Как стать миллиардером

Марина Серова, 2009

Бодигард Евгения Охотникова – профессионал экстра-класса, имеет черный пояс карате. Но несмотря на эти и прочие достоинства – она обычный человек. И когда на улице стоит сорокаградусная жара, ей хочется искупаться и позагорать. Но, видно, не судьба: наметился новый клиент. Константин Серегин сообщил, что двое бандитов подкараулили его в подъезде. Вымогатели потребовали три с половиной миллиона долларов – как раз ту сумму, которую они с партнером Умецким взяли в кредит на развитие своего бизнеса. Врагов у Серегина могло быть полгорода: слишком жестко они с партнером вели бизнес, расправляясь с конкурентами…

2 июля, понедельник

Следующий день, как и любой другой, начался для меня в шесть утра. Хозяева еще спали, лишь из комнаты Егорки доносились какие-то невнятные шорохи: мальчишка явно тоже был ранней птахой. Проделав обязательный комплекс утренней гимнастики и дыхательных упражнений, я снова включила ноутбук в надежде поближе познакомиться с Дмитрием Умецким. Не знаю, что я надеялась найти, но данные оказались довольно скудными: не имел, не состоял, нет, нет, не был, не привлекался. Тридцать четыре, русский, высшее, женат. Бывший спортсмен, ныне — генеральный директор процветающей фирмы. Прямо-таки образцово-показательный человек и гражданин получается.

— Среднего роста, плечистый и крепкий, ходит он в белой футболке и кепке. Знак ГТО на груди у него. Больше не знают о нем ничего, — пробормотала я строчку из детского стихотворения.

За моей спиной тихонько скрипнула дверь. Я обернулась. На пороге стоял Егорка, в трусах, но со вчерашней винтовкой в руках.

— Вооружен и очень опасен, — усмехнулась я. — Проходи, не стесняйся.

— Тетя Женя, а вы мне свой пистолет покажете? — заговорщицки прошептал мальчик, вскакивая на диван рядом со мной.

— Пистолет — слабое оружие. Хочешь, я тебе другое покажу?

— Как бомба? — округлил глаза Егорка.

— Еще мощнее. Вот, смотри. — Я развернула монитор так, чтоб Егорка мог видеть экран. — Это самое мощное в мире оружие. Надо только уметь им пользоваться.

— Это просто компьютер, — разочарованно сказал Егорка.

— Правильно. Но каждый компьютер содержит информацию. А информация сильнее всего.

— Тетя Женя, вы… — Мальчик замолчал, пытаясь подобрать нужное слово. — Вы шутите. Из пистолета можно убить человека. Атомная бомба может уничтожить целый город. А что можно уничтожить информацией?

У меня на языке так и вертелся свежий пример. Не далее как вчера Серегин рассказывал мне, как они с Умецким на пару уничтожали конкурентов. Но произнесла я совершенно другое:

— Целые страны. Например, так уничтожили страну, в которой родилась я, твои мама с папой и все-все взрослые, которых ты знаешь.

— Ух ты! Как в «Звездной смерти»! — восхитился Егорка. Я не сразу сообразила, что он имеет в виду эпизод из «Звездных войн». — А зачем у вас здесь мой папа нарисован? — спросил вдруг он, тыча пальцем в экран.

Я с опозданием сообразила, что забыла закрыть окно с фотографией Умецкого, и торопливо щелкнула кнопкой.

— Тетя Женя, а отчего взрослые разводятся? — спросил разом погрустневший Егорка. — Вот я понимаю, в нашем классе есть ребята, у которых… У Машки Вяземской папа маму бил, даже милиция приезжала. А у Антохи они сначала ругались, а когда развелись, мама сначала долго плакала, а потом стала пить. Но у моих мамы с папой ничего такого не было. Почему они развелись?

Я обняла мальчишку за плечи, прижала к плечу и провела ладонью по непослушным вихрам.

— Трудно объяснить, Егор. Вот ты кого больше любишь: маму или папу?

— Обоих. Одинаково.

— А дядю Костю ты любишь?

— Да. Он хороший. С ним весело.

— Кого ты любишь больше, папу или дядю Костю? — не сдавалась я.

— Не знаю… Тоже, наверно, одинаково. — С каждым словом голос Егорки звучал все менее уверенно.

— А маму и дядю Костю ты тоже любишь одинаково или кого-то меньше, а кого-то больше?

— Нет, маму, конечно, больше! — Это прозвучало тверже, чем «а все-таки она вертится».

— Вот видишь. А твоя мама любит дядю Костю больше, чем папу, только и всего.

В дверь тихо постучали.

— Войдите, — сказала я.

— Я вас не разбудил? — спросил вошедший Серегин.

— Нет, что вы, я всегда встаю в шесть, — ответила я.

— Так, — сказал Серегин, широко улыбаясь. — Молодой человек, вам не кажется, что вам еще рановато лезть в одних трусах в постель к симпатичным девушкам? Да еще и с оружием. Оружие сдать, штаны надеть, зубы почистить. И марш на кухню, мама уже завтрак готовит.

Егорка пошлепал босыми ногами в свою комнату.

— Ну, как настроение, Евгения Максимовна? — спросил клиент, продолжая улыбаться, хотя не так радостно.

— Боевое! — бодро ответила я.

— Замечательно. Идите тоже на кухню, если вы уже готовы. Боря должен подъехать через двадцать минут.

С последними словами улыбка угасла окончательно. Передо мной стоял усталый и не на шутку обеспокоенный человек.

По Боре можно было сверять часы. Едва мы успели покончить с кофе и бутербродами, как лежащий на столе мобильник дернулся, пискнул и снова затих. Должно быть, это значило «карета подана». Карета оказалась черным «Лексусом» с тонированными стеклами, а Боря — довольно приятным молодым человеком воздушно-десантного роста. Прежде всего мне бросилось в глаза, что мужчины пожали друг другу руки, а Боря, хоть и назвал клиента по имени и отчеству, вовсе не бросился открывать перед ним дверь, а спокойно полез на свое место. Похоже, в данном случае отношения между начальником и подчиненным строились не совсем обычным образом.

— Знакомься, Боря, это Евгения Максимовна, я тебе говорил. С сегодняшнего дня поступаешь в ее распоряжение, — сказал Серегин, устраиваясь рядом с шофером.

— Есть, — буркнул Боря.

Просто диву иногда даешься, как некоторым людям удается вместить в одно короткое слово целую гамму чувств и бездну смысла. «Я глубоко огорчен, Константин Вячеславович, вашим мнением, что моей защиты может оказаться недостаточно. Меня до глубины души оскорбляет тот факт, что я вынужден буду подчиняться постороннему человеку, да еще и бабе. Разумеется, многоуважаемый Константин Вячеславович, раз уж вам такая блажь на ум пришла, подчиняться я буду. Беспрекословно. Но я, блин, не обязан делать вид, что меня это радует. И если, блин, она, блин, здесь надолго задержится — напишу, блин, по собственному, пусть, блин, ваша баба вас дальше охраняет!» Все это, а также еще великое множество выразительных средств русского языка Боря ухитрился упаковать в одно-единственное «есть».

— Борис, а как вас по отчеству? — спросила я, пытаясь рассмотреть его отражение в зеркале над лобовым стеклом.

Шофер не ответил, только неприязненно глянул на меня.

— Ты уж лучше сразу скажи, — посоветовал клиент. — Евгения Максимовна — профессионал, все равно дознается.

— Карлович, — неохотно ответил Боря. — Но лучше просто Борей зовите.

— Вы немец? — удивилась я. — Ну и что здесь необычного? В Поволжье живем все-таки.

— А я не из поволжских, — сказал Боря. — Точнее, бабушка по отцовской линии, Марта Францевна, та да, поволжская, а все остальные мои предки в Россию только в прошлом веке попали.

— Вот как?

— Угу, — кивнул Боря. — Мамины родители приехали в середине тридцатых коммунизм строить. Ну, Лаврентий Палыч Берия их сразу в лагерь загнал, как шпионов. Стройте, мол, себе на здоровье, раз уж неймется, но под присмотром. Ну а другой мой дедушка, Карл Иванович, еще позже в этих краях очутился, в сорок третьем. Он летчиком был, истребителем, сбили его под Сталинградом, попал в плен. Ну а уже при Хрущеве встретились в какой-то пивной два земляка, оба из Дрездена. Разговорились, подружились. Одновременно женились. У одного сын родился, у другого — дочь. Мои родители. Такие дела.

— Очень интересно, — задумчиво произнесла я. — Странный вы человек, Боря. Вроде бы историей семьи гордитесь, так интересно все рассказываете… А отчества почему-то стесняетесь.

— Да семья здесь ни при чем, просто актер такой был американский, Борис Карлов. Понимаете? Я Борис Карлыч, а он, сука, Борис Карлов. В ужастиках, гад, снимался.

— Ну, и что? — недоумевала я.

Боря в ответ только вздохнул.

— Это вы еще его фамилию не знаете, — медленно сказал Серегин, с любопытством рассматривая что-то за окном.

— О, у вас еще и фамилия экзотическая? — заинтересовалась я. — Уж не Шикльгрубер ли?

— Почти угадали, — ухмыльнулся Серегин. — Боря, я ж тебе говорю, лучше сразу признавайся. Сопротивление бесполезно.

— Не, у меня проще. Фюрер моя фамилия, — сдался Боря. — Но я не жалуюсь. Нормально. Даже удобно, погоняло придумывать не надо.

— Скажите, Боря, а вы говорите на языке своих предков? — спросила я по-немецки.

— Да, немного, — Боря тоже перешел на немецкий. — Дед научил. Плюс в школе.

— А вам приходилось бывать в Германии?

— Да, дважды, в детстве и сразу же после демобилизации. В Дрездене, конечно. Понравилось очень, красивый город.

— Стоп, стоп, стоп! — запротестовал клиент. — Ребята, я вам не мешаю?

— Успокойтесь, Константин Вячеславович, никаких коммерческих тайн Боря мне выдать не успел, — заверила я клиента. — Мы продолжали говорить о его семье.

— Замечательно, — хмыкнул Серегин. — Я не сомневался, что вы быстро подружитесь, но думал, что говорить будете больше про оружие, про карате и прочий узкоглазый мордобой. А вот немецкого не ожидал.

— Карате? — Борины глаза радостно блеснули. — Занимаетесь, Евгения Максимовна?

— Пятый дан, додзе дошинкан. Ну, и кое-что еще по мелочи.

— Додзе шотокан, первый дан. В следующем месяце на второй сдавать буду.

— Подсказал на свою голову, — пробормотал клиент. — Хватит трепаться, каратисты, блин. Тем более мы уже почти приехали. Вон наша избушка на курьих ножках.

Под «избушкой» Серегин подразумевал новый трехэтажный офис. Кроме того, что он был довольно красивым и удачно вписывался в окружающий ландшафт, он понравился мне еще и с чисто профессиональной точки зрения. Ажурные решетки на окнах, выполнявшие не только и не столько декоративную функцию, дополнительные раздвижные решетки за стеклянными дверьми, две камеры наблюдения у входа, собственная автостоянка, окруженная высоким кирпичным забором, стальные ворота и еще одна камера на въезде, две камеры на стоянке — все говорило о том, что еще при строительстве вопросам безопасности уделялось должное внимание. То же касалось и выбора места строительства: здание располагалось прямо напротив областной прокуратуры. На входе держали оборону две миловидные секретарши, скучал за толстым стеклом охранник в бронежилете. Вот уж, действительно, мой офис — моя крепость.

Мы поднялись на третий этаж, где клиент сразу же повел меня знакомиться с Умецким. Тот оказался полной противоположностью Серегину. Круглолицый, невысокий, но широкий в плечах до чрезвычайности, он походил на бывшего тяжелоатлета, однако многократно сломанные уши свидетельствовали о том, что занимался он все-таки греко-римской борьбой. Пиджак хорошего делового костюма висел на спинке кресла, предоставляя окружающим возможность вдоволь налюбоваться дорогим галстуком и белоснежной рубашкой.

— Дмитрий Иванович, — представился Умецкий. — А вы, наверно, Евгения Максимовна. Серегин мне о вас уже все уши прожужжал.

— Очень приятно, — сказала я. — Я тоже много о вас слышала.

— Да? И что именно?

— Например, что вам тоже угрожали.

— Было дело, звонили два раза. Но мне телохранитель не требуется.

— Напрасно вы так, Дмитрий Иванович. Ситуация достаточно серьезная.

— Я понимаю, — кивнул Умецкий. — Но я и сам эту проблему решу, без вашей помощи. Я знаю, кто мне звонил.

— Опять ты за свое! — воскликнул Серегин. — Не слушайте его, Евгения Максимовна. Он вам сейчас…

Зазвонил телефон.

— Да, — сказал Умецкий, нажав кнопку включения громкой связи.

— Дмитрий Иванович, Константин Вячеславович случайно не у вас? У нас тут уже все собрались.

— Да, Таня, спасибо, он сейчас подойдет, — пообещал Умецкий.

— Замечательно. Я пока пойду собрание проведу, а вы тут пообщайтесь, — сказал Серегин, вставая. — Дим, будь человеком, не забивай Евгении Максимовне голову.

Серегин вышел. Из-за двери послышались аплодисменты. Разумеется, это была одна из тех новомодных заокеанских глупостей, вроде корпоративных вечеринок, которые обчитавшиеся Карнеги топ-менеджеры пытаются привить на российской почве, но я готова была поверить, что по крайней мере часть собравшихся аплодирует вполне искренне. Кажется, Серегин и впрямь популярен среди подчиненных.

— Так кого же вы подозреваете, Дмитрий Иванович? — спросила я.

— Не подозреваю, а знаю наверняка, — надул щеки Умецкий. — Вы в курсе, что с нас требуют конкретную сумму?

— Да, три с половиной миллиона долларов, — ответила я. — Константин Вячеславович мне говорил.

— Так, — сказал Умецкий. — И о том, что мы недавно взяли кредит именно на три с половиной «лимона», он вам тоже разболтал?

— Не разболтал, а поставил в известность, — парировала я. — Это очень важная деталь, которая может пригодиться мне в работе.

— Допустим, допустим, — пробормотал Умецкий. — Смотрите сюда. О кредите знают народу всего ничего. Нас двое, юрист, наш бывший финансовый директор плюс несколько работников банка. Да теперь еще вы.

— Кажется, понимаю, — кивнула я. — У вас недавно ушел финансовый директор?

— Не ушел. Я его уволил к едрене-фене.

— Даже так? — искренне заинтересовалась я. — И за что же, если не секрет?

— Не секрет, — качнул головой генеральный директор. — Он ахтунгом оказался.

— Ахтунгом? — переспросила я.

— Это интернетовский жаргон, — пояснил Умецкий. — Странно, я думал, что вы больше времени проводите в Сети. Этим словом обозначают… — Умецкий потрогал руками воздух, словно надеясь вытащить из него недостающее слово. — В общем, людей нетрадиционной сексуальной ориентации.

— Гомосексуалистов?

— Ну да, их самых, — кивнул Умецкий.

— Дмитрий Иванович, вы гомофоб?

— Нет, — покачал головой мой собеседник. — Фобия — это когда чего-то боишься, а здесь совсем другие ощущения. Отвращение какое-то, что ли… Вы женщина, вам не понять. Иной раз и в рыло дать такому брезгуешь, словно боишься какую-то пидористическую бациллу подцепить. А вообще я ничего против педиков не имею. Пусть живут себе на здоровье, долбают друг друга, но только не в моем городе, не на моей улице и уж точно не в моем офисе.

— Допустим, вы правы, — сказала я. — Но почему в таком случае ваш бывший финдиректор угрожает вам обоим, ведь, насколько я поняла, инициатором увольнения оказались вы?

— А ничего удивительного. Идея была моя, да. Костя к этому вообще спокойно отнесся, поржал, и все. Он и сейчас его всерьез не воспринимает. Но об увольнении Матвееву сказал именно он. Я его попросил. Боялся, что если сам пойду, то не удержусь и прямо здесь гниду закопаю. Такие вот дела, Евгения Максимовна. Послушайте, — сказал он с таким видом, будто ему в голову только что пришла гениальная идея. — Сколько Серегин вам заплатил?

— Это имеет какое-то значение?

— Ну, раз спрашиваю, значит, имеет, — фыркнул Умецкий. — Я вам заплачу столько же, если вы, вместо того чтобы повсюду таскаться за Костей, просто найдете Матвеева и из него выбьете дурь.

— Во-первых, вы меня с кем-то путаете, — сказала я. — Я телохранитель, а не наемный вышибала. Во-вторых, я не беру двойную плату за одну и ту же работу. В-третьих, занимаюсь не только непосредственным сопровождением, то есть не только «таскаюсь», как вы изволили выразиться. Лучшим способом защитить клиента я считаю ликвидацию угрозы. В-четвертых, обещаю обязательно проверить вашу версию. Мне она показалась весьма вероятной.

— Какая там, на фиг, вероятность! — снова фыркнул Умецкий. — У этой гниды был мотив и была информация. Кто, если не он?

— Например, кто-нибудь из ваших бывших конкурентов. Константин Вячеславович вкратце посвятил меня в некоторые подробности ваших методов ведения дел. А что цифра совпадает — это еще не доказательство. Вашего финдиректора, да и юриста, кстати, тоже, могли запугать или подкупить. В конце концов, они могли просто проболтаться.

— Во, блин! — Умецкий уставился на меня так, словно я на его глазах превратилась в северного оленя. — Ёпрст, мне это как-то в голову не приходило.

— Скажите, Дмитрий Иванович, почему вы предложили мне деньги за Матвеева? — спросила я, испытующе глядя ему в глаза. — У вас были какие-нибудь мотивы, помимо личной неприязни?

— Вы спрашиваете, боюсь ли я? — ухмыльнулся Умецкий. — Нет, плевать я на них хотел. Пусть посылают хоть киллеров с пистолетами, хоть танковую дивизию. Я еще не стар, слава богу, живо им бошки поотворачиваю. Но мотив у меня был, да. Костя мой друг. Такой друг, что я за него… — Умецкий потряс кулаком, не находя нужного сравнения. — Короче, вам не понять, вы женщина. А я ему этакую подставу нарисовал. То есть я думал, я его подставил, теперь уже не уверен.

— Понятно. Скажите, а я могу ознакомиться с личным делом Матвеева?

— Само собой! — Умецкий взял трубку, набрал номер и приказал: — Вика, занеси, пожалуйста, личное дело Матвеева.

— Дмитрий Иванович, к нам сейчас новый человек устраиваться пришел, — ответила кадровик. — Я как раз собеседование провожу. Можно я чуть позже зайду? Или вам срочно нужно?

— Срочно, но не до такой степени. Работай, — разрешил Умецкий. — А когда освободишься?

— Ну, не знаю, — замялась кадровик. — Наверное, где-то минут через двадцать.

— Хорошо. К тебе девушка подойдет, скажет, что от меня. Дашь ей личное дело Матвеева и вообще любое, чье только потребует. Все, давай.

Умецкий выключил связь и сказал:

— Извините, наш кадровик сейчас занят. Она скоро закончит… Да что я вам повторяю, вы же и так все слышали! В общем, возьмете у нее все, что понадобится. Но если вам нужно самого Матвеева найти, я и так скажу: в «Голубой устрице». Знаете такое заведение?

Я кивнула. «Голубой устрицей», по имени бара из старой американской комедии, у нас в городе называли ночной клуб «Наутилус». Клуб располагался на перекрестке улиц Лермонтова и Тридцать восьмой дивизии и с момента открытия снискал себе дурную славу. Нет, здесь не разбавляли спиртное, не торговали наркотиками, не проходили сходки местных бандитов. Но ни один уважающий себя тарасовец не рискнул бы показаться в окрестностях «Устрицы» ни днем, ни, тем более, ночью.

— Там-то я его и спалил, — сказал Умецкий. — Возвращался от друзей поздно вечером, остановился на светофоре аккурат напротив этого петушатника. Сижу, никого не трогаю. Вот совершенно случайно в ту сторону посмотрел — и офигел. Выходит, значит, эта падла из «Устрицы», накрашенный, напомаженный, с другим гомосеком в обнимку, а тот его еще и рукой за задницу мацает. — Умецкий скривился так, словно я заставила его съесть ведро лимонов. — Смешно? Да ни хрена! Меня прямо на месте чуть кондратий не хватил. Я тогда впервые в жизни понял, что такое шок.

За стеной снова зааплодировали, и через минуту в кабинете появился Серегин с пачкой каких-то документов в руках.

— Ну, как, наговорились? — спросил он прямо с порога. — Спасибо большое, Евгения Максимовна, до конца рабочего дня вы можете быть совершенно свободны. В этом здании на меня вряд ли кто покусится. Если только шахид-смертник.

— Да, это было бы новое слово в киллерстве, — улыбнулась я. — Не возражаете, если я осмотрю здание, с людьми поговорю? Особенно с теми, кто давно у вас работает.

— Нет, конечно, — отмахнулся Серегин и повернулся к Умецкому: — Дим, полюбуйся, — сказал он, протягивая тому документы.

Я вышла. Кадровик Вика, скорее всего, все еще была занята собеседованием, поэтому я решила осмотреть здание, начиная с женского туалета. В туалете подошла к окну и закурила.

Итак, одним подозреваемым стало больше, причем Матвеев более походил на шантажиста, чем Умецкий. Умецкому я почти поверила. Грубоватый, не великого ума, он, похоже, имел свои представления о чести и мужской дружбе. Как романтично. «Уйду с дороги, таков закон: третий должен уйти», — всплыли в памяти слова старой песни. Неужели Умецкий попросту уступил жену лучшему другу? Он и в самом деле показался мне человеком, способным на театральные жесты. Если, конечно, он все это время не ломал комедию, разыгрывая из себя этакого романтично настроенного солдафона.

Дверь тихо скрипнула. Я обернулась. За моей спиной стоял Боря. Я открыла было рот, чтобы поинтересоваться, какого дьявола он делает в женском туалете, но не успела. С подшагом, плотно сжав губы, телохранитель Серегина ударил меня ногой в бок.

Удар был настолько силен, что я отлетела на дверь туалетной кабинки, едва ее не проломив. Боря подскочил и, прежде чем я успела опомниться, заехал мне кулаком по уху. В ухе зазвенело, я наполовину оглохла, но еще больше разозлилась. Серия ударов, хотя и не достигла цели, заставила нападавшего отступить. Я ринулась в атаку, но Боря тут же опомнился и контратаковал. Блок, удар, блок, удар, удар. Пользуясь превосходством в росте и силе, Боря действовал грубо и прямолинейно, мне едва хватало сил блокировать его. На моей стороне было превосходство в скорости и, разумеется, в опыте. Прямой, правый, снова прямой. Мы кружились, словно в каком-то диковинном танце, благо места в туалете оказалось предостаточно. Подъем ступни, кулак, локоть, пятка. Боря пропустил удар по ребрам и отступил, приняв классическую оборонительную стойку. Я атаковала и тут же пожалела об этом. В обороне Боря был гораздо сильнее, чем в атаке. Он играючи отразил серию ударов и рубанул меня ребром ладони по шее. Я едва успела присесть. Удар пришелся в то же самое ухо. Теперь в нем разом звонили колокола всех церквей Тарасова и округи. Меня отбросило на кафельную стену, и я едва удержалась на ногах. Что ж, могло быть и хуже. Не теряя драгоценного времени, Боря шагнул вперед, рассчитывая меня добить. Ну, держись, водила! Теперь я разозлилась по-настоящему. Оттолкнувшись от стены, шагнула навстречу, провела серию ударов, сменила ритм, сломала рисунок боя. Волчья впадина, кадык, колено, ключица. Боря охнул, когда мой кулак врезался в его солнечное сплетение. Что и говорить, мышечную броню он нарастил неплохую, но нервные узлы у него располагались там же, где и у всех остальных людей. Не давая ему передохнуть, я еще раз ударила в солнечное сплетение, добавила хук справа и обратным движением, развернувшись на пятках, рубанула ребром ладони в наружный угол глаза. Боря поплыл. Уже из чистой вредности я отступила на шаг и двинула его ногой в ухо. Боря медленно сполз на пол.

— Так тебе и надо, — мстительно сказала я. — На маму свою обижайся за то, что она тебе в детстве не сказала: девочек бить нехорошо.

Подойдя к зеркалу, я откинула волосы и полюбовалась на опухшее ухо. Оно налилось кровью и по форме здорово напоминало бракованный пельмень. К тарасовским колоколам подключились московские и, кажется, киевские. Вот скотина! Ничего, очухается — я его научу родину любить.

За моей спиной послышался шорох. Я резко обернулась, но было поздно, — Боря уже стоял на ногах. Возможно, это его в армии научили двигаться совершенно бесшумно, возможно, меня подвело поврежденное ухо, но факт оставался фактом. Я его проморгала. Но Боря не атаковал. Вместо этого он вдруг согнулся в вежливом поклоне и почтительно произнес:

— Домо аригато годзаимашьта, сэнсэй.

— Не за что, — зло ответила я. — Ты что, белены объелся?

— Не-а, — радостно улыбнулся Боря. — Я просто подумал: когда еще выпадет случай с пятым даном силами помериться? Да еще и не на татами, а в условиях, максимально приближенных к боевым.

Я сперва ушам своим не поверила, но простоватое лицо шофера лучилось такой детской радостью, что ни один Фома не усомнился бы в его искренности.

— Дурак ты, Боря, и не лечишься, — с чувством сказала я. — Я же тебя спокойно убить могла.

— Не-а, — Боря улыбнулся еще шире. — Ты же телохранитель. Ты бы меня сперва на лампочке за ноги подвесила, а потом долго и нежно спрашивала: кто послал, зачем, сколько заплатили?

— Дурак, — повторила я, сама улыбаясь неизвестно чему. — Но талантливый. Атака так себе, но с обороной все в порядке. Экзамен ты сдашь, не сомневаюсь. И вообще, пора уже о собственной школе подумать. А теперь выметайся, а то у меня сейчас пузырь лопнет.

Боря направился было к двери, но я придержала его за локоть.

— Постой, оружие-то у тебя есть?

— Само собой! — Боря откинул полу джинсовки и продемонстрировал мне кобуру с «макаровым», улыбаясь теперь уже и вовсе на ширину плеч.

— Все, свободен, — сказала я, придав ему дополнительное ускорение легким подзатыльником.

Боря вышел, насвистывая мелодию из «Генералов песчаных карьеров».

— Свистун, — сказала я, не переставая улыбаться.

Кажется, этот парень начинал мне нравиться. Во всяком случае, ухо я ему уже простила.

В этот день Серегин заработался допоздна. Я успела дважды осмотреть здание офиса сверху донизу, перелопатить личные дела всех работников фирмы и переговорить с доброй половиной из них. Когда же Серегин объявил, что можно ехать домой, на дворе уже начинало темнеть.

— Ну и как вам понравилась наша система безопасности? — горделиво спросил Серегин, накидывая ремень.

— Пять баллов, — честно ответила я. — Сигнализация отличная, камеры на уровне. Соседи хорошие, что тоже немаловажно. Боюсь даже представить, сколько денег вы на все это угробили. Телохранитель у вас замечательный.

— Спасибо, — живо откликнулся Боря.

— Что, уже сработались? — усмехнулся Серегин. — То-то я смотрю, у Бори синяк намечается. С утра вроде бы не было.

— Это мы так, для знакомства, — сказал Боря, косясь на свое отражение в зеркале заднего вида. — Я, если вам интересно, тоже в долгу не остался. Победила дружба.

На этот счет у меня было свое особое мнение, но высказывать его я не стала и вместо этого спросила:

— Константин Вячеславович, а вы не думали сменить место жительства? Если на работе вас и впрямь только смертник достать может, то дома вы — живая мишень. А этот завод напротив? Это же просто идеальная позиция для снайпера! Если бы я на вас охотилась, я наняла бы именно снайпера, а не тех двух гоблинов.

— Тем не менее в меня стреляли именно, как вы изволили выразиться, гоблины, — констатировал факт Серегин. — Как вы считаете, чем это может быть вызвано?

— Извините, ничего, что я вас слушаю? — поинтересовался Боря.

— А ты не извиняйся, — сказал Серегин. — Тебя это тоже касается. Но и на дорогу время от времени посматривай, а то никаких снайперов не понадобится. Или у тебя по этому поводу какие-то соображения есть?

— Да какие тут могут быть соображения? — удивился Боря. — У тех ребят, что с вас бабло трясут, просто денег на снайпера не было. Или связей. Ведь снайпера просто так не найдешь, верно? Объявлений в газетах они не дают, на биржу труда тоже в очередь не становятся.

— Логично, — кивнул Серегин. — А вы, Евгения Максимовна, что думаете по этому поводу?

— Согласна с Борей, — ответила я. — Но лишь отчасти. Вполне может быть, что у ваших недоброжелателей денег достаточно и связей тоже, но они рассчитывали обойтись меньшими затратами. «Экономика должна быть экономной» — этот лозунг справедлив и для преступного мира. Ваши позавчерашние гости очень похожи на одноразовых киллеров. Это широко распространенная практика: нанимают бывших уголовников, безработных, алкоголиков, наркоманов, снабжают их оружием, а когда работа выполнена, убирают и их самих. И все шито-крыто. Но более вероятным мне кажется другой вариант.

— Вот как? И какой же? — заинтересовался Серегин.

— Скорее всего, вас пытались не убить, а запугать. Отсюда и некачественная на вид работа.

— Что ж, очень может быть, — согласился Серегин. — Но мне больше понравился вариант с одноразовыми киллерами. Уж очень все это выглядело… реально, что ли. Если они старались меня напугать, то им это удалось.

— А мне кажется, что Же… Евгения Максимовна права, — вступил в разговор Боря. — Шеф, ну посудите сами, на кой хрен им вас убивать? Им ваш труп нужен или ваши бабки?

— Угрожали не только мне, но и Дмитрию Ивановичу. Из меня могут просто сделать образцово-показательный труп только для того, чтобы продемонстрировать ему всю серьезность своих намерений.

— Вы только не обижайтесь, Константин Вячеславович, — сказала я, — но мне показалось, что Умецкий — не тот человек, которого легко запугать. Я почти не сомневаюсь, что основная цель шантажистов — именно вы.

— Да, Димка скорее сам на рожон полезет, чем хоть гнутую копейку им даст, — согласился клиент. — Но ведь шантажисты могут этого и не знать, верно?

— Итак, — подытожила я, — мы ищем человека, который достаточно хорошо информирован о состоянии дел фирмы, в частности — о последнем вашем кредите. Но вместе с тем совершенно не знакомого с ее руководителями и потому слабо представляющего, кто из них является более легкой мишенью для шантажа.

Серегин промолчал.

— Уже подъезжаем, шеф, — нарушил молчание Боря. — Вас опять до этажа проводить или как?

— Да, конечно. Лень — грех. И если меня теперь еще и Евгения Максимовна охраняет, это еще не значит, что ты можешь филонить.

— Как скажете, — пожал плечами Боря.

Боря остановил «Лексус» напротив подъезда и пошел к двери. Я стояла возле машины, ожидая Серегина, который почему-то замешкался.

Пуля прошла так близко от моей головы, что я почувствовала, как шевельнулись волосы. И только потом грохнул выстрел. Я инстинктивно пригнулась, прячась за громадиной «Лексуса», и потянула из кобуры револьвер. «Накаркала!» — зло подумала я. Не было никаких сомнений, что в клиента стрелял именно снайпер и что работал он именно с территории заброшенного завода. Бах! Бах! Бах! Над моей головой загремели выстрелы. Я оглянулась. Боря зайцем скакал по тротуару, паля из пистолета. Одного взгляда на его лицо оказалось достаточно, чтобы понять, что он тоже не засек месторасположение стрелка и палит наобум, надеясь, что я добегу до бетонного забора раньше, чем снайпер выстрелит еще раз.

Не разгибаясь, я выскочила из-за машины и помчалась. На полдороге вильнула в сторону, упала, перекатилась, встала на одно колено и трижды выстрелила. Я не оглядывалась, но не сомневалась, что Боря понял мой маневр и теперь сам бежит к забору, пока я прикрываю его огнем. Над моей головой снова загрохотал пистолет, и я поняла, что не ошиблась. Каким-то непонятным внутренним зрением я словно увидела картину со стороны: я все еще стою на одном колене, водя стволом револьвера из стороны в сторону, а за моей спиной пляшет на полусогнутых Боря, сгорбившись и паля в белый свет, как в копеечку. Оставалось только надеяться, что нам попался неопытный противник: профессионала наши маневры только развеселили бы.

Я снова рванулась вперед. Добежала до забора, форсировала его одним прыжком и укрылась за выпуклым ржавым боком огромной цистерны, одиноко торчащей на заводском дворе. Перезарядила оружие, выглянула из-за укрытия. Снайпер работал с территории, но откуда именно? С трубы? Позиция хорошая, но оттуда трудно уйти незамеченным. С той самой цистерны, за которой меня угораздило спрятаться? Можно, но вокруг много куда более удобных мест. С крыши здания цеха? Исключено: дом клиента гораздо выше, и если снайпер сидит здесь уже давно, то сверху его было бы прекрасно видно, и хоть один бдительный сосед наверняка уже давно вызвал бы милицию. Изнутри? Там довольно высоко, но, похоже, всего один этаж, стрелять оттуда снайпер не смог бы, ему мешал забор. Но ведь под потолком наверняка должны быть какие-нибудь балки, эти непонятного назначения площадки из гулкого рифленого металла, мостовые краны… словом, много чего. Грязные, частично разбитые, частично заваренные листами железа, заколоченные досками или заложенные кирпичом окна великолепно маскировали стрелка, обеспечивая вместе с тем хороший сектор обстрела. Да, пожалуй, на месте снайпера я выбрала бы позицию под крышей.

Сзади послышался шум, и я обернулась. Бледный как полотно Боря сидел верхом на заборе, отчаянно дергая зацепившуюся за торчащий прут арматуры штанину. Джинсы были прочными, железо еще прочнее. Я вскинула револьвер. Времени на прицеливание не было, если снайпер все еще здесь, более легкую мишень трудно представить. Можно только надеяться, что он пожалеет патрон на недотепу-телохранителя. В наступившей напряженной тишине выстрел прозвучал особенно громко. Или мне это только почудилось? Почти идеально. Пуля прошла немного выше или ниже, чем я надеялась, срезав прут лишь до половины толщины. Но этого оказалось достаточно: еще один рывок — и он не выдержал, надломился, освобождая ногу шофера. Боря мешком свалился с забора, тут же вскочил и одним прыжком преодолел расстояние между забором и цистерной. То, что я услышала от Бори, было витиевато, но совершенно непечатно.

— Спасибо, — добавил он после короткой паузы.

— Готов? — вместо ответа спросила я.

Боря кивнул. Я помчалась к цеху, бросаясь от катушки для кабеля к груде битых ящиков, от ящиков — к ржавому трупу грузовика, от грузовика — к куче битого кирпича. Внутрь вели высокие двустворчатые ворота. Когда-то они были заколочены досками и заперты на висячий замок, но сейчас одна створка валялась на земле, открывая проход в темное нутро цеха. Вжавшись спиной в нагретую солнцем кирпичную стену, я отсчитала три секунды и ворвалась, держа револьвер обеими руками. Пусто. Пол покрыт толстым слоем пыли, даже более светлые квадраты, отмечавшие места, на которых когда-то стояли станки, едва заметны. Мостовой кран демонтирован, видимо, еще при жизни завода. Железные лестницы, ведущие на второй этаж, срезаны, сама площадка до половины разобрана. По всему видно, что сюда давно не забредали ни охотники за цветными металлами, ни бомжи, ни местные алкоголики. Даже Егоркины ровесники, по всей видимости, предпочитали играть в войнушку где-то в другом месте. И уж кого здесь точно не было, так это снайпера.

— Никого? — спросил появившийся за моим плечом Боря, хотя это и так было ясно.

— Упустили, — ответила я. — Провел он нас, как детей малых. Понятия не имею, где он сидел, но ежу понятно, что ушел еще тогда, когда мы добирались до забора. Ну, что, пошли успокаивать клиента?

Однако Серегин не нуждался в успокоении, напротив, был весел и жизнерадостен еще более, чем обычно.

— Ну и как? — спросил он и задорно хохотнул.

— Ушел, гад, — сокрушенно кивнул Боря.

— Евгения Максимовна, давайте обойдемся без пощечин, — посерьезнел клиент, заметив мой взгляд. — Это не истерика, просто, знаете ли, как-то на душе полегчало. Когда ждешь, что вот-вот что-то случится — это одно, а когда уже случилось — совсем другое. Уверенность в завтрашнем дне появляется. Ночью ведь он уже не сунется, верно? Да и просто радует, что никто не пострадал. Вы ведь не ранены, нет?

— Все отлично, шеф, — ответил Боря, — вот только портки постирать придется.

— И зашить, — добавила я, косясь на его штанину, из которой все еще торчала загнутая наподобие рыболовного крючка арматурина. — А еще лучше — выкинуть и купить новые.

— Точно, купить новые, — подхватил Серегин. — На премию, — добавил он и заговорщицки подмигнул шоферу.

— На всю? — обиделся Боря. — А почему так мало?

— Это не премия маленькая, это штаны дорогие, — успокоил его клиент.

— Спасибо, шеф, — сказал Боря. — Я вот только одного не понял, какого хрена этот дятел в меня стрелял? Мало-мало плечо не задел.

Я сперва удивилась, ведь чувствовала, что пуля прошла именно над моей головой. Но тут же поняла, что в момент выстрела мы с Борей находились на одной линии и пуля вполне могла предназначаться именно ему.

— Он вас просто перепутал, — предположила я. — Вы почти одного роста, издалека и в сумерках вас вполне можно и не различить.

Мужчины согласились, но я сама с трудом верила в только что сказанное. Боря был гораздо шире в плечах, иначе одевался, и перепутать их, глядя в оптический прицел, сложновато. Неужели снайпер работал без оптики? Возможно, хотя и маловероятно.

— Ну, что, милицию вызывать? — спросил Боря.

— Да нет, — махнул рукой Серегин. — Смысла нет, кино-то уже кончилось.

Немного подумав, я согласилась. Стрелок уже далеко, все живы, а позицию снайпера я могла осмотреть утром и сама. Кроме того, на мое решение повлиял тот факт, что наши подвиги остались незамеченными. Время было достаточно позднее, по идее, по улицам сейчас должны были шататься без дела толпы подростков, но как назло, ни одного поблизости не оказалось. Граждане более младшего возраста как раз должны были покончить с домашним заданием и устраиваться спать, граждане более старшего наверняка поголовно сидели перед телевизорами. Даже на выстрелы никто не обратил внимания, решив, что это подростки балуются петардами.

— В таком случае, у меня есть одна маленькая просьба, — сказал Серегин. — Лене — ни слова. Не стоит ее лишний раз волновать. Да и вообще лучше никому не рассказывать, мало ли, кто ей потом разболтает.

— Не проблема, шеф, — пожал плечами Боря.

— Ну вот и замечательно. Жду тебя завтра как обычно. Как меня в офис привезешь — сразу же отвези Клавдию Львовну в банк. Сам к ней подойди, понял? Чтоб она тебя не искала.

Мужчины пожали друг другу руки и разошлись.

Как и предполагал Серегин, Лена кормила с ложечки Иришку и ни о чем не догадывалась. Серегин обнял жену, поздоровался с Егоркой и после короткого обмена новостями уединился с ним в детской, откуда скоро донесся заливистый детский смех, изредка прерываемый басовитыми раскатами мужского. Я прошла в свою комнату и включила ноутбук, но поработать сегодня мне было не суждено.

— «Эй, мамбо! Мамбо италиано. Эй, мамбо! Мамбо италиано. Го, го, го, ю миксед ап сицилиано», — заголосил мобильник.

Я взглянула на номер. В телефонной записной книжке его не было, но я успела сегодня просмотреть список номеров сотрудников «Феникса» и именно этот номер запомнила с первого раза. Фюрер Борис Карлович, для друзей просто Боря.

— Да, Боря, — сказала я, нажав на «ответ».

— С чего ты взяла, что это я? — удивился Боря.

— Профессиональная тайна. Ты лучше скажи, откуда у тебя мой номер?

— Я тоже кое-что умею, — ухмыльнулся в трубку Боря. — Слушай, мне тут ценная мысль в голову пришла. Время еще детское, я на машине. Может, сходим куда-нибудь? В кино там или, например, в кафешку, по мороженому съедим?

— Боря, ты здоров? — спросила я, едва не выронив мобильник.

— Да, спасибо, здоров, как бык. У меня даже справка есть. Могу показать.

— Боря, радость моя! — воскликнула я. — На твоего шефа сегодня покушались. В него стреляли полчаса назад, если ты вдруг забыл. Даже не в него — в тебя. Ты другого времени не мог выбрать?

— Ну, стреляли, и что? Кстати, одна симпатичная девушка мне сегодня жизнь спасла. Когда я на заборе торчал, если она вдруг забыла. Имею я право угостить свою спасительницу мороженым или нет?

— Мне еще работать надо, — начала было я. И вдруг меня осенило. — Хотя ладно, уговорил. Работа не волк.

— Понял! Сейчас подъеду! — почти закричал Боря.

— Даже не думай! — запротестовала я. — Сама доберусь. Куда я тебя поведу в драных штанах? В общем, так, рули домой, переодевайся и будь через час на перекрестке Лермонтова и Тридцать восьмой дивизии, при галстуке и при цветах. И не пытайся отделаться розами, прояви хоть немного воображения.

— Будет исполнено! — пообещал Боря, и прежде чем выключила мобильник, я успела услышать, как он заорал какой-то лихой марш.

Я пулей помчалась в ванную.

Уже через пятнадцать минут сменила джинсы и футболку на короткое бордовое платье, подвела губы и переложила револьвер в сумочку. Глядя в зеркало, послала своему отражению воздушный поцелуй. Настроение взмыло до небес: возможность совместить приятное с полезным выпадает не каждый день. Ну, держись, водила!

И тут меня будто током ударило. «Фольксваген»! Я совсем забыла о своем дорогом «Фольксвагене»! Что ж, придется Боре проявить такую добродетель, как терпение: опоздаю я не меньше, чем на полчаса. А еще кое-кто получит по мозгам. Я заказала такси и, с трудом сдерживая ярость, набрала номер Шурика.

— Мир тебе, о госпожа моя и повелительница! — откликнулся механик. — Что прикажешь? Желаешь ли ты, чтобы я разрушил город или построил дворец?

— Дошло до меня, о нерадивый, — едва сдерживаясь от гневного крика, начала я, — что не закончил ты еще профилактику дивной арбы моей, «Фольксвагеном» именуемой.

— Клянусь бородой пророка, о прекраснейшая дева с лицом, подобным отрезку луны, слова твои — святая истина и могли бы послужить наставлением для поучающегося. Но клянусь гиеной и разбитым кувшином, вины моей в том нет, ибо аршин жестокосердия твоего не отмерил на труды мои достаточно времени.

— Скажи же, о сын ослицы и пустынного шакала, разве не обещал ты и не клялся именем пророка, что… — я окончательно запуталась в восточных витиеватостях. — Хорошо, ты выиграл. А теперь человеческим языком объясни, где моя тачка?

— Обожди, сперва вопрос. Окна твоего клиента на какую сторону выходят? На улицу или во двор?

— На улицу! — я все-таки не выдержала и перешла на крик.

— Ну, тогда выгляни в окошко, — хохотнул Шурик. — Дам тебе горошка.

Я бросилась к окну. «Фольксваген», мой милый «Фольксваген» стоял у подъезда целый и невредимый!

— Шурик, ты просто золото! — воскликнула я, выбежав из подъезда.

— Спасибо, я в курсе, — скромно ответил Шурик. — Я уже совсем рядом был, когда ты позвонила, пришлось тебе немного «Тысячью и одной ночью» мозги поканифолить. Для пущего эффекта. Но зря ты так рано его забираешь. Мне б еще пару дней, он бы у тебя бегал, как жеребенок.

— А сейчас что, не будет? — спросила я.

— Еще долго бегать будет и не кашлять, — заверил меня Шурик. — Но ты же знаешь, я привык добиваться от машины совершенства. Если клиент не возражает, конечно.

— Клиент возражает! — воскликнула я. — Нечего из моей машины совершенство делать, она и так почти идеальна. Ладно, вот деньги, как договаривались. Такси я уже заказала, скоро подъедет. Удачи!

— Бывай, — ответил Шурик, присаживаясь на лавочку и выуживая из мятой пачки сигарету.

Жизнь была прекрасна и удивительна. Жара наконец отступала, ночная прохлада полностью поглотила город, вспыхнувший цветными огнями. Мотор радостно пел, глотая километры, новенькие покрышки перешептывались с теплым асфальтом, встречные светофоры подмигивали мне зелеными глазками, словно старой знакомой. Даже немногочисленные в этот час гаишники казались добрыми и приветливыми. Я сама не заметила, как начала насвистывать какой-то веселый мотивчик, и я не сразу поняла, что подпеваю своему собственному мобильнику, который, по всей видимости, тоже находился в прекрасном расположении духа.

— Да, тетя, — сказала я в трубку. Мне не понадобилось смотреть на экран, «Финская полька» стояла у меня только на одном номере, номере моей дорогой, лучшей в мире тети Милы.

— Женя, здравствуй! — воскликнула тетя. — Как твои дела, как работа?

— Спасибо, отлично. А у тебя?

— У меня тоже все хорошо. Женя, я вот зачем тебе звоню. Меня завтра весь день не будет, я с утра к подруге уезжаю и вернусь только поздно вечером. Помнишь тетю Галю? Мы с ней вместе работали.

— Да, конечно. У нее еще собака была.

— Да-да. Вот к ней я и уезжаю. А собачка ее давно уже померла… Так вот почему я звоню-то. Женя, ты взяла ключ от квартиры?

— Да, конечно, тетя Мила.

— Ну, вот и хорошо. Я просто подумала, мало ли что? Вдруг тебе дома что-нибудь понадобится, а меня не будет? Женя, а что это за звук? Ты в машине?

— Да, тетя.

— Это твоя машина? Значит, Шурик ее уже починил?

— Да, буквально полчаса назад пригнал, — ответила я.

— Правда, он просто прелесть? — спросила тетя, незаметно для самой себя настраиваясь на любимую волну. — Умный парень, работящий да и симпатичный.

— Тетя Мила! — с негодованием воскликнула я. — Кандидатуру Шурика мы уже обсуждали, если ты не помнишь. Он моложе меня на шесть лет. Ты же, кажется, в прошлый раз согласилась, что это слишком большая разница.

— На целых шесть? — искренне изумилась тетя. — Ай, не помню. А выглядит заметно старше. Взрослый, самостоятельный парень, и руки золотые.

Я решила промолчать, дав тете возможность выговориться.

— Женя, а куда ты едешь? — спросила тетя Мила, поняв, что ее попытка не увенчалась успехом.

— У меня назначена встреча, — ответила я, уже предчувствуя очередную атаку. И не ошиблась.

— С мужчиной? — моментально навострила ушки тетя Мила.

— Да, — вздохнула я. — Тетя Мила, это чисто деловая, рабочая встреча.

— В такое время — и деловая? — недоверчиво переспросила тетя Мила. — А он симпатичный?

— Ничего себе, — призналась я не столько тете, сколько самой себе. — Очень приятный во всех отношениях. Но, тетя, я повторяю, чисто деловое свидание, мы с ним вместе работаем. И потом, ведь ты же не хочешь, чтобы у твоей племянницы была фамилия Фюрер?

Похоже, Борина фамилия тетю шокировала. Во всяком случае, ответила она далеко не сразу и с куда меньшей уверенностью:

— Ну, так ведь фамилию ты можешь оставить и девичью. И потом, что плохого в фамилии Фюрер? А как он выглядит?

— Ну-у-у-у, — неуверенно начала я, пытаясь составить Борин словесный портрет. — Рост около ста восьмидесяти пяти сантиметров, атлетического телосложения, волосы светлые…

Я замолчала, сообразив, что у меня получается ориентировка, в конце которой обязательно ляпну что-нибудь вроде «вооружен и очень опасен, при задержании соблюдать предельную осторожность».

— Короче, симпатичный. Послушай, тетя Мила, а давай я его сегодня сфотографирую и тебе фотографию покажу? Я как раз подъезжаю.

— Сфотографируй обязательно, если возможность будет. Ну а нет, так и бог с ней, с фотографией. Все, Женечка, целую.

— А я тебя.

Боря ждал меня в назначенном месте и уже начинал скучать. Он стоял, облокотившись на серегинский «Лексус», с погасшей сигаретой в правой руке и охапкой цветов в левой. Галстука на нем не было. По всей видимости, Боря принадлежал к тому типу мужчин, которые принципиально не признают пиджаков, галстуков и приличных костюмов вообще. Типа «Селедку не ношу, западло». Но ради справедливости следовало заметить, что в пиджаке он выглядел бы куда хуже, чем в джинсовой куртке или в камуфляже.

— Привет! — Боря улыбнулся, щелчком отбрасывая сигарету и протягивая мне свой выдающихся размеров букет. — Вот, это тебе.

— Спасибо, — сказала я, критически осматривая гербарий.

С воображением у Бори было неважно, но он постарался искупить этот недостаток количеством, напихав в букет всю флору, которую только можно найти в Тарасове, кроме роз и лаврового листа.

— Борь, ты не станешь возражать, если я его в машине оставлю? Он только мешаться будет.

— Конечно, нет, — великодушно согласился не заметивший подвоха Боря. — Ну так что, я вроде бы мороженое обещал? А как насчет коньяка?

— Не возражаю, — улыбнулась я. — Вот только есть одна проблема: мы оба на колесах. Так что один из нас будет пить, а другой смотреть и облизываться.

— Да не проблема! — воскликнул Боря, обрадованный такой перспективой до глубины души. — Я могу и просто так посидеть, мороженого поесть. Вон, кстати, заведение какое-то. Интуиция мне подсказывает, что и коньяка, и мороженого там предостаточно.

Боря уверенно кивнул на сияющую неоном вывеску «Наутилуса», и я мысленно поздравила себя с успешным завершением первого этапа операции.

Брови дежурившего на входе охранника удивленно поползли вверх при виде симпатичной брюнетки в бордовом платье и мужчины явно традиционной ориентации. Однако он не произнес ни слова. Два — ноль в мою пользу. Не то чтобы я ожидала серьезных осложнений, но на входе вполне мог стоять кто-нибудь излишне впечатлительный. Стоило ему удивиться вслух, и весь замысел затрещал бы по швам. В полутемном зале мелькали разноцветные огни, гремела музыка, обнимались в танце однополые пары. Я украдкой бросила взгляд на Борю. Похоже, до него еще не дошло, куда именно он сам же меня и пригласил.

— Пошли! Вон столик свободный! — крикнула я, схватила его за руку и потащила в недра «Голубой устрицы», лавируя среди публики, ряженой то в женское платье, то в клепаную кожу, то в сетчатую майку, то попросту в рубашку нежно-голубого цвета.

Я снова покосилась на Борю и отвернулась, чтобы не рассмеяться. Лицо у Бори было точь-в-точь как у монашки, по ошибке зашедшей в бордель.

— Что будете заказывать? — поинтересовался выросший над столиком официант.

Его униформа состояла из манжет, манишки, черных стрингов и галстука-бабочки. Боря был близок к нокауту.

— У вас подают суши? А роллы? — спросила я. — Прекрасно. Мне какое-нибудь ассорти на ваш вкус. Единственное условие: наличие унаги-маки обязательно. И большой стакан сока. Если есть — тащите гранатовый, если нет — сойдет любой другой.

— А вам? — обратился официант к Боре.

— Мне то же самое, — пролепетал мой спутник.

— Борь, а почему ты галстук не надел? Я ведь просила, — сказала я. — Глянь, у молодого человека какой.

Боря глянул на официанта и поспешил отвернуться.

— Нет у меня галстука. Точнее, есть, но к галстуку еще и костюм нужен, верно? А костюм у меня всего один, аж с выпускного остался.

— Напрасно. Тебе бы очень пошел галстук, — слегка слукавила я. — Вроде как у того мужчины вон за тем столиком.

Боря представил себя в одежде «того мужчины», и даже в царящей в зале полутьме я совершенно четко увидела, как волосы на его голове шевельнулись. Пожалуй, стоило дать ему передохнуть, а то еще, чего доброго, в обморок грохнется или глупостей наделает.

— Слушай, я вот о чем хотела тебя спросить. Чем тебе так Борис Карлов не угодил? Очень даже приличный актер, по-моему.

— Да я, если честно, ни одного фильма с ним не видел, только фамилию слышал, — признался Боря. — Он ведь давно снимался, то ли в тридцатые годы, то ли в пятидесятые, верно?

Я кивнула.

— Мне просто его псевдоним не нравится, — продолжал мой спутник. — Он ведь, падла, не от фонаря его выдумал, он под русского косил. Русские — значит, страшные. Короче, обычный америкосский русофоб. Ну, и за что я его, гада, любить должен?

— Все с тобой ясно, — сказала я. — Сейчас модно быть патриотом, любить Россию и поругивать американцев.

— При чем здесь мода? — возмутился Боря. — Я человек простодушный. Что думаю, то и говорю. Родители так воспитали. Блин, ты бы еще предложила в Германию на ПМЖ уехать!

— Кстати, да. Можешь считать, что предложила. Жить в России — это прямо-таки сверхнепатриотично по отношению к родине твоих предков. Население Германии медленно, но верно сокращается, в то время как ты, этнически стопроцентный немец, истинный ариец, я бы даже сказала, живешь в России. Где твоя пролетарская сознательность, Боря?

— А я не виноват, что так получилось. Да, родина моих предков — Германия, но моя — Россия. Я ведь тебе говорил, что бывал в Германии? — спросил Боря, макая в соус кусочек унаги. — Так вот, совсем другие ощущения. Я знаю язык, у меня там, оказывается, куча родственников, Дрезден мне очень понравился. Красивый город. Было ощущение чего-то родного, не спорю. Что-то в крови, наверно. Чувствовалось, что это дом моих предков. Но не мой. Я живу здесь, понимаешь? Мне нечего стыдиться деда или другой родни: они тоже любили свою родину, один даже воевал за фатерлянд и фюрера. И хорошо воевал, между прочим, шесть самолетов сбил. Я просто родился и вырос здесь, так уж получилось. Я не умею любить другую страну и никогда не научусь.

— Извини, — сказала я. — Не думала, что это настолько больная тема.

— Да ничуть не больная, — заверил меня Боря. — Для меня это естественно, как дышать и чистить зубы. Но почему-то рано или поздно у каждого из моих знакомых возникает вопрос: Боря, а что ты здесь делаешь?

— Насчет зубов красиво сказал, — похвалила я. — Ты случайно стишки в юности не пописывал?

— Стишки не пописывал, а вот тексты для песен — это было, — усмехнулся Боря. — И кроме того, и на басухе бацал. Своя команда у нас была. Жарили рок-н-ролл так, что только пыль столбом. У меня записи сохранились, могу дать послушать, если интересно. Ты вообще какую музыку слушаешь?

— Ничего конкретного, я в этом плане совершенно всеядна, — ответила я. — У меня другой пунктик: я киноманка. Жизни себе без кино не представляю.

— И какие именно фильмы тебе нравятся? — заинтересовался Боря.

— Ничего конкретно, — ответила я. — У меня нет любимого жанра, актера или, скажем, режиссера. По мне главное — чтобы фильм был хороший, а для этого усилий одного человека часто бывает недостаточно. Да и у мастеров случаются ошибки.

Конец ознакомительного фрагмента.