Сердце офицера

Марина Кистяева, 2022

В тот день он «получил» генерала и попал в аварию… Выжили все. Но пострадала маленькая девочка. А её мама разбила ему сердце. В книге присутствует нецензурная брань!

Глава 4

— Петр Михайлович…

— Езжай домой, Сереж.

— А вы…

— Езжай.

Петр продолжал изучать паспорт Ольги.

Интересные дела вырисовываются.

С другой стороны, чему он удивляется?

Нормальная ситуация, и не только по сегодняшним временам.

Мать-одиночка, значит.

Но фотка мужика с ребенком в том же паспорте имелась.

Темноволосый, крепкий парень лет тридцати, с модной бородкой. Лощеный. В белой футболке и таких же белых брюках. Какой идиот будет носить белые вещи, когда в доме маленький ребенок? Или для фотосессии пододел?

В графе отец — ни слова.

И Ольга Николаевна Царева носила ту же фамилию, что и у Александры в свидетельстве о рождении. Оба документа Петр успел просмотреть.

Красивая фамилия у девчонок.

Он ещё некоторое время повертел паспорт Ольги в руках.

Не замужем…

Но мужик есть.

Или был?

Отпустил её на ночь глядя в непогоду. Да ещё и с ребенком.

Документы опять же с собой у неё были. Понятное дело, паспорт. А свидетельство о рождении зачем с собой таскать?

Это первое.

Второе. Его интерес присутствует?

Кажется, да.

Тогда третий вопрос — какой?

Чисто сексуальный?

А вот хрен знает.

Громов не верил, что эта Ольга, мать её Николаевна, его цепанула. Чтобы с первого взгляда. Да и взгляда как такового не было. Петр провел рукой по лицу, смахивая усталость прошедших часов и пьянку прошедших дней. Погуляли, отметили, ничего не скажешь. Занятно получилось.

По-хорошему, ему бы выспаться. Или хотя бы вздремнуть пару часов. Уже потом разбираться что к чему.

Он бы так и сделал, если бы не взгляд Оли, которым она окинула Громова, когда её вместе с ребенком уводили по коридору.

Обернулась, сдерживая подступившую к горлу истерику.

Громов стоял неподалеку. Рядом с ним уже суетилась подоспевшая симпатичная медсестра. Кажется, Нина. Она неплохо «обслужила» его в прошлый раз. Было дело… Он переодевался после обследования, она вошла в палату, заперла дверь, прислонившись к ней спиной. Дальше по вполне заезженному сценарию, через который Петр проходил не раз. Что-то сказала, подошла к нему, он опустил руку ей на плечо. Она же опустилась на колени, достала из его штанов член и сделала неплохой минет.

Почему он её запомнил в череде безликих женских лиц за последний год? Нина безболезненно делала капельницы. А это дорогого стоит!

К нему она едва ли не подбежала, вызвав недоумение.

Игнорируя приветливую улыбку медсестры, он смотрел вслед уходящей Ольги.

Тогда-то она и обернулась.

С широко распахнутыми глазами, где застыла тревога и страх. По-прежнему дезориентированная, перепачканная грязью и кровью, она нашла взглядом Громова. Петр разное повидал на своем веку. От женщин в том числе. Его семейная жизнь тоже не всегда шла, как по маслу.

Девушки любили его. Проклинали. Ненавидели. Пытались манипулировать. Всё, как у всех. Смотрели на него по-разному. Ему, по большому счету, было всё равно.

Ольгин взгляд зацепил. Настороженность и ещё что-то, что он не смог рассмотреть, застыли в глазах блондиночки. До девочки окончательно дошло, что произошло на трассе. Кто виновник того, что она и ее дочка сейчас находятся в больнице.

— Может, кофе?

Петр обернулся на голос. Рядом стояла незнакомая медсестричка. Ещё одна…

— Я знаю, где стоит автомат.

— Я могу…

— Не надо.

Громов посмотрел на часы — презент тестя — и направился в сторону кабинета Одурова. Тот выгнал Петра час назад, сказав, что ещё ничего не ясно. Пригрозил вовсе свалить домой, если тот будет надоедать ему.

Естественно, никуда Одуров уезжать не собирался. После тяжелого дня и суетной ночи минутка тишины необходима.

Петр постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл. Григорий разговаривал по телефону.

— Буду утром. Точно. Не ворчи, а? Да, я всё помню. Жди.

Недовольно нажав на «отбой», главврач повернулся к вошедшему мужчине.

— Час ещё не прошел.

— Ты засекал?

— А то. С тобой только так, Петр Михайлович. Кстати, прими мои поздравления. Я, наверное, в числе последних поздравляю?

Генерал отмахнулся. Не до поздравлений сейчас. Он свой телефон поставил на беззвучный режим. Не хотелось никого слышать. Если кому-то срочно понадобится Громов, его найдут и без телефона. К тому же осведомленные люди понимали, что новоиспеченный генерал гуляет и лучше того не тревожить по пустякам несколько дней. Самое интересное начнется потом.

Петр, бывавший не раз в кабинете Одурова, прошел и тяжело опустился в кожаное кресло. В голове гудело от недосыпа и прошедшей гулянки.

— Нормально все, Маркович. Говори, что с моими дамами.

— Уже и твоими, Петя? Быстро, — оскалился Одуров, тяжело и устало вздыхая. — Может, по рюмашке? Замотался.

— Давай.

Одурову отказывать не стал. За руль Петр точно ближайшие часы не сядет, а там и протрезвеет.

Главврач поднялся, прошел к бару, открыл дверцу и достал пузатую початую бутылку с двумя рюмками.

— У Ольги ничего критичного. Ты и сам видел. Легкое сотрясение, пара синяков. Губа разбита. Мелочь, короче. Самая серьезная травма — перелом правой руки.

— Всё-таки перелом? — поморщился Громов.

— Угу.

Поставив рюмки на стол, Григорий разлил янтарную жидкость. Молчание хирурга не нравилось Громову. Что-то он не договаривает.

— Паузу нехорошую делаешь, Маркович.

— Давай сначала выпьем.

— Александра не пострадала? Ничего не сломала? Внутреннее кровотечение? — пытливо спрашивал мужчина, искренне переживая за маленькую девочку. Ему снова вспомнилось, как она хаотично и требовательно ощупывала грудь матери, устраиваясь поудобнее и затихая.

Одуров приподнял рюмку и без слов выпил. Даже не поморщился. Петр один в один повторил его движения. Горькая настойка обожгла горло, затем последовало приятное тепло.

— Значит так, Петр Михайлович, — хмуря брови, сказал Григорий, снова открывая бутылку. — Делать поспешных выводов я не буду. Но Александру обследовать тщательнее стоит.

* * *

По распоряжению Громова для Ольги и Саши выделили палату «матери и ребенка». Такая имелась и в военном госпитале. Петр не хотел знать, как она числилась у них на балансе. Да и забивать лишней информацией голову не собирался.

Он всё-таки съездил домой, принял душ, переоделся. Бриться не стал. Отзвонился в штаб.

К госпиталю Громов подъехал без пятнадцати девять. Одуров как раз выезжал со стоянки. Мужчины коротко кивнули друг другу. Прошло несколько часов, как они виделись в последний раз.

— Все необходимые бумаги я подготовил, — сказал Григорий, опуская стекло.

— Спасибо. С меня причитается.

— Естественно, — усмехнулся главврач, устало потирая глаза. — Иметь в должниках самого генерала — заманчивая перспектива.

— Да пошел ты, — беззлобно заметил Петр, проезжая дальше.

Задерживаться он нигде не стал, сразу прошел по коридору, поднялся на третий этаж и направился к палате, где, по его мнению, должны были отдыхать Оля с дочкой.

Постучать Петр и не подумал. Ребенок может спать, какой нахер постучать? На самом деле причина была в другом. Отвык он стучать, заходя к девушкам в комнату. Пусть в данном случае она и выступала в качестве больничной палаты.

Постучать всё-таки стоило.

Честно…

Петр вошел и остановился, не понимая в первые секунды, как реагировать на представшую перед ним картину. У Громова возникло ощущение, что он со всей дури врезался в прозрачную стену. Или, что ещё лучше, грохнулся с армейского «бревна» на полосе препятствий. Не больно, зато адреналин в крови колошматит до мушек в глазах. Больше злость берет, что лоханулся на самом легком, уже давно отточенном и привычном препятствии.

Петр остановился, нахмурившись и впиваясь жадно в картину, которую увидел.

Оля не спала. Она полусидела, опираясь спиной на подложенные под поясницу подушки. Натренированный взгляд Громова выцепил сразу все нюансы. Белые волосы расчесаны на прямой пробор, передние пряди убраны за уши. Лицо без единого грамма косметики. Бледное. Под глазами легкая синева. На скуле несколько царапин. Губы Петр не видел…

Вернее, не смог рассмотреть — Оля сидела с опущенной головой.

Потому что здоровой рукой держала Сашу.

Которая припала к материнской груди и активно работала ротиком.

От вида грудного кормления генерал и подвис…

Сколько он за свою жизнь видел голых женских грудей? До хера и больше. И в обычной жизни, и на войне. Его пытались соблазнить, когда он был женат. Не раз. Пытались подложить, подловить, спровоцировать. Чего только не было. Когда он стал холостяком, то пустился в законные загулы.

В условиях войны насмотрелся на всякое непотребство.

Поэтому женской грудью его не удивишь. Ни большой, ни маленькой, ни плоской, ни искусственной.

А тут… Оля кормила дочку. Неприкрыто. Наслаждаясь процессом. У Ольги была шикарная, тяжелая грудь, за которую обеими ручонками ухватилась Саша. По типу: «Моё, не отдам!»

По позвоночнику Громова прокатился жар. Шандарахнуло и в голову. В висках запульсировало. Умом мужчина понимал, что грудное кормление никак не входит в табуирование. Сейчас женщины кормят детей, где им приспичит. И в кафе, и в скверах. Про стеснение давно забыто. Да и какое может быть стеснение? Что может быть естественнее, чем кормить дитятко грудью?

Петр хотел бы, чтобы его ребенка кормили первый год грудным молоком…

В горле образовался ком. Громов нахмурился. Происходящее начинало напрягать.

Причем открыто.

Более того, он почувствовал себя извращенцем, когда понял, что вид обнаженной Олиной груди его заводит.

Как мужика.

Девушка не сразу заметила присутствие мужчины.

Или была настолько поглощена дочкой, или Петр по привычке действовал бесшумно.

Она медленно подняла голову и сразу же натолкнулась на пристальный и жадный взгляд, которым Громов беззастенчиво пожирал её грудь.

То, что он видел, ему нравилось. Чертовски.

Ольга вспыхнула. Удивленно моргнула, даже губы приоткрыла, чтобы что-то сказать, но не сразу совладала с эмоциями. По её лицу от возмущения пошли красные пятна.

Правая рука была в гипсе. Ей она попыталась прикрыть грудь.

— А стучать?.. — выдохнула, наконец, девушка.

Сам Громов не спешил заводить диалог.

Он смотрел.

Снова и снова.

Красивая девушка с ребенком… Завораживающая картина.

— Не стал, — коротко бросил Петр, проходя в палату, точно здесь и сейчас не происходило ничего странного и он имел полное право присутствовать. В груди продолжал расти непонятный жар. Или давление? Что-то новое, что ему не нравилось.

Громов терпеть не мог ситуации, которые не понимал и не контролировал.

Они вызывали здоровую злость, раздражение и потребность всё исправить.

— Отвернитесь, пожалуйста, — быстро и явно волнуясь, попросила Оля, заерзав.

Саша, которую потревожили и оторвали от занятного занятия, тоже завозилась и закряхтела, выражая протест и готовность в случае необходимости подтвердить его громким ором.

Намеренно отворачиваться Петр не собирался. Но глазеть перестал. Настраивать молодую маму против себя не стоит. Им ещё разговаривать.

— Как самочувствие? — спросил он, подходя к окну. Можно было, конечно, опуститься в кресло, но тогда получилось бы, что он проигнорирует просьбу Ольги.

— Я не ждала вас… Вернее… Господи, что-то я ничего не соображаю…

Её сбивчивый тон насторожил Петра, и он снова обернулся. Разговаривать, не видя собеседника, Петр не любил.

— Всё-всё, роднулькин, хватит, — девушка поспешно прятала грудь в бюстгальтер и натягивала полы халата. Дочку она успела положить рядом. Та быстро перевернулась и, кряхтя, поползла по кровати. Оля сразу потянулась за ней.

Что-то пошло не так. Ольга громко застонала, поморщилась и повела правой рукой, которая у неё, видимо, была рабочей.

Громов, ничего не говоря, быстро подошел к кровати и встал таким образом, чтобы в любой момент можно было перехватить ребенка. Егоза, насытившись, решила поиграть.

— Давай-ка я тебя, Александра, перенесу в манеж.

Он уже потянул руки к ребенку и услышал:

— Не трогайте мою дочь.