Зрелые годы Джульетты

Маргарита Южина, 2010

Ах, как тяжело прекрасной и тонко чувствующей женщине устроить свою личную жизнь в суровом и безжалостном мире! Тем более если красота ее скорее душевного характера, а возраст как-то незаметно приближается к сороковнику. Но Глафира не унывает. Она чувствует себя настоящей Джульеттой и готова обрушить на не успевшего вовремя скрыться жениха весь свой нерастраченный пыл любви и нежности! В общем, спасайся кто может!

Глава 1

Скатертью дорога…

— Ромео! Милый мой Ромео!!! — с чувс-твом гаркнула Глафира и без сил рухнула на хлипкий библиотекарский стул.

Интеллигентная мебель к проявлению столь бурных театральных эмоций не привыкла. Стул, предательски хрустнув, подкосил ножки, и Глаша со всей дури ухнула на пол. Но это ее ничуть не расстроило — этюд был отыгран, что называется, на разрыв. Все испортила ворвавшаяся в читальный зал тощая и вредная Зинаида Васильевна, начальница Глаши.

— Ну Глафира же Макаровна! — недовольно заговорила она. — Сколько можно?! Я ж вас просила — в рабочее время никаких пошлых призывных кличей не исторгать! У нас приличное заведение!

— А что такого я исторгла? — ворчливо буркнула, вылезая из-под стойки, Глафира. — Я вся в работе, Шекспира, можно сказать, по ролям читаю! Чего вам не сидится там, в своей кону… в своем кабинете? Между прочим, из-за меня одной в этом месяце читателей прибавилось на семь штук!

— Да из-за вас одной нас отсюда скоро выселят! — перешла на визг начальница. — Сейчас ведь опять прибежит жена нашего дворника Ромео Писитдиновича и обвинит всех и вся в домогательствах к ее супругу! А то вы не знаете!

Глаша знала. Сколько раз она репетировала, столько эта жена и прибегала. Прямо удивительно, как она все слышит! Ухо у нее к стене привязано, что ли?

— А потому что нечего называть таким именем кого попало! — фыркнула Глаша. — Ростом с мышь, а туда же — Ромео!

— Да и вы, надо сказать, еще та Джульетта, — язвительно скривилась Зинаида. — Поди-ка уж сороковины справили!

— Сороковины это ж… поминки вроде бы? — испуганно захлопала глазами Глаша.

Зинаида Васильевна поняла, что ляпнула не то, замахала руками, сморщила нос и затараторила:

— В общем, Глафира, хватит! Прекращай мне тут всякие любови разыгрывать! Вот приходи домой и там — можешь стулья крушить, можешь… да хоть об батарею головой бейся, слова не скажу, а здесь чтобы все по рабочему плану было, понятно? И если еще раз услышу…

— Не, ну скоко ж можно мово мужука зазывать, я жутко интересуюся?! — раздался гневный вопль, и на пороге старенькой библиотеки появилась грозная Маня, супруга тщедушного дворника Ромео Писитдиновича. — Это кто тута опеть семью рушит? Глашка?!! Ты опеть?

Глафира ссориться не хотела. А если честно, она попросту боялась скандальной Маньки — та ведь и в лохмы запросто вцепится, ей это раз плюнуть. Потому Глаша мило растянула губы в улыбке и повернулась к начальнице:

— Зинаида Васильевна, так вы говорите, что в зале нужно устроить стенд?

Но Зинаида с еще большей опаской относилась к Маньке и выручать Глашу вовсе не стремилась. Она криво усмехнулась, мстительно качнула головой и спешно удалилась к себе в кабинет, захлопнув дверь и повернув в замке ключ.

— Что вы хотели взять почитать? — не гася улыбки, обратилась Глаша к Маньке с внутренней дрожью. — Настоятельно рекомендую Тургенева, там такие тонкие отношения, такие…

— Вот что, красавишна, — тяжело дыша, облокотилась на стойку Манька. — Это я тебе рекомендую… ежели ты… ишо… хоша бы раз… помянешь мово Ромку, я ить не погляжу, чо у тебя тута книжки везде понасованы, разрисую, как бог черепаху, понятно говорю?

— Понятно, — прилежно кивнула Глаша и нервно сглотнула. — Больше ни-ни… А… не вашего Ромео можно? Помянуть? Вот, к примеру, у Шекспира тоже есть такой один, Ромео, так я его всегда… упоминаю. Его можно?

Манька задумалась на секунду, потом решительно мотнула головой:

— Нет. Того тоже нельзя. А вдруг мой отзовется. Я вот не знаю, кого ты тута кликала, но свово Ромку я ужо на пороге догнала, так что зови лучше… Иванушку-дурачка, во! У нас, кстати, сантехник Ванька работает, може и скличешь его, он ради бутылки завсегда прибежит.

— Спасибо… — пробормотала Глаша и подтянула к себе новый стул. Перебирать всех литературных героев с Манькой не хотелось.

И все же домой Глаша неслась в приподнятом настроении. У нее получилось! Роль Джульетты так ей удается, что даже соседи сбегаются — верят! Надо обязательно сказать Рудику! Теперь-то ему деваться некуда, даст ей роль. Да и в самом деле, сколько можно ее мариновать?

По дороге домой Глаша еще успела заскочить в магазин, чтобы купить хлеба и баночку рыбных консервов — сварит сегодня ухи, глядишь, Рудик и не заметит, что деньги кончились.

— Рудик! Рудо-о-олльф! — крикнула она прямо с порога. — Сейчас я что тебе расскажу!..

Рудольф не отвечал.

— Рудик, ты дома?

Она бросила пакет на кухне и заглянула в комнату: ее гражданский супруг, или по — правильному сожитель, возлежал на диване и угрюмо гипнотизировал взглядом потолок. Видимо, любимый переживал очередной творческий кризис. В такие минуты от Глафиры требовалось максимум заботы, изворотливости и женской мудрости, чтобы не довести мужа до нервного срыва. По опыту Глаша знала, в этом случае очень помогает кусочек красной рыбки и бутылочка пива, но у нее хватило денег только на булку хлеба да банку сайры.

Быстренько переодевшись, Глаша прос-кочила на кухню и заступила на кулинарный пост. Не прошло и тридцати минут, как в кастрюле уже булькала уха, на тарелочке румянились гренки, а на тонком блюдце высилась небольшая горка драников — оладий из тертой картошки. Теперь надо было уговорить Рудика отведать кушанья.

Глаша глубоко вздохнула, мельком поправила кудри, одернула платьице и шагнула в комнату.

— Рудик! А что я там приготовила! — хитро заблестела она глазами и стала призывно подмигивать.

Рудольф даже не моргнул. Он сочно швыркнул носом и еще суровее сдвинул брови. Глаша невольно им залюбовалась. Нет, все же стоило столько лет жить в одиночестве, чтобы потом, когда надежда совсем исчезнет, получить от судьбы такой вот подарок! Рудик был сказочно красив! Просто божественно! Прямой нос, прекрасные серые глаза, брови эдаким вороньим крылом, узкие, поджатые губы (не какие-то там слюнявые лапти) и волосы — роскошные волны над высоким, чистым лбом! А если еще учесть талант Рудольфа! Глаша даже сейчас, спустя два года после того как любимый к ней перебрался, до конца не могла поверить в такое счастье.

— Руди-и-ик, а кто пойдет кушать, а? Кого там рыбка ждет? — медовым голоском пропела Глаша. — Рыбка глазками водит, смотрит — когда же ее Рудик кушать придет?

— Так ты что, рыбе даже глаза не вытащила? — недовольно глянул на Глашу Рудик. — То есть я буду уху есть, а рыба на меня глядеть с немым укором, да?

— Ну кто тебе в сайру глаза положит, — отмахнулась Глаша. — Пойдем, я там еще драников напекла. И гренки пожарила. Рудик, не изводи себя, ценители театра не простят тебе, если ты свой талант заморишь голодом.

— Да уж… — скрипнул диваном Рудольф и, поднявшись, нехотя поплелся на кухню. — Вся жизнь к ногам почитателей! А что взамен?! Одно дикое непонимание! Мелочные склоки! Меркантильные придирки… Где там у тебя драники-то? А что, пива купить не догадалась? И рыбы настоящей, а не такой?.. Ну и где в этой тарелке мясо?

— Рудик… здесь… как бы нет мяса, — крякнула Глаша. — Это… как бы… уха. Там рыба.

— Я тебе триста раз говорил! Это твое убогое «как бы» оставь деревенским девочкам! Надо расширять словарный запас! — взорвался Рудик, нервно бухнулся за стол и задумчиво поднес ложку ко рту. Видимо, уха получилась неплохой, а может, Рудольф слишком был голоден, но после того, как тарелка опустела, он все же снизошел до разговора. — Я просто не могу так работать! Меня постоянно подсиживают!

— Что, опять муж Верблюдовской прибегал и устроил скандал? — сочувственно спросила Глаша. — Я же тебе говорила, убери ты ее с главных ролей. У тебя и без этой выскочки хороших актеров хватает.

— Да? — нервно бросил ложку Рудольф. — А кто мне будет играть молоденьких девочек? Анфиса Аркадьевна? Или, может быть, Нина Леонидовна?

— Ну… у тебя есть Ирочка.

— Да! Ирочка есть! Только она весит ровно центнер! И мой Отелло — хлипенький Игнат Борисович — ее никак задушить не может! Нет, он бы, конечно, задушил, так ведь в зале же от гогота со стульев падают! С балконов орут, чтобы он МЧС вызывал, иначе не одолеет!

— Ну и что… Вот в августе же одолел, и никто не смеялся, — вспомнила один из удачных спектаклей Глаша.

— В августе я на себя эту роль взял и самолично придушил неверную! И потом, мы тогда загримировали под Дездемону Марину Львовну. Просто чудо, что никто не понял, сколько ей лет на самом деле.

Глаша хотела было сказать, что и Отелло у них совсем не первой молодости, но добавлять масла в огонь не стала. А Рудольф продолжал гневаться:

— Да все бы ничего. Но сегодня опять приволокся этот Казимир, наш директор ДК! Ему, видишь ли, срочно приспичило требовать деньги за аренду! Время подошло! Как будто искусство подвластно времени! Как будто у меня эти деньги на полу валяются!

— Но… ведь тебе же сдавали на аренду… — припомнила Глаша. И зря. Потому что эдакая память вызвала еще больший гнев у гражданского супруга.

— Сдавали! А на что я костюмы покупал?! На что мы заказывали автобус, когда выезжали на гастроли в Коркино?! Кстати, а у тебя когда зарплата?

— У меня? Так… скоро будет… На следующей неделе…

— Ну вот! А как мне до этой самой недели жить?! Господи! Как тяжело сеять вечное!

Рудольф отодвинул стул и, горько вздыхая, побрел обратно на диван.

Глаша понеслась за ним. Судьба ей подарила в мужья удивительно талантливого человека: режиссера, постановщика, актера, — и Глафира Капитонова не уставала ее за это благодарить.

Еще бы, Глаше было с чем сравнивать. Молодой девчонкой она вышла замуж за парня из своего двора, но супруг оказался на удивление ленивым, к тому же слишком тяготел к спиртным напиткам. И ведь не просто так тяготел, паршивец, — продавал вещи из дома, да еще и руки распускал. Однажды, после того как муженек продал единственную ценную вещь, оставшуюся в доме, — телевизор, за который Глаша даже не успела до конца рассчитаться, — она собрала в пакет парочку трусов, носки и выставила благоверного из квартиры. На этом Глашина семейная жизнь и закончилась.

Очень долго на Глафиру как на жену никто не зарился. А ведь она и хозяйка чудесная, и характер у нее золотой, но… Никому такое сокровище не требовалось. Она совсем было отчаялась и от тоски записалась в местный ДК, в театральный кружок, где ее наконец-то и нашло долгожданное женское счастье в облике Пудикова Рудольфа Семеновича. Пудиков сначала одарил ее главной ролью в новогодней сказке «А Баба-яга против», потом начал интенсивно строить глазки новоиспеченной актрисе и вскоре без лишних разговоров переселился в ее двухкомнатную квартиру. С этого момента жизнь Глаши заиграла красками. Правда, заработок у Рудика оказался непостоянный, да и его Глаша не видела, но зато любимый открыл для нее необыкновенный, сказочный мир театра! И что бы там ни говорил Глаше ее родной братец Димка, что-де Рудик ее только использует, что он нахлебник и альфонс, Глафира была настолько счастлива, настолько ее переполняли неистраченные чувства, что она даже… она даже взяла и сама написала пьесу! Да! Специально для театра своего Рудольфа! Пьеса рассказывала про их запоздалую, немыслимую любовь и называлась «Джульетта и Ромео среди вас». Конечно же, в роли Джульетты Глаша видела только себя, а Рудольф должен был преобразиться в современного Ромео, однако… Рудик отчего-то все никак не ставил такую потрясающую вещь. Как он объяснял, им обоим надо было накопить чувств для создания сего шедевра. Глаша терпеливо ждала и в это время опекала своего любимого как могла.

— Рудик, ну ты же знаешь, Казимир — обычный убогий человек, — тихонько гладила мужа по руке Глаша. — У него нет мечты. Ты не представляешь, как это — жить без мечты! А у тебя есть театр. Есть я. Есть твои пьесы… Рудик, а когда ты начнешь ставить «Джульетту и Ромео»? Я сегодня репетировала, у меня получилось.

Рудик нервно дернулся:

— Глаша! Ну что у тебя там получилось? Господи, как же тебе объяснить?.. Для этой постановки ты должна стать настоящей актрисой! Ты должна уметь перерождаться в любой образ! Ты…

— А я умею! — обрадовала любимого Глаша. — Я сегодня уже так в эту Джульетту переродилась, что прибежала Манька и…

— Ну какая Манька, Глаша-а-а… — захныкал Рудик. — Ты должна… Вот понимаешь, скажу я тебе — ползи! Ползи, потому что ты — червяк! И ты должна тут же упасть и поползти, извиваясь! Поверить, что ты и в самом деле — червяк! Проникнуться его мыслями, чувствами, его идеями…

— У червяка-то идеи? — не удержалась Глаша.

— О-о-о-й, да при чем тут червяк? — взвыл Рудольф, ухватившись за голову. — Я в общем! Или, к примеру, скажу тебе — иди голая, потому что ты — Ева! И все! И ты уже на улице в чем мать родила! И никакого стеснения! А потому что ты для себя уяснила: я Ева, кого тут стесняться, когда вокруг одни дубы?! Или вот… скажу — разденься, потому что ты — юная развратница! И ты уже…

— Ну так чего ж, разденусь… вот прямо сейчас… — И Глаша стала стыдливо, путаясь в пуговицах, расстегивать кофточку.

— Ой, я тебя прошу, не надо этой пошлости! — поморщился Рудольф. — Как на приеме у сельского врача, честное слово!.. Нет, Глаша, не готова ты еще к великой роли.

— Да готова, говорю ж тебе! — пыталась убедить супруга Глаша. — Я уже пробовала! Получается!

Рудольф плюхнулся на диван, посмотрел на жену и вдруг, дернув бровью, сказал:

— Получается? Готова? Умеешь перевоплощаться? А докажи! Вот тебе задание: завтра вечером ты должна выступить в роли… ну, скажем, в роли продажной женщины. Дерзай.

— Погоди, — оторопела Глаша. — Это где ж я выступать буду? У вас в ДК? Так я сразу говорю: тебя Казимир и вовсе на порог потом не пустит. Он же такой зануда, ему ж разве объяснишь, что это я роль играю.

Рудольф фыркнул:

— А разве у нашего ДК стоят продажные дамочки? Они у нас на остановке Хрусталево деньги зарабатывают.

— Так это что же… мне на Хрусталевку, что ль? — нервно сглотнула Глаша.

— Ну а куда еще?

— Так… меня ж там и правда… я-то в роль вживусь, а они? Они ж в самом деле… ну, заказчики-то, они ж не играть будут! — вытаращилась на сожителя Глаша. — И чего тогда делать?

— А смекалка на что? — склонил голову набок Рудик. — У нас ведь на дорогах девицы стоят не от хорошей жизни. Тяжело им приходится: работы нет, на руках дети малые да родители престарелые, вот и идут торговать телом…

— Да? А я всегда думала, что они больше ничем другим торговать не хотят. Могли б на заводах работать, к примеру, или там…

— Ты вот про это забудь! — прервал ее Рудольф. — Тебе надо снять клиента, убедить его, что ты горемыка, выудить деньги и… И уж тогда мне просто некуда будет деваться! Сразу придется бросать все дела и ставить твою пьесу! Потому что ты — талант! Ну так как? Завтра пойдешь?

Конечно, Глаша была согласна ради любви на многое. Но чтобы торговать собой… Нет, к такому она еще не была готова.

— Знаешь, ни в одном театре актрис не заставляют на панель выходить.

— Правильно, потому что они сами всему научились, а ты… Ой, да кто тебя заставляет! Живи ты как мышь серая!.. Сиди в своей библиотеке да млей от «Каштанки»… Я думал, у тебя хоть какие-то зародыши способностей, а ты…

— Ну знаешь! — задохнулась Глаша. — У меня есть зародыши! И еще какие! Только… только вот на панель…

— Да ладно. Все. Проехали, — отмахнулся Рудик, демонстративно взял телефон и стал набирать номер одной из своих ведущих актрис. Он всегда успокаивался только такими разговорами. — Нина Леонидовна? Ну как роль? Выучили? Побойтесь бога, вы уже второй месяц учите, а осилили только первый абзац. Имейте в виду, у меня очень просила эту роль Ольга Хохлова… Ну что ж с того, что она просто техничка, она мне Снежную бабу сыграет просто виртуозно!.. Хорошо… Да-да… Ладно, завтра я вас прослушаю…

Глаша уныло вздохнула и побрела в спальню — там, на комоде, ее ждала еще огромная куча неглаженого белья, и что бы там ни творилось в театральном закулисье, а дела домашние еще никто не отменял.

Следующий день в библиотеке выдался совсем непродуктивным, ну хоть вой! Не пришел ни единый посетитель! Даже старичок, который приходил исключительно для того, чтобы пообщаться и выразить свое «фи» всему, что показывают по телевидению. Даже суматошная Акимовна со второго этажа, которая и вовсе не знала, что здесь находится библиотека, а прибегала только затем, чтобы узнать погоду, даже мальчишки, которые после катка забегали погреться, — ни единой души.

Вечером, когда Глаша собралась домой, дверь библиотеки неожиданно распахнулась и на пороге появилась прекрасная, точно Снежная королева, женщина. Она рухнула на старенький деревянный диванчик, бросила рядом сумочку и деловито спросила у растерянной Глаши:

— Вы не в курсе, кому жаловаться, если жизнь ни к черту?

Глаша прилежно задумалась, а потом с сожалением покачала головой:

— Даже ума не приложу… А может, вам книжечку? Формулярчик заполним, а?

— Вы думаете, тогда жизнь наладится? — серьезно уставилась на нее прекрасная незнакомка.

— Нет, я вот сколько уже заполняла, а… тоже кругом ни к черту, — вздохнула Глафира.

— А мне зачем тогда советуете всякую ерунду?

— Ну какую же ерунду?! — возмутилась Глафира. — Книги — это ж!.. Да вы возьмите, почитайте! Между прочим, так успокаивает. Оказывается, почти у всех великих жизнь тоже была не сахар! Зато потом они таких высот добились!

— И чего? Ну добились, а толку-то? — грустно вздохнула женщина. — Они ж все равно умерли уже все. А мне… мне еще ра-но… в великие. Хотя я уже в своей судьбе столько всего хлебнула! Вот сегодня! Прямо с самого утра так и начала хлебать! Сначала не завелась машина! И пришлось мне к мастеру тащиться на такси! Потом выяснилось, что я перепутала дни и моя мастер ждала меня вчера, а сегодня у нее выходной! Потом я решила забежать в бутик, выбрала себе туфельки, но моего размера не оказалось! И вот уже под самый вечер направляюсь я домой, и на тебе, последний сокрушительный удар — падаю и рву колготки! Как жить? С такими синяками на коленках… Да когда же вы мне кофе принесете? Я уже здесь полчаса сижу, а вы даже не шевелитесь!

Глаша «зашевелилась». Она рванула в маленький отсек, где в обеденный перерыв Зинаида позволяла пить чай с печеньем, а иногда и заваривать лапшу в пакетиках. Кофе, конечно же, не было. Да и откуда ему взяться, если ни Глаша, ни вторая библиотекарша, баба Поля, отродясь на такие изыски не раскошеливались. А Зинаида своими продуктами не разбрасывалась и кофе пила только в кабинете.

— А вы чай не употребляете? — выглянула из кухонного отсека Глаша.

— Ну налейте чашечку зеленого. Сильно вычурно не надо, можно просто «Мэтр де Тэ»… щепотку… без сахара.

— Ага, — кивнула Глаша и плюхнула в стакан с кипятком пакетик с заваркой «Принцесса Нури».

Женщина взяла в руки горячий стакан, точно гранату. Потом отчетливо всхлипнула и жалобно посмотрела на Глашу:

— Ну вот, я же вам говорила: день хоть выкинь!

— Ой, не то слово, — активно поддержала ее Глафира. — Вот у меня сегодня тоже… ни одного человека. А на меня уже и так Зинаида косится. Мне вот никак нельзя, чтобы без посетителей!

— Чего нельзя-то? — фыркнула женщина. — Скажите, что приходили! Прямо целые делегации, она ж все равно не сможет проверить.

— Вы ее просто не знаете… — вздохнула Глаша. — Это она бабу Полю проверять не станет, а меня… Она ведь меня на работу взяла только потому, что самой здесь сидеть не хочется. Она все время говорит, что у меня лицо не интеллигентное, дескать, мне бы только лифчики продавать.

Женщина пристально взглянула на Глашу и покачала головой:

— Да ну, какие лифчики! Я б у вас не купила. Вам маслом хорошо торговать, подсолнечным. «Золотая семечка». Почему-то мне так кажется.

— Чего это? — захлопала глазами Глаша. — Мне здесь надо. Во-первых, от дома близко, а во-вторых, много времени для репетиций. Я ж еще театром занимаюсь.

— Да что ты! Вот жизнь! Кого только на подмостки не толкает! — всплеснула руками незнакомка и сочувственно погладила Глашу по руке. — Женщина, послушайте, ну какой вам театр? Это не ваше, поверьте мне. Вот я на такую актрису ни за что бы не пошла! На Чадова бы пошла, на Нагиева побежала, на Тома Круза, а на вас… Бросайте вы это зряшное дело…

— То есть как бросайте?! — возмутилась Глаша. — Да я… у меня же и пьеса есть! Для новой постановки! И у меня там, между прочим, главная роль! Я Джульетту играю! А муж мой, он — Ромео!

— Боже мой, у нее еще и муж есть, — едва слышно вздохнула прелестница и громко заявила: — Ну какая из тебя Джульетта? У моей подруги собаку так зовут, мастино неаполитано. Здоровенная такая, голубого окраса, а ты…

— При чем же здесь голубой окрас?! — изумилась Глаша и незаметно для себя перескочила на «ты». — Ты вообще Шекспира-то читала? Ну, повесть о двух влюбленных? Да не таращься, вижу, что для тебя это джунгли. Сейчас… погоди… у меня она прямо на стойке… сейчас… Вот! На, возьми, почитай!

— Детектив, что ли? — недоверчиво поморщилась женщина. — Нет, погоди-ка, я припоминаю… Шекспир, это где всегда умирают, да?

— Не совсем. У него еще и комедии были, но эта книга… да, здесь любовь с печальным концом.

— Ясненько… Фу-ты, шрифт до чего мелкий. А ты к этому Шекспиру с какого боку?

— А я… я изложила свой вариант, — задумчиво возвела глаза к потолку Глаша.

— Чего ж тебе этот не подошел? Шекспир он что, хуже тебя написал? — искренне не понимала женщина. — Ну ты даешь — и писательница, и актриса! Нет, ты не обижайся, но, хоть убей, я не представляю, как это ты на сцене чего-то там изображаешь. Может, все же лучше маслицем торговать? У тебя получится.

— Иди ты со своим маслицем, — окончательно обиделась Глаша. — Вот мы поставим спектакль, я тебя специально приглашу, посмотришь, как мне цветы на сцену будут бросать.

— Милая, какие тебе цветы, — с глубоким сожалением посмотрела на нее поздняя гостья. — Твоя задача на ближайшие лет тридцать — это удержать того недоумка, который взял тебя в жены, прости господи. Сбежит ведь и глазом не моргнет… Ну что ж, пойду я. — Женщина, поставив стакан на подлокотник дивана, поднялась, махнула полой белоснежной шубки и исчезла за дверью, прихватив с собой томик Шекспира.

— Собака у нее… Джульетта… — никак не могла отойти от неожиданной встречи Глаша. — Еще, главное, не верит она…

Она шла домой, а в голове все никак не утихал голос Снежной королевы: «Женщина, послушайте, ну какой вам театр?»

Да неужели она, Глаша, и вправду никого не сможет убедить в своих способностях? И перевоплотиться в придуманную ею самой Джульетту? Ведь она же столько раз проговаривала эту роль у себя в библиотеке! И Манька вон без конца прибегает, боится, что ее дворника уведут. Значит, верит? А может, действительно Глаше надо попробовать себя в разных ситуациях? Например… (ну а чего такого?) пусть даже и в роли продажной женщины? Она же не на самом деле собирается телом торговать, она просто войдет в роль, испытает себя. А потом… конечно, куда потом Рудику деться, будет ставить спектакль по ее пьесе. И опять же, наверное, где-то дамочка в белой шубке и права — Рудольф у Глаши мужчина видный, божественно талантлив, умен. Если Глаша сейчас не покажет ему все свои способности, то запросто может остаться без такого сокровища. А что? Вон как на него женщины смотрят! И помоложе Глаши, и покрасивее. Это еще хорошо, что Рудик ничего, кроме своей сцены, не видит, а так бы…

В общем, как ни верти, а сегодня же вечером ей просто необходимо выйти на большую дорогу. Искусство требует жертв! А уж любовь тем более, чего тут думать!

Выйти она решила в девять часов. Позднее было уже страшно, а раньше… Ну не к пенсионерам же ей приставать, показывать свое актерское мастерство!

Рудольф сегодня был на вечернем спектакле. Глаша никогда таких спектаклей не пропускала — приходила, когда уже зал ДК закрывали, пробиралась на свободное место и сидела тихо, как мышка. Наслаждалась. Она не говорила Рудику, что следит за его творчеством, он бы, наверное, был недоволен этим. И вот сегодня, впервые, Глаша на спектакль не придет. Пусть Рудик там работает, на сцене ДК, а она будет работать на сцене жизни!

Накрасилась Глаша быстро. Да и чего там краситься-то? Посильнее подвела глаза, поярче нарисовала губы, да еще, на всякий случай, ткнула на скулу мушку, чтобы вообще была красота неописуемая! И сама себе понравилась. Она, конечно, никогда бы не осмелилась так накраситься, если бы речь шла о вечеринке или каком-то празднике, но вот для роли…

Загвоздка возникла с нарядом. Ну где взять блестящую кожаную курточку, чтобы до пояса? Или юбочку, чтобы по самое «не могу»? Брюки? Джинсы? Чего-то Глаша не видела девочек древнейшей профессии в эдаком наряде.

Пришлось безжалостно обрезать вполне нормальное платье и идти с неподшитым подолом. А когда его подшивать? Тут еще обнаружилось, что ее теплые колготки смотрятся вовсе не эротично, да и вязаная шапочка в имидж ночной сердцеедки не вписывается. А уж скромненькая шубка из шкуры молодого леопарда не то что не привлечет мужчин, она их скорее отпугнет. Однако даже ради самой важной роли Глафира не смогла бы срочно поменять свой гардероб — у нее попросту не было на это денег. А посему Глаша решила выглядеть дамой необычной. И чтобы хоть как-то выделиться, чтобы хоть чем-то привлечь внимание этих избалованных мужчин, она накинула поверх шубейки старую мамину шелковую скатерть, расписанную павлинами и неземными цветами, и вот в такой красоте выскочила из дома.

По своему подъезду Глаша неслась как угорелая — нельзя было допустить, чтобы ее в таком виде встретил кто-нибудь из соседей. Да и две остановки она пронеслась на одном дыхании. Становиться возле дома ей не поз-волила совесть, а уезжать далеко от знакомых мест — элементарный страх. Вот и решила Глаша встать возле большого нового супермаркета, расположившегося у дороги, в двух остановках от родимого пристанища. В автобус в таком виде Глаша тоже войти не отважилась, поэтому, когда добежала до нужной точки, коленки уже покалывало от мороза.

— Ничего, — успокаивала себя «жрица любви». — Мне ведь только первую машину тормознуть. Как только он в кошелек полезет, тут я ему и — «Улыбайтесь! Вас снимает скрытая камера-а!»

Она уже приплясывала возле дороги, махала рукой в разноцветной вязаной варежке и даже иногда выбегала на проезжую часть, но машины с бешеной скоростью упрямо проносились мимо. Надо было бы забежать в магазин, погреться, но оказаться в такой одежде среди множества людей Глаша стеснялась. Она лучше бы замерзла здесь, на ролевом задании, но в магазин бы ее и силой не затащили!

— Блин… — потерла посиневший нос окончательно заледеневшая Глафира. — Ну что за собачья работа у этих девочек по вызову! Ни тебе больничных, ни премиальных, ни северных. Одна радость, что зарплату вовремя дают… Не на том месте я встала, что ли?

Она повертела головой, поправила сползшую с плеч скатерть и прошла еще немного вперед, где дорога, поднимаясь к магазину, делала замысловатый крюк.

— Ну вот, теперь вы от меня никуда не денетесь, — злорадно подумала актриса. — Теперь, как только вы со стоянки маркета выезжать начнете, так я уже и тут!

Здесь дело пошло лучше. Первая же машина слегка притормозила, оконное стекло опустилось вниз, и веселый женский голос прокричал:

— Эй! Бабочка ночная! Валенки надень! Все равно уже в гусеницу превратилась!

Глафира радостно помахала вслед машине. Девчонка за рулем. Молодец! За ночную бабочку приняла! Значит, перевоплощение удалось! Теперь бы посмотреть на мужскую реакцию и можно смело домой. Все же мужчины в таких женщинах больше разбираются.

Следующая тупомордая машина на Глашу чуть не наехала. Ну по большому счету Глаша сама была виновата — вышла на середину дороги и запуталась в своей «шали».

— Черт!!! — Открылась дверца навороченной иномарки. — Какого хрена ты сюда выперлась? Жить надоело?! Мотай отсюда, чучело! Здесь тебе не огород!

Глаша постаралась растянуть заледеневшие губы в обворожительной улыбке и посеменила к темной морде машины.

— Мл… молодой чла… молодой человек! — с третьей попытки удалось разлепить рот. — Я к вам по какому вопросу…

— Да чего тебе надо-то?! — прожигал ее гневным взглядом водитель. — Я не таксую!

— И не надо… у меня все равно… денег нет… — махнула рукавичкой Глаша. — Вы б это… вы даму не угостите?

Мужик хмуро сдвинул брови и бегло оглядел салон.

— Это в смысле… хлеба, что ли, дать?

— Ну… можно и хлеба, — махнула рукой Глаша, а потом быстро-быстро выпалила: — Не желаете прекрасно провести время со мной, а? Недорого!

«Молодой человек», которому было изрядно за сорок, от возмущения потерял дар речи:

— Т-ты… Время?! С тобой?! Да я!.. Блин! Ну да, не побрился я утром! Но это ж… это ж не значит, что я окончательный бомж!!! Да я… а ну пошла отсюда, шалашовка!!! В ментовку захотела?!

— Да нет же… я не захотела… ну проведите… эту… ночь! Я ж и сама не хочу, а вам… вам же только согласиться надо… я ж для роли, — пыталась объяснить Глаша, но мысли куда-то делись, да и непослушные губы едва шевелились.

— Я тебе сейчас такую роль устрою!!! — продолжал возмущаться водитель. — Еще каждая проститутка будет мне тут…

— Вот!!! Не мог сразу сказать! — с облегчением воскликнула Глаша. — Ну что за мужики пошли, нет бы сразу назвать все своими именами, ни себе бы, ни мне нервы не трепал…

Машина резко дернулась и рванула с места, а Глаша уже направилась было на остановку, но тут кто-то настойчиво потянул ее за рукав:

— Я! Я хочу… прекрасно провести! — шатаясь из стороны в сторону, лопотал мужик весьма неприглядного вида. — Токо ежли недорого, сама говорила. За десятку сговоримся?

— Чего-о-о? — уставилась на него Глафира. — Вы что пристаете?

— Понял! — мотнул головой ухажер. — Десятка и… мой портвешок!

— Да отцепитесь вы! — Выдернула из его руки свою скатерть Глафира. — Вот ведь! Нет, ну чего вцепился?! Что вы себе позволяете?! Хам!

— Тык… что позволяю? Ничо еще не позволил! — недоумевал отвергнутый джентльмен. — Сама ж предлагала: недорого. А у меня вот токо как раз на тебя и хватает! И… я тя сразу полюбил! Потому что ты — трезвая! А мне такая и нужна — трезвая проститутка! Ну?! Пойдем, что ль? Десятку дам!

— Вы за кого… — начала было Глаша, но тут же лицо ее преобразилось — губы растянулись помимо воли в удовлетворенной улыбке. — И вы туда же! За проститутку меня приняли, да? А я… я артистка, между прочим, только и всего!

И она веселой походкой зашагала к автобусной остановке.

— М-да? — глядел ей вслед качающийся мужичок. — А с виду так и никакая не артистка, а форменная… разззврррратница!

Глаша вошла в полупустой автобус и только тут поняла, что денег у нее нет. Ни копейки. Сумочку, ну и, конечно же, кошелек, она оставила дома.

— Оплачиваем проезд, — подойдя к Глаше, бесстрастно бросил молодой кондуктор.

— Нет у меня денег… — пожала плечами Глаша и вдруг неожиданно для самой себя ляпнула: — А хотите, я с вами по-другому рассчитаюсь?

Парень вздрогнул, вытаращил на пассажирку огромные совиные глаза и завопил на весь салон:

— Дядь Коль! Открывай двери! Здесь эта, как ее… гейша! Выкинуть на фиг — и дело с концом!

— Дурак, — довольно швыркнула носом Глаша. — Не гейша, а путана. Останови, я сама выйду…

Автобус дернулся, встал, двери с лязгом распахнулись. Глаша выскочила на улицу, краем уха услыхав, как молодая парочка на задней площадке обсуждает нравы ночных работниц.

— Ну и ладно… — поежилась Глафира. — Хоть немножко проехалась, согрелась чуть-чуть, да и бежать теперь меньше.

Она стянула с плеч скатерть, мазнула ею по ярко накрашенным губам и припустила к дому во весь дух.

В квартиру она залетела пулей, морозец на улице давал о себе знать. В комнатах было темно и пусто. Рудольф еще не вернулся со спектакля, так что Глаша могла спокойно привести себя в порядок и даже погреться в ванной. Заболеть после сегодняшнего мероприятия очень не хотелось.

Когда она вышла из ванной комнаты, красная, распаренная, точно вареная свекла, на кухне уже суетился Рудольф.

— Рудик! Ты себе не представляешь, — начала было Глаша, но тут же сама себя перебила: — А как твой спектакль? Народу собралось много?

— Да собралось, чего уж там… — игриво усмехнулся Рудик. После спектаклей у него всегда было хорошее настроение. — Только вот не пойму, куда ты сегодня упряталась. Я тебя не видел. Неужели из-за колонны подглядывала?

— А ты… ты знаешь, что я на спектаклях бываю? — растерянно пробормотала Глафира. — А чего ж молчал? Я думала, что никто меня не замечает.

— Ну, в общем-то, сначала ты себя ведешь практически незаметно, зато потом так начинаешь хохотать, так орешь: «Верблюдовская! Поаккуратней кидай стулом! Не зашиби мне мужа!» — что все артисты проявляют просто стальную выдержку, чтобы тебе не ответить! Я уж сколько раз просил тетю Аню, чтобы она тебя не пускала. Но сегодня ты вела себя идеально! Где стояла?

— У магазина, — улыбнулась Глаша и начала объяснять: — Рудик! Я же решила себя попробовать! Помнишь, ты говорил, чтобы я из себя изобразила девушку легкого поведения!

— Ну? — насторожился Рудольф.

— Так вот, я сегодня изображала, — засверкала глазами Глаша. — Ты теперь никуда не денешься — будешь ставить мою пьесу!

— Погоди-погоди, — не понял гражданский муж. — Как это изображала? Где?

— На улице! Видишь, промерзла так, что еле-еле отошла! Колени до сих пор огнем горят. Я уж парилась, парилась…

— То есть ты хочешь сказать, что… прямо на улице, что ли? — таращил прекрасные глаза Рудик.

— Ну конечно! — радовалась Глаша. — Пойдем, я чаю налью, поболтаем!

Она проскользнула на кухню и стала быстро собирать на стол, а язык без устали рассказывал:

— Юбку я сообразила себе из старенькой. Помнишь, у меня такая длинная была, так я ей подол оборвала, а сверху шалью обмоталась… То есть не шалью, а скатертью. Я на Новый год ее нам стелила, синяя такая, шелковая, в павлинах, вот! Ну и встала возле магазина! Ой, я там такого натерпелась! Но зато меня все, представляешь, все называли проституткой!

— И чего? Даже машины останавливались? — осторожно спросил Рудольф.

— Ну да! — восторженно кивнула Глаша. — Нет, первая-то девчонка только притормозила, ясное дело, она и останавливаться не стала… Но она сразу во мне ночную бабочку признала и посоветовала валенки надеть! Правда-правда! А потом мужчина остановился на большой такой машине, я не знаю, как она называется. И он тоже… ну, обозвал меня этой, работницей… легкого жанра. А потом еще…

— Погоди. И чего тот мужик? Он что, согласился на твои услуги? — не спускал с жены внимательных глаз Рудольф.

— Нет, не согласился. Да ему, может, и не надо было никаких услуг. Он же из магазина ехал, домой торопился, зачем ему какие-то услуги, его, наверное, жена дома ждет, — легкомысленно пожала плечами Глаша. — Но ведь он поверил в то, что я жрица любви! Значит, я могу перевоплощаться!

Рудольф выдохнул. А потом безнадежно спросил, так, на всякий случай:

— И что? Ты так ничего и не заработала?

— Постой… — растерялась Глаша. — Но я же не работать туда ходила! Я ж в образ вживалась! Ты чего хотел?! Чтобы я торговала своим телом, да?!

— О боже! — устало схватился за голову Рудольф. — Да ничего я такого не хотел! Но только… как мне тебе поверить, что ты там была? Мы же договаривались, ты идешь на съем… прости, вырвалось… мы договаривались, что ты завлекаешь мужчину. Потом поешь ему про свою несчастную жизнь, он дает тебе деньги, и, когда ты мне их вручаешь, я с чистым сердцем…

— Так для тебя главное деньги, да? А вовсе не мой образ?! — безуспешно пыталась Глаша удержать слезы. — Ты хотел меня подложить под первого встречного! Да, мне предлагали деньги! Целых десять рублей! Но я даже слушать об этом не стала!

— А чего ж десять-то? — дернул губой Рудольф. — Если в скатерти, то можно было и больше просить… Один прикид сколько стоит! Нет, Глашенька, дело, конечно, вовсе не в деньгах… Ну как мне тебе объяснить…

— Да никак! Я так боялась! Закоченела вся! А ты мне… ты мне не веришь! Без этих денег, да? — не могла успокоиться Глафира.

Рудольф подошел к ней, обнял за плечи и повел в комнату. Там он усадил супругу на диван, сел рядом и прижал Глашу к себе, уютно устроив свой подбородок на ее макушке. Поглаживая жену по плечу, он грустно заговорил:

— Девочка моя, дело вовсе не в деньгах… И я тебе верю, но… давай подумаем. Вот посмотри, ты просишь, чтобы я поставил твою пьесу, а где мне на нее взять финансы? Костюмы надо? Надо. Декорации нужны? Обязательно. Артистам заплатить необходимо? Конечно, они же не могут бесплатно работать. И потом, мне ведь хочется, чтобы эта твоя пьеса прогремела! Сразу! Как она там называется-то?

— «Джульетта и Ромео среди вас», — все еще всхлипывая, напомнила Глаша.

— Ну да… А чего название такое корявое? Надо… ну хотя бы «Джульетта и Ромео точка ру», сейчас это модно.

— Там нет никаких ру. Я ж в компьютерах не разбираюсь.

— Ну и что, никто не разбирается. Зато звучит современно, — резонно заметил Рудик и продолжил: — И как же мы с тобой все это провернем без денег? Ты подсчитала, во сколько постановка пьесы обойдется?

— Нет… — уже начала успокаиваться Глаша. — Но я правда не могу, чтобы… ну чтобы так зарабатывать. Может быть, мне в какой другой образ вклиниться?

Рудольф от последнего ее слова поморщился, но замечаний делать не стал.

— Можно и в другой, — великодушно разрешил он. — Только надо хорошо подумать, в какой. Тут же не просто сборы на спектакль, тебе еще себя проявить надо, опыта набраться… Слушай, Глаш, а что если нищенкой? Мне кажется, удачный образ, а? Его, кстати, потом можно втолкнуть в твой спектакль! Ты там будешь играть современную нищенку, которая…

— Какую нищенку?! — оторвалась от любимого плеча Глаша и гневно уставилась на Рудольфа. — В своем спектакле я Джульетту буду играть! Ты же мне обещал!

— Да я и не спорю! Но можно ведь и две роли сыграть! Представь, какая эмоциональная нагрузка! Какой театральный ход! Между прочим, многие великие артисты очень часто в одном фильме играли несколько ролей. «Ивана Васильевича» вспомни.

Незаметно разговор перешел на обсуждение фильмов, потом перекинулись на разбор Глашиной пьесы и только поздней ночью улеглись спать. Уснула Глафира совершенно счастливая, с твердым намерением через денек-другой усесться возле того же супермаркета с коробочкой для сбора денег. Но теперь Глаша решила подойти к своей роли более серьезно. Надо было подобрать костюм, выработать интонацию, придумать душещипательные фразы… Словом, она готовилась так отыграть свою роль, чтобы их бюджет пополнился ощутимо.