Орден не надо

Маргарита Южина, 2023

Книга о том, как в самые бесчеловечные времена обычные люди оставались обычными героями. А рядом с ними ежедневно совершали подвиги собаки- овчарки, спаниели, кавказцы и обычные дворняги. Им не нужны были медали и ордена, они просто были преданы Человеку.

Глава 2

Утро началось светло, ясно и безоблачно. Бойцы сидели на здоровенных бревнах и грелись на солнышке.

Ясенцев вычесывал Грифа, когда во двор вошла молоденькая девушка, опасливо озираясь.

— Здрассьте, — обратилась девчонка прямо к нему, стеснительно теребя платок, — Мамка к вам отправила. Говорит… у нас праздник. Именины. Шибко-то не до гулянья, но… в гости приходите к нам… со своей собакой, а? Концерт покажите, ребятишек повеселите. А то радости — то у них итак… а мы уж вашим собачкам узелки с едой покладем. Уважьте.

— Чего ж не уважить? — постарался не кинуться в пляс от радости Ясенцев. — Да только не могу я один-то.

— А я вас не одного зову, — терпеливо пояснила девушка. — С собакой я вас. Что ж вы один-то кривляться будете?

— Кхм… так я и с собачкой кривляться не могу один. У нас творческая бригада, — важничал парень. — Нас только вдвоем отпускают. Можно мы вдвоем придем? Ну и с собачками, конечно.

— Так и славно! — обрадовалась девчонка. — Нас — то тоже много будет. И вы приходите, как свечереет. Во-о-о-н в ту избу. Приходите, мы ждать будем.

И девчонка довольно побежала к воротам.

Ясенцев выпрямился, поправил ремень и оглянулся — ну, кто тут еще не видел, как деревенская публика ценит его талант? Бойцы как-то подозрительно внимательно отводили взгляды. Значит, видели. Сейчас начнутся расспросы. Надо поскорее решить этот вопрос.

— Ну, что Гриф, придется отправляться на гастроли, — поглаживал парень собаку по голове.

Неподалеку сидел Кудахин, и Ясенцев направился прямо к нему:

— Слышь, Андрюха, ты сегодня ничего воровать не намылился?

— Леха, я тебя люблю безмерно, — лениво говорил Кудахин, сворачивая цыгарку. — Но могу и в нос дать. Или в ухо? Тебе куда больше нравится.

— Нельзя меня бить, дурень, — почесал себе нос Ясенцев. — Нельзя, я тебя сегодня вечером с собой на свидание беру. Там кормить будут. И собак просили взять, чтобы они там всякие фокусы показали. Кстати, твой Валет пусть «цыганочку» сбацает, он умеет.

— Да чего не сбацать-то? — отозвался Кудахин. — Я и сам могу — и «цыганочку», и «полечку», и «краковяк». «Краковяк» надо? С выходом?

— А «краковяк» я спляшу, — подошел Варшов. Этот дядька слышал, как к Ясенцеву подходила девчонка, и просто побоялся, что молодые, горячие парни наломают дров. — Я даже Одера брать не буду.

— Ну во-о-о-т! Позвали меня, а тут тебе целый паровоз намылился! — возмутился Ясенцев. — А если мне с девчонкой поцеловаться захочется?

— И мне? — обернулся к Варшову Кудахин. — Тоже захочется. Например, поцеловаться, а? Или еще чего?

— Ребята, честно предупреждаю, — вздохнул Варшов. — Со мной не захочется. Поэтому — берите лучше добровольно, а то я и травки могу подмешать. Тогда у вас только одна мечта останется — как бы до нужника добежать.

— Ты, Ясенцев, хорош, как опарыш для рыбы, — хохотал Климов. — На тебя можно любую бабу ловить. Лучше ту, у которой есть чего пожрать.

— Да ну вас, — махнул Леха рукой. — А ты, Климов… Слышь, Климов, научись на скрипке играть, а? Как Поганини! Тот, говорят, тоже урод был, но у него ж такой талант был! Может и в тебе чего отыщется…

Сержант Сенин никакой перепалки не слышал. Он рассматривал карту, когда к нему за шторку вошла худенькая белокурая девушка с коккер — спаниелем на поводке. Девушка была в гимнастерке, а сверху была плащ-палатка. Лицо у нее было очень строгим, но вот ее миловидные кудряшки, пушистым облаком окутавшие голову, совсем не вязались с тем строгим образом, который она сама себе придумала. К тому же, непослушная прядка все время падала на лицо, и девчонка ее сердито сдувала.

— Товарищ сержант! — громко отчеканила девчонка. — Рядовая Белова прибыла для дальнейшего прохождения службы!

Да еще этот пес «дамской» породы. Сенин отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Повернулся уже хмурый:

— Вольно, Белова. Где служили? Почему к нам? Что может собака?

Девушка старалась быть совсем строгой. Она так боялась, что ее не возьмут в это специальное отделение! А ведь им с Тишкой самое место именно тут. Да и сержант… вон какой злой… А глаза синие-синие…Хм… М-да, надо по всей строгости…

— Я со своей собакой Тихоном служила в разведроте, — чеканила девушка, строго глядя перед собой. — Тихон закончил специальную школу. Умеет… практически все. Особенные способности раскрыл в минно-разыскном деле.

— Мы уже сами посмотрим, какие у него способности. Идите, Белова, устраивайтесь. Собаки у нас живут в сарае, определите и свою туда же. А сами…

Девушка стояла, как изваяние, только сдувала непокорную прядь. И чем больше она ее сдувала, тем больше прядка закрывала лицо. Вон, вообще все лицо закрыла.

Сенин спрятал усмешку и произнес серьезно, насколько мог:

— Белова… Волосы убери. Иди к Варшову, пусть он тебе хоть бинт даст, что ли? Привяжи как-нибудь.

— Есть!

— И устройся…

— Мне хозяйка уже показала, где мне можно, — продолжала девушка смотреть вперед.

— Хорошо, ступайте.

Девушка не вышла, а прямо четко прошагала за цветастую занавеску. Сенин только покачал головой — надо же, кого только на войне не встретишь. И вот это тоже боец… и ее собачка прямо все умеет. Практически все! Хотя… девчонка-то не из кружевной постели сюда прибыла. В разведроте служила, вот тебе и девочка с собачкой.

Белова Таисия вышла от сержанта и сразу прошла в большую комнату, где сидели бойцы. Варшов еще не ушел «на гастроли», поэтому девушке сразу на него указали. И девчонка обратилась к нему.

После Варшова Белова подошла к хозяйке. Изба была просторной. Первая комната была большая и в ней расположились бойцы, а во второй, маленькой, проживала сама хозяйка. Сюда она девчонку и определила.

— Миленька ты моя, чего с тобой приключилось-то? — заохала хозяйка, крупная женщина.

— Ничего страшного, — махнула рукой Белова. — Так надо.

— Ну, если надо… — качала головой хозяйка. — Ить чего деиться, совсем дитев на войну-то берут. Тебе б в куклы играца, а ты с мужиками, да по войнам… Давай ко мне в комнату, не дело это молоденькой девчухе с мужуками-то… давай сюда. И собачонку свою вот сюда клади. Под стол. Она у тебя не кусается?

— Нет, она вас не укусит, — улыбнулась Тая, стягивая с себя рюкзак.

— Погоди-ка, я тебе сейчас принесу чего… — вспомнила хозяйка и проворно выскочила за дверь.

Тая не успела еще оглядеться, как следует, а хозяйка уже прибежала обратно.

— Гляди-ка чего, — кивнула она на небольшой кусочек мяса. — Мясо вот. У меня в погребе стояло. До случая берегла, вот и сгодился.

От мяса явно исходил недобрый аромат.

— Ну — ка, дай понюхаю, — хозяйка сунула нос в кусок, поморщилась, но махнула рукой. — Да чего ему сделается-то? Ешь давай, сейчас хлеба принесу.

— Спасибо, не голодная я — решила вежливо отказаться Тая. Но заметив, что обидела хозяйку, исправилась. — Но мясо съем. Давно я мяса не ела. Спасибо вам.

А в это время к Сенину аккуратно вошел Варшов.

— Товарищ Сенин, вы вот мне скажите…

— Что случилось?

— Так вам виднее. Я только не пойму, зачем вы мне приказали бинты на девчонку потратить. У нас бинтов-то и так хрен да ни хрена. А тут обычную голову перевязать…

Сенин ничего не понял и решил посмотреть воочию — что случилось.

Когда он вошел в маленькую комнату, где обосновалась Белова, то увидел интересную картину — девушка стояла к нему спиной, а вся ее голова была перевязана бинтом. Да это как же она собирается воевать, если такое простое задание… даже не задание, а просто совет, и то не могла понять! Кого только не присылают!

— Белова!

— А… — испуганно повернулась девушка и… мужчины онемели.

На гимнастерке хрупкой девчонки красовался орден Красной Звезды и две медали. Воевать-то девочка умела.

— Я… — начала было говорить Сенин, но заметив, как Белова вытянулась струной, выдохнул и просто махнул рукой. — Устраивайтесь…и… это… голову-то размотайте. Чего ж вы — так и будете все время с перевязанной головой воевать?

Варшов быстро подскочил к девчонке:

— Я сам! Я помогу… А как вас зовут, милая девушка?

— Меня зовут Таей. Тая.

— А…орден откуда? — не выдержал Сенин.

— А это не мой, — улыбнулась девчонка. И оказалось, что у нее такие милые ямочки на щеках. — Это не мой, это Тишкин. Это он разминировал поле. Один. Под обстрелами. Перед самым нашим наступлением, вот и…

— Как это один? — не понял Сенин. — А ты?

— Я тоже была, но… работал же он.

— Ясно… Пойдем, Варшов, тебе на концерт надо, Ясенцев с кудахитным уже удрали. А ты… Устраивайся, боец.

Тая посмотрела на Сенина — и ничего он не страшный и не злой. И глаза у него такие… с огоньками.

Вечером вежливость с хозяйским мясом дала о себе знать. Тая не могла оторвать голову от подушки — так ей было плохо. Ее полоскало, в глазах плыли красные круги, а во всем теле ощущалась небывалая слабость. И самое паршивое, что случилось-то все в самый первый день. Так обидно.

А за стеной к звукам прислушивались бойцы, и каждый по-своему смотрел на ситуацию.

— Твою ж мать, — ворчал Климов. — Боец! Не успела приехать, и сразу в кровать!

— Она вообще не должна была приезжать, — недобро глянул на него Данилов. — Ей бы за парту, а не на войну!.. Лисин! Спирт есть у тебя?

— Да я и не помню… — осторожно отозвался Лисин. — А ты для девчонки, штоль? Ага! Вот тока для ее и хранил!

Данилов не слишком ждал щедрых порывов от скупердяя Лисина, поэтому сам полез к нему в вещмешок за спиртом.

— Не жмись, паук старый!

— Чего это я еще и паук, — отобрал Лисин свой мешок и сам достал фляжку. — На, забирай… добренький такой… за мой счет.

Данилов взял фляжку и тут же вошел в комнату к Беловой. Сейчас девчонка лежала в кровати в большой белой рубахе, которую выделила хозяйка со своего плеча. В это чистой, белой рубашке худенькая Тая была похожа на цыпленка.

— На-ка, девонька, выпей, — протянул он ей фляжку.

— Не пью я, — поморщилась девчонка. — Еще хуже будет. Меня уже лечили… когда мы всех ребят потеряли. Знаете, как развезло!

— Тебя тогда душевно лечили, не сравнивай. На войне-то была?

— Говорю же — лечилась уже, когда всех потеряли из разведроты, — присела на кровати Тая.

— Вон как… разведрота, — серьезно покачал головой Данилов. — А тогда чего ж? Пей, говорю! Спи давай, только из комнаты не выходи. Все будет хорошо.

Данилов вышел и тут же отправился к Сенину.

— Товарищ сержант, девчонка-то новенькая… траванулась она. Я ее спиртом напоил.

— Эххх… — выдохнул Сенин. — Еще и траванулась…

— Да мы ее быстро на ноги-то поставим. А девчонка-то… в разведроте была.

— Ну да, — согласился сержант. — Ты б ее награды видел! Вылечим. Ты пригляди за ней.

Поздно вечером Данилов осторожно вошел в сарай. В дальнем углу, среди остатков сена сидела новенькая девчонка, обнимала свою собаку и плакала:

— Тиш, ты не переживай. Сейчас все спать лягут, и я тебя заберу, — все — таки развезло девчонку. — Ты, Тишка, даже не ду…

— Еще чего, — возмутился Данилов. — Ты чего собаку балуешь? С собой она его возьмет! Чай не дите тебе!

— Это вам не дите! А мне дите! — вытерла мокрые глаза девчонка — Мне Тишку папа подарил! Я… я целый год училась без четверок, на одни пятерки. Вот пап и подарил. А мы с Тишкой в ДОСААФ сразу пошли. Я хотела в цирке с Тишкой выступать. А мама… мама не хотела. Она хотела, чтобы я стала инженером. Она почему-то очень стеснялась, чтобы я перед всеми на арене… почти раздетая…

При воспоминании о родных лицо Беловой стало совсем детское, будто бы ей было лет двенадцать.

— А через год, — продолжала девчонка, гладя собаку, — Через год я девять классов закончила. А тут война. Папа ждал, когда повестка придет, а сам нас к своей сестре отправил, к тете Оле. Мы на вокзале стояли… Папа все Мишеньку с рук не спускал… Это братик мой, ему было два годика… А мама почему-то все улыбалась и вытирала лоб. Почему-то лоб… Платочком маленьким. А Тишка… он почему-то заюлил, закружился… папа сказал, чтобы я его вывела перед поездом в кусты, подальше… время-то еще позволяло. Мы отошли…а потом… потом как-то быстро налетели… взрывы кругом. На том месте, где папа с Мишенькой стояли… и мама… там… Я нашла только кепочку Мишеньки… нас не пускали… потом какие-то люди бегали, разгребали… А мы потом и решили с Тишкой, и пошли…

Данилов неловко притянул девчонку к себе. Гладил огрубевшей ладонью светлые пушистые волосы и горько шептал:

— Сразу после девятого класса… это скоко ж тебе, милая, лет-то? Шешнаццать поди-ка…

— Но я сказала, что мне больше, — подняла глаза к Данилову и как самую страшную тайну сообщила Тая.

— Так и надо было, значит, — успокоил, как мог, мужчина. — А теперь… выревись, да и отпусти. Отпусти.

— Не отпущу… пока до Берлина не дойдем, — прошептала девчонка.

— Эээх, до Берлина… Тебя бы, да Валерку нашего, Пруткова, за парты бы… до Берлина…

Поздно вечером Ясенцев, Кудахин и Варшов возвращались с именин, стараясь не слишком шуметь.

— Нет, ну Гриф-то каков! — что-то весело обсуждали гулены. — Главное — сел перед мальчонкой и давай ему лапой в колени тыкать. А тот и давай ему корки-то таскать. А ты еще…

— Климов! Митрий! — весело хихикнул в кулачок Листин. — Скажи-ка Лехе-то… расскажи, что пока он там за бабами бегал, к нам тут своя нарисовалась. Краса-а-а-вишна! Молодуха!

— Цыть! — рявкнул Данилов, не давая Климову даже рта раскрыть. — Какая тебе молодуха? Такой же боец, как ты! А может, и получше еще!

— А чего не сказать, — фыркнул Климов. — Прибыла. Молодуха. Правда, в пазухе пусто, ну да нагуляет на военных-то харчах.

— И не совестно вам, эээх, — плюнул Данилов. — Шешнадцать ей! Всего-то шешнадцать! Лисин! У тебя ж сын старше!

— Так-так-так… нет, вы погодите… а про какую девчонку вы тут? А нам Варшов чего-то начал говорить, а я думал врет! — сразу же насторожился Ясенцев. — Чего — к нам правда девчонку прислали?

— Леш, ну ты-то куда? — дернул друга за руку Прутков. — Там, правда, хорошая такая девчонка. Только она отравилась чем-то. Нехорошо ей, всю скрючило. И собака у нее, знаешь, какая? Спаниель. Она с ней из дома воюет.

— Погоди-ка… отравилась, говоришь? — насторожился Варшов. — Я ж уходил, все ж нормально было!

— Васильич, да я ей спирту дал, немного отлегло, — пояснил Данилов. — Ты к ней не ходил бы сейчас — мы с девчонкой — то поговорили, она всех своих вспомнила — у нее всю семью в бомбежку положило.

— А мы к ней и не пойдем, — усмехнулся Варшов. Вероятно, уже что-то сообразил.

— Как это, то есть, не пойдем! — возмутился Ясенцев. — Как это не навестить боевого товарища?! Она в этой комнате, да? Вы пока туда минут двадцать никого не пускайте, идет?

Леха подтянулся, браво поправил ремень, запустил пятерню в кудри и, как ему казалось, с обворожительной улыбкой вошел в комнату.

Вылетел он оттуда сразу же. Не через минуту или две, а моментально. По всей гимнастерке стекала вода, а где-то даже задержалась пара ромашек.

— Кувшином? — с пониманием спросил Кудахин.

— Ну да, — согласился Ясенцев. — С цветами.

Бойцы вокруг не просто смеялись, а гоготали жеребцами. Ясенцев сначала попытался стряхнуть с гимнастерки воду, но потом плюнул и рассмеялся вместе со всеми.

— Ну из тебя ухажер, — хохотал Варшов.

— Да какой ухажер! — отбивался Леха. — Я ж помочь!

— А помогать по-другому надо… Одер, ко мне!

Варшов подозвал собаку, привязал к псу сумочку с крестом — он туда уже успел сложить нужное лекарство, и обломком карандаша написал «надо выпить».

— Одер, иди туда, — показывал он псу на дверь. — Отнеси. Тая. Там Тая.

Данилов тихонько вздохнул. Варшов всегда обучал своего Одера, кого из бойцов как зовут. И это было не просто развлечение. В бою собака переносила медпакеты тем, кому говорил Варшов. И порой Одер добирался даже туда, куда ни один человек не мог проникнуть. А уж про скорость и говорить не приходится. Кстати, насмотревшись на Варшова распознавать друзей — бойцов стали учить своих собак и Лешка Ясенцев, и Прутков Валерка. А вот сам Данилов — он не стал обучать своего Фомича. Черт его знает почему — наверное, решил не играть с судьбой. Не научил, вроде бы, и не пригодится.

В это время в комнате Таи по полу осторожно ступал пес.

— Ого… привет, — улыбнулась ему девчонка. — Какой ко мне кавалер… Тишка, Тиш, посмотри, к нам боевой товарищ! Ты познакомиться пришел?

Одер подошел ближе и уселся прямо перед кроватью. Тишка вышел из-под стола, собаки обнюхались, но больше интереса друг к другу не проявляли. Тая потрепала собаку по голове, но тот упрямо подставлял бок — там висела сумка с крестом.

— Да ты доктор! — усмехнулась Тая, доставая из сумки лекарство. — Спасибо. Обязательно заварю. Сейчас хозяйка придет, попрошу ее чай вскипятить. Спасибо, мой хороший.

Тая положила руку на голову пса, а тот уложил голову на постель и не шевелился. Тишка, видя такой расклад, осторожно прыгнул на кровать и улегся в ноги хозяйки.

— Тиш, ты тут не ревнуй. У него свой хозяин есть. И… вообще, с этой собачкой дружить надо, он — видишь, медбрат у нас, — тепло говорила Тая, поглаживая пса.

За дверью снова обсмеивали Ясенцева.

— Ну что, Леха, — хохотал Климов. — Хреновенький из тебя кобелек. Вон Одер зашел и уже полчаса его нет. А ты пулей вылетел.

— Ну, хоть пуля из меня хорошая, — не обижался парень.

— Да уж, я б сказал, — перекривился в усмешке Климов. — Но промолчу.

— Точно, промолчи, ты тогда умнее кажешься, — не выдержал Кудахин.

Утро следующего дня не радовало солнцем. Было тепло, но как-то хмуро.

— Данилов, зайди, — высунулся из-за своей шторы сержант Сенин.

— Так нет его, — ответил за друга Варшов. — По воду он пошел, товарищ сержант.

— Ладно, на дороге его перехвачу, — решил Сенин и вышел, закрыв двери.

Во дворе сидели бойцы — кто крутил самокрутку, кто плюхался под рукомойником, кто подшивал воротничок — обычное утро. Сенин вздохнул и вышел.

На дороге прямо перед ним шла Белова. Не в гимнастерке шла, а в обычном светленьком платьице, с косой, перевязанной красной лентой. Да что ж ты будешь делать — боец называется!

Вдруг на дорогу вышел небольшой мальчуган, лет двух. Парнишка запутался в лямках от помочей и заплакал. Может, и еще какое горе у мальчонки было, потому что плакал он как-то слишком горько, старательно вытирая слезы.

Кошкой рванулась к нему Белова, присела на корточки, прижала к себе. Мальчонка заметил ленточку, потянулся ручонками, девушка тут же сорвала с себя ленту и отдала ребенку. Золотистые волосы рассыпались по плечам, а над головой тут же возникло легкое облачко.

— Братишку у нее убило… такого же возраста. Вот и переживает девка, — послышался за спиной Сенина голос Данилова.

Тая обернулась.

— Это малыш вон из того дома, — подошел к ней Сенин. — Давай отнесу.

Тая неохотно оторвала от себя детские ручки. Сенин старался не смотреть на девушку. И чем больше старался, тем хуже получалось. Да и она тоже глаза отводила. Вот зачем?! Он обычный сержант, она его подчиненная… обычная. Ч-черт…

— Дяденька, давайте мне Ваньку, — подбежала к Сенину девчушка лет десяти. — Он опять удрал, а меня потом мамка из-за него за косы тягает… Во! Уже и ленточку где-то нашел! Вань, где взял ленточку? Говори давай!

— Не ругай его… пусть берет, — махнула рукой Тая и побежала к своему дому, пряча глаза.

— Это Ваньке? Ему-то на что? — удивилась девчушка.

— Себе забери, — улыбнулся Сенин. — В косы заплетешь.

Девчушка потащила брата домой, радостно щебеча что-то про ленточку.

Данилов тоже направился было к дому, но Сенин его остановил.

— Фомич, я искал тебя…

Данилов поставил ведра и превратился в слух.

— Бабулько-то наш на фрицев нарвался — не спроста это. Вчера я с ним донесение отправил, а сегодня узнал, что расположение штаба изменилось. Если через речку переплыть, то недалеко совсем. Сам знаешь — был бы жив Буран, он бы…

— Да понял я, не переживай, — успокоил Данилов. — Мой Кузьмич справится. Он, хоть и дворняжка, но я за него, как за себя ручаюсь. Справится.

— Да вот и не знаю… река здесь широченная, течение сильное, а значит и вода холодная.

— А я тебе говорю — Кузьмич не подведет!

— Потому к тебе и обратился, — улыбнулся Сенин. — Как стемнеет, так и пойдем. В это время, на том берегу его ребята ждать будут. Ему надо только переплыть и пакет отдать. А сейчас иди, расскажи ему задачу.

Вечером, когда синева опустилась над рекой, возле берега уже стояли Данилов с собакой и Сенин.

Все уже было готово, только Данилов чего-то тянул: то ошейник поправит — там был прикреплен пакет, то погладит пса по спине, то зачем-то осмотрит лапы. Сенин не торопил. Но Данилов и сам все понимал.

— Ладно, парень, давай, не подведи меня, — хлопнул собаку по крупу Данилов. — Давай, Кузьмич, отдашь пакет и обратно. Я тут тебя ждать буду. Сухарь вот в руке — тебя ждет. Давай, Кузьмич, не подведи, родной. Вперед! Пакет! Пакет! Кузьмич, пакет!

Данилов дал команду и отпустил пса. Тот некоторое время побегал вдоль берега, попытался войти в реку и… и понесся совсем не туда.

— Это… Данилов!! Какого черта?!! — взревел Сенин. — Куда его несет?! Там немцы!! Его ж не там ждут!

— Да погоди ты… — махнул рукой на командира Данилов. Сейчас он глаз не спускал со своего пса.

— Данилов, мать твою!!! Да я тебя под трибунал!! С-сука!! Данилов!!

Собака бегала по берегу, потом нашла удобное место и бросилась в ледяную воду.

— Сенин!! Холера!! — взорвался Данилов. — Работает собака! А ты со своим трибуналом!!

— Ладно, не шуми отец, — тряхнул головой Сенин. — Кузьмич, родненький, давай… Очень надо.

Неизвестно, сколько Данилов сидел на берегу. Вдруг вдалеке показалась небольшая черная точка. Данилов встал. Глаза были уже не те, но разве он мог не узнать того, кого всю ночь ждал!

— Ну что? Нет еще Кузьмича? — подошел сзади Сенин.

— Да как нет-то? — старательно прятал глаза мужчина. — Вон плывет. Сносит его, правда, зараза… Легкий он у меня. Еды б ему побольше…

— Я вас с Кузьмичем к ордену представлю… — тихо произнес Сенин.

— Орден? Да не нужен Кузьмичу орден-то, — вздохнул Данилов. — А мне… Я-то ить в холодну-то воду не лазил.

— Тогда придется кость добыть… и псу вместо медали.

Но Данилов обещания уже не слышал — на берег вышел пес. Кузьмич отряхнулся и нетвердой походкой направился к проводнику — заплыв дался собаке совсем не легко.

— Молодец ты у меня, Кузьмич, — наглаживал собаку Данилов. — На-ка вот сухарь, на… Не хочешь? Ну потом съешь, потом съешь.

Сенин тоже потрепал собаку по голове и шее, и тут же вытащил записку из ошейника. Донесение дошло.

— За мной кость, Кузьмич, — улыбался Сенин. — Прямо сразу, как только получится…

Данилов пристегнул поводок за ошейник и неторопливо потрусил с собакой к избе. Сенин шел за ними и слушал, как старик общается со своим другом:

— Давай-ка, потихоньку пробежимся, тебе сейчас согреться надо. А дома я тебе целую миску приготовил. У нас сегодня каша с потрохами была, так ты ж знаешь, не люблю я эти потроха. Так что тебе там целая миска…

Утро опять началось с тренировок. Сегодня надо было учить собак новой премудрости. Собака должна была подбежать к рельсам, стряхнуть в нужное место взрывчатку и быстро убежать. Сначала даже и подумать не могли, что собака такое сумеет. На удивление, новенькая — Белова, показала, как это делает ее Тишка. Собака работала четко, быстро, без малейшей задержки.

— Ничего себе-е-е, — искренне восторгался Прутков. — Мой Стал, наверное, никогда так не научится.

— Знаешь, как у него быстро получится! — убеждала Тая. — Ты даже сам еще понять не успеешь, а он уже делать научится. Давай, я тебе покажу как.

— Дина! Мать твою! Какая команда была?! — со злобой учил свою собаку Климов.

— Погодите, — подбежала к нему девчонка. И вдруг заговорила на чистом непонятном языке. А потом снова перешла на русский. — Ну? Чего ж вы не делаете?

— Так ты вообще черт пойми что говоришь, как я сделаю-то? — выходил из себя Климов.

— Так и собака! Она не понимает, что вы от нее хотите. А вы еще и кричите, — с укором смотрела на него девушка. — Давайте я ей покажу…

Девчонка сначала долгое время старалась успокоить Дину, потом садилась возле нее, гладила по спине.

Кудахин смотрел на Белову и не выдержал:

— Вот никак я вас понять не могу, девушка. И чего вы все вокруг Климова вьетесь? Мой Валет, например, абсолютно тупая собака, ничего не понимает! Валет, скажи, да? Нам с ним очень ваша помощь нужна.

— Да видно, как вы своего Валета любите, вы с ним даже общаетесь, как с человеком, — не ответила на шутку Тая. — А у Климова Дина работать боится. Она на него смотреть даже боится — взгляда не выдерживает. Климов, вы ее бьете, что ли? Почему у собаки хвост все время поджат?

— Ой, а у нашего Валета как поджат! — не успокаивался Кудахин. — Смотрите, Таечка… Валет, подожми хвост… Хвост, говорю, спрячь, чего ты им, как метелкой машешь?… Таечка, а у нас другая беда! Беда, говорю! Надо Валета научить взрывчатку бросать, а то он, паскудник, привык все в дом тащить. Он и сам не бросит, и за другими подберет, точно вам говорю. Вы ж только представьте, что этот негодник домой приволокет!

Но Тая на него не смотрела. В очередной раз Дина испуганно легла и не выполнила задания от страха. И Климов от всей души принялся собаку пинать.

Девчонка, как увидела, кинулась к проводнику и повисла ку него на руке:

— Ты что творишь?! — кричала она. — Ты ее забил совсем!

— Да уйти ты!! — стряхнул со своей руки Белову Климов и накинулся уже на девчонку. — Хватит!! Учить она меня тут будет! Это тебе война! Некогда сопли распускать!

— Так и я тебе говорю, что война! — не струсила Белова и снова пыталась оттащить разъяренного мужика от собаки. — Она у тебя на задание не пойдет, ты понимаешь?!

— Да пошла ты! — резко дернул рукой Климов так, что Тая отлетела и здорово шлепнулась о землю.

— Климов!! Ты совсем охренел?!! — подлетел к нему Ясенцев.

Следом за другом несся и Прутков:

— Тварь ты, Климов! Слышишь?! Тварюга!..Тай, давай руку, поднимайся…

— Прррекррратить!!! — подбежал Сенин. — Что у вас тут за разборки? Немцев не хватает? Решили сами себе глотки перегрызть?! Отставить грызню!!

— Правильно моряки говорят, — ворчливо отряхивается Климов. — Баба на корабле к беде. Понаберут баб, и пляши тут перед ними…

Белова тихонько отошла в сторону и старалась даже на глаза Климову не попадаться. Ворчит, да и черт с ним.

Но Климов не успокаивался. А чтобы остальные не подумали, что он испугался какой-то девки или стал ее слушаться, он еще жестче стал пинать собаку. Та только привычно съежилась и на полусогнутых лапах ползла за своим проводником.

— Слышь, Клим, — тихо подошел Ясенцев и встал как-то слишком близко. — Еще раз Динку пнешь, получишь в репу. Я не шучу. И больше предупреждать не буду.

— А чего ждать-то? — криво усмехнулся Климов. — Я уже пнул. Давай в репу-то. Или трусишь? Трусло!

— Ошалел?! — взвился Ясенцев. — Это я трусло?!!

— А ты громче ори, — фыркнул Климов. — Чтобы сержант на помощь прибежал. Ну? Чего ты?

Ясенцев плюнул под самые ноги Климова, презрительно фыркнул и пошел.

К Климову тут же подошел сержант:

— Климов, расскажи, а чего ты к нам пошел воевать? Ведь ты собак ненавидишь.

— Да какая разница — куда идти. Главное, воевать, — пожал плечом тот и вдруг взвился. — Слышь, сержант, а я что — плохо воюю? Или, может быть, у вас никто собак не бьет? Ты на Данилова глянь — бьет своего Кузьмича, как грушу! Или Кудахин! Листин тоже. Даже Варшов Одера… Нет, Варшов Одера не бьет… ну так он его раньше бил, значит! Сейчас — то пес уже все понимает!

— Ты чего на других киваешь? Данилова приплел. Да Данилов своей дворняге последние свои крохи отдает. Сам не съест, ему отдаст. И Кудахин! Да, Валет получает, когда не слушается. А сколько Кудахин играет с ним, бегает, носится, они ж друзья! Листин — да, есть такое. Но он по делу. А так жалеет собаку. А для тебя собака, как враг какой-то.

— Ладно, сержант. Ты мне в душу не лезь, сам сюда не просился, так получилось.

— Значит так, — махнул рукой Сенин. — Ты, Климов, Дину не тронь. К нам на днях рота Радченко прибывает, я тебя к ним определю. Пехотинцем будешь. А Дину я себе возьму. Хорошая псина, а тебе нельзя с ней — погубишь.

— Определяй… если уж совсем невтерпеж, — поджал губы Климов.

— Невтерпеж. Переведу, — кивнул Сенин и быстро пошел по делам.

Ночью Климов не мог уснуть. Сержант, мать его, разбередил душу…

Вспомнил, как жил перед войной. И ведь все у Климова так хорошо складывалось. И работа любимая, и квартира, и жена красавица… А потом война. Но… тут даже не война виновата… как оказалось.

Помнится, вызвал его директор завода:

— Дмитрий Михалыч, даже не предлагаю садиться. — с порога начал он. — Давай сейчас домой, собирайся, отправлю тебя в Сибирь, нас туда эвакуируют, ты там нас встречать будешь.

— Я… не могу я, Аркадий Ильич, — совсем не обрадовался Климов. — Я письмо направил, с просьбой, чтобы с меня бронь сняли. На войну мне надо. Должно письмо прийти. А здесь пусть мой зам — Топилин Боря. Он умница и красавец, да к тому же, давно меня замещает. Он справится.

— Знаешь, дорогой друг, я тоже письмо отправил, — нервно заявил директор. — Прочитать тебе ответ?

— Вы? Да…

— Все! Иди и собирайся. Прямо сейчас, все. Разговор окончен.

Климов вышел из кабинета. Если уж и сам директор на войну рвался, да его не отпустили, то он сейчас точно Климова не отпустит.

Дома звучала приятная музыка, и слышался заливистый смех жены Валентины.

Они даже не заметили, что он пришел. Все до тошноты банально — муж пришел, а дома жена с любовником…

— Топилин? Боря? — больше всего Климова удивило, что Борис замещал его и в кровати собственной жены.

— Дима? — сначала, вроде бы, испугалась Валентина, но потом только фыркнула и не стыдясь, поднялась из кровати и перед двумя мужчинами стала одеваться. — В подобных ситуациях говорят: «ты все не так понял». Но ты все понял правильно.

— У Топилина хорошая квартира, тебе хватит места, — старался не смотреть на жену Климов. — Мои ключи оставь у соседей.

И он вышел. Он сразу отправился в военкомат. Там некоторое время думали, куда его направить, пока один мужик с перебинтованной рукой не произнес:

— Василий, отправляй его к проводникам с собаками.

— Я… я вообще не умею с собаками, — испугался Климов. — Да у меня и собаки-то никакой нет.

— У минеров был парень с собакой. Парня вчера похоронили, собака осталась. Обучена. Направим к кинологам, они обучат, подскажут. Они прямо сегодня отъезжают. Или чего — еще выбирать будешь?

Климов представил, как он вернется в пустую квартиру, как ему будет звонить директор и упрашивать остаться, а ему так надо было уйти прямо сейчас, сию же минуту.

— Давайте вашу собаку.

Вот так он здесь и оказался. Да и разве обязательно любить этих собак? А бить… как не бить-то, если она ни фига не понимает? И все нормально было, пока эту Белову черт не принес… А теперь вот переведут. А они ведь уже и с мужиками сработались. Да, были кое-какие трения, но это так — мелочи. В целом, хорошие мужики, нормальные. Не трусы, и подлецов нет. Вот кругом эти бабы виноваты!

Климов и не помнил, как уснул. Кажется, только прикрыл глаза, а тут уже его за плечо кто-то дергает и орет в самое ухо:

— Климов, мать вашу!! Ясенцев!! Какой идиот это сделал?!

Орал, конечно же, сержант. Он подбегал то к Ясенцеву, то к Климову и изо всех сил тряс парней, пытаясь разбудить.

— Тише ты, сержант… — бурчал Климов. — Сейчас душу вытряхнешь.

— Откуда она у тебя — душа-то? — весело фыркал Леха Ясенцев, старательно пряча глаза от сержанта.

— У кого еще там детство в заднице играет?! — не мог успокоиться Сенин. — Что это, я вас спрашиваю?!! Ясенцев — это ты, гад такой?! Климов?! Или ты?!

Данилов, изо всех сил стараясь показаться дико суровым, протянул Климову бинокль и кивнул в окно.

В бинокль было отчетливо видно, как на одном из немецких блиндажей развивается белый флаг, на котором русскими буквами было выведено: «Клим, надери нам жопу!».

Климов только протяжно вздохнул. Затем подошел к Ясенцеву, взял его за пуговицу и нежно произнес:

— Ты не трус, Ясенцев, нет. Ты дебил. Ага…

— Да пошел ты! — резко одергивает его руку тот. — Громче ори, чтоб сержант прибежал.

— Да я вам!! — тут же подскочил сержант. — Я вам обоим…

— Това-а-а-рищ сержант! Я-то тут вообще… рядом проходил, — пожал плечами Климов. — И по-о-о-олностью с вами согласен — детство, знаете ли…

Понимая, что наказания парням не избежать, быстро подошла хозяйка, взяла бинокль, некоторое время смотрела, а потом обернулась к сержанту:

— Ты не кричи, сердешный… Ты вот скажи — откуда твой герой такой флажок взял? Я вон отседова цветочки моей простыни разглядела. Мою простынь разорвал, ирод?

Сержанту ничего не надо было делать — наказание само неизбежно приближалось к Ясенцеву.

— Беги, Леха, — подтолкнул парня к выходу Данилов.

Ясенцев выскочил, но далеко удрать не успел — уже в сенях его настигла рука правосудия:

— Думаешь, не знаю, ради кого петушком-то скачешь? — пыхтела рядом с парнем пышная хозяйка. — Ради Тайки, поди, а? Да только не оценит она — молода еще. А вот я…

Ясенцев влип в стену:

— Не-не-не, и не подходите! — замахал он обеими руками. — Не могу я! Я… я все понимаю — девушка вы страстная… и ни разу еще не старая, не… Красивая даже. Но…

— О, сколь наговорил-то… а чего ж робеешь? — совсем близко дышала женщина.

— Да не могу я! — выскочил из угла парень и метнулся к двери. — Друг у меня…этот… Во! Кудахин! Ага — он. Так он давно меня предупреждал. Говорит: «Ежели на нашу хозяйку глаз положишь, пристрелю». И пристрелит, паразит. Я его знаю. Он жуть до чего страстный!

У хозяйки невольно округлились глаза.

— А кто это Кудахин? Старенький такой? Седенький?

— Да ну какой же старенький? — обиделся за друга Ясенцев. — Андрюха у нас молодой, ретивый такой. Пес у него еще — Валет, все кур таска…М-м-м, сообразительный такой пес, сердечный. Андрюха на цыгана похож. Правда, по-настоящему он грек. Ага. Цыганистый такой…

Хозяйка поправила косу на голове, отряхнулась и поспешила в дом. Вместо нее вышел Сенин.

— Давай, Ясенцев, посиди-ка в бане, — кивнул он парню на двери.

— Това-а-арищ сержант, ну ничего ж не случилось.

— В это раз — да, но тебя, если не накажешь, ты еще невесть чего напридумываешь. А тут тебе не игрушки. Давай в баню. Пойдем, я тебя закрою.

Ясенцев только свистнул Грифа. Будет время собаку в порядок привести.

— Гриф! Пошли со мной. Вот ты представь только — стараешься — стараешься, поднимаешь самооценку нашего отделения, а тебя…Гриф! Ты меня слушаешь? Кому я говорю?!

На следующий же вечер все бойцы смогли оценить результат хозяйской любви — Кудахин вошел в комнату, вытащил из-за пазухи бутыль самогона и брякнул на стол шмат сала.

— Да твою ж в кочерыжку! — не выдержал Данилов. — Ты чего такое сотворил, что тебе баба таким шматком угостила. Да еще и бутыль самогона в придачу подарила?

— Ну… — пожал плечами Кудахин. — Она дала только сало. А самогон… он там просто так стоял… Одиноко прямо так…

— Где там-то? — хихикнул Листьев.

— Да неважно, — махнул рукой Климов. — Тебе все равно не пригодится. Куда тебе с Кудахиным тягаться… Давай, Андрюха, дели провиант, коли спер.

— Да как же спер! — возмущался Кудахин. — Честно отработал! Вот… завтра опять приглашают.

— Иди! Иди, кормилец! — хохотал Листин.

— Только Валета с собой бери, — кивнул головой Климов. — Пока вы там обниматься будете, он хоть банок из погреба натаскает.

Уже совсем поздно вечером, почти ночью, Сенин пошел выпускать Ясенцева, но в бане ни Лешки, ни Грифа не было. Сенин посмотрел вокруг — совершенно точно, никого нет.

— Да куда ж его… Ч-черт… — тихонько ругнулся Сенин. — Если до начальства дойдет, оба под трибунал встанем… Сбежать не должен, а вот что задумал опять?…