Мне жаль тебя, или Океан остывших желаний

Марина Ларина, 2014

Могла ли предположить киевская студентка Лиза Мальцева, что после ни к чему не обязывающего разговора со случайной попутчицей в купе поезда «Киев – Москва» вдруг очнется в трюме шхуны, везущей ее вместе с подругами по несчастью – проституткой Мадлен и женой олигарха Татьяной в неведомую Африку? Конечно же, не могла. Но это случилось. Правда, нападение сомалийских пиратов путает карты похитителей, но смогут ли девушки самостоятельно найти выход из создавшейся ситуации? Или, быть может, к ним на выручку уже кто-то спешит?..

Глава 2

Когда Лиза Мальцева пришла в себя, первым, что она почувствовала, был тошнотворный запах гнили. Открыв глаза, она обнаружила, что лежит в полутемном сыром чулане на груде тряпья, от которого и исходит эта вонь. Еще через мгновение, прислушавшись к мерному монотонному плеску воды, Лиза с ужасом осознала, что это вовсе не чулан, а трюм корабля, который, покачиваясь, движется, то есть плывет по морю или океану. Лизу с детства укачивало даже в автобусе, и сейчас, по мере того, как она приходила в себя, ее тоже начало подташнивать. Девушка попыталась приподняться, но ей стало хуже. Пришлось вновь лечь и закрыть глаза. И сразу в памяти ясно и настойчиво, кадр за кадром начал восстанавливаться весь вчерашний, хотя, возможно, уже и позавчерашний, а то и позапозавчерашний день, то, что, организаторы всего, что сейчас с ней происходило, наверняка хотели бы навсегда изгнать из ее памяти. Но воспоминания были на удивление четкими и ясными.

Лиза отлично помнила, как сутки, а может, уже и двое, трое суток назад она села в поезд «Киев — Москва». С нею в купе ехали два студента, которые всю дорогу, даже ночью, тусовались где-то у своих, и приятная с виду кудрявая светловолосая девушка с неестественно бледным фарфоровым личиком и мягким вкрадчивым голоском, назвавшаяся Милой.

Слово за слово, они разговорились. Странно, эта Мила сама почти ничего о себе не рассказывала, а вот она, Лиза, не будучи по природе своей болтливой, тогда в поезде, кажется, разговорилась. Мила с таким интересом, так внимательно слушала… Теперь Лиза сама удивилась, насколько точно, едва ли ни слово в слово, помнит весь их разговор.

Сначала Мила, выпроводив парней из купе, попыталась расчесать свои обесцвеченные, промокшие и спутавшиеся под дождем кудри. Потом, окинув Лизу оценивающим взглядом, вздохнула:

— Как я завидую тем, у кого прямые волосы!

— Теперь, по-моему, выпрямить волосы нет никаких проблем, — смутившись и откидывая на спину свой естественного темно-каштанового цвета хвостик, пожала плечами Лиза и, чтобы приободрить попутчицу, добавила: — Вам так идут эти кудряшки!

— Я знаю, потому и мучаюсь! — кивнула девушка и представилась: — Меня Мила звать, а тебя?

— Лиза.

— Ну вот и познакомились, — улыбнулась Мила, вешая на плечики и расправляя белую меховую со слипшимися от дождя прядями куртку.

Расчесав волосы, она принялась расчесывать свою курточку.

— Ты, похоже, не москвичка, — сказала Мила.

— А почему ты так думаешь, — заинтересовалась Лиза, тоже переходя на ты.

— А, москвички никогда не смущаются и не краснеют. А ты вон еще смущаться не разучилась.

— А ты что, москвичка? — спросила Лиза.

— Можно считать да, — уверенно заявила Мила. — Мне только замуж осталось выйти, и все, московская прописка у меня в кармане.

— А что, у тебя жених есть?

— Сегодня еще нет, но завтра, думаю, обязательно будет, — игриво заявила Мила.

— Так ты в Москву за женихом едешь? — улыбнулась Лиза.

— Да что-то вроде того… — махнула рукой Мила. — Давай лучше чаю нам принесу.

Лизе осталось лишь согласиться.

К чаю Мила достала из сумки красивую жестяную коробку миндального печенья, и, кивнув Лизе, чтобы та угощалась, первой положила в рот одно из печениц.

— Так есть хочу, просто ужас! Целый день пробегала, даже в «Макдональдс» не было времени заскочить… — вздохнула Мила.

— Может, ты пирожков хочешь? Мама мне в дорогу пирожков напекла… — предложила Лиза.

— А с чем пирожки? — поинтересовалась Мила.

— С мясом, с грибами, с капустой… Разные…

— Ладно, давай твои пирожки, — махнула рукой Мила.

А когда Лиза достала из сумки огромный пакет с пирожками, удивленно покачала головой:

— Ни фига ж себе тебя в дорожку выправили… Ты ведь до самой Москвы их не схомячишь. Продавать, что ли будешь? — проговорила Мила, выбирая себе пирожок поподжаристей.

— Да это не только мне… — замялась Лиза. — Я в Москве должна к одному папиному другу зайти, книгу отдать, ну вот мама ему и передала эти пирожки…

— А друг молодой? Неженатый? — поинтересовалась Мила.

— Кажется, неженатый… А насчет молодой… Ну он, наверное, такой, как мои родители…

— А сколько лет твоим родителям?

— Ну, под пятьдесят уже.

— О, так это не возраст! Это самый расцвет сил! — оживилась Мила, уплетая пирожки. — Ты там смотри, не робей! А то, если ты не захочешь, то я могу к нему присвататься. Он же небось не бедный?

— Вот чего не знаю, того не знаю… — пожала плечами Лиза.

— А живет где?

— В Москве…

— Да ясно, что в Москве, — кивнула Мила. — Я имею в виду — в центре или где на окраине?

— Не знаю, — пожала плечами Лиза. — У меня адрес на бумаге написан, в которую книга запакована.

С этими словами она достала из сумки пакет, из пакета — завернутую в обычную серую оберточную бумагу книгу.

— А ты Москву хорошо знаешь? — спросила Лиза.

— Да уж наверняка лучше тебя, — улыбнулась Мила. Взяв книгу, она прочитала адрес и присвистнула: — Ну, детка, это тебе не хухры-мухры. Это тебе элитный дом в центре Москвы…

— А откуда ты знаешь?

— Да жил у меня там один корешок…

— Кто? — не поняла Лиза.

— Ну, знакомый… — усмехнулась Мила и спросила: — А что за книга?

— Да это длинная история…

— А мы никуда не торопимся. Рассказывай. Я страсть как люблю всякие истории, — улыбнулась Мила, запивая пирожки чаем.

— Ну, в общем, отец учился вместе с этим своим товарищем, Алексеем Градовым, в Киевском общевойсковом училище. А этот Градов был, как отец говорит, страшным книголюбом. Вроде у него в Москве библиотека большая. И однажды они с Градовым гуляли по городу и зашли в букинистический магазин…

— Куда-куда? — переспросила Мила.

— В букинистический магазин…

— А это еще что за магазин такой?

— Там книги старые продают, — пояснила Лиза…

— А, понятно… — кивнула Мила и попросила: — Ты рассказывай, рассказывай…

— И, в общем, этот Градов увидел там недостающий том «Брокгауза и Эфрона»…

— Да… Ну, теперь вообще темный лес начался, — покачала головой Мила.

— Это энциклопедия такая старинная. Еще до революции выпущенная. У Градова, точнее у его дедушки, не хватало одного тома. Именно этого, пятнадцатого, — поспешила уточнить Лиза. — Но том этот стоил очень дорого, и они с отцом поехали к знакомым одолжить деньги. А когда вернулись, книги уже не было. Этот Градов тогда страшно расстроился. И вот отец совсем недавно, представляешь, зашел в тот самый букинистический магазин и увидел этот пятнадцатый том, и у него, представляешь, опять не было денег. Но он догадался отложить книгу на время, и вот купил ее. Вот Градову и будет сюрприз…

— Да может он давно этот пятнадцатый том купил уже… — высказала предположение Мила.

— Ну, я думаю, Градову все равно будет приятно… К тому же, как мама моя говорит, он в нее влюблен был. А поскольку я на маму свою похожа, то для него это будет, наверное, как встреча с молодостью… Но это я так, к слову.

— И что, твои родители только ради этой книги тебя в Москву выправили? — удивилась Мила.

— Да нет, не только ради этой книги… — замялась Лиза. — У меня там еще одно дело есть…

— Поступать куда учиться задумала? Так вроде поздно уже… Осень на дворе.

— Нет, я уже учусь, в Киевском университете, на факультете журналистики.

— Так ты в командировку, что ли? Интервью брать у московских знаменитостей?

— Да нет, — еще больше смутилась Лиза, — я на операцию.

— На операцию? И что, что-нибудь серьезное? — продолжала расспрашивать Мила.

— Не знаю, как и сказать…

— Да не смущайся ты, колись, у меня в Москве врачи знакомые есть, так я договориться могла бы…

— Да там вроде отец уже договорился… — поморщилась Лиза, и, как ей теперь казалось, будто повинуясь чьему-то беззвучному приказу, сняла сапог и продемонстрировала случайной попутчице свою шестипалую ногу.

Та не сразу разобралась в чем дело, а когда поняла, воскликнула:

— Ого, так ты редкая птаха…

— Да уж действительно редкая… Ни на пляж не сходишь, ни в бассейн. И летом, как монашка, только в закрытых туфлях.

— Да, не повезло тебе…

— Мама говорит, что это потому, что она, когда авария в Чернобыле случилась, загорать ходила на речку. Жарко было, весь Киев загорал. А потом, через пару дней все потянулись из города, даже эвакуировать его собирались. Вот и получилось… Как говорится, эхо Чернобыля.

— И что, у тебя обе ноги такие? — спросила Мила.

— Да, обе, — вздохнула Лиза.

— Но ты так не расстраивайся. Может, это знак какой… Знак твоей избранности.

— Избранности… Меня знаешь, как в школе дразнили? Кунсткамера ходячая…

— Да ладно. Теперь-то тебе что… Некоторые в наше время со своего уродства знаешь, какие деньги зашибают?.. Вон ведущий «Ты не поверишь!» карлик совсем, а на телевидение пробился, передачу ведет, со знаменитостями встречается!

— Ты хочешь сказать, что я благодаря своим шести пальцам в Москве на телевидение могу пробиться? — вздохнув, улыбнулась Лиза.

— Телевидение не телевидение, но деньги из этого точно иметь могла бы… — сказала Мила и задумалась.

— Мне отец рассказывал, что в Африке вроде племя такое есть, где все шестипалые. А кто с пятью пальцами рождается, они того в соседнее племя отправляют. А раньше вообще убивали…

— Вот видишь, это как посмотреть…

Но тут вернулись соседи по купе, и Лиза поспешила натянуть сапоги.

Их попутчики, студенты мединститута Костя и Гарик, тоже принесли себе чаю. Лиза и их угостила мамиными пирожками. Потом Гарик достал гитару. И они вместе спели несколько песен: «Кузнечика», «Милая моя, солнышко лесное…».

И конечно:

«Постой, паровоз, не стучите, колеса,

Кондуктор, нажми на тормоза!

Я к маменьке родной с последним приветом

Спешу показаться на глаза.

Не жди меня, мама, хорошего сына,

Твой сын не такой, как был вчера.

Меня засосала опасная трясина,

И жизнь моя — вечная игра».

А потом пели только Мила и ребята. Лиза таких песен не слышала. Больше всего ей запомнилась вот эта. Они ее несколько раз повторяли.

«Поезд мчался на восток.

Искры гасли на ветру.

А в вагоне кто-то пел:

“Я чешу, чешу ногу,

Я чешу, чешу ногу,

Я чешу, чешу ногу”».

Потом ребята опять вышли. А за ними, теперь Лиза это вспомнила, выходила отнести стаканы из-под чая и Мила.

Когда она вернулась, Лиза уже была под одеялом. Но Мила предложила на ночь выпить сока.

— Из Африки знакомые привезли. Даже не знаю, что за сок. Но говорят страшно полезный, — проговорила она и добавила: — Его, говорят, африканки пьют для повышения, так сказать, своей секс-привлекательности… чтобы мужиков легче соблазнять было…

— Да я не собираюсь никого соблазнять, — смутилась Лиза.

— Ты же в Москву едешь! Мало ли кого там встретить можно! А вдруг тебе олигарх случайно встретится. Они, знаешь, эти олигархи, во время кризиса, случается, даже в метро спускаются.

— Да не надо мне никакого олигарха, — покачала головой Лиза. — Я просто так, ради интереса этот сок попробую…

Единственное, чего Лиза не могла сейчас точно вспомнить, принесла Мила сок с собою или достала из сумки. Она очень устала, ей хотелось спать. И она чисто машинально взяла протянутый Милой пластиковый стаканчик.

Сок был приторно сладким, со странным терпким и пряным ароматом. Дальше Лиза ничего не помнила. А вот этот странный терпкий пряный привкус во рту чувствовался до сих пор. Подташнивало и страшно хотелось пить.

— Пить… Принесите кто-нибудь пить…

Услышав тихий женский голос, Лиза поняла, что в этом чулане-тюрьме она не одна. Лиза попыталась приподняться, но почувствовала, что к горлу снова подкатила тошнота. Тогда девушка, выбравшись из кучи тряпья, на четвереньках поползла в дальний угол, откуда доносились стоны. Вонь там стояла еще более резкая. Лиза, чтобы не стошнило, даже заткнула нос. Наконец в густом полумраке среди кучи тряпья ей удалось рассмотреть закутанную в пальто человеческую фигуру.

— Пить… — едва слышно простонала женщина и протянула руку, будто надеялась нащупать стакан или бутылку с водой.

— Сейчас, сейчас что-нибудь найдем… — пробормотала Лиза осматриваясь и чувствуя некоторое облегчение оттого, что она здесь не одна.

И тут в самом дальнем и темном углу кто-то пошевелился, и Лиза, обернувшись, увидела еще одну молодую женщину или девушку в светло-серой куртке с натянутым на голову капюшоном, из-под которого выбивались светлые кудрявые пряди. На какое-то мгновение Лизе даже показалось, что это ее случайная попутчица по купе Мила, но она тут же поняла, что ошиблась. Между тем девушка в куртке вытащила из-под одеяла, которым накрывалась, бутылку с водой и, открутив крышку, принялась жадно пить.

Лиза подползла к ней и спросила:

— Простите, а где вы взяли воду?

Девушка вздрогнула и, оторвавшись от бутылки, удивленно посмотрела на Лизу.

— А ты кто? — спросила она.

— Лиза.

— Ой, какое славное имя… — восхитилась девушка.

— Здесь еще одна женщина есть. Ей совсем плохо. Она пить просит, — сообщила Лиза, чувствуя, что у нее самой во рту все пересохло.

— А, пить… — задумчиво протянула девушка в куртке и, стянув капюшон, кивнула куда-то в сторону: — Да там целый ящик минералки стоит. Только вот куда потом в туалет ходить, не придумаю.

Лиза поползла туда, куда показала девушка. Там действительно стоял целый ящик с пластиковыми бутылками, на которых, правда, не было никаких наклеек. Лиза взяла две бутылки и направилась к женщине, которая просила пить.

— Эй, ты, как тебя там, Лиза, ты там осторожно с этой, она, похоже, больная. Под себя ходит. Может, у нее дизентерия или, еще хуже, холера…

Но Лиза уже, отвинтив пробку, подала бутылку закутанной в пальто женщине. Та дрожащей рукой взяла бутылку и, приподнявшись, жадно припала к горлышку. При этом ее, похоже, продолжало лихорадить. Темноглазая, темноволосая женщина была коротко стриженой и, наверное, из-за страдания, которое искажало ей лицо при каждом глотке, выглядела старше своих лет.

Лиза тоже открутила пробку и отпила из бутылки.

— Эй, ты что там — уснула?! — снова подала голос светловолосая. — Ползи сюда, а то и правда заразишься. А здесь даже спирта для дезинфекции нет.

Но Лиза не могла оторвать глаз от руки больной женщины, держащей бутылку. Теперь она понимала, что ей не показалось. У больной, мучимой жаждой и лихорадкой женщины на руке было шесть пальцев.

Между тем, женщина, не выпуская из рук бутылку, откинулась назад и обмякла. Вода из бутылки пролилась на пол. Но Лиза уже опасалась прикасаться к ней.

— Надо позвать кого-то. Ей совсем плохо… — сказала Лиза, медленно отползая подальше.

— Ну, попробуй, позови, может, тебе повезет! — хмыкнула девушка и крикнула: — Эй, кто-нибудь там, слышите?!

— Здесь женщине совсем плохо! — вторила ей Лиза.

Никто не отозвался.

— Да, подруга, как говорят, спасение утопающих — дело рук самих утопающих! — заявила светловолосая и добавила: — Хотя, если бы мы были утопающими, у нас было бы больше шансов спастись.

— А где мы? — спросила Лиза.

— Где-где… В заднице мы. Не слышишь, что ли, как воняет? В самой настоящей заднице, — ответила девушка и сплюнула.

— Как мне кажется, мы на каком-то корабле. Плывем куда-то… — высказала предположение Лиза.

— Плывем… Нас плывут! А не мы плывем… И знать бы куда и зачем…

— Но ты хоть помнишь, как сюда попала? — с надеждой спросила Лиза.

— Да ни фига я не помню! Очнулась, башка трещит, а сверху вас на меня, как мешки, сбрасывают. Сбросили и еще приказали, чтобы вас по углам растащила. А потом ящик с водой спустили. Дверцу захлопнули, и после этого там, наверху, словно вымерли…

— А до того что было, ты помнишь? — не теряла надежды Лиза.

— До того… До того… — задумалась девушка. — До того весело было. Нас с Мальвиной на корпоратив заказали…

— А Мальвина это та, что больная? — уточнила Лиза.

— Не, эту я первый раз вижу, — покачала головой девушка. — Мальвина там осталась. «Там, на том берегу…» — вдруг запела она.

— Так, а что дальше было? — вернула ее к рассказу Лиза.

— Ну, в общем, пришел Джек и говорит: «Тебя, Мальвина, и тебя, Мадлен, на корпоратив заказали… Бабки, мол, светят хорошие, так что ноги в руки и вперед…»

— Так тебя Мадлен зовут? — уточнила Лиза.

— Нет, Мадлен — это мой, так сказать, рабочий псевдоним. Но ты можешь называть меня Мадлен, я не обижусь…

— А дальше что? Поехали вы с Мальвиной на корпоратив…

— Ну да, на корпоратив. Банный, так сказать. Фирма какая-то баню на вечер сняла. Бабы ихние упились и спать повалились, вот они нас с Мальвиной и вызвали.

— А дальше что было? Ты помнишь, как сюда, на этот корабль попала?

— Да ни фига я не помню. Мальвина у какого-то хмыря на коленях сидела. А я стриптиз на столе исполняла. Ну, а у меня фишка одна есть… В общем, у меня на грудях не по одному, по два соска…

— По два соска? — удивилась Лиза.

— Ну да. По два. Эти хмыри, как увидели, так и запали все разом. Давай пальцы выкидывать, кто со мной первый уединяться будет. А тут какой-то лысый такой, жирный, меня ухватил и в какую-то каморку затянул. Оказалось, это банщик. У него там тоже стол был накрыт и все такое. Он меня сначала вином каким-то угощал. А потом… Не помню. Потом я вот здесь оказалась…

— А что за вино было? — попыталась уточнить Лиза.

— Да хрен его знает, что за вино…

— Странно. И что ты обо всем этом думаешь?

— Да что тут думать. Линять нам отсюда надо. А как слиняешь, когда мы в море-океане… Да еще с этой больной.

— И что делать?

— Что делать, что делать… Ждать, пока к берегу пристанем. Если бы нас убить хотели, то прямо там и порешили бы, а так вот везут куда-то. И воду дали. Значит, мы живыми им нужны…

— Да, похоже на то… — задумчиво пробормотала Лиза.

— А ты как сюда попала? — спросила беловолосая Мадлен.

— Да я вот пока здесь лежала, вспоминала… Я в Москву ехала. В поезде «Киев — Москва», в купе. Последнее, что помню, сок пила. Странный какой-то, с привкусом. И теперь этот привкус у меня во рту стоит…

— А кто с тобой в купе ехал? Помнишь? — поинтересовалась Мадлен.

— Два парня, студенты, но они в основном у своих тусовались, и девушка, очень на тебя похожая…

— На меня? — удивилась Мадлен.

— Да, на тебя, — кивнула Лиза. — Голубые глаза, кудрявые светлые волосы…

— Ладно, главное, это была не я. Ну, а дальше?

— Эта девушка дала мне соку. А дальше ничего не помню. Пришла в себя вот здесь.

— Ясно… Ясно, что ничего не ясно… — вздохнула Мадлен и вдруг спросила: — А ты не помнишь, о чем ты с этими студентами и с на меня похожей девушкой говорила?

— Со студентами мы вообще, считай, не общались. А с девушкой, она Милой назвалась, обо всем…

— А поконкретнее можно?

— Ну, сказала, что книгу везу папиному другу, «Брокгауза и Эфрона». Про то, что мне в Москве операцию делать будут…

— Операцию? — оживилась Мадлен. — Какую операцию?

— Пластическую… — замялась Лиза.

— Да у тебя же вроде, как говорится, и кожа, и рожа в порядке… — окинув Лизу внимательным взглядом, засомневалась Мадлен.

— Да у меня на ногах…

— Что на ногах? Волосы растут?

— Нет, пальцы…

— Так у всех пальцы на ногах…

— У меня шесть пальцев…

— Шесть? — удивилась Мадлен и пожала плечами: — Ну и что? У меня по два соска, у тебя по шесть пальцев… Что, они тебе мешают?

— Да нет… Просто неприятно, когда все оглядываются, указывают на тебя пальцем… Ни на пляже не разденешься, ни в бассейне…

— Стоп, ты про эту операцию, ну, про то, что у тебя шесть пальцев, этой своей попутчице, которая на меня была похожа, рассказала?

— Ну да…

— И как она это восприняла?

— Обычно, — пожала плечами Лиза, но призадумалась, как будто что-то вспоминая. — Хотя нет, она…

— Знаешь, подруга, что я думаю… — перебила ее Мадлен. — У меня по два соска, у тебя по шесть пальцев… Мы не случайно на этом корабле оказались. Нас точно в какой-то заморский бордель везут…

— В бордель?! — испуганно прошептала Лиза.

— Ну да, в бордель, — еще более уверенно сказала Мадлен. — А чего ты удивляешься? Я про такое читала. Есть такие бордели, где работают всякие уродки или, как мы с тобой, девушки с отклонениями. Некоторых мужиков это заводит…

— Но я ведь не проститутка… — пробормотала Лиза.

— Ну, девушка по вызову, какая разница… — хмыкнула Мадлен.

— Нет, ты меня не так поняла. Я учусь…

— И чему, и где ты учишься? — продолжала ерничать Мадлен.

— Я в Киевском университете учусь, на факультете журналистики…

— Журналистики?! Ты че, серьезно?! — не поверила Мадлен.

— Да, серьезно… я вообще еще с парнями близко не общалась… — смутившись, сказала Лиза.

— Ну, это только поднимет твою цену… — хмыкнула Мадлен.

— Подожди, ты точно уверена, что нас в бордель везут?

— А куда ж еще… На какие-нибудь Сейшелы…

— Почему именно Сейшелы?

— Не знаю, нравится мне это слово и все. Интригует, — заявила Мадлен.

— И что теперь делать? — растерянно спросила Лиза.

— Прорубить в днище дыру и геройски потонуть… — опять хмыкнула Мадлен и задумчиво добавила: — Я только одного не пойму, зачем им еще эта больная старуха? У нее ж вроде все в порядке… Или, может, у них там любители старых больных женщин есть…

— Подожди. Ты говоришь, что у этой женщины все в порядке… — остановила ее Лиза. — Но у нее на руках по шесть пальцев…

— На руках? — переспросила Мадлен. — Шесть пальцев? А ты в этом уверена?

— Абсолютно… Можешь сама, если хочешь, убедиться…

— Не, я к больной не пойду, — покачала головой Мадлен, — поверю тебе на слово.

— Так что, получается, нас всех везут в бордель?.. — вновь спросила Лиза.

— В бордель или в гарем к какому-нибудь арабскому шейху или негритянскому царю. У них там денег куры не клюют, вот они с жиру и бесятся…

— Да, перспективы далеко не радужные…

— И поверь мне, бордель — это еще не самое страшное, что нас может ожидать…

— Для меня, — вздохнула Лиза, — страшнее борделя быть ничего не может…

— Ну почему? — скривилась Мадлен. — А что, если нас в кунсткамеру везут или в анатомичку… Это что, лучше? В борделе ты хоть шевелиться будешь, живая, и мужиков шевелиться заставишь. А в кунсткамере выставят на всеобщее обозрение и все, или вообще прирежут и заспиртуют…

— По мне так лучше пусть прирежут, чем в борделе с потными, вонючими мужиками… — покачала головой Лиза.

— Ну, во-первых, не все мужики потные и вонючие… Некоторые на встречу с женщиной дезодорантятся больше, чем на работу. Ну, а во-вторых, — и Мадлен подмигнула, — ты же еще не пробовала. Может, тебе понравится…

И тут опять застонала женщина:

— Пить… Пить…

Лиза тут же встала и направилась к ней.

А Мадлен скривилась:

— Смотри, мать, будешь к этой шастать, я от тебя отгорожусь. Вообще общаться с тобою не буду…

— Как знаешь, — пожала плечами Лиза. — Я не могу человека вот так бросить… А если бы на ее месте ты оказалась или твоя сестра, мать…

— Нет у меня ни сестры, ни матери, — резко сказала Мадлен и отвернулась.

А Лиза взяла еще одну бутылку воды и, открутив пробку, направилась к женщине.

И тут сверху раздались переборы гитары и надтреснутые, похоже, пьяные мужские голоса затянули:

«Поезд мчался на восток.

Искры гасли на ветру.

А в вагоне кто-то пел:

“Я чешу, чешу ногу,

Я чешу, чешу ногу,

Я чешу, чешу ногу”».

Мадлен тут же закричала:

— Эй, вы там, наверху! Отзовитесь! Тут человек умирает!

Но наверху, наверное, не услышали. Песня, которую Лиза слышала в поезде в исполнении своих попутчиков-студентов и Милы, продолжалась:

«Вот устроился я спать,

Но уснуть я не могу.

В голове моей опять:

“Я чешу, чешу ногу,

Я чешу, чешу ногу,

Я чешу, чешу ногу”».

Мадлен, осознав, что ее не слышат или игнорируют, подошла к ящику с минералкой и, схватив бутылку, швырнула ее вверх. Правда, неудачно. Бутылка не долетела до лаза, упала на пол и, наколовшись на торчавший в доске гвоздь, лопнула.

Пение наверху продолжалось:

«Сладко спали мы в купе,

Паровоз кричал: “Угу!”

А вагоны все поют:

“Я чешу, чешу ногу,

Я чешу, чешу ногу,

Я чешу, чешу ногу”.

Вот проснулся утром я,

Но поесть я не могу.

В ресторане все поют:

“Я чешу, чешу ногу,

Я чешу, чешу ногу,

Я чешу, чешу ногу”.

Вот приехал я домой,

Но работать не могу.

Целый город мне поет:

“Я чешу, чешу ногу,

Я чешу, чешу ногу,

Я чешу, чешу ногу”.

Я так больше не могу!»

— И я так больше не могу! — крикнула Мадлен и, прицелившись, запустила еще одну бутылку.

В этот раз бутылка попала в крышку лаза и стукнулась так, что крышка даже чуть подскочила.

Пение утихло, послышался отборный мат, потом лаз открылся и в просвете показалось красное не то от солнца, не то от выпивки мужское лицо:

— Вы че там, ошалели?! — крикнул мужчина.

— Ты, краснорожий! Заткнись! Я ща круче тебя матом загну! — крикнула Мадлен. — Ты спуститься можешь? Разговор есть.

— Некогда нам с вами разговаривать. Говорите, что вам надо, — сказал краснорожий, разглядывая трюм.

— Эй, Витек, ты рожу свою туда не суй. А то еще покалечат! — послышался другой, хрипловатый и надтреснутый мужской голос.

— Так они, Гриня, эти бабы, весь корабль разнесут! — ответил краснорожий Витек.

— Михалыч сказал нам туда без него не сунуться. Надо Михалыча позвать, пусть он с ними сам разбирается, — заявил Гриня.

— Эй ты, как тебя там, Гриня! — крикнула Мадлен. — А кто он такой, что за шишка этот ваш Михалыч?!

— Кто-кто, конь в пальто… — буркнул Гриня. — Хозяин он. Ща позову, все узнаете.

— Подождите, вы скажите хоть, куда нас везут? — спросила Мадлен, стараясь сдержать эмоции.

— Я ж тебе говорю, щас Михалыч придет и все вам расскажет… — проговорил, не показываясь, Гриня.

— Слушайте, нам же все равно отсюда не сбежать, — продолжала Мадлен. — Тут одна совсем больная, туалета нет. Вы б хоть нам ведро какое спустили. Нет, два или лучше всего три ведра. Одно больной нужно дать. А то она под себя ходит…

— Да слышим… Аж сюда вонь шибает… — пожаловался Витек. — Но это тоже с Михалычем нужно обговорить. Без него мы ничем вам не поможем.

— Ну, гады, доберусь я до вас! — сорвалась на крик Мадлен и, схватив бутылку, запустила ее вверх.

На этот раз, похоже, удачно. Потому что как только бутылка вылетела в лаз, раздался громкий вскрик, за которым последовала отборная ругань.

Лаз тут же захлопнулся.

— Ну вот, что ты наделала! — покачала головой Лиза, которая все это время продолжала поить больную. — Они теперь вообще к дыре подходить не станут.

— Ниче! Ща пару бутылок еще запущу и вообще ихнюю крышку на фиг разобью! — решительно заявила Мадлен, нащупывая очередную бутылку.

— Перестань, — бросилась к ней Лиза. — Еще пару бутылок запустишь, и мы без воды останемся. Ты не забывай, мы на корабле. И сколько нам еще плыть, неизвестно. Так что лучше подождем, пока они своего Михалыча приведут. Если тот, конечно, не побоится теперь показаться.

— Ой, ну и мужики пошли! — зло фыркнула Мадлен. — С бабами поговорить боятся. Ну, скажи, вот куда мне на горшок сходить?

— Ну, давай как-нибудь ящик из-под бутылок приспособим… — пожала плечами Лиза.

— Очень оригинально! — хмыкнула Мадлен, доставая из ящика и выкладывая на пол бутылки с водой. — Он же, мать, дырявый. Хотя, если на дно вот эту жесть ржавую пристроить, а вместо крышки другую жестянку взять… Даже и вонять, может, не будет. А они потом пусть с нашим дерьмом сами разбираются.

— Будет настоящий унитаз… — улыбнулась Лиза.

— Мы когда из детдома сбежали, — проговорила Мадлен, пристраивая листы жести, — в подвале дома одного месяц, наверное, жили, так мы себе тоже отхожие места из ящиков делали. Там целая куча ящиков каких-то была. Но там ящики были пластмассовые и с крышками…

— А ты что, детдомовская? — спросила Лиза.

— Ну да, а что? — пожала плечами Мадлен.

— Да ничего, просто спрашиваю… А родители твои что, умерли?

— Хрен их знает, где мои родители… — покачала головой Мадлен. — Позабыт, позаброшен с молодых, юных лет… Не знаю, во всех документах прочерк стоит. Зато меня усыновлять было удобно. Меня целых три раза усыновляли… То есть удочеряли.

— И что?

— Да ничего. Одни вроде так ничего были, своих двое детей, пацан и девка. Я, правда, хоть малая еще была, как чувствовала, с первого дня, когда мылась, в ванне запиралась, никого не пускала. А потом как-то мылась, мылась, а тут кран прорвало, хочешь не хочешь, впустить тетеньку пришлось. Ну, она, как мои сиськи увидела с четырьмя сосками, так и онемела. Назавтра вещи мои собрала и назад в детдом. Я за дверями стояла, все слышала. Она директрису строить начала: «Вы почему не предупредили нас, что ребенок с отклонениями!» В общем, вернулась я в детдом. А там и до того меня травили. А после хождения в семью вообще жизнь в ад превратилась. Гнобили по-страшному. Но я там не одна такая была. Сашка-хромой, Райка-безручка… вот мы и решили вместе бежать. Осень на дворе, холод, а мы в бега подались. На ногах кеды, курточки на рыбьем меху… Забились в какой-то подвал и жили там вместе с крысами. На улицу через окошко, как кошки, вылазили, попрошайничали, а иногда и крали то, что плохо лежит. А через месяц, как раз снег выпал, Сашку-хромого менты на вокзале замели. А он малой был, плакса. В общем, сдал он нас с Райкой. Опять в детдом вернули. А потом какие-то сектанты меня к себе забрали. Тех уже предупредили, что я с дефектами. А они, прикинь, меня на сборище своей секты привели и раздеваться заставили. Мол, я не просто так себе, а посланница ихнего бога, или в кого там они верили. Ну, я стою голенькая, босенькая на полу, девчонка еще совсем, а они все, человек двадцать, поклоны мне бьют. Как я только там умом не тронулась, не знаю. Опять сбежала. Но тогда лето было. Я в деревню, куда мы однажды с детдомом помогать полоть ездили, подалась. Тетка там одна сильно сердобольная была. Одинокая. У нее лето прокантовалась. Она уже усыновить меня, то есть удочерить, собралась. Но тут у нее бах — и инсульт случился. Речь отняло. И весь правый бок. Ее в больницу забрали. А меня опять в детдом. Ну а потом, когда меня итальянцы удочерить захотели, я сама отказалась. Не знаю даже, что на меня нашло. Отказалась и все…

— Да, страшная у тебя жизнь, — покачала головой Лиза.

— Не то слово… А ты говоришь, в бордель попасть страшно… Да я когда из детдома в жизнь вышла, да поняла, что мордашкой и фигуркой меня Бог не обидел, и мое «отклонение» — главная моя фишка, я человеком себя почувствовала…

— Так ты что, прямо из детдома на панель, что ли?

— Ну, почему сразу… Не сразу, конечно… — пожала плечами Мадлен. — Сначала улицы московские мела, угол даже мне, комнату дали. А потом соседка моя, Мальвина, я тебе про нее говорила, с Робиком меня познакомила. А Робик… В общем, с Робика все и началось. Он мои фишки как раз первым и оценил.

— Но ты же не собиралась всю жизнь только этим зарабатывать?

— Не знаю… Нет, наверное… Робик же, чтобы меня солидным клиентам предлагать, даже техникум заставил окончить, легкой промышленности. На курсы английского языка год целый ходила… Но теперь что про это говорить… Мы ж с тобой теперь вообще понятия не имеем, где мы и что мы… Хоть бы этот их Михалыч нарисовался, жратвы подкинули и больную эту куда-нибудь от нас убрали…

— Ей врача бы надо… — скорбно поджала губы Лиза.

— Щас, врача… — покачала головой Мадлен. — Будет тебе и врач, будет и медсестра с уколами… Я так понимаю, что их всего-то на этом корабле трое-четверо, ну от силы пятеро. Михалыч, которого они хозяином называют, Гриня, Витек, ну и кто-то за штурвалом да у парусов или у мотора.

И тут крышка лаза открылась и вниз спустили лестницу.

— Эй, кто там?! — оживилась Мадлен. — Нам выбираться или вы сами спуститесь?!

— Спустимся, если вы шуметь не будете, — послышался спокойный и уверенный мужской голос.

— Здесь женщина больна, ей врач нужен, — сообщила Лиза.

— Я и есть врач. Сейчас спущусь и осмотрю. И ее, и вас… — сказал тот же мужчина.

— Михалыч, ты осторожно, а то они бешеные. Зашпундырят бутылкой, не дай бог, калекой сделают. Вон Гриня едва увернулся. Чуть-чуть бы еще и без глаза остался, — проговорил, похоже, Витек.

Лиза с Мадлен посмотрели вверх и увидели, что по лестнице спускается вполне культурный с виду, подтянутый, но уже лысоватый молодой человек в кроссовках, джинсах, белом медицинском халате, в медицинских перчатках и с ватно-марлевой повязкой на лице.