Чумной остров

Мари Хермансон, 2021

Национальный бестселлер Швеции от признанного мастера скандинавского детектива. Один из лучших романов 2021 года по версии шведской Академии писателей криминального жанра. Гётеборг, 1925 год. Из мутных вод реки Севеон вылавливают труп хорошо одетого мужчины. Тонкая, но глубокая кровавая рана, зияющая под шелковым шарфом на его шее, не оставляет сомнений: мужчину удавили. Удавили очень жестоким и экзотическим способом – гарротой, испанским орудием казни, сдавливающим шею тонкой железной струной… Несколько лет назад в Швеции уже произошла целая серия подобных убийств. Тогда преступника схватили, признали невменяемым, и сейчас он – единственный заключенный на удаленном острове, прозванном Чумным. Кстати, на том самом острове, где родился и вырос удавленный мужчина… А недавно знаменитый шведский писатель в деталях описал точно такое же убийство в своем романе. И он тоже психически нездоров и находится под круглосуточным наблюдением… на Чумном острове. Неужели заключенный преступник и модный писатель – это один и тот же человек? Старший констебль полиции Нильс Гуннарссон плывет на остров – и находит безумного сидельца там, где ему и положено быть: в изолированной камере под семью замками… «Хермансон попросту невероятна в работе с фактами и деталями». – Dagens Nyheter «Она очень хороший рассказчик». – Skånska Dagblad «Этот роман возвращает к жизни времена, места и людей, которые давно канули в прошлое – и, тем не менее, совершенно понятны и близки нам». – Svenska Dagbladet «Это чистый драйв». – Aftonbladet

5

Дежурство Гуннарссона закончилось, но он задержался на последнем этаже, где в углу устроили небольшую библиотеку для следователей. Все чаще случалось, что старший констебль в конце рабочего дня садился здесь на неудобный деревянный стул и углублялся в чтение книги о каком-нибудь нашумевшем преступлении. Таким способом он на пару часов откладывал возвращение домой.

Раньше приходить домой было приятно. Нильс испытывал гордость и удовольствие, когда, оставив велосипед у старого деревянного дома в районе Мастхюггет, поднимался к себе на верхний этаж и запирал за собой дверь в квартирку, состоящую из одной комнаты и кухни. Но в последний год у него сдавливало грудь, когда он возвращался в тишину и одиночество. Ему тридцать один. Пора было обзаводиться женой, ждущей его к ужину с приветственным поцелуем. И некоторые из детей, играющих во дворе за окном, могли быть его…

Но если б у него была та жена, которую ему хотелось, кто знает, стала бы она ждать его к ужину или нет? И, конечно, они не жили бы тогда здесь, в рабочем квартале. Как бы выглядела его жизнь, если б Эллен вышла за него замуж? Да и возможно ли это?

Они встретились весной 1923 года, юбилейным летом, когда Гётеборг преобразился и вокруг происходило столько необычного. Осенью продолжали встречаться в кафе и у него дома. Эллен писала для газеты «Корона и лев», которую издавали специально для Юбилейной выставки; по ее окончании газета была закрыта. Эллен попыталась найти работу в другом издании. Результатом ее хождения по редакциям с подборкой вырезок своих публикаций стало лишь одно задание: репортаж о демонтаже Юбилейной выставки. Вместе с фотографом она побывала на пустынной выставочной территории и написала меланхолическое размышление на целую страницу о бренности всего сущего. Нильс ее сохранил.

Чтобы улучшить свои шансы на получение работы, Эллен пошла на вечерние курсы стенографии. Они проходили вечером по понедельникам и четвергам, но вскоре остались только понедельники, потому что вечером по четвергам Нильс был свободен, и Эллен оставалась у него. Затем он провожал ее на электричку. Родители Эллен ничего не знали об их отношениях.

Вскоре они стали близки физически. Это было ее желанием. Ей хотелось получить опыт. Нильс считал, что сначала им нужно пожениться, но Эллен высмеяла его, сказав, что он старомоден, — и убедила его. Его вообще было нетрудно уговорить. Никаких последствий это не имело, а когда Эллен получила нужный ей опыт, то осталась довольна и не желала больше рисковать. Такое впечатление, что она утратила к нему интерес. Возможно, он был лишь ступенью на пути к ее стремлению стать Новой женщиной, о чем много писалось в газетах: современной, живущей на собственный заработок и без предрассудков…

Однажды вечером Нильс собирался проводить ее на электричку. Они вышли из его подъезда. Было прохладно, и он прижал ее к себе. Возле дома стояла группа мужчин. Один из них что-то говорил, показывая своей тростью на фасад дома. Располневшие фигуры мужчин в отлично сшитых зимних пальто намекали на то, что они случайные посетители этого квартала. Возможно, представляли какие-то государственные структуры… Разговор шел о том, чтобы пустить на слом некоторые из местных старых деревянных лачуг и построить новые дома.

Когда Нильс и Эллен проходили мимо, мужчины расступились, и пара проследовала дальше, вниз под уклон, от холода тесно прижавшись друг к другу. Позднее оказалось, что один из упитанных мужчин был близким другом отца Эллен и узнал ее.

На следующий день инженеру Гренбладу стало известно, что его девятнадцатилетняя дочь выходила из подъезда одного из тех домов, которые в прессе именовались «крысиной норой», в обнимку с мужчиной лет на десять старше нее. Отец действовал безотлагательно. Уже на следующей неделе Эллен отослали в Браттеборгскую школу домоводства возле местечка Свенюнга, где, согласно рекламному проспекту, дотошно преподавали готовку простой и праздничной еды, искусство выпечки, сервировки стола, консервирования продуктов и оказания первой помощи на дому. Школа располагалась в деревне и не допускала никаких незаявленных посещений мужчин.

Эллен часто писала Нильсу длинные письма, смешные очерки про старомодных преподавательниц, блестящих соученицах и нелепых правилах. С чувством описывала, как они делают соленья и пекут хлеб. Приводила поэтические описания природы и погоды. Нильс отвечал по возможности, в лаконичной манере полицейского рапорта — он никогда не был силен в эпистолярном общении. Пару месяцев спустя письма Эллен стали приходить реже, а к лету вообще прекратились.

Незадолго до Рождества он столкнулся с ней в городе. Это было время покупок рождественских подарков. Они оба стояли перед окном витрины; он увидел ее отражение в стекле среди нарядных манекенов, но не узнал. И тут, у его плеча, раздался знакомый голос:

— Счастливого Рождества, Нильс.

Он обернулся.

Эллен изменилась — похудела, стала элегантнее… и появилось еще что-то.

— Я вижу, ты недоумеваешь, что во мне нового, — произнесла она. — Помогу тебе: я подстриглась.

Ну конечно! Прическа валиком исчезла. Каштановые волосы были подстрижены до уровня мочек ушей и направлены к скулам двумя уголками.

— Замечательно, — похвалил он, — тебе идет.

Эллен часто заговаривала о том, чтобы подстричься. Но Нильсу этого не хотелось. Ему нравилось вынимать шпильки из ее валика, так что длинные волосы падали, словно шаль, ей на спину и руки.

Они молча постояли среди публики, толпившейся у витрины. С церковной площади по соседству доносилось пение детского хора.

— Ты все еще занимаешься в школе домоводства? — наконец спросил Нильс.

— Нет, наш курс закончился в июле.

— Значит, ты теперь домохозяйка в полной боевой готовности?

Эллен состроила гримасу. Нильсу безумно захотелось поцеловать ее гримасничающее личико, но он сдержался.

— Не ахти какая, — с горечью произнесла она. — С меня хватило основного курса. Мои соученицы продолжили осенью. Тогда там начался разделочный курс, где учатся возиться с целой свиньей. Девицы многого от него ожидали. Не говоря уж об охотничьем курсе, когда учат обращаться с целым лосем… — Она закатила глаза вверх.

— Где же они берут лосей? — удивился Нильс.

— У местных охотников. Стало традицией оставлять школе одного лося каждую осень. Охотники привозят его на двор и кладут к ногам начальницы, как языческое приношение. Да, это правда, Нильс! А девицы стоят вокруг и смотрят, как мужчины рубят его на куски и в корзинах относят мясо на кухню.

Нильс засмеялся.

— Ты кое-что потеряла, Эллен.

Они отошли пару шагов назад, чтобы пропустить людей к витрине.

— Но я не могла больше выносить эту школу ни минуты, — продолжила она. — Я там себя ужасно чувствовала.

— В письмах этого не ощущалось.

Эллен вздохнула.

— Вначале было интересно. Совершенно новый мир. Настоящие крестьянские девушки, которые учились на деревенскую хозяйку и должны были выйти замуж за парня из соседского хозяйства. Работа на кухне. Раньше я совсем ничего не умела, дома вообще не помогала. Все было мне внове. Я смотрела, слушала и писала массу текстов, которые никогда и нигде не смогу опубликовать.

— Вместо этого ты посылала их мне. Интересно было их читать.

— Правда?

— Конечно.

Эллен засмеялась; пар от ее дыхания вился легкими струйками.

— Холодно, — заметил Нильс и потер руки. — Может быть, зайдем куда-нибудь в кондитерскую и выпьем по чашке кофе? Или лучше горячего шоколада? Я тебя приглашаю.

Эллен стояла в растерянности.

— Нет. К сожалению… Я жду своего жениха. Он в магазине, покупает мне подарок, — и она кивнула на витрину.

— О, понятно, — произнес он и улыбнулся, в то время как мир вокруг него рушился. — Тогда не буду больше мешать. Приятно было увидеться. А прическа действительно отличная.

Она вежливо улыбнулась в ответ. Нильс быстро развернулся и смешался с толпой, идущей вверх по улице. Метров через двадцать он встал за припаркованым грузовиком и затаился там, наблюдая за Эллен. Детский хор возле церкви пел «Сиянье над морем и берегом». Сердце Гуннарссона стучало так сильно, что он едва мог дышать.

Жених вышел с пакетом под мышкой. Он выглядел хорошо — смотрелся как иностранец. Одетый в пошитом по фигуре пальто с каракулевым воротником, он напоминал кого-то из русской знати, бежавшей за границу во время революции. Жених поцеловал Эллен в щеку и сказал что-то, заставившее ее засмеяться. Затем они направились в сторону Нильса, и ему пришлось быстро уходить. Он все еще пребывал в шоке, его тело била дрожь.

После этого он ее больше не видел.

Что привело его в такое смятение? Неужели он и вправду думал, что Эллен когда-нибудь захочет выйти за него замуж? Теплилась ли в нем надежда, несмотря на прерванную переписку и полгода молчания? Как глупо… Теперь она точно исчезла.

* * *

Нильс захлопнул книгу, которую читал — учебник по джиу-джитсу с картинками, — и поставил ее на полку. Взяв шляпу и пальто из кабинета, он собрался идти домой.

Приближаясь к стойке регистратора у входа, заметил жест фрекен Брикман, который часто наблюдал у нее, когда кто-то подходил к ней слишком быстро или почти неслышно: она что-то клала себе на колени под столом. Нильс знал, что она прячет журнал или книгу.

— У нас с вами есть кое-что общее, фрекен Брикман.

Она опасливо посмотрела на него. Может быть, подумала, что он с ней флиртует?

— Что вы имеете в виду, старший констебль?

— Мы оба любим читать. Что там у вас под столом сегодня? Роман или приключения?

Фрекен Брикман неохотно достала книгу и протянула Нильсу. Он поглядел на вычурную обложку: женщина в нижнем белье лежит на кровати с головой, повернутой к читателю, и с пустым взглядом. Она, очевидно, мертва. Полная луна через окно освещает сцену бледным светло-голубым светом.

— Ага. «Убийство в полнолуние» Лео Брандера… Значит, вы читаете детективы?

— Естественно. Ведь я работаю в уголовном розыске, — сухо сообщила фрекен Брикман.

— Ну ясное дело… Лео Брандер не так плох. Я и сам читал пару его книг. Но не многовато ли там для вас жестокости?

Фрекен Брикман хмыкнула.

— А-а, это же все выдумки…

Нильс уже собирался вернуть ей книгу, но тут его осенило.

Тот удивительный шрам на шее у Эдварда Викторссона! Теперь Гуннарссон вдруг вспомнил, где читал о чем-то похожем. В книге Брандера «Красный шарф» были обнаружены несколько убитых женщин, все с глубокой раной вокруг шеи. Авторское описание было таким детальным, что Нильс сразу же вспомнил недавнюю сцену в морге.

— Может быть, хотите взять ее почитать? — спросила фрекен Брикман. — Берите, если хотите. Я все равно уже догадалась, кто убийца.

— Догадались? Тогда вам лучше работать детективом…

— Мне и самой это иногда приходило в голову, — согласилась фрекен Брикман.