Коза на роликах

Маргарита Южина, 2005

Сотрудник милиции Павел Курицын сразу понял, что его удалая маменька Василиса Олеговна снова вляпалась в какой-то криминал. Иначе зачем ей понадобилось просить у него… бронежилетик постирать? А лучше два… Второй наверняка предназначался для ее подружки Люмилы Петуховой. К счастью, Павел не знал, что мать собиралась у него еще и пистолет попросить… почистить, – а то бы запер неуемных женщин на десять замков. Пока же он лишь запретил им совать нос во всякие расследования… А на самом деле все было так: на поружек напала собака. И ее хозяйка Римма, чтобы загладить вину, пригласила Люсю и Васю в гости. Что-то тут явно было не так – чувствовали доморощенные сыщицы. Но, может, обойдется? Вроде, и девчонка она приятная, и песик ее ничего – а предчувствие все же нехорошее… Так и вышло, нюх не подвел! Римму они обнаружили мертвой!..

Глава 2

НАМОРДНИК НА ДЕТЕКТИВОВ

Люся, видимо, еще не пришла, потому что света в окнах не было. Зато возле дверей, опираясь о стену, грозно постукивал башмаком единственный сыночек Василисы — Пашенька.

— Любопытно знать, — ехидно скривился он. — Кого это навещала моя родительница? Да еще в таком, прости, господи, уборище на голове? Да с размалеванными щеками? Мама, скажи мне честно, почему ты не смотришь телевизор дома? Сейчас замечательный сериал идет — «Солдаты», развеселишься, настроение поднимешь, с дисциплиной познакомишься. У нас его все смотрят не отрываясь, а ты от культурной жизни отстаешь!

— Я не отстаю от культурной… — поворачивала ключ в замочной скважине Василиса.

Неожиданный приход сына, а тем более его насмешливый тон настораживал.

— О! А вот и тетя Люся, — радостно воскликнул Паша и захлебнулся. — Теть Люся, а что это с вашей одеждой? Такую уже месяца три никто не носит…

— С чего это ты, Пашенька, стал так за модой следить? — поднималась по лестнице Людмила Ефимовна, клацая зубами. — Тоже мне — Юдашкин! «Носят, не носят»…

— Так это же летняя одежда! Сейчас в такой холодно… Та-а-ак! Опять куда-то вляпались?!

Василиса наконец справилась с замком.

— Заходи, хватит родителей баснями кормить, — прикрикнула на него мать.

Зайти было несколько проблематично — домашние животные, в отсутствие хозяев, вероятно, весело проводили время, потому что в прихожей на полу валялась вешалка, а из курток и пальто возвышался небольшой курган, украшенный ботами, тапками и осенними сапогами Люси.

— Пашенька! А ты ведь как угадал! — радостно защебетала Люся, перескакивая через тряпичную кучу. — Ведь признайся, не зря о моде заговорил — чу-увствовал, что с одеждой придется возиться!

Василиса радости подруги не разделяла — сынок явно пришел не просто так. И она даже догадывалась зачем.

— Да я прикручу вешалку! — тоже засветился улыбкой Павел. — Только уж и вы не откажите в помощи.

— Я не могу! — быстренько открестилась Василиса. — У меня дела.

Сын уже взялся за отвертку и, отталкивая виляющего хвостом от радости Малыша, бубнил:

— Ма, ну какие дела? У нас Катюшка на каникулы пошла, пусть у тебя поживет. Ты же знаешь, Лидочке с тремя не справиться, а мне… теть Люсь, дайте шуруп!.. А мне совсем некогда. Тут вот у нас на участке опять убийство… а помельче есть какой-нибудь?

— Да говори ты! Чего с шурупом этим… — не вытерпела Василиса.

— Я и говорю, на участке у нас огнестрел — молодую женщину убили прямо в собственном доме. Ну, ясное дело, на нас повесили, днюю и ночую на работе. Ну вот, теперь век не оторвется!

Подруги встревожились, и даже намертво прикрученная вешалка спокойствия не вселяла.

— Так, теперь подробнее про женщину, пожалуйста, — забылась Люся.

— А чего подробнее? Убили. Мальчонка пяти лет остался без матери. Вот и надо отыскать этого гада. А вам сразу говорю: узнаю, что в это дело суетесь, — свяжу скотчем и насильно отправлю в пансионат «Бабкина радость»! А то ишь — насторожились! Когда Катерину приводить?

— Недельки через две, — посоветовала Василиса. — И не говори мне тут, что твоя Лидочка с троими не управляется, у вас Наденька в садике, Ниночка вообще спокойная девочка, спит целыми сутками…

— Ну так я тогда Ниночку к вам, а?

— Я же сказала — у нас пока дела! — не соглашалась мать. — Мы записались в драматический театр, нам главные роли присудили, репетиции каждый день. Ты уж прости, пока помочь не можем… а вот недельки через две — давай нам и Ниночку, и Катюшу, все равно я пойду на работу устраиваться, а Люсеньке нечем будет заняться.

— А я? Я тоже на работу… — попыталась было вставить Люся, но ее ропот потонул в разговоре родственников.

Однако Павел пришел неспроста, и так легко сбить его с намеченной цели было невозможно. Василиса пыталась отвлечь его внимание — гремела на кухне кастрюлями, жарила сосиски и даже спела отрывок из какой-то арии, и Люся помогала как могла — весело заставляла Малыша принести ее тапочки. Малыш тапочки не нес, а пытался утащить с кухонного стола сосиску, кот Финли летал с холодильника на буфет и обратно, но все же и этот ералаш не смог затмить Павлу память.

— В театр записались? — снова заговорил он, когда все приступили к ужину. — Просто замечательно! Тогда я точно Катьку к вам завтра отправлю, она уже достала меня — хочу быть киноактрисой, хоть ты тресни! Не ест ничего, целыми днями ногами машет да пресс качает — фигуру корректирует. А чего ей там корректировать — фигуры-то еще и в помине нет! А вот с вами завтра в театр — это как раз то, что надо. Как же я раньше-то не допетрил…

— Ты б ее лучше в детский драмкружок записал, чего ей со взрослыми-то… — попыталась возразить Люся. Она еще ничего не знала про театр, но доверяла подруге вслепую — если та сказала, значит, никто не должен мешать, даже любимые внучки. — Неизвестно еще, какую там постановку ставят…

— Да! — мигом сообразила Василиса. — Мне режиссер говорил, что эротику будем играть, куда ребенку-то?

Павел нервно закашлялся, и из глаз его брызнули слезы.

— Мам, я согласен, ребенку там не место… Но если ты мне скажешь, что будешь играть Эммануэль, я лучше прямо сейчас скончаюсь — я не хочу иметь мать-порнозвезду.

Пока Василиса думала, что бы такое ответить, в комнате раздался телефонный звонок. Люся подскочила, схватила трубку и заворковала:

— Да… Это я… Хорошо, завтра встретимся.

— Оля звонила, — прибежала она через несколько минут. — Обещала завтра заскочить.

— А, так это Ольга. А я думал, ухажер ваш, — продолжал жевать Павел и скармливать мохнатым питомцам добрую половину ужина.

— Какой ухажер? — мгновенно насторожилась Василиса.

— Да я к вам шел, а там мужичок на скамеечке сидел, все на ваши окна поглядывал.

— Высокий такой мущщина, да? У него еще пальто такое дорогое и сам на артиста Тихонова похож, да? Не переживай, это мой воздыхатель, — махнула рукой Василиса, и щеки ее зажглись пунцовым румянцем.

— Да нет, мам, я же говорю — это теть-Люсин. Да он вовсе на Тихонова и не похож, маленький такой, голова лысоватая, в куртке старенькой, зубов не комплект. И потом, мне кажется, он попивает, нос у него такой объемистый, баклажан напоминает…

— А, тогда точно — Люсин.

— С чего это вы решили? — обиделась та. — Почему это, если нос баклажаном, то сразу мой?

— Так он мне сам сказал, — пояснил Паша. — Вижу, он на ваше окно смотрит и смотрит. Я его спрашиваю — ждете, что ль, кого? А он мне: «Петухова здесь проживает, не знаете?» Я спросил, зачем ему Петухова, а он тогда как-то странно поднялся и бочком, бочком за киоск. Вот я и подумал — может, это он вам сейчас звонил?

Подруги в молчании уставились друг на друга. Уже давненько ими так никто не интересовался. И кто же это мог быть? Не зря, значит, Василисе мерещился какой-то господин подозрительной наружности.

— Ну так как? Значит, по поводу Катерины на завтра договорились? — спросил Павел и сам же себе ответил: — Договорились. Вы никуда не уходите, а часиков в десять Лидочка ее завезет. Может, и правда, вам лучше вместе в драмкружок ходить…

Когда за Павлом закрылась дверь, Люся зачем-то подбежала к окну, долго смотрела, а потом испуганно спросила:

— Вась, это кто же… по мою душу, а?

— Успокойся, с чего ты решила, что по твою? Мало ли Петуховых?

— В нашем подъезде я одна. Вот ведь гад — выследил…

— Ты же слышала, что Паша сказал: мужичонка пьющий, значит, с ним мы все проблемы решим в два счета — поймаем его на живца, на тебя то есть, затащим в дом, поставим на стол бутылку водки и не будем наливать, пока все не выложит. Он через десять минут расколется. А вот что делать с Катериной? У меня такие планы, никак нельзя невинного ребенка с собой таскать.

Люся немного успокоилась, и из нее высыпалась дельная мысль:

— А с Катериной еще проще. Во сколько твой наследник на службу убегает? К восьми? А внучку тебе к десяти обещали привести. Так ты в девять позвони и скажи, что тебя срочно вызывает режиссер, Лидочка — человек мягкий, она не станет тебя по рукам и ногам связывать. А что это у тебя за планы такие, куда детям нельзя?

Василиса уже расслабилась, вальяжно устроилась в кресле и, нещадно колотя себя по скулам (изгоняя защечный целлюлит), рассказала про разговор с соседкой убиенной Риммы. Потом, стыдливо румянясь, вспомнила:

— Если бы ты знала, Люсенька, как меня тискал ее бесстыдник муж! Ощупал всю, стыдно сказать! Ах, каких бы пощечин я ему отпустила, если бы не была в бессознательном состоянии! Ей-богу, я понимаю эту рогатую Терезу!

— А я вот не совсем… — о чем-то раздумывала Люся. — Странно, она столько времени с тобой говорила о Римме, кстати, ее фамилия Рудина, Римма Рудина. Так вот, она о ней столько говорила и ни разу не насторожилась? Почему она не сказала тебе, что девушка погибла? Не может быть, чтобы о ее смерти не узнали соседи.

— Опять же, Пашка говорил про огнестрел, значит, милиции известно о гибели Рудиной… — тоже призадумалась Василиса. — Странно, а почему соседка ни разу не сказала про то, что у Риммы есть сын? Нет, Люсь, мне кажется, Пашка совсем не это дело расследует.

— А что, по-твоему, у нас на каждом шагу молодых женщин стреляют? Чего зря гадать, завтра я у мачехи Риммы все узнаю, у меня с ней встреча.

Люся тоже выложила все новости, которые узнала от Наташи Бедровой. Василису особенно удивило, что Кислицын оказался настолько близок потерпевшей.

— Нет, ты посмотри, а я и не догадалась, старею, что ли? Раньше я такие тонкости за версту чуяла. Нет, завтра же побегу на пробежку… трусцой… с препятствиями… в самом деле, надо же как-то сохранить молодость!

Люся ничего на это не сказала, она молча постелила постель и задумчиво улеглась на кровать.

— Вась, а про какой театр ты весь вечер Пашке жужжала? Ты что, в самом деле собралась играть откровенные сцены?

— Кто б меня еще взял… — бурчала Василиса, тоже укладываясь спать. — Просто наша потерпевшая играла в драмкружке, и нам нелишне было бы туда наведаться, все же какая-никакая, а новая ниточка. К тому же я давно чувствую в себе талант Людмилы Целиковской. В пятницу репетиция, ты должна быть обязательно.

Люся не спорила. Она уже давно поняла: спорить с подругой — дело крайне неблагодарное, все равно останешься в дураках.

Утром Люся никак не могла проснуться, а в уши назойливо лезло чье-то бурчание. И бурчал мужчина:

— Мам, я подумал, чего тебе до десяти ждать, я сам на работу, а Катюшу к тебе, все равно ей в восемь на английский…

— А чтоб вы скисли! — слышался приглушенный голос Василисы. — И не жалко вам ребенка в такую рань по английским?.. Хоть бы в каникулы выспаться дали.

Потом что-то хлопнуло, мужской бас исчез, зато зазвенел детский голосок.

— Баб, а ну его ко всем чертям, английский, давай лучше спать ляжем.

— Что это за слова!! Чтобы я не слышала больше ни о каких чертях!! А про английский правильно, ну его к чертям, давай спать.

Голоса утихли, и Люся снова провалилась в дрему. Ей снился морской залив, она ни разу в жизни не бывала на море, но во сне точно знала — это он! Она нежилась на песке, была высокой, молодой блондинкой, в стильном ярком купальнике… Вот только что она вылезла из воды, а в купальнике у нее застряла противная мокрая медуза. Медуза тыкалась по всей Люсе и даже покушалась на лицо!

— Бры-ы-ысь!! — трубно заорала от ужаса Люся и пробудилась от собственного крика.

Никаким морем и не пахло, Людмила Ефимовна нежилась в постели, и, слава богу, по ней ползала не медуза — это Малыш настойчиво звал хозяйку на прогулку.

— Буди! Малыш, буди Люсю! — слышалось рядом. — Буди!

Так и есть — верная подруженька Вася опять мешала Люсе жить! Не так давно Василиса, неизвестно с какой головной боли, выучила щенка препротивной команде «Буди!». Уроки проходили так: выбиралось время, когда Люся доверчиво спала, и давалась команда: «Буди! Буди Люсю!» Вот ведь дурь! Малыш заскакивал на кровать и пытался мохнатой мордой пролезть под одеяло. Если же Люся по наивности пыталась «проснуться» раньше, то есть сбежать с полигона дрессировки, Малыш в азарте запрыгивал на нее всей тушей и опрокидывал обратно в подушки. Это была самая любимая команда ушастого озорника.

Вот и сейчас он старательно пытался влезть под одеяло весь, поэтому про сон Люсе пришлось забыть.

— Сейчас, сейчас… — уныло продирала Люся глаза, засовывая ноги в тапки. — Что ж это тебя Васенька не вывела?

— А Васенька с дитем сидит, — появилась в дверях Василиса. — Дохлый твой план оказался, Люся. Пашка нас в два счета раскрутил. Вон, Катюшу привез, когда еще восьми не стукнуло. Ирод, ребенка на английский потащил…

— Неужели на английский? В такую рань…

— Да не беспокойся, Катенька отсыпается. Пусть девчонка сегодня у меня поспит, все равно нам в театр только завтра, — махнула рукой Василиса и пошла на кухню готовить завтрак.

После прогулки пришлось Люсю срочно кормить и собирать на задание. Вообще-то подруга уверяла, что и сама может собраться, но доверять ей в таком деле Василиса побоялась: все же Людмила шла не абы куда, а на рынок, встречаться с мачехой Риммы, а торговцы люди непредсказуемые, кто знает, может, с Люсенькой и разговаривать-то не захотят. Нет, обряжать Люсю нужно было только Василисе.

— Вася, если ты меня опять вырядишь как идиотку, я никуда не пойду, — капризничала Люся. — Зачем ты отбираешь у Малыша этот старый пуховик? Ты же знаешь, он всегда его зубами дерет! То есть… ты хочешь, чтобы я его надела? Вася, но он же у нас у порога лежал!

— Люся! Не кривляйся! После порога мы его два раза уже стирали! — категорично заявляла Василиса Олеговна. — Ты должна идти на рынок в пуховике, там все так одеваются, а людям не нравится, если кто-то выделяется из общей массы, это я тебе как психолог говорю!

— А можно я надену свое пальто? — все же не могла смириться Люся.

— Можно. Но тебе никто не раскроет душу. А тебе надо, чтобы раскрыли!

— Глядя на меня в этом пуховике, можно раскрыть только кошелек — милостыню бросить… — бурчала Люся.

Она уже поняла, что никакие доводы на свете не заставят Василису изменить решение — подруга ей виделась только в пуховике. Хотя один выход у Люси был.

— Вася, я не надену пуховик, — спокойно предупредила она. — Если ты попытаешься напялить его на меня, я заору. Буду кричать сильно и долго. И тогда…

— Я тоже так думаю, — мигом согласилась Василиса. — И к чему тебе такое убожище, только лишний раз себя уродовать, ты и так не красавица… Конечно, Люсенька, иди в пальтишке.

Для Василисы ничего страшнее Люсиного крика не существовало.

Когда за подругой захлопнулась дверь, Василиса решила посвятить-таки себя любимой внучке.

— Катенька, хочешь, пойдем в магазин, конфеток купим. Ой, у нас в хлебной лавке такие пирожные привозят, просто во рту тают! Это совсем недалеко, пойдем?

Девочка было дернулась, потом подскочила к зеркалу, придирчиво оглядела себя с головы до ног и с сожалением покачала головой:

— Нет, баб, боюсь, меня от твоих пирожных разбарабанит, как маму на девятом месяце. Кто ж меня потом в звезды возьмет?

— Да что ж это за профессия такая — звезда?! — всерьез обеспокоилась Василиса и забегала вокруг внучки. — Ну вот ты мне скажи, что это за дело такое полезное? Ну да, не спорю, звезды тоже нужны, ну а как же учителя, строители, шоферы, маляры?

Девочка вытаращила глаза:

— Ты чего, хочешь меня маляром, что ли, сделать?

— А что такого?! Ишь ты, в звезды ей понадобилось! Ты вот на отца посмотри! Он ловит преступников, не звездун никакой, а без милиции у нас никуда, хоть и костерят ее на каждом углу!

— Баб, я не хочу в милицию… — чуть не плакала Катенька.

— А я тебя и не сажаю! Или вот, к примеру, учительница твоя — Мария Петровна! Молоденькая, хорошенькая, куколка! А однако ж в звезды не кинулась! Вас учит. А чем плохо врачом быть?

— Н-ну врачом… может быть…

— Людям плохо, а ты помогаешь. У мамы голова заболит, маму будешь лечить, у папы живот закрутит — папу. У меня, мало ли, ухо заболит, Люсеньку, опять же, от маразма…

— Наденьку от кашля… Ниночку от поноса… Нет, я, наверное, врачом тоже не буду.

Воспитательный процесс прервал настойчивый звонок в дверь.

— Ой, теть Вась, а мамы нет? — ввалилась в прихожую Ольга, распространяя тонкий незнакомый парфюм. — Малыш! Крошка, вон ты какой вымахал! Финичка, и ты прибежал, иди, я тебя на ручки возьму.

— Кхык. Люсеньки нет… да ты проходи, хочешь, кашки вон овсяной поешь, — засуетилась Василиса.

— Некогда мне, теть Вася, — порхала по комнате Ольга и, видно было, что-то искала. — Вы не помните, у мамы такие бусы есть…

— Это которые переливаются?

— Ну да. Сегодня мы в ресторан идем, они к моему платью просто изумительно подходят!

— А в ресторан-то с Володей? — будто между прочим поинтересовалась Василиса.

— Да ну что вы! Зачем с Володей-то? В Тулу и со своим самоваром? — усмехнулась Ольга, продолжая искать бусы.

Василиса растерялась. Ольга — ветреная дочка Люси — вот уже больше пяти лет проживала в гражданском браке с Владимиром, замечательной души человеком. И все пять лет она никак не могла угомониться. То ей казалось, что пора бежать в загс с каким-то крупным бизнесменом, то вдруг думала, что для Володи она обуза, то собиралась осчастливить какого-то индуса… Люся просто не находила себе места. Василиса подругу понимала и переживала вместе с ней. Однако в последнее время Ольга с Володей как-то приутихли, сошлись на том, что им никто не нужен, кроме друг друга, и даже вот-вот собирались расписаться. Люся обрадовалась и даже потихоньку стала прикупать пинеточки и чепчики, так, на всякий случай. И вот тебе, пожалуйста — снова какой-то ресторан!

— Ольга! А Владимир знает?! — сурово выпятила Василиса нижнюю губу.

— Какой Владимир? Ах, Володя! Так его ж не приглашали, откуда ему знать? Ну где же эти бусы?

— Ольга! Я не пускаю тебя ни в какой ресторан! — вдруг произнесла Василиса Олеговна и стукнула кулаком по журнальному столику.

— Куда же они задевались?.. Что вы говорите? — вдруг дошло до Ольги. — Не пустите? А почему?

Василиса расстроилась так, что у нее затрясся подбородок.

— Не пущу. Хватит стрекозой-то… Чего ж вы, Оля, мать-то, она если узнает… Она ж… пинеточки, распашонки покупает, а ты… И Володя твой… Хоть и хороший человек, а олух!

Ольга вдруг как-то вмиг остыла, опустилась на диван и снова принялась теребить шерсть щенку, и по ее лицу поползла странная улыбка.

— Распашонки, говорите… Она знает, что делает, скоро, очень скоро они пригодятся. Лялька у нас с Володей будет, вот что.

Василиса так растрогалась, что до красноты принялась тереть глаза и всхлипывать, и подвывать, и даже что-то пришепетывать, в общем, умиляться. Наконец-то! Вот Люсенька порадуется! А Ольга между тем блуждала по потолку взглядом и грезила:

— Если мальчик родится, назовем…

–…Васенькой! — немедленно откликнулась Василиса Олеговна. — А если девочка, то пусть уж Василиса.

У Ольги, видимо, было другое имя на примете, потому что она от неожиданности по-мужски крякнула, а потом резко закрыла эту тему:

— Я думаю, когда родится, тогда и поговорим…

— А когда? Когда родится-то? — распахнула глаза Василиса.

— Скоро, — лукаво усмехнулась Ольга. — Очень скоро. Я думаю, годика через два решимся. А ресторан, так это деловой разговор — щенка нашего в Канаду забирают, вот и хотим это дело обговорить. Дома, сами понимаете, не совсем удобно… Теть Вася, вы что это, неужели плачете?

Василиса от расстройства уже вовсю выла. Она-то собиралась бежать выбирать коляску, недавно видела в магазине, правда, она на двойню рассчитана, зато расцветка! И в крайнем случае, можно рядом было бы сумочку возить с картошкой…

— Это она, теть Оля, от забот, — по-взрослому объяснила Катенька, которая стояла с разинутым ртом и боялась пропустить хоть слово. — Баба Вася ведь понимает — раньше только нас к ней водили, а сейчас и вы еще свою ляльку будете подкидывать. А у бабушек уже возраст, они вон со щенком еле справляются…

— Кстати! — вдруг всполошилась Ольга. — Теть Вась, вы уж меня простите, с нашим Кислицыным какая-то неприятность вышла, я вам лучше другого кинолога подыщу.

У Василисы напряглись даже мышцы на скулах.

— А что это с ним?

— Я толком и сама не знаю… что-то никак не могу эти бусы разыскать. Ладно, что-нибудь другое придумаю, а то опоздаю.

— Подожди-ка, а как же с Кислицыным? — уцепилась за ее рукав Василиса. — Вдруг с человеком горе? Надо навестить. Где, ты говоришь, он проживает?

— Вот ему счастье-то сразу привалит, как только баба Вася появится, — хрюкнула в кулачок Катюша.

Ольга явно торопилась к какому-то своему канадцу, времени на беседу у нее, похоже, не было совсем, поэтому она не слишком стала вдаваться в подробности — к чему бы такая опека, а попросту протараторила:

— Он в магазине «Соболь» живет, тридцать пятая квартира. Если есть желание — навестите. Ну все, опаздываю, маме привет, — уже в дверях договорила Ольга и часто зацокала каблучками по лестнице.

Магазин «Соболь»… Василиса знала такой. Раньше только в нем можно было купить приличный мех, правда, на этот мех у Всилисы Олеговны никогда не набиралось денег, однако раз в месяц она регулярно приходила в магазин и гордо примеряла самую дорогую шубу. Василиса крутилась перед зеркалом, поправляла воротник, а затем капризно оттопыривала губу и скидывала шубу на руки продавцам:

— Ну совершенно не мой фасон! И, конечно, манто из чернобурки снова не завезли?

Конечно, манто не было, и Василиса удалялась. Сейчас Соболь был набит всем, чем угодно, только не мехами. Это немного успокаивало душу, ведь и сейчас денег на манто не имелось. Так что дом, где проживал Кислицын, Василисе был известен хорошо. К нему надо было бежать немедленно! Только… как же быть с Катюшей?

— Ба, чего у тебя лицо такое, будто ты ананас целиком проглотила? — участливо поинтересовалась внучка. — Ба! У тебя опять заморочки? Снова в детектив вляпались? Ну чего ты молчишь, баб? Ну я же знаю — ты сейчас хочешь бежать к этому дядьке, а тут я сижу, да? И оставить меня ты никак не можешь, да? Баб, да я одна посижу, я ж не маленькая…

Василиса просияла:

— Посиди, детонька, я быстро. А я тебе мороженку…

— Не, ну я ж тебе говорю, мне калории нельзя. Ты мне, баб, купи такой журнал, называется «Капелька дамской тайны», он в книжном продается.

Василиса оторопела:

— Катенька, а может, не надо тайны-то, а? Из тебя еще и дама-то никакая… Может, «Мурзилку» или там «Веселые картинки»?

— Нет, баба, только «Капельку тайны», а уж какие там веселые картинки — обхохочешься!

Василиса быстренько согласилась — нельзя было терять ни минуты… разве что минут сорок на макияж.

* * *

Люся, будто опытный опер, нужного человека, то есть мачеху потерпевшей Риммы Рудиной, отыскала сразу. Во-первых, у нее одной была кожаная куртка ядовито-зеленого цвета, а во-вторых, она торговала пирожками. Вместе с жирными пирожками, исходящими паром, у женщины мирно лежали вязаные носки.

— А кому носочки-пирожочки?! — надрывалась дама в зеленой куртке. — Покупаешь один носок, второй — даром!! Пирожки с капустой, с яйцами, со всей душой и с добрым сердцем!!

Пока Люся придумывала, как бы поудобнее завязать разговор, к даме с пирожками подлетела грозная женщина в белом кудрявом парике. Парик на ней сидел на манер берета — набок, открывая левое ушко, верхняя пуговица пальто была агрессивно расстегнута, из глаз летели молнии, а из уст гром.

— Это ты что же делаешь, а?!! — ревела она, приближаясь к торговке и кидая в нее пирожками, которые проворно доставала из своего объемистого пакета. — Преступница!! Хотела моего мужа отравить!! Да он теперь из моих рук даже колбасу не берет!!

Возле лотка скоренько затормозила добрая половина покупателей рынка. Дама в кудрях охотно делилась обидой, вертелась во все стороны, размахивая пакетом, и не переставала швырять в продавщицу печеными изделиями.

— Ведь вы ж подумайте!! — кричала она, поправляя съезжающий на лоб парик. — Чего творит, а?! В прошлую пятницу я у ей купила пирожки! Чего там было написано?! Ну, говори, волчица!! Граждане-налогоплательщики! В прошлую пятницу я у ей купила пирожки «с мясом»! А мяса там и вовсе не оказалось!

— Было мясо! — кинулась отвоевывать честь продавщица.

— Там каша какая-то натолкана была, а не мясо!

— Мясо! Только соевое! Исключительно пользы ради!

— Мне такая польза!.. Я ж своему-то все время пела, что сама пирожки-то эти клятые леплю!! Он с капустой у меня любит, ну чисто козел! Некогда мне у плиты жариться, вот и купила с капустой у нее! Еще, главно, с душой, грит, с сердцем!! А там только морковка!! А мой морковку на дух не переносит! Его иль пучит, иль полощет!! Он же теперь, гад, думает, что я нарочно решила его морковкой накормить, чтобы он к Таньке-соседке не убег!! А я-то и не мыслила, что он с Танькой!! Это ты, холера, мою семью разрушила!

— Ну перепутала, с морковочкой-то они еще слаще… — увертывалась от пирожков продавщица.

— Да мне твои сласти на физии синяками повылазили! — снова взревела дама и кинулась крушить прилавок.

Люся решила, что ее звездный час настал.

— Минуточку! — храбро вырвалась она в передние ряды зевак. — Женщина, вы для меня находка!!

Все женщины в толпе моментально оглянулись.

— Вот, возьмите, — нашарила сыщица в кармане небольшой пузырек. — Мужу дайте, моментально успокоиться должен…

— Это навечно, что ли? — растерялась крикунья.

— Не совсем, только поспит немножко, — высыпала на ладонь маленькую таблеточку Люся. — Зато к Таньке не пойдет, семья, опять же, в сохранности останется…

— А что это? — решила выяснить дама, только Люся ответить не успела, как чья-то рука уже схватила с ладошки таблетку. Дама разразилась новым потоком негодования: — Это что же делается, а?! Прямо с руками пилюли рвут! А вы чего пальцы растопырили?! Дали чего, так пальцы-то не разжимайте!

Людмила Ефимовна вытащила еще таблетку. Теперь уже скандалистка не стала ничего выспрашивать, схватила лекарство и стремительно заработала локтями, вырываясь из толпы. Через пару минут возле лотка с носками никого не было.

— Что вы ей дали? — спросила продавщица, кивая на удаляющуюся фигуру.

— А… Это неплохой препарат, помогает успокоиться, — не могла же Люся сказать, что всучила крикуше таблетку обычного снотворного, самого щадящего. Напротив, Люся закатила глаза и стала напевно объяснять: — Понимаете, наша лаборатория вообще-то работает без препаратов, только с подсознанием человека. А это… так… завалялась… Вот вам можно помочь без лекарства. Вы, я вижу, тоже расстроились, верно?

— Еще бы не верно, — пыхтела продавщица, отряхивая куртку. — У меня все нутро трясется!

— А я вам помогу, — с готовностью отозвалась Люся. — Нельзя к нервам так легкомысленно относиться. Сейчас у вас нутро трясется, а завтра всю колотить начнет, а там и вовсе парализует! Вам нужно срочно обратиться… ко мне. Где мы с вами можем подлечиться?

Продавщица вроде и принялась складывать товар, дабы куда-нибудь отбыть и «подлечиться», но вовремя спохватилась:

— Я пенсионерка, сразу говорю, денег не дам!

— Мне не нужны ваши деньги, — оскорбилась Люся. — Я просто помогу вам… словесно. Главное для нашей психики — спокойствие, я вас успокою совершенно бесплатно. Вы сразу же почувствуете облегчение. Где мы будем облегчаться?

Теперь женщина проворно покидала все пирожки в коробку с носками и потрусила впереди Люси:

— Чего вы там еле тащитесь? Ко мне пойдемте, там и полечите. А соседку на сеанс позвать можно? У нее много денег — ей дети помогают, с нее можно по полной стоимости…

— Давайте сначала с вами поработаем…

До дома женщины идти было недалеко, и дамы донеслись за пять минут.

— Вот, проходите… — открыла ключом дверь хозяйка. — Только тут темно, не споткнитесь. Мне вот соседка все трещит: «Валька, вкрути ты лампочку!» Меня ж Валькой зовут! Валентина Рудина я! Так она мне — вкрути, мол, лампочку! А на кой мне на лампочку тратиться, правда? Можно подумать, у меня здесь не прихожая, а библиотека! Ага, споткнулись все-таки?

Люся и правда споткнулась, загремела какой-то полкой, но удержалась на ногах.

— Проходите, вон, за стол садитесь, давайте лечиться. Мне лечь?

— Пока не надо, — остановила активную Валентину Люся. — Вам надо выговориться. Расслабьтесь и слушайте… Где-то в подсознании…

— Так, может, мне в кресло сесть?

— Садитесь в кресло. Расслабляйтесь и слушайте меня, — строго приказала Люся и уже другим голосом продолжала: — Где-то в подсознании у вас живет…

— Давайте уж тогда я на диван лягу, если расслабляться-то…

Люся вдруг подумала, что неплохо бы и самой нервишки подлечить. Вот сейчас так хотелось силой усадить хозяйку на стул, да еще и чем-нибудь крепеньким сверху приложить, чтобы не прыгала! Однако надо было держаться.

— Если вы меня не собираетесь слушать, я пойду, — степенно поднялась она и тут же резко плюхнулась назад — хозяйка рванула гостью обратно на стул.

— Все. Я молчу!

— Нет, вы не должны молчать, я так вам помочь не сумею, — решила не тянуть резину Люся. — Давайте, рассказывайте мне о чем угодно, вам надо высвободиться от лишних эмоций. Говорите.

Женщина наморщила лоб, долго терла поясницу, а потом выдала:

— А чего говорить — болею…

— Хорошо, хорошо… Для начала расскажите мне о вашей семье, — погрустнела Люся и подперла ладонью щечку, приготовилась слушать. — Про мужа, про детей… Раскрепощайтесь…

— А чего тут… Семья у меня была… Да вся вышла. Муж, зараза такой, пил, меня бил, потом вдруг раз — и помер. Здесь ничего лечить не надо, это его бог прибрал. А затем… а затем я стала одна жить, детей-то у меня не было.

— Так, помедленнее, помедленнее. Чую, вот здесь уже горячее, — встрепенулась Люся и укоризненно взглянула на Валентину. — Вы что-то скрываете. У вас, наверное, дети все же были?

Недолеченная Валентина треснула об стол кулаком:

— Не было!! Своих никогда не водилось! Была лишь Римма, так она мне по мужу только, а так и не дите вовсе!

— Расскажите про нее. Чувствую, здесь прямо у вас биополе заклинивает.

— Я ж всегда говорила: от нее одна морока! Вот и поле заклинило! Надо же, змеища, а я ее еще так любила!!

Было ясно, что мачеха до сих пор не знает, что Риммы уже нет в живых. Но сейчас Люся ей об этом не скажет. Потом… когда придет домой — позвонит.

— Любили?

— Ну конечно! Мужик-то мой, отец ейный, меня с ней познакомил — вот, грит, моя дочь Римма, люби ее, как родную. Ну я и любила… а она…

— А она? — спросила Люся.

— А она мне такую пакость… Все, что ль, рассказывать? — уточнила Валентина и принялась рассказывать все.

Валентина всю жизнь прожила в стесненных условиях. Мать с отцом не смогли накопить единственной дочурке на отдельное жилье и, когда девице стукнуло тридцать пять, сами об этом крепко пожалели — к дочери стали наведываться ухажеры ненадежной наружности, частенько засиживались до глубокой ночи на кухне, пили крепкие напитки, рассказывали некрасивые анекдоты, Валюша громко смеялась, а старики в единственной комнатенке только кряхтели да терпели — все же пора было дочери создавать семью. Свидания на кухне вошли в добрую традицию, но дальше их дело как-то не двигалось, ни руки, ни сердца никто предлагать не собирался. Потом ухажеров стало меньше, смех стал звучать реже, зато все чаще доченька бросалась обидными словами:

— Вот если бы не вы, Ванька (Санька, Толька, Колька) давно бы со мной расписался! А так… Куда мы?!

Старики не знали куда деться, но однажды бог над ними смилостивился, и Валюшка выскочила все же замуж за залетного тракториста Митю. Митя так сильно стремился сделаться горожанином, что пожертвовал собственной свободой. Молодые жили вместе со стариками, было крайне неудобно, но потом все утряслось — Митя стал пропадать целыми днями неизвестно где и заявляться только под утро, когда старики уже спали, так что сильно он их не тревожил. Зато тревожилась Валентина. Однажды она даже отважилась на бурный скандал, после чего Митенька быстренько откланялся и сообщил, что уходит в общежитие. Якобы там ему не в пример удобнее. Валя спохватилась, загородила дорогу грудью и сообщила, что была не права, но Митю даже такое препятствие, как грудь супруги, не остановило. После этого Валентина решила всерьез заняться своей судьбой — написала во все газеты, раззвонила всем знакомым и незнакомым, что готова срочно выйти замуж! Откуда к ней принесло Рудина, она до сих пор не знает. Просто в один из вечеров в двери постучали, и на пороге оказался скромный мужичок, который вежливо щурился и прикрывал рот смятой кепкой.

— Вы к кому? — пробасила «невеста».

— Я это… жениться хочу…

В этот же вечер было организовано экстренное свидание, где снова лились горячительные напитки и рассказывались пошлые анекдоты. Только теперь анекдоты рассказывала сама Валя. Выйти за мужчину замуж она согласилась сразу же, как только услышала, что у него имеется собственная квартира. Даже то, что у жениха есть дочь, не играло уже никакого значения.

Утром Валя уже была в «своей» квартире, а через месяц они стали официально мужем и женой. Жили молодые какое-то время просто замечательно, первые четыре дня, потом же выяснилось, что супруг пьет. Нет, он даже не пил, а хлестал! Но, если честно, Валю это не сильно тревожило: чем меньше находился муж дома, тем ей было вольготнее. Правда, оставалась еще падчерица — Римма, девица восемнадцати лет, но Валя уже научилась с ней обращаться. Чуть что, и можно было прикрикнуть:

— В твои года девки уже по второму ребенку нянчат, а ты все мужа найти не можешь!

Римма тогда надолго затихала. Потом супруг умер — спьяну попал под чьи-то шальные колеса, — и пришлось задуматься о пропитании: как бы ни пил Рудин, а кормить своих женщин не забывал. И снова Валентине повезло. Однажды ей встретилась бывшая соседка и стала жаловаться, как-де трудно жить с деньгами. Вот якобы у нее дочь вышла замуж за состоятельного мужчину, а теперь мучается: ни кухарки порядочной не найдешь, ни садовника. А родную мать в кухарки брать положение не позволяет.

— Я! Я самое то, что вам нужно! — вскричала Валентина.

Она действительно считала себя поваром с большой буквы, так как два года смиренно отработала в студенческой столовой.

С понедельника Валентина вышла на работу. Хозяева оказались до неприличия наивными, платили огромные деньги и совершенно не опускались до контроля. Жизнь стала сытней и легче, Валентина расцвела и даже стала подумывать о новом замужестве. Сколько лет она еще проработала бы, неизвестно, но хозяевам взбрело в голову завести для своего пятилетнего дитяти гувернантку. И дернул черт Валентину предложить на это место свою падчерицу — Римму. А ведь все как лучше хотела: чтобы девка не болталась у мачехи на шее, а стала сама зарабатывать. Еще была мыслишка: может, девку кто в жены возьмет из друзей хозяев, тогда и квартиру менять не понадобится, и самой можно будет в старости к молодым пристроиться, не век же ей с кастрюлями плясать. Первое время все шло замечательно. Римма приходила утром и, пока ребенок занимался в малышовой школе, по настоянию мачехи варила, тушила и жарила, а потом занималась своими прямыми обязанностями. И ведь успевала же! Однако о такой расторопности очень быстро прослышали хозяева, Валентину уволили, ее обязанности возложили на Римму и зарплату, естественно, девчонке такую платили, что уже через полтора года она купила себе квартирку и съехала. Тогда Валентине стало совсем туго: работать абы где она не хотела, а кушать с каждым днем хотелось все сильнее. Пришлось заявиться к падчерице и потребовать у нее алименты. Римма, конечно, возмущалась:

— Валентина! Ну имейте же совесть! Я и так вам плачу ежемесячно три тысячи, больше пока не могу.

— И какое мне дело?! Я тебя растила, кормила, лелеяла — давай теперь ты меня пестуй!

Падчерица была не согласна пестовать, тогда Валентина обругала ее последними словами. Два раза пнула по двери и отбыла. Однако Римма радовалась рано. Валентина и теперь приходила за тремя тысячами, зато два раза в месяц.

— И что — Римма давала? — поразилась Люся.

— Так я ж продуманно заявлялась, — скромно хихикнула дама, — я ж первый-то раз как обычно приходила, а второй раз непременно к Римке на работу. А уж она так за свое место тряслась, ни пятнышка на себе не допускала. Неужель она станет терпеть, чтобы я на весь особняк порочащим криком исходилась? Оттого и давала. Безропотно. Только вот в этот месяц ничего не вышло: ее хозяева надолго укатили куда-то. То ли в Германию, то ли в Париж, врать не буду. Они-то укатили, а у Римки отпуск образовался, вот она и отсиживается дома, не открывает. Дома-то я ей чего ж… не страшно ей. Прямо извелась вся, никак не могу придумать, как к ней пробраться еще деньжат попросить.

— Вы говорите, Римма вам не открывает? Так, может, с ней случилось чего? Вы давно у нее были?

— Я ж говорю, в начале месяца, прям чем слушает человек! А случилось… Да чего с ей случится, девка-то здоровая, молодая, с деньгами, все у ее на месте, окромя совести.

— А внука своего вы давно видели? — допытывалась Люся, вспомнив Пашкины россказни об огнестреле молодой женщины у них на участке. Он говорил, что у погибшей еще и сынок остался пятилетний.

— Внука? Внука давно… еще ни разу не встречала. Да откуда у меня внуки-то?! — разозлилась уже Валентина. — Можно подумать, я бабка старая! У меня и детей-то не было, а она внуков каких-то придумала!

— А сын Риммы? Он же вам внуком приходится.

— Сын? У Римки чего ж, еще и сын был? Вот мерзавка… когда только успела. Ей прямо хоть на вторую работу устраивайся, не прокормит ведь она меня да еще и сына! Ой, как сердце-то щемит… так и ноет, так и зудит, чешется все…

Людмила уже видела, как хозяйка поглядывает на часы, поэтому вопросы из нее посыпались быстрее.

— Друг у вашей падчерицы был?

— Конечно, был. Собака. Страшенная такая…

— Я про мужчину… — начала выходить из себя уже и Люся.

— Нет! Вот чего не было, того не было! Я ей завсегда говорила, что она помрет, а так с мужиком и не помилуется, хи-хи. Ой, да откуда у нее мужчина?!

— Однако ж сын имеется…

— Дак сын-то какой мужик?! — никак не могла сообразить хозяйка. — Да ежли б она еще и по мужикам шастала, я б ее лично вот этими руками придушила, чтобы не срамиться!

Валентина потрясла пудовыми кулаками, и Люся поверила — такая бы придушила, и мотив у нее был, и злости достаточно, да только…

— Я, пожалуй, пойду. А вы немного полежите… после нашей беседы вам должно резко полегчать. Только подумайте над нашим разговором… у вас есть над чем задуматься…

Люся степенно, как и подобает истинному целителю, направилась к выходу, а хозяйка, дабы исцеление прошло быстрее, принялась морщить лоб, собирать к носу брови, то есть, как и советовала Люся, думать над разговором, нимало не беспокоясь о том, как гостья справится с замками.

Василиса оставила Катю дома без особого беспокойства. Как-никак девчонка была уже школьницей, росла вполне самостоятельной особой и проказничала не больше, чем Люсенька, когда оставалась одна. Теперь Василиса Олеговна стояла у дороги и лихорадочно трясла рукой, останавливая машину.

Конец ознакомительного фрагмента.