Ген жизни

Марина Ивановна Иванова, 2019

Начало 90-х годов. В Мурманске идет дележ рыбного флота. Пароходы скупаются под рыбные кооперативы. Марго восемь лет. Она бежит вместе с родителями из города в холодильниках, чтобы спастись от смерти. Их преследует местный криминальный авторитет Виктор Мурманский, погоняло Барон. Он забирает у них весь бизнес. Марго приезжает жить в Ставрополь на заброшенную дачу. Работы для родителей нет, вся семья голодает. Спасает, что на дачах есть кое-какая падаль. Это помогает не умереть с голоду. Марго рано становится взрослой. Что выберет – добродетель, пороки?

Глава 5

— Гришку убили! — кричала соседка по лестничной площадке, показывая на уезжающую машину скорой помощи.

— Что ты мелешь? — спрашивали собравшиеся зеваки во дворе. — Откуда знаешь, что убили?

— Я его первая нашла. Смотрю дверь открыта, заглядываю лежит в лужи крови. Я сразу милицию и скорую вызвала.

Народ вздыхал, Григория Фомича любили все. Самый безобидный мужик города Ставрополя. Всегда поздоровается, никогда грубого слова не скажет. За что же его так? Ведь крепкий мужик был. Работал на заводе Поршневых колец наладчиком. Станок закряхтит, закашляет, он уже рядом, Его ценили на работе, дали двухкомнатную квартиру на улице Жукова. Как раз напротив Дома пионеров. Григорий часто на балконе смотрел, как детские ручейки стекались на занятия в этот океан творчества. В окно видел, как танцуют, поют, рисуют. За сыном очень скучал. Говорят, непутевый был, из тюрьмы не выходил, жинка от этого покинула Гришу рано, переживала за урода сына. Григорий Фомич после нее вообще ни на одну женщину не глянул, десять лет так и прожил один. Видно жена к себе забрала, соскучилась. Конечно, этот головорез новую квартиру отца даже не видел. Он же с ними в коммуналке жил на Карла Маркса в старом пошатнувшемся доме, который под снос был определен.

— Помните, еще история эта произошла, что масонский это дом, — напомнила сочувствующая соседка. — На нем еще виноградная лоза была слеплена и орех. Это ж их знак. Масоны всегда так дома помечают. Еще клад в том доме нашли, когда ломали? Вот сынок бы его удивился, что папаша на золоте жил, да не знал. Гриша всегда мечтал, чтобы сын увидел, как теперь он живет в новой квартире: и ванная, и туалет, удобства все, радоваться такой роскоши можно. А он по тюрьмам.

Судачили соседки во дворе еще долго, вспоминали, какой хороший человек был Григорий Фомич. Теперь, наверное, квартира государству уйдет.

Незадолго до этих событий, Василий Федорович Паделкин столкнулся с Григорием Фомичев на стадионе. Нет, они не ходили смотреть футбол, пить пиво. Стадион превратился в рынок в городе Ставрополе. Там продавали все: от дешевых гвоздей до норковой шубы. Григорий Фомич пришел купить крепежи для новой крыши. Он же обещал худенькой Валентине шифером дачу накрыть. Слово было у него мужское прочное, как глыба. Никто не мог это слово сдвинуть. Если Гриша сказал, намертво заколотил. Все держалось на этом простом русском слове. Раньше мужик мужика не уважал, если тот слово не держал. А сейчас слова летают как рой мух, садятся, падают, вылетают, прилипают, никто не за что не отвечает. Одна пустая болтовня. Соревнуются мужики с бабами, кто больше слов произнесет, они ведь ничего не значат, пустые безмозглые буквы, просто стоящие рядом. Вот такие слова сейчас существуют — как пыль. Дунул и нет их.

Бабы горевали за Гришей, который всем помогал. Кому колонку починит, кому денег займет, кому старый овчинный тулуп подарит. Эх, настоящий русский мужик был. Не терпел несправедливости. Зачем он тронул этого пижона в белом костюме, замечание сделал, что тот без очереди лезет. А тот почему — то испугался, когда его увидел.

— Точно, этот тип в белом костюме и есть убийца! — закричала соседка. — Я с Гришей на стадионе была. Он как раз шел на рынок, я с ним прицепилась. Хотела лампу на телевизор купить, какую нужно, моя сдохла. А кто лучше Гришки в них разбирается? Он мне помог. А сам пошел гвозди покупать. Я еще тогда подумала, куда ему столько гвоздей? А этот бандюган в галстуке, оттолкнул Григория Фомича, забрал последнюю коробку. Сами знаете все подряд гребут на этом рынке, не успеешь схватить. Ведь с утра пошли, уже пусто. Ну Гриша его по плечу похлопал, говорит: «В очередь встань!». Этот шальной обернулся и в цвет костюма стал, даже еще белее. Я еще думаю, не похож на нашего, со светлой рожей, лето прошло, а он не загорел. Этот белесый коробку уронил, гвозди фонтаном посыпались, развернулся и побежал, будто Гриша его ударил. А Григорий Фомич говорит, — где — то я его видел, не могу вспомнить? Так всю дорогу и шел, брови крест — накрест, вспоминал видно, кто это был. Меня вообще не слушал. Вот так и дошли. А тот видно вспомнил! — ахнула соседка. — Точно, бабы, это он его убил!

Соседка говорила все это шепотом, будто вела расследование, оглянулась испуганно, затем посмотрела на раскрывших рот подружек и замолчала. Мало ли, может за эту догадку ее топором по голове тоже стукнут. Она резко замолчала, быстро развернулась и пошла прочь. Все подумали, в милицию побежала рассказывать про белесого. Но соседка закрылась в квартире на все замки, зачехлила все шторы. И подумала: «Болтать вредно, рогатые вокруг языка так и вьются. В любой час могут прийти».

Григорий Фомич действительно вспоминал, где видел Василия Федоровича Паделкина. Конечно, он давно не брал в руки выпускной альбом сына. Именно там он видел этого парня. На общих фотографиях в морской форме с гюйсеком, они всегда стояли в обнимку — его Витюша и Васек. Два неразлучных друга. Один раз сын привозил его даже в гости. Тогда они еще жили на Карла Маркса. Давно это было.

Но теперь Григорию Фомичу не суждено было это вспомнить. Он первый раз в жизни не сдержал слово. А худенькая женщина Валентина с двумя дочками ждет, когда он починит крышу шифером.

После ухода мужа, Валентина сидела возле печки на земле молча, не слышала, как шипит вытекающая сытная заячья подливка, как ее тянут за руки плачущие дочки, как небо вновь затянулось низкими черными тучами. Как тяжелые крупные капли медленно падали на глиняную печь, оставляя темные пятна на побелке. Дождь начинал разбег, сначала редкие капли плюхались в кастрюлю, затем частота их падения увеличивалась и вот он косым линиями уже хлестал Валентину по лицу, приводя в чувство.

— Мама, пошли в дом, ты мокрая! — кричала Марго.

Наташа пыталась поднять маму со спины. Откуда — то взялись силы у девятилетнего ребенка она смогла оторвать худое тело от земли, Валентина подняла глаза к небу, оно плакало вместе с нею.

— Господи, помоги! — закричала молодая женщина, которая не знала, как прокормить детей, не знала, почему ее предал муж, не знала, что дальше делать? А ведь он предал не только ее, он предал этих крохотных человечков, часть себя. Как можно оставить без копейки их? Одних в чужом городе, на чужой даче.

Валентина посмотрела на Марго, оглянулась на Наташу, увидела повзрослевшие серьезные лица дочек. Она вздохнула, быстро поднялась, фартуком вытерла лицо, им же схватила кастрюлю с плиты, ласково произнесла:

— Девочки, никого не будем ждать, сядем обедать, такая вкуснятина получилась!

Марго переглянулась с Наташей, подмигнула ей и побежала открывать дверь.

На следующий день Валентина заплела девочкам косы, взяла норковую шубу, закрыла дачу, решила пойти в город вместе с девочками. Она была уверена, что Григорий Фомич обязательно придет, поэтому оставила на столе записку: «Мы скоро будем!».

В город Ставрополь Валентина доехала на попутной машине, попросила подвезти без денег. Водитель глянул на детей, вздохнул, согласился доставить их поближе к рынку. Это был Нижний рынок. Крытая полукруглая громада с продуктовыми рядами. Вокруг здания расположились лоточники со своим тряпьем, мелочники со своими железяками. Валентина стала возле лоточников.

— Шуба норковая новая! — тихо говорила она, глядя в пол.

— Красавица, дай погадаю, что было, что будет, что тебя ждет! — произнесла ласково наглая цыганка, рассматривая шубу. — Вижу, счастливая ты!

Валентина вздохнула, удивленно посмотрела на цыганку. Та улыбнулась и добавила: «Будешь, будешь скоро счастливая! Красивый принц за тобой едет, озолотит, если поможешь моему больному ребенку!».

Валентина с жалостью посмотрела на цыганку, пожала плечами. Конечно, все отдала бы на лечение ее чаду. Но у самой ничего нет.

— Я дам на лечение, если шубу продам, — пообещала Валентина.

— Кума, как тебя зовут? — поинтересовалась цыганка.

— Валя.

— Меня Мария. Вижу муж тебя бросил с двумя ангелочками, — сочувствовала цыганка, — горемыки мы с тобой обе. Меня тоже. Но у меня их четверо.

Валентина грустно посмотрела на новую подругу, в ее черные без зрачков глаза и спросила.

— Четверо?

— Да! Будь он проклят! С русской сбежал! Я их весь род прокляла до самого последнего колена!

Цыганка посмотрела на Валентину оценивающе, будто покупала лошадь, чуть ли не заглянула в рот, чтобы увидеть зубы, улыбнувшись всеми золотыми. К ним подбежал цыганчонок пяти лет, схватился за шубу, стал трясти.

— Тетенька, дай на хлебушек, три дня не ел! — запричитал пацан.

— Карде бул! — закричала цыганка, и толкнула мальчика в плечо. — Это мой сынок, младшенький. Три девки еще у меня. Старшей тринадцать, замуж недавно отдала.

— Поздравляю, — улыбнулась Валентина.

Марго посмотрела на мальчика, протянула ему орех, она подобрала его, когда машину ловили. В лесополосах везде росли орехи возле дороги.

— На, возьми, — улыбнулась Марго.

Цыганчонок выхватил у нее орех, бросил его в лицо ей.

Цыганка схватила его за ухо, выкрутила так, что он головой потянулся к небу, стиснув зубы, косился на Марго.

— Ему же больно! — заступилась за него Марго.

— Нихай привыкает, он же мужик! — засмеялась цыганка, — и глянув на Валентину посоветовала, чтобы шубу на себя надела, быстрее продаст.

Валентина накинула на плечо шубу, не успела поправить, как цыганка схватила шубу и помчалась с нею в сторону цирка, цыганчонок толкнул Марго, бросился вслед за матерью.

Наташа и Марго смотрели на маму, которая догоняла цыган, но тех уже не было видно. Они завернули за угол. Валентина крутилась во все стороны, не знала куда дальше бежать. Наташа крепко схватилась за пакет. В нем были документы. Хорошо, что этот пацан у нее их не выхватил. Марго не понимала, почему новые друзья так себя ведут? Почему такие злые? Мама шла с опущенной головой. Лоточники между собой переговаривались, показывали рукой на Валентину, крутили пальцем у виска. Возмущались ее доверчивостью.

— Разве можно с ними разговаривать, они же все с гипнозом работают, — поучали ее продавцы. — Очень легкомысленно вы поступили! Гнать их нужно было, а не сюсюкаться с ними.

— Если бы мама их догнала, побила бы точно! Она умеет драться! — заступалась за маму Марго. — Ничего я выросту, найду их!

Мама взяла пакет у Наташи. Хотя та с трудом его отдала, вцепилась в него так сильно, что мама едва разжала пальцы. Валентина увидела милиционера, подошла к нему, спросила, куда обращаться, если кража? Рассказала про цыганку. Он, зевая, показал рукой вперед, где было отделение милиции. Но добавил: «Вы ничего им не сделаете, время потеряете. Цыгане народ вольный. Скорее всего, заезжие гастролеры уже по полям ушли в другой город».

Валентина в милицию решила не ходить, узнала у торгашей, куда идти, чтобы прописаться, ей сказали, что нужно с документами обращаться в паспортный стол. Благо он был недалеко. Марго с Наташей доели из пакета последние яблоки. Откусывали понемногу, будто хотели продлить съестной запас подольше.

Валентина заняла очередь в паспортный стол. Хоть здесь успела. Ей сказали, чтобы за нею никто больше не занимал, не смогут принять. А ей нужно быстрее устраиваться на работу, она понимала это. На работу без прописки не брали. Она решила узнать, как оформить статус беженцев, что делать дальше, где прописаться.

«На даче Григорий может быть пропишет? — думала Валентина, стоя в очереди, — хоть бы дождался нас, скоро придем».

Валентине почему — то становилось спокойнее, когда она про него думала. Она старалась чаще вспоминать его. Но когда подошла очередь, охранники посмотрели на паспорт удивленно.

— Что это, Кузнецова? — спросил один из них вызывающе.

— Паспорт! — опуская глаза произнесла Валентина.

— Вижу, что паспорт. Подделка чистой воды. Смотри, печать яйцом переведенная, видишь, — размыта по краям. А нас предупреждали, что сейчас этих мошенников, под беженцев косящих, полный город.

Охранник зло посмотрел на Валентину, затем на Марго и Наташу, повернулся к другому охраннику, засмеялся: «Не пойму, немчура что ли?»

— Нет, цыганча! — ответил другой.

— Да брось ты, немчура, видишь, белобрысые!

— Черные какие, смотри! Точно цыгане! — рассматривая Марго и Наташу, произнес второй, — просто волосы выгорели!

За два месяца пребывания на юге, девочки действительно загорели, бегали в трусах целыми днями на даче. Ничего удивительного, что с такой необычной внешностью северных народов они стали похожи на местных колоритных кочевников, которые давно облюбовали юг.

— Давай, задерживай их с поддельными документами! — уверенно произнес первый охранник.

— Детей жалко, баба худющая, еле стоит, давай отпустим, — предложил другой.

Он наклонился к Валентине поближе, внимательно посмотрел ей в глаза.

— Слушай, подруга, забирай свой фальшивый документ, и чтобы мы тебя здесь больше не видели, поняла? — шепнул он и протянул Валентине паспорт.

Валентина бросила его в пакет, схватила за руки дочек и быстрым шагом отправилась к автобусной остановке. Долго уговаривала водителя, чтобы подбросил до дачного поселка. Обещала деньги занести позже. Он согласился, детей пожалел. Марго смотрела, улыбаясь, на бегущие наперегонки с нею поля за окном, на пожелтевшие деревья, на громких пассажиров, которые говорили на непонятном ей языке.

— Какой армян? — кричал один на другого. — Не армян, а армянин, понял.

— Ты еще скажи, ара, что карачанин, черкессин, азербайджанин надо говорить? — спорил другой громко.

Сквозь шум голосов Валентина услышала: «Дачный поселок, мамаша с детьми, выходи!».

Марго подпрыгивая бежала домой. Там ждал ее вкусный обед из зайчатины! Наташа как всегда молча держалась за ручку маминого пакета, глядя себе под ноги.