Твоя Мари. Призраки

Марианна Крамм, 2022

Любить нельзя использовать. Каждый ставит запятую там, где ему удобнее. Возможно, иногда легче быть любимой, чем любить самой. Иногда легче закрыть глаза и плыть по течению, а уж оно непременно вынесет туда, куда нужно. Мари поняла это через много лет. Пока не стало слишком поздно. Для оформления обложки использовано фото Espressolia. Содержит нецензурную брань. Содержит упоминания нетрадиционных сексуальных установок, но не является пропагандой.

Автор не пропагандирует, не старается сделать БДСМ популярным, не предлагает пробовать на себе.

Так хочется жить… Просто жить, не быть никому ничего должной, не ломать себя и не приносить в жертву. Просто жить — особенно когда знаешь, что тебе осталось не так уж много.

В последнее время такие упаднические мысли стали часто появляться в моей голове. Диагноз, звучащий как приговор, мне поставили много лет назад — на самом деле много, столько обычно с ним не живут. Но я — это я даже в таких моментах. «Слишком Мари» — так называет это мой Верхний.

Да, наверное, я слишком Мари, чтобы просто сдаться и ждать смерти. Я живу вопреки — вопреки прогнозам, вопреки здравому смыслу, вопреки препаратам и их побочным эффектам, которые порой убивают скорее, чем основное заболевание.

Если бы еще не эти призраки, так и лезущие со всех сторон в мою жизнь… От них нет спасения, нет укрытия, нет убежища. И есть только Олег, способный справиться со всем.

Ну, почти…

Есть еще моя память, с которой ничего не может поделать даже он. И есть обстоятельства жизни, ни изменить, ни исправить которые он тоже не может. Мои сложные отношения с бывшим Верхним — это как раз то, чего никто не понимает и никто не может поменять. Денис временами тоже проваливается в наш совместный ад — и тогда его поле зрения сужается до размеров, вмещающих только меня, и это, к сожалению, редко заканчивается хорошо.

Меня довольно часто обвиняют в том, что я держу его возле себя. Чушь… Его отсутствие было бы для меня самым лучшим подарком, но… И этих «но» так много, что каждому не объяснишь. Да и к чему?

Олег же искренне считает, что контролирует все, в том числе и Дениса. Нет — он ошибается. Но во многом Олег делает мою жизнь проще, а Тему — ярче, и мне становится безразлично, находится при этом Денис в непосредственной близости или на расстоянии.

Все живут со своими призраками, главное — сосуществовать мирно.

Осень 202…года.

— Ты сегодня как-то особенно хорошо выглядишь.

Олег сидит за рулем, мы уже почти час стоим в огромной пробке на выезде из города — так всегда, стоит задержаться хоть на десять минут, и все, остаток дня пройдет среди таких же бедолаг, мечтавших оказаться в пятницу вечером за городом.

— Особенно хорошо? Это что же — синяки под глазами меньше обычного?

— Мари, ну, вот что у тебя за язык такой?

— Ну, прости…

— Духота какая, — ворчит Олег, увеличивая мощность кондиционера. — Тебе не жарко?

Я, наоборот, постоянно мерзну, даже сейчас кисти рук засунуты в рукава кожаной куртки.

— Нет. Хотели в лесу погулять, — я смотрю в лобовое стекло и понимаю, что мы тут до вечера.

— Так, все! — злится Олег и выруливает на встречку, которая, как ни странно, совершенно пуста.

— Олег! — я вцепляюсь в ручку, а он увеличивает скорость.

Буквально за пару минут мы доезжаем по встречной до развилки, Олег ныряет влево, на проселок. Тут, конечно, немного дальше, зато совсем нет машин — три дня шли дожди, дорогу размыло, но огромный «китаец» легко преодолевает такие мелочи. До дачи доезжаем буквально за десять минут, Олег глушит двигатель, не заезжая в открытые ворота, поворачивается ко мне и тихо произносит:

— Мари, никогда не сомневайся в том, что я делаю. Я ни за что не подвергну тебя опасности, как ты до сих пор не поняла этого?

Я беру его руку и прижимаюсь к ней щекой:

— Ну, прости… я же не за себя, ты ведь знаешь…

Это правда — опасений за собственную жизнь, когда он рядом, у меня не возникает давно, я всегда боюсь, что произойдет что-то с ним.

Олег тянет меня к себе, целует, запускает руку в волосы сзади, осторожно поглаживает пальцами затылок.

— Ну, вы нормальные вообще? — дверь со стороны водительского сиденья распахивается, и в салон засовывается голова Дениса. — Мы их ждем, а они тут лижутся сидят…

— Отвали-ка, — не поворачиваясь, говорит Олег. — Сумки в багажнике, забери, а мы сейчас.

— Что — до койки не дотерпите?

Олег резко разворачивается, и Дэн, не успевший вовремя отпрянуть, бьется затылком о потолок:

— Да мать же твою… — однако послушно идет к багажнику, открывает и начинает шуршать пакетами.

— Заколебал! — цежу я сквозь зубы, но Олег отрицательно кивает головой:

— Не надо, малыш. Я сам. Пойдем-ка, пройдемся.

Мы закрываем машину и идем в небольшой лесок сразу за поселком. Там как-то успокаивающе пахнет мокрой опавшей листвой и сосновыми иголками. Дождя не было с начала августа, и те три дня, что он внезапно лил без передышки, сделали лес по-настоящему осенним. Мы идем в самые заросли, мимо стрелой проносится белка — прямо под ногами почти, быстро взлетает на сосну, усаживается на ветке и стрекочет что-то.

— Ругается, — смеется Олег, задрав голову. — Совсем как ты.

— А с людьми ты меня совсем не ассоциируешь? То лиса, то белка…

— Ага — то дятел, — смеется он, щелкая меня пальцем по носу — вспомнил летний разговор про собаку и дятла… но я не хочу вспоминать об этом. — А ведь ты тогда оказалась права, Мари. Если бы ты не ушла, я не решился бы.

— На что? «Торпеду» зашить? Я же тебя не раз предупреждала — будешь пить, я уйду. И не для меня ты это должен был сделать.

— А я и сделал не для тебя, — он вынимает пачку сигарет, но передумывает, убирает обратно. — Ты же не ставила мне условий, я мог свободно продолжать пить дальше — кто мешал? Так странно… я впервые в жизни не смог справиться с этим сам. Но так даже лучше, наверное.

— Вот скажи — как ты умудряешься всякий раз находить оправдания для любого моего слова или поступка?

Олег смеется, притягивая меня за плечи к себе:

— Наверное, я тебя люблю — нет?

— Знаешь, за что я тебе благодарна? — произношу тихо. — За то, что ты никогда от меня не требуешь ответного. Я ненавижу эти словесные практики, ненавижу.

— Мари… — Олег останавливается, разворачивает меня лицом к себе и смотрит в глаза. — Мне не надо, чтобы ты говорила. Мне надо, чтобы чувствовала. И я знаю, что это так и есть, я, наверное, летом это и понял. Ты испугалась, что я стану таким, как Дэн. Будь тебе все равно — разве ты боялась бы этого?

Вот — опять призраки. Призрак бывшего Верхнего, который всегда при мне, всегда рядом — потому что Олег так решил. Это — часть моей терапии, но где-то глубоко внутри я уже уверена, что это не помогает. Более того — Дениса эта близость ко мне тоже держит в напряжении, но, похоже, мое отсутствие рядом для него совсем непереносимо. А я бы, если честно, уже обошлась… Но психолог у нас — Олег, и ему решать, что и как.

— Я испугалась, что загнала тебя тоже. Я не хочу сломать тебя, мне это не нужно. Его я сломала с удовольствием — да, но посмотри, чем все закончилось? Для меня же, в первую очередь? И я не хочу, чтобы ты был как он. К счастью, ты совсем другой. Я иногда думаю — а вот что было бы тогда, если бы я не согласилась на разговор с тобой, помнишь, у администрации в сквере? Если бы не согласилась и не пришла потом?

— Я бы тебя силой увез, — смеется Олег. — Не согласилась бы она — ага, сейчас! Ехал специально, а тут облом? Ну, нет уж!

— Ты же мне сказал, что я тебя как женщина вообще не привлекаю! — нет ничего слаще, чем уколоть Верхнего его же собственными словами, произнесенными когда-то давно. Олег вздыхает:

— Ну, дурак был, чего? Теперь жалею, что так говорил. Видишь, малыш, все в мире устроено правильно. Мы могли вообще друг друга не найти — но нашли ведь. И могли потом потерять — но удержали, потому что нужны друг другу.

— Ты меня за этим в лес привел? Чтобы это сказать? — я улыбаюсь, задрав голову, чтобы видеть его лицо.

— И за этим тоже. Люблю лес осенью, когда вот так, после дождя… чувствуешь, как пахнет? Давай походим немного, здесь так тихо, нет никого…

Мы бродим в лесочке еще около часа, потом решаем вернуться.

Олег загоняет машину во двор, запирает ворота. Я вижу припаркованный джип Севера, морщусь, но молчу. Олег обещал, что в эти выходные не будет никого нянчить, так что на присутствие Севера мне в общем-то плевать.

Он курит на крыльце, приветственно машет нам.

— Как доехали?

— По проселку, — Олег протягивает руку для пожатия. — Так бы еще все стояли.

— Я не сообразил. Но мы с восьми утра тут, не было еще пробки.

— Сейчас колом все встало от самого города.

— Это, выходит, Лерка к ночи только явится? — на крыльце появляется Денис, вытирающий руки полотенцем.

— Похоже на то, — кивает Олег. — Я ей предлагал раньше уйти, сказала, что документы ждет из филиала.

Я знаю, какие документы и из какого филиала она ждет, но говорить, конечно, даже Олегу не стала. Ей надо заскочить к Лизе, а это тоже не на пять минут… Ох, доиграемся мы, конечно…

Тут, если разобраться, вообще все ненормальные — если попытаться применить к нашей компании общечеловеческие, так сказать, ценности. Олег — садист, Денис, Север и Историк — садисты в меньшей степени, они больше с уклоном в доминирование/подчинение. Лера — нижняя Дениса, пришла в Тему Верхней, к тому же она по девочкам, и Лиза — ее бывшая девушка, сбежавшая от Леры аж в Америку, когда ей вдруг открылись истинные Лерины предпочтения. Вниз Леру увел, конечно же, Денис, который никак не может признать факта, что и женщине может нравиться причинять боль кому-то, а не принимать ее из мужских рук. Лера, к несчастью, влюбилась — ну, это понятно, мой бывший — красавчик, это признают все, он хорош в постели, да и в Теме, если не заигрывается, тоже вполне годен. Но… у него большие проблемы с головой, и это делает его опасным. Лера с этим то согласна, то нет — зависит от того, как прошел у них очередной экшн. Ну, а я в качестве громоотвода — когда все плохо, Лера бежит ко мне жаловаться, когда хорошо — обвиняет меня в том, что я каким-то образом пытаюсь отнять у нее Дениса. Который мне, кстати, уже много лет вообще никуда не уперся.

У нас с ним своя история, очень болезненная и даже криминальная, но об этом знаем только мы трое — он, я и Олег. Именно Олег почти полгода вытаскивал меня из депрессии и психоза, в буквальном смысле лечил и душу, и тело — как мог, и ему это удалось. Я не вышла в окно, не сошла с ума, не завязала с Темой. Все это — целиком заслуга Олега. Мне повезло — но кто знает, повезет ли в случае чего Лере?…

— Решили с шашлыками сегодня не возиться, — говорит Север. — Мы из доставки забрали, там жрачки три пакета, а уж завтра мясо пожарим, никто не против?

Мне вообще все равно, я мясо не ем. Олег пожимает плечами:

— Да как хотите.

— А ты, Мари, чего в дом не идешь? Боишься, Ирка покусает? — ржет Север.

Я окидываю его насмешливым взглядом — можно подумать, не знает, что его нижнюю Иру я вообще никак не воспринимаю, и мне ее слова всегда мимо ушей. Кто ж виноват, что у нее такой комплекс неполноценности?

— Пусть воздухом подышит, — говорит Олег и усаживает меня на перила. — Целыми днями дома сидит.

— Чего так?

— Работаю, — коротко бросаю я.

— Дома?

— А ты думаешь, чтобы арендаторами рулить, надо каждый день на базу ездить?

— Ну, твой главный арендатор, я смотрю, всегда при тебе, — опять ржет Север, и Олег морщится:

— Не заводи ее.

— Да я ж так… — Север выбрасывает окурок в ведро. — С ней хоть поговорить есть о чем.

Ну, начинается… Такое впечатление, что им, бедным, кто-то сверху навязал баб, с которыми им не о чем простым словом перекинуться — только практики тематические, и все. Что мне еще всегда было непонятно в Д/с, так вот это — Доминанту сложно переключаться между сессией и реальной жизнью, потому зачастую живут они с одними, а Тема у них — на стороне. Ну, в принципе, это и понятно — только что ты унижал в сессии женщину, которую потом будешь вынужден считать равной себе. Это трудно.

Садистам в долгих отношениях легче — они не вовлекаются в процесс, не надевают корону, не чувствуют себя господами — ну, во всяком случае, нормальные садисты, из тех, кому интересны исключительно физические практики. У них с мазохистами вполне складываются отношения, такие, как у ванильных — потому что они изначально равны в Теме. У меня нет потребности уничтожать себя, нет потребности чувствовать, что мужчина выше меня, и я должна смотреть на него снизу — наверное, поэтому мне мазохизм зашел как родной, я боль люблю, а психику мою трогать не нужно. У Олега тоже так — ему важно получить физическое удовлетворение, выплеснуть адреналин, отмахав девайсами, а не вынуждая меня унижаться. Спину он мне в кровь обдерет с удовольствием, а вот в голову не полезет, если я сама не попрошу, и, конечно, не в экшене это будет. То, что мы иной раз позволяем себе все вот эти «господин» и «в ноги, Мари» — это никакой не Д/с, это так — баловство, и серьезно мы к этому не относимся.

Север другой. Он не получает от порки той разрядки, что Олег, например, ему обязательно нужно уничтожить попутно свою нижнюю, видеть, как она будет исполнять любые его прихоти — потому что он сверху, он главный, он хозяин. Конечно — как потом целовать в губы женщину, которую перед этим вместо пепельницы использовал или заставлял свои ботинки облизывать? И не в брезгливости тут дело, а в том, что это… ну, неправильно, что ли? Вот он и разделяет — для Темы Ира, для жизни — жена. Всех все устраивает.

Я это понимаю, и мне не кажется подобное таким уж абсурдным. А вот Ирка та же… ее, разумеется, бесит, что меня воспринимают как равную, а ее как вещь. Но такая уж у вас Тема — чего воспаляться? Будь я в Д/с — со мной вели бы себя точно так же. А так — я мазохистка, встала со скамьи и все, обычная баба, с которой и поговорить, и в люди выйти. И Олег — убрал в шкаф девайсы, переоделся из хакама в джинсы — и вот уже не Верхний, не садист, а просто мужик, который меня любит и носит на руках. Каждому свое.

Вот потому-то дээсникам немного проще в плане сессий без обязательств, они могут это разделить при желании. С садистом же банально опасно заводить знакомства с экшеном на разок — не зная человека, доверить ему в буквальном смысле жизнь.

— Мари, что с лицом? — негромко спрашивает Олег, а я не замечаю даже, что настолько задумалась, что ушла куда-то глубоко в себя.

— А? Нет, все хорошо… это так…

— Между прочим, дрова сами себя не наколют, — сообщает Денис, выбрасывая окурок. — А там машина целая, я в одного сразу не осилю.

— Так пойдем, время-то есть, — пожимает плечами Олег и сбрасывает мне на руки куртку. — Мари, иди в дом пока, полежи.

— Я тоже пас, — Север похлопывает себя по плечу, которое вывихнул в январе, упав со снегохода. — Как перенапрягу — все, спать не могу без таблеток.

— Да у меня и топора два всего, — отмахивается Денис, отпирая гараж. — Ты тогда камины пошевели в доме, я с утра протопил, но надо бы добавить, к вечеру похолодание обещали.

Они с Олегом уходят к бане, где действительно возвышается огромная гора березовых чурок, Север что-то ищет в джипе, а я, прихватив куртку Олега, иду в дом.

Иры не видно — наверное, в комнате лежит, да и черт с ней, я не соскучилась. Поднимаюсь на второй этаж, открываю комнату — там жарко, нечем дышать, надо проветрить, а то голова станет тяжелая, да и спать потом невозможно в жаре. По дороге к окну отворачиваю край покрывала, вижу свежее постельное белье, и это меня сразу раздражает. Нет, не факт наличия чистой постели, а вот то, что Денис всегда застилает ее сам — словно бы я не могу этого сделать. Но нет — мне кажется, что он получает какой-то извращенный кайф, меняя постель, на которой мы с Олегом чем только не занимались…

Фу, надо заканчивать с этими мыслями, ничего хорошего не будет. Олег верно иногда говорит — «ты слишком много думаешь, Мари, и тебе это не дает покоя». Я, конечно, огрызаюсь в стиле «ну, ты еще скажи мне не дышать», но в душе почти всегда с этим согласна.

Открываю окно, переодеваюсь в спортивный костюм и забираюсь на кровать с плеером. Голова кружится — свежий воздух дает себя знать. Я закрываю глаза, устраиваюсь поуютнее под пледом и начинаю дремать, но в голове вертится то, о чем мы с Олегом говорили в лесу.

Я иногда ловлю себя на том, как могло бы все пойти, если бы я тогда действительно отказалась встречаться с Олегом, не стала бы его слушать и не поехала бы к Денису на тот самый парный экшн. А ведь я могла — запросто. И теперь у меня не было бы Олега, который за столько лет совершенно меня изменил. Я потеряла бы лучшую Тему в жизни, адекватного Верхнего, который всегда точно знает, что мне надо и сколько, который слышит даже то, о чем я думаю, не говоря уже о произносимом вслух. Я никогда не узнала бы, что это такое — хотеть принадлежать человеку полностью и хотеть точно так же забрать его — до последней капли. И я еще говорю, что не люблю его…

Наши отношения начались странно, даже по тематическим меркам — не совсем правильно, но то, как они развивались и к чему привели, нас обоих, похоже, совершенно устраивает. И, кстати, я верю, когда Олег говорит, что все равно увез бы меня, даже если бы я сопротивлялась. Я это тогда еще почувствовала… мне кажется, он как-то подвел Дениса к тому, чтобы тот поехал с катушек и просто отдал меня, сам, добровольно, без особой борьбы сначала. Зная, как может влезть незаметно в голову профессиональный психолог, я вполне допускаю, что и Дэна он обработал так, чтобы тот и не понял, что не сам это решил. Ну, оно и к лучшему, несмотря ни на что.

Внизу какая-то возня, громко разговаривают Север и Ира, и я невольно встряхиваюсь, потому что слышу свое имя. Ну, конечно — что у нас раздражает Иру больше всего? Верно — мое присутствие, даже если его совсем незаметно. Однако сегодня она что-то разошлась…

— Эту суку даже болезнь не жрет! Когда она сдохнет уже… — орет Ира, и я слышу, как Север отвешивает ей оплеуху:

— Совсем рехнулась, тварь?! Как у тебя язык поворачивается?

— А что? — вдруг борзеет Ира, но в голосе уже слышны истеричные нотки. — Вы-то, хозяин, чего так возбудились?

Вторая оплеуха, судя по звуку, сбивает ее с ног.

— Дело даже не в Мари! Дело в том, что ты вообще можешь произнести вслух такое! — орет Север и явно что-то пинает, хорошо бы, если бы не Ирку, так и покалечить недолго. — Кто бы ни был на месте Мари — как можно смерти человеку желать?!

— Да Мари ваша не человек никакой! — сквозь слезы кричит Ира. — Не человек, как вы не видите? Она вас всех за нос водит, а вы как заколдованные — Мари, Мари!

Я втыкаю наушники поглубже и делаю звук на максимум так, что становится больно перепонкам — не хочу слышать, что сейчас скажет Север. И что сделает — тоже не хочу. Иркины слова меня вообще никак не задели, это честно. Я не хочу быть причиной того, что сделает с ней взбесившийся Север, хотя и понимаю — не скажи Ирка вот этого, он прицепился бы к чему-то другому, с нашего приезда какой-то взвинченный, искал повода сбросить раздражение, вот и нашел. Но мне неприятно думать, что это все из-за меня.

Беру куртку, обуваюсь и тихо спускаюсь по лестнице, чтобы выскользнуть из дома и подышать воздухом, а не слушать эти разборки. Денис с Олегом у бани колют дрова — рядом уже приличная куча. Мой Верхний с голым торсом, видимо, разогрелся, машет топором так, что раскалывает каждую чурку с одного удара. Денис что-то ему говорит, оба смеются. Олег останавливается, смотрит на крыльцо и машет рукой:

— Иди к нам, Мари!

Денис наклоняется, начинает подбирать упавшие далеко от кучи поленья. Я подхожу к Олегу, вытираю его лоб ладонью:

— Ты не простудишься?

— Нет. Не трогай, Мари, я весь мокрый. Сейчас добьем тут — в душ схожу.

— Баню надо растопить, скоро Лерка приедет, — говорит Денис, набрав полную охапку дров.

— Вода-то есть?

— Да, натаскал вчера — чем одному-то заниматься?

У него отпуск, две недели, удачно совпавшие на всех работах, и вот он сидит на даче уже дней пять. Зато привел в порядок весь участок, сжег всю листву и траву, обрезал деревья, разобрал теплицу — хозяин, короче. Лера работает, потому не с ним, но приезжает на выходные. Из гостей сегодня — только Север с Иркой. Вспомнив о них, поворачиваюсь к Олегу, который, покурив, снова взялся за топор:

— Там Север что-то буйный…

— Да ну его! — отмахивается Олег. — Надоели все… Живут же как-то, когда меня нет? Ну, вот и пусть.

Пожимаю плечами — меня это вообще не касается, просто сказала, на всякий случай. И в этот момент из дома показывается Север, за волосы выволакивающий за собой Иру. Та не сопротивляется, а он тянет ее по земле, как мешок, возле бочки с водой рывком поднимает на ноги и в тот же момент окунает в эту бочку головой.

— Вот, видишь? — киваю я.

— Не лезь, Мари. Это их дело. Ты же слышишь — она ни звука не издает, значит, помощь не нужна.

Олег продолжает колоть дрова, словно на другом конце участка ничего не происходит. Из бани появляется Денис, видит Севера, но только хмыкает и тоже берется за топор.

— Вы серьезно? — спрашиваю я, потому что мне кажется, что Ира так и захлебнется молча.

— Отвернись, — говорит Олег, опуская топор на очередную чурку.

— Ты на самом деле не вмешаешься?

— С чего ради? Сказал же — она не просит помощи, ты не видишь, что ли?

— Не встревай, Машка, — говорит и Денис. — Это нормально у них, он и дома так делает. Сейчас еще разок окунет — и на колени поставит, брюки спустит и…

— Вот вы придурки… — не выдерживаю я и ухожу за калитку, расположенную в самом углу участка, за баней.

Еще светло, можно немного пройтись, пока там весь этот беспредел не закончится. На самом деле Олег прав — до тех пор, пока Ира не дала понять, что ей плохо, никто вмешиваться не должен, это их практики, пусть даже лично меня такое шокирует. Но ведь и мы с Олегом, если со стороны посмотреть, тоже, бывает, заигрываемся, а уж вид того, как он дерет меня кнутом, вообще мало кто может выдержать. Но это же не значит, что в этот момент кто-то должен хватать его за руку — если я не прошу помощи. У каждой пары — свои практики, и если обоих они устраивают, то чужое мнение там лишнее. А практик, могущих шокировать даже опытных тематиков, вполне достаточно. Тем, кто практикует бондаж, не всегда понятны практики в парах «Доминант-сабмиссив», садистам не нравится изобретать упражнения для подчинения — ну, и много еще чего. Тема не ограничивается только плетью и наручниками, девианты весьма затейливы в выражении своих чувств друг к другу. Главное — найти свое и не делать того, что тебя хоть как-то травмирует, неважно, физически или морально.

Я никогда не смогу того, что может та же Ира, но ведь и она ни за что не выдержит, например, порку той силы и интенсивности, что легко выношу я. Так что давать оценки и вмешиваться — дело неблагодарное…

Пройдясь по улице вверх-вниз, возвращаюсь на участок. Дрова доколоты и убраны, из банной трубы вьется струйка дыма. Олег посреди участка делает какие-то упражнения, стоит, широко расставив ноги, и наклоняется то вправо, то влево, скручивая тело по талии. Я останавливаюсь в паре шагов и смотрю на него. Я восхищаюсь этим человеком искренне, вне зависимости от того, что это мой Верхний. Не в этом дело… он внушает уважение и восхищение одним своим видом, просто тем, как входит в помещение, как смотрит, как мало говорит, но много делает. Я не представляю уже себя отдельно от него, мне кажется, я умру в ту же секунду, как останусь без него.

Наворачиваются слезы, и в этот момент Олег оборачивается:

— Вернулась? Ну, что ты? Чего глаза на мокром месте?

— Нет, хорошо все… просто… ты…

— О, я понял! — хохочет он, подхватывая меня на руки.

— Ничего ты не понял, — я утыкаюсь лицом ему в шею, вдыхаю запах. — Но это даже хорошо.

— Появились тайны от меня?

— Ужасные.

Он обнимает меня еще крепче и идет в дом.

Ира сидит в кухне, на волосах — полотенце, вид довольный, хотя и измученный — Север, конечно, тот еще зверь, судя по всему. Удивительно, что Ира даже не кусает меня, хотя должна бы. Но нет, улыбается рассеянной улыбкой, глаза мутные:

— Чай будете? Свежий заварила.

— Да, налей, пожалуйста, мы сейчас спустимся, — уже с лестницы говорит Олег.

Он приносит меня в комнату и бережно укладывает на кровать, сам ложится рядом и заглядывает в лицо:

— Мари… мне когда-нибудь тебя хватит?

— А мне? Мне когда-нибудь ты достанешься весь, целиком?

— Я всегда весь твой.

— Ванииииль… — тяну я, переворачиваясь на живот так, чтобы не видеть его лицо, и Олег валится на меня сверху:

— Я тебе покажу ваниль сегодня!

— Не хочу.

— Не сомневаюсь! — хохочет он, переворачиваясь на спину и придерживая меня на себе. — Ваниль ты у меня не любишь, ты девка стальная, тебе пожестче подавай, чтобы кожа клочьями летела!

— Интересная мысль…

— Нет! Мысль плохая, но экшн хороший и без этого получишь, обещаю.

— Ты меня заинтриговал.

— Все, пойду я в душ, а то… — он стряхивает меня на кровать, закрывает окно: — Я быстро, потом чайку спустимся попить, полежи пока.

Душ на втором этаже, за мастерской Дениса — небольшая комнатушка с кабиной. Дэн, конечно, хозяин, все умеет, все делает сам. Еще бы фляга не свистела — и цены бы ему не было, что в Теме, что в ванили. Но — нет. Было бы, но не было.

Чай к нашему приходу Ира налила, но вошедший с улицы Север берет со стола мою кружку и выливает содержимое в ведро, красноречиво глянув при этом на Иру. Та вспыхивает:

— Я ничего не сделала, хозяин.

— Очень сомневаюсь. Встань и налей новый.

Но вмешивается Олег, забирая у него кружку:

— Не надо, я сам.

Я не реагирую, мне все равно. Ира никак не может понять, что любые ее попытки зацепить меня выливаются в то, что Север злится и вымещает это на ней. Проще было давно меня игнорировать, и тогда все бы было ровно. Очень странно, что ее так не задевают многочисленные девки, которых Север периодически таскает то сюда, а то и к себе домой. Не мое, конечно, дело, но я бы скорее напрягалась по этому поводу, чем обращала внимание на чужую нижнюю, к тому же — мазохистку, непригодную к дээсным практикам.

Олег ставит передо мной кружку, садится рядом:

— Ты, конечно, опять с утра не ела?

Дергаю плечом — к чему задавать вопрос с совершенно очевидным ответом? Как будто вчера познакомились.

— Может, тебе ее бить начать? — смеется Север.

— Интересная мысль, — соглашается Олег. — Только беда в том, что она от этого удовольствие получит, а есть так и не начнет.

— Смените тему, — прошу я.

Олег только головой качает.

— Олег, мы сегодня решили откатать, — говорит Север, садясь за стол напротив нас.

— Я мешаю?

— Ну, ты же понял.

— Сами не справитесь?

— Да справимся, не маленькие. Я просто предупредил, чтобы ты знал.

— Север, я задолбался, — положив руку мне на плечо, говорит Олег. — Вы же катаете как-то поодиночке, да? Никого не приглашаешь? Ну, а здесь что?

— Да ты понимаешь… ну-ка, выйди! — бросает он, не глядя на Иру, но та мгновенно вскакивает и, поцеловав ему руку, испаряется. — Тут иначе все, — проводив ее взглядом, произносит Север. — Денис наэлектризованный какой-то делается. Мы ж катаем и без вас, ты прав, но он совсем другой. А когда ты здесь — он как будто с катушек летит, я иногда его боюсь. Мне кажется, причина в Мари.

— Мари тут ни при чем. Причина в том, что Денис привык полагаться на меня, на то, что я вовремя его остановлю, вовремя прослежу, чтобы он чего лишнего не сделал. Он так привык — я его учил, так вышло, ну, ты-то знаешь. И он так и катает — с оглядкой на меня, если я в комнате. Больше скажу — он и с Мари так работал. Так что дело не в нижней. Просто Мари сильная, она его удерживала на грани, а Лера не может, и он с ней течёт. Но я тоже больше не могу его за руки хватать всякий раз. Да и не хочу.

Север морщится:

— Не знаю… мне кажется, это Мари его так выводит.

— А хочешь, я тебе докажу, что это не так? — вдруг вмешиваюсь я. — Господин, вы разрешите? — смотрю на Олега.

— Что именно?

— Не то, что вы подумали. Я сяду в комнате, так, чтобы Мастер меня видел, а вы уйдете наверх.

— Мари, с ума сошла? — спрашивает Север. — Я, если что не так пойдет, не вывезу.

— Он меня пальцем не тронет. Я это к тому, что он с Лерой по-другому будет работать без сэнсэя. И я здесь совершенно ни при чем.

— Мари… — Олег разворачивает меня к себе. — Ты уверена в том, что предлагаешь?

— Я — да, уверена. Но если вы скажете, что против, — откажусь.

И вдруг Олег хмыкает:

— А это интересная мысль. Главное, чтобы тебе потом… — но я перебиваю:

— Но вы ведь знаете, как это предотвратить?

Олег кивает. Я вижу, как он удивлен моими словами, но замечаю и то, что он заинтересовался. Его провокативные методы иной раз дают хороший эффект, и вот это мое предложение как раз кажется ему одним из таких методов. Я никогда не смотрю экшены, которые катает Денис, но вдруг это на что-то влияет? Я не для Дениса это делаю, а для себя.

— Договорились, — Олег смотрит на Севера. — Она сядет на диван и с места не тронется. А вы не пытаетесь втянуть ее в экшн — понятно? Иначе я вам тут устрою и доминирование, и подчинение, причем коллективное, вам не понравится, — он вроде шутит, но в тоне есть что-то такое, чему я, например, верю мгновенно. — Ты же, — обращается он ко мне, — если только почувствуешь, что у тебя — у тебя, а не у Мастера, — что-то идет не так, сразу встаешь и уходишь. Понятно?

— Предельно.

— Угу, — отзывается и Север. — Но вы, конечно, извращенцы.

— Ух ты, — без тени улыбки произносит Олег. — А вы — нет?

— Да по сравнению с вами мы вообще ванильные, — ржет Север.

Лера приезжает около восьми, злая и замученная, кивает всем и просит Дениса:

— Загони, пожалуйста, машину, у меня аж ноги трясутся, такие пробки — думала — не доеду…

— Кофе хочешь? — спрашиваю я.

— Нет, Мари, спасибо.

Она садится за стол, кладет голову на скрещенные руки. Определенно, что-то не так…

— Ты документов дождалась? — спрашивает Олег, и Лера, подняв голову, спрашивает:

— Что? Каких документов?

— Из филиала, — уточняет Олег, и я слышу в голосе напряжение. Аккуратно за его спиной кручу пальцем у виска, давая понять Лере, что еще секунда — и мы с ней сгорим синим пламенем.

— А… да, дождалась, все нормально, — тут же включается она. — Устала за рулем, давно так долго не ехала, совсем не соображаю.

Я медленно перевожу дыхание и радуюсь, что Денис возвращается только сейчас, а не минутой раньше.

— Ты чего такая раскисшая? — спрашивает он недовольно.

— Да устала просто… всю неделю носилась, как угорелая…

— Ну, так соберись, будь добра. Не хочу смотреть на твое недовольное лицо, — произносит он, и Лера вымученно улыбается:

— Все в порядке, Мастер…

— Другое дело. Иди, полежи полчасика, да ужин надо накрывать.

— Я сама, — вмешиваюсь я. — Пусть отдохнет, ну, в самом деле, лица же нет.

Денис бросает на меня неодобрительный взгляд, но Олег предупреждающе покашливает:

— Тебе есть разница, кто тарелки расставит?

— Нет, конечно, — сникает Денис. — Занимайся, Мари.

— Спасибо за разрешение, Мастер, — не удерживаюсь я, и Олег закатывает глаза, давая понять, что я перебрала. — Простите, сэнсэй, умолкаю.

После ужина, пока Ира убирает со стола, мужики растаскивают мебель в комнате, чтобы было место для двух переносных крестов.

Дениса новость о моем «донжонстве» сперва приводит в бешенство. Он выкатывает глаза и орет:

— Совсем уплыли?!

— Что ты орешь? — спокойно спрашивает Олег. — Она тебе слова не скажет — катай в свое удовольствие. Но меня не будет, я устал, хочу полежать спокойно, а кто-то не практикующий вам нужен. Так почему не Мари?

— Она никогда даже не смотрит!

— Ну, а сегодня вот посмотрит. Ты стесняешься, что ли?

— Чего мне стесняться?! Или чего она-то там не видела?

— Тогда вообще не понимаю, чего ты взъелся, — Олег пожимает плечами, берет сигареты со стола.

Из Дениса словно выпускают воздух. Он смотрит на Севера, но тот корчит равнодушную морду и не поддерживает разговор.

— Ладно! — цедит Денис. — Но если она попробует вмешаться…

— Ты меня с первого раза не услышал? Она слова вам не скажет, просто посидит на диване.

— Ну, это что-то новое, — цедит Денис, — чтобы меня бывшая нижняя контролировала…

— Никто тебя контролировать не собирается, ты сам не маленький и не вчера плеть в руку взял. С нижними сами обговорите?

— Чего с ними обговаривать? — бросает Север. — Надо будет — роту солдат пригоню на просмотр. А тут — Мари.

— Ну, дело ваше, — Олег берет меня за руку: — Давай-ка выйдем на минутку.

Я иду за ним на улицу, накинув на плечи куртку и захватив свои сигареты. Усаживаюсь на перила, щелкаю зажигалкой:

— Ты что-то хотел мне сказать?

— Держи себя в руках, Мари.

— Серьезно? — моя рука с сигаретой останавливается в полдороге до губ. — Я — себя в руках держи?! Ты зачем тогда на это подписался, раз настолько мне не доверяешь?

— Тон смени. Я доверяю тебе, иначе бы не разрешил. Просто предупреждаю. Память — вещь непредсказуемая, может подкинуть что-то, с чем ты не совладаешь.

— Олег… ты думаешь, что я..? Ну, ведь знаешь, я пробовала — но где в итоге оказалась-то? Нельзя в одну реку дважды, нельзя повторно под ту же плеть, под ту же руку, что когда-то тебя изуродовала, понимаешь? Когда есть тот, кто тебя поднял в небо, уже не вернешься к тому, кто только и может, что на дно тащить.

— Красиво, Мари. Хорошо, что ты это понимаешь.

Я бросаю недокуренную сигарету в ведро, притягиваю Олега к себе и беру его лицо в ладони:

— Ты сомневаешься во мне. И мне это больно, Олег. Мне без тебя давно уже все больно. Мне дышать больно, если ты не рядом.

— Осторожно, Мари, — улыбается он как-то грустно. — Я ведь могу в это поверить.

Меня словно бьют хлыстом, я вздрагиваю и опускаю руки, но Олег тут же перехватывает их и подносит к губам, глядя мне в глаза:

— Я очень люблю тебя, Мари. Наверное, слишком.

— Да. Ты прав. Нельзя так с нижней носиться.

— Ага — корона свалится, — хохочет он.

В доме все уже готово, девки на крестах спиной ко входу, Север курит в кухне, Денис заворачивает до локтей рукава белой рубашки. Ну, вот так — мой Верхний работает в хакама и голый по пояс, а Денису непременно для настроя нужна белая накрахмаленная рубашка. Я это про себя всегда называла «менеджер на отдыхе». На диване разложены девайсы, такой же комплект — на полу возле креста, где зафиксирована Ира.

— Я наверх, — говорит Олег и уже в дверях напоминает многозначительно: — Мари!

— Не волнуйтесь, сэнсэй.

— Не мельтеши, найди место себе! — командует Денис.

— Спокойнее, Мастер, — прошу я. — Не отвлекайтесь на меня, я разберусь.

Усаживаюсь на диване так, чтобы он меня видел, а я при этом не видела лиц зафиксированных девок, потому что Ира уже дергается и пытается через кляп что-то сказать. Север обходит крест и врезает ей пощечину:

— Молчать!

Лера, кажется, тоже удивлена, но благоразумно не издает ни звука.

— Ну что, Мастер — отзеркалим? — предлагает Север.

— Ты или я?

— Давай ты.

Денис берет малые флоггеры, вращает кистями и резко опускает девайсы на спину Леры крест-накрест. Север повторяет движение, Ира взвывает через кляп. Денис всегда работает флоггерами крест-накрест, сперва спускаясь по спине вниз, потом снова поднимаясь к плечам. Я помню ощущение от этого — больно почти сразу, потом становится легче, а если увеличить темп, то может и накрыть. Но у Леры напряжено все тело, я это вижу, а значит, она не получает от этого вообще никакого удовольствия. Север проделывает все те же манипуляции с Ирой. Зеркальный экшн — это когда один Верхний повторяет то, что делает второй, каждое движение, каждый девайс. Обмен опытом, елки…

Денис распаляется все сильнее, расстегивает в перерыве рубашку до конца, берет полотенце и вытирает грудь. Север пьет минералку, повесив на плечо флоггеры:

— Ну как, Мари?

Я пожимаю плечами:

— Нормально.

— Сама не хочешь?

Я бросаю на него многозначительный взгляд, и он со смехом уточняет:

— Я не на крест предлагаю, а на мое место.

О том, что именно сжалось сейчас у Иры, я даже думать не хочу.

— На ваше место не хочу.

— Ну, и зря, — ржет Север, беря вслед за Денисом «кошки». — Тебе бы пошло.

— Север, хорош лялякать! — Денис опускает «кошку» на Лерину спину.

Удары сыплются с примерно одинаковой частотой, только вот я вижу, что Денис работает во всю силу, а Север все-таки придерживается — его флагелляция не особенно вставляет, это так, для разминки, и обычно вторую часть его сессии пропускает даже Олег. Мне бы тоже лучше тихо уйти потом…

Спустя какое-то время Денис откидывает «кошки», отцепляет Леру от креста и валит на пол, на спину, сам становится на колени над ее лицом и вытягивает кляп:

— Ну?

— Спасибо, Мастер… — еле выговаривает она.

По характерному движению руки я понимаю, что сейчас произойдет, и вот это видеть не хочу точно. Маню пальцем Севера и на ухо говорю ему, что ухожу.

— Да, давай, мы, похоже, ударными отмахали, незачем тебе тут…

Я догадываюсь, что вторую серию они превратят в порно, а я не любительница наблюдать, так что сеанс окончен. Но едва встаю с дивана, как Денис дотягивается до колонки на полу у креста и делает музыку на всю громкость. «Depeche Mode» — «Personal Jesus». Меня словно кипятком обваривает, я делаю шаг к выходу, и ноги подкашиваются, Север еле успевает меня подхватить:

— Ты чего это?

И меня снова передергивает, но уже от его прикосновения. Эту песню по кругу гоняли там, в подвале гаража, включив на всю громкость. В подвале гаража, куда меня однажды привез Денис, чтобы отдать в экшн трем каким-то мужикам, чьих лиц я не видела. Это была попытка «воспитать» меня, объяснить, что он — мой хозяин, потому делает, что хочет. И этот подвал — мой персональный внутренний ад, именно то, что накрепко повязало нас троих, то, из чего вот уже много лет тащит меня Олег, то, что мгновенно встает перед моими глазами, как сейчас — когда я слышу эту музыку, например…

Я, кстати, так и не удалила ее из плеера — всякий раз проверяю, прошло или нет, но всякий раз при первых же аккордах ощущаю себя голой и привязанной к крюкам на кирпичной стене. Вот как сейчас…

Север не в курсе наших сложных взаимоотношений и с Дэном, и с этой песней… Но со второго этажа уже летит Олег, хватает валяющуюся на полу «кошку» и со всей дури вытягивает Дениса вдоль спины. Тот выгибается от боли, а Олег пинком отправляет колонку в дальний угол комнаты, берет меня за руку и, вытолкнув к лестнице, захлопывает за своей спиной дверь:

— Все, хватит! Идем.

Я уже пришла в себя, даже руки перестали трястись:

— Все нормально, Олег… я в порядке…

За дверью орет Лера — явно не от удовольствия, но Олег запихивает меня на лестницу:

— Нас не касается! Идем! — и буквально тычками гонит наверх, в комнату, где сразу запирает изнутри дверь и с порога приказывает: — Шмотки на пол!

Я раздеваюсь как отличник боевой подготовки — секунд за десять. Мой Верхний успел выдохнуть и лечь на кровать:

— Белье оставь. Иди ко мне.

Скольжу по покрывалу к нему под руку, обнимаю поперек груди, закидываю на бедро ногу:

— Вы сердитесь, господин?

— За что? Ты все правильно сделала. А эту колонку я позже Дэну загоню, куда солнце не заглядывает. Меломан…

— Никак, понимаешь, не могу избавиться… только два аккорда слышу — все, перекрывает…

–Ш-ш-ш! — он закрывает мне рот ладонью. — Никого нет, только я. Я никому не позволю тебя трогать, ты ведь знаешь. Здесь только я… и сейчас я тебя буду любить так, как ты этого хочешь… Говори.

— Реши сам.

Он насмешливо смотрит на меня:

— Совсем нет предпочтений, Мари?

— Я хочу, чтобы ты сам выбрал.

— О, демонстрируем сабовскую покорность? Оригинально. Но ладно, сам — так сам.

Он поднимается с кровати, берет из саквояжа мешок с веревками, а из-за изголовья кровати вытаскивает толстый бамбуковый шест для подвеса. Крюк ввинчен в потолок над кроватью, Олег крепил его сам, потому я совершенно не думаю о том, как буду висеть связанная. Мой Верхний такие вещи проверяет собственным весом, так что можно расслабиться и не думать о безопасности.

— Иди ближе, — я перебираюсь к нему и ложусь лицом вниз.

Олег становится на колени надо мной, начинает связывать сперва руки, потом переходит вниз, к ногам, обвязывает их вместе, сгибает в коленях, фиксирует к закинутым назад рукам, делает плотную обвязку вокруг лодыжек и кистей, затягивает — я оказываюсь согнута почти пополам. Он перекидывает веревку через блок, подтягивает, начинает крепить к шесту и наконец поднимает всю конструкцию вместе со мной над кроватью. Я провисаю, опустив голову вниз. Олег чуть раскручивает шест, и я вращаюсь над кроватью. Он ложится прямо под мной и наблюдает за тем, как меняется мое лицо. В дверь стучат.

— Что надо? — гремит мой Верхний недовольно.

— Олег, открой на секунду, — это Север.

Олег вопросительно смотрит на меня, но я уже начала уплывать, так что мне все равно. Север в комнату не входит, но с порога оглядывает конструкцию:

— Ох ты ж… красиво!

— Что хотел?

— Есть наручи парные?

— Есть. Вы там в порядке? — Олег роется в саквояже, отыскивая наручи, которые вплотную крепят за запястья двух человек, бросает Северу.

— Да. Ты, кстати, был прав — не в Мари дело. Правда, он рассек Лерке бедро стеком.

— До крови?

— Да. Ничего, остановили, заклеили, сейчас уже без девайсов, страшного не случится.

— Ты смотри там, Славка, он кровь видит и дуреет.

— Да все, остановили, нормально. Как он так — во всю руку стеком…

— Все, иди, — Олег краем глаза замечает, что я зашевелилась, и шест опять раскачивается.

Север бросает в мою сторону взгляд, в котором нет ничего, кроме восхищения, и то, скорее, адресованного умению моего Верхнего, а не мне, и выходит из комнаты.

Олег же запирает дверь и возвращается ко мне, сдвигает, насколько может, чашки лифчика и берет зажимы. Те, что с лапками, цепляет по кругу, винтовые навинчивает на соски, проверяет, держатся ли, и снова ложится на кровать, прихватив стек. Время от времени он пошевеливает зажимы концом стека, и я всякий раз издаю какие-то странные звуки — что-то между стонами и истерикой.

— О, как тебя кроет-то, моя девочка, — смеется Олег. — Снимать?

— Н-нет…

Я знаю, что ему нравится вид моего вот так причудливо зафиксированного тела, потому готова провисеть так столько, сколько он решит. У Олега, к счастью, не так много фетишей, и подвесы, пожалуй, самый сильный из них. Иногда ему вообще ничего больше в экшене и не надо. А меня от шибари накрывает порой даже сильнее, чем от порки — как будто скрученное веревками тело дает свободу всему, что находится в моей голове.

Олег развязывает узел веревки, фиксированной к спинке кровати, и потихоньку опускает шест вместе со мной на покрывало. Зажимы впиваются в кожу, коснувшись поверхности, но я даже не чувствую этого — в голове шумит. Олег убирает шест, ослабляет веревки, переворачивает меня на спину и по одному сшибает стеком зажимы, кроме винтовых. Эти снимает рукой, внимательно глядя мне в лицо. Я запрокидываю голову, стараясь, чтобы он не видел, как меня буквально выносит от резкой боли в наполняющейся кровью груди.

— В глаза смотреть, — негромко говорит он, но я не могу справиться. — Мари, в глаза, я сказал.

Не могу… зажимы летят куда-то к подушкам, Олег сжимает грудь так, что я вскидываюсь вверх всем телом.

— Прекрасно. Стоять можешь? — киваю. — К стене.

Я пробую встать, но веревки на ногах не позволяют.

— Погоди, уберу совсем, — он разматывает обвязку и поднимает меня на ноги.

Делаю два шага к стене, поднимаю вверх руки, Олег надевает металлические наручники, крепит их короткой цепью к вращающемуся крюку в стене, разворачивает меня спиной к себе, садится на корточки и вынимает из саквояжа раскладную металлическую распорку с кожаными браслетами на концах.

— Ноги раздвинь немного.

На лодыжки крепятся браслеты, планка распорки регулируется так, чтобы свести ноги вместе я не смогла. Ооо, господин настроен играться… Мысль об этом как-то сразу приводит меня в готовность, и Олег смеется, скользнув запястьем вверх по моей ноге:

— Да что ж такое-то…

— Ну, простите…

— Это даже хорошо… даже хорошо, моя девочка… — бормочет он, поглаживая меня запястьем. — Так, все, стоять!

Он буквально отпрыгивает от меня, несколько раз шумно вдыхает и выдыхает, делая круговые движения руками.

— Что — и по девайсам нет предпочтений?

— Нет.

— Хо-ро-шо… — слышу, как за спиной коротко свистит, разрезая воздух, что-то однохвостое. — Ну-ка…

На спину сначала ложатся флоггеры — сперва один, потом другой, все быстрее и быстрее, я закрываю глаза, прислушиваясь к поднимающемуся снизу горячему ощущению. Когда я совсем расслаблена и ни на чем не сосредотачиваюсь, а доверяюсь Олегу, эмоции в экшене становятся более яркими, а тело лучше отзывается на любой девайс, я давно это заметила. Соответственно, и обратка Верхнему достается вполне полноценная, с Домспейсом.

Сегодня же Олег даже кляп мне не вставляет — кричать в голос я все равно не могу, что-то со связками в последнее время. Уронив флоггеры мне под ноги, он подходит вплотную, прижимается телом к спине — по разогретой коже бегут судороги, рукой входит внизу, я откидываю голову назад, ему на плечо, поворачиваюсь, насколько возможно, и с трудом открываю глаза:

— Дааа…

— Нет, дорогая, никакое не «да» еще, — смеется он, сразу убирая руку и отстраняясь. — Ты ж хотела, чтобы я делал то, что сам хочу? Ну, терпи теперь.

В другое бы время я зашипела, разозленная оборванным кайфом, но сегодня все как-то совсем иначе. Хорошо — я буду подчиняться и кончать, когда ты решишь. Лишь бы тебе было хорошо…

Сзади Олег щелкает по спинке кровати коротким, туго сплетенным из кожаных полосок бичом. Звук неприятный, ощущение на коже — тоже так себе, но если абстрагироваться…

— Цвет, Мари? — в перерывах между ударами спрашивает Олег.

— Зеленый…

— Выносливая девочка…

Но он всегда держит в голове, что я могу и соврать — а потом отключиться, не успев остановить его, потому после моего ответа наносит еще три удара и останавливается, снова придавливает к стене всем телом, снова входит рукой и убирает ее, когда мне остается полсекунды… Интересно, от этого можно сойти с ума?

Еще пара таких же сессий — и Олег отцепляет мои руки от крюка, снимает распорку и укладывает меня на кровать, не сняв, однако, наручники:

— Согни ноги. Руки за голову, — я подчиняюсь, и он наваливается на меня, вламываясь так, что мутится в голове. — Мари, куда?! — заметив закрытые глаза, легонько шлепает меня по щекам ладонью.

— Нет-нет… я… я здесь… — еле выдавливаю я, стараясь открыть глаза, которые словно клеем заливаются.

— Ну-ка… — он становится на колени, переворачивает меня и тянет к паху.

Это заставляет очнуться и даже как-то взбодриться. Но даже сейчас мне не удается подловить Верхнего и заставить утратить контроль над нами обоими. Он отпихивает меня буквально за секунду до конца, когда я уже мысленно торжествую и думаю, что выиграла.

— Э, нет, дорогая. Со мной такие фокусы практически не проходят, ты ведь знаешь. На колени спиной ко мне.

Его рука обхватывает меня сзади, ложится на грудь, колено раздвигает мои ноги, и я снова уплываю, чувствуя, как становлюсь совершенно невесомой. Олег дышит все тяжелее, я, собрав последние силы, делаю быстрое движение бедрами, рывком подтягивая одну ногу к другой, и нас одновременно накрывает такой волной, что нет сил сдерживаться. Олег орет так, что его, наверное, слышно на соседней улице. Он валится на бок, увлекая меня за собой, прижимает изо всех сил и бормочет в волосы:

— Моя Мари…

Я не могу ничего произнести — только хрипло дышу, вцепившись обеими руками в его руку, по прежнему обнимающую меня поперек груди. Олег набрасывает на нас покрывало, и еще через минуту его накрывает повторно, а я прижимаюсь к нему, словно стараюсь впитать каждую волну, в которых бьется его тело. И это ощущение не сравнимо ни с чем…

Среди ночи просыпаюсь, сажусь на кровати, чувствуя легкую тошноту — как всегда, если перебрала в экшене адреналина. Олег спит, обняв подушку, по его обнаженной спине пробегает тень — в окно светит уличный фонарь. Мне очень хочется прижаться лицом к этой спине, но я знаю, что Олег мгновенно отреагирует и проснется, а я хочу, чтобы он выспался хотя бы здесь.

Тихо выбираюсь из постели, натягиваю носки и спортивный костюм и на цыпочках выхожу из комнаты, надеясь, что не заскрипят половицы или ступеньки лестницы. Внезапно вижу, что на каждой из них вдоль стены приклеена светодиодная лента, которая загорается, едва моя нога опускается на ступеньку. Ну, ты смотри… Денис позаботился, чтобы я со своим отсутствующим зрением не разбилась как-нибудь ночью…

Внизу все спят, в комнате бардак после вчерашнего экшена — валяются девайсы, кресты сдвинуты просто к стене, а не разобраны, на подлокотнике дивана — полотенце в бурых пятнах. Господи, ну, хоть это могли бы и вынести….

Наливаю молоко в кружку, беру пепельницу, закуриваю, сажусь к столу и слышу, как где-то открывается дверь. О, черт… ну, хоть бы только не Денис — не хочу с ним разговаривать, совершенно не хочу.

К счастью, это Лера — идет, чуть прихрамывая, кутается в короткий махровый халат, на левой ноге выше колена — повязка.

— Ты чего не спишь, Мари?

— Не могу, проснулась. Ты как?

Она садится наискосок от меня, осторожно трогает повязку на бедре:

— Терпимо… там не глубоко, кожа лопнула… ты зачем вчера на экшн согласилась? Никогда ведь не смотришь.

— Хотела Олега освободить, он считает, что этот из-за него у Дэна планку рвет — потому что надеется, что Олег в любом случае его подстрахует.

Лера дергает щекой:

— Мне тоже так всегда кажется. Правда, когда Олег рядом, мне спокойнее…

— Да видела я вчера. Ты ж ни на секунду не расслабляешься — зачем такая Тема?

Она смотрит мне в лицо:

— Хочешь честно, Мари? Мы ведь с тобой вроде нормально всегда общаемся… я все это время пытаюсь заменить ему тебя. Чтобы он увидел, что на тебе не сошлось все, понимаешь? Я заставляю себя выдерживать сверх того, на что вообще способна… — она дергает плечами, морщится: — Я сотой части, похоже, не могу… а ему надо. Каждый раз орет — устаю, мол, все время в полруки работать, никакого удовольствия не получаю… а что я сделаю? Ну, не выношу я такую боль, как, видимо, ты выносишь…

— Лера… Лера, остановись, — перебиваю я, трясущейся вдруг рукой пытаясь попасть в пепельницу. — Он же тебя искалечит, не понимаешь? Мной ты не станешь никогда — не потому, что я лучше, а просто ты — другая. И либо он тебя, другую, примет, либо тебе нужно уходить. Я говорила тебе об этом еще в январе, помнишь? Вы делаете друг другу только хуже.

— Ты не поймешь этого, Мари, и я тебе тоже об этом тогда говорила. Ты не знаешь, что такое искать кого-то, не знаешь, как это — впервые в жизни получить такого мужчину, как Дэн. Да я из кожи вон вывернусь, чтобы остаться с ним…

— Ты уже из нее вывернулась, не видишь? По швам вон разлезаешься, — я киваю на ее забинтованную ногу. — Поверь — он этого даже не оценит. Я ведь знаю, что тут происходит после флагелляционной сессии — думаешь, я глупая? Я даже знаю, зачем вчера Север двойные наручи просил. Кому минет зеркалили — Северу или Денису?

Лерка опускает голову:

— Ты как будто не знаешь, что Денис Иру к себе на пушечный выстрел не подпустит… Северу, конечно, — она опять вся передергивается. — Скажи — он с тобой тоже такое проделывал?

— Ну, ты ведь знаешь, что нет. Единственным третьим в нашем экшене был Олег. И секса у меня с ним не было.

— Не понимаю… так всегда Севера осуждает, что он Ирку по кругу пускает, а сам… — она вдруг закрывает лицо руками.

— С ума сошла? Плакать еще из-за них?

— За что он меня так? За то, что я — не ты? — рыдает она сквозь ладони. — Но тогда зачем он со мной, если все равно постоянно думает о тебе? Я вчера терпела, сколько могла, чтобы только на глазах у тебя не сорваться, чтобы только он не сказал прямо при тебе, что ты можешь, а я нет…

Если бы я вчера догадалась подумать в эту сторону, то ни за что не предложила бы этот дурацкий эксперимент, ни за что… Мне начало казаться, что у Дениса с Лерой все более-менее наладилось в плане Темы, что он вполне доволен тем, что сейчас есть, но нет. Нет — он все так же пытается подогнать ее под меня, а она, дурочка, изо всех сил старается соответствовать. Чтобы быть мной, надо иметь характер как у меня, а не пытаться слепо повторить мои поступки, мою жизнь в Теме, мою модель отношений с Верхним. Я не крутая, нет — я просто жесткая и знаю, чего мне надо. Я — это я, и на моем месте никто не окажется, как бы ни старался.

— Лерка, остановись, я тебя умоляю. Ну, ведь Лиза теперь есть, ты не останешься одна…

Она поднимает заплаканное лицо:

— Ты это серьезно? Я не смогу уже без Темы, а Лиза категорически не согласна, даже слышать не хочет.

— Ну, предложи плеть ей — вдруг быть сверху ей понравится? Судя по всему, характером она сильнее, чем ты, и в ваших отношениях все равно как бы над тобой.

— Она не сможет, Мари. Ты ведь не можешь, правда?

— Да, не могу.

— Хоть что-то ты не можешь, — криво усмехается Лера. — А я, к счастью, могу и иногда даже делаю — когда у Дениса есть настроение, а Север привозит каких-нибудь левых нижних. И вот это — кайф, Мари…

— Я давно говорю — вам надо было свитчевать, все были бы довольны. Кто утром первый встал — тот сегодня и Верхний, — я беру новую сигарету, Лера тоже тянется к моей пачке.

— Что ты… он никогда на это не пойдет…

— Не пойдет — на что? — вдруг раздается из темноты комнаты голос Дениса, и мне кажется, что мы с Леркой седеем от ужаса, думая об одном — как давно он там сидит и слышал ли то, что мы говорили о Лизе.

— Отпуск ей Олег сейчас не даст, — спокойно говорю я, стараясь унять противную дрожь в коленях и радуясь, что на мне свободные спортивные брюки.

— А зачем ей сейчас отпуск? — Денис выходит в кухню, берет сигарету, смотрит в мою кружку: — Чего вдруг на молоко перешла?

— Тебе жалко?

— Да пей, просто странно, ты ж не любишь. Зачем, говорю, отпуск тебе сейчас? — обращается он к Лере, и я под столом показываю той кулак, чтобы собралась.

— Хотела недельку с тобой провести, — бормочет она.

Денис вдруг протягивает руку, и я вижу, как Лерка сжимается на табуретке, становясь даже вроде бы меньше ростом. Более того — я тоже съеживаюсь, как будто жду пощечины… Но он гладит Леру по щеке, смотрит почти нежно:

— Ну, хочешь, я сам с ним поговорю? — Лера молча кивает. — Ты ведь знаешь, что такие вопросы нужно решать через Верхнего.

У меня чешется язык сказать, что и Верхнему иногда надо думать головой, а не причинным местом, но я понимаю, что не надо разрушать и без того хрупкое равновесие и злить Дениса. К счастью, он, кажется, не слышал начала нашего разговора, ну, вот и не стоит все усугублять.

— Как бедро? — он присаживается на корточки, зажав сигарету в углу рта, откидывает полу халата, начинает разбинтовывать. Рана выглядит не очень, но хотя бы не глубокая. — Надо бы стянуть плотнее, рубец будет, — говорит он, сдвигая края к центру, Лера при этом вцепляется в край стола пальцами и охает.

— Погоди, я клей принесу, — флакон медицинского БФ всегда лежит у Олега в саквояже. — И бинт бы свежий.

— Бинт есть, — отзывается Денис.

Я потихоньку поднимаюсь наверх — Олег по-прежнему крепко спит, теперь отвернувшись к окну и закинув ногу поверх одеяла. В комнате жарко, он такое не любит… На цыпочках прохожу к окну и открываю форточку, нахожу во внутреннем кармашке саквояжа клей и спускаюсь обратно.

Денис промывает рану перекисью, Лерка сидит, вцепившись обеими руками в табуретку, вся бледная.

— Вот, держи, — протягиваю ему открытый флакон.

— Лей сюда, я стяну, — произносит он, соединяя края раны.

Ждем, пока клей схватится, потом Денис накладывает тугую повязку, моет руки и садится за стол с сигаретой:

— Олег спит?

— Пять утра. Спит, конечно.

— А ты чего бродишь тогда?

— Покурить спустилась, бессонница у меня.

— Перекрылась вчера?

— Отстань, Денис.

— Да и не отвечай, я-то знаю. Тебя веревки всегда вставляли.

Так, все, хватит. Встаю из-за стола и быстро, чтобы он не успел среагировать, выхожу из кухни. В комнате запираю дверь, сбрасываю костюм и носки и ложусь на свою половину кровати. Олег, услышав звук, сонно нашаривает меня и тянет к себе:

— Чего холодная такая? — бормочет мне в затылок, рукой растирая плечо и спину.

— Спи… еще рано…

— Это смотря для чего…

— Олег… ну, серьезно…

Он смеется и выпускает меня из рук:

— Поспи еще, я пошутил.

— Обними меня, пожалуйста, — прошу я, потому что мне вдруг становится холодно и страшно без его рук.

— Ну, что ты, Мари? — Олег снова обхватывает меня обеими руками, крепко прижимает к себе, целует в макушку, за ухо, в шею… — Я же с тобой.

Мой мир мгновенно приходит в равновесие, словно бы в руках Олега заключена какая-то особенная сила, способная оградить меня от всего зла на свете.

Через две недели Олег в отъезде — командировка на Дальний Восток, я уже три дня одна. Осталось еще три — вечность. Осень в этом году странная какая-то, теплая, сухая совсем, конец октября, а дождей толком и не было еще. Но это даже хорошо — можно гулять, не опасаясь простудиться. С другой стороны, такие погодные катаклизмы притупляют внимание, ты расслабляешься и думаешь, что вот так все и будет — сухо, тепло, листики желтые ковром под ногами, красота… И в качестве сюрприза от природы получаешь ливень именно в тот день, когда едешь на работу, не берешь с собой зонт и надеваешь не кожаные кроссовки, а летние, матерчатые. Прекрасно… А еще ведь домой ехать через весь город. Конечно же, я не одна такая везучая, к дождю оказываются не готовы и люди, и коммунальные службы, поэтому на дорогах — ад, пробки, потоп, аварии…

Мое такси ломается аккурат посреди лужи, похожей больше на озеро Байкал, приходится выходить и трусить под дождем к остановке. Самое ужасное, что автобус приходит, но в нем тоже вода на полу — низкая подвеска, из луж все заливается в салон. В общем, несу домой немного водички в кроссовках…

Возле павильона во дворе припаркована машина Дениса, я стараюсь быстрее проскользнуть мимо, но не везет — он выходит с зажатой локтем пачкой сока, булкой хлеба в пакете и упаковкой печенья:

— Ты откуда это? Купалась, что ли?

— А не видно? Тренируюсь к заплыву на открытой воде.

— Садись-ка в машину.

— На фига? До подъезда тридцать метров.

— Садись, говорю, не спорь, мне поговорить надо, — он открывает дверку, кидает на заднее сиденье покупки и засовывает меня на переднее. — Сейчас к твоему подъезду перепаркуюсь. Домой ведь не пригласишь?

— Угадал, — киваю, ежась от холода, и Денис включает печку:

— Так тяжело зонт с собой взять?

— А он бы сильно ситуацию улучшил, что ли? Говори, чего хотел, и я пойду.

Денис паркует машину задом к крыльцу, закуривает, чуть приоткрыв окно, барабанит пальцами по оплетке руля и молчит.

— Содержательно.

— Да не язви ты, ну, что за человек… дай с мыслями собраться.

Я с трудом подавляю в себе желание сказать, что единственная мысль в его голове не нуждается в сборах, но понимаю, что на всякий случай говорить этого не стоит, потому прикусываю язык — в буквальном смысле.

— Вот скажи — неужели меня совершенно не за что любить? — вдруг спрашивает он, и я даже вздрагиваю:

— В смысле?

— Да вот в прямом. Вот просто любить, как это бывает у ванильных? Чтобы не оценивать по тому, как я плетью машу, например, или… ну, короче, если практики не брать в расчет?

— Это странный, конечно, вопрос, но… все заслуживают любви, и ты не исключение. Не понимаю только…

— Врешь ты все, Мари, — вдруг с горечью в голосе произносит Денис и отворачивается. По стеклу машины бегут капли — как слезы.

— Почему вру? Я, наверное, тебя любила — сначала. Ну, потому что как иначе? Как иначе можно позволить делать с собой то, что я позволяла тебе?

— Из-за любви, получается, спину под плеть подставляла? — кривится он, кусая нижнюю губу — всегда так делает, если злится и пытается это в себе удержать.

— Получается, что так. Знаешь, я иногда думаю, что ты во всем виноват. Не мы оба, как принято думать, а только ты, — я закуриваю, чуть приоткрыв окно. — Ты меня не перебивай сейчас, я, возможно, никогда больше этого не скажу. Ты совсем ведь с катушек поехал, тебе нужно было все дальше и дальше — в Д/с. А я не хотела и не могла, ну, не мое это все, ты-то должен был понять. Мы с тобой в Теме взрослели параллельно, рядом — но почему-то тебя тянуло в Д/с, а меня только в С/м. Мы бы все равно разошлись, Диня, рано или поздно. Может, так, как вышло, было даже лучше, легче — вроде как ты поступил согласно своим практикам, а я получила то, что нужно мне. И если бы ты не кинулся меня возвращать всеми способами, мы давно были бы счастливы и общались нормально, а не так, как теперь — как два волка, которые только и ждут, кто кому в горло вцепится.

— Ты всегда первая успеваешь, — не выдерживает он, и я морщусь:

— Ведь просила же… — Денис поднимает руки вверх, и я продолжаю: — Ты мог остановиться, у тебя куча возможностей была для этого. Я до сих пор не понимаю, чем я тебя так зацепила, что ты столько лет никак не можешь все это пережить, отпустить. Лерка ведь во многом лучше меня, неужели ты не видишь? И она тебя любит.

— А налево все равно заворачивает.

У меня по спине бегут неприятные мурашки — не хватало еще, чтобы Денис начал выяснять этот вопрос.

— Да никуда она не заворачивает, что ты зациклился на этом…

— Мне просто всегда было интересно — ну, почему нижние изменяют своим Верхним с бабами, а? Типа — с женщиной за измену не канает, что ли? И ведь кого ни возьми.

— Чушь какая-то…

— Ага! Ты в Москву от Олега бегала — к бабе. Лерка от меня бегает — к бабе. Ленка Историку изменила — с бабой…

— Ленка изменила?! Ты совсем больной, что ли? — потрясающее, конечно, лицемерие, никогда за ним такого не замечала. — Это же вы их тогда заставили. Вы оба — ты и Историк, и Север еще ввязался, как обычно!

Денис морщится:

— Ну, ты сама-то веришь в это «заставили»? Почему я тебя никогда не мог заставить? Потому что ты не хотела и не согласилась бы, если бы я даже тебя в кровищу запорол. А эти… Ирка вообще шлюха, ей, мне кажется, поровну — Лерка это была бы, кто-то другой, ты, например…

— О, вот тут бы она сопротивлялась, — не выдерживаю и захожусь хриплым смехом, вызывающим боль в горле. — Ира с большим энтузиазмом переспала бы с бомжами на помойке, чем со мной.

Денис хмыкает и качает головой:

— Здорово ты ей поперек горла застряла.

— Мне все равно.

— Не сомневаюсь. Ты вообще странная, Мари — тебя почти невозможно задеть чем-то.

— Не выдумывай. Уж ты-то точно знаешь, чем и как меня задеть.

— Перестань, — морщится он. — Знаешь, когда у меня в голове что-то повернулось? Летом, когда ты ко мне на день рождения приехала без Олега. Нет, даже чуть до этого — когда с Леркой вдвоем. Помнишь, мы на кровати еще с тобой лежали? Я тогда подумал — как я мог ее отпустить? И как мог потом… — он закрывает лицо рукой всего на пару минут, мне даже чудится в этом жесте что-то театральное, но, когда Денис убирает руку, я вижу, что воспоминания даются ему с трудом, вроде как даже с болью — почти как мне. — Не понимаю, Мари, почему ты меня не посадила. Ведь могла же — доказательства были, я никуда не скрылся, куда бы делся-то…

— Олег попросил. Честно скажу — я все эти годы мечтала о том, чтобы с тобой произошла какая-то гадость. Нет, не то, что со мной, не серьезная — а так, мелочь какая-то, но мне бы было легче. Хотя… Знаешь, я ведь и о том, что могу тебя посадить, тоже думала. Но Олег… и потом — вряд ли я смогла бы пройти через это третий раз, уже рассказывая в подробностях какому-то левому следаку, — меня передергивает, как от удара током. — Так что, скорее всего, даже не в Олеговой просьбе причина, а в том, что я старалась свою психику окончательно не развалить. Свою голову берегла, понимаешь? А ты и так будешь жить с тем, что сделал — раз постоянно об этом помнишь, значит, тебя оно тревожит. Ну, вот и живи.

— А ты? Как ты?

— А что я? Я привыкла. Меня давно нет.

— Лучше бы ты меня ударила… — бормочет он.

— Не знаю… ладно, пойду, дождь закончился, — берусь за ручку дверки.

— Ты звони, Мари, если что надо, — произносит Денис уже мне в спину. — Пока Олега нет…

— Вот именно. Пока Олега нет, ты снова крутишься рядом. Я не позвоню, ты знаешь это не хуже моего. Все, Диня, пока.

Захлопываю машину и иду к подъезду. Надо было, конечно, в ларек сходить, сигареты закончатся к вечеру, но пока Денис не уехал, не пойду. Я давно уже не верю этому его мягкому тону, извиняющимся интонациям в голосе, собачьему взгляду — прекрасно знаю, что в тот момент, когда я расслаблюсь и потеряю бдительность, его лицо словно по шву разойдется, и оттуда проглянет Чужой, направляющий ядовитую кислоту прямо в меня — так всегда бывает. И, собственно, он тут же подтверждает мою мысль — из открытого окна машины несется «Personal Jesus». Ну, что за сволочь…

В такие моменты я предпочитаю не оставаться дома, как будто мне там что-то угрожает, а потому наскоро скидываю в сумку какие-то мелочи и иду к Олегу. В его квартире я давно чувствую себя дома, хоть и не живу здесь. Но — тут все мое, даже запах. Я специально не меняю постельное белье, когда он уезжает, и делаю это только к тому моменту, как он должен вернуться. Зато все время, что его нет, я ощущаю его присутствие, просто погрузившись лицом в подушку, на которой обычно спит он. Да, легкая психопатия, но уж как есть…

До вечера занимаюсь уборкой, хотя Олег никогда на этом не настаивает и предпочитает клининговую службу — чтобы не нагружать меня. Но сегодня мне нужно чем-то занять руки и голову, чтобы не дать себе думать о том, что непременно выдернет меня из равновесия. Засыпаю, едва коснувшись подушки — так умоталась.

Утром, когда в двери поворачивается ключ, я вскакиваю и бегу в прихожую. Олег, увидев меня, бросает большой дорожный саквояж и кофр с костюмом, раскидывает в стороны руки:

— Мари моя… как хорошо, что ты здесь!

Я висну у него на шее, целую в щеку, чуть заросшую щетиной, глажу затылок под косой:

— Ты вернулся…

— А ты надеялась, что там останусь? — смеется он, сбрасывая ботинки и вместе со мной направляясь в ванную — Погоди, руки хоть вымою.

— Ты как добрался?

— Антон привез, я ему вчера позвонил.

— Устал?

Он закрывает воду, берет полотенце:

— Смотря для чего.

— Ой… ну, можно подумать, у меня только это и на уме, — обижаюсь я.

— Ладно, малыш, не сердись, я шучу. Нет, не устал, я же сплю в самолете, не то, что некоторые. А сегодня вообще один в бизнесе летел — хоть вдоль спи, хоть поперек.

— Завтракать будешь?

— Пока нет. Кофе сваришь?

Отправляюсь в кухню, варю кофе, пока Олег выбрасывает из саквояжа вещи в бельевую корзину и убирает в шкаф костюм.

— А что у тебя с лицом? — спрашивает он, садясь за барную стойку, пока я наливаю ему кофе.

— А что с ним?

— Мари…

— Ну, что? — я разворачиваюсь и смотрю ему в глаза. — Все в порядке со мной, не волнуйся.

— Что-то мне так не кажется, Мари. Подойди ко мне.

Я приближаюсь, останавливаюсь в шаге, но Олег протягивает руку и за пояс кимоно подтягивает меня к себе:

— В глаза смотри, — а сам кладет пальцы на запястье. К счастью, у меня всегда учащенный пульс, так что поймать меня на этом довольно трудно.

— Все?

— Почти. Сама расскажешь? Или мне у него спросить?

— А, боже мой… вчера разговаривали, жаловался на Лерку, что она от него налево бегает. Доказать, понятно, не может, но подозревает.

— И ты, разумеется, к этому приложила руку, хоть я и запретил?

Врать смысла нет, все равно узнает, будет хуже.

— Лизка снимает квартиру в моем подъезде.

— Не без твоего участия, да?

— Я только телефон дала. Какая разница, она все равно бы снимала где-то.

Олег сжимает запястье и тихо произносит:

— Ты понимаешь, что будет, если он узнает?

— Прибьет Лерку.

— Ошибаешься. Прибьет он тебя, а Лерку покалечит — не исключено, что и с Лизой вместе. Куда ты влезла?

— Да не влезала я! Олег, ну, клянусь — Лиза искала квартиру, а тут соседка с седьмого этажа, ну… какая разница? Она могла ее и по объявлению найти!

— Мари. Вся проблема в том, что ты считаешь Дениса недалеким, и в чем-то права. Но! В этой ситуации он, конечно же, поймет, что к чему. И придет ко мне.

— Пообещай ему, что накажешь меня — проблем-то, — фыркаю я.

— Ну-ка, не ёрничай! — негромко велит он, и у меня по спине бегут мурашки. — Я просил тебя не ввязываться в эту историю? Просил. Но кто я такой, правда?

Мне вдруг становится стыдно. Ну, что я, в самом деле, как маленькая… Я ведь обещала, что не полезу, но желание сделать гадость Денису, конечно, перевесило здравый смысл.

— Олег…

— Что? Я не прав?

— На все сто. Но…

— Мари, вот с этих твоих «но», как правило, начинаются все неприятности. Ты понимаешь, что поступаешь неправильно, и вот тут возникает очередное «но», заставляющее тебя не останавливаться, а переть дальше танком.

— Теперь-то что об этом говорить? Уже случилось.

— Я просто не понимаю… ну, ладно — Лера, она, может быть, пока не все про Дениса поняла, но ты-то! Ты, которая отлично знает, как мало ему нужно, чтобы потерять контроль над собой и натворить дичи какой-нибудь!

Я вдруг чувствую себя маленькой девочкой, которую распекает за проступок строгий отец, и эта аналогия меня раздражает.

— Все, хватит, пожалуйста. Я все поняла.

— Да ничего ты, как обычно, не поняла, — вздыхает Олег, — но теперь-то что уже… Ладно, разрулим как-нибудь.

Боженька наказывает тоже с выдумкой. Мое больное горло, вернее, больные связки, дают о себе знать поздней осенью. Но в этот раз все значительно хуже — у меня опять нарост справа, его нужно убирать, но фониатр неожиданно отправляет меня на биопсию и — опа! В материале обнаруживаются атипичные клетки. Ну, конечно — нельзя же безнаказанно гневить бога столько лет. После консилиума онколога, оториноларинголога и фониатра выносится решение облучать. Я двое суток бьюсь дома в истерике, никому ничего не объясняя. Мне страшно так, что даже перспектива остаться вообще без голоса сейчас почему-то не кажется такой уж пугающей. Облучение… а это значит, что к Новому году, скорее всего, я останусь еще и без волос. Прекрасная перспектива — лысая молчаливая баба с ямами вместо глаз. Ну, где там мои многочисленные завистницы? Ау, вы все еще хотите стать мной?

Но выбора у меня нет. Я зачем-то рассказала об этом Ляльке — ну, а кому еще… она вроде как сочувствует, но я понимаю, что все это — не более, чем дежурные фразы, вроде как проявления вежливости. Или я совсем запараноилась уже? Ну, неважно…. Олегу тоже приходится сказать — меня должен кто-то забрать из больницы. Говорить мне будет запрещено две недели, а дальше — как пойдет.

Ночь перед процедурой я провожу у него, лежу в кровати, уставившись в потолок, и никак не могу уснуть. Олег лежит рядом, его рука обнимает меня, и от нее исходит тепло и какая-то сила, заставляющая меня успокоиться немного.

— Спи, Мари, — негромко произносит он. — Все будет хорошо, я тебе обещаю.

— Ты что, радиолог? — мгновенно злюсь я. — Ты-то как можешь знать, как именно все будет, хорошо или так себе? Ты хоть понимаешь, что я, возможно, вообще смогу говорить только шепотом? Если смогу еще…

— Хватит, — обрезает он все так же негромко. — Мы с тобой через это уже проходили, опыт есть. Помолчишь, ничего не случится. И потом — ты даже пишешь матом быстрее, чем я иной раз вслух произношу, так что о чем тут печалиться? — я задираю голову вверх и вижу, как он улыбается в темноте. — Все, Мари, хватит разговаривать, давай спать.

Вся процедура как в тумане и как будто не со мной вообще. Потом лежу в отдельной палате, смотрю в потолок и прислушиваюсь к себе так, словно могу понять, сбудутся ли худшие прогнозы врачей, или мне повезет войти в тот невысокий процент людей, которые проскочили. На последнее, конечно, не особенно рассчитываю.

Олег приезжает к обеду, как-то умудряется пройти в отделение. Меньше всего я хотела бы сейчас видеть его — не могу смотреть, как он переживает. К счастью, я уже успела заново нанести макияж и не выгляжу совсем уж молью — никогда себе такого не позволяю, даже когда на «химии». Я, наверное, единственная, кто приезжает в диспансер с макияжем и прической, а не в растянутых спортивных костюмах и с дулькой из остатков волос на голове. Никого не осуждаю — но мне гораздо легче делать вид, что ничего не происходит, чем смириться и принять свое состояние, подчиниться ему. Я каждый день ломаю организм, заставляя его жить в нормальном режиме, а не в болезни, может, потому еще до сих пор жива.

Олег ни о чем не спрашивает, не произносит дежурных банальностей. Он просто кладет мне на колени новый блокнот и ручку и улыбается:

— Моя коллекция записок пополнится.

Я киваю — говорить нельзя вообще, это на две недели, потом, если все пойдет нормально, можно будет перейти на шепот, потом на тихую речь. Во весь голос не смогу разговаривать примерно до Нового года — это если связки отреагируют и не перестанут смыкаться, образуя звуки. Но может быть и наоборот…

Он проводит со мной весь день до вечера — привез книгу, читает негромко, устроившись на стуле рядом с кроватью. Домой меня не отпускают — постоянная тошнота и рвота заставляют врача оставить меня под наблюдением. Я в буквальном смысле выгоняю Олега, собравшегося ночевать со мной. Ночь провожу без сна, сидя на подоконнике и то и дело пулей улетая в крошечную душевую, где выворачиваюсь наизнанку. К утру уже совершенно невменяема от спазмов во всем организме, непрекращающейся тошноты и изматывающей рвоты. Нет, отсюда надо срочно сваливать, пока вообще цела. Выворачиваться наизнанку я могу и дома, в более комфортных условиях.

По вайберу приходит видео от Ляльки — вроде как в поддержку. Я проявила слабоволие, когда пожаловалась, рассказала о страхе остаться совсем без голоса, теперь, конечно, жалею, но уже ничего не отмотаешь. С Олегом обсуждать это не могу.

Когда разрешают уехать, наконец-то, мы спускаемся в холл, и Олег, развернув меня к себе лицом, заматывает шаль на моей шее и произносит, наклонившись к лицу:

— Ничего не изменится, Мари. Запомни — никогда ничего не изменится, что бы ни произошло. Я с тобой.

Хочется заплакать, но я заставляю себя этого не делать — ну, сколько можно, в самом-то деле?

На улице противно — весь день идет мокрый снег, который тает в ту же секунду, как касается земли. Такая погода очень располагает к депрессии… и к ней же располагает «фольксваген», припаркованный напротив машины Олега. Ну, этого-то кто сюда звал, господи, да за что же мне такое наказание-то на всю оставшуюся жизнь? Олег, смотрю, тоже недоволен, подходит к машине и стучит костяшкой пальца в стекло:

— Ты чего приехал?

Денис выходит из машины:

— Так Валерка позвонил, сказал. Я в травмпункте сегодня дежурю, тут рядом, вот заехал. Смотрю — машина твоя стоит, ну, думаю, значит, еще не уехали. Ты как, Мари?

Неопределенно мотаю головой — можно подумать, Валерка не сказал, что мне говорить нельзя, или не выложил тебе кучу медицинских подробностей, которых не поймет Олег, а ты можешь.

— Не трогай ее. И уезжай, — Олег разворачивает меня к своей машине и вкладывает в руку ключ: — Иди, Мари, садись, холодно, — я делаю несколько шагов, но слышу, как за моей спиной он говорит Денису: — Оставь ее в покое, неужели ты не понимаешь, что ей сейчас не до наших с тобой разборок? Она перепугана вусмерть, как ты не видишь-то? Я стараюсь ее как-то поддержать, но появляешься ты и все рушишь. Денис, в этот раз я не буду деликатничать, больше не могу смотреть, как она мучается. Не вынуждай меня идти на крайние меры, никому от этого хорошо не станет. Уезжай.

Я забираюсь в машину и вижу, как Денис, не сказав ни слова, садится за руль и выезжает с парковки.

Олег провожает «фольксваген» угрюмым взглядом, вздыхает и идет к своей машине.

— Ну, что, Мари, ко мне?

Киваю. Не хочу сейчас оказаться в пустой квартире, заняться нечем, значит, буду грызть себя и плакать.

— Тебе же есть, наверное, не все можно?

Вытаскиваю из сумки блокнот и ручку, быстро пишу «Олег, не заморачивайся, я есть не хочу совершенно», показываю ему, и он кивает:

— Ну, как скажешь. Если что — бульон сварим, рыба есть, — чуть разворачивается, ободряюще гладит меня по щеке: — Ничего, Мари, все хорошо. Все пройдет.

Снова беру блокнот, пишу «Не разговаривай со мной таким тоном, пожалуйста!», последнее слово подчеркиваю тремя линиями и показываю Олегу. Тот морщится:

— Каким тоном? Прекрати строить из себя кусок рельса, Мари. Я и так знаю, что ты сильная и все такое. Не перегибай.

Машу рукой и убираю блокнот в сумку — это бесполезно, а когда нет голоса, еще и довольно трудно, Олега словами-то не всегда убедишь, а уж эпистолярии мои ему вообще редко заходят. Ладно, помолчим, все равно нужно к этому привыкнуть.

У него дома пахнет цветами — уж запах хризантем я не спутаю ни с чем. Так и есть — в спальне с той стороны кровати, где сплю я, стоит огромный букет ярко-желтых шаровидных хризантем, я даже замираю на пороге, и Олег, шедший следом, натыкается на меня:

— Нравится? — киваю и чувствую, как он наклоняется и целует меня в макушку: — Значит, угодил.

Разворачиваюсь и, задрав голову, укоризненно смотрю ему в глаза, Олег смеется:

— Все-все, понял, прекратил. Идем руки мыть. Не знаю, как ты, но я голодный. Если не хочешь есть, просто посиди со мной, чаю попей.

Чаю я бы попила, во рту все время сохнет, но это побочные эффекты, врач предупредил, что так будет.

Вечер выходит тихий, семейный — валяемся, обнявшись, на диване, смотрим кино. Мне кажется, я уже забыла тот ужас, что испытала в его квартире весной. Ну, как можно бояться человека, который так нежно держит твою руку, убирает с лица упавшую прядь волос, протягивает чашку с остывшим чаем ровно в тот момент, когда ты начинаешь покашливать?

Мне кажется, такого со мной никогда не было — ну, может, только с Лялькой в самом начале отношений. Олег постоянен, стабилен, уравновешен, хорошо держит себя в руках, и эти руки не дрожат, что бы ни случилось. А главное — он умеет держать в этих руках меня и делает это так, что я уже давно считаю, будто сама все решила.

Он засыпает как-то неожиданно, я даже не сразу понимаю, что он спит — поворачиваю голову, а глаза Олега закрыты, дыхание ровное, мерное, лицо совсем расслабленное. Измучился, бедный, я-то знаю, как он принимает близко к сердцу все, что случается со мной. Во многом это причина того, что я стараюсь не обсуждать с ним своих проблем.

Разговаривать шепотом странно. Как будто все время что-то замышляешь и скрываешь от окружающих, даже от собеседников. В особенно сложных ситуациях все еще пользуюсь блокнотом и ручкой — напрягать связки нельзя, они и так еле дышат. Проблемы с рукой снова вынуждают обращаться к Денису, слава богу, что Олег делает это сам — не представляю себя просящей помощи у Дэна. Но у меня есть Олег…

Хожу в медицинский центр вечером, к закрытию — другого времени не оказалось. Это тоже сложно — в темноте вижу все хуже, приходится носить с собой очки. Вот же странно — я уже мало похожа внешне на прежнюю Мари, но это ничего не изменило в отношении ко мне что Олега, что Дениса, что Историка с Севером. Они все словно не замечают вот этого — «правый глаз фанерой заколочен, а левый глаз не видел ни фига» — как в народном творчестве. Ну, с Олегом все понятно, а вот остальные…

Я с удивлением во время последней вечеринки на даче у Дэна заметила, что Север стал подавать мне руку, если оказывается рядом, когда я встаю, открывать дверь, зажигать свет, если вдруг становится темно. Это меня потрясло — Север, пробитый дээсник, для которого нет слова «женщина», но есть слова «тушка» и «тело», определяющие его спутницу, вдруг с таким вниманием относится не просто к женщине — к чужой нижней. Олег, когда я пристала к нему с этим наблюдением, только плечами пожал, давая понять, что не собирается это обсуждать. Зато я представляю, в каких выражениях обсудила это Ира со всеми желающими… Да и черт с ней.

Пару раз приезжала Лера — просто так, попить кофе, повеселить меня разговорами, и я ей за это внезапно благодарна. Разговаривать сложно, но из любой ситуации можно как-то выйти. С Лялькой переписываемся — она звонит, я пишу ответы, с Олегом, если не рядом, то поступаем так же, если рядом — я шепчу, он смеется. С Лерой — наполовину разговор, наполовину эпистолярии, она находит это даже забавным. Я вижу, что она как-то успокоилась, что ли, обрела уверенность. С Лизой они продолжают встречаться, но не часто — Денис, почуяв неладное, контролирует Леру жестко. Но пока легенда у Леры непрошибаемая — Лиза сняла квартиру в моем подъезде, так что теперь у Лерки нет опасений наткнуться на вопрос Дениса о том, куда она ходит. Ко мне. Правда, я все-таки боюсь, что однажды он ее поймает, и тогда даже не рискну предположить, что будет. Но Лера, когда я ей об этом говорю, только отмахивается:

— Ой, да не поймает, куда ему? Ну, а если вдруг… там и решать будем.

— Если успеешь.

Она косится на меня недоверчиво:

— Вот терпеть не могу, Мари, когда ты не договариваешь что-то.

— Чего тут договаривать? Сама ведь знаешь — накажет он тебя так, что позавидуешь мертвым, вот и все.

Я варю кофе с лавандой, к которой в последнее время как-то странно пристрастилась, запах успокаивает и уравновешивает меня. Лера тянет носом:

— Внезапно… ты вроде с корицей любила?

— Да я и с перцем любила, и с гвоздикой. Дэн вообще все специи, что в доме есть, в джезву бросает — не знала?

— Мне он кофе не варит, — и в голосе ни обиды, ни злости, ни досады.

Она принимает его таким — грубым, жестким, невнимательным. С ней он — такой. Со мной был другим. Может, это действительно я его так изуродовала? Скорее всего… Мне он варил кофе, приносил в постель на блюдце, сидел и смотрел, как я пью, завернувшись в простыню и поджав ноги, как курю сигару — при нем я всегда курила сигары, потом, когда все полетело под откос, перестала. Зачем, господи, я все это помню до сих пор? Сколько в голове мусора…

Да и вообще, в последнее время вокруг стало слишком много триггеров, способных запустить во мне паническую атаку. Не замечала раньше, что ли, или просто не реагировала? Болезнь действительно ослабляет все, в том числе и волю. Даже мою. Сильнее всего доставляет музыка. Как назло, в нашей веселой компании примерно одинаковые вкусы. В разгар какой-нибудь вечеринки может зазвучать что-то, и Дэн тут же подольет маслица на дровишки — он отлично знает, как и чем меня можно вздернуть. И это происходит постоянно, словно он только и ждет момента, когда сможет уколоть меня побольнее. Сейчас, когда мне нельзя разговаривать, Денис тоже как-то поостыл, но до этого… Да вот взять хотя бы последнюю поездку вчетвером на дачу до отъезда Олега в Москву…

Конец ознакомительного фрагмента.