ИМПРЕССИОНИСТЫ. Повесть о старшеклассниках

Марина Саввиных

Документально-художественное повествование о финальном этапе педагогического эксперимента «Школа Диалога Культур» в Красноярске. Перекличка сочинений, устных и письменных реплик, дневниковых записей, созданных старшеклассниками и их учителями в беседах с авторами классических произведений русской и зарубежной литературы. За строчками ученических и учительских текстов – живая жизнь с её борьбой, страстями, радостями и печалями, ревностью и милосердием.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ТЕ ЖЕ И ВАНЯ КЛИНОВОЙ

…А началось все так. Лена Байкалова познакомилась с мальчиками из Красноярского лицея N142. И стала пропадать на лицейских дискотеках и КВН-ах. И начали мои ученицы говорить, что-де парни в лицее поинтереснее, чем наши мальчики из 106-й, музыку современную слушают, и вообще — неформалы. И пошли слова: анархисты, пацифисты, «Нирвана», Курт… Центр общения постепенно перемещался в лицей. Говорили даже, что в лицее есть такая комната, специальная, с особым входом с улицы, и туда могут входить только ученики, и они сами следят за порядком, и там можно делать все, что хочется.

Мне стало завидно, и я пошел в 142-й лицей наниматься на работу. И дали мне сразу преподавать литературу в десятом классе. И сразу предупредили: в классе есть поэт. Иван Клиновой. Пишет стихи и даже кое-что уже напечатал.

Ваня Клиновой оказался стройным интеллигентнейшим мальчиком. Он сразу активно включился в обсуждение «Преступления и наказания», а на перемене показал мне свои стихи. Это был сборник — «Творческая работа» под названием «Я — Поэт — не место мне в природе?»

Стихи были очень неровные. Типичные подростковые стихи. Типичные… Для 70-х годов и для какой-нибудь престижной школы в центре Харькова. Ничего подобного в нашей 106-й школе нет, не было, и, я думал, никогда не будет. Мы переводили Катулла, писали неплохую прозу: сочинения, эссе… Как правило, по заданию. Традиции писать стихи, писать «просто так», не было. «Цех поэтов», литературная студия, «лицейское братство» пишущих стихи выпускников двух школ — явились в моем воображении сразу, как только я познакомился с Ваней.

Несколько лет назад известный красноярский педагог-теоретик А.М.Аронов высказал гипотезу, что на уровне старшей школы развивающее образование невозможно в рамках только одного учебного заведения. Нужны две-три старшие школы и общение их учеников и учителей. Идея эта мне понравилась, и я решил ее реализовать. Мне был нужен кружок литераторов, литературная студия, «лицейское братство». Мне был нужен профессиональный поэт — руководитель, который мог бы понять моих учеников, понять Ваню. Мне ясно представлялось теперь, что одиннадцатый класс Школы диалога культур будет межшкольным, сосредоточенным не в школе, а в клубе. Каким будет этот «клуб», как в нем будут жить «библеровские выпускники», будет ли в этом клубе место и для меня, я, конечно, еще не знал.

Первым делом я прочитал в 142-м Лицее самые яркие произведения своих учеников: переводы из Катулла и гоголевское сочинение Лены Байкаловой. Ваня был потрясен. Он попросил у меня Катулла по-латыни и словарь. Через неделю он принес несколько добротных переводов. А на следующий день Ваня совершил, причем исключительно по собственной инициативе, вещь удивительную. Он пришел в 106-ю школу, нашел там Лену Байкалову, познакомился с ней, похвалил ее прозу и попросил прочитать свою «Творческую работу» и что-нибудь написать о ней. Если захочется.

Лена взяла Ванин опус на два дня…

…вот Пьеро. При каждом неловком движении с него осыпается пудра. Щеки его — горят. Они раскрашены пунцовой помадой… хотя иногда кажется, что помада все-таки — защитное средство. А то ведь ненароком подожжет чего-нибудь. Угловатое изящество подростка — и азарт игры… и недоумение, а что — неужели это всего лишь игра такая?!

А что — разве можно-таки поиграть?

Где-то здесь (именно здесь — сомнений нет!) обитает Прекрасная Дама. Кто она?! Которая — из них? Непременно — из них, а как же!

Да… декорации, сценография… как же я упустила из виду! Вначале сцена представляет собой замкнутое пространство: прозрачный параллелепипед, что-то вроде аквариума, или, может быть, как у Метерлинка в пьесе «Там, внутри» — освещенная комната под всезнающим взглядом Постороннего. Интерьер — нечто среднее между школьным классом и Летним садом, местом академических прогулок, в которых роль Учителя очень эффектно исполняет бело-красный Арлекин — вплоть до конца второго акта. Коломбина с веером страусова пера танцует с ним па — де — де и, совершив грациозный поворот (не меньше взятия Бастилии), скрывается за кулисами, чтобы затем в гран — па снова солировать, посылать воздушные поцелуи в зал и исчезать, раскрывая возможности новой мизансцены…

Затем одна из стенок «аквариума» как бы приподымается — и зрителю становится виден кусочек городской улицы… ля-ля тополя… вид с балкона… дяденьки и тетеньки — немножко смешные, немножко жалкие (они ведь не подозревают, что всего лишь нарисованы на куске старого холста…).

Третий акт назовем для себя (условно!)"Желтые Бантики и Черный Волк». Роль маленькой девочки Желтые Бантики досталась Адели. А Волка сыграет…

Впрочем… неприлично зрителю говорить за режиссера. I’m sorry…

…если не хлебом единым жив человек, то, может быть, камнем?

— камнем и каплей смолы, что приклеит к нему другой камень.

— есть ли число приклеенным смолой камням?

— нет числа, этот ряд устремлен в бесконечность.

— где конец бесконечности?

— в точке твоего существования — здесь и сейчас.

— эта точка тоже камень, да?

— мысль о камне, что не хочет отпустить твою голову.

— тогда она жидкая; камень — тверд… это — не она.

— камни текут, мысль плавится… где лежат ее очертания? кто рискнет назвать ее? у кого ее голос?

— у Меня!

— пой! я буду слушать!

— ага, щас!

— мое ухо висит на гвозде внимания! «Щас» — великолепное начало!

— да уж, Гвоздь вон тоже — весь внимание!

— это ему по роли так положено.

— «Работайте, девочки, я принесу вам еще гвоздочков», — так говорила наш завхоз Валентина Константиновна, когда я у нее практику отрабатывала.

(из частного разговора Серебристо-черной маски)

Нужно ли пояснять, что Гвоздем наши Маски называют Пьеро, тонкого, изысканного, нежного… как сказала бы Марина Ивановна — «весь девятнадцатый век»?..

«…я не могу говорить с Вами на равных. Я не могу спорить с Вами по поводу своих стихов. Надо мной довлеет сознание того, что мне, по сравнению с Вами, всего 16 лет, и я всего лишь плохо воспитанный мальчик и «недоучка» рядом с изящной светской леди, которая того и гляди заговорит с тобой по-французски или по-итальянски. Это не просто, но я, по крайней мере, пытаюсь «держать удар».

Держись, Пьеро! Держись!!!

…И написала «Зеркало».

ЕЛЕНА БАЙКАЛОВА

ЗЕРКАЛО

Зеркало. Сколько раз оно обманывало, утешало, мучило, льстило? Казалось бы, такая простая, бездушная вещица, как зеркало, может вызвать столько эмоций, сколько не вызовет ни одно огромное событие. Для девушки — это и мать, и лучшая подруга, всегда подскажет, посоветует. А для молодого человека — это способ самосовершенствования…

Мы нуждаемся в общении с зеркалом. Что же привлекает нас в нем?

Понять это мне помогла творческая работа Вани. Я заглянула за зеркало. Обратная сторона зеркала — это реальность, перевернутая наоборот, то есть весь наш мир, наша жизнь показаны с грязной, безобразной стороны.

За зеркалом — смерть.

Итак, в реальности, на протяжении всей жизни, человек ищет свое «Я». Автор работы утверждает, что свое «Я» он выражает через стихи. Но ни в коем случае нельзя говорить, что стихи — это зеркало (отражение) автора. Если бы стихи были бы лживыми, а стихи — это точная копия мыслей, чувств и других компонентов «Я». Автор пишет: «Как я воспринимаю собственное зеркальное отражение? Каков я сам? Что я знаю о себе? Казалось бы, чего проще — рассказать о себе… Кого-кого… а себя-то я знаю. Но оказывается, что это невероятно трудно. Я сам — тайна».

Да, каждый человек есть тайна. Но любая тайна рано или поздно разгадывается. Я бы хотела (с позволения автора) попробовать понять его через его стихи.

Когда я в первый раз прочла эту работу, просто прочла, не вдумываясь, я почувствовала уверенность автора в словах, поступках и действиях. Прочла во второй раз, в третий… и действительно, у автора есть цель, есть стремление к идеалу в жизни.

Этот идеал — любовь.

Любовь — разная: безответная, взаимная, несчастная — все формы любви. Эта любовь переполняет душу автора и выплескивается стихами. В душе его нет ничего наболевшего, противного:

Ни яда, ни мудрого жала

В моих не найдешь ты стихах…

И это здорово, ведь в самых печальных ситуациях его спасает любовь и стремление найти даже в самом плохом свою прелесть. от этого реальность становится ярче, язык — богаче, а душа — прекраснее.

Автор восхищается миром, в котором он живет. Восхищается, несмотря на все трудности и обиды.

Быть может, я кажусь тебе уродом?

или

И скажут поэты другие:

Да разве же это стихи?!

В этих строчках нет ни слова о прелестях иной жизни: той, что ждет нас после смерти, то есть об обратной стороне зеркала. Он даже предупреждает нас, читателей, что это плохо: пытаться пройти на другую сторону зеркала — плохо, ведь мир, в котором мы живем, замечателен. И, возможно, руководствуясь этой мыслью, автор пишет стихотворение «Расплывчатая реальность».

Хорошо мне, ах, как прекрасно, — пишет он и даже не задумывается о смерти.

И есть даже что-то героическое в этом оптимизме и самоуверенности, потому что он борется со всеми бешеными страстями.

Я ищу нашей жизни суть

В нашей жизни, наполненной смыслами.

Я пытаюсь не утонуть.

А еще мне кажется, что любовь подводит автора прямо к краю зеркала, то есть к смерти.

И если не добьюсь любви,

Я знаю — я погиб…

И вот, когда смерть уже начинает ласкать его, завлекая в свои холодные объятья, автор находит в себе силы (а силы дает ему любовь к жизни) для борьбы и всегда (я уверена) побеждает. То есть любовь для него — стихия, которая бросает его к ногам смерти и поднимает до небес.

Об авторе можно с уверенностью сказать, что он — человек, ведь:

ТОЛЬКО ВЛЮБЛЕННЫЙ ИМЕЕТ ПРАВО НА ЗВАНИЕ ЧЕЛОВЕКА.

(БЛОК)

В слове «человек» заложено очень много смыслов. И любой из нас, достойный этого звания, не знает, насколько он счастлив. Но люди бывают разные. В стихотворении Пушкина «Поэт»:

Бежит он, дикий и суровый,

На берега пустынных волн

В широкошумные дубровы…

В этом пушкинский поэт находит свой приют, свое уте (и?) шение, а ведь эти самые «широкошумные дубровы» находятся совсем недалеко от смерти. Ваня же ищет ути (е?) шения среди людей, суеты, поступков, и он никогда не переступит зеркала.

Пронзив небес пустую ширь,

Я окунусь в немую ночь,

И мне не нужен поводырь,

Я сам смогу ему помочь

апрель, 1996.

…а дальше было кафе, где Ваня познакомился с Таней Калиниченко и Леной Михайловской. Этот вечер Ваня не забудет никогда. Он стал посвящать стихи моим девчонкам.

Конечно, мои девочки, воспитанные на Катулле и Пушкине, любящие Леннона и Марию Петровых, прекрасно понимали, что это слабые стихи. Но девочки слегка ошалели от созерцания образа ежедневно пишущего человека. Общение с ним превращало нашу компанию пишущих — время от времени и всегда по заданию учителя (о Толстом или о Достоевском) — в вариант «Бродячей собаки», где авторы и герои — одни и те же люди. Романная форма уступила место лирике. Лирические отношения перестраивали отношение к литературе. Стоит в компании появиться настоящему профессиональному поэту — и мои девочки начнут писать хорошие стихи и лирическую прозу.

Семпрония (страстно). Помоги ему, Цезарь. Помоги! Ведь ты всегда ему сочувствовал! Ты любил его. Его нельзя не любить!

Цезарь. Разумеется… Но одно дело — личная приязнь. И совсем другое — ее место в собственной стратегии. Любовь к Катилине не укладывается в мою схему.

Семпрония. Если бы ты поддержал его, как обещал…

Цезарь. Я же сказал: я сам интересуюсь девчонкой по имени Власть. Я не был бы в восторге, если бы она увлеклась кем-нибудь еще. Пусть даже таким в высшей степени достойным гражданином, как Луций Сергий Катилина.

Семпрония. Он не соперник тебе! Никто не соперник тебе, Цезарь. Ни в политике. Ни в любви.

Цезарь. (усмехается) При всем моем бесконечном восхищении тобой — до сей минуты я тебя явно недооценивал.

Марина Саввиных. Катилина. Картинка десятая.

Ну а пока Ваня Клиновой не устает удивляться нам.

ИВАН КЛИНОВОЙ.

КУРГАНОВУ…

Темный лес. Ни шороха, ни света.

Я бреду, о корни спотыкаясь.

Раз на лбу моем клеймо поэта,

Мне судьба еще не улыбалась.

Вдруг прорвал блокаду паутины

За ближайшим деревом каштана

(Нету в мире радостней картины)

Мне открылась чудная поляна.

На поляне той резвятся звери,

Кормит их лесник с руки спокойно.

Понял я:"Вот в мир свободы двери,

Надо жить, как минимум, достойно».

Приютил лесник меня в избушке,

Познакомил со зверьми своими,

Дал мне хлеба черного краюшку

И на луг пустил резвиться с ними.

И живу теперь средь леса на поляне.

Стал ручным и хлеб ищу в ладонях.

А вокруг стеной растут каштаны.

По ночам за ними кто-то стонет…

…что ни говори, акселерация делает свое дело! У Пьеро исключительно точный рисунок танца — особенно то, что называют «пятой позицией». Пятки вместе, носки врозь…

«Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.»

Сколько было Данте к моменту «сумрачного леса»? Тридцать пять?

«Оставь надежду всяк сюда входящий…»

Пьеро улыбается… глаза у него становятся узкими, темными… злыми? Кто кого поведет — через тернии? Кто тут Вергилий? Кто — Лоренцо Медичи? (Простим себе невольный анахронизм!) Кто — Цербер? Кто — Герион?

Пьеро усмехается:

«Светло и ярко. Перламутром лев

Зевает сонно и скользяще.

Не может он зевать иначе,

Не вспугивая мирных дев,

Пасущихся на травке рядом…»

Пьеро смеется… Пьеро?.. Да он просто издевается над Нами!

Я по-прежнему видел много недостатков в стихах Вани, но последнее стихотворение мне понравилось. Точнее, не само стихотворение, а тот образ «выпускников Библера», который был построен потрясенным Ваней.

Сам термин «библеровские выпускники» принадлежит американской исследовательнице диалога Кэрэл Эмерсон. В эссе, посвященном юбилею М.М.Бахтина, К. Эмерсон замечает: «В начале девяностых годов Владимир Библер, выдающийся российский философ сознания, разработал содержание образования для учащихся начальной и средней школы. Эта модель школы, основанная на принципе „диалога культур“, должна была заполнить методологическую пустоту, которая наступила после коллапса коммунистически управляемой педагогики. В ней дети последовательно открывают несовместимые миры — во времени и географическом пространстве — и им помогают не растворяться в этих мирах и понимать незаместимость каждого из них. Только на этом пути, — говорит Владимир Библер, — идеал „человека образованного“, который живет только прошлой научной истиной — будет заменен гораздо более желанным, сложным и гибким идеалом „человека культуры“. Люди культуры должны быть способными к сосредоточению, но в то же время удерживаться в промежутке многих несовместимых и неразрешимых истин и принципов… Библеровские выпускники будут замечательными создателями и потребителями культуры. Но, хочется знать, будут ли они также способными занимать политические должности, составлять законы, осуществлять правильное дело упорно и убежденно, договариваться, избегая ссор и разногласий, и устанавливать консенсус в некритических повседневных условиях».

К ученикам Школы диалога культур стали приглядываться давно. Интересные наблюдения над Юлей Вятчиной и другими учениками опубликовала И.Е.Берлянд, московский психолог. Она наблюдала наших ребят во втором

Конец ознакомительного фрагмента.