Орелинская сага. Книга вторая

Марина Алиева

Случайно брошенное проклятие свяжет воедино столетнюю историю людей бескрылых с историей крылатых людей, потерявших однажды всех своих правителей. Поиски этих последних приведут на землю крылатого юношу, который во множестве приключений разыщет семерых столетних старцев, но вместе с тем обретёт и самого себя и найдёт ответы на многие вопросы, заданные ему Судьбой. Что даёт человеку владение крыльями? Величие, преимущество, одинокую жизнь изгоя или счастливую возможность обрести Знание?

Часть вторая

Нафин приходил в себя мучительно и тяжело.

Безразличное небытие, в которое он поначалу провалился, быстро заполнилось, вдруг, каким-то ослепительным сиянием. В нем едва слышимые голоса полу шептали, полу пели о жизни и смерти, уравнивая их между собой, и баюкали, успокаивали Нафина, зовя его раствориться вместе с ними в этом сиянии.

А потом, вдруг, рывок, холод, спазмы… Волшебный свет заметался, задергался и, вместе со вскрикнувшими голосами, собрался мгновенно в одну ослепительную точку и исчез.

Холодный, неуютный мрак, наступивший после, принес боль и тоже неожиданно о чем-то заговорил, но голоса эти были грубее и разговаривали непонятно. Да и сам Нафин, вместо блаженного покоя, ощущал себя так, словно торопливо взлетает куда-то. Еще и еще, выше и выше, к этим грубым голосам, чтобы разобрать, наконец, о чем они говорят…

— Ну, все, кажется, очнулся!…

Ворчливый голос Табхаира пробился сквозь мрак, в котором тут же заплясали разноцветные искры. Они сложились в спираль и закружились так быстро, что Нафина замутило и немедленно вырвало соленой водой.

— Очень хорошо, — разобрал он после того, как содрогнувшись несколько раз, его желудок выбросил из себя все лишнее. — А то моя вера в его счастливую Судьбу едва не померкла.

Нафин застонал и приоткрыл глаза. Сквозь слипшиеся мокрые волосы он увидел участливые глаза Одинга, заглядывавшего ему в лицо.

— Где я? — еле слышно спросил Нафин.

— Уже в безопасности!

Одинг поправил что-то мягкое у юноши в изголовье, осторожно положил его, совсем завалившегося на бок, поудобнее и заботливо убрал со лба мокрые пряди.

— Хорошо, что Табхаир полетел за тобой почти сразу же, — радостно затараторил он. — Но, все равно, пока спустился, пока вытащил тебя из этой воронки!… А я, знаешь ли, как почувствовал!… Вижу вас долго нет и сам полетел. И хорошо! Табхаир тебя еле тащил! Крылья его намокли, а до нас было не докричаться — гроза, ветер, волны шумят… Но теперь, хвала Высшим асам, все хорошо!…

Нафин с трудом перевел взгляд и увидел Табхаира. Тот стоял возле Одинга, сердито глядя на Нафина, и держал в оттопыренной руке Пояс Силы, с краев которого крупными каплями стекала вода.

— Сейчас, конечно, не время, — сказал он, проследив взгляд юноши, — но вот за это.., — и потряс Поясом, — за это тебя следовало бы хорошенько вздуть! Ведь говорили же, что нельзя это надевать!

— Ну, ладно тебе, Табхаир, перестань, — поморщился Одинг, и по его тону стало ясно, что по этому поводу братья уже препирались. — Видишь же, все в порядке. Нафин жив и приходит в себя…

— Жив-то он жив, — перебил Табхаир. — но вот в себя ли приходит! Посмотри, глаза какие безумные! Да и молчит все время…

— А ты чего хотел?! — вспылил Одинг. — Чтобы бедный мальчик после такого удара, да еще едва очнувшись, болтал бы без умолку! Сам-то когда прилетел тоже был не из болтливых!… Ничего, — бывший конунг сменил тон и ласково погладил Нафина по плечу, — вот отлежится, отоспится, сил поднакопит и будет, как новенький… У тебя ничего не болит, Нафинушка? — спросил он обеспокоено.

— Нет, — прошелестел Нафин.

— Ну, вот и славно! Вот и хорошо! — обрадовался Одинг. — Мы тут втроем твой ушиб подлечили, так что лучше поспи — во сне все болячки заживают скорее.

Он снова принялся что-то поправлять в изголовье, а Нафин, с облегчением, закрыл глаза. И, уже проваливаясь в сон, вдруг отчетливо все вспомнил. Корабль, шторм, крушение, Пояс Силы… Вспомнил, как вытащил из воды потерявшего сознание Углета и тонущего Хаму, как донес их до скалы и поспешил обратно, чтобы поискать еще выживших, но тут его что-то ударило…

Это «что-то» во сне превратилось в обломок огромной скалы. Только теперь Нафину удалось увернуться, и обломок, грохоча, полетел в пропасть, а на его месте образовалась глубокая пещера, из глубины которой смотрело хохочущее существо с оскаленной пастью. Оно протянуло к Нафину длинные хищные руки, но схватило не его, а Табхаира, Одинга и Углета и затащило их внутрь. Почти тут же возле пещеры появилась Метафта. Грустная, как никогда, она смотрела на сына и, кажется, плакала. Нафину хотелось кинуться к ней, предупредить, защитить, но дорога под его ногами стала рушиться и рушилась до тех пор, пока юноше некуда стало отступать, а пещера с Метафтой, стоявшей у входа не исчезла из вида. Тогда он взлетел, ощущая страшную усталость, и проснулся.

Солнце уже поднялось над слегка притихшим морем. Хмурясь, оно словно подгоняло клочковатые тучки — последние из свиты, убравшейся наконец грозовой ночи, освобождая себе место на начавшем наливаться приветливой голубизной небосклоне.

Нафин, не двигаясь, смотрел ввысь и думал, что и в нем самом происходит нечто подобное. Боль и прочие неприятные ощущения почти не напоминали о себе, только желудок продолжал возмущенно урчать. Однако, разобравшись в ощущениях повнимательнее, Нафин с изумлением сообразил, что это от голода! Ну, надо же, кто бы мог подумать! Еще недавно, содрогаясь всем телом и изрыгая из себя воду, он считал, что никогда уже не сможет ничего съесть, а теперь готов съесть что угодно!…

Недавно… А, кстати, сколько же он проспал? И где все остальные?

Нафин приподнялся на локте, потом сел и, только когда убедился, что голова больше не кружится, и все его тело тоже в полном порядке, встал на ноги.

Оказалось, что он лежал на узкой площадке, обрамленной с двух сторон высокими стенами утеса, о который разбился корабль. Со стороны моря площадка эта была достаточно широкой, но в противоположной стороне сильно сужалась, протискиваясь между сдвинувшимися скалами так тесно, что в первую минуту Нафину почудилось, будто он находится в каком-то гроте без верхнего свода, и находится он тут совершенно один!

К счастью, не успев даже толком испугаться, юноша услышал отдаленные голоса и, идя на них, быстро отыскал проход. С большим трудом, растопырив крылья, он протиснулся в узкую щель и там замер пораженный! Перед ним расстилалось просторное огромное плато с зеленой травой и деревьями. С востока оно резко обрывалось к морю, но южный и западный края терялись в невысоком, зато, кажется, густом лесочке, образованном этими деревьями.

Под одним из них Нафин и увидел своих старцев, хлопотавших вокруг каких-то узлов, тюков и бочонков, а чуть поодаль, к стволу другого дерева, испуганно жались двое людей.

— А вот и Нафин проснулся! — воскликнул Одинг, увидев юношу. — Иди к нам, чего ты там стоишь? Или тебе тяжело? Голова кружится?

— Нет, — Нафин подошел ближе. — А, что это такое вы делаете?

Он осмотрел разложенные на траве короба, сосуды, мокрые вещи и вопросительно взглянул на старцев.

— Это то, что удалось выловить, — вздохнул Одинг. — К сожалению, многое испорчено, но есть кое-что ценное, что уцелело. Вот огниво, например. Его только подсушить осталось… Или те сосуды с элем и пресной водой. Они хранились в ящике и, каким-то чудом, прямо с ним, попали на отломившуюся часть палубы, на которой плавали, как на плоту, пока не застряли между камнями. Потому их и не затянуло в ту страшную воронку. Да и наши вещи, по счастью, отшвырнуло достаточно далеко — мы их еле нашли… Зато вот этот сундук сам долетел до берега, за что ему большое спасибо — там нашлось немного сухих вещей.

Одинг засмеялся, и Углет, сидевший возле этого самого сундука, видимо догадавшись о чем говорит брат, тоже улыбнулся и закивал головой, то ли приветствуя Нафина, то ли подтверждая слова Одинга.

— А они почему там сидят? — Нафин покосился на людей.

Одинг в сердцах махнул рукой.

— Пусть сидят! Увидели наши крылья, испугались и боятся до сих пор! Уж мы к ним и так, и эдак, но они только головами трясут и мычат. Даже еду брать отказываются.

— Еду? — оживился Нафин. — А у нас что, есть еда?

— Есть, отчего ж не быть. — Одинг самодовольно улыбнулся. — Мы тут на славу потрудились, вытаскивая из воды все, что можно было спасти. Вот, подожди, я тебя сейчас угощу. Но много не дам. Во-первых, тебе много сразу и нельзя, а во-вторых, неизвестно сколько времени мы будем добираться до ближайшего поселения, так что еду придется экономить.

Он порылся в отдельно стоящем коробе и протянул Нафину приличный ломоть хлеба, яблоко, сосуд с водой и немного рассыпчатого сыра, завернутого в зеленый лист.

— А где Хама? — спросил Нафин, жадно набрасываясь на еду и отгрызая огромные куски то от хлеба, то от яблока. — Я же, кажется, доставал его из воды.

— Он сначала нам тут помогал, а незадолго до твоего появления пошел разведать, что там дальше, — ответил Одинг. — Неизвестно, что это за берег такой, и кто в этих местах управляет, а кавестиор, судя по всему, пройдоха знатный и осторожный. Если есть что-нибудь в округе — все разнюхает. Вот Табхаир его и отправил.

Нафин с сожалением отправил в рот последние крошки сыра и только тут сообразил, что старец до сих пор не сказал ему ни слова. Более того, держался в отдалении, поглядывая искоса, с опаской. «Что это с ним? — удивился юноша. — Боится он меня, что ли?». Но тут же догадался: «Ах, да! Пояс Силы! Я же надевал его, и Табхаир теперь опасается, что со мной что-то не так!».

Нафин прислушался к себе, однако, ничего особенного не ощутил. Все было, как обычно, только чувствовал он себя бодрее, чем ожидал. Но, разве это плохо? Скорее, он бы сказал, что перемены произошли с самим Табхаиром. Никогда еще не видел Нафин, чтобы бывший бог выглядел так жалко. Как будто какие-то гигантские руки выкручивали старца, отжимая из него воду, да так и оставили — совершенно измятого.

Впрочем, одежды Одинга и Углета выглядели не лучше, и юноша быстро сообразил, что они, видимо, снимали и сушили свое платье, которое, подпортившись от морской воды и неумелой просушки, стало походить на лохмотья.

Сам же Нафин, к удивлению, был одет во все сухое, но незнакомое. Скорее всего, это и было то немногое, что нашлось в сундуке. Старцы заботливо переодели юношу, а сами, наверняка, дрожали от холода, дожидаясь пока высохнут их одежды… Нафин был несказанно тронут… Но, если они успели высушиться, да еще навылавливать столько всяких вещей, то сколько же времени прошло?! Корабль разбился ночью, перед самым рассветом. Сейчас утро…

— Сколько же я спал? — спросил Нафин, обращаясь к Табхаиру.

— Больше суток, — коротко бросил тот.

— Да, Нафин, спал ты долго, — подтвердил Одинг. — Мы вчера весь день бегали по очереди, смотрели — не умер ли. Всё опасались, что простынешь. Хоть и переодели в сухое, но там все же камни, ветер… Пробовали разбудить, чтобы сюда перебрался, но, куда там!… Ты вообще ни на что не реагировал. А проход, сам видел, такой узкий, что мы бы тебя сквозь него не протащили. Потому и оставили там, где лежал, а сами сюда перебрались — подсушиться и погреться. Здесь сырость не так ощущается. И твою одежду просушили тоже. Вон она — на камнях у прохода. Хочешь, можешь переодеться в свое.

Нафин рассеянно взглянул на мятый ком и отрицательно покачал головой.

Он был смущен. Проспать так долго! Неудивительно, что Табхаир на него косо смотрит. Больше суток все здесь из сил выбивались, а он отлеживался! И, горя желанием сделать хоть что-то полезное, юноша предложил свою помощь Углету, сортирующему вещи из тюков на пригодные и непригодные.

— Да здесь уже почти ничего не осталось, — по-иссорийски ответил тот. — С этим я и сам справлюсь.

Потом он бросил осторожный взгляд на насупившегося Табхаира и добавил, как можно тише:

— Лучше пойди, поговори с ним. У брата большие подозрения на твой счет. Видел бы ты, что с ним сделалось, когда на тебе обнаружился Пояс Силы. С тех пор все время твердит нам, что к тебе необходимо будет присмотреться и, что этот Пояс нельзя надеть безнаказанно. Одинг пытался возражать, но разве Табхаира переспоришь! Они совершенно разругались из-за этого и окончательно перепугали людей, а я, хоть и пытался, ничего не смог сделать.

Нафин пожал плечами.

— Чушь какая-то! Я никаких перемен в себе не ощущаю. Вот только проспал дольше, чем когда-либо, а в остальном все, как обычно.

— И все же лучше будет, если ты с ним об этом поговоришь.

Юноша тяжело вздохнул и неохотно побрел к Табхаиру.

Старец делал вид, что не замечает его, но, когда Нафин приблизился, покосился испуганно и попятился.

— Нет, Табхаир, я так больше не могу! — в сердцах воскликнул юноша. — Что случилось?! Ты смотришь на меня, как жена Вигвина в Тангоре смотрела на собаку, которую смертельно боялась. Я что, окривел, оброс шерстью, или у меня выросли клыки, как у Фрегунда?! Ну, одел я Пояс Силы, и что с того? Ничего же не случилось! Вы все выбежали наружу, а я всего лишь хотел вытащить наши вещи. Пояс сам выпал мне в руки! Я даже подумать ни о чем не успел — просто нацепил его и выкинул наш узел…

— Странно, что он не улетел обратно в Шурупак, а то, что ни о чем не думал, как раз обычное дело! — прошипел сквозь зубы Табхаир. — Ты хоть немного представляешь себе всю мощь этой реликвии?! Полагаю, что нет, иначе ты бы к ней и пальцем не прикоснулся! Так вот я тебе расскажу! Древний абхаинский военачальник, как и ты нацепивший Пояс в минуту опасности, тоже не оброс шерстью. Просто, разгромив врагов, он развернул войско на мирную соседнюю страну, бессмысленно круша и сжигая все на своем пути. Тогдашней валиде пришлось посылать целый отряд своих телохранителей, которым с большим трудом удалось связать «победителя» и снять с него Пояс. И тогда крепкий сорокалетний мужчина в считанные дни состарился и высох, как гнилой плод! Говорят, что, умирая, он буквально рассыпался в прах. Другим. Надевшим Пояс Силы, оказался обычный воришка, каким-то чудом забравшийся в сокровищницу валид. О-о, он вдоволь насобирал и золотых монет, и украшений, а потом… Уж и не знаю, как это получилось, но все это золото, словно чешуя, облепило его тело и стало врастать в кожу. Его нашли по жутким крикам. Когда прибежавшая стража принялась снимать Пояс, воришка еще дышал, но был таким тяжелым, словно золото заполнило его и изнутри. Однако, едва Пояс был снят, все монеты и украшения с него осыпались на пол, а израненное ими тело обмякло на руках стражников, подобно тряпичному свертку! Даже подбородок и губы провалились, и единственное, что еще оставалось твердым — это верхняя часть головы. Как будто бы реликвия нарочно оставляла разум напоследок, чтобы казнимый ею человек до последней минуты осознавал, какую ошибку допустил!

— Но я же цел! — отчаянно крикнул Нафин. — Кости мои целы и кожа не повреждена! Но, даже если бы и были какие-то повреждения, то были бы они у меня! Тебе-то чего бояться?!

— А того, — рассердился Табхаир, — что, если б ты меня не перебивал, то услышал бы еще одну историю! Помнишь Скримюра? Так вот его предок, тот самый, что желал оживить дочь, похороненную в кургане Китиона, тоже надевал Пояс, но добился совсем не того, чего желал! То, что роа-радорги напали тогда на Абхию могло быть, конечно, результатом его тайных желаний, но могло быть и простым совпадением. Сам же Правитель Северных земель попросту помешался. Знаешь, где и как он умер? На кургане Китиона, который пытался раскопать своим мечом, считая, что его дочь ожила и не может сама выбраться! Всех же, кто пытался его урезонить, он попросту рубил этим самым мечом, пока его самого не хватил удар, и бедный Правитель не испустил дух на злосчастном кургане. Вот и думай теперь, чего нам бояться! Мало ли какое безумие поразит тебя!

— А что, разве не бывало такого, чтобы Пояс Силы надевали, и ничего не случалось? — угрюмо спросил Нафин.

— Нет, — отрезал Табхаир. — Не было, и быть не может! Таких чистых душ не бывает!

— Откуда тебе знать, — насупился Нафин. — Может, мою душу Пояс счел достаточно чистой.

— Увы, — развел руками старец. — И рад бы так думать, но не получается. Факты говорят об ином. Богиня Сохмат наложила на Пояс такое заклятие, которое дает силу только абсолютно чистой, лишенной корысти и злобы душе. И сила эта не физическая, а жизненная. Иначе говоря — бессмертие. При этом физической силы у человека не прибавляется. В противном случае надевший Пояс получает небывалую мощь, исполняются его самые тайные и дерзкие мечты, но лишь на короткое время. А потом Пояс его казнит, и казнит, как ты слышал, очень жестоко!

Табхаир перевел дух.

— А теперь вспомни, Нафин, как сам ты смог в одиночку отшвырнуть все наши вещи, да еще с привязанными бочонками, так далеко от корабля, что мы их еле нашли. А потом, играючи, вытащить из воды совершенно промокших Углета с Хамой и дотащить их до скалы. Мы тоже вытаскивали людей и знаем, насколько это тяжело. Если бы не Одинг я бы и с тобой нипочем не справился. Разве это не доказывает, что Пояс наделил тебя физической силой?

— Ну, наделил…

— Верно! А еще это доказывает, что никакого бессмертия он тебе не дал и обязательно накажет за то, что ты им воспользовался!

— Нет, не накажет, — неожиданно раздалось возле них по-иссорийски.

Это Углет, который до сих пор лишь внимательно слушал Одинга, переводившего ему все, что говорилось, вдруг встал и подошел к Табхаиру.

— Мне кажется тут все дело в том, что Нафин ни о чем не успел подумать. Вернее, он подумал, но цель его была столь ничтожна, что Пояс этот,… не знаю, можно ли так сказать, растерялся что ли. Корыстной такую цель не назовешь, а тайные желания Нафина скорей всего затмил испуг. Потом было крушение, а потом он заботился только о том, чтобы вытащить из воды людей и, в конце концов, потерял сознание. Может быть, если бы Пояс был на нем до сих пор, мы бы сейчас видели перед собой другого Нафина, но Пояс был вовремя снят, потому ничего и не произошло.

— Верно! — воскликнул Нафин, которому после слов Табхаира на мгновение стало нехорошо. — Углет прав! Я действовал неосознанно, и Пояс надел безо всяких задних мыслей! Так что можешь больше не дуться, Табхаир, ничего страшного ни со мной, ни с вами уже не случится!

Старец неопределенно пожал плечами.

— Что ж, может и так. В конце концов и абхаинский военачальник, и тот воришка, про которого я рассказывал, надевали Пояс не скрывая ни своей злобы, ни своей корысти. Но не забывай, что несчастный северянин надел его ради спасения своей дочери, и все равно поплатился за это.

— А еще неизвестно ради чего он его надел на самом деле, — подал голос Одинг. — За дочь нужно было бороться, когда она еще была жива, и не давать Суламе закапывать её в могилу заживо. Может быть, он Пояс надел больше из-за того, что хотел загладить свое малодушие? Вот за это и поплатился.

Табхаир поджал губы и отвернулся.

— Ладно, — буркнул он, спустя некоторое время, — будь по-вашему. Уговорили. Обошлось, так обошлось. — Он протянул Нафину руку. — Не перестаю удивляться твоему везению. Если все у нас завершится благополучно, можешь этим хвалиться без ложной скромности — ты первый, кто смог надеть Пояс Силы без последствий.

— Боюсь, на Сверкающей Вершине не найдется никого, кто это оценит, — вздохнул Нафин, пожимая протянутую руку.

Но тут со стороны дерева, под которым сидели люди, послышался протяжный стон, а затем сдавленный крик. Орели повернулись туда и увидели, что один из спасенных медленно заваливается на бок, а другой, видимо совсем обессилев, никак не может его удержать.

Нафин первым кинулся на помощь.

В падающем человеке он сразу признал капитана их судна, а в другом — его помощника. Капитан был без сознания, и помощник с рыданием склонился над ним.

— Что случилось? — спросил юноша, поднимая упавшего под плечи. — Он ранен или это от голода?

— От жажды, — еле выдавил из себя помощник.

— Принесите воды! — крикнул Нафин старцам и спросил, хлопая капитана по щекам: — Вам же предлагали и еду, и воду, почему отказались?

Подбежавший Одинг протянул Нафину сосуд с водой и, пожимая плечами, ответил за помощника:

— Сам не знаю, чего они нас так боятся! Табхаир, конечно же, обвиняет во всем меня и говорит, что мне не следовало вот так сразу заявлять пришедшим в себя людям, что теперь о них позаботится Углет… Ладно, ладно, — поморщился он, увидев, что Нафин смеется, — теперь-то я, конечно, понимаю, что для них мой брат всего лишь Иссорийский Страх, ну а тогда я что должен был говорить?! Табхаир улетел спасать тебя, я собирался лететь ему помогать, оставались только Углет и Хама. Но не виноват же я, что первым делом вспомнил про брата, а не про какого-то чужого кавестиора!… Да и не в Углете, как выяснилось, было дело. Весь прошедший день и я, и Табхаир подходили к ним, предлагали еду, питье, а они все равно боялись. И ведь не говорят ничего! Только мычат и трясутся!

Нафин вопросительно взглянул на помощника.

— Почему?

Тот помедлил, жадно отпил из сосуда и, опустив глаза, ответил:

— Этот ваш коротышка сказал, что вы боги. Вон тот — абхаинский Табхаир, который испепелит нас, если мы не вернем Венец, которым коротышка расплатился, а это — радоргский Одинг, и он изрубит нас на куски, если вздумаем жаловаться…

Одинг захохотал, а Нафину почему-то показалось, что помощник капитана сказал совсем не про то, что их действительно испугало.

— Нет, ну каков пройдоха! — хохоча хлопал себя по бокам конунг. — И драгоценность себе вернул, и рты им позатыкал! Но ничего, пусть только вернется, я с ним поговорю.

Он посмотрел в ту сторону, куда, видимо, ушел Хама, и вдруг расплылся в довольной улыбке.

— А-а, вот и он! Очень кстати…

Одинг выпрямился во весь рост, угрожающе расправив крылья, но на этом все его действия и закончились. Даже издали по лицу кавестиора было видно, что произошло что-то нехорошее. Задыхаясь и без конца стирая с лица пот Хама подбежал ближе и выпалил:

— За лесом ничего больше нет! Мы на острове!

* * *

Как на острове?! — воскликнул Табхаир.

— А, что это такое? — спросил Нафин.

— На острове? — потерянно переспросил Одинг, не замечая вопросительного взгляда Углета.

— Да, на острове, — неожиданно подтвердил помощник капитана, и по его тону Нафин сразу понял, что именно этого так боялись люди. — Мы на самом гадком острове, который только можно себе представить. Боги, может быть, и сумеют спастись, но для всех остальных надежды нет.

— Что ты хочешь этим сказать? — надменно спросил Табхаир.

— Только то, что сказал, — грустно ответил помощник. — Этот Остров не отпускает людей живыми. Он — само Зло! Неужели вы ничего об этом не слышали?

Все отрицательно покачали головами.

Помощник посмотрел на них с недоверием.

— Странно. Вы — такие великие боги, с вами сам Иссорийский Страх — живое воплощение Зла, и вы ничего не слышали про этот Остров? Что ж, тогда я расскажу вам то, что знает каждый мореход в этих местах.

И он поведал всем под тихое бормотание Одинга, переводившего его слова Углету, что давным-давно, когда на земле еще не было людей, силы Добра и силы Зла решили поделить мир. Силы Добра забрали себе Свет, а силы Зла — Мрак. Долгое время они сосуществовали бок о бок, пока на земле не появилась жизнь и первые люди. Очень скоро люди научились добывать огонь и с его помощью рассеивали Мрак. И тогда силы Зла обратились к силам Добра с требованием восстановить равновесие. Требование их было удовлетворено. Силы Добра позволили силам Зла забрать в безраздельное владение морские глубины. Но мстительное Зло не могло простить людям победы над Мраком, и стоило хоть какому-нибудь утлому суденышку отойти от берега, как поднимались высокие волны и уничтожали его. Но Злу и этого показалось мало. Ненавидя людей все больше и больше, оно стало поднимать совсем уж гигантские волны и смывать с берегов все людские поселения.

Теперь уже люди обратились к силам Добра, прося защиты.

Те откликнулись, запечатали светом водную гладь, и с той поры началась великая война Добра со Злом.

На какие только ухищрения ни шли каждая из сторон, чтобы одержать победу, но пересилить не удавалось никому, и какой бы непроглядный мрак не наползал на землю, свету всегда удавалось найти лазейку и развеять его.

Наконец, силы Зла решились на последнее. Собравшись воедино в морских глубинах, они обернулись ужасным чудовищем, которое всплыло на поверхность, подняв на себе часть суши, и мгновенно поглотило весь свет небесный и земной. Тут же восстали освобожденные черные волны, вздыбились, подобно горам и понеслись по земле, смывая с неё все живое.

Но и Добро не дремало. Оно тоже собрало воедино все свои силы, образовав ослепительную разящую молнию небывалой силы. Она пробила плотные тучи над чудовищем и поразила его прямо в голову.

Страшный хаос начался в ту же минуту! Свет и Мрак перемешались в открытой борьбе, но чудовище, к счастью, уже было мертво. Расколотое на несколько частей оно разлетелось по всему миру, разбросанное в последней агонии беснующимися черными волнами.

А потом все стихло. Добро и Зло растратили свою мощь в этом последнем усилии, и снова воцарилось равновесие. Однако мертвые останки чудовищного порождения Зла остались до сих пор, и этот Остров — один из них.

— Самая голова! — страшным шепотом сообщил помощник капитана, опасливо озираясь вокруг. — Пасть в воде, те камни, что торчат над ней — носовые рога, эти скалы — уши, а мы стоим на затылке!

Все невольно обернулись. Действительно, высокие скалы, ограничивающие плато со стороны кораблекрушения, очень напоминали близко посаженные уши, да и те камни, которые упомянул помощник, помнится, и в самом деле, выпирали из воды очень уж симметрично.

— В остальных частях чудовища зла не осталось, — продолжал рассказчик, — но в голове оно умерло не до конца. Говорят, раньше Остров свободно плавал по морю, но потом Зло снова стало набирать силу, пустило корни и теперь намертво зацепилось за морское дно. Сюда оно затягивает корабли, топит их, а людей пожирает и тем самым познает их суть! А потом, под покровом ночи, по всей земле расползается Мрак, посланный отсюда. Он ищет наиболее слабых и податливых людей, проникает в них и так может существовать даже при Свете. Зло надеется снова возродиться, и сила его крепчает! Потому-то сюда никто не плавает по доброй воле. В самые темные ночи моряки, проплывающие далеко от Острова слышат отголоски стонов и жутких криков. Им страшно даже представить, что тут в такое время творится, и они спешат поскорее убраться! Уж не знаю, чьей злой воле мы обязаны тем, что сбились с курса в ту грозовую ночь, но лучше, наверное, было бы, если б мы погибли. Когда капитан Чар очнулся и понял куда попал, то сразу сказал мне: «это самый худший конец жизни, какой только можно себе представить!». А тут еще и коротышка этот со своими запугиваниями… Короче, вся надежда теперь только на чудо. На то, что великие боги захотят в своей неизмеримой доброте и милости спасти нас…

Помощник капитана умолк, а Хама немедленно повалился в ноги Табхаиру.

— Смилуйся, Всемогущий! Верни нас хотя бы в Шурупак!

Табхаир раздраженно передернул плечами и отвернулся, всем своим видом давая понять, что не верит глупым сказкам. Тогда Хама перевел молящий взор на Одинга. Но тот, неловко потоптавшись, опустил голову и тихо произнес:

— Раз уж так вышло,… раз мы тут вот так все вместе застряли, то я должен признаться, что мы не боги. Наши народы считали нас таковыми из-за крыльев и из-за того, что мы попали к ним каким-то невероятным, чудесным образом. Углету, впрочем, повезло меньше, хотя и его наделили невероятными способностями. Но на самом деле мы просто орели — крылатые обитатели Сверкающей Вершины, на которой никогда не были. Сто лет мы прожили ничего такого о себе не зная, но недавно этот юноша, — он указал на Нафина, — прилетел за нами и все рассказал… Это очень долгая история… Мы все оказались братьями, и теперь пришла пора нам объединиться, чтобы вернуться к своим истинным сородичам.

Он с виноватым видом посмотрел на помощника капитана, потом на хватающего ртом воздух Хаму и развел руками.

— Значит, конец, — тихо подвел итог помощник.

В отличие от Хамы рассказ Одинга его не слишком потряс.

— Все верно, — прошептал он. — А то я все удивлялся, как это Остров посмел посягнуть на таких великих богов. Но теперь понятно…

И бережно забрав у Нафина все еще бесчувственного капитана, уложил его на траву со словами:

— Может и лучше будет, если он больше не придет в себя. Скорая смерть — легкая смерть… Этот обломок Зла ненавидит людей, как все оно вместе взятое, и ни за что нас не отпустит.

— Нет! — воскликнул Нафин, вскакивая на ноги. — Мы не должны погибнуть здесь! Это неправильно! Говоришь, Остров ненавидит людей и не отпускает их, ну так я и не человек! Я орель! Во мне достаточно сил, чтобы полететь сейчас же и поискать берег. Там найду какой-нибудь корабль, уговорю капитана… В конце концов остались же еще на земле отчаянные люди!

Он сорвался с места и побежал к обрыву над морем, а старцы и Хама поспешили следом, окрыленные внезапно появившейся надеждой.

— Стойте, стойте, — донеслось до них сзади.

Все обернулись. Помощник капитана, прихрамывая, бежал за ними.

— Это невозможно, — сказал он и перевел дух. — До берега очень далеко, ты только зря растратишь силы, если вообще сможешь вернуться, когда поймешь, что долететь нельзя. Но даже если случится чудо, и твои крылья окажутся достаточно сильны, все это все равно будет бессмысленным. Сюда никто никогда не поплывет. Ни один капитан не согласится вести судно к Проклятому Острову.

— Чушь! — отрезал Табхаир. — Я в эти сказки не верю! За те драгоценности, которые мы можем предложить, сюда приплывет десяток кораблей.

— Нет, нет! Не надейтесь…

— И все-таки я попробую, — решительно сказал Нафин.

Он подошел к самому краю, расправил крылья и поднялся в воздух.

Все, затаив дыхание, следили за его полетом. Очень скоро юноша стал похож на большую птицу, потом превратился в крохотную точку и, наконец, затерялся в бескрайней выси.

— Вот видишь, — облегченно произнес Одинг, — Остров отпустил Нафина.

— Этот мальчик знает, что делает, — веско заметил Табхаир. — Он долетит.

Но помощник капитана только безнадежно махнул рукой.

— Нет, нет, ты тоже должен в него верить! — воскликнул Одинг. — Знаешь, какой Нафин ловкий! Про этого мальчика в Радоргии уже наверняка сложили не одну легенду, и, клянусь Индрасилем, он это заслужил. Вот подожди, будем плыть отсюда, я тебе порасскажу про него… Он на берегу такое придумает, что любого убедит. Еще и сказку твою приплетет. Скажет, например, что силы Добра послали его, чтобы сокрушить последнее Зло и попросит кого-нибудь помочь сюда добраться…

Тут бывший конунг запнулся и с тоской посмотрел на Табхаира. Но старец, вопреки ожиданию, не посмеялся над очевидной глупостью, сказанной братом, и даже не хмыкнул, как обычно. Просто пожевал губами, медленно развернулся и задумчиво побрел к тому месту, где были разложены спасенные вещи.

— Да, невеселые у нас дела. — Одинг печально посмотрел на Углета и только тут спохватился, что ничего ему не переводил. Но старик покачал головой, давая понять — особые разъяснения тут не нужны.

Хуже всех выглядел Хама. На долю бедного кавестиора выпало за каких-то два дня столько потрясений, сколько не выпадало за всю его расчетливую жизнь! Сначала он нос к носу столкнулся с Великим Табхаиром, который, в итоге, действительно оказался самозванцем! Но это волновало Хаму сейчас меньше всего. Бог, не бог — какая разница! Главное, что он, всегда так тонко чувствующий выгоду, совершенно неожиданно просчитался. Вместо того, чтобы поддержать, хоть и ненавистного, но набравшего силу Шапура, проявил бездну изворотливости, потратил огромное количество своих средств, сбежал, и все для чего? Чтобы оказаться на острове, с которого невозможно выбраться! А самым обидным было то, что и украденные из Тангора сокровища, заботливо припрятанные в карманах широкого пояса под одеждой, и драгоценный Венец валид, так кстати отобранный у капитана, были здесь абсолютно бесполезны! В то, что Нафин долетит до какого-нибудь берега Хама не верил и, едва юноша скрылся из вида, сразу вычеркнул его из списка живых. В старую легенду тоже не слишком верилось, но в то, что из-за неё сюда никто не поплывет, верилось очень и очень! Помощнику капитана что? Он, похоже уже смирился с необходимостью умереть, а вот кавестиор приходил от подобной мысли в ужас. Потому и метался несчастный Хама по плато, в отчаянии заламывая руки.

Одинг посмотрел на него и, несмотря на то, что еще совсем недавно собирался хорошенько пристыдить предприимчивого кавестиора, только махнул рукой. Вот если Нафину удастся привести какое-нибудь судно, тогда этого пройдоху придется хорошенько порастрясти. А пока пусть бегает. Пусть хоть с головы до ног обрастет сокровищами — никому это неинтересно.

Тут у дерева, под которым лежал капитан, почудилось шевеление, и слабый голос принялся звать:

— Нерт, Нерт!

— Капитан Чар! — воскликнул помощник и бросился к нему.

Остальные тоже подошли.

— Вы живы, капитан, — сочувственно говорил Нерт, поднося к губам своего начальника сосуд с водой. — Живы, но я не знаю, радоваться мне за вас, или огорчаться.

Мутные глаза капитана немного ожили, и он обвел взглядом столпившихся рядом старцев и Хаму, жмущегося за их спинами.

— Боги нам не помогут? — спросил он у помощника.

— Нет, капитан. Они не совсем те, за кого мы их приняли. Не боги. Просто крылатые люди, которые шли к своему народу и перед Островом бессильны так же, как и мы.

Чар опустил голову и оттолкнул сосуд, из которого только что жадно пил.

— Будь проклят тот день, когда я позарился на сокровище этого коротышки, — прошептал он горестно. — Ведь знал же, что нельзя, но нет!… Проклятая алчность! Взял и поплыл!

— Я так и знал, что во всем обвинят меня, — зло проворчал Хама, которого окончательно взбесило, что все называют его «коротышкой».

Нерт хотел что-то ответить, но ограничился только гневным взглядом и снова обратился к капитану.

— Тут кое-что произошло, Чар. Юноша, который был с богами,… Ну, то есть с крылатыми старцами.., так вот он улетел искать берег, и Остров его отпустил! Кто знает… Здесь все в него так верят… Может быть, случится чудо?…

Капитан, без особой надежды снова посмотрел на старцев.

— А плавать ваш юноша умеет?

Одинг с Табхаиром переглянулись.

— Не знаю, — пожал плечами Табхаир. — Но вряд ли ему придет в голову поплавать. С намокшими крыльями потом никак не подняться.

— Тогда не долетит, — Чар закрыл глаза и отвернулся. — Даже птицы садятся на воду, чтобы передохнуть. Он просто выбьется из сил, упадет в море и утонет.

Одинг невольно обернулся и с тревогой посмотрел в ту сторону, куда улетел Нафин.

— Может зря мы его отпустили, — пробормотал он. — Мальчик упрямый. Будет лететь до последнего, а потом не сможет вернуться…

Табхаир тут же вышел из себя.

— Ничего не зря! — закричал он. — Нафин не какая-то птица! Он молодой и сильный! Вот на тебя, трусливый конунг, я бы не понадеялся, а он долетит! Долетит и спасет всех нас!

Одинг побагровел. Щеки его сердито надулись, здоровый глаз засверкал гневом, а руки сами собой потянулись к поясу, где обычно висел меч.

— Трусливый конунг?! — зашипел он. — Вот сейчас я тебе покажу, какой я трусливый! Сам побежишь, подобно зайцу!

Но тут между братьями встал Углет и неожиданно воскликнул по-абхаински:

— Не делать это! Зло не надо! Я еще плохо учи абхаинский, но хотеть понимать… нет, сказать для вас — не надо звать зло оттуда. Плохо это, беда!

Он указал себе под ноги и укоризненно покачал головой.

Старцы уставились на Углета, а капитан мрачно заметил:

— А ведь ваш товарищ прав. Зло под нами, и оно чувствует и наш испуг, и нашу ненависть. Сейчас чудовище сыто — оно сожрало мой корабль и моих людей, — но, когда снова проголодается, то примется за нас. Оно заставит рассориться, возненавидеть друг друга, а, когда мы сами себя поубиваем, впитает наши почерневшие души.

— Откуда такая осведомленность? — не удержался от сарказма Табхаир. — Неужели очевидцы порассказали, или ты сам уже бывал здесь?

Но капитан только взглянул на него и горько усмехнулся. Ответил же за Чара Нерт:

— Ты всю жизнь прожил, как бог, Табхаир, поэтому можешь и не знать, сколько зла собралось сейчас на земле, и как оно действует на людей. Стоит спуститься ночи, и в слабых смертных душах начинают просыпаться пороки, которые спешат завладеть человеком пока царствует Мрак. И, чем слабее, чем податливей смертный, тем крепче эти пороки завладевают им. А потом и Зло проникает в мир через такого человека даже при свете дня! Мы часто видели подобное, поэтому ни мне, ни капитану Чару не нужно было плыть именно сюда, чтобы узнать, как может уничтожить Зло. Сначала неприязнь и раздор, потом открытая вражда и, наконец, желание уничтожить друг друга.

Табхаир недовольно нахмурился, а Одинг вдруг согласно закивал.

— Верно, верно! Вот нас, роа-радоргов, вечно все не любили и без конца принуждали к открытой вражде. А потом выходило, что…

— Постой! — резко оборвал его Табхаир. — Взгляни-ка, что это с Углетом?

Старик бежал по плато к самому обрыву и не отрывал глаз от какой-то точки на небе. Все, даже шатающийся от слабости Чар, поспешили за ним и сразу поняли в чем дело. Темная точка в вышине быстро превратилась в большую птицу, а потом стало видно, что это возвращается Нафин.

Юноша летел тяжело, из последних сил взмахивая крыльями. Его голова и руки бессильно повисли, и, едва ступив на землю, Нафин рухнул, как подкошенный.

— Я не долетел, — прошептал он пересохшими губами. — Очень тяжело… Берег видел, но он далеко,… на самом горизонте… Не добраться… А вокруг только вода, вода, вода…

И, закрыв глаза, потерял сознание.

* * *

До самого вечера несчастные жертвы кораблекрушения почти не разговаривали между собой. Оттащив Нафина в тень и, кое-как приведя его в чувство, все сели рядом на землю в глубокой задумчивости.

Положение складывалось отчаянное.

По словам Нафина выходило, что долететь до берега невозможно; по словам Нерта — что ни один корабль к Острову и близко не подплывет, так что, как ни крути, а грозила им неминуемая смерть, или от Острова, который по убеждению Чара скоро должен «проголодаться», или они сами, оголодав, подберут все съестные припасы и умрут без пищи и воды.

А с наступлением темноты в голову полезли всякие страшные мысли, навеянные рассказом Нерта. Да еще на небо наползли тучи, и поднялся страшный ветер, так что даже самые неверующие и скептически относящиеся к древней легенде начали боязливо озираться вокруг.

Огромные толстые листья, свисающие с деревьев, полоскались на ветру точно тряпичные лоскуты; мохнатые стволы гнулись до самой земли, и холод охватил путников, леденя не только тела, но и души.

Спасаясь от ветра, они кое-как перебрались поближе к скалам и забились в неглубокую нишу, но страхов это не убавило. Чем глубже становилась ночь, чем сильнее дул ветер, тем явственнее слышался им в грохочущем прибое рев пробуждающегося чудовища. А, когда от сильных порывов казалось, что и сам Остров содрогается, все начинали испуганно смотреть себе под ноги, ожидая, что земля вот-вот разверзнется и поглотит их.

Но вскоре ветер задул послабее. Деревья гнулись и шумели уже не так угрожающе, с посветлевшего на востоке неба начали сползать последние обрывки туч, и, когда первые лучи еще тусклого солнца скользнули по успокаивающемуся морю, отступили и ночные страхи.

— Ну вот, кажется, мы пережили эту ночь, — стараясь выглядеть, как можно бодрее сказал Табхаир.

Он выбрался из ниши и осмотрелся, прислушиваясь к плеску волн, в котором больше не слышался рев чудовища. Остальные тоже выползли наружу, радуясь начавшемуся дню и тому, что все они всё еще живы.

— Что-то я проголодался! — Одинг крепко потянулся всем телом и расправил крылья. — Ночка выдалась не из легких. Даже не припомню, когда бы я еще чувствовал себя так скверно. Ни один бой не отнимал у меня столько сил! Эх, сейчас бы мяса, да побольше! Спросите любого роа-радорга, что делал Одинг после сражения, и вам сразу же ответят: ел.

— Ты и без сражений поесть не дурак, — тут же проворчал Табхаир, но и по его лицу, и по лицам всех остальных было видно, что и они не прочь подкрепиться.

Однако, когда достали припасы и разделили их, отступившее было уныние снова вернулось.

— Похоже, мы не того боялись, — задумчиво сказал Табхаир, дожевывая последние крошки. — Этот остров, скорей всего, обычный кусок суши, и зла в нем не больше чем в Углете, которым тоже пугали всех подряд. Но вот от голода мы умрем — это точно. Той еды, что осталась, не хватит даже до вечера, а новую взять негде.

Все понуро опустили головы, и только Углет что-то тихо заговорил Одингу по-иссорийски. Тот уныло выслушал, а потом спросил Хаму:

— Углет хочет знать, что ты видел, когда осматривал Остров?

— Да ничего, — ответил кавестиор. — Там дальше только лес и скалы, такие же, как здесь. Я прошел почти до другого берега, но не видел никакой живности. Здесь даже птицы не летают. Боюсь, сиятельный Табхаир поторопился с выводами, и Зло на Острове все-таки есть.

Старец гневно взглянул на коротышку, но тот вдруг вспомнил что-то и радостно воскликнул:

— Зато я видел воду! Родник! Он совсем недалеко отсюда. Я пил из него, и вода там не соленая!

— Это хорошо, — оживился капитан. — Без пресной воды мы бы даже с едой долго не протянули.

— Вот видите, — назидательно заметил Табхаир. — Если бы Остров этот был злом, то и родника на нем бы не оказалось. И я совершенно убежден, что кроме голода нам здесь больше ничто не угрожает.

— Нет, нет! Голод — нет! — замахал руками Углет.

Похоже, за время странствий, он достаточно наслушался от братьев и Нафина абхаинской речи, и теперь пытался высказывать свои мысли без посторонней помощи.

— Я жил в лесу и помнить — еда повсюду! Одинг со мной идем искать. А, когда найти, то жить сколько нужно!

— Верно! — воскликнул Нерт. — Помните, капитан, когда проклятые Крессовы пираты захватили судно старины Цага, один из его людей доплыл до какого-то острова и прожил там столько, что луна успела родиться трижды. Он рассказывал, что ел какие-то корешки и листья, а потом его подобрали проплывающие мимо купцы. Помните?

Чар кивнул.

— Помню, было такое. Может, действительно, не стоит нам бояться этого Острова. В море полно рыбы, нужно только придумать чем её ловить. Да и к деревьям этим стоит присмотреться — стволы у них, похоже, крепкие, может получиться неплохой плот. И, если почтенные старцы позволят воспользоваться их мечами, которые, как я приметил, не утонули, то можно попытаться и уплыть отсюда.

— Позволят, позволят, — поспешно ответил за всех Табхаир, видя, что Одинга вот-вот хватит удар.

— Роа-радоргские клинки! — простонал бывший конунг. — Разорви меня Фрегунд, что же с ними станет после этого!

— Ничего, ничего, — похлопал его по плечу Табхаир, — там, куда мы идем, они тебе вряд ли понадобятся, а как воспоминание, после всего этого, только лучше будут.

На том и порешили. Одинг с Углетом и Хамой отправлялись в лес, чтобы набрать в сосуды воды и поискать, что там может расти съедобного, а Нерт с Чаром должны были найти среди спасенных вещей что-нибудь пригодное для рыбной ловли. Табхаир ото всех дел отвертелся.

— Лучше мы с Нафином пойдем осмотрим берег с той стороны куда Хама не ходил, — заявил он тоном, не допускающим возражений. — Вдруг там окажется еще что-то полезное, выброшенное с нашего корабля.

Юноше стало неловко. Он прекрасно понимал, что упрямый старец навеки присвоил ему звание некоего чудесного талисмана и теперь всеми силами старается заставить этот «талисман» работать. Пока они спускались к морю по ту сторону прохода, Нафин пытался втолковать Табхаиру, что его везение просто везение, и ничего общего с чудом не имеет, но тщетно.

— Ты глупый мальчик, — не оборачиваясь, ответил Табхаир, шествуя впереди в лохмотьях так же важно, как если бы шел по Тангору в своем прежнем сверкающем великолепии. — Везение и чудо — одно и то же. А у тебя оно совершенно особенное. Если бы мне месяца три назад сказали, что какой-то мальчишка уведет меня из моего святилища, и вообще из Абхии, я бы и слушать не стал. А, если бы еще добавили, что тот же самый мальчишка уведет от роа-радоргов их конунга, а из Иссории, страшно сказать, самого Углета, то я бы решил, что говорю с сумасшедшим. Но ты все это сделал. У тебя все получилось даже там, где вообще ничего получиться не могло! Скажешь, это не чудо? Чудо. И я уверен, что если ты что-то начнешь искать на этом острове, то найдешь не еду, не воду, не снасти, а именно то единственное, что позволит нам отсюда выбраться.

Нафин тяжело вздохнул. Ладно, он поищет. Поищет хотя бы для того, чтобы доказать Табхаиру всю несостоятельность его веры.

Они как раз спустились к тому месту у воды где, по словам Нерта, находилась пасть чудовища.

— Смотри-ка, действительно похоже, что они растут на носу, — сказал Табхаир, рассматривая торчащие из воды каменные обломки. — Я видел подобных чудовищ на коврах, которые купцы привозили из Горного края.

— А это где такое? — спросил Нафин.

— Да, похоже, прямо под твоей Сверкающей Вершиной. С одной стороны Абхия, а с другой — Горный край или Мэда, как его у нас называли. Через горы их купцы, конечно, ходили, но слишком уж высоко и опасно. Лучше морем до Шурупака. А оттуда до Абхии, сам знаешь, рукой подать. Вот только пираты их очень донимали. Бедняги торговцы уйму даров нанесли в мой храм, чтобы я избавил их ото всей этой злодейской братии, но что я мог поделать?

— Пираты? — переспросил Нафин. — А это еще кто?

— Разбойники, — беспечно ответил старец, — только промышляют они на море. Догонят какой-нибудь корабль, ограбят до нитки и потопят, а всех, кто был на нем непременно убьют. Для острастки.

— Ужас какой!

— Да, неприятно.

Табхаир обернулся и, задрав голову, посмотрел на скалы.

— Ну надо же, и на уши поразительно похоже! Я вот только одному удивляюсь, почему это люди, заметив сходство острова с мордой зверя, не придумали про него чего-нибудь более веселого? Мы бы тогда не сидели здесь, предаваясь тупому отчаянию, а спокойно дожидались, когда нас заберет какое-нибудь судно. Почему сразу нужно насочинять нечто ужасное? Можно же было, скажем, предположить, что это голова собаки, преданной и верной, или, пусть чудовища, но какого-нибудь безобидного… Откуда такая тяга к ужасам? Или, может быть, Нерт был прав, говоря, что Зло проникает в мир через людей, используя их страхи? Нужно будет поразмыслить над этим как-нибудь, да? Что ты молчишь, Нафин?

— Я не молчу. Я вот тут смотрю, что у этого чудища и глазницы есть.

— Где?

Старец встал рядом с юношей и тоже увидел возле переносицы воображаемого зверя темный провал пещеры.

— Интересно, а с другой стороны тоже есть такое? — спросил он.

— Сейчас проверим.

Нафин двинулся было с места, но Табхаир его удержал.

— Подожди, давай сначала заглянем сюда.

Подобрав одежды, орели по мелководью дошли до пещеры и заглянули внутрь. Ничего интересного они не увидели. Пещера, как пещера. Невысокая и неглубокая, по крайней мере в той её части, что не была затоплена водой. Может внизу и простиралась бездонная пропасть, но проверять это не хотелось.

— Ладно, пойдем посмотрим другую, — сказал Табхаир.

Они довольно быстро перебрались через клинообразный мыс между «ушами» и спустились на другую сторону. Пещера там тоже была, но вода затопила её не так сильно, как первую. Освещенное солнцем дно хорошо просматривалось, и, когда орели ступили на него, из-под их ног, взметнув ил, прыснула стайка серебристых рыбешек.

— Ой! — Нафин испуганно вскрикнул, не удержал равновесие и боком повалился на стену пещеры.

Он почувствовал, как что-то твердое, похожее на рукоять меча, ткнулось ему под ребра, но тут же со скрежетом опустилось вниз. И сразу, следом за этим, визгливо скрипя на проржавевших петлях, дальняя стена пещеры медленно стала раскрываться.

— Что это?! — прошептал Нафин.

— А это то самое и есть, о чем я говорил! — ликуя воскликнул Табхаир. — Ты везунчик, мальчик! Мы могли бы день за днем ходить тут с Одингом или Углетом и ни за что бы не догадались, что в этой пещере есть тайник! А ты даже войти толком не успел, и, нате вам, пожалуйста!…

Он радостно подпрыгнул и хлопнул в ладоши, забыв на мгновение о своем обычном величии.

— Все-таки я молодец и в людях разбираться умею!

Нафин потряс головой. Ему показалось, что все это снится.

— Ты что, знал про эту пещеру?

— Конечно же нет, бестолковый ты юнец! Я знал только то, что ты обязательно что-то должен найти, и ты нашел! А теперь, давай, скорее, посмотрим, что же там есть! Но прежде…

Он подбежал к Нафину, расплескивая воду и, отодвинув его от стены, принялся внимательно её рассматривать.

— Так я и думал, — пробормотал старец, — механизм вроде того, что был у меня в святилище. Нужно будет его закрепить чем-нибудь и проверить есть ли внутри такое же устройство.

Он поискал вокруг, выбрал подходящий камешек и вставил его в длинную узкую щель, из которой торчало некое подобие рычага. Видимо, когда-то он был сделан из металла, но теперь совершенно проржавел и мало отличался от скалы.

— Не знаю, что за идиот додумался соорудить подобный механизм именно здесь, — сказал Табхаир. — Еще немного времени, все это превратится в труху и перестанет работать. Но, как бы там ни было, а пока оно действует и, значит, нам снова повезло! Идем же, Нафин, посмотрим, что ты для нас отыскал.

Старец без страха прошел в двери. Нафин, опомнившись, поспешил следом, и оба оказались в огромном круглом пространстве со сводчатым потолком и гладкими стенами. Пол здесь выступал из воды словно невысокая горка, а на самом его верху стоял небывалых размеров сундук.

— М-да, — пробормотал Табхаир, потирая подбородок, — я бы, конечно, предпочел, чтобы здесь оказалась ладья, или что-то в этом роде, но и сундук тоже может оказаться полезным. Посмотрим, что в нем.

Он легко взобрался по горке, осмотрел крышку. Никаких запоров не было. Тогда, вместе с Нафином, они потянули за две бронзовые ручки наверху и, не без труда, раскрыли таинственный сундук. Нафин тут же заглянул внутрь, но в следующее мгновение разочарованно отступил.

— Сокровища, — бросил он презрительно. — Более бесполезную вещь трудно было отыскать.

— Глупец! — восхищенно глядя в сундук, сказал Табхаир. — Раз сокровище сюда кто-то привез, то этот «кто-то» за ним и вернется! Или заберет, или пополнит, или просто захочет убедиться, что все цело. Но в любом случае один корабль к этому острову уж точно приплывет!

— А может тот, кто привез сюда сундуки давно мертв, — возразил Нафин.

Старец на мгновение растерялся, но, осмотрев сундук внимательнее, удовлетворенно хмыкнул.

— Нет, Нафин, он не мертв и был здесь сравнительно недавно. Смотри, крышка оставляет на оковке короба царапины. Вот эти, самые яркие, сделали мы только что; вот эти, еле заметные, сделаны давно, а вот эти, посмотри, посмотри, эти еще даже не успели потемнеть.

Нафин нагнулся пониже.

— Ну, не знаю. Я в этом ничего не понимаю, но раз ты говоришь, значит, наверное, так и есть.

— Да конечно же! Сюда обязательно кто-нибудь приплывет! В жизни не поверю, чтобы этакое сокровище оставили без должного присмотра. Его сюда не один десяток лет свозили… Одного не пойму, как смогли доставить такой сундучище? Просто умельцы какие-то! Хотя, возможно, что корабль нашего капитана Чара не самое крупное судно на свете, и есть корабли способные перевозить этаких гигантов да еще и набитых такими вот ценностями.

Табхаир поднял лежащее наверху широкое ожерелье и залюбовался игрой драгоценных камней, украшающих его.

— А что если эти сокровища спрятали здесь те самые,… как ты их там назвал?… Пираты? — испуганно спросил Нафин.

— Вероятнее всего, — небрежно кивнул Табхаир.

— И ты так спокойно об этом говоришь?! — воскликнул юноша. — Да тогда нам от этих побрякушек одна беда! Представь, приплывет корабль битком набитый разбойниками, которые с нами и разговаривать не станут! Им проще будет ограбить нас и убить, чем везти в какую-то Уиссу!…

Табхаир в сердцах бросил ожерелье обратно в сундук и укоризненно уставился на Нафина.

— Я что, по-твоему, идиот и сам этого не понимаю? Конечно, за просто так они нас не повезут, но вот за эти сокровища не только доставят куда надо, а еще и пылинки будут с нас сдувать. Мы же не оставим все это здесь, а перепрячем в другое место, о котором сообщим только на берегах Уиссы, когда будем в полной безопасности. — Старец весело усмехнулся. — Интересно, кто-нибудь, когда-нибудь покупал себе спасение за такую дорогую цену?…

— Не знаю, — буркнул Нафин. — но что-то мне в этом твоем плане не нравится.

— Это от того, мой мальчик, что ты плохо разбираешься в людях, — заметил Табхаир и принялся рыться в сундуке.

Вдруг он наткнулся на что-то, замер и потянул на свет нечто похожее на высокую шапку, или, скорее, на ведро без дна.

— Корона ваннаанских царей, — прошептал он потрясенно. — Это же… это же даже не знаю, что и сказать! Клянусь собственным именем, меньше всего ожидал найти здесь именно её!

— Это корона? — спросил Нафин, с некоторым сомнением глядя на «ведро», украшенное ровными рядами самоцветов.

— Еще какая!

Табхаир торжественно водрузил «ведро» себе на голову и блаженно закрыл глаза.

— Тяжелая. Но тяжесть, знаешь ли, такая приятная. Нынешние ваннаанские князья полстраны отдадут за то, чтобы вернуть её обратно. Эту корону украли прямо из гробницы древнего царя Сона, когда я был еще мальчиком. И с тех пор на Ваннаану валятся беда за бедой. У них даже царя не осталось. Последнего свергли его же советники, и теперь всеми делами в стране заправляют князья, которые разделили её точно пирог. Само собой, ничего хорошего из этого не вышло, да и соседи не дремали. Мой любезный братец Одинг, который так любит порассуждать о справедливости в отношении исконных земель, вместе с Бором оттяпал себе приличную территорию. И могучее государство Литиайя с другой стороны покорило немалую часть Ваннааны. Местное население, конечно же, сразу увязало все это с потерей короны… Но, постой… Если она здесь, то и перстень тоже где-то должен быть!

Конец ознакомительного фрагмента.