Дама непреклонного возраста

Маргарита Южина, 2006

Как там у классика: кто деньги украл, тот и старушку пришил. Сыщица Зина Корытская об этом не сразу догадалась. А ведь весь театр нестандартной моды «Я не такая!» содрогнулся после таинственной гибели престарелой модели. Надо немедленно выходить на след преступника. Но как? Все Зине только вредят – а ведь должны помогать следствию! Может, все эти тощие, горбатые, пузатые нестандартные модели – целая банда?..

Глава 2

Не щекочите сыщика — проснется!

По меркам Зинаиды, Татьяна жила просто роскошно. Просторная светлая трешка, заставленная мягкой мебелью сливочных тонов, горы всевозможных подушечек, огромный телевизор, пушистый однотонный ковер, воздушные шторы… Но Татьяна и не думала кичиться обстановкой, неудержимо тащила подругу к цветам, которых здесь было великое множество.

— Зин, чего ты к стеллажу приклеилась? Пойдем, я тебе такую строманту покажу! Правда, красавица? Потом дам отросточек. А в спальне у меня такой антуриум — сдохнешь! А еще стрелеция! Она пока еще не цветет, но уже собирается. У нее такие цветы… Как птичьи головы, представь!

Зинаида вяло пялилась на зеленые листья и все больше глазела по сторонам. И чего, спрашивается, сдыхать от каких-то веточек, если она прямо сейчас готова скончаться от одной Танькиной кровати — огромной, с маленькими деревянными ангелочками по углам. А еще такой же торшер. И книги… Можно подумать, Танька читать умеет! Зинаида немедленно одернула себя — негоже так откровенно завидовать, может быть, и у нее когда-нибудь появится полка с книгами и ангелочки с кроватью! А Боева не унималась и тащила гостью в следующую комнату.

— Подожди, ты еще самую красоту не видела! В Вадькиной комнате у меня орхидея! Цветет, представляешь?!

Зинаида послушно вошла за хозяйкой в Вадькину комнату и будто споткнулась — на широкой кровати лежал ее недавний знакомый. Теперь она могла хорошо его разглядеть. Все лицо у парня было желтоватым от сплошного застарелого синяка, волосы теперь торчали не драными клочьями, а были коротко подстрижены, и сквозь них виднелись ссадины. Сейчас Вадим лежал в мужской пижаме и ничем не напоминал жуткое существо в джинсах и коротеньком девичьем платье, которое она видела памятной ночью в овраге.

— Вадик… — проблеяла Зинаида. — Ты меня не помнишь?

Парень присмотрелся, но потом только неопределенно пожал плечами.

Возле него уже порхала мать. Татьяна теперь не щебетала, а заботливо поправляла подушку под головой паренька.

— Вадь, ты киселька попьешь? Хочешь йогурта? Я твой любимый купила, с ананасом… Нет? Вадик, это тетя Зина, мы с ней теперь работаем. Это она тебя нашла, и если бы не она…

— Здрассть, — просипел парень и что-то прошептал матери на ухо.

Татьяна тут же унеслась из комнаты, а Зинаида не могла оторваться от лица паренька.

— Представляешь, — вспомнила она. — Я машину хотела поймать, руку подняла, а на меня бык выскочил. Прям не бык, а маньяк какой-то! Откуда он взялся, до сих пор не могу понять. Я от него как рванула, а потом я споткнулась и прямо на тебя свалилась. Знаешь, когда ты меня за ногу ухватил, я подумала: если это снова бык, поймаю и прям говядину из него сделаю, ну сколько бегать-то!

— И как? Поймали? — с трудом разлепил губы парень.

— Кого? Быка? Да где там, удрал.

Вадим медленно покачал головой:

— Машину… поймали?

— Машину? — оторопела Зинаида. — А зачем мне машина? Меня твоя мама довезла. Нам же по пути в город было! Вадик, а… а почему на тебе такой странный наряд был? — не утерпела Зинаида.

Парень метнулся глазами, потом немного скривился:

— Не знаю я, не помню… — И откинулся на подушку. А к сыну уже спешила Татьяна с дымящейся кружкой, от которой шел травяной пар. Парень потянулся за кружкой, и на худой руке перед глазами Зинаиды мелькнула надпись «Я не та…». Дальше прочитать она не успела.

— Вадик, а это что у вас? — еле проговорила она, тыча в руку.

Парень поспешно убрал руку и насупился.

— Вадя, покажи тете руку. Да не эту, а ту, которая исписана! — немедленно встряла Татьяна. — Это же тетя Зина! Не забывай, если бы не она… Кстати, Вадик, а что, если тебе на плече потом так вот красивенько татуировочку сделать: «Не забуду тетю Зину!»

— Мам… — беспомощно протянул Вадим.

— Ну уж, Тань, ты вообще… — не выдержала даже Зинаида.

— Ладно, ладно, не надо. А руку покажи!

Она даже сама подскочила к сыну, задрала ему рукав повыше и зычно прочитала:

— «Я не такая!» Видала, Зин, какие сволочи! Ну, ничего-ничего… Ваденька, а ты спи, спи, не переживай. Скоро на тебе все заживет, спи, сынок.

Татьяна еще раз поправила подушку и повела гостью из комнаты в кухню.

Зинаида заторможенно прошла следом и уселась за стол. Кухня у Татьяны тоже поражала удобством и современностью, но теперь Зинаида этого не видела, перед глазами так и стояло измученное лицо паренька.

— Вот, видела? — появилась через некоторое время в дверях Татьяна. — Видела, что с сыном сделали? Я ж тебе говорю: странные вещи у нас творятся. Потому я и взялась разобраться, кто так наглеет. Милиция, правда, обещала найти хулиганов, да у них же и без нас дел полно, а я за Вадьку не хочу прощать негодяев. Правда, у меня никакого опыта…

— Что с ним случилось? — кивнула в сторону комнаты Зинаида.

— Ой, Зин… — Татьяна уселась напротив подруги, налила чаю и принялась объяснять: — Да что тут случилось… Вадька из института домой в шесть приходит, а тут жду, жду его, а его все нет. Уже и семь часов, и восемь, и десять… А потом ты позвонила.

— Таня, а откуда у него надпись такая? — спросила Зинаида. — Я что-то не припомню, чтобы там, когда я его нашла, у него руки исписаны были.

— Да были, ты не видела просто, — устало отмахнулась Боева.

— А что он сам говорит? Кто к нему подходил? С чего все началось-то?

— Да ничего он не помнит! Зин, мне кажется…

Горестную речь хозяйки прервал телефонный звонок.

— Да! — подняла она трубку.

Вероятно, тот, кто звонил, планировал говорить долго, потому что Татьяна воздела глаза к потолку и пальцем, будто пистолетом, ткнула себя в висок. Говорящий этого не видел, поэтому беседу не прекращал.

— Тань, ты соври что-нибудь культурное, — зашипела Зинаида, у которой уже кончалось терпение. — Соври, что к тебе муж приехал, говорить не можешь.

Татьяна так и сделала:

— Слышь, Коля! Иди к черту! Ну, надоел, честное слово! Будут деньги — заходи! — рявкнула она и бросила трубку.

— Что ты так грубо с человеком?

— Да какой там человек? Это мой бывший, отец Вадькин! — отмахнулась Татьяна. — Представь, когда с Вадькой такое случилось, он позвонил, я ему кричу: врача хорошего найди! Я-то реву, ясное дело, а он только: «А может, Вадику яблочки купить?» Ну скажи, на кой черт Вадьке яблочки, если у него вся челюсть разворочена? Я, ты знаешь, готова была эти яблочки ему…

— Тань, подожди, ты говорила, что тебе что-то кажется, — перевела разговор Зинаида.

Татьяна вмиг остыла, задумалась, а потом поделилась соображениями:

— Мне кажется, тут наш театр замешан. Ты же видела надпись: «Я не такая!» А наш театр так и называется, чего думать-то? Понимаешь, Вадька у меня паренек смышленый, соображает, прямо как калькулятор, честное слово. Он учится в институте на экономиста и, между прочим, повышенную стипендию получает. У нас ведь театр большой, а бухгалтером только Хорь, которую ты вчера видела. Она, конечно, баба умная, но и работы у нее — выше крыши. Короче, не успевает она со всеми делами справляться. А я возьми да и ляпни ей про Вадьку. В общем, села на него Хорь прям верхом! Сначала одно попросила сделать, потом другое, а теперь и вовсе — чуть что, звонит и даже не просит, а перед фактом ставит: к такому-то числу надо то-то и так-то. И хоть бы копейку заплатила, ведьма! А Вадька у меня интеллигентный такой уродился — сама не знаю, в кого пошел? — за нее работу делает, а она деньги огребает. Ой, чего ж ты чай-то не пьешь? Давай я тебе конфеток подложу…

Зинаиде расхотелось чаю. Какое тут чаепитие, когда такие тонкости про будущих коллег выплывают!

— Тогда тем более зачем убирать такого замечательного да еще и дармового работника? — не согласилась Зинаида.

— Ага, дармового! — вытаращилась Татьяна. — Я ж тебе рассказываю… В последний раз Хорь снова Вадьку загрузила, а я сказала Ивской, мол, сколько же можно парня за финансового негра держать? Устраивайте его хоть на полставки, все равно он на вас каждый месяц исправно пашет. Ивская серьезно вроде к моим словам отнеслась, обещала подумать, а через два дня на Вадьку и напали. Сама же видела! Мы с ним в больницу ездили, но там сказали, что страшного ничего нет, я его и забрала. Дома оно всегда лучше…

Татьяна поднялась, налила в красивый стаканчик киселя и понесла парню.

— Таня, так, может, Вадьку просто хулиганы поймали? — спросила Зинаида, когда подруга вернулась.

— Может, и хулиганы, но только они, когда его битами били, приговаривали, что театр ему боком выйдет, если только сунется туда устраиваться. Это единственное, что он помнит. А переодели его в тряпье уродливое, думаешь, так просто? У нас ведь всякие накладки делают, чтобы, скажем, кривизну спины не так заметно было, и прочие премудрости… И надпись не то маркером, не то еще какой дрянью вывели. Я хотела смыть, но у Вадьки такие боли… Ладно, потом все равно отмою, если надо, и ацетоном ототру.

Зинаида не знала, что и сказать, молча брякала ложечкой в чашке. Чай уже совсем остыл и пить его не хотелось. Татьяна крутилась возле плиты, на которой кипели какие-то кастрюльки с запаренными травками и шипели на сковороде котлеты.

— Да у нас бы, может, и не тряслись так… Ну, подумаешь — Вадька! Это для меня он сын единственный, а им кто? Только тут и вовсе страшная вещь случилась, — продолжала Татьяна, оторвавшись от кулинарии. — Еще в прошлом месяце пришло нам приглашение из Англии… Даже не нам, и не приглашение. Англичане предложили Ивской подписать контракт на три года, чтобы она приехала к ним, поработала, поделилась опытом и подобный театр устроила у них там. Естественно, большими деньгами заманивали. Только пригласили не весь театр, а одну Елену Сергеевну. Правда, разрешили модельера взять — Агапову. Елена сразу лоб давай морщить — как бы ей и театр не бросить, и выгоду не упустить. А возле нее все наша модель крутится — Софья Филипповна. Сама уже старушка, а еще и швеей работала. Старушка старушкой, но во все дыры так и лезла. И тут она твердила: «Еленочка Сергеевна! Даже и не вздумайте отказать! Езжайте одна! Чего за собой этот горб тащить?» Это она про нас, что мы, мол, горб! А сама маленькая такая, карлик почти. Она у нас моду для низкорослых показывала. Так ее девчонки чуть не разорвали. Сама же понимаешь: кому в Англию не хочется…

— Ты к чему мне про какую-то Софью рассказываешь, Тань? Мы же про Вадика говорили…

Татьяна сложила по-старушечьи руки в замок и страшно выпучила глаза:

— А к тому! Софья крутилась, крутилась, Елена тогда только отмахнулась. А на следующей неделе Софья Филипповна опять ее подзуживать стала: не слушайте никого, езжайте! И десять дней назад того… сгорела в собственном доме.

— Ого… — опешила Зинаида. Потом проморгалась и сообразила: — Вообще-то, здесь и совпадение может быть, чего уж ты…

— Ага, совпадение! — взвилась Татьяна. — У Софьи, между прочим, тоже на руке написали «Я не такая!», понятно?! И еще одно. Директриса-то наша по совместительству психолог, так вот она с нами, с сотрудниками, беседы постоянно проводит — анкеты всякие заполняем, на тесты отвечаем. Все ей хочется чудо-коллектив состряпать. Недавно она выясняла, кто чего боится. Так вот, Софья, оказывается, больше всего пожара боялась. Даже спички никогда не покупала, только электроплитой пользовалась. Так что с пожаром тем совсем ничего не понятно. Софья Филипповна у дочки часто ночевать оставалась. И в тот вечер Софья, так дочь говорила, тоже осталась. Пришла с работы, к швейной машинке села, все чин-чинарем. Они поужинали, фильм какой-то по телевизору посмотрели и спать отправились, каждая в свою комнату. А утром дочь будят (ее, кстати, Валентиной зовут) и сообщают, что матушка благополучно скончалась. Да не где-нибудь, а в своем собственном доме. А дом тот, между прочим, на другом конце города. Ну и скажи, зачем старушке понадобилось дожидаться, пока дочь уснет, чтобы ехать среди ночи к черту на кулички, на собственную погибель? И не звонил ей никто, дочка бы слышала.

— А может, ее дочка и того… убила? По каким-то своим меркантильным соображениям? — предположила Зинаида.

Татьяна энергично замотала головой:

— Не-а. Я спрашивала, она говорит, что не убивала.

— А милиция что говорит? — поинтересовалась Зина.

— В милиции говорят, что Софью сначала придушили. Представляешь?

Татьяна поцокала языком и пригорюнилась. Зинаида сначала тоже решила запечалиться, но потом вдруг уставилась на Боеву цепким взглядом.

— Слушай, Татьяна, а ты откуда знаешь такие подробности? Прям и милиция тебе все рассказала, и дочь нечаянно проболталась, да еще с подробностями!

Татьяна возмущено вспрыгнула со стула:

— Ни фига себе нечаянно! Я ж тебе говорю — я по этому делу работаю! Даже и папку завела! Подожди-ка…

Боева унеслась куда-то в комнату, и вскоре оттуда послышался такой шум, будто опрокинулся шкаф со всей библиотекой. Может, так оно и было, но через минуту Татьяна стояла перед подругой и прижимала к груди тощую красную папку.

— Вот, смотри, видишь? «Де-ло»! Это я написала.

На папке и в самом деле красовалась надпись, выведенная от руки.

— Дай посмотреть.

— Ага, дай ей! — отступила на шаг Татьяна, еще крепче прижимая папку. — Сейчас сама почитаю, это ж документы, а не каракули какие. Вот, слушай. «Я, Боева Татьяна Викторовна, в трезвом уме и твердой памяти заявляю, что мной проведена огромная работа. Я выяснила, что неизвестным злостным преступником, прямо скажем, негодяем, был сильно избит Боев Вадим Николаевич. И совсем насмерть была уничтожена Софья Филипповна Рудина. Работа продолжается». — Татьяна тяжело вздохнула, будто только что и впрямь провела тяжкую работу. — Видала? Вот и думай. Конечно, я-то думать не стала, сразу за дело взялась, только у меня слабо получается, я же не сыскарь. И времени не хватает, я ведь работаю. Поэтому ты для меня сейчас — палочка-выручалочка. Мы с тобой здесь все перевернем! А то пока нас всех не передушат, никто и не пошевелится.

Зинаида приосанилась. В сыскном деле она считала себя матерым волком: раскрыла же одно преступление, а чем это хуже? И мозги у нее варят получше Татьяниных. И начальником по кадрам быть очень хочется, то есть менеджером. А там кто его знает, может, и ее в Англию возьмут, не одному же Игнатию Плюху по заграницам мотаться.

При воспоминании об Игнате губы у Зинаиды невольно растянулись в блаженную улыбку, а потом скорбно провалились вниз. Это ж надо — он на Нюрку клюнул! Нет, определенно надо себя загрузить новой работой!

— Татьяна! Я думаю, нам прямо сейчас надо отправиться на место преступления. Я имею в виду — в театр, — решительно поднялась она.

— Ты чего? Чаю обпилась? — чуть не подавилась Боева. — Кто тебя туда пустит, в театр-то? Сегодня же суббота! А у нас, если показов нет, никого по субботам в театр не пускают, таково распоряжение Ивской.

— Слушай, а чего тут думать? — вдруг сообразила Зинаида. — Может, сама Ивская все и творит? Убивает, избивает…

— Ой, ну ты совсем… — обиделась за начальницу Татьяна. — Да на фига ей такое надо?! Знаешь, она у нас какая, Елена Сергеевна! Да она… Она мухи не обидит!! Она — святой человек, чтоб ты знала! Нет, надо же такое выдумать! Ты вот людей не знаешь, а еще судить берешься!

— А я тебе говорю, самые коварные преступники — как раз те, на которых никто подумать не может. Вот ты вспомни: мы когда в ресторане работали, на меня кто-нибудь мог подумать, что я личной водкой торгую?

— А чего думать, мы все знали! — вытаращилась Татьяна. — И директор знал. Он тебя еще шельмой криворукой обзывал, потому что никак поймать не мог.

— Вот сволочь. Почему же криворукой, если я очень даже напротив — ловкость рук проявляла? — перекосилась Зинаида. — Ну да неважно. Короче, вашу Ивскую проверить не мешает. Может, прямо к ней и сходим?

Татьяна уже не рада была, что втянула Корытскую в это дело. И что ее к начальству-то тянет?

— Тань, собирайся, пошли к директрисе в гости!

— А тебя Ивская приглашала? — глядя куда-то в окно, невинно поинтересовалась Татьяна. — Нет? Так и нечего навязываться. Ты вот только пришла — и сразу по домам шастать… Так кого угодно спугнуть можно. Ивская же не дура совсем, она сразу смекнет, что ты ее подозреваешь. Если виновата, потом к ней и не подберешься, а если нет, тогда преступник насторожится. Нет, тут надо что-то другое придумать.

— Тогда давай я Вадьку твоего допрошу — должен же он был видеть, кто его мутузил!

Татьяна пожала плечами.

— Я уже его спрашивала. Ничего он там не видел, но… может, ты как-нибудь по-особенному спросишь… Пойдем. Только ты это, сильно его не травмируй, постарайся аккуратненько, с подходом…

— За кого ты меня принимаешь!

Вадька не спал. Он уныло созерцал по телевизору какой-то молодежный сериал и тянул через трубочку сок.

— Вадь, вот тут с тобой тетя Зина хочет поговорить, про бухгалтерские отчеты. Отвлекись на минутку, а?

Вадик охотно отвлекся. Он даже немного пошевелился, пытаясь устроиться поудобней. Зинаида уселась к нему на кровать, положила свою огромную ладонь на руку паренька и с улыбкой милой тетушки начала «издалека»:

— Кто тебя избил, Вадик?

Парень перевел взгляд на мать, а потом снова уставился на Зинаиду:

— Не знаю. А как это связано с отчетами?

— При чем тут отчеты? Я что, похожа на бухгалтерскую мышь? Меня интересует, кто тебя так разукрасил, а ты про отчеты… — начала нервничать Зинаида. — Лучше напрягись и припомни: как они выглядели, что говорили…

Парень отвернулся к стене, вздохнул и коротко буркнул:

— Не видел я, как они выглядели. Они сзади подбежали, сначала с ног сбили, а потом давай битой по ребрам… по голове еще тоже, потом, кажется, по почкам… я не помню, сознание потерял.

— И что, они все молчком, что ли, махались?

— Нет, матерились еще. Вам маты передавать?

— Спасибо, меня уже материли. А вот мама твоя говорит, что там про театр упоминали? — напомнила Зинаида. — Надпись опять же…

— Ну, да, было что-то… Вроде «забудь про театр» или «не суйся в театр», что-то такое. А, вспомнил! «Хрен тебе, а не место в театре!» — вот что говорили. А надпись мне сделали, когда я без сознания был. И переодели тогда же, иначе бы я не дался. Да я вообще помню только, как на остановке стоял, а потом кто-то сзади набежал, и удары посыпались. Очнулся я, когда вы мне на больное ухо ногой наступили. В общем-то, от боли и очнулся. Я даже по телефону маме не смог позвонить — не успел. Мам, дай снотворного, а то чего-то опять…

— Все-все, Вадик, уходим. Зин, пошли. Пошли, говорю! — зашипела Татьяна и потащила подругу из комнаты.

Усадив Зинаиду снова за стол, Боева недовольно нахмурилась:

— Ведь говорила тебе — осторожненько надо. Он знаешь как переживает! Да еще и боли эти… А ты — прям как топором!

— Я и так осторожненько, — оправдывалась та. — Я ведь не спросила: «Как же ты теперь калекой-то жить будешь?», или «А не задет ли мозг?» Я вполне тонко подошла. И по делу. А как еще расследование-то проводить?

Татьяна задумалась. В раздумье она отщипывала листики с какого-то цветочка и медленно жевала, сильно кривясь. Потом плюнула, с укором взглянула на гостью, как будто это Зинаида только что обкусала дорогой цветок, и решила:

— Знаешь, я вот что придумала. Ты в выходные дома план наметь, чем нам заниматься, а потом мы уже вплотную, так сказать, и примемся расследовать. Только смотри, буром-то не при, тут с хитростью надо. Ну, в общем, ты придумаешь, сама говоришь, раскрыла уже одно преступление. А сейчас давай о себе расскажи, а то я тебя на работу как свою устроила, а ничего про тебя и не знаю.

Зинаида у Татьяны просидела еще часа два, а потом рванула домой. В этих убийстве с избиением надо было разобраться, а разбазаривать время — значило работать на преступника.

Не успела она перешагнуть порог дома, как на нее обрушилась целая какофония звуков: взревела музыка, кто-то радостно завизжал, защелкали пробки от шампанского, а саму Зинаиду кое-как взгромоздили на плечи какому-то хилому мужичку и, по дороге стягивая сапоги и пальто, поволокли на кухню. Там на столе высились красивые бутылки, в тарелках обливались майонезом салаты, курица источала копченый аромат, и кто-то даже умудрился сообразить холодец! И все же никаким столом Зинаиде невозможно было запудрить мозги.

— Господи… мамочки… Да что такое творится-то… люди добрые… — бормотала она, цепляясь за дверные косяки. — Граждане, прекратите меня таскать… Уберите руки с талии, мужчина!

Надо сказать, Зинаида была опытным детективом, как-никак целое дело раскрутила, а потому возмущалась весьма деликатно. Кто знает, а вдруг это преступники решили оргию тут устроить? Зачем же зря людей гневить, себе дороже. Вокруг нее скакали незнакомые люди, чужие мужчины тягали ее из стороны в сторону, не зная, куда пристроить, а посторонние женщины по-поросячьи визжали и хлопали в ладошки. Непонятно, кто ее поджидал и что задумал, а посему пока надо было сдерживать эмоции. Сдерживать становилось с каждой минутой все труднее — ее куда-то тянули за руки, платье задиралось, жутко ныла спина, дважды ее треснули головой о дверь, но когда хилый мужичок вместе с ней опрокинулся мимо стула, Зинаида уже не выдержала:

— Пре! Кра! Тить! — вскочила она с пола и гневно топнула ножкой. — Я вам резиновая кукла, что ли? Чего вцепились? И вообще! Что сие значит?!

Тут со здоровенным пирогом вплыла в кухню Юлька и засветилась самым необыкновенным счастьем:

— Зинаидочка Ивановна! В наше время так сложно найти хорошую работу, а вам удалось! И это чудно! По данному поводу мы с друзьями решили устроить вам небольшой праздник и вместе с вами порадоваться!

Зинаида жутко подозревала, что молодежи уже давненько хотелось собраться вместе, устроить гулянку и «порадоваться» просто так, все равно с кем. Чего говорить: и Юлька, и Игорь были неплохими жильцами, и такое сборище у них было впервые за несколько месяцев, а ведь они совсем еще молодые. Поэтому хозяйка сладко оскалилась и проворковала:

— Проказники… Ишь какой праздник устроили! У меня чуть камни из почек не выскочили… Только я не готова сейчас праздновать. Ах, не нужно меня уговаривать, не нужно! Я должна хорошо выспаться и достойно подготовиться к трудовым будням. Вы уж тут без меня…

— Ну ка-а-ак же без ва-а-ас? — прилежно загнусавили женщины, а мужчины стойко подавили вздох облегчения. — Мы хотим с ва-а-ами…

— Нет, нет и нет! — категорично заявила Зинаида и сделалась строгой. — Гуляйте одни, а мне еще надо просмотреть последние газеты. Не могу же я выйти к столикам, не зная, что творится в мире! А если какому клиенту взбредет в голову спросить, кто сейчас президент Эфиопии? Вот то-то…

С совершенно измученным видом она подхватила Мурзика, который усердно лизал холодец из чьей-то тарелки, подхватила клочок газеты, в которую был завернут сыр, и удалилась к себе «просматривать газеты».

Про прессу она, конечно, забыла сразу же, как переступила порог своей комнаты. И вот Зина переоделась в старенький байковый пеньюар и теперь вышагивала по ковру, пытаясь усвоить все, что ей сегодня рассказала Татьяна. Под ногами крутился Мурзик, выписывал восьмерки и путал мысли.

— Мурзон! Я вовсе даже не занимаюсь дрессировкой, и мяса нам за это никто не даст. Ты вот лучше скажи, что общего между карликовой старушкой и умным, образованным парнем?

Мурзик вяло мявкнул.

— Вот не надо! Не надо мне лишний раз напоминать, что тут замешан театр! Хм, «Я не такая!»… Ну, допустим, старушка действительно была не такой, но парень-то вполне обычный! У него и рост… Да-да, не спорь, я же видела, какой он длинный под одеялом! — убеждала кота Зинаида. — Рост у него нормальный, вес тоже, не толстый и не дистрофик. Руки-ноги целы. Целы-целы, я заметила, он ногами шевелил, когда пытался приподняться. Тогда что? И со старушкой непонятно… Скажи на милость, что такого она сделала, что ее сначала придушили, а потом еще и сожгли? Вот Татьяна говорит, что, дескать, Софья Филипповна подзуживала директрису ехать в Англию без коллектива. Но это же смешно! Неужели Ивская совсем без головы? Да на бабушку можно было дунуть как следует, она бы про все на свете забыла! Нет, это не причина. Тогда что?

За дверями сначала слышались бурные крики, потом голоса стали умолкать, и на какое-то время наступило затишье, а после накатил новый шквал радостных воплей. А Зинаида все шагала по ковру и ломала голову.

— Зинаида Ивановна! — раздался вежливый голос одновременно с вежливым стуком в дверь.

Кто-то за нею шуршал, возбужденно шептался и даже тихо переругивался.

— Зинаида Ивановна, откройте, у нас для вас сюрприз! — пела за дверью Юля.

Вот чего не хотелось Зинаиде Корытской, так это незапланированных сюрпризов. Однако сегодня она уже выступила в роли доброй феи, а потому следовало роль играть до конца.

— Ну, что вы там еще придумали, непоседы? — словно добрая бабушка, проворковала Зинаида, костеря в душе неугомонных квартирантов.

Перед ней стояли молодые женщины, и двое из них держали в руках увесистые баулы.

— Вы, девочки, тоже ко мне… квартироваться? — чуть не заплакала Зинаида, из последних сил стараясь сохранить лицо.

— Ой, ну что вы! Хи-хи! Мы же говорим — сюрприз! — Девушки ринулись в комнатку и принялись с азартом распаковывать сумки.

Чего тут только не было! Косметика, одежда, обувь…

— Давайте мы сначала вас накрасим! — порхали вокруг хозяйки чуть хмельные девчонки. — Накрасим, накрасим! Не спорьте! Вы теперь на работу пойдете, а лица совсем нет! Это что, разве это глаза? Прям, как у вареной рыбы! Люся, где у тебя тоник? Дурочка! Надо сначала маску сделать! А губы… Нет, ну если сначала карандашом пройтись… Слушайте, а давайте ей новую форму губ придумаем!

Зинаида сначала пыталась сопротивляться, но потом правильно посчитала, оценив сюрпризный напор, что лучше сдаться.

Целый час девчонки колдовали над породистыми чертами лица Зинаиды Корытской. Чуть меньше времени ушло на прическу. Вероятно, потому, что с таким количеством волос просто невозможно было что-то особенное выдумать. Зато на одежду ушло часа полтора — пока все не перемерили, не успокоились.

— Ну вот, теперь смотрите в зеркало! — выдохнула одна из девушек, которая в узеньких джинсиках.

Зеркало тут же притащил Игорь из своей комнаты, и Зинаида, затаив дыхание, подошла оценить девичьи старания.

Из зеркала на нее глянуло незнакомое ехидное лицо. Какие-то яркие, вызывающие глаза, румянец, не матрешечный, а как у женщин в богатых журналах, и красиво изогнутые губы. Волосы, правда, подвели — после постоянной тугой косицы они теперь изгибались неровным бараном и в правильные волны укладываться категорически не желали. Зато наряд! Узкая юбка до середины колена, а потом — черные замшевые сапоги! Сверху, правда, красиво болтался просторный пуловер бананового цвета, но все портила далеко выпирающая грудь. Выходит: правду Танька говорила — надо эту бахчу куда-то прятать. Но сапожки! Вот именно так и должен выглядеть меднеж… менеж… черт, ну тот, который по кадрам!

— Отпа-а-ад… — удивленно протянула высокая девица.

— Ой, Зинаидочка Ивановна! — порхала вокруг хозяйки Юлька. — Ой, ну так классно! И так стильно! У вас на работе все просто выпадут!

— Нет, Зинаид Ванна, вам точно так классно! — проняло даже Игоря. — У нас во дворе тетка молоко продает, вот точно так же одета. Красиво.

Зинаида глубоко вздохнула и принялась стягивать сапоги.

— Вы что? — вытаращилась незнакомая длинноногая девчонка. — Вам не понравилось?

— Да как же такая красота может не понравиться! — усмехнулась Зинаида. — Понравилось, конечно. Да только денег у меня на все нет.

— Ну и что? Сейчас нет, а завтра будут. Вы же теперь работать будете, отдадите! — не умолкали девчонки. — Даже и не думайте, мы подождем. Берите, берите! И юбочку, и пуловер. Кстати, Юль, скажи, вот эта кофточка тоже классно смотрится, да? И ее возьмите. А с получки вернете.

Только стальная женщина смогла бы удержаться от соблазна. Зинаида стальной не была, а потому в ее гардероб уверенно переселилось все содержимое девичьих баулов. Больше всего Зинаиду сразили модные, удобные сапоги и роскошное пальто нежного персикового цвета. Она наивно дала себя уговорить и улеглась спать, твердо решив с завтрашнего утра переродиться в умную, деловую леди, как того требовали новые тряпки.

Половину воскресного утра Зина просидела перед зеркалом, терпеливо пытаясь воссоздать на лице вчерашнюю красоту без посторонней помощи. Сначала получалось неудачно: то глаз размажется, то губы уедут куда-то на щеку, а то и вовсе — расплывется тушь. Приходилось начинать все заново. К обеду женщина вышла уже с плодами собственных трудов на лице. Правда, одна бровь взлетала высоко под челку, а вторая ломалась где-то у виска, румяна намекали на высокую температуру, а губы стали раза в два толще собственных, но стиль просматривался.

Юля терзала хлеб тупым ножом, а за столом уже восседал Игорь.

— Юленька! А что у нас на обед? — напевно спросила Зинаида, не забывая интенсивно приседать — она не успела размять суставы и теперь скоропалительно делала гимнастику.

— У нас сегодня… Ой! Кто это вас так, Зинаида Ивановна? — всплеснула руками девушка. — Что это у вас с глазами?

— Это я сама накрасилась новой косметикой, — засмущалась Зинаида. — Нравится?

Пока Юлька вспоминала словарный запас, Игорь причмокнул языком:

— Все, Зинаид Иванна, все мужики ваши будут. Только лицо умойте.

— Да ну тебя, Игорь, в самом деле! — махнула на него полотенцем жена. — Не слушайте его, для первого раза весьма прилично. Садитесь. У нас сегодня такой обед — пальчики оближешь. Я приготовила борщ!

Зинаида проглотила ком в горле, и обедать ей моментально расхотелось. Что-то с некоторых пор борщи у нее стали вызывать легкую тошноту.

— Вы обедайте, а я… я пройдусь, мне по делу надо, — вежливо откланялась она и юркнула в свою комнату.

Зинаида достала персиковое пальто, нацепила новые сапожки и решила просто пройтись, чтобы свыкнуться с обновками. Что там Игорь сказал — все мужики ее будут? Ну, тогда удобнее всего привыкать к новым сапогам возле дома Игната Плюха. Нет, нет, она вовсе не собиралась задирать нос и, не дай бог, кого-то высматривать, просто там и сквер рядом, и воздух замечательный, и урны на каждом шагу, и прочие мелочи…

Через полчаса дама в новом пальто уже чинно вышагивала по аллее. Она старалась по-балетному ставить стопу и держать спину, и — черт возьми! — на нее даже оглянулся один мужчина с тяжелым звякающим пакетом. Окна Плюха выходили именно на аллею, но это, конечно же, было чистым совпадением. Она сама сейчас просто так вот ходит и… Да, да, ходит и размышляет… Например, о том, что хорошо было бы, если бы выскочил из дома Игнатий, увидел бы ее всю такую современную, обновленную, стильную и стал бы немедленно просить прощения! Или нет, он бы лучше пригласил ее к себе! Или даже… Господи! Да она вовсе и не думает ни про какого Плюха! Она сейчас думает только про Вадьку. Кто и зачем так разукрасил парня?

И в самом деле — зачем? Если допустить, что это обычные хулиганы, тогда… Тогда они бы стали либо приставать к Вадьке, нарываясь на скандал и драку от скуки, для веселья, либо оглоушили его с целью грабежа. Если бы хотели драки, Вадим бы их помнил. А он сказал, что ударили со спины. Тогда получается, что хулиганы избили парня с целью наживы. Но чем же они нажились, если в джинсах у Вадьки остался телефон? Надо позвонить Татьяне, спросить, не было ли у парня с собой денег. Но это так. На всякий случай, потому что версия с хулиганами Зинаиде вообще не нравилась: где они взяли тогда то чудовищное платье? Ведь не простое, а именно с горбом и накладной грудью… Платье… Ну, конечно, платье! А она-то дура…

— Зинаида. — Вдруг кто-то осторожно ухватил женщину за локоть. — Я думаю, нам надо мириться. Пойдем ко мне, а?

Наша сыщица очнулась от раздумий. Перед ней стоял виноватый Игнатий. Ветерок трепал полы его длинного черного пальто, из-под которого виднелись домашние брюки и тапки.

— Ну, пойдем… Я тебе такие конфеты привез!

— К тебе? — не видящими глазами уставилась на него Зинаида. — Слушай, ты мне сейчас все мысли распугал! Не видишь — я работаю. Умственно, между прочим! А ты выскочил тут… со своими тапками… И вообще — какие конфеты? Иди лучше Нюрке их в рот складывай!

Плюх только раздосадованно покачал головой и поспешил к табачному киоску.

— Итак, — снова наморщила лоб Зинаида, — на чем я остановилась? На платье! Надо срочно бежать домой и усаживаться к телефону. Стоп! А чего, интересно, хотел Игнатий? И куда я записала телефончик Татьяны? Господи, когда же я стану настоящей деловой леди?

Дома Зинаида первым делом позвонила Татьяне:

— Тань, это Зинаида. Слушай, а куда ты дела платье?

— Платье? — не понимала Татьяна, о чем речь. — Ну… я его сняла… А чего?

— Я понимаю, что сняла, а куда дела-то?

— Так это… я его сняла, положила в стирку, а сама сейчас мыться полезу. А уж потом пижаму напялю, — подробно отчитывалась Боева.

— Да при чем тут твоя пижама? Ты платье уже стирала? Ты, Тань, его не стирай, я приду, мне его рассмотреть нужно как следует.

На другом конце провода повисло молчание, потом Татьяна неуверенно заговорила:

— Так это… я его только что сняла, не успела постирать, мыться ж полезла. А… ты чего на моем грязном платье разглядывать собираешься? Фасон, что ли, какой у него?

Зинаида от полноты чувств покрутила пальцем у виска, не подумав о том, что собеседница ее не видит:

— Вот о чем только человек мыслит? Таня, я не про твое платье говорю. Я про то, в которое Вадька был наряжен, ты что, не понимаешь? Ведь кто-то его носил! Может, от прежнего хозяина что-то осталось, надо рассмотреть хорошенько…

— Ха, осталось что-то от хозяина! — невесело усмехнулась подруга. — Платья-то уже нет. Сожгли его, еще в больнице.

— Жаль, — коротко бросила Зинаида и уложила трубку на рычаг.

Такая прекрасная идея — найти хулиганов по платью — сгорела вместе с нарядом.

Пока Зинаида раздевалась, возле ее двери терпеливо топталась Юля.

— Зинаида Ивановна, — аккуратно поскреблась девчонка. — Я чего хочу-то… Давайте посчитаем, сколько вам за вещи отдавать придется. Только не пугайтесь, девчонки сказали — расплатитесь, когда сможете!

Юлька испортила весь деловой настрой Зинаиды. Только-только дама стала получать удовольствие от новых вещей, и — здрассте-пожалуйста, подсчитаем деньги!

— Юля! И когда ты только своему мужу время начнешь уделять? Сбежит от тебя Игорек. Вот я бы уже точно сбежала, — призналась Зинаида, тяжело вздохнув.

Юлька только дернула плечиком и по-свойски влетела в комнату хозяйки.

— Вот, смотрите: это Аленка за косметику написала, тут три триста. А вот это Маринкина запись — кофточки там, юбка. Еще тысяча двести. Затем Ирине за сапожки — пять семьсот, и пальто…

— Сколько-о-о-о? — чуть не рухнула мимо стула Зинаида. — Сколько стоят эти носатые лапти? Пять семьсот? Да сапожкам красная цена — полторы тысячи вместе со мной! Чокнулась твоя Ирина, да? На одинокой безработной нажиться хочет? Так, сапожки я не покупаю! — категорично заявила Зинаида, и от обиды у нее задергался подбородок. Она проглотила ком в горле и принялась себя успокаивать: — Ничего, буду в туфельках ходить, у меня еще и резиновые сапоги с юности сохранились, вот чему износу-то нет! А то, ишь, пять семьсот!

Юлька не больно близко принимала к сердцу душевную катастрофу соседки, она терпеливо выждала, когда та на секунду захлопнет рот, и добила окончательно:

— И еще пальтишко — двенадцать тысяч пятьсот. Всего — двадцать два семьсот!

Минуты три Зинаида — не мигая, молча — смотрела на девчонку. Потом попыталась что-то сказать, но рот только беззвучно шамкал. Наконец она выдавила:

— Уйди с глаз моих, садистка! Ничего платить не буду, забирай шмотки!

— Но… Зинаида Ивановна! Ну чего вы в самом деле! Это же не Китай какой-нибудь! Дорогие женщины ходят в дорогих вещах!

— Я не настолько дорогая! — быстро вякнула Зинаида. — И куда твои глаза смотрят — дорогую нашла… Да я лучше повешусь! Надо же, такие деньжищи…

Она вдруг подскочила со стула и понеслась в коридор.

— Неужели и впрямь побежала вешаться? — изумленно вздернула бровки Юлька.

Однако Зинаида и не думала о суициде. Она уже прижимала к уху трубку и кричала на весь коридор:

— Алло, Тань, почему трубку не брала? Я ведь что хотела… А, ты из ванной вылезала, еще не помылась… Чего тебе там мыть-то столько времени, ты же не статуя Свободы, прямо не знаю! А ты завернись в полотенце, если с тебя пена капает, только я не могу перезванивать, забуду, что спросить хотела. А я спрашиваю — у Вадима твоего деньги с собой были? Ну когда, когда… когда на него напали! И сколько? Что, с курткой? А специально не шарили? Лентяи, даже осмотреть человека как следует не могут… Да нет, это я про себя. Все, Танечка, иди мойся, легкого тебе пара…

Зинаида положила трубку и задумалась.

Выходит, у Вадьки деньги были — четыре тысячи на карманные расходы. Но они лежали в куртке. И специально никто к нему в карманы не лез, просто парень потерял куртку, разумеется, вместе с деньгами. Значит, не хулиганы это были… Нет, ну надо же — студентик на карманные расходы запросто таскает с собой четыре тысячи! А тут…

Зинаида вдруг растянула рот в хитрой улыбке и поплыла назад в комнату, виляя домашним халатом.

— Юленька! Я решила, что не буду отказываться от вещей, чего уж там…

— Да и в самом деле! — поддержала ее девушка. — Кто же их за такую цену еще купит? Тем более после вас!

— Да-да, я решила оставить. Но… Знаешь, какая меня идея клюнула? С сегодняшнего дня ваша плата за жилье увеличивается втрое.

— За этот сарай? — выпучила Юлька глаза.

— Но ведь должна же я где-то брать деньги! А ты сама меня научила — дорогие люди должны дорого платить, — растеклась Зинаида в приторном оскале. — А сейчас я хочу побыть одна, ступай, детка.

Детка ступать не хотела, она отвесила губы и теребила подол халатика.

— Ладно, Зинаида Ивановна, я скажу девчонкам, чтобы цены скинули… — промямлила она, — до двенадцати тысяч. Пойдет?

Судя по тому, как легко сбила Юленька чужие цены, Зинаида сообразила, что девица и сама немного желала подзаработать на чужих обновках.

— Двенадцать? Пожалуй, пойдет, — согласилась Зинаида и тут же быстро добавила: — Только в рассрочку на полгода!

Юлька ускакала к мужу, а Зинаида принялась накручивать бигуди. Никогда прежде она не спала с такой красотой, но новая работа требовала новых жертв. Уснуть долго не получалось — голова никак не хотела мириться с кочками, везде жало и давило, и только через три часа с кровати несчастной дамы донесся сочный храп.

Ночью ей приснился Большой театр. Зинаида Корытская никогда не бывала в Москве, а уж тем более в Большом театре, поэтому во сне театр был маленький, неказистый, похожий на деревенский клуб, куда маленькую Зину отправляли каждое лето. Однако в зале играла настоящая классическая музыка, тягучая и угнетающая, а на деревянной сцене прыгали настоящие балерины в торчащих колом юбочках. А потом выскочил здоровенный дядька в женских колготках, схватил одну, самую дохленькую балеринку, и стал носиться с ней из угла в угол. Музыка заиграла быстрее, и дядька стал поднимать балеринку, будто штангу. Та извивалась, громко мычала и, по всей видимости, страдала.

— Отпусти тетеньку, гад! — крикнула Зинаида дядьке.

Но «тетенька» обернулась и оказалась Вадькой.

— Чего вы лезете? — недовольно отозвался он. — Я вам вовсе не тетенька! А это и не гад вовсе никакой, а Софья Филипповна!

От одного только имени Зинаида проснулась.

— Надо же… приснится ведь ересь такая… — тряхнула она головой, пытаясь отогнать тяжелый сон.

На улице, прямо под окном, стояла неизвестная машина, и оттуда доносилась классическая музыка, правда, в современной аранжировке.

— Вот паразиты, ни днем ни ночью покоя от них нет, — проворчала Зинаида, укладывая на подушку многострадальную голову.

Теперь сон испарился окончательно, а стрелки часов показывали лишь половину четвертого утра.

— Еще эта Софья Филипповна… С чего это ей вздумалось дядькой мне присниться? — ворчала сыщица. — Татьяна говорила, она маленькая, почти карлик, а дядька такой огромный — одни ручищи, как слоновьи ноги.

Вдруг Зинаида затихла, а потом как была — в ночной рубахе — рванула в коридор.

— Алло! Алло! Таня? — кричала она в телефонную трубку. — Тань, я чего спросить хотела: а как ты узнала, что у Софьи на руке было написано? Она же сгорела!

В трубке долго молчали, потом сопели, потом, очевидно, проснулись, и хриплый голос Боевой произнес:

— Слышь, Зин, у тебя соседей-мужиков поблизости нет?

— Есть… Игорь за стеной. И подо мной бугай какой-то живет, — растерянно ответила Зинаида. — А что случилось-то?

— Ты, Зин, сходи к этому Игорю, долбани ему в двери и крикни, что он козел. Может, он тебе лицо набьет. А нет, тогда бугая обматери. Должен же кто-то тебя отчихвостить, чтобы ты народ в такую рань не будила.

— Ну, знаешь… С чего это я мужиков будить пойду? Ты вообще знаешь, сколько времени?

— Я как раз про время и говорю, — зевнула в трубку Боева. — Иди, спи, а? На работу же к десяти. Я тебе адрес Софьиной дочери дам, сама сходишь и спросишь.

Больше Татьяна говорить не стала, а попросту бросила трубку. Зинаида поплелась к себе, попыталась уложить голову на бигуди, но потом в сердцах плюнула и стала сдирать парикмахерские орудия пыток, бормоча:

— Да пропади ты пропадом, такая красота!

Затем, раз сон сбежал куда-то, она решила не тратить драгоценного времени даром, а обдумать, что же следует спросить у дочери потерпевшей. Однако обдумывать долго не удалось — лишь только облегченная голова Зинаиды коснулась подушки, как тут же женщина провалилась в сон.

На работу Зинаида вспорхнула легкая и свежая, будто утренняя капустница. На ней красовались новые сапоги, новое пальто поднимало настроение, а духи, которые навязала Аленка, мгновенно довели окружающих до кашля.

Татьяна уже была за стойкой.

— О! А у тебя распашонка новая! — вздернула она брови вверх. — Где взяла? Нашла?

— Ага! — передразнила Зинаида. — Нашла! За двадцать три тысячи!

— Надо же, совсем даром. А чего, Китай, что ли?

Зинаида готова была разорвать подругу — чтобы за двадцать три какой-то Китай?

— Ты, Таня, совсем в вещах не разбираешься, да? Смотри! — Она нащупала ярлычок на пальто и, неудобно извернувшись, стала тыкать кусочек ткани Боевой в лицо. — Вот, читать по-иностранному умеешь? Видишь — «Пума»! Америка, значит. Слышала такую фирму?

Татьяна со знанием дела разглядывала ярлык, а Зинаида терпеливо ждала, застыв в позе статуи «Женщина, метающая диск».

— Это не «Пума» американская, а «Рима», ты по-русски читай. Наша фабрика, на правом берегу. Между прочим, наши конкуренты, — рассмотрела Татьяна бирку и уперла руки в бока. — Чего это ты чужеродную продукцию на себя нацепила, да еще деньги им платить надумала? Где патриотизм?

Зинаида пригляделась. И в самом деле «Рима». Черт, надо же, какая неприятность… Она быстренько скинула пальто и решила увести тему в другое русло.

— Тань, я вот все думаю, а почему милиция уже наутро к Софьиной дочери заявилась? Откуда она знала, где дочь живет? Нет, они бы, конечно, узнали, но ведь не сразу же, а?

— Зина, я тебе адрес дочери дам, а там…

— И еще — вот ты сказала, что на руке Софьи Филипповны тоже надпись была. А как ее прочитали? Женщина-то сгорела…

— Я говорю — дам тебе адресок дочери! — не выдержав, взревела Боева. Но потом сообразила, что орать на спасительницу сына не совсем вежливо, и добавила: — Зин, видишь, в холле мужик толстый? Это наш посетитель. Да не простой, а с переподвывертами. Нам надо все внимание ему уделить, а ты меня отвлекаешь. Давай поговорим позже.

В бар и в самом деле входил мужчина. Окинув рассеянным взглядом заведение, он вдруг открыл рот и пронзительно заверещал:

— Со-о-о-оль, Танечка, дайте мне со-о-оль!

Зина кинулась за солью и величаво преподнесла своему первому посетителю маленькую солонку в виде хорошенького поросенка. Она даже немного присела, будто бы в реверансе, но ее старания не заметили.

— Вы надо мной посмеялись, да? — вдруг налились самыми натуральными слезами глаза писклявого толстяка. — Я вас соль попросил! Со-о-о-ль! А вы мне свинью подкладываете! Кто здесь работает?! Где Татьяна? Татьяна! Эта бестолочь у вас новенькая, что ли?

— Какая бестолочь? Эта? Новенькая! — тут же подскочила Боева. — Видите ли, Аркадий Валерьевич, я ей про вас рассказывала, но она ни разу вас не видела, не понимает вашей тонкой натуры. Но мы все исправим!

Зинаида изумленно смотрела, как Татьяна козочкой прыгала возле посетителя, щебетала, щебетала, а потом вдруг и вовсе — задрала голову вверх и взвыла:

— А-а-а-а-а! Ммо-о-о-о-о! Мм-ы-ы-ы-ы!

Толстяка это нисколько не смутило. Напротив, он плачевно уложил брови домиком, закатил глаза и тонюсенько поддержал:

Конец ознакомительного фрагмента.