Принцесса в башне

Марина Аверина, 2023

Представьте себе маленькую девочку, которая, в силу неизвестной, уникальной мутации, с рождения видит души людей. Мир её, вероятно, должен быть совсем иным, чем наш? Тайные знания, как устроен мир, понимание о вечном круге перерождений. Обо всём этом мы можем только догадываться. А она – знает.Добавьте к этому ещё, что, в силу своих особенностей и незыблемой веры во Вселенную, у неё сбываются все мечты. Любые мысли, что бы она не пожелала. Вы бы хотели такую жизнь?Какой невероятно счастливой, успешной и сказочной должна быть, наверное, её история, можно подумать? И будет не верно.Перед вами роман о жизни проститутки, потерянного и одинокого существа, практически всё время своего бытия проведшего в самозаточении в башне.Хотя роман является художественным вымыслом, в его тексте читатель сможет найти совершенно практические ответы и знания о том, как в жизни действительно сбываются наши желания.

3

Впервые я осознанно отследила, что случилось именно то, что я загадала, в десять лет. И урок был невероятно жестким, сбылось всё очень быстро.

Мама за пару месяцев умерла от рака.

Сгорела как спичка. Я старалась не плакать, она просила. И всё равно плакала по ночам. Повторяя: «Я этого не хотела! Я хотела не этого! Почему так получилось?». В первый и последний раз в жизни я пожалела о том, что у меня исполняются мечты.

А пожелала я тогда, чтобы моя мамочка перестала так страдать. Ушёл отец. И мама на несколько месяцев погрузилась в непроглядную тоску. Она рыдала ночами в голос, пряча лицо в подушку. Не выспавшись, с большими черными кругами под глазами утром вставала на работу, а вечером опять. Свет её души был также ярок, но казалось, и она уменьшилась в размерах, вся сжалась без него, без его души. Я смотрела на это и щемило в сердце. И мне очень хотелось ей помочь. Я просто не знала ещё тогда, как нужно правильно формулировать свои желания. Я хотела от души, чтобы её перестала мучить эта невыносимая боль потери. И однажды в порыве я это сказала: «Пожалуйста, пусть мамины страдания закончатся».

И она вдруг заболела.

Случился приступ боли внизу живота, такой сильный, что она упала на пол рядом со своим станком на заводе и даже не смогла подняться. Её увезли в больницу на скорой прямо с рабочего места. А там на обследовании в матке и яичниках обнаружили большие участки опухоли и метастазы уже в печени и почках. Врачи ей дали всего несколько месяцев в прогнозе, оперировать не имело никакого смысла, а на химию просто не нашлось бы денег. Да и, скорее всего, она бы не помогла.

Проведя пару недель в больнице, моя мама вернулась домой совершенно другая, высохшая, уставшая. И слегла в постель, из которой больше так и не встала. Я кричала на неё:

— Почему, если ты говоришь, что у меня всё сбывается, что я могу сделать что угодно, у меня не получается вылечить тебя? Почему я не могу вернуть всё назад, чтобы ты была полностью здорова?

— Твои желания должны ещё совпадать с желаниями другого человека,—ответила мне тогда мама.

И я поняла, что в глубине души она очень хочет умереть и что я не справлюсь. И она права. Если твоё желание касается другого человека, то оно должно полностью совпадать с его желанием. И намерением его души. Нельзя загадывать на кого-то и при этом не учитывать его собственный отдельный мир. Запрос на третье лицо означает, что ты будешь с ним бороться, с его судьбой и проживанием жизни. Даже если это из лучших побуждений, например, желание спасти любимого сына от наркотиков или алкоголизма, всё равно не сработает, пока он сам не включится в процесс. Пока желание другого человека не станет созвучным твоему желанию, не получится ничего.

Так и было. Я не справилась. Мама умерла. Потому что она этого хотела.

Трагедия? Конечно. Невероятная трагедия для маленького ребёнка. Но я очень хочу вам объяснить и боюсь, что не смогу. Когда уходила мама, всей моей физике и психике было невероятно больно. Но из глубины души я знала, что всё нормально. Что всё правильно, так и должно быть. И это не фатализм, это про понимание того, что её душа такой путь изначально и выбирала, для неё дорога пройдена и завершена. Моё доверие к миру даже со смертью родной матери не пошатнулось ни на йоту.

Как ещё совсем не взрослый эгоистичный ребёнок может это видеть? Понимать? Необъяснимо. Как ребёнок, который, казалось бы, раз за разом сталкивается с какой-то несправедливостью жизни, может не то что это оправдывать и притворяться, делая вид, что всё хорошо. А истинно понимать, что это просто течение мировых задач, что это вот так и есть и всё и что ещё есть что-то дальше? Для меня это про то, что моя душа изначально пришла сюда не для того, чтобы искать свои осколки в каких-то воспоминаниях, трансперсональных выходах, шаманских практиках, приёмах ЛСД и прочих средств, расширяющих сознание до примерного уровня души. Для меня это про то, что моя душа пришла сюда про цельность и соединение с жизнью на уровне самой жизни, проживание её такой, какая она есть. И именно поэтому я вижу свет других душ, чтобы просто помнить о своей задаче, а не забыть при рождении, как все остальные.

После маминой смерти отец ко мне не вернулся. Даже попрощаться с ней не пришёл. И я осталась совсем одна. Никаких других родственников я никогда не знала. Их не было в живых уже, скорее всего, к тому моменту. Маму похоронили на деньги завода, на котором она работала, скинулись все сотрудники и руководство, на самый минимум хватило. Был поздний морозный ноябрь с жуткой метелью. Высокий глиняный холмик, засыпаемый снегом, и чёрный железный крест без венков. Такой я помню её могилу, которую видела первый и последний раз.

И впервые я тогда видела кое-что другое. Как уходит от нас душа. Какой невероятной свободой и божественной лёгкостью наполнен момент её отрывания от тела. Ровно в тот момент я перестала по ней плакать и больше никогда не начинала. Потому что ещё я видела и ощутила, как небольшая часть её света осталась со мной навсегда, слившись с моей душой. Поэтому моя мама жива для меня до сих пор, хоть и прошло уже очень много лет. Но она рядом, я просто знаю это. Какая-то её часть продолжает жить эту жизнь через меня.

Несколько месяцев я прожила одна, не выходя из дома, питалась старыми запасами в закатанных мамой банках ещё в прошлом году компотов и овощей, грызла сухари. Мама всегда их сушила для соседских коз. У самих у нас хозяйства не было, кроме огорода сзади дома. Где мы выращивали кабачки, огурцы и картошку. Их и ели потом всю зиму, пюре с солёным огурцом или кабачковой икрой.

Достаточно далеко от нашего дома, на расстоянии получасовой прогулки, начиналась весьма густо населённая деревня. Там было всё: и коровы, и козы, и куры, даже лошади. Когда мама разрешала отправиться туда за молоком, это было настоящим счастьем. Я ходила по всем дворам, болтая с местными жителями и гладя их животных. Козьего молока нам давала очень добрая старушка за сухари, которые я приносила. Она казалась мне такой невероятно старой, согбенной, в тончайшей, сморщенной, как пергамент, кожей, с глазами, поблекшими от катаракт. Но её душа по-прежнему сияла, ничуть не меньше, чем у других людей. И была молода и прекрасна. Её соседка всегда приберегала для меня несколько куриных яиц, зная, что когда я приду, мы сядем с нею на крыльцо и будем весело и долго болтать о всякой всячине. А она будет сидеть рядом со мной, слушать моё щебетание и вспоминать своего очень давно, много лет назад, потерянного сынишку. Который утонул в реке за деревней, когда ему было восемь лет. Я обязательно к ней заходила, мне нравилось с ней говорить и наблюдать тайком, как её душа будто рвётся и пульсирует в сторону моей от счастья.

Мама заболела в сентябре и умерла поздней осенью. Урожай мы собрать успели. В кладовой хранилось много заготовок, мне хватило на всю зиму. Иногда ко мне заходил сосед снизу. Бабушка, которая сидела со мной в дошкольном детстве, была его мамой. Но она пару лет назад как умерла. И он тоже остался тоже совсем один. Выпивал, все выпивают, но не до беспамятства, знал меру. Старался пить не часто, держал себя в руках, работал механиком в гаражах за трассой, чинил машины. По выходным тоже занимался своим маленьким огородом, как и мы. Он пытался мне помочь, оставлял немного еды иногда под дверью. Боялся, наверное, что я могу подумать, что ему от меня чего-то надо взамен. Я разговаривала с ним, спрашивала, как прошёл его день, но он отвечал не часто, отдавал мне что-то своё и молча уходил. Я знаю, что он пытался найти моего отца, чтобы тот вернулся. И однажды даже у них состоялся разговор. Ну как разговор, точнее драка. Отец был сильно пьян, когда дядя Толя наконец его нашёл и пришёл к ним домой. Где папа жил с новой гражданской женой. Папа тут же стал обвинять бывшего соседа, что он так волнуется обо мне, наверное, потому, что он был любовником моей мамы, и они сцепились. Больше после этого тот к нему уже не приходил.

Ещё моего доброго дядю соседа беспокоило, хожу ли я в школу. Но так как он уходил на работу раньше, чем я должна была вставать, а приходил позже, то проследить не мог. А просто спрашивал, хожу ли я и что нам задают. И я рассказывала про параграфы и правила, просто брала их по порядку из учебников, которые лежали у меня стопкой нетронутые на столе. Я успела походить в пятый класс в сентябре и октябре и получить учебники в школьной библиотеке. Но открывать я их не стремилась. Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я врала кому-то. Я говорила дяде Толе, что хожу каждый день в школу, и он верил мне. А скорее хотел верить, чтобы не разбираться с этим.

Я пропустила четыре месяца с ноября по март. До самой весны сидя в своей комнате, не выходя из дома. Тогда я поняла, что мне очень нравится быть одной.

Мы жилив деревянном доме, а точнее бараке. На втором этаже, достаточно на тот момент для меня высоко от земли. Я сутками сидела у промёрзшего окна в тёплом шерстяном костюме и смотрела, как вечно завывающий на свободном пространстве ветер заносит снегом обочины дороги. Тогда я впервые в жизни почувствовала себя одинокой принцессой в башне, которой и являюсь до сих пор. Наш дом на самом деле был старым полуразвалившимся временным жильем для рабочих, которые строили когда-то давно окраину города и дорожную развязку. Мой папа был в молодости одним из них. Строителям давали здесь жильё, но потом все, конечно, переехали в более хорошие дома и квартиры. А вот мой отец так и не смог «разбогатеть», как он говорил. Конечно, если все средства спускать только на водку, то для накоплений не останется. Но он считал, что дело не в этом, а в том, что все остальные воруют, а он честный — а"честным работягам в этом мире тяжело".

Двухэтажные деревянные постройки из чёрных рассохшихся брёвен совсем не украшали выезд из города. И их потихоньку сносили, была бы эта земля более ценной и в более удобном месте, скорее всего, её давно бы выкупили и расселили всех оставшихся жильцов, куда придётся. Но она была прямо под эстакадой одного из съездов с федеральной трассы в наш городок. И ни для кого лакомым кусочком не являлась. Из всех таких домов, которых раньше было весьма много, остался только наш один. И мы в нём и жили, оставленные и забытые. На счастье нам. Я, мама, папа наверху, соседская бабушка и дядя Толя внизу. А потом со временем остались только мы вдвоём.

И вот весной в моей жизни случилось ещё одно настоящее чудо. Исполнение ещё одного желания. Но об этом чуть позже.

Как так получилось, что меня не хватились в школе столько времени?

Моя учительница, под классное руководство которой мы перешли в сентябре после младшей школы, не очень-то поначалу успевала справляться со всеми обязанностями. Это был её первый год в школе и сразу собственный класс. Учителей, как всегда, не хватало, на кого-то надо было свалить новые никому не нужные заботы в виде подросшего пятого «А». Когда только мама умерла, она приходила ко мне домой, посмотрела, как я живу, ужаснулась. Но разрешила мне некоторое время в школу не ходить, оправиться. Сказала, что оценки перед Новым годом за полугодие поставит по первой четверти. Полугодие было закрыто, все разошлись отдыхать на Новый год. Наверное, она должна бы была обратиться в соцзащиту. Но дядя Толя ей пообещал, что найдёт моего отца и он обязательно меня заберёт к себе. Чтобы меня не отдали в детский дом.

— Она слишком мягкая и тихая по характеру, её в приюте задавят, — просил он.

— Ладно, посмотрим, — ответила моя учительница.

До середины января, до конца праздничных каникул, меня в школе никто не ждал. А в начале третьей четверти случилась новая неприятность: мальчики из нашего класса сильно подрались и у одного из них оказалась сломана рука.

Парня положили в больницу. Родители его были в городе уважаемыми и известными, начались разбирательства. Классную руководительницу обвиняли в недосмотре. Даже обращались в суд. Ей было не до проблем с посещаемостью других учеников. Почти весь февраль бедняжка пролежала в больнице с острым приступом гастрита — от нервов. В школе её замещали другие без системы, кто придётся. И за отсутствующими никто не следил.

Надеюсь только, что всё это с одноклассниками случилось тоже не из-за меня. Потому что я хотела, чтобы учительница про меня забыла и не заставляла вернуться обратно.

В итоге меня не хватились почти аж до самой весны. А когда классная руководительница вернулась и ситуация разрешилась, она стала проверять журнал. И поняла, что меня не было совсем ни одного дня с самого ноября. Она решила серьёзно взяться за это дело. И я, чувствуя, что скоро моей счастливой жизни в затворничестве придёт конец, стала мечтать о спасении.

И оно пришло.