Альфонс ошибается однажды

Маргарита Южина, 2011

Все, буквально все, презирают альфонсов. А подумали ли вы, как трудна их жизнь? Эти профессиональные рыцари и умелые соблазнители ежедневно рискуют своими молодыми жизнями, ходят, будто по минному полю, – того и гляди разоблачат. А изображать сутки напролет влюбленного принца вы пробовали? Вот то-то! Хлопотное это дело, а бывает, что и неблагодарное. Вот и наш герой играл самозабвенно, а в финале вместо заслуженного гонорара – тухлые помидоры! Да, не ценят дамы высокое искусство перевоплощения…

Глава 1

Нет, у Ляны совершенно точно были враги! Она-то, конечно, наивно полагала, что их нет, что мир принимает ее с радостной улыбкой, но… Телефон доказывал обратное — он, негодяй, так вредно трезвонил, да еще в такую рань, что сомневаться не приходилось: враги есть! И это именно они решили лишить Ляну сна и покоя, так сказать, выбить из седла! И это в половине десятого утра! Какой коварный замысел!

— Да?! — недовольно хмыкнула в трубку Ляна Юрьевна Осташова, вполне самодостаточная барышня двадцати семи лет от роду. — Я вас слушаю!

— Спишь ты там, что ли? — недовольно пробубнила в трубку лучшая подружка Милка… пардон, Людмила Глебовна Зайцева. — Короче, на Бали поедешь? В Индонезию? Две недели чистого баунти! Пять звезд. Какой отдых! Мужики — сплошь голышом! И прикинь, все загорелые! Ну, если не вчера приехали. Лянка, это ж… Две путевки тебе оставила. Цена неправдоподобная! Прямой перелет!

— Не поеду… Меня мама не пустит, — надула губки Ляна.

— Да ладно тебе, «мама»! — фыркнула Милка. — Скажи, что Даня не может вырваться!

— Ну и Даня тоже… — уже яростно добавила Ляна, но, подумав, призналась: — Я вообще-то с ним еще не разговаривала. Он-то как раз прокатился бы, ему-то что мешает? Жену он давно уже ни о чем не спрашивает.

— Ой, я совершенно тебя не понимаю, — изумленно заверещала Милка. — И как ты только терпишь? Я б с ума сошла, если б у моего Пашки была какая-то там… законная жена, а я бы ему приходилась просто любовницей! Я бы…

— Ты просто конкуренцию не потянешь… — растянулась кошкой на кровати Ляна и строго добавила: — Это она ему ПРОСТО какая-то там жена, а я — ЛЮБОВНИЦА! Я — праздник и муки сердца. Я — букет нежных и колючих роз для души! Синяя птица счастья, так сказать, журавль в небе. Сколько раз повторять? Меня нельзя осквернять грязными носками, трусами и вонючими борщами. Меня можно только лелеять, нежить и баловать подарками.

— Вот! — тут же села на своего любимого конька Милка. — Пусть он тебя и побалует! Индия, Гоа! Там вообще все звезды тусуются! Ты своему Данечке так и скажи: «Даня! Вспомни, наконец, что я птица и мне пора в теплые страны! Заметь, мой любимый Данечка, что я скучаю по океану! Уже сто лет не купалась! Хочу…»

— У нас что, — прервала болтовню Милки Ляна, — совсем с продажами хана, если ты меня так заманиваешь?

— Ой! Ну что ты говоришь такое?! — возмутилась верная подруга. — В Китай за шубами уже сейчас все путевки расхватали, в Таиланд новогодние туры бронируют, Греция ушла, а ты… я ж о тебе пекусь! Ты когда, кстати, переселяться будешь? Новоселье зажала, да? Это мы с Пашкой только зря деньги тебе на люстру выкинули, получается? Из Европы люстра-то… блин… и мне некуда повесить… Так чего ты выбрала-то?

Ляна на минутку задумалась, но тут же отогнала от себя сладкие мысли.

— Ничего. Говорю же — мама истерику закатит. Опять рухнет на подоконник и начнет доказывать кактусу, что она никому не нужна, что он один ее любит, понимает, а потом кинется целовать попугая Диогена, и тот от возмущения повыщипывает себе все перья.

— Ой, хватит тебе на Наталью Максимовну наговаривать! — перебила Милка. — Тебя послушать, так твоя мать — слезливая тетка! К тому же выжившая из ума! Она же как-то со своей клиникой управляется, и ничего! Да еще и как управляется!

Лянка только тяжко вздохнула. Ну да, ее маменьку не назовешь мякишем для беззубых. Но ведь возраст! Хотя… здесь и не возраст, наверное…

Раньше все было совсем не так. Главой семьи был, конечно же, отец. Сначала он занимал серьезный пост, семья жила в достатке, а Ляночка исполняла роль сыра, исправно катающегося в масле. Одевалась она лучше многих, училась в самой престижной школе и отказа ни в чем не знала. Потом времена изменились, и отец занялся бизнесом. Бизнес оказался очень доходным, появилась возможность открыть для любимой жены Наточки стоматологическую клинику «Жемчуг» — Наталья Максимовна была замечательным зубным врачом. И даже дочурке Ляночке отец подготовил стартовую площадку — турагентство «Ляна». Все же девочка должна была после института где-то работать. Благосостояние семьи вселяло надежду на бриллиантовое будущее, но… Все рухнуло в один момент. Авария на дороге. Отец погиб. Виновных так и не нашли. Откуда-то, как поганки после дождя, повыскакивали кредиторы, которым папа, оказывается, был должен неимоверные суммы, и неизвестно, как бы сложилась жизнь двух женщин дальше, если бы Наталья Максимовна не нашла замечательного адвоката, который сумел все разрулить. Нет, они потеряли очень много, почти все, но «Жемчуг» и «Ляну» удалось сохранить. Мама как-то вдруг превратилась из милой, нежной Наточки в стальную Наталью Максимовну и сумела не затеряться среди матерых конкурентов. Ляна тоже довольно неплохо научилась разбираться в тонкостях туристического бизнеса, и жизнь начала налаживаться. Чуть позже Ляна вдруг ощутила, что ее призвание — фотография. Тут же в турагентство на место директора была посажена лучшая подруга — надежная, честная Милка, а Лянка теперь наслаждалась свободным творчеством. У мамы же получилось немного иначе. Наталья Максимовна всегда душой болела за свое детище, клинику, а посему готова была на все, лишь бы урвать себе специалиста с большой буквы. И доигралась — урвала! Яна Олеговна, совсем еще девочка, была просто акула во всем, что касалось стоматологии. И коммерции, кстати, тоже. Просто удивительно — откуда у такой молоденькой девчонки такая бульдожья хватка? Наталья Максимовна просто порхала от счастья, что ей удалось отыскать себе такого зама. Яночка все крепче становилась на ноги и… очень скоро как-то так вышло, что Наталья Максимовна поняла — она вовсе уже и не самый незаменимый человек в собственной клинике! Все вопросы с успехом решает Яна Олеговна, и куда лучше самого директора. Появилось свободное, ничем не занятое время, и тут оказалось, что… что прелестная Наточка из тридцатипятилетней красавицы превратилась в сорокапятилетнюю даму, что жизнь проходит, что… что, кроме Диогена да парочки цветочков, она и не нужна никому. Даже собственной дочке, которая так и норовит куда-то улизнуть каждый раз. Еще и квартиру себе отдельную купила! Будто бы им вдвоем места не хватало! Наверное, мужчину завела, бессовестная…

— Лянка, спишь, что ли? Я говорю: на Гоа путевку оставлять? На октябрь? У нас Корнеев в прошлый раз ездил, вернулся — как индус, живого места не осталось, весь загорел! В этом году Леночка поедет, Васяткин… Даже Мария Тарасовна собралась! — выдернула Ляну из размышлений подружка. — Твой-то Данечка, конечно, в Южное Гоа попросится — там поспокойнее, для сорокалетнего самый шик, а я тебе в Калангут путевочку подгоню, там молодежные тусовки. Нет, прикинь — океан! Водопады! Через реки на джипах! Обезьяны кругом!

— Да зачем мне обезьяны?! Мне тебя за глаза хватает! — пыталась остановить подругу Ляна, но та просто не могла остановиться, ее несло.

— Макаки! Макаки! Кругом одни макаки! — радостно завопил Диоген, расхаживая возле своей клетки — мама опять забыла ее закрыть.

Лянка вдруг рванулась к фотоаппарату — попугай был удивительно освещен! И как славно он голову задрал… Можно будет фото назвать… назвать… ага! «У куриц нет полета мысли!» или…

Подруга все еще трещала в трубку:

— Да ты же сама по телику видела! Там даже многие звезды жить остаются! Вот так все бросают — бизнес, работу — и остаются там жить!

— Не дождешься! — рявкнула Лянка. — Чего звонила-то?

— Так… про путевку узнать… — сникла Милка. — И еще про новоселье. Чего, справлять совсем уже не будешь? Или так — вчетвером, потихоньку?

— Не знаю… попробую маму отправить в какой-нибудь тур, если получится, тогда уж закатим!

— Твоей маме не путевку нужно, а мужика хорошего, и все нормально станет, — вздохнула Милка.

— Вот ты ей об этом и скажи, — съехидничала Лянка.

— Ладно… что-нибудь постараюсь подобрать.

После звонка можно было еще немного поспать. Лянке даже попытался присниться сон — они с Данькой на берегу огромного океана, бегут по воде… Ляна бежит быстро, потому что у нее на спине крылья Диогена, а Даня… ему трудно бежать, потому что он в костюме-тройке и с галстуком-бабочкой… то есть в свадебном костюме! И вот уже… Дальше история прервалась, потому что в двери заворочался ключ — мама пришла на обед покормить дочурку. По большому счету Наталье Максимовне при эдакой Яночке и вовсе можно было на работе не появляться, но она упрямо продолжала принимать больных и регулярно навещать свой кабинет. Правда, каждый раз приходила с работы окончательно разбитая.

— Ляночка, детка! Сегодня опять мне звонил Досадов! А эта Яна Олеговна — ты не представляешь, — она пытается меня убедить, что объединение пойдет нам на пользу! — возмущалась мама, приложив пальцы к вискам. — Они меня со света сживут… Они же сговорились! Точно, сговорились! Диогеша, иди ко мне, мой птенчик… открой ротик, мама посмотрит… ах, у тебя ж там нет зубов, все время забываю…

Лянка еще пыталась поваляться, но мама была явно занята своими мыслями, поэтому на обед рассчитывать не приходилось. А есть хотелось. Именно сейчас Лянка уже не сидела ни на каких диетах, поэтому она поднялась и поплелась на кухню, Диоген важно пошагал за ней — летать в присутствии обеих хозяек он считал дурным тоном.

— Мам, — включая чайник, постаралась развеселиться Лянка, — у нас такая замечательная путевка горит! Обалдеть! Съездишь?

— А куда? — насторожилась Наталья Максимовна.

— А куда ты хочешь? — лукаво посмотрела на мать дочь.

— А что — они все у вас там горят, что ли? Ты тоже хочешь от меня избавиться, да? — Маменькины губы дрожали, она еле сдерживала рыдания. — Ты хочешь съехать на эту свою квартиру? Для этого вовсе не надо отправлять меня к черту на кулички! Можно запросто сказать: «А подите, маменька, на фиг со своей любовью!» И я пойду!!! А что мне остается делать?!

И кухня огласилась звучными, раскатистыми рыданиями.

— Иди ко мне, Диогеша… — никак не могла успокоиться мать. — Мы с тобой теперь… будем любить друг друга верно и преданно и умрем в один день.

Она поймала попугая и теперь нежно прижимала его к своей груди. Диоген таких ласк терпеть не мог, к тому же в его планы кончина, пусть даже в один день с хозяйкой, пока не входила, поэтому он начал возмущенно трепетать крыльями и орать на весь дом:

— Бабы!!! Сдурели! Бабы!!!

Он уже вырвался, взлетел на люстру и оттуда продолжал кричать все так же неистово, будто бы его ощипывали всей семьей:

— Ба-а-абы!!! Сдурели!

Диоген был уже весьма взрослым мужчиной, его знали все знакомые Осташовых, и не просто знали, а искренне любили и с удовольствием пополняли его словарный запас, благо попугай схватывал все на лету и всякий раз радовал гостей своими познаниями.

— Ляна, детка, он у нас отвратительно воспитан… — вздохнула Наталья Максимовна, доставая орешки. — Диоген! Ты был для меня идеалом мужчины! А теперь я съем все орехи сама! И куплю канарейку… пожалуй, да.

Лянка только качнула головой — Милка была права, маме срочно требуется сердечный друг мужского пола. И лучше бы не попугай, а самый банальный человек.

И маменьку, и попугая пришлось успокаивать обедом. Ляна быстро накрыла стол, и Наталья Максимовна горестно уселась рядом с дочерью. С люстры спустился Диоген, и мир понемногу начал восстанавливаться. Мама даже потянулась за кусочком белого хлеба, который позволяла себе только в самом спокойном расположении духа, но… звонкая трель телефона заставила ее подпрыгнуть.

— Стоит мне выйти за дверь, как тебя буквально рвут на части! — с обидой проговорила мать.

— Го-о-о-лубь твой… — подсыпал соли на рану какой-то уж слишком мудрый попугай. — Го-о-олубь.

— Ну почему голубь-то? — возмутилась Ляна, хватая трубку.

Звонил действительно голубь… тьфу ты! Данил звонил!

— Ляночка, как ты там, солнышко мое? Уже встала? Еще не успела соскучиться?

Ляночка успела. Она с удовольствием уже убежала бы к себе, в свою такую пустую, необжитую квартирку, валялась бы на диване, ела бы абрикосы, а Данька заплетал бы ей волосы и писал бы на ее спине их имена… она бы, конечно, никак не могла догадаться, что он там царапает, он бы весело хохотал, целовал ей спину и ставил бы новый диск, который купил специально для нее. Но… разве об этом сейчас скажешь!

— Я уже встала… — нейтральным голосом проговорила она.

— Ой, надо же, какие подробности! — недовольно фыркнула мать. — Сообщи ему еще, что ты уже посетила туалет и у тебя нормальный стул!

— Мама!!! — чуть не разревелась Лянка, звучно вздохнула и удалилась в комнату.

Матушка, вроде бы невзначай, поплелась за ней следом. Диоген тоже перебрался поближе к хозяйкам.

— У меня сегодня сплошное болото — работы нет совсем, — говорил Данил. — Я вырвусь часика на два пораньше, поедем на озеро — погода замечательная! Искупаемся, а? Или на дачу, денька на два, а?

— Это здорово! — вздохнула Ляна. — Я тебе потом перезвоню обязательно, а то у меня сейчас… народ тут, я немножко занята.

— Понял, — легко согласился Даня. — Буду ждать, кроха моя.

С ним разговор закончился, но с маменькой все началось по новой.

— Это почему это мы «народ»?! Ты б еще электоратом нас назвала! — возмущенно уперла руки в бока маменька. — Диоген! Ты слышал?! Мы уже не самые близкие люди, а только народ! Скоро нас расой величать станут! Меня скоро человекообразным звать начнут!

— Макаки! Кругом одни макаки! — тут же согласился Диоген.

— Мама, ну чего ты ругаешься, ведь так хорошо утро началось… — захныкала Ляна. — Какая раса?

— Европейская, мне думается! На монголоидную я не потяну!

— Макаки! — гнул свое обиженный попугай.

— А ты, Диоген, и вовсе скоро будешь называться только пернатым! — горько сообщила ему Наталья Максимовна. — Отряд куриных! Или вороньих… хрен редьки не слаще. Мы же здесь только народ!

— Макаки! — не унималась птица. — Кругом одни макаки!

— Да фиг с ним, пусть макаки, — согласилась наконец маменька. — Не ожидала я от тебя, Ляна! Я думала… мы будем… любить друг друга… верно и преданно…

— И умрем в один день, — грустно подытожила Ляна. — Мам, я на работу. У Милки там что-то творится с путевками. Люди никак не желают покупать китайские шубы. И… и совсем не хотят отдыхать в Таиланде.

Лянка старательно делала скучное лицо, изображая обанкротившуюся бизнес-леди, а сама быстро натягивала шорты и открытую маечку — так хотелось поскорее прибежать к себе и… хоть немного порадоваться жизни.

Однако с маменькой все же надо было что-то делать. Хотелось личной жизни, хотелось удовольствий, но наслаждаться жизнью, когда твой близкий человек так и норовит каждую минуту оросить себя слезами, оказалось трудно, если не кощунственно. Так больше продолжаться не могло.

Конечно, помочь могла только верная Милка.

— Ну как вы тут? — вихрем ворвалась в светлый офис Ляна. — Как работа?

— Лянка! — обрадованно вскочила Милка и тут же деловито брякнула в трубочку: — Леночка, два кофе нам по… почему не Леночка? А Леночка где?! Уволю!!! Быстро принесите мне два кофе! Да! Кофе! В двойном экземпляре! Нет, мне не надо на ксероксе их размножать! Мне надо обычного! Из кофейника!.. Ой, Лян, у нас тут все такие шутники, прям не знаешь куда деваться! Леночка, дрянь такая, опять куда-то слиняла, наверное, акция в соседнем магазине! Прикинь, специально открыли здесь отдел, чтобы от нас сразу к ним народ тянулся, и каждый раз на всякие там купальники и трусы скидки устраивают! У меня работать некому!

Дверь открылась, и с подносом в руках в дверях появился загорелый высокий парень с чертовщинкой в глазах и с совершенно серьезным лицом.

— Ну Корнеев… — захныкала Милка, — ну почему один-то кофе? Я ж два просила…

На подносе и впрямь исходила паром только одна чашечка. Но тут же дверь снова распахнулась, и появился уже другой парень, тоже загорелый и тоже с хитрецой в глазах.

— О! Еще один! Васяткин! И ты один кофе притащил? — удивилась Милка. — А нельзя было две чашки на один поднос поставить? Вот только б не работать!

Парни удалились, а Мила придвинулась поближе к подруге:

— И чего? Ты все-таки решила на Гоа?

Дверь опять раскрылась, и снова с подносом в руках явился Корнеев.

— А это что? — растерянно захлопала глазами Лянка.

— Кофе, — бесстрастно объяснил Корнеев. — Людмила Глебовна изволила два кофе…

— Ну да, — кивнула Людмила Глебовна. — Так вы и притащили два.

–…В двойном экземпляре, — закончил речь невозмутимый Корнеев.

Подруги только возмущенно раздували ноздри, а следом за другом уже тащился с подносом господин Васяткин.

— Ну и как их отправлять за границу? — повернулась к подруге Мила. — Это ж не работники, это ж… Позорище!!!

Неожиданно Ляна насторожилась.

— Корнеев! Арсений, рот открой. Ну улыбнись широко! — вдруг попросила она. — Степа, Васяткин, открой рот, а?

Васяткин широко разинул пасть, а вот Корнеев отказался.

— Пардон… Ляна Юрьевна, я немножко не выставочный кобель, клыки показывать не приучен, — с достоинством проговорил он и демонстративно закрыл рот.

— Жалко… — вздохнула Лянка. — У Васяткина рот в полном порядке, а Корнеев не… не кобель.

— А кто ж он? А чего ты хотела-то? — не сообразила подруга.

— Да я хотела их к маме отправить. Чтобы они только к ней записались, дескать, она лучший доктор. Она же и в самом деле — лучший. Я бы и заплатила сама. Пусть бы у нее самооценка повысилась, а то… ну совсем сил нет.

— У меня!!! У меня отвратительные зубы! — вдруг выскочила из соседнего кабинета пухленькая Леночка. — Мне всю челюсть давно уже менять пора, а у меня то денег нет, то времени. Да и врача хорошего…

И девушка принялась отчаянно доказывать, что у нее с зубами полная беда. Она растягивала губы, оголяла десны, тыкала пальцами в зубные дырки и крутилась возле Лянки юлой. Та испуганно отстранилась и даже чуть было не спряталась за широченную спину Васяткина — вот уж такой мощи от пухлой Леночки она не ожидала.

— Леночка! Я тебя звала, тебя где носило-то? — догадалась спросить Мила.

— Погодите, Людмила Глебовна… — отмахнулась от нее Леночка и снова принялась вертеться перед Лянкой. — Вот, глядите… это ж… нет, не сюда, здесь пломба торчит… но она уже тоже старая, если вы заплатите, так и ее можно поменять, ну чтобы в цвет…

— Лена! Закрой же рот, — поморщилась Ляна, наконец придя в себя. — Я запишу тебя к маме… Вернее, сама запишись, я скажу, где и как. Только исключительно требуй Наталью Максимовну Осташову. Если к другому доктору запишешься, сама оплачивать будешь.

— Я к ней, — замотала головой Леночка и восхищенно заблестела глазами. — Ну ни фига себе акция!

— А у нас, простите, на фотоаппараты скидок не намечается? — вежливо спросил Корнеев. — Мне б надо. Профессиональный.

— А мне б к машине чехлы новые, а? — присоединился Васяткин. — Ну или хотя бы зимнюю резину поменять…

— Все!!! Все свободны! — рявкнула на шутников Ляна. — Леночка, а к вам я потом подойду.

— Не слишком ли ты ее балуешь? — кивнула на дверь Мила, когда все ушли.

— Это я не ее, я матери помочь хочу… — вздохнула Лянка. — Прямо совсем жизни нет. Я уж и Даньку к ней посылала, и соседей своих, и даже девчонок-однокурсниц… а мама все равно никак не может успокоиться.

— И все же зря ты Ленку… мужика бы надо… — расстроенно качнула головой Милка. — Ну ладно, чего-нибудь сообразим… Знаешь, я придумала! Как только у нас какой-нибудь приличный мужик купит путевку, я сразу же и Наталье Максимовне оставлю! Пусть с порядочными людьми пообщается. А то кого она там видит у себя в клинике — сплошь только пасти открытые, разве через рот-то… душу увидишь?

— Точно! — загорелись глаза у Лянки. — И как я раньше не допетрила? Значит, теперь путевки сама оформляй. Если что, и я помогу.

На том и порешили. И сразу как-то легче стало. А вечером и вовсе хорошо. Но уж вечером постарался Данил.

Лянка ждала его у себя дома. Как и хотела — удобно устроилась на диване, нарядилась в новый кружевной пеньюар, тщательно разбросала по плечам белокурые локоны и поставила перед собой целый таз фруктов. Но… милый придумал в этот раз другую сказку.

Он пришел торопливый, взъерошенный, быстро схватил Лянку на руки и закружил по комнате:

— Ага! Птица моя! Попалась!!! А почему еще не одета? Что это за фривольный халатик?

— Ну Даня! — болтала ногами у него на руках тоненькая Ляна. — Отпусти меня! Ой! Ты мне все ребра выгнул! И чего тебе мой халатик не нравится, раньше ты от него в восторг приходил!

— Поэтому сегодня он мне и не нравится! — набычился Данил. — Не хватало еще, чтобы от него в восторг еще кто-то пришел! Не позволю! Мое! Одевайся, сегодня у нас круиз… Вот чего ты хочешь? Куда?

Лянка насторожилась:

— Чего? Опять Гоа?

— Какое Гоа?! — возмутился Даня. — Я тебя повезу… как же это, еще песня такая есть…

— Возьми меня, олень, в свою страну оленью? — подсказала Лянка.

Но милого такая песня не обрадовала.

— М-да? Я уже и олень? — дернул он бровью. — Порадовала.

— Да нет же, Даня, я просто песню вспоминала, — хихикнула Лянка и чмокнула любимого в гладко выбритую щеку. — Ты у меня… орел! Вот!

— Орел еще куда ни шло… — согласился Даня. — А то вот твой этот умник… в перьях, он меня почему-то все норовит голубем назвать. Гад! Перья выдерну и… куплю канарейку! Ну мы едем?

Лянка с готовностью кивнула.

— А что надевать? Я в шортах и майке — пойдет? — доложила она.

Данил сбился с ровного дыхания и просипел:

— Пой… пойдет… А шорты это… вроде таких трусиков, да? С ума сойти…

Он приехал за ней на мотоцикле. Яркая, обтекаемая машина выглядела хищно и ужасно привлекательно. Лянка быстро взгромоздилась на сиденье и напялила шлем. Данил склонил голову и наблюдал, как она мучается с застежкой.

— Нечего всем пялиться на такую красоту, — наконец решил он и защелкнул застежку у нее под подбородком. — Я бы еще и ноги твои закрыл… хоть мешком каким-нибудь, что ли!

Они неслись по трассе, и у Лянки от восторга захватывало дух. В первые минуты было еще немного страшно, но потом чувство восторга вытеснило все другие ощущения. А впереди сидел Даня! Она видела в зеркальце его лицо в черном шлеме, ее сводила с ума его мужественная фигура, его такие крепкие руки… И она еще сильнее прижималась к нему всем телом. И от чувств просто плавилась… таяла… и становилась невесомой… Она летела! Все правильно — они с ним оба птицы и летят… да какая разница куда!

А мимо пролетали улицы, машины, дома… Потом пошли березки, сосны… и вот оно — озеро!

Большое, чистое, так и манит к себе после дневного пекла. И никого вокруг! Это ж надо — такое место славное нашел!.. Хотя нет, вон там горит костерок…

Возле этого костерка Данил и заглушил свой мотоцикл.

— Ого! А мы уж заждались!!! — подпрыгнула к подруге вездесущая Милка. — Ждем-ждем! Данил еще когда сказал, что за тобой поехал, а сам…

— Мил, ну чего ты как маленькая, вдруг они чем-то там занимались… — пристыдил подругу Пашка. И тут же переключился на приехавших: — Дань, я мясо подготовил, углей полно — вон сколько берез мы с Милкой сожгли, сейчас хоть всю ночь шашлыки жарь — не остынут.

— Ну уж прямо и берез! — фыркнула Милка. — Можно подумать, нам тоже вдвоем заняться было нечем, кроме как вам тут березы жечь! Лян, давай салатик накромсаем, а мужики мясом займутся.

— Ну уж нет! Я только в воду! — фыркнула Лянка и властно приказала: — Мужики! Всем зажмурить глаза! Я буду купаться… немножко не в купальнике! Так что… Пашка-умница, вон как голову вывернул, а ты, Данька, чего?

— Так Пашке что остается? — отбрехивался Даня. — Он если сам не отвернется, ему Милочка всю башку напрочь открутит, а я… я не могу от красы неземной оторваться. Так что… пусть мне башку отвинтят, буду смотреть, и хоть ты меня режь!

— Хорошо… — насупилась Ляна. — Но только смотреть! Ни шага в мою сторону, ясно?! Милочка, проследи!

Милочка, конечно же, проследила, но удержать здоровенного Данила было не в ее силах. Едва светлая голова Лянки отдалилась от берега, как тут же раздался Милкин истошный визг:

— Лянка-а-а!!! Он вырывается! Я его… Блин, да я ж его не удер… Пашка! Не лезь! Не поворачивайся!…Лян! Ты в каком белье?! От «Орхидеи»? Тогда, может, фиг с ним — пусть лезет в воду? Я боялась, вдруг он тебя в отечественном лифчике увидит… Лянка, он уже полез!!! Пашка! Отвернись, гад такой, Лянка же не в купальнике! А на ее «Орхидею» тебе не фиг пялиться!

Лянка даже не оборачивалась — она свободно плыла к середине озера, а за ней широкими гребками несся Данил.

Милка только весело фыркнула:

— Надо же — охраняй ее… А самой по фиг…

И она в который раз залюбовалась подругой. И как это у маленькой, тоненькой Ляночки получалось так быстро охмурять серьезных, красивых мужиков? Вот она, Милка, за своим Пашкой пять лет ходила, пока он не догадался на нее внимание обратить. Хотя… это и понятно — Милка ни фигурой не отличалась, ни прочей внешностью… не то что Ляночка. С виду такая беззащитная, хрупкая, нежная капризка. Вроде бы и ничего сама не может, не умеет. Глазки растопырит, ресничками два раза хлопнет, включит «ляльку», как она это называет, и все — ради нее уже готовы горы свернуть. Мужики просто как дети! Эх, не видели они, какой Лянка может быть жесткой, железной прямо. Милка даже сама ее иногда боится. Особенно когда в делах на работе напортачит. Приходит такая вот Ляночка-беляночка, волосы свои золотистые в пучок сзади свернет, на нос еще очки напялит, и… летят по родному агентству пух и перья! Разносит так, что в соседнем магазине люди приседают. Или еще губки свои подожмет, глазки сощурит… ну, блин, держись — точная примета, что Лянка какую-то подлянку выдумала. А эти мужики думают — девочка-ромашка! Эх, Милке б так научиться!

В конце концов Милке надоело разглядывать подругу, и она с веселыми брызгами плюхнулась в воду. За ней тяжелым моржом медленно погрузился и Пашка. И началось веселье — брызги, хохот, музыка из маленького приемничка на берегу, и никого уже не волновало, от какого производителя белье у Лянки и так ли хорошо облегает фигуру модный, навороченный купальник Милки. Не голые же ведь!

Милка орала громче других — ее замечательный Пашка то и дело дергал любимую за ногу в воде, а то и вовсе — хватал на руки и забрасывал на глубину, Милка верещала, но по-другому Павел не умел оказывать знаки внимания. Зато Данил просто лучился нежностью! Ляна держалась за его шею, и он осторожно катал ее, боясь лишний раз плеснуть водой, чтобы не напугать свою девочку. Или же нарезал вокруг нее круги, точно дельфин, когда она резвилась на мелководье.

— Лян, ты в порядке? — фыркая в кулачок, спросила Милка. — Данил к тебе относится, как к беременной! Может, и впрямь какая оказия?

— Ой, ну чего мелешь? Это называется опыт, милая моя! — важно отвечала Лянка. — Это тебе не щенячьи прыжки и подскоки! Я же говорю — я с ним королева.

— А… ну да… — шмыгала носом Милка и беспечно трясла мокрой головой. — А мы так… не по-царски!…Пашка! Ну где ты там?! Утонул, что ли? Кто меня за ноги хватать будет?!…У меня сегодня ночью будет Пашка-водолаз! На недельку! До второго! Я уеду! Тра-ля-ля-ля! Я за то…

А потом были обжигающие шашлыки и костер… И Данька кутал в огромное пушистое полотенце мокрую Лянку. И прижимал к себе. И она знала, что сейчас — вот сейчас! — он вовсе не с Пашкой говорит, и не Милке отвечает, а… ждет, когда же они вернутся к себе в пустую, такую необжитую Лянкину квартирку и…

— Ляна! — шепнул ей на ухо Даня. — Поехали к тебе. У меня уже сил нет эту свинью жевать!

— Ой-ой-ой! — тут же откликнулась Милка. — И чегой-то мы там секретничаем, а и чегой-то мы там в ухи друг другу шепчем?! Никак домой запросились, а?

— Да ну! — не соображал Пашка-тугодум. — Дома ж сейчас такое пекло. А здесь — красотища! Вода тебе везде! Шашлыки… блин, стопочку вот нельзя, за рулем…

— Да что ты, Паша, ну какой дом?! — в ужасе округляла глаза Лянка. — Конечно же, когда кругом вода — это куда как лучше!

И чувствовала, как ей в отместку кусал ее за ухо Данил.

Они поехали домой, когда уже было совсем темно. Милка с Пашкой — на своей машине, а Даня с Лянкой — на мотоцикле.

— Сейчас по ночному городу прокатимся — здорово-о-о! — улыбнулся Данил и сам усадил свою красавицу на сиденье. — Держись крепче.

Конечно, Пашка с Милочкой сразу же остались позади, а впереди сиял огнями ночной город. И звал, и манил, и они к нему летели на невероятной скорости. И теперь Лянка себя не сдерживала. а визжала во все горло от радости, но скорость съедала звуки. И только в зеркальце она видела, как смеется от счастья ее Данил.

Чудесный вечер сменила совершенно волшебная ночь, а вот утро… ничего волшебного не предвещало.

Понятное дело, что проснулась Ляна не с первыми петухами, и даже не со вторыми. Она продрала глаза, глянула на часы и ахнула! Пробкой вылетев из кровати, она в тысячный раз поблагодарила судьбу за то, что ее угораздило влюбиться в женатого мужчину. Это ж так славно, что ему непременно хоть на час в сутки надо показаться дома! Это ж так прекрасно, что он с рассветом тихонько удаляется, оставив после себя только смятую подушку! Сейчас бы столько времени на него ушло. А времени и без того… Просто страшно подумать, что там делает сейчас ее мама! Ведь ее маленькая доченька вчера не то что домой не заявилась, но даже позвонить не удосужилась, бессовестная! И почему это, интересно, Лянкин сотовый до сих пор молчит? Не верится, чтобы маменька вот так запросто выпустила свое чадо из-под строгого надзора…

Лянка схватила телефон. Тот был попросту отключен.

«Данька отключил… — сообразила Ляна. — Ну никак не хочет меня с мамой делить, прямо как маленький!»

Однако злиться на него не было ни сил, ни времени. Надо было срочно нестись домой к маме, да по дороге забежать в аптеку — купить ведра два валерьянки, а то… да, а Диогену каких-нибудь витаминов, для восстановления перьев…

Лянка примчалась домой, когда часы бесстрастно показывали половину первого.

— Мамочка! Ты себе не представляешь! — еще с порога с фальшивой радостью в голосе заверещала она. — А мы вчера у Милки засиделись! Прямо допоздна! А потом у них… у них там… представляешь, свет отключили и никак невозможно было дозво…

Мать сидела на кухне при полном параде и спокойно уплетала жареные кабачки. Рядом по столу расхаживал Диоген и крошил корку батона на мелкие кусочки.

— Мам… — осторожно позвала Ляна. Поверить в то, что мать не лишилась рассудка за эту ночь, она не могла. — Мама, у нас все нормально?

— Боже мой, Ляна! — преспокойно повела бровью Наталья Максимовна. — Тебе совсем не идет загорелое лицо, сколько тебе можно повторять — в солярии закрывай лицо салфеткой!

— Мама, я не в солярии загорала… — приготовилась к самому страшному Лянка. — Мамочка! Ты не волнуйся! Я была…

— Да! И еще — если ты решила все же переехать, будь любезна, поставь мать в известность, — строго проговорила матушка. — Я вчера не могла уснуть, пока мне не позвонила твоя Ми-Ми и не сказала, что ты сегодня с каким-то… Давидом!… или… да, с Даниилом! Что вы отправились к тебе на квартиру и я тебя не дождусь. Я могла волноваться.

Лянка крякнула и в растерянности уселась рядом с матерью — что говорить дальше, она просто не знала. Тем более она совершенно не могла представить, что именно наплела разлюбезная Ми-Ми, то есть Милка. Почему-то маменька звала подругу только так. Милка злилась, говорила, что у нее самое обычное имя, а не как у гусыни, но ничего не менялось.

— И еще — я бы попросила тебя купить мне журнал мод, я совсем не знаю, что сейчас носят, — добавила Наталья Максимовна, внимательно рассмотрела кусочек кабачка и отправила его в рот.

— Мам, а тебе зачем? — сдуру ляпнула Лянка, но тут же прикусила язык. — Мамочка! Я хотела сказать — зачем тебе, если ты у меня и так прекрасно одеваешься? Ты всегда на пике моды! Ты у меня всегда имела такой вкус, что… Мам, а чего ты не ругаешься?

Наталья Максимовна непонимающе уставилась на свое дитя:

— А что — надо?

— Не надо, что ты! — замахала руками Лянка. — Но ты же… ты же даже на вечеринки меня с девчонками не отпускаешь, а тут… Что-нибудь случилось?

Наталья Максимовна горестно сложила брови домиком, подтянула к себе упирающегося Диогена, чмокнула его куда-то в область хвоста и печально заговорила:

— Отпускаю не отпускаю… что это изменит? Я все равно не смогу заменить тебе полноценную семью… — И она с чувством прижала к себе птицу. Попугай трепыхался, клевался и возмущенно орал, но печальной хозяйке было не до его недовольства. Она все так же смотрела куда-то в угол гардины и задумчиво рассуждала: — Я подумала… ты у меня уже подросла… тебе уже скоро… Ляна, я все время забываю — тебе двадцать пять или двадцать восемь?

— Мамочка, мне двадцать семь, — нежно тронула мать за руку Лянка.

— С ума сойти! Куда тебя несет-то?! — ворчливо буркнула Наталья Максимовна и снова вернулась в образ. — Вот тебе уже и двадцать пять… минуло. А ты все время сидишь возле моей юбки и не выходишь никуда… — Здесь маменька опять забыла про печальную маску и выразила неудовольствие: — Лянка, я не понимаю! И чего ты замуж-то не идешь? У меня, между прочим, в восемнадцать лет уже была ты! Ты ж останешься в старых девах!

— Ма-а-ам, я не останусь… в девах, — прижалась к ее руке щекой Лянка.

— Ну как же не останешься? — опять возмутилась маменька. — Вон ты как… прилипла ко мне! Ясно же — скучаешь по человеческому теплу, причем мужскому! — Здесь опять наступило время драмы. — Ах, это беспощадное время! Оно сожрало у меня молодость… и у тебя скоро сожрет. А ты так никуда и не выходишь. Нет, ты все делала правильно! Ты купила себе квартиру, но… у тебя даже не хватает решимости начать самостоятельную жизнь! А ведь ты уже большая! Я… знаешь, деточка, я вдруг подумала — сначала ты просто будешь грустной и больной, потом ты начнешь на меня злиться за то, что я не дала тебе создать семью! И ты возненавидишь меня! Нет! Мое родительское сердце этого не вынесет! И потом… что бы сказал Юрий?! Он бы не одобрил мое воспитание… и поэтому… ты должна переехать к себе! Ты должна вить себе нору, то есть гнездо… заводить потомство… я готова! Да, я никому уже не нужна, но… что же делать? Я постараюсь смириться со своим одиночеством, с тем, что жизнь уже прошла… Нашью себе модных платьев и буду предаваться грусти! Дома! Одна… Нет, с Диогеном… Диоген! Да прекрати же ты трепыхаться! Я расписываю Лянке наше безрадостное существование! Можешь ты хоть на минутку повесить на клюв унылое выражение?

Диоген наконец вырвался, взлетел на люстру и уже оттуда принялся костерить обеих хозяек:

— Бабы! Макаки!!! Кошмар!!! Кошмар!!! Макаки!!!

— И вот это я буду слушать в гордом одиночестве! — горько всхлипнула Наталья Максимовна, потом махнула рукой и принялась доедать кабачки.

Лянка смотрела на ее ухоженные волосы, на аккуратный макияж, и ком подступал к горлу. Да, мамочка все еще пытается удержать время, но… разве это кому-нибудь удалось? Для кого она будет жарить эти свои… мерзкие кабачки? Для кого она станет краситься? О ком будет думать, сидя в парикмахерской? Как бы она ни утешала мать, а время-то ее и в самом деле ушло. Сорок пять лет! Что бы там ни говорили, что жизнь после сорока только начинается, Лянка-то понимала — начинается, да! Новая жизнь пожилой дамы. Без любви. Без восхищения. Без страсти. Жизнь, когда тебя ждет только… Диоген!..

— Мамочка! — с пылом бросилась дочь на грудь матери. — А давай… давай я вообще не буду переезжать! Я не буду вить себе нору, и потомство — ну зачем оно мне, когда у нас есть Диоген?! Нам будет хорошо всем втроем, а?

— Да ты что?! — испуганно замахала руками Наталья Максимовна. — Как это не переезжать? Я ж тебе говорю — я уже смирилась! Я буду сидеть и грустить одна, и ничего страшного! Я ж к тебе буду в гости приходить! И ты к нам! Между прочим, я видела в мебельном замечательную прихожку! Как раз тебе подойдет. Такая легкая, зеркало на полстены! И к ней идет освещение — такие бра под старину, они еще в зеркале отражаются. Изумительно! Стоит, правда, недешево, но если у тебя не хватит, я добавлю!

— Мамочка, у меня есть деньги, — снова прижалась к ней Лянка.

— Даже не отказывайся! Я теперь живу только твоими интересами, и мне доставляет это маленькую, тихую радость… — снова закручинилась Наталья Максимовна. — Ты ж понимаешь, у меня нет своей личной жизни… не было, не было и опять не стало… Да и откуда ей взяться?

— Мамочка! Ну почему ты так говоришь?! — принялась успокаивать мать Ляна. — Ну ведь ты знаешь, сколько женщин в твоем возрасте еще находят свое счастье! И даже старше тебя! Выходят замуж! Встречают мужчину своей жизни! И становятся счастливыми! И у тебя все впереди!

— Ляночка! — вытаращилась на дочь Наталья Максимовна. — Ты подумай, о чем ты говоришь?! Кого я могу встретить сейчас?! Когда мне уже… я и сама не помню, сколько лет! Дряхлого старика? Унылого неудачника? Одинокого пенсионера?

— Ну нет же! Еще столько прекрасных мужчин твоего возраста у нас в городе есть!

— Все прекрасные мужчины моего возраста уже давно прибраны к рукам! — с досадой отвернулась к окну мать. — Они оттого и прекрасные, что о них эти самые руки заботятся! Они все уже безнадежно женаты!

— Ну… и ладно! — пошла Лянка на крайние меры. — И пусть женатый! Тебе что — обязательно надо фату и в загс? Да женатый еще и лучше! Никаких претензий. Никаких обязательств! Ты — всегда только праздник и муки его души! И никаких тебе грязных носков и неглаженых рубашек! И ворчанья никакого! Ты всегда желанна и любима!

Наталья Максимовна осторожно посмотрела на дочь:

— Ты… ты сдурела совсем?.. То есть я хотела спросить… ты и правда так думаешь?

— Ну а как же?! — уж в чем в чем, а в этом Лянка была уверена на сто процентов! — Ты себе можешь представить, чтобы любовник пришел к своей любимой и начал ворчать, что она щи пересолила? Или чтобы он пришел и завалился смотреть футбол? А больной любовник к прекрасной любимой потащится? Или, может быть, он приволочет к ней свои нестираные носки? Мама! Женатый мужчина — это находка для свободных женщин! И опять же — тебе не надо его никуда прописывать! Никакой дележки, никаких «А сколько ты получила в этом месяце?», а уж тем более «Ты тратишь на себя уйму денег!». Ну?!

Наталья Максимовна задумалась.

— Конечно… некоторый резон в твоих словах есть, но… — все еще не спешила соглашаться она. — Но… а как же мораль?! А его несчастная жена? Как я буду смотреть ей в глаза?

— Вот уж это совсем лишне! — возмутилась Лянка. — Кто тебя заставляет ей в глаза пялиться? И потом, мама! От хорошей жены муж не уйдет налево! Семья — это постоянный труд! И женщина об этом не должна забывать! А то ведь что делается? В невестах она ходит королевой, а как только получает печать в паспорте — все! Корона сменяется на бигуди, мантия на байковый халат, а хрустальные башмачки на стоптанные тапки! Да мы, любовницы, мы же делаем благое дело! Мы заставляем жен все время быть в тонусе! Не даем им расслабляться! Я бы даже сказала, не даем им стареть раньше времени! Мы берем на себя… огромную ответственность за сохранение семьи, за процветание жен! За чистоту семейных отношений! И… и да, порой жертвуем своей личной жизнью. А что делать? Если не мы, то кто?

Наталья Максимовна слушала дочь, раскрыв рот и вытаращив глаза, а по окончании Лянкиной пылкой речи чуть было не захлопала в ладоши. Но удержалась и только спросила:

— Так ты… как я понимаю, уже того… уже пожертвовала своей личной жизнью, да?

— Да! — решила расставить все точки над i Лянка. — Мой Даня… он, как тебе сказать… состоит в законном браке. И я… я просто устала уже воспитывать его жену! Ну надо же до такой степени себя не любить, чтобы не видеть, что ее муж ей изменяет! Ведь это ж какое невнимание к супругу!

— Жуткое наплевательское отношение к несчастному мужу! — согласилась мать. — Он практически брошен!

— Конечно! — возмущенно продолжала Лянка. — Ну почему бы не спросить его нежно и ласково: «Милый, где ты шарахался всю ночь? Почему тебя в моей постели не было? Я заметила — ты отсутствовал!» Ну? И он бы… засмущался! Насторожился! Обрадовался бы даже — какая у него внимательная жена, какая заботливая! Не нашла его в спальне и беспокоится! Так нет же! Не спрашивает!

Мама была поражена таким бездушием:

— Какая преступная халатность! А если бы… Ляночка! А если бы несчастный мужчина оказался в больнице?! Она и тогда бы его не хватилась?

— Нет, он бы тогда ей позвонил, — ляпнула Лянка, но тут же у нее нашлись другие аргументы: — Но это если б он мог! А если б умер, так она бы и не хватилась!…Вот поэтому, мама, я и люблю женатого.

— Хорошо, доченька, я тоже… постараюсь себе найти такого, — прониклась Наталья Максимовна. — А сейчас… Ну поедем же по магазинам! Мне нужно купить журналы мод, потом еще забежать к маникюрше, и давай уже купим тебе прихожую. Да! Совсем забыла — надо наметить день, когда ты будешь переезжать, с грузчиками договориться, с машиной… У тебя же уже сделан ремонт?

Лянка кивнула и побежала смотреть, что ей надо еще перевезти.

За ней ворчливо поплелся Диоген.

— Макаки… — беззлобно бормотал он. — Сдурели… В эфире передача «Давай поженимся!» и я, ее ведущий… Андррррей Малахов!.. Берррегите себя!