На досуге… Сюжеты из жизни в стихах и прозе

Марина Павловна Любчак

В сборнике представлены как поэтические, так и прозаические произведения. Каждое из них – кусочек реальной жизни вокруг нас, которую мы часто не замечаем в ежедневной суматохе. А ведь совсем не сложно остановиться и на досуге поразмышлять о простых вещах и жизненных ситуациях…

Хоронили деда Васю…

(рассказ написан в 2006 году)

В селе Петровка готовились к похоронам старожила деда Васи — участника Второй мировой войны в прошлом и трудовых побед в мирном настоящем.

Дед был весёлым, любил попивать в свободное время самогончик и болтать о том — о сём с односельчанами, которые тоже не против были разделить с ним его горячительный напиток, считавшийся одним из лучших в округе.

При старике рос внук — тоже Вася, оставленный родителями в раннем детстве. Родители с тех пор не объявлялись. Соседи поговаривали, что их уже давно в живых нет, так как они меры в выпивке не знали. А «мера» эта в селе Петровка на одного мужика в расцвете сил составляла литр самогонки в нерабочее время. Так что народ здесь был крепкий и на учёте в милиции по питейному делу не состоял.

Да и что греха таить, сам участковый Сидоров, бывало, по приказу начальства из города придёт делать облаву на злостных самогонщиков — и у них же заночует. А жена его Клавдия Сергеевна, зная слабость мужа, готовит уже к утру горячую баню и парное молоко для приведения в чувство своего благоверного…

Внук деда Васи не был исключением из общего правила и свою норму знал. Но почему-то реакция на самогон была у него какая-то особенная. Выпьет — и такое веселье на него находит! Смеётся, как в последний раз, так что все вокруг ищут место поспокойнее. Ведь у них реакция-то «нормальная»: поплакаться на судьбу, жену на место поставить, детей палкой погонять, чтоб отца уважали… Или там собаку пожалеть, а то ей в другое время бывало так же «хорошо», как и домочадцам после очередной «нормы» главы семейства…

Трудились в селе с утра до ночи, как их предки — пахали, сеяли, доили на благо Отечества — и понемногу воровали плоды труда своего. Потому село было паршивенькое. Впрочем, на кое-что деньги всё же собрали. Например — на клуб для любознательных. Пусть хоть и состоял он из одной комнаты без туалета и прочих непривычных в селе излишеств, но зато с компьютером, в печали ожидавшим: кто же первым нажмёт на его клавиши, после чего ему, компьютеру, придёт конец…

К счастью, таких вандалов в селе не нашлось. Никто компьютерную грамоту не изучал, поскольку времени и особой охоты не было. Вот компьютер и стоял для красоты, чтобы каждый чувствовал принадлежность к цивилизации не на словах.

Но вернёмся к похоронам деда Васи. Народ в селе всегда был отзывчивый, всем миром собрали нужную для этого дела сумму. Трёх мужиков по их добровольному желанию отправили на кладбище копать могилу. С ними пошёл однорукий сторож Гнат, чтобы показать отведенное место. Все остальные приготовления распределили между соседями. Председатель выделил старый грузовик, который его симпатичная курносая секретарша вместе с добровольцами старательно украшала искусственными цветами. Живых-то не было, зима на дворе. Погода стояла морозная, градусов 10 ниже нуля.

Ну вот, пришли мужики на кладбище. Выпили по первой, потоптались, взялись за лопаты — и пошла работа. Пар валил из ноздрей, кровь закипала под ватными куртками. Всё бы ничего, но холод движения сковывал, промёрзлая земля с трудом поддавалась. Потому выпили по второй, закусили — и дальше работать.

Сторож постоял, почесал затылок, взял одну из начатых бутылок и пошёл согреваться в свою каморку, поскольку смеркаться уже начинало. Долго работали мужики, периодически пили, чтобы согреться — и не заметили, как заснули.

Утром пришел сторож Гнат посмотреть на проделанную работу — и протрезвел на месте, увидев в яме трёх вчерашних добровольцев. Причём замёрзших, как ему показалось, насмерть.

Рванул Гнат, что есть мочи, в сельсовет — к председателю. Так мол и так: проглядел, заснул по старости! А если бы не старый пёс Джульбарс, то и спал бы себе дальше — пенсионер всё-таки, силы не те уже, что раньше. Мол, всё Родине отдал, остался без руки. Спасибо, что Гитлер хоть одну оставил, чтоб стакан мог держать…

Через полчаса погнали к кладбищу телегу, запряжённую кобылой с иноземным именем Эсмеральда. В транспорт уселись сельский фельдшер по фамилии Блоха, ещё не остывший после бани участковый Сидоров, сторож Гнат да жена одного из пострадавших Стешка — злющая баба, но разворотливая.

А в это самое время народ стал собираться к дому усопшего. Священник из соседнего села пришёл вовремя и начал обряд отпевания. Дед Вася лежал в гробу, словно спал, но вот-вот должен был подняться, чтобы пойти в сарай за литровочкой своей крепкой и прозрачной. Внук Вася, напившись с горя, смеялся и прыгал от накатившей на него радости в соседней комнате. При всей серьёзности момента, никто не мог остановить его. Пришлось привязать к табуретке.

А на кладбище, выскочив из телеги, сторож, участковый, фельдшер и Стешка кинулись к вырытой яме, где лежали трое несчастных без каких-либо признаков жизни. Стешка прямо-таки рухнула в могилу на тело своего мужа, стала кричать и причитать одновременно: «Родненький, ирод окаянный, очнись, прошу тебя! Умоляю…»

Но муж не отзывался. Зато сосед по несчастью отреагировал. Он захрипел, открыл глаза и пошевелился, выбирая более удобную позу.

Не пытаясь больше никого привести в чувство, и не будучи уверенными, что двое оставшихся живы, участковый с фельдшером стали вытаскивать бедолаг из ямы. Стешка, вцепившись в своего благоверного, дышала ему в нос и целовала в холодные губы. Однорукий сторож принимал пострадавших наверху, носками своих сапог отталкивая подальше от могилы.

Двое слегка шевелились. Лишь Стеша со своим мужем были ещё в яме, и никакие «реанимационные мероприятия» не помогали вернуть супруга к жизни. Тогда женщина пошла на крайние меры: схватив мужа за отмороженные уши, она стала трясти его голову так, словно взбивала сливки в масло. Вся в слезах, с длинными, растрёпанными рыжими волосами, она была похожа на русалку. Участковый Сидоров даже залюбовался ею в это мгновенье, забыв про свои обязанности.

Сторож тем временем, взяв исконно народное средство, стал вливать его в полуоткрытые рты несчастных, лежащих на снегу. Почуяв знакомый вкус, оба разлепили глаза и шире открыли рты.

— Живы, милые! — растрогался Гнат и сам отхлебнул на радостях.

Вдруг Стешка ощутила лёгкий толчок в грудь: муж слабо её оттолкнул. Видать уши почувствовали боль от Стешкиных рук.

— Жив мой Петечка! — закричала она. — Помогите вытащить!

Участковый с фельдшером живо вытянули Петра из ямы.

Затем всех троих пострадавших погрузили в телегу, накрыв старым ватным одеялом, которое принёс Гнат из своей каморки. Кобыла Эсмеральда тронулась с нелёгкой ношей в путь.

А у дома покойного как раз начались прощания. Вынесли гроб на улицу, встали вокруг молча. Только бабье всхлипывание и сдержанное покашливание мужиков нарушало тишину. Внука Васю вынесли привязанным к табуретке и посадили у изголовья деда (зрелище, надо сказать, не для слабонервных). Священник закончил молитву, гроб приподняли и понесли к грузовику.

В это время Эсмеральда с пострадавшими промчалась мимо в сторону фельдшерского пункта. Участковый выскочил на ходу, подоспев вовремя. Гроб, наконец, погрузили. За ним как ближайшего родственника погрузили внука на табуретке, а все остальные (человек 20) запрыгнули самостоятельно. Шофер завёл грузовик и по заснеженной дороге поехал к кладбищу. Туда же подъехали на «уазике» и председатель с секретаршей.

Грузовик остановился. Народ выпрыгнул, сняли внука Васю, а затем и гроб с покойным. Мирной процессией двинулись к злосчастной могиле, которая едва не стала в этот день усыпальницей для четверых.

Дальше — прощание, речи, слёзы… Но и не без курьёза, как водится. Внук деда Васи, раскачавшись на табуретке от душевного веселья, вызванного алкоголем, свалился в могилу. Причём сел на дно всей тяжестью. Участковый вместе с каким-то здоровенным парнем, чертыхаясь, полезли его доставать. Насилу подняли, народ вокруг помогал.

Вытащили внука, опустили гроб. Стали забрасывать могилу землёй. Председатель распорядился развязать Васю, который не понимал — где он, и почему все плачут в то время, когда ему так весело.

— Бедолага, сирота полный, — приговаривал сторож и гладил парня единственной рукой.

И всем вдруг стало жалко Васю. Да и о своей горемычной жизни призадумались: серая она, безрадостная, а дорога в рай или ад — через это убогое кладбище, засыпанное зимой снегом, а летом поросшее бурьяном…

Впрочем, задумались только на мгновение…