Мамины записки. Воспоминания Раисы Валеевой (Мухаметгатиной)

Марат Валеев

Николай Варсегов, газета «Комсомольская правда»: «Это повествование, как мне представляется, до конца прочтет всякий, кто пробежит хотя бы первые десять строк. Лично я, например, не мог оторваться. Удивительное произведение… и никаких сомнений, что все это так и было! Какое-то странное чувство, что я, очень-очень далекий от татарской культуры, каким-то престранным образом породнился с этой семьей… Спасибо авторам – Валееву и его маме!»

Кто не работает — тот не ест

Дома я также продолжала помогать маме во всем. Отводила и приводила детей из садика, смазывала маслом формы для хлеба, пригоняла с пастбищ гусей и уток, встречала корову с теленком и овец, которых нам оставил колхоз, готовила и накрывала на стол. Начинались холода, и я вязала вместе с мамой теплые вещи: кофты, носки, варежки. Овощи с огорода начали снимать уже только в октябре, до этого они продолжали зреть, накрытые соломой. А в колхозе тоже созрел урожай, но он мог пропасть, потому что многие женщины не хотели идти работать ни в поле, ни в огород. Сахибутдин-абый жаловался, что добросовестно работают только несколько человек, никто не думает, как колхоз будет зимовать без хлеба, сена, соломы. Многие доярки по вечерам стали по полведра молока домой таскать, и бригадир стал караулить таких и урезать им трудодни. А вот все, кто был в колхозе от нашей семьи, трудились хорошо, нормы перевыполняли.

Потом мы первый раз в жизни отметили Октябрьский праздник. Учительница дала нам всем переписать слова песни, которую мы будем петь 7 ноября. Мы выучили эти слова (уже не помню, какие), а в праздничный день с флажками, распевая выученную песню, прошли мимо правления колхоза, где собрались взрослые и выступали с трибуны, и мы вместе с ними кричали «Ура!» Потом мы пошли опять в школу, и у нас там был праздничный обед — в столовой давали пирожки с мясом, по 4 конфетки и 4 печеньки. Я с чаем съела только одну конфету, все остальные отнесла домой, маленьким.

Потом наступили и новогодние праздники. Я и все школьники, а также кто в детский сад-ясли ходил, в первый раз в жизни увидели елку, обвешанную красивыми игрушками. Мы все подготовили концерт: учили стихи, песни, репетировали танцы. И папа утром отвез нас всех на елку. Там было весело, мы все выступали, потом нам раздали подарки, и мы ушли на каникулы. Так мы встретили 1932 год. Задули сильные ветры, и папа стал сутками пропадать на ветряной мельнице. Там ему помогали два брата-близнеца Петька и Митька, русские, но по-татарски говорили чисто.

В колхозе подсчитали, кто сколько заработал. Оказалось, что на троих работников в нашей семье на заработанные трудодни начислили почти тридцать центнеров пшеницы, ржи, гороха, овса, подсолнечных семян, 2 проса, а еще капусту, лук, конопляное семя. Бригадир Сахибутдин-абый сказал также, что тем, кто особенно хорошо работал, дадут еще и подарки, список уже отправили в район. «А это тебе, Райса, за то, что хорошо учишься и маме во всем помогаешь». Он протянул мне пакет и еще дал деньги, 10 рублей. Деньги я сразу отдала маме. А в пакете были красивые туфли и чулки. Скоро все, что мы заработали, к нам привезли домой на двух санях и разгрузили в амбар.

Папа был очень доволен. «Те, кто ленился, не верил, что в колхозе заплатят за работу, даже центнера не заработали, — сказал он. — А нам всего этого добра хватит до следующего нового урожая».

Этой же зимой в нашей школе стали учить и взрослых. Потому что в деревне у нас было еще много неграмотных, или таких, кто умел писать только по-арабски. По колхозу был приказ, чтобы для взрослых каждый день в школе было по два получасовых урока. Маме тоже надо было идти в школу. Она расстроилась: «Куда я пойду, у меня же грудной ребенок». И на семейном совете, решили, что маму учить буду я, дома. А в школу нам после зимних каникул привезли из Чистополя уже настоящие парты. Сидели мы за ними по четыре ученика. Со мной за партой сидели Сайфутдинова Гаршия, близняжки Габдулова Минжамал и Габдулова Гульжамал.

Папа перестал молоть зерно на ветряной мельнице, потому что ветры стихли, и перешел работать на водяную мельницу. А мы в школе стали готовиться к другому празднику — Дню Красной Армии. Учили стихи и песни, как красноармейцы победили белогвардейцев и освободили бедняков от буржуев и бедняков — по два куплета на шесть учеников.

В эти дни пришло письмо от папиного брата Габдуллы из Баку, с фотокарточками. Когда папа прочитал его, оказалось, что Габдулла-абый зовет нас всех жить в Азербайджан — можно жить хоть в самом Баку, хоть в 40 километрах от города, у дяди Хади, он тоже туда с семьей переехал. Папа заикнулся было, что он один поедет туда на заработки. Но мама сказала, что пусть он сначала сразу нас всех похоронит, а потом едет — хоть в Баку, хотя за Баку. И она это так сказала, что папа тут же порвал письмо и бросил его в печку — она как раз топилась, — и сказал, что проживем и так: зерна до нового урожая хватит, картошки много, овец зимой на мясо пустим, а бычка продадим и к весне детям обувь купим. А мама вздохнула и сказала: «А сами так и будем все лето в лаптях ходить» (и в тридцатые, а затем и в сороковые годы у нас все еще ходили в лаптях). Папа же сказал, что братья пришлют скоро посылки из Азербайджана, и там будет все, что нужно.

Конец ознакомительного фрагмента.