Кармический бумеранг

Маргарита Головкова, 2023

В романе «Кармический бумеранг» через призму вымысла, помогающего читателю почувствовать многогранность и многослойность пространства, в котором рядом находятся видимые и невидимые миры, проходят судьбы и деяния героев книги. Центральное место в повествовании занимает герой романа – человек с неординарными способностями. Показаны разные отношения людей к жизни и её ценностям. Звучит предупреждение об ответственности землян за само существование планеты и жизни на ней.

Часть I

Необычные события

Странная роженица

Когда поздним осенним вечером на ясном небе засиял серебристый месяц, на околоземной орбите появилась еле заметная маленькая звёздочка. Она быстро приближались к Земле. Оттуда за ней уже внимательно наблюдали.

Звёздочка росла, принимая очертания неизвестного землянам летательного аппарата. Неожиданно объект резко сменил траекторию полёта исчез из поля зрения даже самых сильных земных телескопов.

В это время в глухом лесу, на поляне, подняв голову к небу, стоял спортивного вида высокий молодой человек с яркими голубыми глазами. Его ли — цо было безмятежно, и только в больших глазах с миндалевидным разрезом вспыхивало беспокойство. Но оно сразу исчезло, как только лес осветился ярким сияющим светом и рядом с ним застыл межпланетный космический корабль.

Из корабля вышла высокая молодая женщина с белоснежным лицом и длинными светлыми волосами. Юноша тотчас подошёл к ней.

— Опоздала? — с тревогой спросила она, не открывая рта.

— Она уже там.

— Пошли, — заторопилась женщина, прервав телепатический разговор.

Выйдя из леса, они молча прошли несколько шагов. Шаг молодого человека, если не приглядываться, можно было бы назвать лёгким. Ну а если приглядеться, то стало бы заметно, что подошвы его элегантных туфель как будто прилипают к земле. Хуже обстояло дело с голубоглазой женщиной: она шла тяжело, точно тащила гири, привязанные к ногам.

Остановившись, они исчезли. Через несколько секунд вновь появились, но уже у здания городской больницы.

…Ничего не подозревая о прилёте НЛО, которое, впрочем, её совсем не интересовало, Зоя Александровна — заведующая родильным отделением, миловидная стройная шатенка тридцати пяти лет с короткой стрижкой густых тёмных волос — засобиралась домой. Переодевшись и заперев кабинет, она направилась к выходу.

Навстречу ей шла высокая необычайно красивая белолицая юная девушка с выразительными голубыми глазами. Она была одета в куцее, тесное в груди клетчатое пальтецо с очень короткими рукавами, расстёгнутое на выпирающем животике. Такие пальто врач видела у ребят из детских домов. Опытным взглядом гинеколог определила, что девочке пришёл срок рожать.

Минуя стол с дежурной медсестрой, не обращая внимания на врачей, находившихся в вестибюле, девушка подошла к ней. С трудом разжимая потрескавшиеся губы, проговорила с трудом, делая паузы: «Помогите… сын задыхается… ему пора выходить».

Зоя Александровна собралась было отправить её к другому доктору, но тут же услышала, прозвучавший в голове твёрдый приказ: «Быстрее!». Подняв на будущую мамочку удивлённые глаза, она встретила жёсткий требовательный взгляд больших выразительных глаз. Словно находясь под гипнозом, заведующая бросилась выполнять приказание.

Принимая роды, врач вздрогнула от слепящего света, внезапно сверкнув — шей за окном молнии и прогремевшего вслед за ней раската грома. Ни на секунду не отвлекаясь, она лишь недоумённо проговорила: «Небо ясное… осень… и гроза — ерунда какая — то». Отрезав пуповину, Зоя Александровна высоко подняла малыша и, показывая его мамочке, радостно провозгласила: «Смотри, девочка, какого богатыря родила».

Роженица с улыбкой взглянула на ребёнка и замерла с широко открытыми глазами.

Появившийся на свет мальчик, словно почувствовав случившуюся трагедию, сморщив крохотное личико, горько заплакал.

Врач, судорожно сглотнув слюну, взглядом, говорившим о непонимании случившегося, смотрела на шестнадцатилетнюю девочку, неподвижно лежащую на родильном столе.

Звенящая тишина накрыла помещение. Тихо было и за окном. Странная гроза, лишь раз сверкнувшая молнией на безоблачном небе и прогремевшая громом, закончилась, так и не начавшись.

…Около больницы, видя всё, что происходило в родильной палате, неподвижно застыла высокая голубоглазая женщина. Её губы шепнули лишь одно слово: «Не успела».

Вскоре перед ней предстала красивая тоненькая девушка в длинной родильной рубашке. «Мама», — сказала она и протянула к женщине руки, но тут же стала медленно таять в воздухе. И вскоре совсем пропала. Вслед за ней исчезла и её мать.

Спутник голубоглазой женщины, словно не заметив её исчезновения, спокойно направился по асфальтированной дорожке, ведущей к выходу с территории больницы.

Там его поджидали двое крепких парней. Они были одинакового роста — выше среднего. Но много ниже того, кого ожидали. Один — шатен с карими глазами, другой — блондин с серыми глазами. Оба имели приятные, располагающие к себе лица. Несмотря на разную внешность, в них чувствовалась неуловимая схожесть.

Вышедший из ворот больницы юноша, бросив на них мимолётный взгляд, пошёл дальше. Парни направились следом. Разгадав причину преследования, молодой человек развернулся им навстречу. Встретившись лицом к лицу, все трое остановились и, глядя друг на друга, стояли так, не шелохнувшись. На лбу у юноши выступили капельки пота. Спустя несколько минут, повинуясь его мысленному приказу, молодые люди, повернувшись кругом, двинулись в противоположную сторону.

Порыв ветра, непонятно откуда взявшийся в безветренную погоду, смёл с асфальта их следы.

…Зоя Александровна, всё ещё продолжавшая стоять у родильного стола, с трудом оторвав взгляд от умершей девушки, медленно, слегка покачиваясь, пошла к двери. Выйдя на лестничную площадку, она, не доверяя подкашивающимся ногам, села на ступеньки. Заведующая никак не могла понять: как могло случиться, что девочка умерла. Случаи смерти во время родов в её практике уже случались, но там были тяжёлые патологии. «Этого не может быть, — думала опытный гинеколог, — молодая… здоровая… как?».

Раздавленная тяжёлыми мыслями, врач не услышала, как к ней подошла медсестра из лаборатории и что — то сказала. Очнулась, когда та осторожно потрясла её за плечо.

— Что? — спросила она недовольно.

— Зоя Александровна, простите, но тут такое дело… — смущенно залепетала лаборантка, — такого ещё не было…

— Да говорите вы уже! — рассердилась заведующая.

— У роженицы, ну той, что умерла… совсем не такой состав крови, как у обычных людей.

— То есть?

— В общем, в ней и кремния значительно больше, а ещё…

— Почему? — прервала её врач безучастным голосом.

— Не знаю; сама в шоке.

— Хорошо… идите… — после долгого молчания, сделав паузу между словами, отреагировала на новость заведующая. Затем, будто что-то вспомнив, вяло договорила: — Удалите результаты анализа, замените обычным — нам не нужен лишний шум. И… забудьте.

Когда лаборантка ушла, Зоя Александровна тяжело поднялась и направилась на второй этаж в палату для новорождённых. К её удивлению, свет, всегда горевший в палате, был выключен. И только молодой месяц, заглянувший в окно, тускло освещал помещение. Заведующая сделала шаг к лежавшим в ряд малюткам в тугих пелёнках, и обмерла, в бессилии облокотившись на косяк двери, — в воздухе из стороны в сторону качался только что рождённый малыш.

С трудом заставив себя не закричать, женщина разглядела полупрозрачный силуэт в длинной родильной рубашке, качающий на руках ребёнка. Вглядевшись, она узнала в нём умершую молодую роженицу, и… сознание оставило её.

Не такой как все

Подобно ветру, прогудевшему по мостовой, пронеслись двенадцать лет.

В небольшой светлой спальне, в мягком кресле, стоявшим у окна, откинувшись на его высокую спинку, полулежала сильно похудевшая, измученная постоянными болями заведующая родильным отделением городской больницы. Зоя Александровна как врач, понимала, что смерть уже пришла за ней. Ей не было страшно — она давно, как только узнала о диагнозе — рак четвёртой степени, рассчитала дату своего ухода. Глядя в окно, она взглядом прощалась с ласковым майским солнышком, улыбалась деревьям и неугомонно щебечущим птицам, радующимся весне.

На кухне со звоном упала и разбилась чашка. Зоя Александровна улыбнулась, произнеся чуть слышно сухими губами: «Машенька сердится». Она уже давно привыкла, что умершая мамочка её приёмного сына (появившаяся в квартире сразу после того, как она забрала мальчика из роддома) ходит по квартире. Сначала ей было страшно чувствовать кого — то невидимого, видеть, как сами по себе открываются двери, качается кроватка сына, слышать смех маленького Дани, когда он один находился в комнате. Но понемногу она привыкла к соседству призрака родной матери её сына, и уже не пугалась, и судорожно не крестилась, когда встречалась, ставшим со временем видимым, призраком Маши, одетой в платье, что она сама ей и купила, чтобы было в чём хоронить девушку. И сейчас, вспоминая прошедшие годы, Зоя Александровна винила себя в том, что когда-то, отдав всё внимание появлению Дани на свет, она не заметила состояния роженицы и не спасла её.

Со стоном вздохнув, женщина, уже в который раз, подняла глаза на висевшие на стене часы, — ждала сына из школы. Хотя в глубине души была уверена, что он сегодня вернётся раньше, чем обычно. Стараясь скоротать ожидание, она стала вспоминать всё, что было связано с её приёмным сыном.

Зоя Александровна вспомнила то время, когда Даня был трёхмесячным малышом. Как-то подойдя к его кроватке, она увидела, что он внимательно разглядывает игрушечного клоуна, застывшего между безмолвных погремушек, подвязанных к верёвке над кроваткой. Неподвижный клоун, видимо, надоел ребёнку, и он, сердито нахмурив лобик, остановившимся взглядом уставился на игрушку, — и клоун начал крутиться. Выронив соску изо рта, сын засмеялся, издав несколько громких звуков.

Она тогда не придала этому значения, решив, что ветер, подувший из форточки, заставил клоуна переворачиваться.

Даня развивался не по годам быстро. Он рано начал говорить, ходить. Всё это радовало, но пугала необъяснимая чертовщина, которая окружала мальчика. Однажды ночью, услышав смех ребёнка, доносившийся из детской, она вскочила и, резко открыв дверь в его комнату, чуть не лишилась чувств, увидев рядом с её малышом, играющим на полу в кубики, светлый длинный силуэт мужчины.

Её пугало и поведение маленького Данечки, когда она гуляла с ним на улице. Бывало так, что, вырвав из её руки свою ручонку, он, радостно смеясь, бежал к кому-то невидимому навстречу. Потом просто стоял, подняв головку, словно перед ним находился кто-то очень высокий. Когда она, пытаясь скрыть от ребёнка страх, что царил в её душе, спрашивала, кого он увидел. Тот спокойно отвечал: «Деда». Как всё это объяснить? она не знала, но и делиться своими наблюдениями с кем бы то ни было, не решалась.

В школе Даня был круглый отличник, и — как говорили — знал больше, чем те педагоги, что преподавали ему. Он много читал, но уроки не учил, а лишь просматривал учебники, и этого ему было вполне достаточно. Огорчало её и то, что у сына не было друзей. Он был замкнут, и жил своей, непонятной ей жизнью.

В десять лет Даню часто стал встречать у дома высокий юноша лет семнадцати. Вместе они играли на площадке в баскетбол. Потом, сидя на лавочке, молчали. Сын ничего не рассказывал ей об этом парне, а сама она не решалась спросить. Сейчас же, ясно осознавая, что её мальчик не такой, как все обычные люди, Зоя Александровна радовалась тому, что нашла способ спрятать Даню (хотя бы до его взросления), как можно дальше от мира, где, как ей казалась, его ждут только страдания.

Почувствовав, что ей с каждой минутой становится хуже, заведующая потянулась к телефону.

Через полчаса перед ней стоял Горнов Олег Фёдорович — её бывший муж. Впрочем, он только по документам был бывший и не жил с ней в одной квартире, а в остальном он оставался её мужем и отцом Дани. Развод был необходим, чтобы муж — ярый атеист — не увидел призрак Маши.

Ещё через полчаса, щёлкнувший замок входной двери возвестил о при — ходе сына. «Слава богу, — обрадовалась Зоя Александровна, — успел сынок!»

В комнату торопливо вошёл крепкий мальчик с крупными голубыми глазами с едва заметным миндалевидным разрезом. Его белое лицо — цвету которого позавидовала бы любая женщина — пылало от быстрого шага.

Поздоровавшись с сыном, Олег Фёдорович поспешил выйти из комнаты.

— Мама Зоя, я пришёл, — сказал Даня, встав на колени перед креслом, где сидела его приёмная мама, и поднёс её руку к своим губам.

Ласково проведя рукой по волосам сына, Зоя Александровна быстро заговорила:

— Я знала, сынок, что ты успеешь. А сейчас молчи и не перебивай. Я оставила завещание. Оно у адвоката. Он мой друг и бывший муж. Он честный человек… господи, что я говорю?! Он же твой папа. Я не об этом хочу… когда тебе исполнится восемнадцать, он отдаст тебе ключи от нашей квартиры. Она твоя… тебя должны отправить в детский дом… я узнавала… в городе детдома имеют плохую славу. Тебе надо в тот, что за городом. Поедешь до деревни Покровка… оттуда… до детского дома… он в лесу…там очень хорошая заведующая… настоящая… деньги… на столике, ещё на книжке… тебе… — Зоя Александровна стала задыхаться: сознание постепенно покидало её. Спеша сказать всё, что хотела, она, не закончив фразы, начинала говорить совсем о другом.

Из сумбура слов, что наговорила ему мама Зоя, Данила понял: он должен срочно уехать и никому не говорить — куда, даже папе Олегу.

Уже еле ворочая языком, бывшая заведующая попросила прощения у призрака:

— Маша… девочка… прости… меня!

— Мама Зоя, ты здесь не при чём, — тотчас возразил Данила, — у неё на роду так было написано. Она благодарит тебя за меня… Мама!

После его крика, дверь открылась, и в комнату вошёл совершенно бледный Олег Фёдорович. Он крепко обнял сына, поцеловал его в голову и подтолкнул к выходу. Выйдя, мальчик увидел призрак родной мамы.

— Всё, сынок, — сказала она, — мне тоже пора. Помни — я всегда рядом.

— Я знаю, мама.

В состоянии полной прострации мальчик поехал на автовокзал, забыв взять сумку, несколько дней назад заботливо собранную для него мамой Зоей.

Стараясь скрыть от чужих взоров, постоянно набегавшие на глаза слёзы, Даня добрался до автобусной станции. На станции, растерявшись, он стал оглядываться по сторонам, пытаясь найти автобус, идущий в Покровку.

Двенадцатилетнему мальчишке, вырванному из привычной жизни, наполненной любовью и заботой, было больно и страшно. Сердце сжималось при мысли, что он уже никогда не сможет обнять маму Зою и почувствовать необъятную материнскую любовь. Хотя, общаясь с призраками, он знал, что там, куда она ушла, жизнь намного реальнее, чем здесь. Там люди со светлой душой, покинув вместе с телом материальную зависимость, наслаждаются жизнью. Сюда же приходят учиться и исправлять ошибки, что совершили в прошлых жизнях. Тем не менее горечь утраты камнем легла на его сердечко.

Ушедший в свои мысли, он вздрогнул от неожиданности, когда к нему подошёл мужчина средних лет, держащий за руку хорошенькую девочку лет пяти с серыми озорными глазами. «Мальчик, — обратился он к Дане, смущённо переминаясь с ноги на ногу, — ты автобус ждёшь? Не сочти за труд — присмотри за внучкой. Я быстро — в мужскую комнату и обратно. С ней, сам понимаешь, неловко».

Данила согласно кивнул. Обрадованный мужчина заспешил к зданию автовокзала. Внучка тотчас ухватилась за руку мальчика.

— Я Дана, — представилась девчушка, — а ты?

— Даня, — машинально ответил он.

Девочка засмеялась.

— Смешно, — сказала она, веселясь, — я Дана, а ты Даня! Обхохочешься! Скажу деду, — обсмеётся! А ты что такой невесёлый? Прямо неулыба ка — кой-то! — и, перестав улыбаться, спросила: — У тебя есть мама с папой? — Но, видимо, ответ её мало интересовал, потому как, не делая паузы, она печально заявила: — А у нас с дедом никого нет. Все ушли на небо, а мы с ним совсем одни остались. Сейчас вот в деревню едем, на дачу. А ты куда едешь?

— В Покровку.

— Ха, и мы в Покровку. Вместе поедем.

Пока между ребятами происходил незатейливый диалог, в шаге от них остановилась дребезжащая иномарка. Даня равнодушно глянул на неё. Когда же из машины вышли двое, громко спорящих между собой мужчин, мальчик напрягся и, не мигая, уставился на одного из них.

Молодые люди представляли собой довольно живописную картину: один — высокого роста, другой — маленький. Высокий был в расстёгнутой на груди рубашке голубого цвета с закатанными рукавами. На нём ловко сидели отглаженные серые брюки. На ногах сияли до блеска начищенные туфли. Маленький — в несвежей футболке цвета «хаки» и спортивных тёмно — синих штанах с белыми полосками на боках. Обут он был в импортные кроссовки, недавно появившиеся у спекулянтов. Лет им было где-то по тридцать. Оба были нетрезвы.

— А я тебе говорю, что надо ехать через лес по просёлочной дороге, — горячо возражал коротышка с накаченными бицепсами и злыми холодными глазками на квадратном лице.

— Не, лучше по окружной, — не соглашался с ним высокий парень, обладатель пропорциональной фигуры и устало — грустных глаз, — там хоть дорога асфальтированная!

Заскучавшая девочка, потеряв в лице умолкнувшего Дани собеседника, задёргала его за руку.

— Даня, а ты что так на того дядьку уставился? ты его знаешь? — спросила она и в ту же минуту с удивлением отметила: — Ой, да он на тебя похож! такой же, как и ты, длинный здоровяка!

Даня, не слушавший болтовни девочки, смотрел на призрак родной мамы, что стояла возле подъехавшей машины и указывала ему на высокого мужчину в голубой рубашке.

Девочка, не дождавшись от молчавшего мальчика ответа, радостно воскликнула:

— А вон и мой дедушка идёт!

Торопящийся к внучке мужчина, будучи врачом и преподавателем медицинского вуза, не смог спокойно пройти мимо подвыпивших парней, собирающихся в таком состоянии садиться за руль.

— Вы меня простите, молодые люди, но вам не кажется, что стоит отложить поезду на машине и поехать на автобусе? — обратился он к ним.

— Тебе что, мужик, жить надоело? захотел перо в бок? — недовольно поинтересовался парень с недобрыми глазами.

— Спокойно, Леший! — остановил его жестом приятель, и с притворной улыбкой обратился к врачу: — Всё в порядке, дядя, не волнуйся. У нас сегодня праздник — едем в гости в свой отчий дом, что зовётся детским домом. Вот, — небрежный кивок в сторону машины, — подарки мелюзге везём. А на грудь приняли… так это в честь праздника.

— И начали с утра, — с неприятным смешком добавил коротышка и, повернувшись к приятелю, спросил: «Витёк, как там Винни звенит на эту тему?». Оба парня обнялись и весело прокричали:

Кто ходит в гости по утрам — тот поступает мудро!

То тут сто грамм, то там сто грамм —

На то оно и утро! На то оно и утро.

Дед Даны безнадёжно махнул рукой и пошёл к внучке. Когда бывшие детдомовцы стали садиться в машину, к ним подбежал Даня. «Я тоже в детдом. Возьмите меня», — попросил он.

Обескураженный врач — педагог стал что-то кричать мальчику, но дверь машины захлопнулась, и автомобиль, лихо развернувшись, повернул на окружную дорогу, славящуюся авариями со смертельным исходом и какой-то дьявольщиной, творящейся на ней.

Вытесняя солнечный майский день, в серой невесомой шали появились сумерки. Постепенно они становились всё гуще и гуще. И вот уже ночь, скинув тонкую вечернюю накидку, окутала всё вокруг чёрным густым полотном.

Водители, двигающихся по дороге с зажжёнными фарами машин, потирая слипающиеся от усталости глаза, со страхом вглядывались в утонувшую во мраке дорогу, боясь увидеть в свете фар призраки погибших там людей.

Призраки и люди

Сливаясь с темнотой, на краю дороги, рядом с деревянным крестом, к которому были пристроены искусственные цветы, сидели два невидимых людскому глазу силуэта.

— Скажи, кто придумал делать здесь второе кладбище? — задал вопрос сотоварищу интеллигентный призрак среднего роста и фигурой, говорившей, что при жизни он никогда не дружил со спортом. — Зачем им это? Сами же себя мучают: и на кладбище навещают и сюда ещё цветы приносят. Мне, вот, жену жалко. Оставил я её когда-то с маленькой дочкой на руках, а она мне туда и сюда цветы носит. А сама всё плачет и плачет — топит меня в слезах. Видно, так мне и надо — заслужил. А её жалко.

— И мне её жалко. У меня-то никого не осталась: батя при пожаре сгорел, а мама вслед за ним «ушла». Спасибо твоей жене, что и моё тело рядышком с твоим похоронила и памятник поставила, — добавил второй призрак с перебитым носом — память о занятии в мирской жизни любительским боксом. Грустно помолчав, он внезапно вскричал:

— Ты посмотри: во, гонит! Как мы с тобой когда — то. — И, выдержав небольшую паузу, недовольно проворчал — Вот и невеста явилась. Жениха ждёт, что выжил после аварии, — хочет с собой забрать, а он всё не едет и не едет.

Интеллигентный призрак с беспокойством заметил:

— Это плохо, что явилась. Сейчас начнёт дорогу переходить, а в машине — то мальчишка.

— Может, обойдётся? с ним его Хранитель.

В летящей по шоссе машине было весело. Парни, добавив из фляги к выпитому ранее спиртному, вспоминали годы, проведённые в детском доме. В разговоре несколько раз мелькнуло имя Маша. После короткой паузы, высокий парень с грустью признался: «Дурак я был. Любил Машку, очень любил, а поступил, как свинья. Долго искал, но она как в воду канула. Может, и вправду канула».

Неожиданно, введя в ступор обоих приятелей, в разговор вступил юный пассажир, молчавший всю дорогу.

— Она простила тебя, папа, — спокойно и чётко произнёс Даня. — Вы, возможно, встретитесь когда-нибудь, и если она захочет, то сама тебе всё скажет.

— Ты о чём, пацан? — оглянувшись на него, удивлённо воскликнул тот, кого мальчик назвал папой, но, вновь глянув на дорогу, выругался, заметив женщину в белом платье невесты, медленно переходящую дорогу, и резко вывернул руль.

Столкновение с огромным старым дубом не оставило ни одного шанса выжить сидящим впереди.

За минуту до аварии из машины, в обнимку с тёмным силуэтом то ли выскочил, то ли вылетел мальчишка, и сразу же оказался на обочине.

Потревоженная стая ворон, устроившаяся на ночёвку на ветвях старого дуба, поднялась вверх, покружила над деревом и вновь расселась по своим местам.

Рядом с машиной возникли две мужские фигуры. Ничего не понимая, они с изумлением взирали на свой покорёженный догорающий автомобиль,

На одного из них тоскливым взглядом глядел подошедший к ним юный пассажир. И тот повернулся к нему. Отец и сын, с пониманием — кем они приходятся друг другу — не могли оторвать прощального взгляда. Но вот отец, подняв глаза вверх, исчез, словно растворившись в ночном небе.

Оставшийся призрак — коротышки, не замечая никого вокруг, продолжал со злобным недоумением взирать на то, что осталось от машины.

Стоявший позади Данилы Хранитель, с сожалением подумал, что и ему пора покинуть своего подопечного: людям с такими неординарными способностями, как у его мальчика, хранители не полагались.

…Ещё раньше, чем случилась авария, призраки, не желая ворошить воспоминаний о своей гибели — похожей на ту, что должна была случиться у глупцов, сидящих в машине — отвернулись от мчавшегося по дороге авто.

— Такие же «герои», как и мы когда — то были, — удручённо заметил тот, что с перебитым носом, увидев зарево от вспыхнувшего автомобиля. — Да… карму не обманешь — она, что тот бумеранг: сделал — получи! — И, немного помолчав, добавил: — Мальчишку жалко, а эти… эти скоро к нам вернутся.

— Не вернутся.

— Почему?

— Некому им здесь памятники ставить и цветы носить. К тому же, у одного из них кровь на руках. Видишь — за ним уже и встречающие отправились.

— Запоздали что-то.

— Успеют: они своего не упустят.

Призраки замолчали, с содроганием вслушиваясь в страшные вопли оттуда, куда унесли то, что осталось от одного из «прожигателей» жизни.

Пролетавшие мимо ангелы, вылетевшие из рая на прогулку, поспешили прочь от места, в котором бушевал огонь ада.

— А вон и мальчишка… живёхонек?! — с радостным удивлением воскликнул бывший боксёр–любитель, увидев мальчика, проходящего мимо них. И тут же потрясённо произнёс: — Я что-то не понял: это он нам, что ли, кивает? он… что… видит нас?

— Видит. Похоже, что он медиум. Надо будет его найти, когда подрастёт, — хочется через него у жены и у дочери прощения попросить.

Проводив юного медиума взглядом, призраки вновь умолкли, вглядываясь в погружающуюся в ночь дорогу, проложенную глупыми людьми по старому кладбищу. Они-то знали, что в это время суток туда выходят тёмные сущности, питающиеся горем и страхом людей, словно вороньё падалью.

Вынырнувшая из-за облаков полная луна, погуляв по звёздному небу,

повисла над извилистой лесной тропинкой. По ней, не обращая внимания

на устрашающие звуки тёмного леса, шёл двенадцатилетний мальчик, не ведая того (лишь ощущая незнакомое ему чувство сердечного волнения), что только что на околоземной орбите появилась еле заметная звёздочка.

В это же время маленькая Дана, проснувшись от звука маминого голоса, спешила на её зов. Она шла, ведомая только её голосом, не видя и не слыша никого и ничего вокруг. Девочку не пугали ни темнота, окутывающая её, ни страшные тени в лесу, ни шелест листьев вековых деревьев, ни ночной крик совы. Бесстрашно пройдя по лесу, она вышла на небольшую поляну. Неожиданно на землю спустился густой сиреневатый туман. Когда он рассеялся, то вместо мамы, девочка увидела чужого, очень бледного и страшного дядьку, с жуткою улыбкой протягивающего к ней руки. Дана остановилась и попятилась назад. Так она пятилась, пока не натолкнулась на кого-то. Оглянувшись, девочка вскрикнула от радости — перед ней стоял Даня. Он, ласково глянув на девочку, спрятал её за спину.

— Это моя дочь, — закричал мужчина, — и она пойдёт со мной!

— Нет, — нарочито спокойно ответил Даня, холодея от страха, — она не пойдёт с тобой. Она не твоя дочь.

— Ты не знаешь, кому ты перечишь, — почти зарычал тот. — Она моя дочь!

— Уходи! — крикнул мальчик, чувствуя, как под испепеляющим взглядом красных глаз с тёмными белками у него предательски задрожали коленки.

— Так ты ещё и глуп! — презрительно воскликнул чужак. Его чёрные, длинные до плеч нечёсаные волосы сами собой поднялись на голове, смуглое лицо исказила гримаса безумия, заставив сжаться сердце парнишки.

Поднялся ветер, и ветки, сорвавшись с деревьев, полетели в Данилу. Что — бы защититься от них, он, придерживая одной рукой девочку, другую, согнув в локте с раскрытой развернутой ладонью, выставил перед собой. Ветки, на секунду застыв перед ним в воздухе, попадали на землю.

Внезапно под ногами пришельца загорелась трава, затем огонь коснулся его ног, и вот уже он сам превратился в факел. Над лесом пронесся ужасающий нечеловеческий вопль.

Не поняв, что произошло и откуда появился огонь, Даня почувствовал, как клокотавшая в нём ненависть и дрожь в теле исчезли. Вспомнив о Дане, он оглянулся — девочка спала, прижавшись лбом к его спине.

Удивиться он не успел, так как на поляне возник старец в длинном до пят чёрном балахоне с капюшоном подпоясанным кушаком. В руках он держал посох.

— Лихо иноземцы с Чернышом расправились! — молвил он, улыбаясь в окладистую седую бороду. — Токмо… сдаётся мне, что со страху ты иноземцев-то и не почуял. Глянь — ка в небо.

Даня послушно запрокинул голову. Над ними, сверкая огнями, завис огромный круглый «дом». Глядя на него, мальчик на всякий случай крепко прижал к себе проснувшуюся девочку. Дана же, чувствуя, что с её защитником что-то происходит, сочла за благо стоять молча, не двигаясь.

В это время голубоватый луч, исходящий от светящегося огнями «дома», потянулся к мальчику. Минуту спустя, «дом» исчез. Даня сразу загрустил.

— Отчего чело твоё покрыла грусть? Не мучь душу, — вновь услышал он

голос старца, — всё образуется. Как мыслишь: случайно к нам иноземцы при —

летали, аль нет? почто уста сомкнул? Пусть, оставим их. Днесь внемли мне —

я вещать буду. Ты ведь их зришь, — утвердительно сказал он, указывая рукой

на призраков, появившихся на поляне, а дитя — нет. Не дано ей. Это все мои,

как у вас говорят, односельчане. На этом месте был погост. Один из первых

на Руси после крещения. Я охраняю его. Слежу, чтобы не надругались над

ним. Повезло тем, чьи тела упокоены здесь: в этом месте не было битв ратных, а посему нет и этих « бесов» — чёрных копателей.

— А ты… — начал Данила, но договорить не успел, получив сразу ответ:

— Да; я волхв. И мы не исчезли после крещения, лишь называться стали

иначе — колдунами.

— Ты очень хорошо говоришь на современном языке.

— Позорно было б не научиться, приходя сюда столь веков подряд. Ты хочешь ведать, кто такой Черныш? Сказываю: он — чёрный колдун, пришедший к нам из другого мира. За его страшные деяния сожгли его миряне. Так нет, опять возродился. Много зла он сотворил. Да и сейчас продолжает. Тёмные силы в том ему подмога. Дочь у него пропала, когда он её щенка утопил. Теперь он ищет её во всех мирах, чтобы с собой забрать. Скоро опять силу наберёт и вновь примется за своё. Но теперь уж я ведаю как изба — виться от него. Негоже нечистой душе быть среди нас. — Колдун на мгновение умолк, вглядываясь в лицо мальчика и, хитро прищурив глаза, продолжил:

— Сейчас не о нём, а о тебе сказ мой будет. Тебе знать надобно: ежели человек сподобится светлыми поступками своими беречь юную душу свою, то и жить он будет, не старея. Всё, отрок, сбираться мне пора. Ты девоньку — то береги, душа у неё чистая, светлая. Вот ведь как они похожи — одно лицо! Только очи… очи разного цвета. — Внезапно глаза старца потемнели.

— Что ж ты, отрок, — сердито прикрикнул он на Данилу, — не исполнил её желание: встретиться с мамой?! Ты же давно зришь, что она здесь стоит.

— Но… Дана всё равно не сможет её увидеть, — заалев лицом, смущённо оправдался мальчик.

— А ты бы помог её услышать, али уста твои слиплись? — ворчал сердито волхв. — Ладно, отойди, я сам всё сотворю.

Уставшая девочка, ничего не поняв из разговора мальчика со стариком, зевнула и, облокотившись на Данилу, вновь стала засыпать.

«Данюшенька», — позвал её голос мамы. Девочка встрепенулась и открыла глаза. Перед ней стояла её живая мама. «Мамочка!», — крикнула Дана и бросилась к ней. Несколько минут мать и дочь стояли обнявшись. И всё это время мама ей что-то говорила и говорила. Данила с трепетом наблюдал эту встречу. Но вот кудесник отстранил девочку и стал сам собой, а, покинувший его тело, видимый только волхву и Даниле, призрак мамы Даны исчез. Увидев, что мамы нет, девочка горько заплакала. Однако старец нашёл слава, чтобы успокоить ребёнка. Затем, обернувшись к Даниле, с грустью произнёс:

— Скорбно, отрок, что боле не свидимся с тобой. Люб ты мне. Но у тебя иной путь. Тебе не с мёртвыми предназначено говорить. Когда войдёшь в лета, будешь говорить с теми, кто с неба приходит. Дело у них станешь пытать во благо живущих в твоём мире. Но будь осторожен — среди них есть добрые, есть злобные, есть похожие на людей, но не люди. Тем, что с неба — высокие с голубыми глазами и белыми лицами — кланяйся от волхва. Они когда — то многому научили нас и многим одарили. — Старец умолк, пристально глядя в глаза Данилы. И обрадованно, но с оттенком настороженного удивления изрёк:

— Ответь, ты что-то почувствовал, когда узрел то, что висело в небе? Поведай, что?

— Там…там был кто-то родной мне по крови, тот, кто любит меня. Значит, не все ушли от меня в другой мир?! — еле сдерживая клокотавшую в груди радость, воскликнул мальчик.

— Понял — таки! Вот и ладненько. Что ж, прощай, отрок! И ты, милая, прощай, — обратился он к девочке. И, задержавшись, ласково добавил: — Ты, дитя, надолго запомнишь этот «сон», так запомни и слова мои: «Живи по чести да по совести, береги природу и страну, в которой родилась и живёшь. Лелей чистую душу свою, не допускай в неё нечисть разную. Знай, что в глубинах небес живёт огромная карающая сила Космоса — Кармический бумеранг. Он безжалостно карает всех, кто живёт не по добру и не по совести. Помни всегда главное: «Как ты к Миру, так и Мир к тебе». А теперь, прощай!». И, услышав в ответ: «Прощайте, дедушка», — пропал. Когда поляна опустела, мальчик взял девочку за руку и повёл домой.

Дед Даны, разбуженный ярким светом, светившим ему прямо в лицо, с чувством тревоги поспешил к внучке в комнату. Девочка спала, разметавшись во сне, улыбаясь и по-детски сладко причмокивая. Успокоившись, он вновь посмотрел в окно. Бледный диск луны исчез за облаками, но в комнате было по-прежнему светло. Изумлённый мужчина впился глазами в небо и оторопел: прямо над их домом, светя разноцветными огнями, застыл странный объект. Врач инстинктивно прикрыл глаза, когда же опять открыл их, то увидел лишь тёмное ночное небо покрытое тучами. Решив, что от усталости у него начались галлюцинации, он пошёл спать.

Инопланетяне о землянах

Инопланетный космический корабль, принятый дедом Даны за галлюцинацию, слившись с темнотой, продолжал полёт. В одном из его просторных помещений, перед растянувшимся полукругом по стенам экраном, сидела высокая красивая женщина со свежим белоснежным лицом. Её густые длинные платиновые волосы свободно ниспадали на спину, достигая талии. Лицо красавицы с небольшим точёным носиком, высоким лбом, аккуратным ртом с выпуклыми губами выглядело спокойным. Взгляд её прекрасных миндалевидных ярких синих глаз был устремлён на центральную часть экрана. В застывшей, словно в мраморе, изящной фигуре чувствовался сильный характер, воля, уверенность в себе. Казалось, что она полностью лишена каких — либо эмоциональных переживаний. Но это было не совсем так.

Командир межпланетного судна действительно являлась сильным и мужественным представителем инопланетной цивилизации. Однако она была женщина. И сейчас внутри неё, никак не отражаясь на лице, бушевала радость от встречи с тем, в ком текла её кровь.

Не отрывая взгляд от экрана, она подняла левую руку, развернув её ладонью к свободной длинной стене, напоминающей крепкое матовое стекло. Часть стены стала таять, и исчезла совсем.

В помещение вошёл мужчина трёхметрового роста, атлетического телосложения, с раскосыми голубыми глазами на белом лице, с правильно расположенными, не сросшимися бровями, с прямым носом и светлыми длинными до плеч волосами. Выражение лица его было грустно и тихо. Не оглянувшись на восстановившуюся сзади стену, он, сделав несколько шагов вглубь комнаты, остановился.

— Что? — не отрывая взгляда от экрана, телепатически спросила женщина.

— Поговорить… возможно? — задал вопрос вошедший.

— Да, Радомир, проходи, — ответила она, обернувшись.

Глядя на неё и предварительно скрыв свои мысли, Радомир подумал, что, несмотря на то, что все женщины на его планете красивы, эта — прекрасней всех. Правда, у неё был небольшой недостаток: рост — два метра, что было нехарактерно для людей их планеты. Серебристый комбинезон не обтягивал, но и не скрывал её совершенной фигуры. Притягивали мужчину, будто живущие сами по себе, её глаза, постоянно меняющие цвет. Они становились то ярко — синими, то голубыми, то чёрными, а иногда подкрашивались зелёным или красноватым цветом. Отчего это происходило — он понять так и не смог. Хотя этот вопрос мучил его уже не один век.

— Активизация необходима? — спросил он, — диаметр астероида двадцать метров. Планета не пострадает от удара и взрыва.

— Люди! погибнут люди. Что с тобой, Радомир? — гневно проговорила командир в ответ. Её недовольство было столь велико, что она, резко поднявшись с места, встала перед ним с разгорающимся от возмущения прекрасным лицом и, не пытаясь взять себя в руки, продолжила в том же тоне:

— Разве не наши предки, когда поняли, что гибель их планеты неизбежна, отправили на Землю «семена» своей собственной жизни, чтобы зародить жизнь там. Ты же знаешь, что для зарождения жизни необходим молибден, а в земной коре его менее двух сотых процента. Благодаря тем «семенам» все живые организмы на Земле имеют один и тот же генетический код. Он такой же, как и у нас. А ты так спокойно говоришь о гибели людей?! Они такие же белковые, как и мы. Ты забыл, что со многими из них мы ещё поделились генами и дали свои имена. Да; ты прав, не мы одни! представители других планет и галактик тоже участвовали в этом процессе. Из-за чего земляне имеют разный цвет кожи: белый, чёрный, жёлтый… Тем не менее все они люди!

Пока она говорила, в душе Радомира боролись два чувства: любовь и удивление, граничащее с разочарованием. Его давно уже стало пугать неадекватное поведение любимой, когда речь заходила о землянах. Тогда она из всегда спокойной, разумной, высокоразвитой женщины их прекрасной планеты превращалась в обычную невыдержанную нервическую землянку.

— Остановись, Алёна! какие семена? — заговорил он, сверкнув глазами. — Мы говорим о ныне живущей цивилизации, а ты вспоминаешь предыдущую высокоразвитую цивилизацию высоких людей, существовавшую на Земле миллионы лет назад и погибшую по воле Создателя. Ты же знаешь, за что она была уничтожена?! Но те, кто сумел спастись, думая о продолжении жизни на планете, вступали в интимную связь с человекообразными обезьянами, чтобы продолжить род человеческий. Прости, но я очень сомневаюсь, что то же самое сейчас сделали бы представители этой, прогнившей насквозь цивилизации. Так что, не мы, а они — те, кто дал возможность продолжить жизнь на планете, и есть прародители нынешней земной цивилизации.

Радомир умолк, удивлённый безразличным видом подруги, но, не желая оставаться в повисшей тишине, с усмешкой продолжил:

— Теперь их современные потомки ломают голову над тем, кто и как смог построить гигантские строения на Земле. Они даже думают, что это мы выступали в роли строителей.

Сделав паузу и не дождавшись реакции женщины на его тираду, заговорил вновь:

— Теперь насчёт «белковых»… Во-первых, мы давно уже улучшили свой вид, а во — вторых… ты же понимаешь, что и эта земная цивилизация, как и предыдущие, не сможет продолжить своё существование, потому как ни одна цивилизация этой планеты не просуществовала более 6-8 тысяч лет. Развиваясь, они постепенно отрекаются от веры в Добро и Свет — от веры, данную им Создателем, и принимают веру Сатаны с её жаждой наживы, ненавистью к таким же людям, как и они сами, и не имеющей никаких моральных устоев.

— Неправда! есть на Земле много совсем других людей и стран! — воскликнула женщина обиженная непониманием.

— Возможно. Я даже знаю, о какой стране ты говоришь. Но и её уже начинает разъедать изнутри религия Сатаны, пришедшая к ним из других стран. Вскоре произойдёт резкое расслоение общества. Государство отдаст земные богатства частным лицам. Постепенно начнут исчезать все моральные устои Преступность, разврат, безразличие к судьбам себе подобным воцарится там. Исчезнет бесплатная медицина. Врачей будут заботить деньги, а не здоровье людей. Неподкупных спортсменов, ценой своего здоровья, а иногда и жизни, выступавших на мировых аренах за честь своей страны, сменять совсем другие люди, с иными понятиями, — всё с тем же невозмутимым видом ответил Радомир, сохраняя обычное спокойствие. Сделав короткую паузу добавил: — Я не отрицаю, что останутся там и люди с незыблемыми моральными устоями, но их не так много, поэтому…

— Всё, — оборвав друга, прекратила разговор командир и вновь заняла своё место. Уловив движение на боковом экране, невпопад спросила:

— А эти… откуда взялись? «Крупноголовые»… всё никак не угомонятся. Посмотри, что они с собой сделали: большая голова похожа на огромную грушу, рост — немного больше метра, в глазах на пол — лица одни чёрные зрачки, тонкие руки, ноги. Разве в них можно узнать тех умных талантливых гуманоидов из соседней Галактики, с которыми мы так успешно сотрудничали когда-то? Мы сейчас — на корабле, а они — на Земле, но я отчётливо ощущаю их негативную энергию.

— Зачем? — спросил мужчина.

— Странный вопрос. Они проводят над людьми опыты, пытаясь улучшить свой вид. Видимо, им вновь понадобился живой материал. Ещё они крадут золото из хранилищ, оставляя металл, покрытый тонким слоем золота. О! да тут целый десант! их не менее двенадцати. Они нас заметили и сейчас попытаются скрыться. Напрасно, мы не имеем права вмешиваться в их дела: для этого существуют специальные межгалактические службы.

— Ну да, — усмехнулся Радомир, — на Совете они вновь оправдаются тем, что похищать людей и проводить над ними опыты им позволили сами земляне в обмен на некоторые устаревшие разработки в области космических летательных аппаратов, беспроводной связи и лазерных технологий.

— Боюсь, дорогой друг, что они скажут правду. Только те, кто им это раз — решил, не являются представителями всех землян, и… — она умолкла на полуслове, но уже через секунду вновь обратилась к собеседнику:

— Взгляни налево — кажется «прозрачные» тоже решили посетить Землю. А этим, — предвосхищая вопрос, продолжила Алёна, — нужен уран. А вон и «водохлёбы» пожаловали! Над озером зависли. Опять прибыли воду выкачивать! Спасибо умной планете, что она пока ещё сама может вновь рождать полезные ископаемые и пополнять водой опустевшие водоёмы.

— А почему: нет?! — протестующе отозвался Радомир, забыв, что минуту назад дал себе слово: не говорить с ней о землянах.

Продолжая стоять перед женщиной, так и не предложившей ему присесть, он принялся развивать свою мысль:

— И мы пользуемся дарами Земли. Для этого её и создавали. Населять планету людьми — вот ошибка. Думаю, что все, живущие в нашей Вселенной и пользующиеся Землёй как донором, меньше наносят ей вреда, чем сами земляне.

— Радомир! Я тебя не узнаю. Ты изменяешь своему имени. Радомир — «несущий радость миру». Отчего же ты… — оторвав взгляд от экранов, с пылающим от гнева лицом, заговорила Алёна.

— Не понимаю, — не позволив командиру закончить мысль, мужчина заговорил сам, — почему ты не хочешь слышать правду? Разве не они сбили твой корабль? разве ты угрожала, нападала на них? Нет! Мы помогаем им развиваться, охраняем их, а они? — Несмотря на эмоциональный характер высказывания, голос говорившего был ровен, вид беспристрастен.

— Первое, — парировала Алёна, — сбить мой корабль земляне никак не смогли — не доросли ещё. Сделали это «серые», что находились в то время на околоземной орбите. Второе, мы сами сильно навредили всему живому на Земле, когда сражались с нашими врагами рядом с ней.

— И это не так. Не мы начали ту войну. И началась она не около Земли. Всё случилось далеко от неё, когда мы пришли на выручку другой планете. Тех, кто напал на наших друзей, насколько я наслышан, земляне называют «дьяволами». Ты же помнишь, что случилось с той планетой…

Алёна, наклонив голову, грустно ответила:

— Она разлетелась на куски.

— Вот, именно, на куски, — всё так же без эмоций повторил за ней Радомир. Мы вынуждены были покинуть то место из — за сотен тысяч обломков. Вот тогда битва и переместилась к Земле, где до сих пор люди находят следы от тех термоядерных взрывов. Там на нашу сторону встали кровные дети наших сородичей.

— Ты говоришь о детях, родившихся у земных женщин от наших мужчин.

— Да. Но всё это было в прошлом. Теперь Землю населяют…

— Остановись! Ты же не знаешь людей, что спасли меня.

— О дикаре, который заставил тебя родить ему ребёнка?!

— Ты несправедлив. Я полюбила земного мужчину, а он — меня. И сама с радостью родила девочку, — непроизвольно дёрнув плечами, Алёна вновь встала и сделала несколько шагов по помещению.

— Зачем, Алён? молчишь? закрылась. Только один вопрос: тот мальчик на поляне… я его просканировал. У него твои гены. Откуда?

— Он мой внук.

— Как…? Твоя дочь должна была перейти в тонкий мир совсем юной. Я не понимаю…

— Она уже там. Как только мой внук стал самостоятельным, она ушла.

— Ты хочешь забрать его?

— Нет, — дрогнувшим голосом, с трудом произнося каждое слово, начала побледневшая женщина. Взгляд её ярких глаз потух, руки со сжатыми в замок пальцами остановились под подбородком. По всему было видно, что ей сложно говорить о внуке. — Он земной человек, — превозмогая душевную боль, отвечала она, — подверженный болезням и радиации. Из — за этого я когда-то не смогла взять с собой дочь. Она бы не выжила в полёте…

Не в силах продолжать, она умолкла. Но быстро взяв себя в руки, оптимистично добавила:

— Впрочем, сейчас эта проблема разрешима. Мой внук родился не простым землянином. — Не дав другу что-то сказать ещё, она холодно произнесла: — Надеюсь, вопросы закончились. На сегодня достаточно.

Развернувшись лицом к центральному компьютеру, приказала:

— Иди. Мы на месте.

Радомир, недовольный тем, что вновь не сдержался и разозлил любимую, молча повернулся и шагнул в образовавшийся выход в стене. Продолжая внутренне морщиться, он вместе с космонавтами — биороботами направился проверять исправность одной из установок, оставленной ими когда-то на Земле для её защиты от падающих небесных тел. К планете приближался астероид, который необходимо было уничтожить.

Дорога к новому дому и знакомство с его обитателями

Проводив девочку, Данила вернулся на лесную тропинку, ведущую к детскому дому. Луна, будто играя с ним, то освещала дорогу, то пряталась за облака. Устав от игры, она в очередной раз спряталась и больше не выходила. Плотные облака заволокли небо, и непроглядная темень, пригласив в спутники, неизвестно откуда появившийся сиреневатый туман, спустилась на землю. Не желая оставаться ночью в лесу, мальчик упрямо продолжал идти вперёд, глядя себе под ноги. Он вдруг почувствовал, что идёт по грунтовой дороге, проложенной кем — то среди раскидистых деревьев.

Вскоре ему стало казаться, что на него кто-то смотрит. Подняв глаза, Даня замедлил шаг. По обеим сторонам дороги стояли люди с ружьями, одетые в немецкую военную форму времен Великой Отечественной войны. Их тела были изрешечены пулями. Они смотрели на него.

Привыкший иметь дело с представителями потусторонней жизни, он не должен был испугаться, но испугался. Несмотря на его паранормальные способности, Даня был всего лишь ребёнком, много знавшим о зверствах фашистов во время войны. Потерявшись в реальности, напуганный мальчик побежал, не разбирая дороги. Споткнувшись, упал. Когда поднялся, увидел тех же фантомов и услышал, звучащие со всех сторон, так поразившие его слова: «Простите нас». Ничего не понимая, мальчик зажал ладонями уши и снова побежал, но его догоняли, окружали и обгоняли всё те же слова: «Простите нас».

Когда всё стихло, и в лесу воцарилась тишина, на тёмном небе появилась одна единственная яркая звезда, и Данила пошёл на ее свет. Голодный и уставший он упрямо шёл вперёд. Вскоре ему стало казаться, что ночь никогда не кончится. И, уже еле волоча ноги, подумал, что вот сейчас он упадёт на землю и останется в этом неприветливом лесу навсегда. Но вот свет звезды погас и забрезжил рассвет. Где — то совсем рядом послышалось пение. Собрав последние силы, Данила выбежал из леса на просёлочную дорогу и увидел самого певца — деревенского мужика, сидящего на гружёной дровами телеге, которую натужно тащила старая лошадь. Мальчик замахал руками, хотел крикнуть, но голос пропал. И он, как рыба, лишь открывал и закрывал рот.

…Ранним тёплым майским утром над лесом и, затерявшимся в нём, старым двухэтажным каменным домом, постепенно набирая силу, поднималось солнце. Осветив верхушки деревьев, его лучи добрались до земли и ласково коснулись лица белокурого мальчика, спящего, сидя на скамейке, у неприглядного серого здания. Разбуженный их теплом, он проснулся. Взгляд его больших глаз, голубых и ясных, как небо над ним, скользнул по сторонам и остановился на фасаде невзрачного сооружения. Его обшарпанная входная дверь своим видом скорее отталкивала, нежели приглашала войти внутрь. Над залатанной много раз дверью висела прямоугольная доска, на которой большими буквами было начертано: Детский дом. Когда — то яркая красная краска на буквах выцвела, и вывеска имела унылый вид.

Пока мальчик с голубыми глазами разглядывал место, куда его занесла судьба, входная дверь, натужно скрипнув, открылась, и на разбитом крыльце возникла толстая тётка в сером платье, в застиранном переднике серого цвета и такого же цвета косынке на голове, завязанной сзади узлом. Лет ей по виду было где-то около сорока пяти. Зевнув во весь рот, она ошеломлённо уставилась на незнакомого паренька. По его опрятной одежде и ухоженному виду тётка сделала вывод, что он не из их контингента. «Ты что здесь делаешь? заплутал, что ли?» — громко поинтересовалась она у него.

Парнишка встал, сделал в качестве приветствия короткий кивок головой, открыл рот, но ничего не ответил.

«Никак немой, — вслух предположила женщина. — Ладно, — продолжила она, — придёт заведующая — пусть и разбирается. А ты сиди, коль некуда идти. Вот только шпана наша скоро проснётся, кабы тебя не зашибли, — озабоченно добавила тётка. — Если чего, то беги ко мне. Я тут на кухне помогаю, ещё и полы мою. Живу я тоже здесь, в комнатке под лестницей. Да… кличут меня тётя Зина. Пойду я, а то повариха вон уже идёт. Жди покуда».

Мальчик послушно снова занял своё место на изрезанной и исписанной кем — то скамье.

Постепенно диск солнца стал белеть, а его лучи, окунувшись в подросшую траву, принялись изгонять спрятавшихся там насекомых.

Из детского дома с хохотом и гиканьем на крыльцо выскочила ватага полуодетых ребят. Кто-то был в одних трусах и тапочках, кто-то и вовсе босиком, а кто-то в полном наряде: трусах, тапочках и майке.

Заметив незнакомого, хорошо одетого мальчишку, они резко остановились. Затем медленно, с угрожающим видом двинулись на него. Незнакомец встал и, коротко наклонив голову, поприветствовал и их. Но им было не до реверансов. Злость брошенных детей, не знавших ни любви, ни ласки родите — лей, закипела в них при виде такого чистенького, ухоженного, явно обласканного мамой и папой, пацана. Ещё минута, и они бы набросились на него, как стая диких зверей.

Но в это время звонкий мальчишеский голос крикнул:

— Не смейте его трогать!

От неожиданности «стая» остановилась и дружно повернула головы в сторону голоса.

К ним с криком: «Не трогайте его! не смейте!», — бежал вниз по ступенькам крыльца щуплый смуглый мальчуган маленького роста с копной чёрных густых волос на голове. Его широкие, длинные до колен застиранные трусы, путаясь на тонких, как палки, мальчишеских ногах, мешали ему бежать. Вид его был настолько жалок и смешон, что вся разъярённая ватага, на время забыв о «маменькином сынке», показывая пальцем на защитника, стала весело хохотать. Насмеявшись и вновь превратившись в жестокую стаю, они плотным кольцом окружили подбежавшего к ним мальчика.

— Что, цыганёнок, надоело в самолётики играть?

Слегка толкая руками паренька в грудь, начал самый старший из них — длинный и худой мальчишка с оттопыренными ушами и синяком под правым глазом. Его маленькие карие глазки зло сузились, изо рта дурно пахнуло дешёвыми сигаретами.

— Решил, что ты Рембо?

Говоря, он сильно толкнул защитника в грудь. Мальчик пошатнулся.

Следуя примеру вожака, кто-то пихнул его сзади. И вот уже, налетев со всех сторон, вся стая стала толкать его злобно и ожесточённо.

Из окна столовой на первом этаже высунулась с поварёшкой в руке помощница повара Зинаида. Её обеспокоил шум во дворе, и она решила выяснить: не обижают ли детдомовские шалопаи приблудившегося к ним немого мальчика. Заметив толчею на лестнице, она, грозно тряся половником, закричала: «А ну, быстро разойдитесь! Сейчас завхоза позову! Он вам задаст!».

Ребята застыли на месте и, со стоном схватившись за головы, стали раскачиваться из стороны в сторону.

Зинаида плюнула с досады, приняв их поведение за издевательский ответ на её угрозу. «Шпана — она и есть шпана!», — в сердцах воскликнула вслух помощница повара. Увидев в окно, что немой парнишка жив и невредим, она успокоилась и занялась своими делами.

Даня, за которого так переживала помощница повара, не обращая внимания на стонущих ребят, подошёл к нежданному защитнику, упавшему на ступеньки крыльца, и протянул ему руку.

Мальчик встал и, глядя в доброе лицо незнакомца, смущённо краснея, произнёс: «Спасибо. Я цыга… то есть Шурка. А цыганёнком меня дразнят потому, что я смуглый и вообще… у меня чёрные волосы, — смущённо договорил он, отведя взгляд в сторону, и тут же с круглыми от недоумения глазами спросил, показывая пальцем на своих обидчиков: — Что это с ними?».

В ответ чужой мальчик лишь пожал плечами.

Высоко поднявшееся солнце, наблюдавшее за сценой на крыльце, своим теплом, будто заботливые руки мамы, принялось гладить по лицам приходящих в себя мальчишек. Они, как затравленные волчата, с непонимающим испугом поглядывали друг на друга и по сторонам, ища причину произошедшего с ними. Придя в себя, ребята почувствовали, что они уже не хотят драться ни с хилым цыганёнком, ни с приблудившимся пареньком. Они стояли молча, смущённо переминаясь с ноги на ногу.

Выручила всех, подъехавшая на собственных Жигулях, Софья Ильинична — заведующая детским домом. Встревоженно поглядывая на скопление ребят, она закрыла машину и двинулась в их сторону. Несмотря на её хрупкое телосложение и небольшой рост, не более ста пятидесяти четырёх сантиметров, эта сорокалетняя женщина с проницательными глазами цвета кофе и короткой стрижкой выбеленных перекисью водорода волос имела сильный характер. Она стремительной походкой подошла к своему беспокойному контингенту. Поздоровавшись с ребятами, пристально заглянула в глаза самому старшему. Затем взгляд её остановился на незнакомом, по-домашнему ухоженном мальчугане.

«А ты как к нам попал? — спросила она его, удивлённо подняв брови, и, не дождавшись ответа, стала рассуждать: «От населённых пунктов мы находимся далеко, можно сказать, в гуще леса. Подбросить тебя тоже не могли. Не маленький уже — сам, кого хочешь, подбросишь, — пошутила Софья Ильинична, оглядывая крепкую фигуру мальчика. — Вон, какой крепыш вымахал!». Слова заведующей вызвали у ребят весёлый смешок. — «Сколько тебе лет… пятнадцать, шестнадцать? — продолжала спрашивать она, и тут же удивлённо протянула, словно услышав из уст молчавшего парнишки ответ: — Двенадцать?»

В это время к заведующей подбежала запыхавшаяся Зинаида.

— Здравствуйте, Софья Ильинична! Это я его раненько утром на скамейке нашла. Сдаётся мне, — приглушила она голос, — что немой он.

— Как немой? Я ведь только что с ним… — начала Софья Ильинична, но осеклась, остановленная возгласами воспитанников.

— Ага, немой, — кричали они, — всё время молчит.

— Разберёмся, — чувствуя, как кровь прихлынула к лицу, ответила она и приказала Зинаиде:

— Пусть мальчик позавтракает со всеми, а потом приведи его ко мне.

Утвердив свой приказ строгим взглядом, она заторопилась в здание. Кроме странного мальчика, её ждала ещё уйма дел в непростом учреждении под названием детский дом.

После завтрака Зинаида привела к ней в кабинет приблудившегося мальчика. Между ними состоялся необычный разговор. Заведующая спрашивала, а он молчал. Но она бы могла дать руку на отсечение, что слышала его ответы. Говорить об этом она никому не собиралась — сочтут сумасшедшей. Но после такого разговора Софья Ильинична, боясь признаться в этом даже самой себе, узнала, что звать его Данила. На вопросы же о родителях и о том, как он, вообще, к ним попал, ответа не получила. Она протянула ему ручку и листок бумаги. Он написал красивым ровным почерком: «Я ничего не помню».

Отпустив немого парнишку, которого за дверью ждали любопытные воспитанники, она пришла к выводу, что у Данилы частичная амнезия. Поразмыслив, заведующая позвонила участковому, попросив его приехать. Потом набрала номер врача, которая подъехать отказалась, в связи занятостью, но успокоила её, сказав, что память к ребёнку обязательно вернётся, как только найдутся его родители.

Приехавший через час участковый — лопоухий молодой человек с живописными веснушками на лице — высказал предположение, что родителей мальчика, скорее всего, убили. И что сын их всё это видел, и поэтому онемел. «Так что, лучше будет, если парень останется в детском доме, чтобы его не нашли бандиты, — заявил милиционер и, подводя итог своим умозаключениям, добавил: — Ну, а если родители живы, то сами начнут его искать». Решив таким образом проблему с мальчиком, участковый с чувством исполненного долга отбыл в город, оставив заведующую с ещё одной головной болью.

Софье Ильиничне ничего не оставалось, как внести немого мальчика с амнезией в список воспитанников детского дома под именем — Данила, отчеством — Викторович. Отчество она придумала сама, не подозревая, что и оно было ей подсказано самим мальчиком, и фамилией — Приблудный.

Вскоре в устах ребят имя Данила превратилось в короткое — Дан.

Поздним вечером того же дня, когда галдевшие обитатели детдома угомонились и уснули, на краешек кровати Данилы, тихонько подойдя к нему на цыпочках, осторожно присел черноглазый Шурка. «Я… это… — заговорил он, бесстрашно глядя в широко открытые глаза, севшего на кровати, нового воспитанника, — я неправду сказал. Я… на самом деле цыган, и зовут меня не Шурка, а Шандор. Бабушка рассказывала, что, когда я ещё не родился, отца за что-то посадили в тюрьму, там его и убили осужденные: он у них в карты всё время выигрывал. А мама умерла, когда меня рожала. Я жил с бабушкой три года. Она у меня очень хорошая, добрая, но в четыре года меня забрал в свою семью барон: у него не было сына — одни девчонки. Я должен был, когда вырасту, стать бароном. А я не хотел стать бароном — я летать хочу. Лётчиком хочу стать, понимаешь?! Когда мне исполнилось шесть лет, бабушка рано утром разбудила меня, и мы пошли в лес. Шли, пока сзади ни стала сигналить машина. Бабушка остановила её, поговорила с женщиной, что была за рулём (звали её Софья Ильинична). Бабушка обняла меня, сказала, чтобы я исполнил свою мечту, и велела ехать с женщиной. Софья Ильинична мне наказала не говорить никому, что я цыган, и назваться Шуркой. Сказала, что это временно. Так что, ты прости, что я соврал тебе сразу».

Данила притянул к себе мальчика и обнял его. Сконфуженно освободившись из объятий крепкого парня, Шандор в благодарность за доброе отношение к себе, решил предостеречь нового воспитанника: «У нас главный среди ребят — Петька, — начал он приглушённо, боясь, что кто-то ненароком может услышать его слова. — Мы хоть и учимся в одном классе, но он старше нас — оставался на второй год во втором классе и в четвёртом. Ты осторожней с ним: он злой и очень вспыльчивый. Чуть чего — дерётся. А ещё у него нож есть».

Опасаясь, что откровения цыганёнка могут затянуться до утра, Данила показал жестом, что пора спать, и протянул ему руку. Смущённо пожав её, Шандор покидал нового воспитанника с затаённой надеждой, что он, наконец —

— то, встретил настоявшего друга.

Часть II

Взросление

Удивительные происшествия

Пять лет минуло с последнего посещения участковым детского дома. Страну накрыли кровавые девяностые — и ему было уже не до детских проказ. К тому же, тревожные звонки оттуда давно уже перестали поступать. Участковый был рад этому обстоятельству. Тем не менее, не имея привычки маркировать служебными обязанностями, он частенько звонил заведующей и неизменно слышал один и тот же ответ, что волноваться не стоит, так как у них всё в порядке. Милиционер, загруженный делами, облегчённо вздыхал и откладывал визит в детский дом на «потом».

Это неопределённое «потом» наступило лишь через пять лет тёплым майским солнечным утром, когда пышным цветом цвели каштаны и повсюду раздавался весёлый птичий гомон.

Подходя к детскому дому, капитан в замешательстве остановился, подумав, что заблудился. Он не увидел привычного глазу серого обветшалого здания. Здание детдома расцвело ярким розовым цветом. Целые чистые стёкла окон, обрамлённые белыми рамами, отражали солнечные лучи, а почти полностью разрушенные ступеньки крыльца, ведущие к входной двери, оказались такими же новыми, что и сама дверь. Потрескавшиеся серые облупившиеся колонны на крыльце превратились в величественных белоснежных красавцев.

Всегда захламлённый всякой всячиной двор стал чистым и уютным. Благоухали ароматом цветущие плодовые деревья; на ухоженных клумбах расцвели первые нежные цветы. Заброшенная спортплощадка, где раньше на столбе висело одно кольцо без корзины и стояли футбольные ворота с рваной сеткой, превратилась в серьёзную спортивную площадку с разными спортивными снарядами. Глядя на брусья, кольца, «коня», милиционер почувствовал тревогу. «Уж не наворовано ли всё это богатство?» — подумал он. Но сразу же отмёл данное предположение, вспомнив решительный характер заведующей. «Скорее всего, — рассудил участковый, — вездесущая Софья Ильинична в наше бандитское время смогла найти спонсора. Но предательские сомнения оставались, и он, чтобы не мучиться, отправился к заведующей за достоверными сведениями.

Навстречу ему, широко улыбаясь, в белом халате повара шла Зинаида. На голове её возвышался такой же белоснежный поварской колпак. Поздоровавшись, милиционер, памятуя о том, как помощница повара называла контингент детского дома, с улыбкой спросил:

— Что, Зинаида Григорьевна, ваша шпана всё безобразничает?

Перестав улыбаться, Зинаида недовольно поджала губы и, с видом до глубины души оскорблённого человека, обиженно ответила:

— Это вы кого же шпаной-то называете? моих ребятушек родненьких? Да как же у вас язык-то повернулся такое сказать?! И разговаривать я с вами после этого не хочу и не буду! — сказав, она, сердито нахмурившись, гордо удалилась.

Ничего не понимая, растерянный участковый поднялся в кабинет заве — дующей. Та, как и всегда, сидела за столом, утонув в бумагах. Она тепло встретила возмужавшего милиционера, пригласила присесть; и на его недоумевающие вопросы начала свой, не менее странный, чем поведение помощницы повара, рассказ:

«Всё изменилось с появлением у нас Данилы, ребята его зовут Дан. Вы, вероятно, помните — немой мальчик. Кстати, Данила заговорил буквально через неделю после вашего последнего визита. Господи, как давно это было! — перебила она себя задумчивым восклицанием, — 1990год! даже не верится! Ну вот, мальчик оказался спокойным, разумным, интеллигентным — таким, знаете ли, обстоятельным пареньком. Сама не могу объяснить, как всё происходило, но постепенно старшие перестали обижать малышей и окружили их вниманием и заботой, из лексикона воспитанников исчезли нецензурные слова, прекратились драки и побеги из детского дома. Благодаря ему мы имеем и хорошее питание, тогда как в других детдомах воспитанники живут впроголодь, поэтому и убегают»…

Ненадолго умолкнув, точно сомневаясь, стоит ли продолжать дальше, заговорила вновь: «Однако… было в поведении Данилы кое — что необычное. После ужина он частенько уходил по тропинке в лес, но к отбою всегда возвращался. Вы уж простите, но решила я за ним проследить. Ребёнок, всё — таки. Ступала тихонько, прячась за кустами. Так мы и шли, пока он не замедлил шаг и не остановился. Спряталась, жду, что дальше будет. Внезапно на тропинке появился высокий молодой человек. Откуда он взялся — не поняла. Я уже хотела выйти — мало ли что могло произойти. А тут пригляделась… и чуть вслух не рассмеялась. Представляете: юноша — то оказался деревом. Ветки так причудливо выросли, что издалека казалось — человек.… Данила к дереву близко подошёл, смотрит на него и молчит — любуется. Вот такой он у нас необычный парень». Заведующая умолкла, машинально проведя рукой по волосам. При этом взгляд её, устремлённый куда-то в одну точку, был полон недоумения и растерянности.

— Я не понял насчёт питания… что мальчишка-то мог сделать? Ограбил кого-то, что ли? Так за это срок полагается, как, кстати, и за укрывательство.

— Бог с вами, — вспыхнув, возмутилась заведующая. — Данила вместе со старшеклассниками пошли работать в здешнее фермерское животноводческое хозяйстве. Их никто не заставлял — сами так решили. Работают они там только после занятий. Поэтому мы и мясо, и молоко, и сметану на столе имеем.

— Ну а ремонт — то откуда такой? Опять же… спортивная площадка, — не унимался участковый.

— Так я в министерстве образования деньги «выбила», да ещё спонсоры помогли, — пояснила оскорблённая Софья Ильинична. Лицо её при этом покрыла пунцовая краска обиды, а губы крепко сжались. Не глядя на милиционера, она уткнулась в бумаги, демонстрируя всем своим видом, что разговор окончен.

Пока участковый, чувствуя неловкость за свой допрос, размышлял: как, не теряя лица, выйти из этой ситуации, мысли заведующей перенеслись в дни ремонта. «Однажды, задержавшись допоздна на работе, она решила переночевать в детдоме. Уснуть никак не получалось. Все мысли были обращены к предстоящему ремонту. Всё, что необходимо было закупить, она закупила. А вот где взять деньги, чтобы заплатить рабочим (которых ещё нужно было найти) за ремонт — она не знала.

Ворочаясь на диване, она постоянно слышала, появляющийся и вновь исчезающий шум. Он едва доносился то откуда-то со двора, а то из самого детского дома.

Набросив халат, она вышла из кабинета. На лестнице, ведущей со второго этажа на первый, — остановилась. Ей показалось, что она уснула на ходу. А во сне увидела, как незнакомый мужчина легко снял старую окованную железом входную дверь, а на её место без усилий поставил не менее массивную новую.

Изумившись, она, словно лунатик, вышла следом за силачом во двор.

На спортивной площадке кипела работа. Неизвестные мужчины с пугающей лёгкостью устанавливали тяжёлые спортивные снаряды. Неожиданно один из них оглянулся и посмотрел на неё. От его взгляда она попятилась назад. Потом бегом «взлетела» на второй этаж и, вбежав в кабинет, рухнула на диван. Долгое время она гнала от себя пугающие воспоминания, твердя, что это был всего лишь сон. Но глядя на бесплатный идеальный и трудоёмкий ремонт, она пугалась ещё больше, лишаясь сна и аппетита.

Успокоилась лишь тогда, когда к ней подошёл Данила и заговорил о ремонте. Парень повинился в том, что сам, не спросив у неё разрешение, уговорил спортсменов — тяжелоатлетов (что выступали тогда в городе) помочь с ремонтом. А так как они днём тренировались, то делали всё ночью. Ещё Данила попросил, чтобы она никогда, нигде и никому не говорила об этом, иначе у спортсменов, нарушивших режим, будут крупные неприятности».

Сейчас, вспомнив обо всём с улыбкой, она, глядя на участкового, сконфуженно топчущегося на месте, весьма приветливо спросила, есть ли у него к ней ещё вопросы.

Сбитый с толку участковый, отрицательно покачал головой и, поблагодарив заведующую необычным детским домом, поспешил покинуть её кабинет.

Во дворе он столкнулся с тремя юношами, горячо обсуждающими что-то на ходу. Молодые люди ему были незнакомы, хотя один из них — смугловатый, с копной чёрных волос на голове — напомнил капитану нелепого парнишку по прозвищу «цыганёнок».

Самый высокий из троих парней — красивый, широкоплечий, стройный юноша с гордо посаженной головой, белым лицом, высоким лбом, густыми русыми волосами, яркими голубыми глазами и лучезарной улыбкой, открывающей ровные крепкие зубы, — учтиво поздоровался с участковым.

Натренированная память подсказала милиционеру, что здесь он и видел этого парня, тогда ещё совсем мальчишку с пронизывающим взрослым взглядом.

— Вы, если я не ошибаюсь, пять лет назад сами пришли в детский дом. У вас была амнезия и вы не говорили, так? — задал он ему вопрос, чувствуя непонятное смятение и, отчего-то, вместо привычного: «ты», упрямо повторяя: «вы».

— Вы не ошиблись, — широко улыбаясь, дружелюбно ответил юноша, — это действительно был я. Зовут меня Данила Приблудный. А это мои друзья. Вы, конечно, тоже их помните. Правда, они за пять лет немного подросли, — пошутил он и представил своих спутников: Шандор Цыганов, Пётр Найдёнов.

Юноши вежливо поздоровались с участковым. Но тот во все глаза смотрел только на чисто одетого худого брюнета с маленькими карими глазками, с прилизанными тёмными волосами, с тонкими ноздрями, со скошенным подбородком, взирающего на окружающих с надменным видом. Милиционер никак не мог поверить, что перед ним тот самый хитрый и злой Петька, по кличке «зверёныш» — гроза детского дома, вор, зачинщик всех драк, заядлый курильщик, совершающий постоянные побеги «на волю». К тому же, он имел несколько приводов в милицию и состоял на учёте в детской комнате милиции.

Ошарашенный капитан машинально протянул Найдёнову руку, подумав при этом, что надо будет справиться по своим каналам: не натворил ли хитрый парень каких — либо противоправных дел за это время.

Словно подслушав его мысли, на них ответил Приблудный: «Найдёнова давно уже сняли с учёта в милиции. Пётр занимается спортом. Сейчас он и Шандор — лучшие авиамоделисты. Оба имеют призовые места на районных и областных соревнованиях».

«Ну да, — мысленно ответил ему участковый, — а курить — то ваш спортсмен не бросил, — на лице-то у него всё написано. Хочется верить в лучшее? ну — ну,..».

«И Дан, то есть Данила тоже», — поспешил установить справедливость быстроглазый Цыганов. Немного выше среднего роста, розовощёкий, с прямой спиной, с волнистыми пышными густыми чёрными волосами и открытым честным лицом. Он притягивал к себе непокорностью и великодушием отражающимися в сиянии его колоритных чёрных глаз. Даже немного крупноватый нос никак не портил его лица. Напротив, добавлял ему определённый шарм мужественности. Он прилично подрос за пять лет, но всё ещё оставался самым маленьким по росту среди друзей. — «Вы приходите в следующее воскресенье на городской стадион, на соревнования авиамоделистов с радио — управляемыми моделями. Мы тоже в них принимаем участие, — с воодушевлением пригласил он участкового. — Там ещё гимнасты выступят с показательными выступлениями. Будет интересно — приходите».

Обескураженный участковый, пообещав черноглазому юноше прибыть на соревнования, в смешанных чувствах вернулся домой.

Вечером того же дня, сидя перед телевизором, он чуть не подскочил, увидев на экране знакомые, но несколько выцветшие карие глаза, удлинённое лицо, скошенный подбородок и аккуратно прилизанные волосы. С экрана на него смотрел постаревший и располневший, одетый в дорогой импортный костюм синего цвета… Петька Найдёнов.

В воскресенье участковый появился на стадионе, когда соревнования уже закончились. Стадион шумел в ожидании оглашения результатов. Подойдя к знакомым старшеклассникам, милиционер поздоровался с ними за руку и извинился за опоздание.

Цыганов, искренне обиженный за друга, поведал участковому, что Данила, задержавшись по просьбе Софьи Ильиничны в детском доме, в соревнованиях не участвовал и пришёл только недавно, за несколько минут до капитана.

Наконец итоги были подведены. По ним первое место занял Цыганов, ну а долговязый Найдёнов довольствовался четвёртым результатом. По его реакции милиционер понял, что тот вполне доволен. «Значит, — сделал вывод участковый, — занимается он авиамоделями не по зову сердца, а чтобы быть рядом с Данилой».

После вручения наград, начались выступления гимнастов. Участковый всё это время порывался поговорить с Найдёновым, но тот под любым предлогом уходил от разговора. Капитан решил подождать окончания праздника, тем более что показательные выступления гимнастов, завершающие спортивный праздник, уже подходили к концу. Последней к брусьям подошла хрупкая девочка небольшого роста. Над стадионом прозвучало её имя — Надежда Ларцева. Диктор перечислил её награды и достижения, которых у неё, несмотря на четырнадцатилетний возраст, оказалось предостаточно.

Участковый повернулся к ребятам, чтобы узнать, когда юная спортсменка успела так отличиться, но их преисполненные вниманием лица, остановили его. И только Данила, наклонившись, рассказал о гимнастке. «Надя — местная, — объяснял он, стараясь говорить негромко, — но с пяти лет живёт и тренируется в Москве. Так получилось, что школьный учитель по физкультуре пришёл за своим ребёнком в детский сад и увидел, как пятилетняя девочка легко садится на шпагат, крутит колесо, делает мостик. Он написал о ней своему знакомому тренеру. Тренер за ней приехал, уговорил мать отпустить дочь и увёз девочку с собой. Теперь несколько раз в году он сам привозит её в деревню. На этот счёт у него с мамой Нади есть договорённость, иначе, она бы никогда не отпустила дочь в Москву. Она одна воспитывает девочку. Отец уехал на заработки в город и пропал. Девчонка самостоятельная, считает себя взрослой, и уже третий год ездит к маме одна, без тренера. Она очень ответственная, все её уважают. Тренировки даже на отдыхе не бросает — тренируется у нас, в детдоме. И, кстати, сама вызвалась участвовать на празднике».

После того как Надя закончила выступление, весь стадион, поднявшись со своих мест, взорвался бурными аплодисментами. Воспитанники тоже не жалели ладоней. А Цыганов ещё что-то кричал, махал руками и подпрыгивал. Загрустил один Найдёнов.

— Ну, вот, — недовольно произнёс он, — сейчас эта пигалица притащится к нам, уставится на Дана, как удав на лягушку, и будет за нами таскаться целый день.

— Она тебе, что… будет мешать поглощать мороженое? Не переживай, твою порцию не съест, — резко отреагировал Шандор, которого взбесили слова

Петра о Наде и о её — по его мнению — придуманном отношении к Даниле.

— Шан, ты же будущий лётчик! что вскипел? — тихо заметил Приблудный.

— Да я… Знаешь, а я понял: надо очень много работать, чтобы стать таким, как Надюха.

— Ты ишак, чтобы всё время работать? Жизнь одна — и надо её прожить красиво, — не замедлил заметить Петька.

— Ты считаешь, — вмешался в разговор Данила, — что тебе дана жизнь для безделья в богатстве? Ты ошибаешься. Человек, точнее его душа (а сам человек — это его тело и находящаяся в ней душа) приходит в этот мир учиться, а не наслаждаться жизнью. А всё остальное, как говорил Екклесиаст: «Суета сует, — всё суета!»

–Что ещё за Еклисаст? — заинтересовался Петька, по — своему переиначив сложное имя. И тут же со смешком поинтересовался у Данилы: — Это тебе никак наша повариха наплела? Нашёл, кого слушать! А про Лешего, русалок и чертей она тебе не рассказала?

— А ты, конечно, уверен, что их не существует…

— Не смеши меня, а то живот надорву.

— Что делать…придётся рассмешить. Так вот… начну с чертей. Можешь не верить, но есть такая цивилизация, которая, как и некоторые другие цивилизации разумных существ, живут под землёй. Мы намного отстали от них в развитии. Они часто выходят на поверхность, но мы их не видим (и в этом их заслуга), вернее, видим, но как обычных людей. Их могут заметить только люди с необычными способностями, но таких мало — один человек на 10 миллионов.

— Тогда почему все бабки крестятся при упоминании о чёрте?

— Не знаю, — неохотно ответил Приблудный, мысленно браня себя за этот разговор. А так как деваться ему уже было некуда, — поспешил, как можно быстрее, закончить его: — Думаю, что когда-то человек с паранормальными способностями (о которых он сам и не догадывался), увидев на улице подземного жителя, испугался его необычной внешности, то решил, что это и есть один из представителей ада, вот и…

О чём говорили друзья, участковый не слушал, озираясь по сторонам, он ждал гостей. Ему было необходимо срочно переговорить с Петром. Стараясь скрыть волнение, капитан пренебрег правилами хорошего тона, и бесцеремонно вклинившись в беседу детдомовцев, предложил Петьке прогуляться. Но парень, боясь подвоха, заартачился. Вмешательство Данилы спасло положение. Наконец, взяв под руку всё ещё инстинктивно упирающего юношу, участковый отвёл его в сторону.

— Послушай, Пётр, — волнуясь, начал он, — тут такое дело… короче, нашлись твои родители. Скоро ты с ними встретишься. Они ждут нас здесь, недалеко.

Последующая за его словами реакция парня ошеломили милиционера, выбив его из привычной колеи.

Петька скривил лицо так, словно откусил кислый лимон.

— А они… что… пуговицы, чтобы теряться? — с сарказмом спросил он. — Ну, уж, коль они сами решили потеряться, зачем их было находить? может, им там лучше было?! Думаю, товарищ капитан, вы зря старались. Я уже вырос — и «потеряшки» мне ни к чему.

Не зная, как реагировать на его слова, участковый на несколько секунд остолбенел в растерянности. Сняв фуражку и вытерев лоб, покрывшийся от волнения испариной, он, взяв себя в руки, возмутился:

— Перестань, парень, не глупи! что ещё за ребячество? Они искали тебя! В конце концов они твои родители и… любят тебя!

–Да что вы говорите, товарищ капитан?! Я ж прям счас и разрыдаюсь от радости… — продолжил ёрничать Петька. Но почувствовав взгляд, заставивший его закрыть рот, он медленно оглянулся и тут же вновь отвернулся, уподобившись маленькому ребёнку, который, закрыв глаза, думает, что его тоже никто не видит. Так он пытался спрятаться от пронзительного взгляда Данилы, подошедшего к ним.

— Ты мне веришь? — спросил он.

— Тебе — да, но… — начал ответ Пётр, и вдруг ощутил, как горечь детской застаревшей обиды сменилась ожиданием забытого счастья. Однако лёд, застрявший где-то в уголке его сердца, не отпускал.

— Если веришь, — иди, — продолжил Данила и, подтолкнув его к служителю закона, добавил: — Всё будет хорошо.

Найдёнов, сузив глаза, превратившиеся в маленькие, обгоревшие угольки, с тоской огляделся вокруг и, бросив милиционеру: «Ведите уже, товарищ капитан», — смело двинулся вперед.

К друзьям, провожающим взглядом удаляющегося от них вместе с участковым Петра, подошла, уже успевшая переодеться в лёгкое цветное платьице, юная гимнастка.

— Петька от меня сбежал, да? — спросила она смущённо. — Я, наверно, вам мешаю? Он всё время меня гонит и ругается.

— Не обращай внимания, — ответил Шандор, засиявший при виде девочки, радостно блестя чёрными цыганскими глазами, — он так… прогуляться пошёл. А мы сейчас — в парк. Погуляем, мороженое поедим. Ты с нами?

— Спасибо, но я устала. Домой пойду, да и завтра рано вставать: тренироваться надо. Меня Павел Ваганович к олимпиаде готовит. А вы долго ещё будете гулять? — спросила девочка, с нежностью глядя на неразлучных друзей.

— Нет, Надюша, немного пройдёмся, и — домой. Нам с Шандром в лётное училище надо готовиться — экзамены скоро, — ласково ответил Данила. Обратив внимание на болезненный вид юной чемпионки, он неожиданно посоветовал:

— Ты бы, Надюшка, сменила тренера.

Девочка с недетской усталостью в зелёных глазах удивленно подняла брови.

— Зачем? Ваганыч хочет из меня чемпионку с мировым именем сделать. Разве это плохо? Он же для меня старается. Думает о моём будущем. — Пока она говорила, её зелёные глаза обрели ясность, угасший было голос, зазвучал с таким напором, словно гимнастка хотела убедить в правоте тренера весь мир и… в первую очередь — себя. Данила по — дружески привлёк её к себе. Гладя рукой по тёмно-рыжим пышным волосам, туго затянутым на затылке в пучок, тихим дружелюбным голосом стал успокаивать:

— Ты прости меня, что полез к тебе с советом, о котором ты не просила. Но помни: ни твой тренер, а ты и только ты — хозяйка своей судьбы. А мы с Шандором — твои друзья. Если понадобится наша помощь, — мы всегда рады будем её оказать.

— Да, Надя, — подхватил Цыганов, явно недовольный тем, что друг заключил в объятия девочку, — если что… наши координаты ты всегда найдёшь у Софьи Ильиничны.

Надя, почувствовав, что Данила разжал руки, неохотно отодвинулась от него.

— Спасибо, — вяло вымолвила она и, неосознанно поморщившись от боли в коленке (давал о себе знать плохо заживающий перелом, полученный ею при неудачном приземлении после упражнения на брусьях), подняла руку в прощальном жесте, но Данила остановил её необычным застывшим голосом:

— Надюша, а где у тебя сейчас отец?

— Зачем ты спрашиваешь? — поражённо ответила девочка вопросом на вопрос, но, подумав, неохотно выговорила:

— Папа уехал в город, когда мне только год исполнился. Сначала деньги присылал, сам приезжал, а после исчез. Потом маме сообщили, что он с другом, пьяные, на машине разбились. Так что, нет у меня папы! Ладно, ребята, пока.

— Постой, Надюшка, я видел его, когда сам ещё мальчишкой был, — вновь остановил её Данила, чувствуя за спиной неотступно следующего за ним призрака. — Он очень сожалел, раскаивался и мучился, что так дурно поступил с вами. Ты прости его. Может, на том свете ему станет легче.

— Он всё это сказал мальчику? смешно. Не придумывай, Дан! — с сердцем проговорила Надя, но, немного помолчав, с болью добавила: — Я уже давно его простила. Всё, пошла. Удачи при поступлении.

— И тебе удачи, — в один голос ответили ей друзья.

Данила с облегчением вздохнул, увидев, что призрак отправился следом за дочерью. Шандор, который обычно провожал девочку, на этот раз остался неподвижен.

Надя же, понимая, что юноши глядят её вслед, несмотря на боль в ноге, старалась не хромать. Ей очень хотелось как можно быстрее оказаться дома. Там, в их с мамой уютном доме, в её комнате, в тумбочке, лежал тюбик с обезболивающей мазью, которой снабдил её тренер.

Когда спортсменка скрылась из поля зрения друзей, Приблудный коснулся руки друга и, чтобы не услышали остальные, почти шёпотом спросил его:

–Ты видел свою бабушку?

–Да; — ничуть не удивившись вопросу, ответил тот, — она была там, под мостом среди цыган. Она узнала меня, а я её.

— Не жалеешь, что ушёл из табора?

— Нет! Их жизнь не для меня. Небо — вот моя стихия. Я стану лётчиком! Как думаешь, она не сердится на меня?

— Нет; бабушка гордится тобой. К тому же, она не простая цыганка. Ты это позже поймёшь.

— А зачем ты Наде напомнил об отце? — вспомнил вдруг внук цыганки.

Данила пожал плечами, будто сам не понимая, почему задал девочке этот вопрос. Отведя взгляд в сторону, рассеянно ответил:

— Хотелось снять груз обиды с её сердца. Думаешь, не получилось?

Шандор ответил тем же жестом, что и друг, — пожал плечами и, подумав, опять спросил:

— Насчёт чертей, русалок и других сказочных персонажей ты пошутил?

— Да нет, — устало усмехнулся Дан. — Я тебе, когда придёт время, всё расскажу и объясню.

Весенний дождь, словно ждавший окончания праздника, начал несмело накрапывать из, невесть откуда набежавшей, тёмной тучки. Затем пошёл сильнее и, разохотившись, выгоняя людей со стадиона, весело забарабанил по земле, переливаясь в лучах выглядывающего из–за тучи солнца.

Под мостом, где расположился цыганский табор, разносясь по округе, скользя по водной глади реки, заиграла музыка. В её мелодиях, звучащих с надрывом, переплелись печаль и веселье, слёзы и радость, любовь и ненависть, смерть и воскрешение. Из шатров повыходили люди — начались страстные цыганские танцы.

Видно, правду в народе говорят: «дождь с солнцем — цыганский дождь».

Курсантские будни

Настал день, когда, поступив в Качинское высшее военное авиационное училище лётчиков, Приблудный и Цыганов простились с детским домом.

Первые дни пребывания в училище Шандор ходил с широко открытыми глазами и никак не мог поверить, что он, цыган, детдомовец — курсант такого знаменитого училища. Он постоянно теребил друга, пересказывая ему историю создания училища и перечисляя известные имена его выпускников. Сверкая чёрными глазами, в которых вспыхивал и разгорался огонь, он возбуждённо говорил: «Ты только представь — училищу всего восемьдесят пять лет… восемьдесят пять! А какая славная история! А на чём летали — то поначалу?! На дирижаблях! Смешно, да? А ты видел доску с именами знаменитых выпускников? Дух захватывает! Сплошные герои Советского Союза. И наши лётчики — космонавты там есть. А сколько заслуженных лётчиков — испытателей… — не перечесть! Это же не просто военное лётное училище — это история страны! Ты только подумай: мы здесь будем учиться!!!».

Но в его восторженном настроении были минуты, когда он, хмурясь, глубоко задумывался. И однажды, цепко ухватив за руку друга, заговорил приглушённо: «Знаешь, а меня бы сюда раньше не взяли. Училище — то было только для дворян. Это ясно из его первого названия: «Офицерская школа авиации». Хорошо, что я поздно родился. Теперь я курсант. И обязательно стану офицером».

Дан, согласно кивая головой, знал, что радость Шана по поводу его поступления в училище ещё долго будет будоражить воображение друга и волновать его цыганское сердце.

Приблудный оказался прав. Прошла вторая учебная неделя (довольно сложная для первокурсников), а восторги неутомимого цыгана всё продолжались. И он всё также терпеливо выслушивал их.

Курсанты, понимающе кивавшие Шандору, когда тот обращался с восторгами к ним, дивились спокойствию Данилы, которого Цыганов, по их убеждению, буквально извёл своим восхищением. Впрочем, выдержка и самообладание нового товарища, пускай и на бытовом уровне, вызывали у них уважение.

Бывшие детдомовцы быстро освоились в курсантской семье, и вскоре обзавелись новыми друзьями. Но это ничуть не помешало их совместной крепкой дружбе, где незримым ведущим был Данила, а ведомым — Шандор.

И всё бы было хорошо, если бы, уже после сдачи вступительных экзаменов и начала занятий, у курсантов ни появился бы новый сокурсник Вадим Рогов — сын какого — то важного чиновника из Москвы.

Появление в военном училище Рогова вызвало недоумение, как среди преподавателей, так и среди курсантов. Было непонятно, что привело изнеженного юношу, привыкшего к деликатесной еде, мягкой постели и услугам прислуги, в военное учреждение, где царил строгий распорядок дня и жёсткая воинская дисциплина. Первый же утренний подъём показал, что молодой человек, вряд ли, надолго задержится в училище.

Спесивого и надменного юношу невзлюбили почти все курсанты. И, во избежание неприятностей старались обходить его стороной и не вступать с ним в конфликты. Но, нашлись и те, кто, заботясь о своём будущем, навязывались Вадиму в друзья, незаметно превращаясь в его денщиков. По —

ведение курсанта — барина возмущало горячего правдолюба Цыганова, но ничуть не смущало Приблудного. К тому же, у него случились свои дела: он

наконец смог позвонить отцу, который до сего дня ничего не знал о нём.

… Постаревший Олег Фёдорович Горнов, так и не женившись после смерти жены, был несказанно счастлив, что сын нашёлся.

. Успешно окончив первый курс, Данила, созвонившись с отцом и, будучи отпущен начальством, приехал в Москву. Неродные по крови, но родные по судьбе, отец и сын были искренне рады друг другу. После того как Данила уладил все дела, возникшие с возвращением фамилии, что была у него до прихода в детдом, отец — адвокат Горнов вручил ему документы, подтверждающие, что теперь он является единственным хозяином двухкомнатной квартиры, расположенной в центре города. Дан был рад, что у него появилось своё жильё, где они с Шаном смогут проводить каникулы.

К документам Горнов (фамилия адвоката и была фамилией Данилы) приложил квитанции об уплате за коммунальные услуги за прошедшие годы, дабы к сыну не было претензий от домоуправления. Это была весьма круглая сумма, которую Данила пообещал вернуть. На что Олег Фёдорович, шутя, ответил, что возьмёт эти деньги, если сын приедет к нему отдавать долг на самой престижной иномарке. Время, то они провели вместе, было одинаково счастливым как для папы, так и для сына.

Прощаясь, Данила обнял дорогого человека, заменившего ему отца, дав слово — не пропадать так надолго. Увы, несмотря на данное обещание, он знал, что их встречам не суждено быть частыми.

Навестив ухоженные могилы мам (приёмной и родной) с мраморными памятниками на них, Данила ещё раз в душе поблагодарил названного отца. Сам он, находясь в детдоме, посещал родные могилы раз в год — больше не получалось. Да и мамы запрещали приходить чаще.

Как–то в конце второго курса в нарушение всех правил общежития Шандор притащил с улицы маленького, тощего,грязного котёнка. Курсанты отмыли его, накормили и назначили ему место ночлега и дневного отдыха под кроватью Шана (при общении курсанты сокращали имена сокурсников), подстелив там мягкую подстилку. Но утром тот оказался спящим на его кровати. Так котёнок сам определил себе место отдыха. Все попытки курсантов вернуть его под кровать оказывались тщетными — подстилку пришлось убрать. В выборе имени своему любимцу курсанты тоже промахнулись. Данное ему имя Форсаж, он тут же стал оправдывать, лихо «летая» по комнате, раскачиваясь на шторах и норовя выскочить в коридор. Парни, как могли, прятали его.

Невзлюбил котёнка один Рогов, которому казалось, что тот дурно пахнет, хотя мыли его курсанты ежедневно. Но начальству о котёнке он не доклады — вал, так как теперь мог шантажировать им однокурсников и тем самым освобождать себя от некоторых неприятных для него обязанностей.

Цыганов, кровать которого стояла рядом с кроватью Рогова, начал потихоньку приучать Форсажа оставлять лужицу у кровати «барина».

Сначала Вадим ворчал на дневальных, что плохо моют пол, оставляя на полу воду. Потом у него закрались подозрения. Однажды, вновь увидев у своей кровати лужу, он решил разобраться с её содержимым.

За ним украдкой наблюдали курсанты, спрятавшись за приоткрытую дверь.

Избалованный юноша понюхал жидкость, затем, обмокнув туда палец, лизнул его. Ничего не почувствовав, он повторил процедуру ещё раз. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы «зрители», не выдержав подобного зрелища, не стали бы давиться смехом.

Весёлое фырканье со стороны двери заставило Рогова поднять голову. Увидев смеющихся, при этом брезгливо морщившихся курсантов, он всё понял и, побагровев, выскочил вон.

Вслед ему неслись обидные реплики и насмешливые возгласы:

— «Вадюня, куда побежал? Что ж не сказал, как на вкус кошачья моча?»,

— «Так он её с коньяком перепутал — вот и опьянел!».

— «О, как сиганул! Видно, теперь он одной крови с Форсажем!».

Недовольный голос Данилы, только что появившегося на пороге комнаты, прервал веселье. «Прекратить! — резко оборвал он курсантов. — Берите котёнка — и к тёте Дусе, пока она ещё из столовой не ушла. Пусть пристроит куда-нибудь».

После замечания Приблудного (он решил не менять фамилию до окончания училища) воцарилась тишина.

Только теперь до курсантов дошло, что они натворили. После доноса Рогова их ждали неприятные разборки с начальством. Как следствие — лишение увольнений в ближайшие выходные и отмена запланированной экскурсии по городу и местам боевой славы. Это были обидные, но самые лёгкие наказания, что сразу пришли им в голову.

Без лишних разговоров курсанты принялись убирать следы пребывания Форсажа. Тем временем котёнка уже передавали в руки сердобольной поварихе.

Улучшив момент, Данила незаметным жестом пригласил Цыганова выйти во двор. Они встали под раскидистым деревом с уже появившимися нежными зелёными листочками. Апрельский весенний воздух, запах цветущих деревьев дурманили голову и совсем не располагали к серьёзному разговору.

Оказавшись с другом наедине, Шан, словно провинившийся школьник, стоял, понурив голову, исподлобья бросая на Данилу виноватые взгляды.

Приблудный, как и всегда, был невозмутим, лишь его потемневшие глаза с вспыхивающими в них молниями, сказали другу, что он рассержен.

Молодой цыган с тоской отвёл взгляд в сторону.

— Признаю, был неправ, — начал он тихим хриплым голосом, — я не думал, что всё так получится. Но Рогова надо было наказать. Он дрянной человек… и не достоин звания курсанта такого училища!

— И ты решил, что мантия непогрешимого судьи тебе впору?! — спросил Данила, не скрывая насмешливой иронии.

Шандор сжал кулаки, его чёрные цыганские глаза обиженно вспыхнули красным пламенем, прямой нос стал с шумом втягивать воздух, раздувая при этом ноздри. В этот момент он был похож на необъезженного коня, вставшего на дыбы, чтобы сбросить с себя ненавистного седока. Открытым горящим взглядом смелого человека, привыкшего отвечать за свои поступки, юноша вскинул голову и… онеменел. Он увидел, что друг говорит с ним, не открывая рта. Тем не менее, он слышал каждое его слово.

Несмотря на остекленевший взгляд Шана, устремлённый на него, Данила не прервал своей назидательной речи.

–…А себя ты считаешь вправе делать то, что находишь правильным, так? — продолжал он задавать ему риторические вопросы, сердито сдвигая брови к переносице. — Ты, видимо, упустил из вида, что лётчик отвечает не только за свои поступки, но и за людей, которые, доверив ему небо, спокойно ходят по земле. Ты же, думая о наказании одного человека, забыл о своих товарищах. Сейчас, вновь не думая, ты назвал такого же курсанта, как и ты, дурным словом. А ты уверен, что одного слова достаточно для характеристики человека? Вот листья распустились на деревьях, какого они цвета?

— Зе…лё…ные, — медленно, словно находясь под гипнозом, ответил Цыганов, чувствуя, что последний вопрос, произнесённый Даном вслух, стряхнул с него оцепенение.

— И всё? приглядись, — настаивал Данила, продолжая говорить голосом.

— Ну… есть листья светлые, есть ярко — зелёные, темно — зелёные. Есть немного голубоватые, есть…

— Достаточно, — прервал его Данила, — вот видишь, сколько оттенков у листьев. Так и каждый человек, имеющий душу, многогранен, как и всё в природе. А у Рогова есть душа. Ты на него напрасно злишься — не он себя воспитывал, а семья и среда, в которой он рос. Но если он здесь, среди нас, а не за папиной спиной, значит — хочет измениться. Пока у него не всё получается, но вырос — то он заметно. Помнишь, как Вад первый раз повис на перекладине? А сейчас отжимается не хуже тебя. Ничего, сжал зубы — и вперёд. Прав — да, ночью под одеялом иногда плачет. Каково ему, изнеженному белоручке, подтягиваться, бегать, прыгать с парашютом?! Да что я говорю? Сам знаешь. Поддержать его надо, а не строить козни. Парень-то он неплохой. И, как мне думается, к начальству жаловаться он тоже не побежит.

Данила умолк. Взгляд его больших синих глаз вновь стал светлым.

Шандор, не отвечая, глядел на него странным взглядом. Чтобы убрать противоестественное напряжение, возникшее между ними, Данила, слегка хлопнув друга по плечу, спросил с плутоватой улыбкой:

— Шан, ты где? опять очередная юная прелестница возникла пред взором молодца и белый свет затмила?!

Цыганов, полностью придя в себя от дружеского шлепка, сглотнул набежавшую слюну и, отчего — то мотнув головой, возбуждённо заговорил, глядя в глаза другу:

— Знаешь, Данька, странно конечно, но ты, когда говорил, то на какое-то время — это было до вопроса о листьях — замолчал, а я всё равно слышал всё, что ты мысленно продолжал говорить. Мне кажется, это от того, что мы с тобой стали не просто друзьями, а настоящими братьями! Пусть не кровными, но братьями! И поэтому можем слышать друг друга, даже не открывая рта. Как думаешь?

— Думаю, что так, — сдержанно ответил Данила, погасив вспыхнувшее недовольство.

Он протянул руку Шандору, но тот, проигнорировав протянутую руку товарища, обнял обретённого брата.

После объятий, Данила сообщил названному брату, что дня два — три его не будет в училище: отпущен к заболевшему отцу. И, более не желая ничего объяснять, скосив глаза на ручные часы, добавил:

— Теперь ты будешь помогать Ваду. Прошу: помогая, — не зарывайся.

Шандор, непроизвольно поморщившись, согласно кивнул головой.

… В самолёте, вспоминая об открывшихся способностях Цыганова, Данила неодобрительно подумал о цыганской ведьме. Ясно понимая, что искусствен — но привнесённый дар может изрядно навредить другу по службе, он принял решение — избавить от него Шана. Это необходимо было сделать, как можно быстрее, пока «подарок» бабушки не укоренился.

Прилетев в Москву, Данила сразу же направился в больницу. Не доходя до больничного корпуса, он увидел Олега Фёдоровича, бредущего ему навстречу со страдальческой улыбкой на лице. Радуясь приезду сына, он грустно поведал, что тяжело болен. Ругнув про себя «правдолюбов» врачей, младший Горнов, понимая, что человек может внушить себе всё, что угодно, решил сам начать своё лечение. Весело рассказывая отцу о случае с котёнком, он многократно повторял позитивные мысли о прекрасном самочувствии самого слушателя.

Через час такой вот «болтовни» Данилы, Олег Фёдорович заявил ему, что врачи ошибаются насчёт его плохого здоровья. «Они не понимают, — убеждал он сына, повторяя всё то, что тот внушал ему, — что наши мысли материальны. Мы есть то, что сами о себе думаем. А я, старый дурак, где то там что-то кольнуло, караул и закричал. А врачам — то что… если жалуется, то надо лечить. Вот меня и лечат. Э, нет! Со мной такие шутки не пройдут! Теперь я сам буду и контролировать, и направлять свои мысли в нужную мне сторону. Я их настрою на здоровье, успех и… а, — он махнул рукой, — на молодость».

— Что, Данька, молчишь? одобряешь или нет?

Пряча улыбку, Данила обнял отца.

Оставив старшего Горного в больнице договариваться с врачами о выписке, сын, взяв ключи от квартиры отца, направился туда, чтобы всё подготовить к его скорому возвращению. Произведя нехитрую уборку, он затоварил пустой холодильник продуктами, положив туда для лучшей сохранности и хлебные изделия.

На следующий день, оставив врачам расписку о своём добровольном уходе из больницы, адвокат Горнов с сыном поехали домой. За накрытым столом Олег Фёдорович обрушил на Данилу шквал вопросов. Его интересовало всё, что было связано с жизнью и учёбой сына. Проговорили почти всю ночь.

Дан был счастлив. После долгого пребывания в детском доме, где, как и все детдомовские воспитанники, он был «ничей», его тянуло к уюту семьи. Здесь его ценили и любили никак лучшего воспитанника или курсанта, а как родного сына. Но остаться долго он не мог, — поджимало время.

Попрощавшись с отцом и воспротивившись его попытке ехать провожать, Данила вышел на улицу. И только тут заметил, что весна пришла и в Москву. Светило уже тёплое солнце, но деревья стояли ещё голые, а под ногами противно хлюпала грязь на асфальте. Неприятное предчувствие внезапно охватило юношу. Стараясь подавить его, он, заметив такси, махнул рукой. В это время его окликнул радостный знакомый голос.

Оглянувшись, он увидел спешащего к нему через дорогу Петьку. Отказавшись от машины, Данила с удовольствием пожал руку разительно изменившемуся Найдёнову. Ухоженный вид бывшего детдомовца сказал ему, что Пётр хорошо питается, хорошо спит и, вообще, живёт без проблем.

Пока Петька рассказывал ему о своей жизни, Данила чувствовал, как лоб покрывается испариной. Он отчётливо увидел, что в его товарища вселилась тёмная сущность. Скрывая тревогу и пристально вглядываясь в сияющее радостью лицо Петра, Данила уверился, что тот сам сможет справиться с сущностью. Он искренне надеялся на то лучшее, что появилось в Найдёнове за годы их совместной жизни в детском доме.

Однако несколькими часами позже, уже в другом городе, подходя к училищу, Дан ощутил, как в глубине его души, больно царапая по сердцу, появились предательские сомнения.

Прощай, училище

На третьем курсе курсанты говорили только о полётах. При этом довольно часто и с большим уважением произносили имя летчика — инструктора Ивана Сергеевича Фомина. Бывший военный лётчик первого класса, уволенный из рядов разваливающейся армии в самом начале девяностых в чине

майора, был не только отличным лётчиком, но и талантливым педагогом.

… Если бы несведущий человек случайно попал на аэродром, где проходила подготовка курсантов к полётам, и увидел как курсанты во главе с инструктором, подобно играющим детям, вытянув в стороны руки, «летают» по аэродрому, то подумал бы, что попал в сумасшедший дом.

В июне, после лётного обучения, начались и сами полёты. В эти дни все курсанты находились на аэродроме, «болея» друг за друга.

Когда в воздух поднялся Рогов, они так же, желая ему удачи, держали сжатыми кулаки. В этот раз инструктор, решив усложнить задачу, в полёте заглушил мотор. Почувствовав, что самолёт падает, Вадим запаниковал. Голос инструктора, повторяющего ему в который раз: «Самолёт падает! Курсант Рогов, принимайте решение. Ваши действия, курсант!», он не слышал. В это время он вновь вернулся в детство, и переживал самые страшные минуты того дня, когда он, шестилетний мальчишка, обуреваемый чувством страха и невозможности что — либо изменить, с криком: « Мама!» падал с высоты вниз на быстро приближающуюся неприветливую землю.

Неожиданно мотор заработал; самолёт выровнялся. Придя в себя, Рогов положил руки на штурвал. После приземления его окружили курсанты. Все что-то кричали, спрашивали, но он, молча отстранив всех, быстро пошёл прочь.

У кабинета начальника училища он столкнулся с Приблудным, только что вышедшим оттуда. Вадим знал, что Дан — один из первых блестяще провёл свой полёт, поэтому удивился, встретив его в этом месте.

Данила же, глянув на бледное лицо товарища, буднично произнёс: «Не торопись, подумай. Если осознано решил, то я подожду и провожу».

Когда курсанты вернулись в общежитие, то ни самого Рогова, ни его вещей нигде не обнаружили. Но на этот раз им было не до загадочного исчезновения товарища. Их ждало известие, подтвердившее слухи, ранее казавшиеся всем нелепыми, о закрытии училища.

В эту ночь Даниле не спалось, поднявшись, он пошёл бродить по корпусу. Дежурные офицеры, как и положено, продолжали нести службу. Увидев бредущего с мрачным видом лучшего курсанта, они не останавливали его, а лишь попросили не затягивать прогулку. Раньше у курсанта Приблудного за подобный променаж были бы большие неприятности.

Данила медленно шёл по пустому зданию учебного корпуса, заглядывая

в пустые классы.

Возле стенда с фамилиями выпускников училища он заметил фантом мужчины с повисшими на нём лохмотьями почти сгоревшего лётного комбинезона. Почувствовав взгляд, он оглянулся. Не желая того, Данила вздрогнул, увидев перед собой сгоревшего до кости человека. Вслед за ним стали появляться другие фантомы в одежде, говорившей о принадлежности их при жизни к лётному составу. Все они были искалечены войной. Один из них — лётчик с оторванными ногами, висел в воздухе. Молча глядя на Данилу в упор, они двинулись на него. Он инстинктивно сделал шаг назад. Фантом сгоревшего лётчика, подняв выжженную до кости руку вверх, заставил их остановиться.

— Что ж вы, молодёжь, не отстояли его? кишка тонка? — хмуро спросил он у него.

— Время такое, — ответил Данила, отчего-то чувствуя свою вину за произошедшее.

— Все времена непростые. Скажешь, в сорок первом — сорок пятом были простые времена? Только мы были сильные и умели сражаться, а вы, потомки, мельчаете с каждым поколением. Любовь к Родине уходит. Живёте по принципу: где мне хорошо, там и родина. Как журавли по осени, так и вы, потянулись в заморские края за длинным рублём. Деньги, дворцы, замки. И наплевать вам и на родной язык, и на свою страну. А если война? В кого ваши заграничные дети, внуки направят оружие? в своих друзей, в родителей? в тех, кто остался в своём Отечестве, не предав за ломаный грош землю, омытую кровью дедов и прадедов, — тех, кто ценой своей жизни подарил вам жизнь!», гневным восклицанием закончил он своё эмоциональное высказывание.

Впервые растерявшись, Данила молчал, стыдясь поднять глаза на фантомов. Когда же поднял, то осознал, что шли они к нему не затем, чтобы наказать, а чтобы разглядеть его и понять: кто они такие, их потомки.

В коридоре раздались шаги, — фантомы исчезли.

Со звенящими в ушах горькими словами сгоревшего лётчика, Данила вернулся в свою комнату. Взяв сумку с уложенными накануне вещами и оставив записку Шану, Горнов (фамилию он поменял, когда подал рапорт об отчислении) покинул лётное училище, навсегда оставив память о нём в своём сердце.

На улице, словно из воздуха, появился мужчина и подошёл к нему. Рос — том он был много выше Данилы. Его яркие синие глаза улыбнулись, а мягкий голос телепатически приветствовал уже бывшего курсанта.

Данила кивнул в ответ давнишнему знакомцу, с которым он общался с десяти лет. Ему он был обязан и развитием своих неординарных способностей, и ремонтом в детдоме, который сделали инопланетные человекообразные роботы, и… своему уходу из училища.

Сейчас ему в голову пришла мысль, что не надо было его слушать, а остаться с товарищами. Но эта мысль тотчас улетучилась, как только память нарисовала девочку с каштановыми волосами и грустными зелёными глазами.

Оглянувшись на здание училища, ставшее ему за три года родным, он продолжил путь, шагая в ногу с представителем внеземной цивилизации.

Идущего рядом с Горновым инопланетянина совсем не интересовали душевные переживания его подопечного. Последнее время он был озабочен сбоем, произошедшим ранее в системе работы биороботов с его планеты. После того, как его чуть не убили двое биороботов возле больницы, где земная дочь командира одного из межпланетных кораблей перешла в тонкий мир, он потерял покой. Тогда он с трудом смог их перепрограммировать. И сразу же вызвал своих учёных. Несмотря на то, что всё вернулось на круги своя, его волновало, что этот сбой, произошедший не сам по себе, может коснуться и земных роботов, и они начнут действовать так же автономно.

Конец ознакомительного фрагмента.