Грифелем карандаша. …и тысячей стёртых набросков

Марина Богуславская

Грифелем карандаша – долго, больно и неловко. Рисунками случайных ситуаций, последовательностью горящих мотыльков, стёртыми набросками чужих чувств и мечтаний, яркими цветами разбитых надежд – сборник, лишённый цвета и переполненный чувств.

Осталась всевидящей

Каким выглядит мир для слепого человека? Алиссия не знала, пока однажды не ослепла — от ненависти, любви или ещё чего. Просто однажды проснулась, и увидела перед собой лишь смутные очертания образов — размытые обрывки привычного мира. Отец нервно вздохнул, вызывая лекаря, сестра заплакала, старейшины — засмеялись. Алиссия была безучастно слабой девушкой, не способной повлиять на судьбу великого рода. Да и что у неё было — горсть ярких цветочных бутонов и хрупкая женская сила. Этого оказалось недостаточно — она пала перед болезнью, семейным проклятием и тихим горестным «Прости, Алиссия, но Томас выбрал меня» от Лавон. Солнечной принцессе этого хватило, чтобы понять — мир уже не улыбается ей, и в глубине тишины слышим молчаливый звон.

Это случилось в конце слишком тёплого января, когда снег перед особняком непривычно растаял — дни стали тёмными, как и ночи, когда глаза двадцатилетней Алиссии утратили свой свет. На ощупь она нашла оставленное рядом с кроватью покрывало, неловко накинув его на тонкое продрогшее тело, спотыкаясь вышла в коридор и упала — кто-то помог ей подняться, держа за плечи сильными холодными руками, и она едва заметно улыбнулась — спасена ведь.

Ещё вчера она сидела в кафе недалеко от Академии, отогревая холодные ладони горячим чаем, и мечтала, какой будет её жизнь, пока за окном неспешно падал снег — в жёлтых оттенках мир касался её и согревал, оставляя послевкусие забытого уюта. Лавон зашла внутрь с морозным сквозняком и едва различимым звоном колокольчиков, пряча покрасневшее лицо в ладони — растерянная отчего-то и живая, она села за столик Алиссии, оставляя красную куртку на спинке стула, и улыбнулась, растягивая накрашенные губы в подобии приветствия. Девушка дёрнулась, когда бледные холодные ладони с силой сжали ей руку, и внимательно-искрящийся взгляд, казалось, сжёг её на месте. Она шептала надрывно и как-то слишком победно о том, что счастлива, прежде чем — вперемешку с ломкими извинениями — сказать слишком громкое, горькое и до отвращения картинное «Он выбрал меня… Томас предпочёл меня…».

Конец ознакомительного фрагмента.