Сказочники, или Мир в капельке росы

Марина Рюмина, 2021

В сюжете книги, как в русской матрешке, одна история заключена в другую, но все они единой путеводной нитью связаны друг с другом, и поступки героев одной истории влияют на поведение персонажей другой, помогают принять решение в сложной ситуации. Впрочем, как и в жизни.

Памяти Кателиной Татьяны Григорьевны посвящается

В начале Мира было слово

Оно живительной струей

Перевернуло, раскололо,

Взорвало светом тьмы покой!

С тех пор прошли тысячелетья,

Где свет и тьма сплелись в борьбе.

И мрак, порою, на столетья

Господство возвращал себе.

И снова тьма была б над миром,

Но Логос рвется вновь и вновь

И созидает с новой силой

Судьбу, и душу, и любовь!

Глава 1

Наваждение

Солнечный луч пробился сквозь листву, поплясал на поверхности лужи, встревоженной колесом телеги и начал играть с ресницами юноши, мирно спавшего на козлах. Молодой человек отмахнулся как от мухи. Луч скользнул по щеке и опять начал светить в уголок глаза, как бы говоря: «Вставай, а то проспишь и не успеешь поздороваться со мной!» Юноша дернул бровью и проснулся. В просветах веток сияло чистое светлое небо.

Возница повернул голову и улыбнулся — ему показалось, что две лазурные глубины смотрят в глаза друг другу.

— Говорил тебе, Лесь, иди спать в кибитку. Тогда бы не пришлось вставать так рано.

— Но тогда бы я не увидел звезд перед грозой, не умылся бы прохладным ливнем, не услышал бы песню ветра и, наверняка, проспал бы рассвет! — Ответил юноша, продолжая смотреть в небо, — Да и ты, Петрико, без меня вряд ли смог бы помочь Чалой вытянуть телегу из той лужи, в которой мы застряли во время грозы.

Он поднялся и огляделся вокруг.

— Гляди-ка, Петрико, там, справа, кажется, поляна.

— Вот и славно! Там и остановимся для завтрака.

Кибитка выехала на зеленую опушку и остановилась. Справа от себя путники увидели небольшое озеро, а слева проходила накатанная грунтовая дорога.

— Кажется, сегодня нам удастся пополнить свой провиант, — сказал кучер и повел Чалую в направлении озера.

Молодой человек взял два ведра и пошел к берегу, бросив на ходу:

— Наберу воды для завтрака, и можно будет отмыться.

— Петрико, — сказал юноша, стоя по пояс в воде, — а ведь в таких озерах, наверное, и водятся кикиморы или русалки?

— Ты что, боишься, Лесь? — поддел его возница.

— Да нет, наоборот, было бы интересно встретиться с этаким чудом.

— Встретишься еще, успеешь! — засмеялся кучер и протянул над ведрами руки, — а пока отмывайся, и давай чуток поспим.

И Петрико тоже стал отмывать сапоги. Потом они заплыли на середину озера, окунулись несколько раз с головой, выбрались на берег и устроились для отдыха на зеленом душистом ковре.

— Надо же, а ведь здесь совсем сухо, только роса, — произнес Лесь после недолгого молчания, — а я — то думал, что ночной ливень верст на десять всю округу намочил. Почему, Петрико, иногда такие вещи случаются, которые и объяснить-то никак нельзя? Ну, к примеру, в одном месте ливень всю деревню затопил, а рядом лес стоит не политый; или молния одно дерево ударом испепелит, а другое, рядом, стоит, как ни в чем не бывало, хоть и выше оно и ветвистей?

Но Петрико спал сладким сном. Лесь подложил руку под голову, закрыл глаза, и совсем, уж было, сон его сморил, как вдруг слышит, будто в кустах плачет кто-то.

Поднялся он, раздвинул ветки, глядит, а там баба на камне сидит, нечесаная, в лохмотьях, кулаком мокрый нос утирает.

— Что это ты, тетечка, тут сырость разводишь? Что за горе у тебя приключилось?

А она молчит, да только искоса на Леся позыркивает, и глаз у нее, от слез, видимо, как-то так поблескивает.

— Да ты не бойся меня, горемычная, я тебя не обижу, — ободрил ее парень, — А, может, и помогу чем.

Тут она подвывать перестала и зубы в улыбке оскалила.

— Я и не боюсь, — говорит, — а коль помочь хочешь, так я тебе беду свою расскажу. Купалась я здесь давеча, и гребень в воду обронила, да найти не могу. Видно, под корягу угодил. А там глубоко, потонуть боюсь — плавать-то не умею. А в деревню нечесаной идти стыдно. Да и гребень новый покупать придется. Муж у меня скупой, за растрату вожжами отходит, как пить дать. Может, ты нырнешь, да гребень мой поищешь? Под корягой он, не иначе.

Лесь нагнулся над озером:

— Не видать ничего.

— Да ты нырни под корягу-то, — засуетилась баба, — там рукой и нашаришь.

— Гребень-то новый был? — поинтересовался молодой человек.

— Да бабушкин еще, — ответила она.

— Эка, нашла из-за чего так убиваться, — пожал плечами юноша, — Пора бы уж и новый гребень справить. Ладно уж, держи, расчесывайся.

Лесь достал из кармана рубахи вещицу и протянул ее бабе:

— Для Веснушки вырезал, вчера только закончил.

Баба взяла гребень, повертела в руках.

— Ишь ты, узорчатый-то какой! И зубцы не редкие и не частые, в аккурат.

— Ну, раз по сердцу тебе, забирай его, так и быть, — улыбнулся Лесь, — А я Веснушке еще вырежу.

— И не жаль тебе красоту такую незнакомой бабе отдавать? — недоверчиво покосилась на него тетка.

— Конечно, не жаль, раз ты радуешься! Да тебе только такой гребень и надобен. Другой раз и с гребнем купаться будешь, не потонет — деревянный он. Да ты в волосы-то его вколи, поглядись в воду — красавица! Муж на тебя посмотрит, да не то что вожжами накажет, а еще и шаль новую справит. Вот увидишь, гребень счастливый, с душой сделанный.

Баба волосы расчесала, гребень вколола, да и впрямь как-то похорошела, изнутри, что ли, засветилась.

— Так вот ты какой, Олесь Клязьменский, — говорит, — Недаром, значит, про тебя молва идет.

Парень глаза свои синие от удивления раскрыл и ресницами захлопал.

— Откуда знаешь меня, тетенька? Мы с балаганом в этих краях впервые.

— Да уж знаю. Земля слухами полнится, — и, вдруг, улыбнулась, и с ехидцей добавила, — А, может, ты и братцу моему поможешь? Время-то есть у тебя?

— Да я, вообще-то, поспать хотел, — опустил голову юноша, — приустал в дороге.

— Ну и не ходи, — успокоилась тетка.

— Нет, если помочь надо, то времени не жалко. Далёко идти-то?

— Да вон туда, — указала баба в чащу, — Может, сразу его найдешь, а, может, версту поплутаешь.

— А что с ним? — спросил Лесь.

— Хворый он.

— Как звать-то мне его?

— Да Силычем кличь, — вдруг тетка головой тряхнула, и взгляд опустила, — Ну, иди уже.

Он шел и шел в указанную сторону, а лес становился все гуще и гуще. Как-то зябко стало Лесю.

— Силыч, — позвал он тихонько. Никто не откликнулся.

— Силы-ыч! — крикнул он громче, но голос не подхватился эхом, а сразу смолк, будто усовестился, что тишину нарушил.

«Надо же, чаща какая! Как бы не заплутать!» — забеспокоилсямолодой человек и огляделся — поросль стояла стеной со всех сторон одинаковая. Вдруг, за спиной Лесь услышал скрип и еле успел отскочить — прямо на то место, где он стоял, рухнул ствол большого дерева с подгнившим основанием.

— Ух ты! А место-то тут гиблое, — произнес юноша, — одному и пропасть недолго. Но ты не бойся, Силыч, я тебя здесь не оставлю. Сейчас отдохну чуток, с мыслями соберусь, а то, видно, заплутал немного.

И Лесь сел прямо на свалившийся ствол, достал из шаровар свистульку в виде канарейки и засвистел. Заиграл, да и сам заслушался, забылся, где он.

«Хороший звук получился — звонкий, заливистый», — подумал он с удовольствием и обернулся — в кустах будто бы сушняк хрустнул.

— Силыч, это ты? — спросил юноша, раздвигая ветки. Там действительно стоял мужичонка, росточком ему в аккурат под мышку.

— Ну, слава Богу, нашелся!

— Чур меня! — взмахнул мужичок руками, и отступил в чащу.

— Да ты не бойся, — поспешил успокоить его Лесь, — я не нечисть какая. Я артист из балагана Петрико. Меня сестра твоя послала тебе в помощь. Ты скажи, что за беда с тобой приключилась?

— Беда не вода, не утечет, свое русло не изменит, — затараторил мужичонка.

— Это так, — согласился молодой человек, — но главное из чащи выбраться, а там в любой деревне травницы найдутся. Да хоть Петрико — наш балаганщик! Очень умелый человек. Любого больного на ноги поставит.

— Меня ставь, не ставь, а все одна нога короче, — усмехнулся старикашка.

— Вот оно что, — призадумался Лесь, — и давно ты так маешься?

— Почитай, сызмальства. Так что, ни знахарки, ни сказочник твой меня не исцелят, — грустно заключил Силыч.

— Исцелить не исцелят, а вот помочь горю твоему можно.

В глазах юноши заиграла лукавая искорка.

— И кто же мне поможет? Уж не ты ли? — захихикал мужичонка, будто веткой о ветку заскрипел.

— А хоть и я!

— Ой, хвастун, болтун, пустомелище! — скривился Силыч.

— Да ты погоди ругаться-то, — остановил его молодой человек, — Ты вот что скажи — лыко у тебя есть?

— Лыко? — захихикал старичок, — Да ентого добра здесь видимо — невидимо.

— Ну, так давай!

Силыч проворно зашнырял по кустам (даром что хромой). А через несколько минут перед Лесем была целая гора лыка, и ни какого-нибудь, а самого что ни на есть первосортного.

— Ну, а теперь сказывай, насколько у тебя нога короче будет? — спросил парень, перебирая пахучие полоски.

— Почитай, вершка на полтора, — ответил мужичок, по-птичьи склонив голову на бок, — Да ты что задумал-то, хлопец?

Олесь хитро улыбнулся:

— А вот сплету тебе сейчас лапоточки: на одну ногу — обычный, а на другую — с двойной подошвою. А меж подошвами набью его корою липовой, толщиной в аккурат в два дюйма. Вот и будешь, ты, дяденька, бегать, как лучший гонец, а про изъян свой и помнить забудешь.

— Эка невидаль — лапоточки! Кто сказал, что Силычу обувка нужна? Я и босый и хромый, а быстрей самого быстрого бегуна куда надо доберусь! — ворчит мужичонка, а сам парню за плечо заглядывает, не передумал ли тот ему лапти плести.

— Вишь, как ладно у тебя работа спорится, — сменил, наконец, Силыч гнев на милость.

— А ты не стой в стороне, а иди лапоток померяй, чтоб по размеру обувка вышла, — говорит ему Лесь.

— Ишь, че захотел — померяй! — осерчал вдруг мужичонка, да ступню в листву сухую поглубже зарыл, — вот такой у меня размер, в аккурат с енту щепку будет, — и Лесю кусок коры подает.

Тот только плечами пожал.

— Странный ты. Ну, мерить не хочешь — не меряй, но потом не обижайся, если обувка либо жать будет, либо с пятки сваливаться.

— А ты в аккурат по щепе делай — не промахнешься, — заверил старикашка.

Закончил Лесь работу, лапти перед хозяином поставил и говорит:

— Ну, пора нам отсюда и выбираться — сестра твоя о тебе беспокоится, извелась уже, наверное.

— Марфа, что ли? — с ехидцей спросил Силыч.

— Может и Марфа, имени не спрашивал. Я ее у озера встретил, она там гребень обронила.

— У, кикимора! — в сердцах воскликнул старичонка.

— Что это ты, дяденька, на сестру ругаешься? — удивилсяюноша, — Она за тебя волнуется, меня на помощь прислала…

— Кикимора и есть. Волнуется! Лишь бы свою заботу на другого спихнуть! — сморщился мужичок и заморгал часто — часто, будто ему соринка в глаз попала.

— Да разве можно женщине одной в этакую чащу ходить! Меня тут деревом вот этим чуть не пришибло, чудом увернулся, а ну как она не успела бы? — заступился за тетеньку Лесь.

А Силыч тем временем в лапоточки впрыгнул и вдоль деревьев расхаживает, да по сторонам поглядывает, всем своим видом будто сказать хочет: «Ну как я вам? Я ли не молодец?! Вот вам и убогий, вот вам и хромый».

— Ну, я ведь тоже не лыком шит, — опять заскрипел Силыч, и, вдруг, свистнул неожиданно звонким посвистом, да крикнул зычным голосом:

— Фиска!

И, как по волшебству, кусты расступились, и предстала пред Лесевым взором девушка красоты невиданной.

— Анфиса, дочка моя, — представил Силыч и для нее добавил, — парень ентот мне обувку с ходулькой смастерил. Отблагодарить надо.

Улыбнулась Анфиса ласково, взяла Леся за руку и сказала голосом ангельским:

— Пойдем со мной, парубок, не пожалеешь!

Лесь глядит на нее во все глаза, очей отвести не может и все думает, как у такого неказистого мужичонки этакая принцесса народиться сумела. Велика сила природы-матушки!

— Чем же одарить мне тебя, зорька ясная? Ведь нет у меня ничего. Был гребень резной, красоты твоей достойный, да я его Марфе отдал, — только и сумел вымолвить.

А Анфиса смеется, да за собой парня тянет.

И, вдруг, стволы да ветки разом кончились, и оказались они на берегу того же озера, где их лагерь разбит, только с другой стороны.

«Что же это я, выходит, все время вокруг озера кружил. А ведь думал, версты за две от этого места в лесу заплутать довелось», — мелькнуло в голове Леся.

Но долго удивляться ему не пришлось.

— Подружки, — позвала Анфиса, — встречайте, это гость мой!

И, вдруг, кувшинки да лилии в воде зашевелились, и увидел юноша стайку девчат с цветами в волосах. Они засмеялись, забрызгались, телами белыми засверкали и, прямо так, неприкрытыми, в воде запрыгали:

— Иди к нам, Олесь, мы тут хороводы водим, в салочки играем. Нынче праздник — Иван-Купала. А в этот день все можно!

Закружился лес и озеро, радостно и трепетно сжалось сердце. А девчата поют, за ухом щекочут, взгляды томные из-под ресниц на него бросают. А ярче всех Анфисины очи горят!

— Ты, глупый, гребнем меня одарить хотел. Не надо мне никакого гребня. Ты мне себя подари! — шепчет она, как ветром знойным обжигает. И от шепота этого вся кровь так и закипает, так и бродит.

Вот и рубаха его уже на берег полетела, и штаны вдоль камышей плывут, и стоит он уже в одном исподнем по пояс в воде. Так и до греха недалеко. Да что там — совсем близко! Закрыл Лесь глаза руками:

— Девки, милые, что же вы делаете — то! Мне ведь что — я птица вольная. Сегодня здесь, завтра там. А ты, Анфиса, вдруг что получится, потом будешь век горе маять! И все из-за лаптей со стельками!

— Да люб ты мне! Иди сюда, не думай ни о чем!

Глаза туманом заволокло, в висках застучало.

— Не по-людски это. Что ж я — нехристь какой!

И Олесь сквозь Анфисино объятие руку под ворот просунул и крестик медный в кулаке сжал.

Открывает глаза — лежит он на поляне. Рядом Петрико спит, посапывает, Чалая траву щиплет. Он в одежде своей, при поясе. Только на руке правой от крестика медного кровавый след остался.

— Надо же, приснится ведь этакое!