Лягушонок и Мистер Совершенство

Марина Дмитриева

Мистер Совершенство вошел в мою жизнь, когда мне было девять, и я казалась всем окружающим смешным, нелепым лягушонком, рыжим одуванчиком на тонкой ножке. Могла ли я подумать, что этот красивый заносчивый мальчик, мой сводный брат, с которым мы только и делали, что без конца ругались, так западет мне в душу, что наизнанку ее вывернет… Мы уже выросли и пытаемся устраивать свои судьбы. Только я света белого не вижу без него. А он?! Что чувствует он?!

Глава 3

Лягушонок

Так уж получилось, что Дима стал моим спасателем… Хотя его, скорее всего, эта роль тяготила и откровенно раздражала. Кого-кого, меня он меньше всего хотел бы спасать, я ведь не прекрасная дама, а вредная нелепость, незвано вошедшая в его жизнь, которая, вместо благодарности, еще и гадости говорила. Но пройти мимо не позволяло врожденное чувство ответственности. Одним словом, благородный рыцарь, которого временами подташнивало от своего благородства, но поступить по-другому Мистер Совершенство не мог. Рыцарь же…

Очередное спасение произошло, когда мне исполнилось 12 лет. Я была все такая же тощая и нескладная, только волосы отросли, да зубы подправились, и больше не казались такими огромными. В классе, страшась моей ненормальности, меня перестали травить, Кольку Кравцова тоже на всякий случай не трогали. Нас, конечно, по-прежнему постоянно обзывали женихом и невестой, а еще пузырем и соломинкой, но мы уже привыкли не обращать внимания на подколы одноклассников. У нас была своя компашка неприкасаемых… Чуть позже к ней присоединилась Ольга Анохина, она училась в параллельном классе, и в результате какой-то травмы смешно подволакивала левую ногу. Благодаря дружбе с нами ей досталась кличка Лапоть, хотя на лапоть Оля походила мало — худенькая миниатюрная черноволосая девочка, причем отличница. Н-да, я любила брать под свое крыло сирых и убогих. Потому что тоже была из числа отверженных, тех, над которыми обычно смеются.

В 12 лет я была уже довольно взрослой девочкой, но даже взрослым девочкам хочется верить в сказки. Поскольку сказка о превращении маленькой рыжей лягушки в прекрасную принцессу затягивалась, обернуться жар-птицей никак не получалось, я придумала и поверила в новый волшебный сценарий. Согласно этому сценарию, прекрасного короля заколдовала злая ведьма, и он позабыл про свою маленькую дочку-принцессу. Но однажды король вспомнит, что где-то на земле живет маленькая рыжая сиротинка, примчится к ней, задарит подарками и станет хотя бы раз в месяц навещать. Несмотря на уверения мамы и бабушки Маши, в один голос твердивших, что Павел Кривошеев очень плохой человек, несмотря на искреннюю симпатию к дяде Саше, которого наверняка совсем не порадовало бы такое развитие событий, детству свойственно героизировать плохишей, поэтому я искренне верила — мой папа просто запутался, ошибся, его заколдовала злая колдунья, но однажды он прозреет.

В действительности произошло немного по-другому, уже подросшая сиротинка принцесса сама нашла забывчивого короля. Подумала, вдруг, если он ее увидит, с него наконец-то спадут злые чары. Мой отец был красавчиком. И хоть его возраст близился к сороковнику, носил длинные рыжие волосы чуть ниже плеч. Причем, самое интересное, у него они не были похожи на торчащие в разные стороны взбесившиеся макаронины, а вились красивыми рыжими кольцами. Вкупе с небольшой небритостью это смотрелось привлекательно, сексуально. Впрочем, в 12 лет, мне трудно было оценить по достоинству. Но даже в том возрасте я поняла, почему моя правильная мама с ним связалась — папа выглядел настоящим мачо, и внешне, особенно восседая на красивом дорогом мотоцикле, больше всех знакомых мужчин походил на прекрасного принца.

Я нашла его в соцсетях, Павел Кривошеев был байкером, рубаха-парень с роковой циничной ухмылкой на красивых полных губах. Губы-вареники мне тоже от папочки достались. Тогда мне казалось: если мой биологический родитель увидит меня, то непременно полюбит, научит ездить на своем прекрасном железном коне, и мой мир заиграет новыми счастливыми красками. В голове постоянно возникала картинка, как я, восседая на мотоцикле, подъезжаю к школе вместе со своим настоящим отцом. Ну, круто же?! А одноклассники, пожалуй, больше, все учащиеся школы и даже выпендрежник Мистер Совершенство, стоят, разинув рты.

Картинка казалась такой привлекательной, что я не выдержала, и, наврав маме, что я усиленно занимаюсь танцами, решила посетить одно байкерское сборище, на котором, судя по странице в соцсетях, должен быть мой отец. Чтобы ему понравиться я даже надела кожаные штаны и черную необъятную, скрывающую худобу моей фигуры толстовку, а также тщательно пригладила рыжие спирали на своей голове.

Павел Кривошеев кадрил молоденькую симпатичную девчушку, по виду не старше 20 лет. Та вовсю улыбалась, смотрела на папеньку осоловевшими от счастья глазами, и постоянно смущенно теребила светлые пряди своих волос. Может именно она и есть злая колдунья?! А что, ведьмы очень часто выглядят красиво. Папа, любовно погладил своего железного коня и прошел вместе с девчушкой (возможно, злой ведьмой) в бар с зычным названием «Золотой прииск».

Иногда кажется, что некоторые мужчины навсегда остаются мальчиками. Вся жизнь праздник, вечная игра в машинку, войнушку или в красивых кукол. А помогать маме (жене), жить обычной жизнью среднестатистического человека скучно и совершенно не интересно, вот они всеми возможными способами и отлынивают от этой нудной обязаловки, прикрывая свой эгоизм лозунгами свободы.

Несмело подошла к железному коню запутавшегося в эгоизме короля. И с возрастающим недоумением стала рассматривать его со всех сторон. В эту железяку он вкладывал все свои деньги. В металл, а не живых людей?! Я ходила-ходила вокруг мотоцикла и не могла понять, как железяку можно любить сильнее, чем мою маму и меня. Впрочем, скорее всего, в системе ценностей своего папеньки я не стоила даже винтика его адской машины. Желая понять привлекательность этого чуда техники, я даже зачем-то на него залезла, обхватив чуть подрагивающими пальцами пупырчатые ручки руля.

— Эй, малый, ты чего там около моего мотоцикла отираешься?!

Видимо, родитель увидел в окошко мои телодвижения, вот и решил на время отставить обольщение красавицы. Железный друг дороже всех красавиц мира.

От испуга, волнения я забыла, как нужно двигаться и говорить, продолжала сидеть на этой ненавистной драгоценности и сжимать побелевшими костяшками пальцев руль.

Вблизи папочка был такой же красивый, как на фотках в социальных сетях, из-за кожаной амуниции и длинных волос немного смахивал на предводителя древних викингов.

— Брысь отсюда! — скомандовал он.

Брысь, словно маленькому блохастому котенку. Конечно, гордость во мне мгновенно взвилась на дыбы.

— А если не брысь, что тогда?! — с вызовом ответила я.

— Тогда отгребешь.

Когда перед тобой худенькая, несмотря на объемную толстовку, девчушка, легко быть смелым.

— Тебе не кажется, что поздно заниматься воспитанием?.. — и откинула прикрывающий мои локоны капюшон толстовки.

Рыжие пружины волос тут же полезли в разные стороны.

— Здравствуй, папочка?! — в голосе, на всякий случай, сквозила защитная ирония.

А в голове мольба: «Пожалуйста, пусть падут злые чары! Пожалуйста, пусть король меня полюбит!»

Родитель хмыкнул.

— Наташкина дочка, видать… — сказал красивый викинг после недолгого разглядывания моего фейса. — Зря она аборт не сделала, неудачная вышла. Некрасивая. А ведь говорил ей. Зачем ты сюда приперлась? Наташка отправила?! Не будет ей алиментов, сама родила, сама пусть и воспитывает.

Вздрогнула и побледнела от этих слов, доблестный викинг со всей дури ударил малолетнюю девочку тяжелой булавой жестокой правды. Нет, в свои 12 лет я не была наивной дурочкой и, конечно, предвидела возможность, что так называемый папа совсем не обрадуется моему появлению. Но всё же, прежде всего, я была ребенком, которому очень хотелось, чтобы сказки существовали в действительности. Нет никаких сказок, только жестокая, циничная, разрывающая детскую душу реальность.

Я вдруг бросилась вперед и вцепилась пальцами в рыжие волосы. Фирменный лягушачий прием, а ногтями по роже псевдоцарской прошлась.

Папаша завыл от боли…

Очень теплая душевная встреча получилась дочки с не желающим ее рождения родителем. А что поделать, больно понимать: злые чары не падут, Король не прозреет, злая колдунья не виновата в его забывчивости, более того — твой отец и есть само зло.

Папочка безуспешно пытался высвободиться из дочерних «любящих» объятий. Но отодрать взбешенного лягушонка дело трудное, не зря ведь Мистер Совершенство называл меня прилипучей. Даже подоспевшие на помощь друзья-байкеры, не могли справиться с этой задачей, я намертво вцепилась в рыжие патлы, и разжать пальцы была не в состоянии, от душевной боли их словно судорогой свело. Колотить ребенка при своих друзьях и окучиваемой девушке псевдокороль не решался, не по-пацански это. По-пацански только делать детей, а потом сваливать в туман. Он ведь не виноват, что она дура, аборт не захотела сделать.

Я тянула и тянула за волосы, а случайный родитель тихонько охал и подвывал, не оставляя попыток разжать мои пальцы.

— Ненормальная идиотка! — бубнил он. — А кровь моя, кривошеевская, дурная.

Пальцы сами по себе разжались.

Я упала на землю перед немного потрепанным говнюком — королем викингов, и заорала, как бешеная:

— Нет, не твоя! Не твоя кровь! Я никогда не буду такой, как ты…. Безответственной и жестокой! Никогда, слышишь, никогда!!

Папенька лишь равнодушно пожал плечами, ему было плевать.

— У меня ни фамилии, ни отчества твоего нет! Я, как и мама, Михайловна. Я не буду такой жестокой. Не буду!.. Не буду! Я не Кривошеева, а Свищева!

Друзьям-байкерам стало неловко от моей истерики. А молодая девчушка, которую клеил козел-папа, обняла меня за плечи и успокаивающе зашептала: «Тише, тише, девочка, успокойся». Злая ведьма оказалась намного добрее предводителя викингов.

Впрочем, Павел Кривошеев недолго наблюдал за моей истерикой, хмыкнул, развернулся и пошел в бар… Удивительно убийственное равнодушие.

Щеки горели, в грудь продолжали и продолжали лететь холодные стрелы человеческой жестокости. Оттолкнула успокаивающе гладящие меня девичьи руки. Я с пеленок, кажется, ненавидела жалость. Лучше любые другие чувства, чем унизительная жалость. Вскочила и пустилась наутек от места обитания гнилых королевичей.

У меня случилось какое-то временное помутнение рассудка, жесткий психический припадок, когда я действовала и мыслила не совсем адекватно. Не предупредив маму, я сама добралась до дачи Ковалевых, незаметно проскользнула за забор, и бегом на край участка, где росла здоровенная высокая-превысокая липа. Стала карабкаться вверх. Нет, никаких мыслей о самоубийстве у меня не было. Просто почему-то в тот момент покорение липы казалось для меня символической чертой, за которой я освобожусь не только от страха высоты, но и от боли, которая горела внутри.

***

Мистер Совершенство

Сколько лет мне было тогда?! 17… да, точно, 18-й год шел, я учился в одиннадцатом классе и, желая получить очень высокие балы по ЕГЭ, усиленно готовился к экзаменам. Врожденный выпендрежник во мне хотел всегда и во всем быть лучшим. Правда, лучшим пловцом стать не удалось, хотя подавал некоторые надежды, но тут я был солидарен с папой и считал, что самая важная мышца в человеческом организме — это мозг, поэтому именно на ее развитие в последних классах школы бросил все свои усилия. Еще с пятницы, чтобы меня никто не отвлекал, свалил на нашу семейную дачу. Родители с Рыжей должны были приехать на следующий день, она по субботам занималась танцами, училась красиво двигать своими жердями-конечностями. Хотя это мало помогало, Инна оставалась все такой же нескладной, неуклюжей и несуразной. Сплошные «не» в эпитетах.

Так вот, я сидел в тишине на даче и, как полагается хорошему мальчику, которому очень хотелось поступить на бюджет в Бауманку, усиленно зубрил. От учебы меня оторвали причитания бабушки Тони:

— Господи, ты посмотри, куда она залезла?! Вот же ненормальная! Инна, ты что там делаешь?!

Инна?! Отец говорил, что они приедут только к вечеру. Как она могла тут очутиться?!

— Господи, что будет?! Инна, слезай! У меня сейчас сердце разорвется… Там высота метров двадцать. И дед, как назло, в магазин ушел. Дима, Дима-а-а!! — уже громче закричала бабушка, зовя меня на помощь.

Что опять натворила бесноватая сестренка? Оторвался от нудных учебников и выбежал во двор. Бабушка была в углу участка, где стояла наша гордость — большая раскидистая, почти вековая, липа. На самом ее верху, уцепившись руками за тонкий ствол, висела бледная рыжая лягушка — безбашенная, млять, сводная сестренка. По хребту пробежал холодок, мне даже смотреть на эту высоту было страшно. Как она умудрилась туда вскарабкаться!

— Дима, Димочка! — обрадовалась бабушка Тоня, моему появлению. — Смотри, куда Инна залезла. Убьется ведь… Что мы Наташе скажем?!

— Инна, слезай! — начал командовать я.

«Любимая» сумасшедшая сестренка только лишь протяжно жалобно всхлипнула.

— Лягушонок, слезай! — добавил в голос суровости.

— Н-не могу, кажется, я б-боюсь высоты.

Кажется ей, видите ли.

— Ну, хоть заговорила, мне она вообще ничего не отвечала, только плакала.

— Так какого хрена туда забралась, если высоты боишься?!

— Дима, не ругайся! — тут же сделала замечание бабушка Тоня.

— Бабуль, прости, это от стресса… Инна, быстро слезла!

И снова жалобное всхлипывание. Впрочем, разжалобить меня не получилось, наоборот, я еще больше разозлился. Что за создание такое ненормальное?! Даже в досаде дерево пнул. А потом схватился за первую от земли ветку, подтянулся, подбрасывая ноги на ее ствол.

— Дима, пожалуйста, ты еще туда не лезь, а то вдвоем убьетесь, — причитала бабушка.

Но я не слушал, поднялся еще на одну ветку вверх.

— Давай я сейчас папе позвоню, или МЧС вызову!

— Ба, подожди секундочку!

— Господи боже, да что же это такое, что за дьявол сидит в этой девчонке!

— Это от Кривошеевых, — угрюмо сказала рыжая дурында с высоты почти птичьего полета, и снова всхлипнула.

— Каких таких Кривошеевых?! Господи, да что же делать-то?! — продолжала нервничать бабушка.

А я медленно, но верно пробирался дальше, уже почти до середины липы долез.

— М-моего настоящего отца. Точнее не настоящего, б-биологического, — так называемая сестренка опять всхлипнула. — Мне от него шевелюра досталась, губы-вареники и ненормальность.

— Отлично, что ты осознаешь свои недостатки, — даже сейчас не смог удержаться от иронии. Потравить «любимую» сестренку — это святое.

— Плохо, что ты ни в зуб ногой про свои, — тут же прилетело от Лягушонка, даже страх высоты позабыла.

— У меня нет недостатков. Я ведь, как ты там меня называешь, Мистер Совершенство.

— Нет, ты Мистер Я Не Понимаю Сарказма, а еще Сэр Зазнайка.

— Господи, нашли, где препираться! — возмутилась бабушка Тоня. — Что мне делать с этими детьми?! Пойду все-таки отцу позвоню!

Бабушка пошла в дом за телефоном, оставив меня наедине с ненормальной сводной бестолочью.

— Ты даже знаешь, что такое сарказм.

— Я много читаю, — ответила Инна.

— Но не то, что нужно. Вижу, страх высоты уже прошел, и к тебе вернулась твоя прежняя язвительность.

— А твое занудство тебе никогда и не покидало.

Ее хлебом ни корми, дай с кем-нибудь попрепираться. Причем, переговорить Лягушонка невозможно, последнее слово непременно за ней должно остаться. Но истерить, реветь рыжая перестала, что, безусловно, радовало, кажется, наша перепалка ее немного отвлекла. Может, удастся и без МЧС-ников обойтись, главное, что прошла вызванная страхом высоты паника. За нашим едким разговором я тоже довольно высоко забрался, посмотрел вниз и голова закружилась. Высота, вообще экстрим, это не по моей части, никогда с ними не дружил, а Инна выше меня метров на пять. Высоко залетела ненормальная рыжая лягушка. Попытался сосчитать до десяти, и успокоиться. А то повиснем здесь вдвоем, и тогда точно придется вызывать МЧС.

Одолел еще несколько веток.

— Так, я дальше не пролезу, не такой тощий, как некоторые бешеные лягушки, возомнившие себя птицами высокого полета, ветки не выдержат. Инна, давай теперь ты попробуй спуститься.

— Не м-могу, голова кружится, — из веток на меня смотрели испуганные зеленые глазенки.

— А когда наверх забиралась у тебя ничего не кружилось?! — снова злился я.

— Не-е-ет, — всхлипнуло рыжее недоразумение, — не кружилось. Тогда я вверх смотрела и шла к цели.

— Ну, и как, достигла цели?!

— Нет, не достигла… Лягушки не могут летать.

— Верное замечание. Только прошу, Лягушонок, мы не на болоте, прыгать пока не надо. Давай так договоримся, сейчас ты постараешься медленно, не отпуская рук со ствола, поставить ногу на ветку, которая ниже.

— Когда я смотрю вниз, у меня голова кружится, — в девичьем голосе снова появились панические нотки.

— А ты вниз не смотри, на ветку смотри…

— За веткой низ, — недовольно бурчала рыжая вредина.

— За веткой вторая ветка, потом еще одна ветка, а там уже я вишу…. Так что давай двигай своими жердями.

— Я не могу, — жалобно хныкала рыжая.

— Похоже, ты смелая только языком чесать… Давай, черт тебя возьми, действуй! Держась за ствол, попробуй опустить ногу на нижнюю ветку, крепко становись ногами и потом постепенно перемещай руки. Ничего сложного, просто очень высоко. Лягушонок, ну, помоги мне. Инна, покажи, что ты действительно смелая, что можешь не только взобраться, но и спуститься с этого чертового дерева.

Тараканы в ее несносной голове задумались… Она молчала, ничего не отвечая.

— Инусь, — впервые назвал ее так ласково, — ты же очень смелая девочка. Если честно, меня эта черта всегда в тебе восхищала, ведь я немного трусливый… и, наверное, слишком зависим от мнения окружающих.

Кажется, мне удалось найти правильные слова, так называемой сестренке понравились мои признания. Приятно знать, что ты хоть в чем-то превосходишь Мистера Совершенство. Инна вдруг послушалась, потянулась ногой к ветке.

— Лягушонок, чуть ниже, и пока не отпускай руками верхнюю ветку.

Нога сорвалась, и Инна, тихо вскрикнув, повисла на двух руках на самой верхушке липы. У меня сердце ухнуло, ушло в пятки, свалилось вниз с дерева, откуда в любой момент могла упасть эта рыжая нелепость.

— Без паники! — кричал я. — Ищи ступнями ветку, она совсем рядом, но теперь чуть выше твоих ступней.

Нога в белой кроссовке стала неловко дергаться в воздухе, пытаясь нащупать ветку.

А мое сердце продолжало ухать и падать вниз. Я поступил неправильно, самонадеянно, я не имел право взывать к ее храбрости, подвергая опасности жизнь и здоровье. Надо было дождаться приезда МЧС, пусть бы они возились с маленькими рыжими лягушками, перепутавшими дерево с болотом. В конце концов, они профессионалы. Инна переместилась на ветку ниже, и снова панически ухватилась за ствол липы. Выдохнул. Черт, она ведь могла разбиться или покалечиться. На лбу даже пот выступил.

— У меня руки дрожат, — пожаловалось Лягушонок.

У меня тоже дрожат, впрочем, не только они, каждая прожилка в теле трясется… Но признаваться в своей слабости не стал.

— Давай так, закрой глаза и посчитай до десяти. Разве тебя мама не учила, что, прежде чем куда-то забраться, сначала нужно подумать, как будешь оттуда спускаться.

— Мистер Совершенство, ты слишком много болтаешь.

— Не слушай.

— Ты меня сбиваешь, я не могу до десяти досчитать.

От наших привычных препирательств страх немного отступил, я наконец-то выдохнул и тоже досчитал до десяти.

— Инна, что будем делать?! Дождемся МЧС-ников или попробуем сами спуститься?

Лягушонок замерла.

— Попробуем сами, — наконец произнесла она. Все-таки Инна действительно смелая девочка. — Когда ты рядом, мне не так страшно.

Усмехнулся, прозвучало почти как признание в любви. Теперь и мне нужно было принять решение, рисковать или посмешить соседей поселка клоунадой с МЧС.

— Хорошо, — наконец ответил я, — давай еще попробуем спуститься на одну ветку вниз. Действуешь так же, сначала ставишь ноги, и только потом отпускаешь руки.

Мне всегда нравилось восхищать людей, а не смешить.

Второй спуск Инне удался без эксцессов. Холодный пот на моей коже начал постепенно высыхать. Два маленьких шага навстречу земле были уже сделаны.

— Молодец, умница, — постарался говорить спокойно, даже ласково, трепку я ей потом на земле устрою.

Теперь нас отделяла всего одна ветка, и я даже слышал ее тяжелое дыхание, но паника отпустила, причем, не только Лягушонка. Ведь когда она повисла на руках на высоте почти четырехэтажного дома, я конкретно трухнул.

— Знаешь Инн, ты действительно смелая девочка, но в следующий раз спускаться надо с открытыми глазами.

— Просто от твоего великолепия глаза заслепило, — тут же нашлась с ответом рыжая вредина.

Засмеялся, даже в таком положении, едва не погибнув, она умудрялась язвить.

— Инна, давай теперь я на одну ветку спущусь, а потом ты еще разок повторишь свои акробатические этюды.

— Ой, молодцы мои, спустились немножко, — вновь запричитала вернувшаяся бабушка Тоня. — Родители уже едут. Спрашивают, что делать с МЧС, надо вызывать?!

Фраза «Родители уже едут» прозвучала зловеще…

Лягушонок даже помрачнела, подумав, сколько нравоучений предстоит ей выслушать.

— Позвони им еще раз, бабушка, скажи, что мы сами справимся. Да, Инна?! Спустимся самостоятельно?!

— Спустимся, — твердо сказала она.

Так постепенно, ветка за веткой, мы и пробирались вниз. На середине дерева уже полностью успокоился, теперь даже если и сорвется, насмерть не разобьется. Да и ветки тут потолще… Инну тоже, наверное, отпустило, она уже перебиралась с ветки на ветку без всякой паники, словно резвая обезьянка. А внизу слышался счастливый бабушкин голос:

— Ну, слава богу, спускаются, голуби мои! Пойду Наташу обрадую.

Какие голуби, бешеные лягушки. У меня чуть сердце не разорвалось, чуть удар не хватил в восемнадцать-то лет. Я уже благополучно достиг земли. Слава богу, наконец-то горизонтальная поверхность. Дававшая сил волна адреналина схлынула, оставив после себя подгибающиеся ноги и мелко подрагивающее тело. Прислонился к стволу дерева. Теперь можно и трепку устроить. Вскоре на землю ступила нога моей «любимой», мать ее так, сводной сестренки. Встретил ее я уже во всеоружии, злющий как черт, выпустивший на свободу свое раздражение и страх.

— Ты что, идиотка?! Какого хрена ты туда полезла?! — гаркнул я так, что, наверное, услышал весь дачный поселок, а на многострадальной липе колыхнулись листья.

Инна, после ласкового сюсюканья на дереве не ожидавшая такого «теплого» приема, даже дернулась.

— Что, Мистер Совершенство, испугался, штаны намочил?

Она еще смеет быть нахальной. Но, как всегда, в самую точку попала, испугался за нее, бестолочь, что пострадает из-за своей глупости и моей самонадеянности. Конечно, поначалу я не пришел в восторг от появления в моей жизни такой рыжей несносной сестренки, да и сейчас не особо рад, но как бы я смотрел в глаза нашим родителям и самому себе, если бы с Инной что-то случилось? Да и привык уже с ней постоянно мелко цапаться. Порой это даже забавляло.

— Я тебя сейчас придушу.

С вытянутыми вперед руками двинулся к Инне.

Рыжая сделала шаг назад, но ноги видимо, ее тоже плохо слушались, плюхнулась попой на землю.

— Зачем тогда спасал, если душить собираешься?! — насупилась рыжая вредина.

— Не до смерти придушу! — кричал все еще бушующий во мне страх.

— Я и так безбашенная, а от нехватки кислорода вообще могу дурочкой стать.

Опять иронизирует, но мне абсолютно, вот ни капельки, не смешно.

— Я спросил, какого хера ты туда полезла?!

— Н-н-е знаю…

— Что за ответ «не знаю»?! Ты сидела-сидела, и от скуки решила, почему бы мне не залезть на ту большую липу?! Так?!

— Нет, не так! — лицо с бледными конопушками стало сумрачным.

— Поспорила, может, с кем?!

— Нет, мне было больно, — выдала вдруг она, — и я подумала, возможно, на высоте боль пройдет.

— Как больно?! Почему больно?! И каким образом дерево связано с избавлением от боли?! Что за новый метод?! Я не понимаю… Тебя кто-то обидел?!

Попал, лицо рыжей скривила непонятная страдальческая гримаса. Инна вдруг подскочила, и как тогда на стадионе, бросилась ко мне в объятья. О, нет… только этого мне не хватало. Я не хочу быть по-настоящему старшим братом. Особенно ей. Худенькие плечи начали вздрагивать, а футболка на груди стала мокрой от слез.

— Я сегодня его видела!

— Кого видела?! Черта?! Поэтому с испуга на дерево залезла?!

— Отца своего настоящего. Он сказал, что зря Наташка аборт не сделала, н-некрасивая вышла, и совсем не захотел со мной разговаривать.

Даже опешил, впал в ступор, не зная, что говорить. Рыжую, конечно, красавицей не назовешь… Но, блин, какой взрослый человек скажет такое ребенку, тем более, ребенку, в котором течет твоя собственная кровь. Кажется, ее папенька еще та сволочь.

Неловко погладил вздрагивающую кудрявую голову…

— Послушай, тебя в школе как только не называли, а ты не обращала внимания. Я сколько раз, — неловко кашлянул, — самолично травил тебя по поводу внешности и всего остального. Так чего ты сейчас расстроилась?! Из-за слов совершенно незнакомого человека, которого видела первый раз, и который не хотел твоего рождения. Ты из-за этого мудака надумала прыгнуть с дерева?!

— Нет-нет, — запротестовала она, — не собиралась я ничего подобного делать. Я маму очень люблю и не хочу ее расстраивать.

Невольно усмехнулся:

— Оригинальный способ, мама очень обрадовалась, когда узнала, что ты залезла на эту чертову липу, да и повисла там.

— Я не думала, что испугаюсь.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Лягушонок?! Ты слишком мало думаешь, и делаешь все, что взбредет в голову. Инна, забудь об этой встрече. Послушай, любить надо тех, кто этого достоин. А твой папаша только плевка в свою сторону достоин и больше ничего.

***

Лягушонок

Любить надо достойных… В глазах Мистера Совершенства я к таковым (как и мой непутевый родитель) не относилась. Меня он никогда не любил, никогда не разрешал приблизиться, только терпел как что-то надоедливое, но неизбежное, вроде шума чайника поутру или плохой погоды за окном.

Приехавшая буквально через полчаса мама сначала загребла меня в свои объятья, сдавила так, что заболели ребра, потом стала щупать, спрашивая, все ли со мной в порядке, а после утвердительного ответа, принялась покрывать торопливыми лихорадочными поцелуями мое лицо. Затем, несмотря на то, что была противницей физических наказаний, так дала по заднице рукой, что я от боли и обиды (ведь все это происходило на виду у Мистера Зазнайки) чуть не полезла обратно на липу. Выпустив пар, мама снова начала обниматься и целоваться, а у меня по щекам непрестанно текли слезы, запоздалые сожаления и страх выходили из организма.

— Инна, ну почему ты туда залезла? Зачем?! Я не понимаю?!

Горло перехватило спазмом, не хотелось еще больше расстраивать маму, рассказывая о неприятном инциденте с моим ненастоящим биологическим отцом. Зарыдала еще пуще прежнего, и теперь уже я стала покрывать торопливыми, немного подлизывающимися поцелуями мамины мокрые от слез щеки.

— У, девочки мои, совсем сырость развели, — сокрушался дядя Саша.

А мы с мамой продолжали обниматься и плакать безутешными царевнами Несмеянами.

— Инна изобрела новый способ врачевания душевных ран, — раздался ироничный голос Мистера Совершенства, — страхотерапия называется. Очень креативная девочка растет.

— Инуся, что случилось?

Стоящие комом в горле разбитые девичьи иллюзии, душили, не давая говорить. Мама, сообразив, что без свидетелей я буду более откровенной, потащила меня в дом, там долго-долго пытала. Конечно, я не выдержала, рассказала ей о придуманной мной сказке, в которую почему-то поверила, хотя не наивная девочка ведь была, о сказке, которую изгваздали нелицеприятной правдой и замуровали глыбами человеческой низости. Мама меня больше не ругала, прислонила к себе, обняла и стала укачивать, словно маленькую девочку, ласково поглаживая мои кучерявые волосы.

— Инна, твой папа… я как мотылек неразумный да прямо в огонь. Бабушка Маша меня предупреждала, но кто будет слушать маму, когда глаза застит любовь.

— Да, папа, точнее биологический отец красивый, на короля викингов похож.

Мама снова грустно улыбнулась.

— Красивый, — протянула она печально, — для меня, нудной отличницы, всегда соблюдающей правила и слушающейся родителей, он открыл совершенно новый мир. Мотоциклы, байкерские вечеринки, лихие заезды, скорость и страсть без тормозов. От чувства свободы и влюбленности кружилась голова. А как он пел у костра под гитару. Таким чуть хрипловатым, отдающим вибрацией по всему телу голосом. Все девчонки от него млели, и до сих пор, наверно, тоже. Я не исключение… Когда так дико влюблена, голова отказывается нормально работать, и совсем не обращает внимание на то, что у моего избранника нет образования. Пытаясь себя найти, Паша бросил два института и постоянно менял места работы, то он фотограф, то водитель, то бармен, предприниматель, охранник в ночном клубе. Всех мест, где он временно трудился, не перечесть. И, конечно, меня совсем не насторожило то, что мой избранник живет одним днем, и у него нет каких-либо конкретных планов на жизнь. Как хорошо, думала я тогда, человек умет радоваться каждому дню, не обращает внимание на мещанские мелочи. Меня, влюбленную дурочку, даже не настораживал тот факт, что он частенько занимал у меня деньги и потом забывал их отдать. Подумаешь, какие мелочи, ведь он так красиво поет, играет на гитаре, какие меркантильные глупости, главное, что Паша любит меня. Я чуть ли не избранницей бога себя чувствовала. Недолго, впрочем… до того момента, пока не забеременела.

Мама всхлипнула, из красивых голубых глаз покатились слезинки, которые я, повинуясь порыву дочерней нежности, стала ласково вытирать своими пальчиками. Не хотелось, чтобы моя красавица-мама плакала.

— Он сказал: «Дети — это совершенно не мое. Пеленки, ползунки и соски, ты можешь меня с этим представить? Выбирай, либо я, либо ребенок». Я выбрала тебя, а Паша уже через неделю укатил на юг с очередной влюбленной в него дурочкой. Впрочем, думаю, даже если бы я сделала другой выбор, финал наших отношений не изменился бы. Такие мужчины, как он, не созданы для брака.

— Мама, мамочка, — из глаз снова полились слезы, — прости, я только неприятности тебя доставляю. Лучше бы ты тогда аборт сделала… Без меня тебе бы намного лучше жилось.

— Тогда бы не родилась ты, мое солнышко, — философски сказала мама, ласково перебирая бешеные спирали моих волос.

А у меня по коже побежал холодок, даже вздрогнула. Я не могла себе представить, как это так — меня нет. Как это, не дышать, не видеть, не чувствовать, не знать свою маму. Не родиться, а быть погребенной как медицинские отходы, где-нибудь на мусорном полигоне города.

— Нет, дочка, нет, и хоть мне было очень трудно, пока Саша не появился в моей жизни, на самом деле я бесконечно благодарна Павлу Кривошееву, ведь он подарил мне тебя, — ласковые мамины губы снова начали покрывать поцелуями мои щеки. — Такую сумасбродную, ершистую, веселую, с волосами, в которых навсегда застряло солнце.

Именно тогда, в 12 лет, я, наверное, впервые поняла ценность человеческой жизни, почувствовала, как это прекрасно — жить.

А ведь очень многие женщины сталкиваются с подобным выбором. Мужчины не всегда готовы нести ответственность за свои постельные подвиги, и в погоне за получением удовольствия зачастую забывают, что прелести секса сопряжены с риском появления детей и стопроцентных методов контрацепции не существует. Каждая женщина решает сама, как поступить… Очень страшно остаться одной с ребенком на руках, которого надо кормить, одевать, воспитывать, обеспечивать. С пониманием того, что мужчины, в особенности их мамы, будут теперь рассматривать тебя словно бракованный товар, товар с прицепом. Куда уж проще сделать аборт, и продолжить жить в свое удовольствие. Но я как ребенок не совсем запланированный и желанный бесконечно благодарна своей маме, что она когда-то не побоялась трудностей и решила осветить свою жизнь таким сомнительным, иногда обжигающим горькой неблагодарностью солнцем.

***

Уже в Москве, читая перед сном книжку, а на самом деле карауля, когда Мистер Совершенство будет возвращаться в свою комнату после душа, я тихонько его позвала.

— Дим, подойти, пожалуйста.

На удивление он послушался, стал в дверях, словно ожившая скульптура какого-то древнегреческого бога. Одетый только в спортивные шорты, на широких плечах, бронзовой от легкого загара коже завораживающе блестели капельки воды. Сейчас кажется, что меня уже тогда от него повело, хотя, конечно, я до конца не осознавала этого, физически как женщина в ту пору еще не совсем проснулась.

— Мистер Совершенство, я хотела тебе сказать, спасибо, что ты меня спас.

Сводный братец ухмыльнулся.

— Знаешь, я совсем не уверен, что действовал правильно. И не стоит благодарности, подумал, если с тобой что-то случится, мне не на ком будет тренироваться в острословии. Твои хомячки, конечно, не уступают тебе во вредности, но вот беда, отвечать не умеют.

Недовольно надула губы-вареники, Нашел тут тренажер.

— Сейчас я потренируюсь на тебе в метании различных предметов

Красивые, плейбойно вырезанные губы растянулись в улыбке крокодила, который только притворяется добрым.

— Не советую, я ведь отвечу, а я меткий.

Он развернулся, чтобы идти в свою комнату, снова отгородиться от меня за своей дверью, своей жизнью.

— Дима, и еще я тебе хотела сказать, ты совсем не трусливый.

— Конечно, я же Мистер Совершенство, — нагло ухмыльнулся сводный братец.

Его самоуверенность всегда меня бесила.

— Просто осторожный… А еще расчетливый и чуточку скучный, — продолжила я, желая хоть немного сбить спесь Самого Идеального.

Безбожно врала, уже тогда я стала знатной врушкой. Мне всегда рядом с ним было как угодно (больно, остро, весело, напряженно, горячо), но точно не скучно.

— Это ты мне комплимент сказала, или как? — ухмыльнулся Сэр Бесподобный.

— Комплимент.

— Больше не надо, комплименты — совсем не твое. И знаешь, мне не до смеха, ЕГЭ на носу… Учить надо.

Он снова развернулся, намереваясь уйти, а мне совершенно не хотелось его отпускать.

— Учи-учи, станешь таким же умным и некрасивым, как Эйнштейн. Все девчонки разбегутся, — не зная, как удержать Мистера Совершенство, чем его задеть, говорила явные глупости.

Ответом мне послужила нахальная улыбочка человека, на все сто процентов уверенного в своей привлекательности.

— Было бы неплохо, а то достали своими звонками и заманчивыми предложениями, — и снова он развернулся к выходу.

— Дим, а спой мне ту колыбельную?

— Какую колыбельную? — недоуменно нахмурил брови Мистер Совершенство.

— Ты когда-то мне пел… про усталых лягушек.

— Зачем?

Я и сейчас не могу объяснить зачем. Но мне тогда даже явное издевательство от него воспринималось как знак внимания, почти что ласка.

— Просто захотелось, забавная песенка получилась.

— Да сколько угодно, — пожал обнаженными плечами красивый древнегреческий сводный бог:

— Спят усталые лягушки, мухи спят.

Тараканы на подушке, ждут лягушат.

Мама-жаба спать ложится,

Чтобы ночью нам присниться,

Ты ей пожелай

Баю-бай.

От слез почему-то защипало глаза.

— Н-да, поёшь ты так себе.

— Тебе непременно надо сказать какую-нибудь гадость?!

Да, такой уж у меня вредный характер, всегда был, я совершенно не умела и не умею высказывать свое расположение. Наверное, боюсь быть отвергнутой, поэтому защищаюсь иронией и грубостью.

— Спокойной ночи, Лягушонок.

— Спокойной ночи, Сэр Великий Спасатель.

— Ты забыла добавить: Мистер Укротитель Бешеных Лягушек.

Я все-таки метнула в него подушкой.