, ты же только что приступила к расследованию?

— А это секрет! Пока… Вот дашь поговорить с господином Удовиченко, скажу тебе, кто еще в тот день был в квартире мадмуазель Карины.

— Ой, мать, ну, ты из меня просто веревки вьешь! Кстати, откуда ты-то это знаешь?

— Что, угадала? — Я победно смотрела на моего друга.

— Да. В заключении эксперта так и сказано: обнаружены пальчики нескольких лиц, среди которых Удовиченко-младший… Что, он? Не скажешь? Ладно…

— А сейчас просвети меня, пожалуйста, на предмет повреждений на теле убитой. Надеюсь, заключение патологоанатома уже у тебя?

— Да нет там никаких повреждений! Ну, разумеется, кроме дырки в груди. Синяки на запястьях и предплечье тоже не особо заметные. Короче, серьезной драки там не было. Пальнули в девчонку, и все.

— Но кое-какие синяки все же имеются? — решила уточнить я.

— Да, но не сильные. Если и была борьба, то так… в легкую.

— Но была! Это — главное.

— Может, она их во время полового акта получила. Может, этот Удовиченко-старший темпераментный и хватал ее за руки? Так что не факт, что застрелил тот, кто наставил ей синяков.

— А что говорит сам подозреваемый? Ты ведь его допрашивал?

— Даже два раза. Сознался, сердешный, что да, был в тот день у любовницы, любовью, говорит, занимались, по обоюдному согласию, разумеется. Денег ей оставил — пять тысяч. Потом кофе на кухне пили… Поругались, но не очень бурно.

— Это у него называется «не очень бурно»? Ты говорил, что соседка слышала скандал и даже в стену стучала. А из-за чего поругались?

— Удовиченко-старший якобы требовал, чтобы девица оставила в покое его сына. Тебе, мол, что, меня одного не хватает? А она уверяла, что с сыном дел не имеет. Он не поверил, знаю, говорит, что он тоже к тебе ходит. Ну, в общем, из-за этого и ругались. Потом, по его словам, он ушел, ушел задолго до убийства. Остаток вечера был дома. Но это не подтвердилось. Жена сказала, что домой в тот день вернулась поздно: у них в магазине была инвентаризация. Сын был с друзьями на дискотеке, так что его дома тоже не было. Получается, нет у нашего банкира никакого алиби…

— А теща?

— Теща, как назло, в тот день ездила на дачу и ночевала там. А разозлиться на любовницу из-за того, что встречается и с ним, и с сыном, Удовиченко вполне мог. Выхватил в запалке пистолет…

— Нет, Андрюша, из-за этого он не мог ее убить. Он ведь и раньше знал, что она привечает у себя и сына, но почему-то раньше он ее из-за этого не убивал!

— Ладно, мать, некогда мне тут с тобой дискуссии проводить. Завтра в десять допрос нашего банкира, можешь подгребать.

Я вышла из отделения вполне довольной. Вот теперь дома можно за чашечкой кофе обдумать все хорошенько, не торопясь. Я прыгнула в свою машину и отправилась к себе.