Убить Голиафа

Марина Валерьевна Афанасьева (Герасимова), 2017

Известный олигарх Олег Айдашев в результате таинственных событий теряет память. Его мать и жена помогают ему восстановить свою жизненную историю с тем, чтобы он как можно быстрее вернулся к управлению своей редкоземельной империей, которой угрожает поглощение западной корпорацией. Как только Олег Петрович встаёт на ноги, он узнаёт, что его потеря памяти неслучайна, и произошла она одновременно с большой семейной трагедией, которая, к сожалению, окажется далеко не последней. Ему предстоит выяснить, кто стоит за гибелью близких ему людей. Все персонажи и события в книге вымышленные.

Договор

Весь день Андрей знакомил меня с делами моей империи. Я схватывал всё быстро, даже Андрей удивился:

— Ну, Вы, Олег Петрович, молодец! Потеря памяти пошла Вам на пользу! Думаете очень быстро и качественно.

Говоря, что «потеря памяти пошла мне на пользу», он виновато улыбнулся, как бы прощупывая, как я среагирую на такую фамильярность. Но я уже знал, что Андрей — это человек, которому я доверял и который всегда говорит искренне, за что я его и любил, хотя иногда он и получал от меня по шапке за не самую лицеприятную правду. Прямо, как в сказке Леонида Филатова:

«…Лучше горькую, но правду, чем приятную, но лесть, только вот за эту правду лет на десять можно сесть». Эта сказка была моей любимой, на видео я её часто цитировал. Поэтому, изучая видеоархивы, я просмотрел и запись сказки. Она мне понравилась так же, как нравилась раньше, до потери памяти.

Я улыбнулся в ответ на шутку Андрея, показывая, что она оценена по достоинству и не вызывает у меня агрессии. Тем более что я был с ним согласен. Видимо, мой пустой мозг способен воспринимать огромное количество бит информации именно потому, что он пустой, неотягощённый всякой ерундой, называемой жизнью.

Я действительно, кроме получаемой от Андрея информации, ни о чём не думал. Света, я знал, находится неподалёку. Это успокаивало меня и подбадривало, ведь впереди наша с ней ночь, возможно, последняя, но наша.

Лена готовилась к приезду сына и английской делегации. Из утреннего разговора с ней за завтраком я узнал, что моё участие не требуется, всё будет сделано без меня, как, наверное, всегда и было. Лена вела себя как обычно. Я понял, она была не в курсе наших со Светой отношений.

Виктор занимался своими делами, включая организацию похорон. Как я понял, будет много людей, в том числе члены правительства и финансовая верхушка. Анна Андреевна была очень уважаемым человеком, женой и верной подругой одного из самых первых олигархов и моей мамой. Кроме того, она была общительной и посещала все элитарные мероприятия: от приёмов до благотворительных концертов. Потому её знали многие, и многие хотели проводить эту выдающуюся женщину в последний путь.

Кстати, она широко занималась благотворительностью. Сегодня я узнал, что у меня есть фонд, куда идут пять процентов моей прибыли, и мама была президентом этого фонда. Средства же фонда тратятся на помощь бывшим офицерам ГРУ, ФСБ (или как раньше называли — КГБ), армии, флота, которые в результате сокращений и реформ остались без работы, часто без нормального жилья, есть среди них и инвалиды, и участники боевых действий. Эти люди оказались ненужными государству, которое не может им помочь, ведь денег на социальные сферы катастрофически не хватает. Или не хватает желания их найти и делиться с простым людом. Мой же фонд может себе это позволить: многие офицеры прошли переподготовку за счёт фонда и освоили востребованные специальности. Многим фонд помог трудоустроиться, например, в охранные структуры, в частные армии, в том числе и в мою. Так что Анна Андреевна Айдашева, в отличие от меня, нажила за свою жизнь не столько врагов, сколько друзей, многие из которых обязательно придут на торжественную церемонию похорон.

После обеда, ближе к вечеру, приехали ещё два моих зама — Денис и Альберт.

Денис входит в сотню топ-менеджеров страны, является талантливым руководителем, возглавляет добывающий сектор. Альберт — тоже топ-менеджер, возглавляет перерабатывающий сектор. Ни Денис, ни Альберт не должны знать, что у меня проблемы с памятью. Этот факт держится в секрете практически от всех, потому что, если кто-то лишний об этом узнает, меня могут объявить недееспособным. А этого Кремль допустить не может. Как я понял, даже мои дети, которые приедут завтра, не знают о моей потере памяти. Смерть бабушки внесла свои коррективы: вместе с Семёном и англичанами приедет и моя дочь Натали, чтобы участвовать в похоронах.

К приезду Альберта и Дениса Андрей успел мне рассказать кое-что о моих топ-менеджерах, а Виктор, который тоже появился к этому времени, проинструктировал, как мне следует себя вести, чтобы мои топы не заподозрили, что я потерял память.

Совещание длилось три часа. В основном, обсуждались детали предстоящего визита англичан, программа, тексты договоров. Я преимущественно молчал и слушал — так мне велел Виктор. За меня большей частью говорил Андрей.

Денис и Альберт вряд ли могли что-либо заподозрить, ведь обычно именно Андрей и вёл все совещания, я же, если и присутствовал, то только вставлял замечания, комментировал, выносил резюме. Сейчас же я и этого не делал. Такое моё поведение вполне оправдывало положение дел в семье: смерть мамы, недавняя гибель брата и его семьи. Да и собственное сотрясение мозга, которое на целый месяц выбило меня из колеи дел, могло сойти за причину моей молчаливости.

Однако я тщательно прочитал текст договора о продаже пакетов акций двух моих заводов, который привёз Альберт. Я узнал, что текст был подготовлен англичанами и согласован с главой лондонского филиала, т.е. с Семёном. В обмен я получал акции африканского рудника.

Я почувствовал, что-то тревожило Альберта, татарина по национальности. Но он, по словам Андрея, — человек, который никогда ничего не говорит прямо, такова его манера общения: начинает издалека, предоставляя своему оппоненту самому прийти к выводам, которые ему нужны.

Вот и сейчас он только сказал:

— Обрати внимание на пятый и шестой пункты.

Но я прочитал всё. И мне не понравились не только пятый и шестой пункты. Мне не понравился весь договор, в котором я ощутил директивность и бескомпромиссность. Как я понял, Олег хотел продажей акций помочь заводам инвестициями, в договоре же речь всё больше шла об ограничениях и ответственности.

Оттолкнув его на стол от себя, я откинулся на спинку своего кресла. Я думал, пытался осознать, что не так и как это исправить.

Наконец, заговорил Андрей, который также прочитал свой экземпляр договора. Его резюме было, как всегда, чересчур прямолинейным:

— Мы не можем подписать этот договор. Кремль за это сделает нам всем кровопускание, и тебе в первую очередь.

Последняя фраза была адресована мне. Я обратил внимание, что Андрей заговорил на ты. Значит, так мы всегда общались раньше. Его Вы — это всего лишь дань моей забывчивости.

— Да, не можем, — согласился я.

— Но и исправлять мы ничего не можем, — хитрый татарин Альберт произнёс эту фразу так, как будто задал вопрос: так можем или не можем?

Я посмотрел на Андрея, который был универсален. Он — моя правая рука, также может помочь и в вопросах юридических. Во-первых, у него целый штат самых высококвалифицированных юристов, во-вторых, он сам крайне умный и образованный человек, имеет три высших образования: экономист, юрист, менеджер. Причём, два из них он получил заграницей. Знает пять иностранных языков. Учитывая его личные качества, высочайший уровень интеллекта, я держал его при себе раньше и, безусловно, продолжу эту традицию в дальнейшем.

— Можем, — ответил Андрей, — с этим договором вообще-то много странного. Он какой-то скоропалительный. С нашей стороны в его разработке участвовал только английский офис, а ведь значимость договора далеко не локального уровня.

— Да, — поддакнул Альберт и то ли недовольно, то ли обиженно продолжил:

— Я так и не понял, Олег, почему ты меня отстранил. Больше того, к тебе столько времени никого не пускали, что уже поползли слухи.

— Какие слухи? — заинтересовался я, что могут обо мне говорить подчинённые и знакомые.

— Нехорошие, — только и ответил Альберт.

Понимая, что большего он не скажет, на помощь ему пришёл Денис:

— Кто говорит, что ты тяжело болен, чуть ли не с ума сошёл от горя. Или ушёл в длительный запой, что, по сути, одно и то же, потому что за тобой такого не водилось. Другие говорят, что ты под домашним арестом, что Кремль тебя уличил в чрезмерном выводе капитала и чуть ли не в предательстве.

Я молча обдумывал услышанное. В разговор вмешался Виктор, который до сего момента молча сидел в стороне, следя за ходом разговора.

— Полная чушь по поводу домашнего ареста. Президент дважды навещал Олега, премьер бывал здесь каждую неделю. Вот только на этой неделе его не было, так ведь он в отпуске, отдыхает на море. А вот то, что Олег перенёс сотрясение мозга, никто не скрывает, это известно всем. Теперь профессор Голиков разрешил ему вернуться к делам, поэтому мы именно сегодня здесь и собрались. А не раньше. Здоровье Олега превыше всего. Кстати, профессор по-прежнему настаивает, что волнение и переутомление пока что нужно по возможности исключать. Так что, господа, быстрее решайте, что делать с договором и баиньки.

Я что-то начал понимать. И первое, что я понял: я действительно под домашним арестом. Отсюда и прослушка, и видеонаблюдение, которое, возможно, установлено гораздо шире, чем видно непосвящённому глазу. И визит в дом брата этого не отменил. Также я понял, что чем-то дал повод англичанам составить вот такой неоднозначный договор. По нему я лишался не только контрольных пакетов акций, но и право голоса отдавал лондонскому филиалу, то есть Семёну, который хотя и мой сын, но ещё слишком молод и уже давно больше гражданин Англии, чем Российской Федерации.

— Что мы можем сделать? — спросил я Андрея.

— Отменить встречу, сославшись на семейные обстоятельства.

— Как отменить? — удивлённо переспросил Альберт, Денис тоже вопросительно уставился на Андрея:

— Такие встречи не отменяют. К тому же, Крис Стоун — друг семьи и захочет почтить память Анны Андреевны присутствием на её похоронах.

То ли я услышал, то ли мне показалось, но когда Денис говорил о том, что Крис — друг семьи, в кабинете возникло напряжение. Неестественное что-то было в этой фразе. Не друг он семьи. Лены — возможно. Семёна — может быть. А вот является ли он моим другом — это под вопросом.

— Пусть приезжает, раз всё решено. Они прибудут завтра вечером. Послезавтра — похороны. Не до подписания договоров. А в четверг (на следующий день после похорон) президент летит в Китай, газовики и нефтяники тоже с ним. Можно и редкоземельщикам присоединиться. Я бы, Олег, с тобой тоже посетил Поднебесную, лишь бы не подписывать себе смертный приговор этим договором.

Андрей высказался крайне ясно. Я понял, что не мог даже планировать подписание этого договора ранее, если был в здравом уме. А был ли я в здравом уме? Может быть, потому и память потерял, что свихнулся?

Мои размышления прервал Альберт.

— Да, такой вариант возможен, — согласился Альберт, в его голосе слышалось облегчение, — ты же не можешь не сопровождать президента, если это его личное распоряжение.

Все посмотрели на Виктора. Именно ему предстоит получить официальное распоряжение Кремля. Чтобы не я напросился, а меня позвали. Ведь всё, что происходит в Кремле, быстро становится известным в Вашингтонском обкоме и Лондонском избиркоме. Поэтому я не могу просто так взять и позвонить премьеру или президенту, хотя, казалось бы, нет ничего проще. Мне нельзя светиться. Нужно официальное распоряжение Кремля, а не личные договорённости.

— Это реально, — коротко ответил Виктор, — но что потом, по возвращении из Китая? Крис покинет Россию через два дня. Но он будет настаивать на переносе даты. Долго тянуть не получится.

— Потом и подумаем, — подытожил я, — пусть пока наши юристы досконально изучат договор, может быть, найдут, к чему можно прицепиться. Да и передумать я, в крайнем случае, могу.

— Это непросто — передумать-то, когда дело имеешь с Лондоном, — сказал Виктор, — тут нужно думать и думать, как выкрутиться.

Когда Андрей, Денис и Альберт покинули зал заседаний, я обратился к Виктору:

— Что случилось? Как я попал в такую ситуацию?

— Мы не знаем, — признался Виктор, отводя взгляд в сторону, — ты никогда раньше даже слышать не хотел о подписании чего-либо подобного. К тебе уже лет пять подъезжают. Но ты был кремень. А тут вдруг съездил в Лондон и договорился. Удивил многих. Особенно забеспокоился Кремль. Ты же понимаешь, потеря отрасли — это минус для России, как её потом вернёшь? И так уже многие из наших отвернулись от президента и начали распродавать и переписывать активы, боятся возвращения к тоталитаризму. В общем-то, есть чего бояться. Но страну жалко.

— А где ты был? — спросил я, недоумевая, почему он не остановил меня от такого шага.

— Вместе с тобой, — ответил Виктор, — я знал обо всех твоих передвижениях, почти везде тебя сопровождал сам, и всё-таки где-то недосмотрел. И ты ещё так некстати потерял память. Интересно, что ты захотел забыть? Ну, если учесть, что всё, что с нами происходит, — это следствие наших явных и неявных желаний?

Я понял, Виктор слышал все наши разговоры с академиком Зимницким. Впрочем, как офицер ФСБ, возможно, он и без этого знал, что такое подсознание и как оно работает, что у человека есть желания, которые он осознаёт, а есть — которые не осознаёт. И последние могут быть гораздо сильнее первых в плане своей реализации. Жизнь наша во многом складывается, исходя именно из этих желаний: мы её буквально лепим сами, не всегда осознавая, что именно лепим.

Теперь и от Виктора я услышал то, что уже не раз мы обсуждали с академиком Зимницким, который также допускал версию, что я забыл что-то, что очень захотел забыть, а заодно и всю свою жизнь. Вот только загвоздка в том, что, если бы это была просто потеря памяти, связанная с психологической травмой, хоть какие-то её проблески можно было бы отследить в гипнозе. Но я знал, что у академика Зимницкого, одного из лучших гипнологов страны, ничего не получилось. Я и под гипнозом был чистым листом. Об этом я и сказал Виктору.

— Это и странно, — согласился он. О результатах нашей с академиком работы он, конечно, знал.

— Вдруг это не физическая и не психологическая травма? — предположил я.

— Всё может быть, — ответил Виктор и по его тону я понял, что моя потеря памяти никак не связана с травмой.

— Тогда что?

— Пока что остаётся только гадать, — Виктор неожиданно заторопился, и, сославшись на неотложные дела, удалился. Я не сомневался: он знает больше, чем говорит.