История Золушки

Маргарита Максимова, 2023

Это другой мир, пусть он и похож на наш собственный. Идет война, отдаленно напоминающая Вторую мировую. Незнакомые нам люди, чем-то все-таки похожие на реальных героев былых времен. И это история большой любви. Бывает же такое: она – командир эскадрильи, а он ее ведомый. Она – одна из немногих женщин, добившихся права летать и сражаться в воздухе, он – аристократ голубых кровей, которого не повышают в званиях и не награждают орденами, потому что он отказался уйти в тыл, жениться и завести наследников. Два очень разных человека, интересный мужчина и красивая женщина, две ничем не похожих одна на другую судьбы и одна огромная любовь на двоих.

Глава 1

Дождь усилился, стемнело и ощутимо похолодало. Время подходило к восьми, но автобус так и не пришел. Оставалось надеяться на попутку, однако кто и зачем попрется на ночь глядя по дороге, ведущей в никуда, — вопрос скорее риторический, чем по существу. Ответ очевиден. Никто. Поскольку некуда и незачем. Во всяком случае, не в это время дня и не в такую погоду.

Кира повела плечами, ощущая, как влажный озноб проникает даже под кожаный реглан, и, присев на чемодан, попробовала закурить. Впрочем, если день не задался, то сразу во всем. Отсыревшие спички не зажигались. Ломались, шипели, исторгая вонючий дым, но не горели. И, как водится, чем дольше длились ее мучительные попытки добыть этот чертов огонь, тем сильнее хотелось курить.

— Да что ж это, твою…! — выругалась она после очередной неудачной попытки.

Изо рта вырвался клуб пара, тут же пробитый мелкими каплями дождя, добиравшегося до Киры даже под навесом автобусной остановки, и в этот момент на дальнем плече дороги вспыхнули фары.

«Так вот ты какое, женское счастье! — Кира выбросила размокшую папиросу и, встав с чемодана, быстро вышла на середину дороги. — Ну, судари мои, посмотрим теперь, кому на Руси жить хорошо!»

Машина стремительно приближалась. Мотались по сторонам, разбрызгивая жидкий мрак, желтоватые лучи от мощных, словно прожекторы ПВО, фар, а рука Киры уверенно нащупывала в кармане реглана переложенный туда «страха ради» ввиду ночного времени суток неуставной швейцарский «люгер».

— Стой! — заорала она, когда оказалась в свете фар, и тут же вскинула руку с зажатым в ней пистолетом.

В том отчаянном положении, в котором она оказалась, Кира была готова даже на крайности. И если бы — не дай бог, конечно же — водитель «пошел на таран», она бы ему, болезному, влепила напоследок восемь граммов чего-то там, — ну, не свинца же в самом деле! — прямо сквозь лобовое стекло. Однако обошлось. Машина давить ее не стала: притормозила загодя, тихо приблизившись накатом, и встала метрах в трех перед Кирой. Водитель, судя по всему, не зевал и заметил вышедшего на дорогу человека издалека, благо фонарь на автобусной остановке был хоть и плохонький, но кое-как дорогу освещал.

— Это ограбление?.. — водитель легковушки, который уже рассмотрел, наверное, в свете фар, что имеет дело пусть и с военной, но все же с женщиной, вышел под дождь и стоял теперь там, у открытой дверцы автомобиля, похожий на тень отца Гамлета. Черная невнятная фигура, если смотреть против света. Но голос, очевидно, мужской, что не странно в таком месте и в такое время, — и полон откровенной иронии.

— Нет! — Кира опустила руку, но убирать «люгер» в карман не стала, мало ли что. — Попутку до сто седьмого километра ищу.

— На Чертову Мызу, что ли? — поинтересовался водитель, по-прежнему стоявший вместе с Кирой под мелким холодным дождем.

— Может быть, вы еще и номер воинской части назовете? — вопросом на вопрос ответила Кира.

— Слушайте, офицер, — не задумываясь ответил незнакомец, — сдался вам этот гребаный номер, если вы направляетесь на аэродром Чертова Мыза? Я ведь правильно понимаю, вас тут ссадил кто-то, направлявшийся в Вестбигду. Сказал, ждите, мол, автобус, и уехал. Так?..

— Допустим! — Кира уже поняла, что собеседник не опасен, но все равно осторожничала. Привычка — вторая натура, не правда ли? И приказы «о бдительности» никто пока не отменял.

— Ну, вот и отлично! — откровенно усмехнулся мужчина. Впрочем, вышло это у него не зло и не обидно. — Автобус уже не придет, но вам повезло, я как раз еду на аэродром и с удовольствием вас подвезу. С чемоданом помочь?

— А вы?.. — Кира замялась, ей вдруг стало неловко спрашивать незнакомца, кто он и откуда, но и не спросить не могла. Все-таки ночь, лесная дорога, военное время, то да се…

— Виноват, не представился! — понял ее, что называется, с полуслова мужчина. — Поручик Львов, Яков Иванович.

— Капитан Амелина, — Кира опустила пистолет в карман и повернулась к чемодану.

— Капитан или?.. — уточнил поручик Львов.

— Штабс-капитан^[1], — бросила Кира через плечо.

— А по имени-отчеству, госпожа штабскапитан?

«Вот же зануда!»

— Кира Дмитриевна.

— Приятно познакомиться, Кира Дмитриевна! Так что, с чемоданом помочь, или как?

— Или как! — Кира подхватила тяжелый чемодан и вернулась к автомобилю, оказавшемуся при ближайшем рассмотрении довольно дорогим, хотя и порядком потрепанным гражданским вездеходом «Ермак». — Откроете багажник, или просто положить на заднее сиденье?

— Кидайте назад и поехали! — поручик уже вернулся на водительское место и теперь неторопливо и с видимым удовольствием закуривал.

— Закурить предложите? — Кира запихнула чемодан на заднее сиденье и теперь устраивалась рядом с поручиком.

— Угощайтесь! — протянул ей мужчина коробку асмоловских папирос.

Он был одет в полевую форму, но ни наград, ни обычных для пилотов значков у него не было. Только погоны и «крылышки» ВВС. Странная история, если разобраться. Даже у зеленого подпоручика — только что из-за парты — на груди, слева, что-нибудь да нарисуется. Значок парашютиста, «поплавок» училища, еще какая-нибудь ерунда. Но этот поручик на новичка не походил. Мужику лет тридцать, если не больше, едет на своей машине — тут у Киры и сомнений не возникло, курит дорогие папиросы…

«И где, спрашивается, его шинель? Осень все-таки на дворе!» — она прикурила от предложенного огня и теперь рассмотрела у поручика Львова шрам, спускавшийся слева по челюсти вниз, на шею. Однако и шевронов за ранения на форменной тужурке Якова Ивановича не нашлось тоже.

«Просто, табула раса^[2] какая-то, а не офицер императорских военно-воздушных сил!»

— Выпить хотите? — поручик смотрел на нее с интересом, но без обычных для мужских коллективов на войне смущения или наглости. А вот на дорогу почти не смотрел.

«Пилот, — решила Кира, — и, возможно, неплохой. Ведет уверенно, без суеты, без напряжения… И не выпендривается».

— Спасибо, — сказала вслух. — С удовольствием.

— Если не брезгуете, пейте прямо из горлышка, — поручик достал из-под сиденья початую бутылку старки и протянул Кире. — Стакана у меня все равно нет. Разве что у вас свой в запасе имеется.

— Есть где-то в чемодане… — Кира взяла бутылку, вытащила пробку и, обтерев платком горлышко, приложилась на два длинных глотка. Горькая струя пролилась на язык, скользнула в горло. Жидкий огонь имел вкус осени, пах домом, яблоками, опавшими листьями.

— Спасибо! — сказала, возвращая бутылку. — Очень хорошая старка. И недешевая, я думаю…

— Из старых запасов. Такую теперь и за деньги не купишь, — поручик убрал бутылку, коротко глянул на Киру. — Значит, вы новый командир второй эскадрильи, я правильно понимаю?

— Я служебные дела с незнакомыми людьми не обсуждаю, — пыхнула дымом Кира. — Со знакомыми, впрочем, тоже. Вы пилот?

— Как и вы.

— Почем знаете? — по-простонародному удивилась Кира.

— Пальцы крепкие! Вон как пробку достали!

— Ну да! — кивнула Кира. — Это я могу! А вы наблюдательный.

— Истребитель.

— Я догадалась. И летаете конечно же во второй эскадрилье.

— Ваш будущий подчиненный, стало быть.

— На вопрос ответите?

— Даже и не спрашивайте, — усмехнулся в ответ поручик. — Сначала посмотрите мое личное дело. С командиром полка поговорите. Там видно будет.

— Ну, хоть какое училище закончили, скажете? — упорствовала Кира.

— Нет, — покачал головой Львов. — Ничего я вам, командир, не скажу, и не обижайтесь! Мне начдив лично запретил. Будут вопросы, идите к нему, но я бы не советовал. Он всех на хер, простите за выражение, посылает, пошлет и вас. А оно вам надо с вашими-то проблемами?

«С моими проблемами…»

— Что вам известно о моих проблемах? — получалось, что она попалась на самую примитивную провокацию, какую мог измыслить охочий до таких шуток мужской мозг. Теперь приходилось выстраивать тактику беседы на ходу.

— Амелина, — повернулся к ней Львов. — Фамилия запоминающаяся. Вы Качинское училище, Кира Дмитриевна, закончили в сороковом году. Я это случайно запомнил. Десять лет прошло, из них три года войны… Звание штабс-капитан, ни то ни се… Наверняка пара-другая орденов, а должность — командир эскадрильи. Оно и понятно, в Академию вас не приняли, потому что женщина. За линию фронта летать запрещено. Да и вообще, армия — мужской клуб, в нем женщин за другое ценят…

— Да вы, поручик, философ! — усмехнулась Кира, скрывая горечь за завесой табачного дыма.

Увы, но в словах Львова было больше правды, чем ей хотелось бы признать. Киру в свое время и в училище брать не хотели. И после выпуска из армии едва не поперли. То есть поперли, вообще-то, потому что женщин — военных летчиков в Российской империи не существовало по определению.

— И не будет никогда! — сказал ей багроволицый генерал-лейтенант. — Идите, барышня, и займитесь чем-нибудь полезным. Детей вот хоть рожайте, или еще что! А армию оставьте нам, мужчинам. Не по-христиански это, барышень в бой посылать. Не по-людски!

Но на ее счастье как раз случился греко-турецкий конфликт, быстро переросший в полномасштабную войну, и царь Константин начал спешно вербовать волонтеров в свои недоразвитые ВВС. Там, впрочем, тоже не обошлось без осложнений…

Греческий полковник с сомнением изучил Кирины бумаги, поморщился как от зубной боли, но вынужден был признать, что, будь госпожа Амелина мужчиной, он бы и минуты не сомневался. Но женщина летчик? Боевой летчик истребитель? Nonsence, господа. Абсолютный nonsence! И все-таки, все-таки ему нужны были истребители, знакомые с новой техникой, а Кира на всем этом летала и, судя по документам, летала неплохо. Это и решило дело…

То есть, по существу, Львов был прав, но его правота Кире решительно не нравилась.

— Вы еще забыли упомянуть про мое происхождение, — со злости добавила она вдогон, вспомнив про те свои мытарства.

— Ну, это очевидно, — отмахнулся поручик. — Вы не дворянского рода… Что-то еще? — нахмурился он вдруг. — Амелина вроде бы не еврейская фамилия… Или вы из татар?

— Староверы мы, — усмехнулась успевшая «выпустить пар» Кира.

— Вот оно как! — искренне удивился Львов. — Кержачка? Откуда, если не секрет?

— Тобольские чалдоны, — нехотя объяснила Кира.

— Надо же, а по речи и не скажешь! Это ведь я вас на арапа брал, Кира Дмитриевна, когда сказал, что не дворянка. Речь у вас, штабс-капитан, вполне за дворянскую сойдет.

— Ну, так я только по происхождению чалдонка. Кержакам теперь никто не указ. Я в Новгороде росла.

— Столичная штучка, выходит! — улыбнулся мужчина. — Еще выпить хотите?

— Да нет, — покачала головой Кира. — Достаточно, наверное. Еще не хватало пьяной в часть прибыть!

— С пятидесяти-то грамм?

— Все равно не стоит!

— Ну, не стоит так не стоит, — согласился поручик. — А мы, к слову, приехали. Так что добро пожаловать на борт, госпожа штабскапитан!

Кира, отвлекшаяся на разговор, огляделась. Впереди, перед капотом вездехода, уходившую в ночь дорогу перегораживал шлагбаум, а от сторожевой будки к остановившейся машине уже шел часовой с автоматической винтовкой на плече.

«Чертова Мыза, надо полагать… Быстро доехали!»

* * *

Несмотря на поздний час, командир полка полковник Сиротин оказался на месте. Сидел в своем кабинете. Работал.

«Опять свезло!»

Кира вошла в кабинет, остановилась напротив полковника и взбросила руку к козырьку фуражки.

— Штабс-капитан Амелина…

— Здравствуйте, Кира Дмитриевна! — вежливо остановил ее Сиротин. — Душевно рад знакомству! — протянул он руку, вставая из-за стола.

— Полковник Сиротин, Григорий Леонидович, — представился комполка и тут же перешел к делу: — От чая, думаю, не откажетесь? Или, возможно, проголодались? Приказать принести бутерброды?

Напор у полковника был чисто истребительный, но в глазах этого невысокого полноватого офицера к естественному в данном случае выражению интереса примешивалась известная доля добродушия. Оно же звучало в голосе командира, и это был скорее хороший признак, чем наоборот.

— С удовольствием! — улыбнулась в ответ Кира, давно забывшая, что такое стесняться, когда тебе предлагают поесть. — И чай, и бутерброды… И выпить, если случится, тоже не откажусь. Мне сегодня не летать!

— Ну, вот и славно!

Полковник быстро отдал распоряжения вестовому и вернулся к столу, предлагая Кире сесть напротив него.

— Пару вопросов, если позволите.

— Вы же командир, Григорий Леонидович! Спрашивайте, — Кира как раз закурила и, отведя глаза от погасшей спички, выжидательно посмотрела на Сиротина.

— Сколько у вас боевых вылетов, Кира Дмитриевна? — полковник тоже закурил. Неторопливо, как бы нехотя, но взгляда не отвел. Смотрел все с тем же выражением добродушного интереса.

— Шестьдесят девять, — Кира знала, что все это можно прочесть в ее личном деле, но полковник хотел услышать цифры от нее самой. Его право. — Воздушных боев семнадцать. Сбитых — восемь, плюс один — в группе.

— То есть ас, не так ли?

— Наверное, ас, — пожала плечами Кира, которая сбила своего первого бомбера еще на той, Греко-турецкой войне. Близ острова Родос, в первом бою.

— Но почти два года служили на штабных должностях… Дивизия, армия, корпус… Интересный опыт?

— Да, пожалуй, — согласилась Кира. — Но мне, знаете ли, хотелось летать. Вы же летчик, господин полковник, должны понимать.

— А вам, стало быть, летать запрещали?

— Не запрещали, но…

— Да, — согласился Сиротин, — я понимаю разницу между учебными полетами и боевыми вылетами. В этом смысле у нас здесь раздолье: ешь — не хочу, как говорится. Зона ПВО, да и линия фронта не так чтобы далеко. Но вы, капитан, уж, бога ради, не зарывайтесь. Вам туда нельзя, помните, поди, указ от седьмого сентября?

— Помню, — кивнула Кира, знавшая этот указ, что называется, наизусть. — Можете не беспокоиться, Григорий Леонидович, я законопослушная гражданка империи и дисциплинированный офицер.

— Ну, вот и славно! И чаек как раз поспел.

Минуту или две Кира молча наблюдала за тем, как ординарец полковника обустраивает рабочий стол Сиротина под поздний ужин «с добавкой»: бутерброды, сушки с маком, крепкий чай и бутылка чего-то светло-коричневого.

— Самогоночка, — усмехнулся Сиротин, перехватив взгляд Киры. — На орешках… Приходилось пробовать?

— Смотря какие орешки.

— Уместное уточнение, — кивнул Сиротин, разливая самогон по стаканам. — На треть, не возражаете?

— В самый раз, — поблагодарила Кира. — Так какие орехи, Григорий Леонидович, если это, конечно, не секрет?

— Кедровые, — улыбнулся полковник, отставляя бутылку в сторону. — Инженер полка у нас, видите ли, родом из Томска. Вот и снабжает. Ваше здоровье!

Выпили. Кира, выпивавшая уже второй раз за вечер, не расслаблялась. Закусила сразу, без стеснения подхватив с тарелки бутерброд — кусок пшеничного хлеба с горчицей и салом. Откусила, все под тем же внимательно-благодушным взглядом полковника, заработала челюстями.

— Красиво едите.

— Что, простите? — удивилась замечанию Сиротина Кира.

— Едите, говорю, вы красиво, Кира Дмитриевна. Напомнили мне, знаете ли, сестру… Младшую… Впрочем, это я так, на правах старшего. Не столько по званию, — усмехнулся полковник, оценив, должно быть, «искру бешенства», промелькнувшую в глазах Киры, — сколько по годам. Но вернемся, как выражается супостат, к нашим баранам.

— Да уж лучше о делах, — согласилась Кира, стараясь погасить неуместное раздражение.

— Эскадрилья вам досталась хорошая, — полковник отвел взгляд в сторону и смотрел теперь на карту, приколотую к стене справа от него. — Пилоты опытные, ТВД знают хорошо. Дисциплина… Ну, тут вам и карты в руки, Кира Дмитриевна. Вы командир, с вас и спрос. Предшественник ваш — царствие ему небесное — хороший был истребитель, но командир, строго между нами, так себе. Вольницу, знаете ли, развел… Демократия, будь она неладна, алкоголь, женщины… Либертарианец, одним словом! Ну да чего уж теперь! Придется укорачивать. Справитесь?

— А куда они денутся? — пожала плечами Кира и взялась за второй бутерброд. Когда еще удастся «перекусить»?

— Ну, опыт у вас есть, — согласился Сиротин. — Но учтите, Кира Дмитриевна, фронтовые авиаторы — это вам не штабные… — последнее слово полковник не произнес. Изобразил его невнятным движением руки, но Кира его поняла и без слов. «Штабные шалавы», куда уж понятней.

«В штабах шлюхи, в полках сукины дети, — грустно усмехнулась она. — Так и воюем…»

— Справлюсь!

— Ну, бог вам в помощь! Да и я, если что, поспособствую. Договорились?

— Так точно!

— Ну и славно, — кивнул Сиротин и поднял наконец чашку с чаем. До губ, впрочем, не донес.

— Еще что-то? — задумался, снова взглянув на карту. — Противник?

— А что противник? — заинтересовалась Кира.

— Ночные бомбардировщики… это как везде. Двухмоторные «нортропы» и четырехмоторные «галифаксы» и «ланкастеры». Пилоты, если судить по результатам, не ахти. Одним словом, массовка. Но ходят супостаты большими стадами, да и найти их в темноте, даже с помощью станций наведения, та еще морока. Дневные — «бостоны» в основном, но это не каждый день, и только когда работают по нашим аэродромам или по береговым батареям. Эти в большинстве своем или бритты, или исландцы. Хладнокровные мужчины, серьезные, опытные. С истребителями в бой вступать не боятся, но им, собственно, и тревожиться не о чем. Без драбантов^[3] на эту сторону никогда не залетают. А истребители сопровождения у лиходеев наторелые, и машины у них хорошие. «Кувшины»^[4]. Знаете, поди, Кира Дмитриевна?

— Знаю. Один даже сбила, — не без гордости сообщила полковнику Кира, действительно открывшая в этой войне счет сбитых самолетов именно с «Тандерболта».

— Ну, это вы из ранних серий кого-то сделали, — поморщился Сиротин, аккуратно намекнув на то, что он в курсе ее послужного списка. — А сейчас они уже на седьмую модификацию пересели. Сильная машина у сукиных детей получилась. Живучая, быстрая. Тяжеловата, на мой взгляд. Инертна чуток, но этот «чуток», сами понимаете, Кира Дмитриевна, порой дорого стоит. Ведь так?

— Так, — согласилась Кира, взяв этот момент на заметку. Она в любом случае предполагала: прежде чем лезть в пекло, поговорить с пилотами, выяснить, что да как, и с чем все это едят. Теперь же один вопрос сформулировался сам собой.

«Тандерболт. Что ж… посмотрим».

Поликарповская «сулица» в скорости американцу почти не уступала, но была едва ли не вдвое легче, и живучесть у нее была похуже. Однако «вес залпа», что называется, внушал.

— Еще один вопрос, если можно.

— Дайте угадаю! — полковник взял новую папиросу, чиркнул спичкой, прикурил. — Львовым интересоваться будете, ведь так?

— Так, — согласилась Кира. — Он меня, по случаю, сюда и подвез.

— Знаю, — кивнул Сиротин. — Оттого и про вопрос догадался. Обычно все спрашивают.

— Ну, значит, я не оригинальна, — пожала плечами Кира. — Так что насчет поручика Львова?

— Отличный пилот, — не задумываясь охарактеризовал ее нового знакомца Сиротин. — Истребитель от Бога, но дисциплины никакой. Впрочем, в бою не бросит, тем более не подставит. И это все о нем.

— Что значит все? — удивилась Кира.

— А то и значит, что все, — пыхнул дымом Сиротин. — Он, Кира Дмитриевна, никто. И звать его никак. Львов… Н-да… Личное дело пустое. Сюда переведен пять месяцев назад, но неизвестно откуда. От нас дважды убывал в госпиталь — правда, ненадолго, — и один раз по вызову командующего зоной ПВО. Кто, что, зачем? Неизвестно. Мрак и туман. Чаю, сообразили уже, что это за птица?

— Да, пожалуй, — растерянно кивнула Кира, слышавшая, разумеется, про таких, как этот Львов, но сама вот встретила «литерного» впервые. — А…

— И не спрашивайте! — отмахнулся полковник. — Велено не приставать. Я… Но это, Кира Дмитриевна, строго между нами. Я его трижды к наградам представлял, и есть за что, вы уж поверьте! Но… Такое впечатление, словно поручика и вовсе не существует. Представления уходят наверх и растворяются в нетях. А он… Он даже нашивок за ранения, если обратили внимание, не носит. Только вот, слышал я от одного заслуживающего доверие человека, что видел он нашего Львова еще в первый год войны, во время битвы за Атлантику. И носил тогда Львов будто бы морскую форму. Звания его мой собеседник не запомнил, но колодок орденских видел много. Вот, собственно, и все. А мой совет прост, Кира Дмитриевна: не ворошите угли, как бы не полыхнуло!

* * *

Амелина ушла, а Сиротин еще некоторое время просто сидел за столом и смотрел на закрывшуюся за штабс-капитаном дверь. Попыхивал зажженной папиросой, думал, «примеривал» так и эдак, но выходило не очень. Куда ни кинь, как говорится, всюду клин.

Женщина в мужской компании не то чтобы лишняя — хотя белая ворона везде не своя по определению, — но все-таки она скорее мешает нормальной жизнедеятельности однородного по своему составу коллектива, чем наоборот. Раздражает, выбивается из ряда, не говоря уже о прочем. Воинская же часть в этом смысле едва ли не худшее место для таких вот гендерных^[5] экспериментов. Тут ведь вся тонкость заключена в статусе военнослужащих и, конечно, в субординации. В авиационном полку, на аэродромах и в главной базе служит довольно много женщин, и они по большому счету никому не мешают, даже если создают командованию некоторые проблемы, имея в виду снабжение и дисциплину. Статус у них не тот, чтобы мешать, да и с точки зрения субординации никого не раздражают.

Поварихи, уборщицы, официантки и буфетчицы — все как одна вольнонаемные. Оружейники, мотористы и прочие технари, среди которых женщины хоть и попадаются, но погоды не делают — обычно унтера. Радистки и телефонистки — рядовые. А офицеры — это уже или медики — врачи, фельдшера и старшие сестры — или синоптики. Тоже, конечно, не сахар, но вполне себе встраиваются в систему. Женщины же пилоты, если говорить о военной авиации в целом — большая редкость, но даже те, кто есть, в своем большинстве служат в транспортной авиации и на фронтовые аэродромы, если и прилетают, то ненадолго, исключительно по делам. Принял груз или сдал, и ариведерчи. А вот летчики-истребители, да еще и обер-офицеры — это, насколько знал Сиротин, настоящая невидаль. На всю армию таких едва ли наберется чуть больше дюжины. Из-за них, собственно, и был издан указ от седьмого сентября. И вот теперь одна из этих кавалерист-девиц будет служить под началом Сиротина, да еще и в должности командира эскадрильи. То есть на аэродроме «Озеро Гаардс» — самой дальней базе полка — женщина станет царем и богом, да еще и воинским начальником. Та еще головная боль для командования.

Правду сказать, Амелина Сиротину понравилась. Была бы мужиком, цены бы ей не было. Спокойная женщина, выдержанная. Умная и себе цену знает. Знает, судя по всему, и то, что нравится мужчинам, но пользоваться этим, как донесли полковнику знающие ее лично люди, не желает, и это говорит в ее пользу, ибо, если назвалась груздем, так изволь соответствовать. Ну, она, судя по рассказам, к этому и стремится. Хочет, чтобы воспринимали ее первым делом не как женщину, а как боевого офицера. А это при ее внешности совсем непросто, не станешь же кричать на каждом углу, что ты, мол, ас, герой и все прочее в том же духе. Так что, понятное дело, временами ей приходится туго, но крест свой, как передают, несет с честью и зря не ропщет. За что ей полагается отдельное «спасибо».

Разумеется, Сиротин с ее послужным списком ознакомился заранее, да и поговорил о ней кое с кем в штабе корпуса. Имелись у него старые знакомцы на самых разных должностях. Кто давно служит, не может не обзавестись, если, конечно, не трус, не дурак и не подлец. Сиротин ни под одно из этих определений не подходил и потому мог иногда рассчитывать на конфиденциальную откровенность первого офицера генерального штаба в штабе корпуса^[6], с которым учился в одно время на командном факультете Академии. Так что расспрашивал он Амелину, скорее, из любопытства, чем из необходимости: интересно было, как и что она ответит на тот или иной вопрос. Такие нюансы дорогого стоят, потому как характеризуют человека не хуже сухих фактов биографии. А биография у штабскапитана была совсем непростая.

Старообрядцев в империи как невзлюбили еще при царе Алексее Михайловиче, так не особо жалуют и до сих пор, хотя и не мордуют, как бывало в прежние времена. Но этот момент — происхождение и родственные связи, — был особо отмечен в личном деле Амелиной. Хотя, с другой стороны, было известно и то, каким образом Кира Дмитриевна поступила в Качинское училище. Этот вопрос в личном деле штабс-капитана отражен не был, но до Сиротина довели достоверный рассказ о том, кем и в каких обстоятельствах принималось решение, и почему при открытом противодействии больших армейских чинов Амелину все-таки приняли в Севастопольскую офицерскую школу авиации.

А ларчик между тем открывался просто. В Качу захотела поступить дочь графа Скавронского Ольга. Небесталанный пилот, между прочим, но ко всему еще и родня — пусть и дальняя — государю императору. Ну, самодержец и разрешил, но тут вмешались блюстители нравственности в лице великих княжон и прочих придворных дам: невместно, мол, девице из хорошей фамилии в одиночестве находиться среди такого количества половозрелых курсантов. И тогда к Скавронской подверстали давно тыкавшихся носом в закрытые двери Киру Амелину и Клавдию Неверову. Вот эта троица и держала потом «в тонусе» всю авиационную школу. Однако учились девки прилежно и летали хорошо, потому и выпустились все трое в первой десятке по результатам обучения.

На этом, собственно, все должно было закончиться, поскольку о службе в армии не могло идти и речи. В Российской империи такого — имея в виду женщин пилотов — никогда не было и не предполагалось. Но Неверова и Амелина спутали Военному министерству все карты, умудрившись записаться добровольцами в греческую армию, и показали себя на чужбине с лучшей стороны. С войны вернулись в Россию героями, имея на счету по несколько сбитых в бою турецких самолетов. У Амелиной таковых оказалось аж целых три. Разразился скандал. Неистовствовали суфражистки. Буянили демократы. Общественность требовала объяснений, и государь император дал отмашку: «Бог с ними! Перебесятся, сами уйдут». Так в Российской армии появились женщины — пилоты истребителей, и среди них подпоручик Амелина.

— Да, — сказал вслух Сиротин, — была бы ты, Кира Дмитриевна, мужиком, давно бы командовала полком.

Возможно, он несколько преувеличивал, но, учитывая то, как характеризовалась служба Амелиной в штабах различного подчинения и сколько успела она посшибать супостатов за то немногое время, что ей разрешали летать на боевой машине, будь она мужчиной, в гору пошла бы куда быстрее.

* * *

Кира вышла от Сиротина в начале десятого. В штабе, кроме охраны и самого полковника, не было уже ни души, а на улице темно — светомаскировка — холодно и дождь идет.

«Вот черт! — сообразила она вдруг. — Надо было спросить у полковника, где здесь можно переночевать!»

Насколько она поняла из приказа, который Сиротин вручил ей в конце разговора, служить Кире предстояло на аэродроме, расположенном километрах в пятидесяти к западу от Чертовой Мызы. Но как ей туда добираться, «добрый дяденька» рассказать забыл.

«Ну, я и вляпалась!»

Но идти обратно к командиру полка со своими «глупыми» вопросами Кира поостереглась. Все-таки он полковник, а она всего лишь штабс-капитан: субординацию-то никто пока не отменял. К тому же наглеть в свой первый день в полку не стоило. А идти в ночь и искать, где тут, в расположении, находится офицерская гостиница или, на худой конец, трактир, было попросту глупо. Не найдет. Только промокнет… К тому же не хотелось опозориться, заблудившись в темноте на незнакомой местности. Кира представила, как ее находят с рассветом, — а он здесь, на севере, к слову, поздний, — замерзшую и промокшую, аки мокрая курица в реглане, и у нее окончательно испортилось настроение.

«Вот же гад! — ругалась она мысленно на комполка, не подумавшего о такой малости, как ночлег. — Бутербродами накормил, даже выпить дал. А подумать, как я буду добираться до аэродрома… Как он? ”Озеро Гаардс”? Сука ты, полковник, а не отец-командир!»

Однако еще через пару минут выяснилось, что обижалась она зря. Сиротин, по-видимому, знал, что Львов ее «в беде» не оставит, потому и не стал заморачиваться по пустякам. Поручик ожидал Киру около штаба, и, едва она появилась на пороге, спросил через опущенное стекло своего «Ермака»:

— Ну что, штабс-капитан, поехали, что ли, а то нам еще час как минимум до базы добираться!

— Спасибо, Яков Иванович, — поблагодарила Кира и, по новой загрузив свой чемодан на заднее сиденье вездехода, устроилась рядом со Львовым. — Выпить у вас, случайно, ничего не осталось?

— Случайно осталось, — усмехнулся Львов, доставая из-под сиденья давешнюю бутылку старки. — А вы, Кира Дмитриевна, что, действительно «Ти-Болт» на Адриатике завалили?

«И откуда знает? Хотя…»

— Было дело, — вздохнула она, принимая бутылку. — Но там и тогда, Яков Иванович, бриты летали на самолетах первой серии. Это которые с шестью пулеметами винтовочного калибра. Так что не знаю даже, гордиться этой победой или нет.

— А сами вы, простите, на чем бой приняли?

— У меня был И-16 тип 29.

— То есть, — уточнил Львов, покидая расположение части, — скорость и масса меньше, живучесть неплохая, но с «горшком» не сравнится, а из вооружения достоин упоминания один только БС?^[7] Однозначно есть чем гордиться!

— Спасибо на добром слове! — Кира сделала долгий глоток старки и добавила, возвращая бутылку: — Но дело в том, Яков Иванович, что меня тогда тоже сбили. Так что так на так и приходится…

Ретроспекция 1

Свой первый и пока единственный «тришкин болт» Кира сбила на второй месяц войны, когда три звена из ее эскадрильи перебросили на аэродром подскока на острове Брач. Накануне — их звенья едва успели перелететь на остров — аэродром сильно бомбили, и на взлетно-посадочной полосе осталось довольно много не засыпанных воронок от пятидесятикилограммовых бомб. А тут, как назло, тревога: англичане атакуют идущие в Шибеник крейсер «Пересвет» и корабли сопровождения. И как тут, спрашивается, взлетать, если вся «лужайка» перепахана? Впрочем, как говорится, голь на выдумки хитра. Командир переброшенной на остров авиагруппы штабскапитан Коковцев придумал оригинальный выход из положения. В воронки воткнули палки с флажками, и самолеты взлетали, лавируя среди ям. Похоже на слалом, но из Киры лыжница так себе. Вот пилот она вполне приличный, поэтому промчалась между флажками, не снижая скорости, и к тому же умудрилась не убиться и взлететь всем врагам назло.

Впрочем, не она одна. Взлетели все, собрались на высоте две тысячи метров и сразу же взяли курс на юго-запад. Даже на этой высоте было жарко и душно, словно и не отрывались от земли. Лето в самом разгаре, и солнце печет со всей дури, однако полет сквозь «мартеновскую печь» продолжался недолго. «Ишаки» взбирались все выше и выше, и снова повторялось все то, что стало уже привычным за эти долгие июльские дни. Вначале в кабину проник холод, и вскоре теплой осталась только ручка управления. Потом стало труднее дышать. Кира уже не дышала, а «пила» воздух большими жадными глотками, но его все равно не хватало, а кислородных масок у них тогда еще не было. Не предусматривалось, так сказать.

Между тем стрелка альтиметра неуклонно ползла вверх, поднимаясь от одной цифры к другой. Вот она уже вскарабкалась на отметку «пять тысяч триста». Здесь, на высоте, в открытой кабине истребителя, — а Кира, как и многие другие пилоты, идя в бой, фонарь не закрывала, — стало совсем плохо. Когда и куда утекла вся энергия, как это выдуло из здоровой молодой женщины всю бодрость, все силы до последней капли? Киру охватила апатия, полное равнодушие ко всему. Она словно бы оцепенела. Даже простой поворот головы требовал неимоверного усилия. А ведь нужно было и дальше набирать высоту.

Холодно стало дьявольски. Мороз, что называется, «пробирал до костей», прямо как зимой в Тобольске. Но там, в России, тем более в Сибири, зимой люди носят шубы и валенки, а здесь, в кокпите поликарповского И-16, Кира была в одном лётном комбинезоне, не считая нательного шелкового белья. Вот разве что унты надеть додумалась, и то молодец.

Ей было холодно и тоскливо, но при всем при этом Кира знала, что расслабляться нельзя. Нельзя себя жалеть, и уж тем более нельзя позволить себе ускользнуть в неверную трясину «пьяного» забытья. Она решительно встряхнул головой и несколько раз качнула свой самолет с крыла на крыло, просигналив своим «Внимание!», и звено начало подтягиваться к своему командиру.

Между тем на горизонте за белесой дымкой проступили очертания какого-то острова — названия его Кира не знала, так как не успела толком изучить карту ТВД, — и сразу же к югу от него на темной сини Адриатики отчетливо выделились крошечные корпуса кораблей, идущих в боевом ордере. Они были окутаны клубами порохового дыма, сквозь который прорывались временами яркие высверки залпов. Эскадра одновременно отстреливалась от наседающих на нее английских эсминцев и удерживала на расстоянии пытающиеся бомбить ее тихоходные «уитли». Огромное пространство над кораблями было испещрено черными шапками разрывов. Среди «чернильных клякс» медленно проплывали силуэты двухмоторных бомбардировщиков.

Русские истребители подходили к кораблям на высоте семи тысяч метров, а медлительные неповоротливые бомберы колупались максимум на трех. И все равно это было высоковато для прицельного бомбометания. То ли из-за плотного зенитного огня, то ли из-за того, что пилоты у англичан были молодые и неопытные, но держались «уитли» высоко и причинить кораблям вред по большому счету не могли.

Командиром в этом вылете шел штабскапитан Коковцев, он и подал сигнал «Приготовиться к атаке!», но как раз в этот момент с запада появились чужие истребители. Целых шесть штук. И тогда Коковцев разделил отряд. Первое звено он повел на бомбардировщики, а звену Киры приказал идти на перехват истребителей. Вроде бы нелогично вышло, ведь первое звено состояло из более опытных пилотов, но так было договорено заранее — предполагалось, что если истребители и прилетят, то их будет мало, а раций, чтобы переиграть все на месте, на «ишачках» той модели предусмотрено не было. Однако приказ, он и в Африке приказ, и Кира повела свое звено на перехват. Сближались быстро — слишком быстро, если честно, — и вскоре она увидела, что бодаться придется не с палубным английским старьем, а с гораздо более быстрыми, маневренными и живучими американскими «Тандерболтами», которые тогда никто еще не называл «тришкиными болтами».

Пока сближались, бриты успели «подвсплыть» и в момент атаки оказались на одной высоте с Кирой и ее звеном. Зазвучал сухой треск первых очередей. Английские пилоты оказались крепкими профессионалами, и самолеты у них были отличные, не чета устаревшим к тому времени и физически, и морально «ишакам». Но думать об этом было глупо, да и некогда, если честно, хотя иметь в виду, разумеется, следовало. Противник силен, и это факт, но так или иначе, правила боя остаются одни и те же: главное, не обороняться, а нападать, иначе сразу сомнут.

Ну, этим она, собственно, и занималась. Атаковала, «отскакивала», уходила с линии прицельного огня, крутилась и вертелась на все лады — даже ставила машину на хвост, — лишь бы не попасть под раздачу. Но вместе с долгими секундами, проведенными внутри этой бешеной карусели, постепенно приходило и другое чувство. Кира чувствовала, как ее охватывает боевой азарт, настоящее «бойцовское» безумие. Она уже знала это состояние и не боялась его. Напротив, любила это странное чувство, когда кровь кипит, и ты ощущаешь себя всемогущей и непобедимой, как какая-нибудь валькирия или богатырка из русских былин, но голова при этом остается необычайно ясной, сознание холодно, и мозг работает, как арифмометр, только быстрее.

Впрочем, вбитые в подкорку принципы ведения воздушного боя не оставляли ее ни на мгновение. Сражаться парами. Не позволять противнику расколоть связку. Атаковать! Так она и поступала, а рядом с ней крутился в бешеной круговерти собачьей свалки подпоручик Ефимов. Отбиваясь от англичан, он старался помочь Кире, чем мог, но при этом шел как приклеенный точно за ней. Однако и противник почему-то с особым остервенением бросался сегодня именно на ее ведомого. Хваткие ребята попались, чего уж там.

Взглянув в очередной раз через плечо, Кира увидела, как один из Т-болтов атакует Ефимова — напористый такой, с пикирования на скорости. А подпоручик, судя по всему, атаку пропустил, вовремя брита не заметил и вот-вот окажется под обстрелом. И ведь не скажешь ему, мол, оглянись, дурачок! Не предупредишь! Рации-то нет! И тогда Кира сама крутанулась так, что потом никак не могла понять, как ей это удалось. Но по факту, прошло всего, быть может, пару секунд, а она уже летела навстречу англичанину. Сбить бы не смогла — далековато, но, по-видимому, сумела все-таки напугать. Брит ее сразу заметил и, бросив Ефимова, отклонился вправо в сторону: раз — полупереворот — и ушел.

«Ну, и черт с тобой!» — подумала она, и почти в то же мгновение мимо ее кабины пролетели трассы, и получалось, что на этот раз противника едва не прошляпила она сама. Ефимова-то она в результате своего маневра попросту стряхнула с хвоста. Но, увидев трассы, она инстинктивно ударила по сектору газа и пошла вверх самой крутой спиралью, на какую только был способен ее «ишачок». И «тришкин болт», который сел было ей на хвост, пролетел мимо и исчез.

«Пронесло!» — мелькнуло в голове, и тут Кира сама поймала в прицел неожиданно возникшую перед ней верткую тень. Поймала и ударила в упор по сукину сыну всем, чем могла. Истребитель свалился вниз так резко, что Кира даже не успела понять, куда он пропал. Но времени на размышления не было. Бой набрал максимально возможные обороты. Они с англичанами уже не сражались даже, как цивилизованные солдаты регулярной армии, а резали друг друга в пьяном остервенении кабацкой драки.

Атака, вой ветра в ушах, вираж… Кира успела развернуться навстречу очередному англичанину, одновременно увидев, как вспыхивает и уходит вниз самолет Ефимова, успела заорать и нажать на гашетки, но… пулеметы молчали — оружие заклинило, и, значит, время ее вышло точно так же, как вышло время подпоручика Ефимова. Она услышала, как раздается сухой треск выстрелов, совсем близко — откуда-то сзади. Мотор сделал несколько неровных рывков, и винт остановился. И тогда к ней пришло спокойствие.

«Почему ты улыбаешься, Кира, когда тебя ругают?» — спрашивала ее мама. Своим спокойствием она выводила из себя учителей в гимназии, а позже и в Каче, но ничего не могла с собой поделать. Точно так же, как оставалась холодной ее голова во время боя, Кира становилась совершенно спокойна перед лицом фактов, которые не могла изменить.

Сейчас ей не оставалось ничего, кроме как идти вниз, стараясь направить самолет к сербскому побережью. Мотор молчал, и было хорошо слышно, как за кабиной свистит встречный поток воздуха. «Ишачок» быстро терял высоту и с нарастающей скоростью устремлялся в бездну — поверхность воды приближалась слишком быстро. Берег — скалистый остров с небольшим поселением в неглубокой бухте — вырастал на глазах…

А потом была попытка сесть на волны, к счастью, мелкие, чудовищный кульбит в вихре брызг, и… и все кончилось. Вернее, на этом все могло закончиться, но она не потеряла сознание и, в конце концов, порядком намучившись с ремнями, выбралась из кабины и оказалась в воде. Плавала Кира неплохо, все-таки училась в Севастополе, но в комбинезоне и унтах сильно не разгонишься. Однако недаром говорится, что жить захочешь — не так еще извернешься. Когда Киру выловили из воды моряки с эсминца «Быстрый», она плыла к берегу в одном исподнем — красивом шелковом белье от «Мадам Розановой».

Примечания

1

В РИА звание капитан стояло выше звания штабскапитан (сразу перед подполковником). В неформальной обстановке, однако, эти различия не подчеркивались.

2

Tabula rasa — табула раса — чистая доска (лат.).

3

Драбант — первоначально, в XVII–XVIII веках, в ряде европейских стран драбантами назывались телохранители высших должностных лиц, в частности, личная охрана командующего или почётная стража правителя государства.

4

Истребитель Рипаблик P-47 «Тандерболт». За форму фюзеляжа машина получила неформальное прозвище «Джа» (англ. Jug — кувшин).

5

Гендерный — относящийся к полу.

6

Первый офицер генерального штаба в штабе корпуса — первый заместитель начальника штаба.

7

Универсальный пулемет Березина — 12,7-мм авиационный пулемёт.