Анатомия любви

Марина Крамер, 2023

В современном мире женщина не может позволить себе роскошь быть слабой. Героини романов Марины Крамер преодолеют любые препятствия на пути к своей цели, заставят считаться с собою каждого, кто захочет перейти им дорогу. Любовь таких женщин обжигающе горяча, а власть над мужчинами – безгранична. В клинике Аделины Драгун два новых врача – хирург Семен Кайзельгауз и анестезиолог Инна Калмыкова. И если к Семену у Аделины почти нет вопросов, напротив, она даже чувствует в нем родственную душу, то с Инной Калмыковой происходит что-то непонятное. Когда в клинике погибает клиентка, по странному стечению обстоятельств оказавшаяся бывшей коллегой Инны, а у самой Инны исчезает восьмилетний сын, Аделина приходит к выводу, что в прошлом анестезиолога есть какая-то тайна…

Аделина

После разговора с Кайзельгаузом у меня осталось очень приятное впечатление и какая-то ностальгия, вызванная, видимо, его словами об отце. Наверное, никто, чьи родители не работали в той же области и не были успешными и признанными, не сможет понять этих чувств.

Мне было чуть легче потому, что я женщина, мы все-таки немного иначе воспринимаем подобные моменты, да и мать никогда не стремилась видеть меня рядом с собой в операционной. Наоборот, она всячески отговаривала меня и не подталкивала к выбору профессии, считая неспособной и ни на что особенно не годной.

Семену же досталось, очевидно, по полной программе. Его отца, Бориса Исаевича Кайзельгауза, я знала довольно неплохо, и это был тот еще субъект. Самовлюбленный, холеный, с завышенной самооценкой, он всегда появлялся в отделении, где оперировал, с пафосом и громким говором, как будто считал хорошим тоном орать в коридорах, и его совершенно не смущало, что в палатах находятся пациенты после тяжелейших операций, выполненных его коллегами.

Кстати, сам Борис Исаевич в последнее время практически не брался за сложные или сомнительные случаи, находил тысячи причин для отказа и передачи такого пациента кому угодно. Я подозревала, что он просто-напросто опасался негативных исходов, чтобы не испортить себе репутацию блестящего хирурга. Он на самом деле когда-то таким и был, просто сейчас уже и возраст, и новые технологии, овладевать которыми ему становилось все труднее. И сын пригодился ему для этого как нельзя более кстати, и можно было продолжать поучать его, делая вид, что проверяешь знания и квалификацию.

На самом же деле, по отзывам коллег, как следовало из небольшого досье, собранного для меня Аллой, Семен Кайзельгауз-младший был отличным хирургом, может, не выдающимся, но уж точно не заурядным, он обладал быстрым и четким мышлением, хорошей реакцией и уверенными, твердыми руками. И те же коллеги кулуарно поделились с моим референтом мыслью о том, что отец нарочно принижает способности сына, чтобы удержать возле себя, сделать зависимым, пошатнуть уверенность в том, что Семен сможет добиться чего-то самостоятельно.

Нет, мне в этом смысле с матерью повезло, она никак не комментировала мои успехи или неудачи, не влезала в мою работу — вообще не интересовалась тем, как и что у меня происходит. И вот за это я сейчас, сравнив наши с Семеном истории, была очень благодарна, хотя раньше обижалась. Нет, мама все сделала правильно — она научила меня выбирать свой путь и следовать ему, а не ждать, что великая Майя Михайловна придет, протянет руку и все решит за меня. Все, чего я достигла в медицине, было моей личной заслугой, а вовсе не отголоском фамилии Драгун.

Мне очень хотелось, чтобы Семен Кайзельгауз-младший остался работать в моей клинике, я чувствовала, что он для нее создан, что ему хочется делать что-то свое, что он будет стремиться к чему-то новому, и это для меня значило куда больше, чем всякие характеристики. Теперь бы еще Иващенко дал ему положительную оценку — и можно выдохнуть, хирургов у меня будет ровно нужное количество.

Дверь кабинета распахнулась без стука, и на пороге появился Матвей. Я, подняв глаза от счета-фактуры, который собиралась подписать, вдруг увидела выражение лица мужа… Он был весь белый, разъяренный — таким я Матвея не знала.

— Что-то случилось? — осторожно поинтересовалась я, и Матвей, плотно закрыв дверь, рявкнул шепотом, чтобы не услышала Алла в приемной:

— Мы чуть жену мэра не угробили только что!

— В каком смысле? — мне почему-то показалось, что Матвей шутит, уж не знаю, с чего я так решила.

— Анестезиолог не собрала нормальный аллергологический анамнез, и клиентка выдала анафилактический шок после операции.

Я встала:

— Что предприняли?

— Успокойся, там все уже нормализовалось, к счастью, Калмыкова не успела уйти из отделения, провела мероприятия, оставила клиентку на кислороде и адреналине пока. Но ты только подумай, что могло произойти?! — Матвей плюхнулся на диван и посмотрел на меня, ожидая реакции.

— Ну не произошло ведь, справились?

— Деля… ты серьезно? Не могу поверить.

— Матвей, я с тобой согласна, надо разобраться и выяснить, что произошло. Но вот так реагировать — не надо.

— Если ты считаешь, что моя реакция связана с положением ее мужа… — начал Матвей, но я перебила:

— Не говори ерунды. Я прекрасно знаю, что ты точно так же реагировал бы на инцидент с любым клиентом, и мэрское кресло тут вообще ни при чем. Но, Матвей, согласись — все бывает. Да, это вопиющий случай, мы его подробно разберем и постараемся сделать так, чтобы подобное не стало системой. Но ты должен успокоиться и оценить ситуацию адекватно и без эмоций.

— Калмыкова придет сюда с протоколом и картой минут через десять. Надеюсь, у нее хватит ума записи не подделывать.

— Перестань, Матвей, — поморщилась я, открывая настежь окно. — Не хватало еще начать подозревать сотрудников невесть в чем.

— А что ты вообще знаешь об этой Калмыковой? — вдруг спросил муж, и я резко развернулась в его сторону:

— Ты о чем?

— Ну вот кроме того, что она рассказывает всем?

— Матвей, это не мне, это тебе пора в отпуск. Послушай только, что ты говоришь, это же возмутительно.

— А что тебя возмущает в моих словах? То, что мы практически ничего не знаем об этой Инне Калмыковой? Обо всех знаем — а о ней нет?

— Человек имеет право не говорить о личной жизни на работе — что в этом ненормального, я не пойму?

Матвей покачал головой, сложил на груди руки и умолк, глядя куда-то перед собой. Я чувствовала, как сильно он раздражен произошедшим с его клиенткой — ведь, как ни крути, вся ответственность ложится на него как на оперирующего хирурга и лечащего врача. Но при чем тут личная жизнь Инны Калмыковой? Матвею вообще никогда не было дела до того, чем живут и дышат сотрудники клиники вне ее стен, а тут вдруг…

— Матвей, что-то случилось?

— Случилось, — кивнул он, — но я не придал этому значения, решил, что это все неважно, просто чьи-то сплетни. А надо было сразу с тобой об этом поговорить.

— Да о чем?! — я начала терять терпение.

— Я тут получил письмо, в котором сказано, что Калмыкова не сама уволилась с предыдущего места работы, а ее уволили за халатность.

— Но у нее нормальная трудовая книжка, что за ерунда?

— Я в тот момент тоже так подумал, а теперь считаю, что ты должна отстранить Калмыкову от работы и навести справки о причинах ее увольнения.

Я поморщилась. Никогда не могла даже представить, что мой муж вдруг начнет какую-то охоту на ведьм из-за случая, который мог произойти с кем угодно — достаточно просто запариться и пропустить графу «аллергия», такое иной раз происходит, что уж греха таить. Да, в одном случае из ста бывает так, как сегодня. А вообще… Собирать аллергологический анамнез должен был принимавший ее врач, а Матвей, как лечащий, еще и уточнить был должен. Ну и кто виноват?

Начать подозревать анестезиолога в нечестности и — тем более — подделке документов я считала неправильным. Но спорить с Матвеем сейчас тоже не хотелось.

— Давай поступим так, — как можно мягче произнесла я, садясь на подлокотник дивана рядом с Матвеем, — когда придет Калмыкова, все подробно разберем, ты пойдешь в ординаторскую, а я попытаюсь поговорить с ней сама. И позже вызову Иващенко, вдруг он что-то мне не сказал.

— Делай как знаешь, — отмахнулся Матвей, — тебя ведь все равно не переупрямишь.

Я погладила его по плечу, обтянутому хирургическим костюмом:

— Не волнуйся, я во всем разберусь. А ты сейчас, пожалуйста, постарайся держаться в рамках, хорошо? Обвинить человека легко.

Муж неопределенно мотнул головой, и я поняла, что он уже думает о чем-то другом, привыкнув доверять мне в вопросах, касавшихся персонала. Вот и отлично, ему сегодня еще лекцию читать, он должен отдохнуть и настроиться.

В дверь постучали, и на пороге возникла Алла.

— Аделина Эдуардовна, к вам доктор Калмыкова.

— Пусть проходит, — я переместилась за стол, а Матвей, поднявшись и размяв плечи, устроился на углу, отодвинув стул и развернув его боком.

Калмыкова вошла уверенной походкой человека, которому нечего бояться в кабинете начальницы, это мне понравилось, потому что в глазах ее я заметила легкую панику. Но она умела держать лицо и хотя бы делать вид, что спокойна и не волнуется.

— Присаживайтесь, Инна Алексеевна.

Она расположилась напротив Матвея, положила перед собой распечатанную карту клиентки.

— Я понимаю, что допустила чудовищную оплошность… даже не знаю, как такое могло произойти.

Матвей вытянул карту у нее из-под руки и быстро пролистал.

— В протоколе ничего необычного.

— Да! Потому что в ходе наркоза ничего необычного и не было! — с каким-то даже вызовом ответила анестезиолог. — Я проводила клиентку в палату, еще раз измерила показатели — там написано, что все было в пределах нормы. Но буквально через пару минут после того, как я ушла из палаты, у нее начался отек гортани. При помощи палатной сестры мне удалось приступ купировать, сейчас с клиенткой все в порядке, я заходила перед тем, как идти сюда. Чем могла быть вызвана такая реакция, я не знаю. Про аллергию я спросила, когда клиентка смогла говорить — аллергики обычно знают, что вызывает у них реакцию. Так вот… она не назвала ничего вообще — ни препаратов, ни продуктов.

— Инна Алексеевна, вы не волнуйтесь так, — попросила я, заметив, что с каждым словом Калмыкова начинает говорить все громче и вот-вот сорвется в истерику. — Вас никто ни в чем не обвиняет. Мы хотим просто разобрать ситуацию и понять, что именно произошло, а не устроить судилище. Это нормальная практика в клинике — разбирать каждый случай. Я выслушала ваше мнение, посмотрю протокол и подумаю, как нам избежать подобного впредь. И что делать с клиенткой сейчас, — я протянула руку и взяла у Матвея карту. — Матвей Иванович, у вас есть вопросы?

— У меня не вопрос, а небольшое замечание, если позволите. Мне, Инна Алексеевна, сегодня показалось, что вы с самого утра довольно рассеянны и невнимательны, — сказал Матвей, сложив на столе руки и глядя на них. — Так вот. Если подобное я замечу еще раз, к моему столу вы больше не встанете. Прошу понять меня правильно и не обижаться. Я привык, что моя бригада не нуждается в контроле, а с вами, вижу, это не работает.

Калмыкова вспыхнула, выпрямилась:

— Вы ошибаетесь, Матвей Иванович. То, что произошло сегодня, больше не повторится. Я умею отделять личное от рабочего.

— Я очень на это надеюсь, — Матвей поднялся. — Мне пора в институт.

Он вышел из кабинета, и, как мне показалось, Калмыкова постаралась скрыть вздох облегчения.

— Инна Алексеевна, вы на доктора Мажарова не обижайтесь, потому что он прав. Если у вас какие-то сложности дома, могу предоставить вам отпуск для их решения, но приносить это в операционную не советую.

Я почувствовала, что попала в какое-то больное место словами о сложностях — Калмыкова снова напряглась и энергично затрясла головой:

— Нет-нет, все в порядке… просто у меня часы сегодня спешили, я ведь утром вам показывала, вот с этого и началось. У меня все в порядке, никаких сложностей.

— Ну как знаете. Однако если решите…

— Нет-нет, спасибо, отпуск не нужен, — поспешно перебила меня Калмыкова.

— Тогда можете идти, Инна Алексеевна, я сама разберусь с клиенткой. Да, кстати, — я сняла очки и посмотрела на вставшую из-за стола Инну. — Я все забываю спросить, а почему вы ушли из московской клиники? Все-таки там наверняка были перспективы.

— Какие? — чуть скривилась Инна. — Уж точно гораздо меньшие, чем здесь. Вы не подумайте, что я пытаюсь к вам подольститься, потому хвалю вашу клинику, нет. Но за то время, что я тут работаю, я чувствую, что существенно улучшила навыки, а в Москве была рутинная работа.

— Я ничего такого не думаю. Но все же должна быть причина для того, чтобы человек бросил работу в столичной клинике — пусть и рутинную, но со стабильным доходом, забрал двух детей и переехал сюда, очень далеко от столицы. Наверняка вашей дочери такая перемена мест не очень понравилась, да? Она ведь готовилась поступать в московский институт, правда? А пришлось учиться в провинции.

Калмыкова слегка покраснела:

— Это мой родной город, я же говорила. Я сама закончила здешний институт, и вы не хуже моего знаете, что он отличный, хоть и не столичный. Вы ведь тоже здесь учились, не обязательно в Москву ехать, если есть стремление получить знания. И Алина тоже так считает.

Ну в последнем я не была так уверена — проблемы-то у Калмыковой есть, и почти стопроцентно они связаны с дочерью, которая в силу возраста сейчас наверняка невыносима.

— Если у вас нет больше вопросов, Аделина Эдуардовна, можно, я пойду? Мне еще нужно клиентов к завтрашним операциям подготовить.

— Да, разумеется. — Я поняла, что о причинах увольнения она мне не расскажет, значит, придется самой поискать информацию.

Дверь за Калмыковой закрылась, а я не могла отделаться от неприятного чувства, что Матвей, скорее всего, прав, и что-то в московской клинике произошло такое, о чем Инна говорить не хочет. Меня беспокоило и то, что в трудовой книжке не было записи об увольнении по статье — хотя руководство могло пожалеть одинокую мать двоих детей, не имеющую никакой поддержки.

«Интересно, а кем был ее муж? — вдруг подумала я, придвигая к себе карту клиентки. — Я никогда об этом не думала, кстати. Хотя… почему меня должно было это интересовать? Но теперь придется и это выяснить, что-то мне подсказывает, что эта Инна Калмыкова не так проста, как выглядит, и что-то в ней есть такое… странное».