Счастливый билет неудачника

Марина Белова

Марина и Алина не очень-то хотели идти на день рождения бывшего однокашника Дмитрия Рогожкина, которого они сами же и сосватали своей общей подруге Тане. Мало того, что он оказался неудачником по жизни и лентяем, каких свет не видывал, так еще с родственничками «повезло»: три старших сестры – все как на подбор фурии! Праздник «удался»: именинник пошел проводить гостей до остановки, а на обратном пути ему проломили голову, прямо в родном дворе. Следующей стала одна из его сестер… Семейка, что и говорить, не самая приятная, но кому понадобилось ее истреблять? Очень кстати к Марине приехала тетя Степа со своим домашним мини-поросенком Хрюном. Нюх у него почище собачьего, так что сыскная свинья обязательно поможет подругам раскрыть эти преступления!

Глава 2

— Мама, пятница, тринадцатое. Фильм с таким же названием по телику показывают, а ты где-то по ночам ходишь, — с вытаращенными от страха глазами встретила меня Аня. Я так и не поняла, она натурально испугалась за меня или же решила разыграть. По части розыгрышей моя дочь — великая мастерица.

Но тут из комнаты в прихожую с газетой в руках выплыл мой муж Олег, и все встало на свои места.

— А нашей маме все нипочем! — с издевкой бросил он. — Ей хоть пятница, хоть тринадцатое. Разве ты забыла, доченька, какое хобби у нашей мамочки?

О хобби немного подробнее. Я, Марина Клюквина, владелица туристического агентства «Пилигрим». Алина Блинова — моя подруга и компаньонка. Но дело не в этом. На работе у нас все гладко — держимся на плаву в море бизнеса. Вывозим граждан на отдых в ближнее и дальнее зарубежье, местными курортами не брезгуем. Сами несколько раз на год выезжаем в Европу или на берега теплого и ласкового моря, куда-нибудь в район Синайского полуострова или Индийского океана. Все бы ничего, если бы не истории, по большей части криминального характера, в которые мы весьма часто попадаем. Не скажу, что мы сами ищем приключения — боже упаси! — приключения находят нас.

Есть у нас друг, Воронков Сергей Петрович. Работает он в городском управлении полиции, на днях ему очередное звание присвоили — майора полиции. Он о нас, не стесняясь говорит, что трупы к нам, как мухи на мед, липнут. Обидно, конечно, такое слышать, но факт остается фактом, трупов мы с Алиной повидали много.

Это с одной стороны, но с другой — мы находим с Алиной труп и сами же убийцу вычисляем. Это я говорю без преувеличения. Наверное, поэтому нас до сих пор не посадили, потому что в полицейской среде принято так: кто труп нашел, тот сразу же становится подозреваемым под номером «один».

— Аня, зря ты волновалась. Время детское. Девять часов. Я обещала вернуться до девяти — вот я, живая и здоровая.

— Хорошо, что семья наша в сборе, — с облегчением вздохнула Анюта. Похоже, она действительно за меня волновалась.

— Тебя кормить? — спросил Олег, больше для очистки совести, чем ведомый желанием поухаживать за женой: ужин предложить, чаем напоить. Спросил, конечно, просто так, потому что, глядя на его осоловевшие глаза, я сразу поняла — далеко отходить от дивана и от телевизора он не собирается.

— Нет, спасибо, я же из гостей, — напомнила я. — Диму Рогожкина поздравляли с днем рождения. Нельзя было не пойти.

— Это того чудика? Мужа твоей подруги Татьяны?

— Именно. Мы с Алиной и идти не хотели, но потом решили, что нехорошо обижать подругу. Поверь, раз десять пожалела, что пошла. Скукотища была смертная. Хорошо, что он стихи свои не стал читать, а то бы я точно умерла.

— Да-да, что-то такое от тебя слышал. Графоман доморощенный, — зевнул Олег, теряя интерес и к Рогожкину, и к его дню рождения, и ко мне.

— Ну не совсем доморощенный, — возразила я, сбрасывая туфли и вставляя ноги в мягкие тапочки. — Все-таки у него диплом филологического факультета в кармане. — Но меня уже никто не слушал. Олег снова пребывал в покое на своем любимом диване, а Аня убежала в комнату досматривать специально приуроченный к этому дню фильм «Пятница, тринадцатое».

— Вот и хорошо, — сказала я самой себе. — Пятницу пережили и вместе с ней тринадцатое число.

Зря я так думала! Пятница, тринадцатое, для меня передвинулась на следующий день. Не было еще восьми часов утра, когда позвонил Воронков Сергей Петрович, тот самый майор полиции. Мои еще мирно спали, а я лежала в постели с головой, отягощенной мыслью: выгулять фокстерьера Бобби сейчас, или пусть пес еще потерпит, а я понежусь под одеялом? Понежиться не пришлось — из сумки запищал мобильный телефон. Обычно на мобилку в это время мне звонят только по работе, а работа — это святое. Сегодня суббота. Наше агентство открыто для посетителей — значит, надо подниматься и отвечать на звонок. Возможно, звонит наш секретарь Алена, чтобы предупредить, что в «Пилигриме» ее сегодня не будет: она лежит с высокой температурой, у нее в квартире пожар, наводнение или что-нибудь еще, почему она не может приехать в офис. В этом случае — хочешь не хочешь — мне в агентство идти придется. Алину я вряд ли уговорю на трудовой подвиг, потому что с конца пятницы она меняет вероисповедание, превращаясь в прилежную иудейку, свято выполняющую наказ Моисея не работать по субботам, а заодно и по воскресеньям.

— Алло, — ничего хорошего не ожидая от раннего звонка, с тяжелым вздохом отозвалась я.

— Майор Воронков беспокоит, — прогундел в трубку Сергей Петрович.

— Так рано? — спросила я, не напрягая извилин, а зачем он звонит вообще. В какой-то мере я даже обрадовалась тому, что звонит он, а не Алена. Значит, в «Пилигрим» мне сегодня бежать не придется.

— В десять часов я приглашаю вас, Марина Владимировна, и вашу подругу Алину Николаевну Блинову в городское управление полиции, — голосом абсолютно незнакомого нам человека сказал Воронков.

Мне бы задуматься, что за тон, но я пошутила:

— А нам что, медали там будут вручать?

— Ну знаете, Марина Владимировна, вы опять за свое? — неожиданно обозлился на меня Воронков. — Каждый раз одно и то же! Вот не знаю я, что с вами делать! Хоть режь, не знаю.

— А что, собственно, случилось? — насторожилась я. Только сейчас до меня дошло, что Воронков не шутит и злится на меня всерьез.

— Вы знакомы с Дмитрием Федоровичем Рогожкиным?

— Да, — честно ответила я, не видя смысла отпираться. — Он приходится мужем моей подруги Татьяны Карасевой. Случилось что-нибудь?

— Случилось что-нибудь? — подражая моим интонациям, повторил Воронков. — Случилось то, что вы и ваша подруга последними видели его в живых.

— Что?!! — Я в один миг проснулась. — Что вы сказали?

— Жду вас в десять у себя. Пропуск будет у дежурного. — Телефон отключился.

Вот это номер! Что же случилось с Рогожкиным? Мы последними видели его живым. Что же получается? Он умер? Его убили? Бред какой-то! От стоянки такси до дома Карасевой сто пятьдесят метров. Из окна видна эта самая остановка, будь она неладна. До нее не торопясь пять минут ходьбы. Что с ним могло за это время случиться? Не понимаю.

Я схватила трубку городского телефона и набрала номер Блиновых. Ответили мне не сразу.

— Кто звонит в такую рань? — бесцеремонно спросила Алина, считав с определителя номера знакомые цифры моего телефона. — Семь утра, суббота… Ни стыда у людей, ни совести, — бубнила она, надеясь на то, что я извинюсь и от нее отстану, а ей представится возможность еще часик-другой поспать. Но в эту минуту мне было начхать на правила хорошего тона. Я даже поздороваться забыла.

— Я звоню. Алина, ты уже в курсе?

— В курсе чего? — все еще в полусне спросила она.

— Нас на десять часов вызывает к себе Воронков, — выпалила я.

— С какой стати? Мы ему что, подчиненные, чтобы он нас вызывал?

— Алина, дело серьезное. Похоже, Рогожкин умер. Или его убили, не знаю точно, — огорошила я подругу.

Минуту я слышала в трубке лишь Алинино сопенье. Наконец до нее дошло, что случилось нечто ужасное, из-за чего я позвонила в такую рань.

— Что ты сказала?

— Я сказала, что мы последними видели Рогожкина живым. Поэтому Воронков нас к себе и вызывает. На десять часов. Что делать будем?

— А ты Татьяне звонила? — задала она вполне логичный вопрос.

Я опешила, спросить у Татьяны, правда ли, что Дмитрий умер, мне в голову почему-то не пришло. Наверное, от волнения.

— Нет. Сразу после звонка Воронкова я позвонила тебе. Он же тебя пригласил в управление… Если честно, я как-то побаиваюсь звонить Карасевой. Вдруг с Димкой, и правда, несчастье случилось?

— Не помню случая, чтобы Воронков так шутил. Если он сказал, что мы последними видели Рогожкина живым, значит, так и есть. Нет больше Рогожкина, — всхлипнула в трубку Алина. — Помер, — по-бабски запричитала трубка. — Тринадцатого мая родился — тринадцатого мая умер. Вот вам и не верь в приметы. Надо идти к Воронкову. Узнаем подробности.

— Алина, ты неправильно поняла, это он от нас хочет узнать подробности. И вообще он очень сердился. Кричал в трубку, что мы опять за свое взялись.

— Ясно, Воронков в своем репертуаре. Ладно, с ним мы разберемся на месте. Что с Карасевой делать будем?

— А что с ней делать? Позвонить ей надо, утешить. Спросить, может, помощь нужна?

— Вот ты и позвони, — переложила на меня неприятный разговор Алина. — Ты у нас всегда нужные слова находишь, не то что я, вечно невпопад языком ляпаю.

«Что верно, то верно», — подумала я и согласилась:

— Позвоню. Только не рано ли?

— Мне звонить не рано, а людям, которые, поди, и не ложились, рано? Звони! А я за тобой в половине десятого заеду — будь готова.

Я перешла с телефонной трубкой на кухню. Клацнула кнопкой электрочайника, бросила в чашку пакетик чая и села за стол в ожидании, когда вода в чайнике закипит. Раздался знакомый щелчок — я плеснула в чашку кипяток. Звонить Татьяне я не торопилась.

С чего я начну разговор? Спрошу, как дела, долго ли гостьи сидели, как будто я ни о чем не знаю? Татьяна заплачет. Потом запричитаю я. Выражу ей свои соболезнования. По телефону? Вряд ли я смогу ее утешить с другого конца провода.

Нет, мне надо ехать к ней. Она там одна, со своей бедой. Ей даже выплакаться некому в жилетку. Все, решено — еду. Алине позвоню от Татьяны, пусть тоже едет к ней.

Я не стала будить Олега и Аню — лишние расспросы сейчас были ни к чему, — написала записку: «Когда буду, не знаю. Звоните на мобильный» — и подложила ее под чашку с так и не выпитым чаем.

Такси приехало мгновенно — через пятнадцать минут я уже входила в подъезд Татьяниного дома, из которого меньше чем двенадцать часов назад выходил живой и здоровый Рогожкин.

Я вбежала на третий этаж, поднесла руку к звонку и замерла. «Одну секунду, только приду в себя и позвоню». Сердце от волнения и быстрой ходьбы норовило выпрыгнуть из груди. «Сейчас, сейчас отдышусь», — объясняла я свою медлительность. На самом же деле я боялась увидеть зареванное лицо Карасевой, боялась первых слов, которые должна буду сказать: «Прими мои соболезнования».

Внизу хлопнула дверь в подъезд. Я услышала топот каблучков, стремительно поднимающихся вверх.

— А ты что тут делаешь? — окликнула меня Алина.

— А ты?

— Да я подумала, съезжу сначала к Татьяне, а потом поеду за тобой.

— И я подумала, что человеку реальная помощь нужна, а не телефонные соболезнования.

— В дверь звонила?

— Нет.

— Звони!

— Кажется, дверь открыта, — увидела я луч света, пробивающийся сквозь узкую щель неплотно закрытой двери.

— Все правильно, когда покойник в доме, дверь не закрывают, чтобы людям дать возможность проститься с усопшим, — авторитетно заявила Алина и сделала шаг вперед. — Пошли.

Она горестно вздохнула и перекрестилась, перешагнув порог. Я последовала ее примеру.

— Тань, ты где? — позвала Алина.

Татьяна находилась в прострации. Она не плакала, не рвала на себе волосы — а просто сидела на диване и тупо таращилась в стену. Стол, за которым недавно веселились, был вынесен. О вчерашнем застолье напоминал лишь стойкий запах алкогольных паров и солений. Татьяне следовало бы открыть форточку, чтобы проветрить комнату, но она почему-то этого не сделала. Зеркала, телевизор и стеклянные дверцы румынской мебельной стенки были завешаны кусками черного сатина. Черная ажурная косынка покрывала русые Танины волосы. От обилия в комнате черного цвета мне стало немного жутко. Тень смерти витала в квартире Карасевой.

— Таня, прими наши соболезнования, — единственное, что я смогла выдавить из себя. Все слова в эту минуту мне казались неискренними и бессмысленными.

Татьяна не ответила. Она вроде бы и не видела нас.

Алина подошла к окну, чтобы распахнуть форточку.

— Не трогай, — устало отозвалась Карасева. — Сказали не устраивать сквозняк.

— Почему, дышать ведь нечем?

— Чтобы покойник не посинел, — голосом автомата объяснила Татьяна.

— А… — я хотела спросить, где покойник. В комнате его не было. Но язык у меня так и не повернулся произнести это слово. — Где Дима? — преодолев ком в горле спросила я.

— В морге. Домой его привезут уже в гробу.

— Так… — многозначительно протянула Алина и взглядом приказала мне выйти.

В кухне был полный порядок. Наверное, сестры постарались. Перемытые тарелки стояли в ровных стопках: мелкие с мелкими, большие с большими. На столе — натертые до блеска хрустальные рюмки и бокалы.

— Надо бы посуду в шкаф перенести, — предложила Алина.

— Надо Татьяну спросить, что же вчера произошло.

— А разве ты не видишь, в каком она сейчас состоянии? Как каменное изваяние. Нет, ледяное. Надо ее хоть чаем напоить. И ведь не плачет. А надо бы. Надо…

Алина включила электрочайник, маленький, на пол-литра. У Татьяны все кастрюли и емкости были мелкими. Они жили вдвоем, и им хватало. На случай прихода гостей имелся обычный трехлитровый чайник, но пользовались им редко, от силы два раза в год. Когда вода в чайнике закипела, Алина заварила в чашке чай. С парящим чаем и вазой с печеньем мы вернулись в комнату. Татьяну застали в той же позе, в какой она пребывала в момент нашего появления в квартире.

— Таня, выпей чаю, — ласково попросила я.

Она словно зомби взяла из моих рук чашку. Глотнула кипяток — обожглась, и слезы градом покатились из ее глаз. Алина выхватила у нее чашку, чтобы она ненароком не выплеснула на себя горячий чай.

— Вот и хорошо, — словно перед дней маленькая девочка, быстро заговорила Алина. — Ты поплачь, поплачь. Нельзя в себе горе держать. Тебе разрядиться нужно. Слезы как валерьянка. Поплачешь — и боль отступит.

— Девочки, а вы знали, что Дима в понедельник родился? — сквозь слезы спросила Татьяна. Тринадцатого, да еще в понедельник.

— Надо же! — искренне удивилась Алина.

— Таня, это судьба.

— Таня, а что, собственно, случилось с Димой? Мне утром позвонили из полиции, попросили явиться в управление. Якобы я и Алина последние, кто видел Дмитрия живым.

Татьяна кивнула.

— Он не вернулся домой. Его нашли во дворе с проломленной головой. Говорят, смерть была мгновенная.

— А кто Диму убил, не знаешь?

Я толкнула Алину в бок. Если бы знали, кто убил Рогожкина, нас бы Воронков к себе не вызывал.

«Кстати, о Воронкове, — я посмотрела на часы. — Половина десятого — пора ехать в управление».

— Алина, — я показала взглядом на часы, потом на дверь. — Нам пора.

— Танюша, прости. Нас вызывают в полицию для дачи показаний, — Алина развела руками, мол, мы бы и рады еще посидеть, но нельзя, время не терпит.

— Вы простите меня. Это все они — родственнички. Я не хотела говорить, что Димка пошел вас провожать, а Василий, муж Ольги, все выложил полицейским, как будто его кто-то за язык дергал, — смущенно призналась Татьяна и виновато посмотрела на нас.

— Этого еще не хватало! Чтобы ты у нас прощения просила! — воскликнула Алина. — Это я себе никогда не прощу, что Дмитрию позволила нас проводить.

— Видно, судьба у него такая, — произнесла Татьяна, приложив платок к глазам.