Сквозь вещий шум дубрав

Марина Котова, 2017

В новой книге Марины Котовой «Сквозь вещий шум дубрав» тесно переплелись история и современность, в ее стихах ощущается живая ткань времени, горячее и обжигающее дыхание мира, тревога и надежда на грядущее. В книге явлена древняя языческая Русь, победы Святослава, мощь русских дубрав и рек, дающих силы не только выстоять, выжить в лихую годину, но и любить глубоко и безоглядно все сущее. Поэзия Марины Котовой – это русская страсть к простору, бескрайнему и прекрасному, как душа человека, какой задумал ее Бог. Марина Котова родилась в г. Дзержинске Нижегородской области. Окончила филологический факультет Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского и Высшие литературные курсы Литературного института им. А.М. Горького. Печаталась в журналах «Наш современник», «Москва», в «Литературной газете» и др. Автор четырех книг стихов. Лауреат Всероссийской премии «Традиция» журнала «Москва» за цикл стихов «И что мне тишь медлительная вод», Всероссийской литературной православной премии им. св. блг. кн. Ал. Невского, IV Международного литературного Тютчевского конкурса «Мыслящий тростник».

Бережец

«Я Русь люблю — боры ее и кручи…»

Я Русь люблю — боры ее и кручи,

И шелест палевый колышущихся трав,

И солнце, что коровой красной, тучной

К реке спускается сквозь вещий шум дубрав.

Но не за то ль, что сердцу драгоценно,

За то, чем и дарил, и дарит Спас,

За то, что и мгновенно и нетленно,

Другие царства смотрят зло на нас?

За эти вот немыслимые дали,

Где, встав на воздухе, как и века назад,

Над нами Божья Матерь расправляет —

И ветер на руки берет лазурный плат.

За руды черные, за самоцветов груды,

Что все еще хранит во чреве твердь,

За стены сосен, чье дыханье чудно

Земли отравленной одолевает смерть.

И вот шипят: достойна ль Русь наследий?! —

В тоске угрюмой — целое разъять,

Повыдрать когти Русскому Медведю,

Хозяином в его владеньях стать.

Плевать растлившимся, что плачут кровью лики,

Чужда им жажда душу сохранить,

И наша щедрость — сильных и великих:

Отдать, помочь, собою заслонить.

И невдомек копающим могилу

Народу русскому — так свет Телец застил —

Затихни Русь — живое сердце мира,

И оскотинится, и омерзеет мир.

18 марта 2015

Дорога

В окне металась занавеска,

Все тщилась улететь туда,

Где солнечные перелески,

Холмов бредущие стада.

И виделись мне, как впервые,

Цветы, желтевшие в лугах,

Поля ячменные, ржаные,

Река в кисельных берегах.

Разнежившись, вольготно, немо

В огнях цветов, кострищ золе

Пресыщенное лаской небо

Еще лежало на земле,

Все облака — младенцев пухлых —

Вспоившей молоком речным.

В колосьях семена набухли,

Дыша теплом ее печным.

Автобус мчал. И за порывом

Порыв — шел ветер через мост.

Обрыв. И небо за обрывом

Уже вставало в полный рост.

1997

«Дремлют карпы в прогретой воде, спят шелковник с осокой…»

Дремлют карпы в прогретой воде, спят шелковник с осокой,

Поплавками кубышки качает волна-малахит.

Я пешком с муравьями по теплым мосткам над протокой.

Прикрываю глаза — так июньское солнце слепит.

Скоро встанут стога, как буханки с поджаристой коркой.

Время все прибирает к своим загребущим рукам.

А пока выбегает зеленая рожь на пригорки

И течет, разливаясь к приокским седым тальникам.

А пока, навязав терпеливым колосьям соседство,

Налилась лебеда, липнут мошки к сквозным рукавам.

Как увижу — на памяти мамины слезы о детстве:

Были рады в войну и лепешке с травой пополам.

Но ни битвы, ни голод свести не смогли нас под корень.

Древним воином, милостью Неба храним,

Белый храм возвышается над очарованным полем,

В облака упираясь сияющим шлемом своим.

В эту землю мне лечь. Потому я за все здесь в ответе.

За колосья и храмы, за дикие травы у троп.

Обжигает мне щеки болезненный жар лихолетья,

Но прохладен и свеж у ворот колокольчиков сноп.

Но веселые плотники лестницу ладят под кровлю.

Чинит невод сосед. Плачет чей-то ребенок навзрыд.

И пока я жива, все, что вижу, и знаю, и помню,

Что прозреет душа, переплавить в слова предстоит.

…Пахнут доски смолой, всюду груды кудрявых опилок.

И вчерашним дождем налиты на дорожках следы.

И небесный Строитель, на облачных стоя стропилах,

Смотрит в сердце мое через толщу небесной воды.

2005

«Утешь дыханьем лиственным и хвойным…»

Утешь дыханьем лиственным и хвойным,

Укрой зеленым шелком струй речных.

Россия! Русь! Ты — мятежи и войны.

Но ты и холод лилий золотых.

Войска слабы, поля тоской зияют,

Одно в тебе нетленно — красота.

Растленная, поруганная, злая,

Ты и в своем падении свята.

11 августа 2014

Русь

Русь моя! Осажденная крепость!

Велика, видно, предков вина:

Разжигая, как в звере, свирепость,

На тебя за войною война.

Древних идолов тащат с Востока

(Ипостасям не видно конца),

Все хотят нам открыть третье око.

Запад шлет золотого тельца.

Нам не надо чужого дурмана,

Нам довольно своей белены.

Новой раною лечим мы раны.

Души бедами утолены.

Видно, крепко нас любит недоля,

Раз сердца наши ловят в силки,

Если чистое русское поле

Норовят поделить чужаки.

Что там в будущем: чет или нечет?

Цвет вишневый иль чертополох?

Встреча с Господом или невстреча?

Белобог победит? Чернобог?

Мокошь возится с белой куделью.

Не на саван ли нитку прядет?

Обнимаясь с хмельною метелью,

Русь свои навьи песни поет.

1997

«Глубинка, говорят, а слышу — глубина…»

Глубинка, говорят, а слышу — глубина.

Коровье стадо тянется по дамбе

Над Осовцом, что в дар Оке в холмах

Несет лугов, дубрав сырых преданья.

Приходят к остановке рыбаки,

С плеч свалят непосильную поклажу,

Вздувая жилы, стащат сапоги

И колпачки отвинчивают с фляжек.

И ждут, следя блистающий заход

Светила, тонущего медленно, без всплеска,

Единственный автобус, что пройдет

Раз в сотню лет по Красной, по Советской.

В заокских далях в проблесках дождя

Пылают в тучах золотые лики.

И местные из-под руки глядят

С достоинством под стать реке великой.

На лицах света золотого слой,

И тот же свет на зданиях старинных,

Купеческих, поросших бузиной,

Да мальвами, сплошь в мураве былинной.

На бывшей школе в заревой росе

Лицо (иль лик?), вязь подписи и даты —

Учился русский воин Алексей,

Что призван был служить в восьмидесятых.

И этот образ, зевы красных мальв,

И гроздья бузины, и неба древний свиток,

Реки дыханье, грозовая даль

Таинственно и неразрывно слиты.

Не здесь ли ткется русских судеб нить,

В глубинке, в сокровенной сердцевине?!

Есть что-то подлинное в том, чтоб жизнь прожить

И умереть под тучами родными.

Дышать легендами, разливами лугов,

А выпадет — стать самому преданьем,

Как этот самый Леха Асташов,

Что голову сложил в Афганистане.

20 мая 2014

Дыханье

Разве что сравнится с чудом древним:

Под зеленый бархат хвои поднырнуть,

Ощутив, как сила от деревьев

Медленной волною входит в грудь?

Вышло так, что с отчими борами —

Домом елей, синих трав, зверья,

Узкими заросшими тропами

С самых ранних лет сроднилась я.

Город мой в химической пустыне

Зло молился западным ветрам,

На востоке заревами стыли

«Синтез», «Оргстекло», «Капролактам».

Город к ним крепился пуповиной,

Город пил, тоскуя от гульбы,

Темным шепотком твердил о взрывах,

Молча нес закрытые гробы.

В том аду мне приоткрылась тайна,

Чем на свете живо естество,

Поняла я: человек — дыханье,

Лишь дыханье, больше ничего.

В лес! На волю! В воскресенье рано

Поднимались. Розовел затон.

В лес! На волю! Не было нам храма.

Бор нам заменял и храм, и дом.

Там текло, сверкая, время Божье

Свежестью пронзительной, густой.

И была мне жизнь лесов дороже

Жизни душной, суетной, людской.

Выстрадано, выплакано мною:

Будет Русь стоять, и нам дышать, пока

Сердце бьется, чистое, лесное,

Выдыхая свет под облака.

13 ноября 2015

Гимн лесу

Мир оползнем течет, и все же есть

Сохранное от древности бездонной:

Колючий бархат хвой и влажных листьев взвесь,

Сушь можжевельников и винный запах терна.

Бор — древний бог, обутый в белый мох,

Его одежды — золотые чащи,

Нет избранных — хорош ты или плох —

Конец ознакомительного фрагмента.