Гильдия юристов-аферистов-утопистов и прочих специалистов в рамках законов РФ. Бюро решения проблем

Мальтина Аль-Самат

«Гильдия юристов-аферистов…» – яркое и искрометное повествование в лучших традициях Ильфа и Петрова и Надежды Тэффи. Эту книгу можно рекомендовать как тем, кто помнит непростые перестроечные годы, так и тем, кто считает их уже лишь историческим периодом. Независимо от того, хотите вы поностальгировать, готовы рассуждать и философствовать или хотели бы просто отдохнуть и весело провести время – «Гильдия» не даст вам заскучать до тех пор, пока не будет перевернута последняя страница.

Часть 1

Явление героев

Красное Знамя

Вечерело, но предпраздничная Москва и не думала погружаться в сон. Впереди были трехдневные выходные — 7 ноября в этом году выпало на пятницу. Природа не отяготила этот вечер ни снегом, ни дождем, и ничто не мешало активному отдыху советских граждан. Осенний ветерок развевал полотна кумачовых знамен, украшавших мост через реку Яузу.

Компания из трех молодых людей, успевших изрядно отметить праздник, отправилась на прогулку. Ребятам было тепло и хорошо не только от горячительных напитков и длительных выходных. Впереди была целая жизнь, обещающая светлое будущее и массу радужных перспектив!

Вот в таком состоянии тела и духа, с готовностью к подвигам и непоколебимой уверенностью в себе молодые люди взошли на мост.

А в это время в ближайшем отделении милиции у майора Свисткова сильно болела голова. Нарядно накрытый стол, украшенный красной икоркой и той самой сырокопченой колбасой из праздничного пайка, запотевшие рюмочки, командирский коньяк, красавица жена и желанные гости сегодня не ждали его дома. Вместо всего этого было оно — дежурство, и встреча с ними — темными элементами, мешающими счастливой жизни советских граждан и их безоблачному будущему.

Кстати, безоблачность будущего находилась под вопросом. Тут следует сказать пару слов об эпохе, в которую и болела голова у майора Свисткова. Союз уже начал распадаться, но еще назывался Советским. Вместо исконного «Слава Богу» плакаты еще пестрели лозунгами «Слава КПСС», в ВУЗах страны еще трепетали перед экзаменами по истории партии и философии марксизма, перст Ильича еще указывал «верный путь» со всех постаментов страны, и еще сохранялась честь и совесть в сердцах таких людей, как майор Дмитрий Александрович Свистков. Но уже совсем близко было то время, когда поднимут головы многочисленные кооперативы, новоявленные бизнесмены и атакующие их новоявленные же рэкетиры, перестройка перейдет в перестрелку, а страну растащат и продадут по частям за копейки бывшие коммунисты, комсорги-активисты и прочие либеральные новообразования.

Но вернемся к событиям того праздничного дня в целом и на мост через реку Яузу в частности.

На мосту

Итак, их было трое. Позади был день, полный событий и впечатлений. Остались в прошлом гулянья в Парке культуры и отдыха имени Горького, катания на аттракционах, паломничество на Красную площадь, где наши молодые люди, простимулированные духом праздника, теплой погодой и напитком храбрости, настолько искренне исполнили «Марсельезу», что чуть-чуть не пробудили Ильича. Но от участи Дон Жуана, неаккуратно потревожившего статую командора, вследствие чего нарвавшегося на страшные неприятности, ребят спасло естественное желание облегчить организм, что возле мавзолея совершить было решительно невозможно!

О! Как бесценно чувство меры! И как благословенна фраза: «уже хорошо, пора остановиться». Но насколько бесценно это чувство, настолько же редко оно встречается в нашей жизни.

Состояние тел и душевный настрой нашей компании можно было охарактеризовать так: с одной стороны, хочется спать, а с другой стороны, хочется жить! А как же можно спать в такой вечер! Он ведь только начинается! И как прекрасен этот безлюдный мост, расцвеченный знаменами цвета крови (мудрые граждане уже сидели дома, со своими близкими и друзьями, за праздничным столом, поэтому мост и был безлюден).

Да и очередной напиток был вместе с нашими друзьями на мосту. О молодость! Ну да ладно, сократим наше повествование до смысла.

Его звали Виктор. Голубоглазый статный брюнет из потомков «бывших» недобитых интеллигентов и дворян — такие своими аристократическими манерами и породой неизбежно вызывали негодование и несварение желудка у среднестатистических народных масс. Носил он славную фамилию Ковалевский, и в нашей компании был несомненным лидером. Будущий юрист-международник с отменным чувством юмора, не лишенный авантюрной жилки и прочих достоинств, он свято чтил все законы и кодексы, за исключением Небесно-процессуального, так как на тот момент еще не был с ним ознакомлен. Но сегодня звезды распорядились иначе, и природная осторожность отступила перед молодостью, задором и алкоголем. Хотелось подорлить, наорлить, взмахнуть крыльями и в блаженной эйфории слиться с небесами!

«Как наденешь галстук (пионерский), береги его. Он ведь с нашим знаменем цвета одного!»

Знамя! Это было не просто слово для советского человека. Это была святыня, на 70 лет заменившая народу Царство Небесное и Всех Святых. Любое неуважительное высказывание о нем приравнивалось к государственной измене. Но ребятам уже было хорошо, и рамки приемлемого изрядно раздвинулись.

Выхватив древко с полотнищем из специально приспособленной для этого конструкции моста, изображая Робеспьера на баррикаде, Виктор вскочил на парапет и толкнул речь о несправедливости и неравноправии стихий. На самом же деле — почему мост украшен столькими знаменами, а река, которая ничем не хуже моста через нее, не красуется ни одним флагом!

Закончив речь, Виктор картинно кинул древко с полотнищем в реку. Естественно, ко дну дерево не пошло, и знамя красиво поплыло по течению.

Вдохновившись примером товарища, другие члены нашей компании последовали его примеру. А красавица Ирочка Логунова, талантливая студентка журфака, даже сочинила четверостишие о чаровнице-реке в красных полотнах, которое кануло в Лету, не сохраненное нашей памятью для потомков.

И тут случилось страшное. До разгоряченной молодежи донесся звук мотора. На мост въезжала старая добрая желто-синяя «канарейка», патрулировавшая улицы столицы. Виктор успел-таки спрыгнуть с парапета, а Ирочка замолчать. Но к ужасу остальных, Леня по кличке Кабысдох кинул находившееся в его руках знамя в лужу, образовавшуюся в выемке асфальта после полива улиц, и стал прыгать по нему не менее красочно, чем шаман племени Мумба-Юмба в брачный период. Ошарашенные увиденным, милиционеры пригласили наших друзей в полном составе посетить пункт защиты правопорядка до выяснения обстоятельств.

Роковые рога

Фамилия Ездюк досталась Ивану Петровичу по наследству, как, впрочем, и профессия. Из поколения в поколение Ездюки занимались извозом. Изначально фамилия звучала иначе — Ездок. И получил ее славный на всю Тверскую губернию Старый Рыч, извозчик Варфоломей Трофимыч, который и впрямь был немолод и порыкивал при разговоре, по роду занятия. Со временем семья переселилась в Киев, где внук Варфоломея Трофимыча Потап Гаврилыч служил ямщиком. Вот там-то и произошла эта самая трансформация Ездоков в Ездюки.

Увы! Фамилия — далеко не все, что досталось по наследству от Варфоломея Трофимыча Ивану Петровичу. Как гласит древнее семейное предание рода Ездюков, согрешил патриарх ездючьего клана с молодой барыней. Да, видно, силен был старый, полюбился он Акулине Прокопьевне, и стали они встречаться. Молодой барин узнал об этом злодействе только тогда, когда вся округа уже насмехалась над ним самым низменным образом, свойственным человеческой жестокости. Страшно разгневался барин. Барыню вернул ее отцу, а на извозчика наложил страшное проклятие: да будут они, Ездюки мужеского пола, брошены и опозорены женами до последнего колена! Да будут рождаться с рогами от чрева матери! Да будут клясть потомки Старого Рыча Варфоломея Трофимовича до последнего Ездюка!

Печально, досадно и злобно было Ивану Петровичу в тот самый праздничный день 7 ноября. Жену он не любил, и даже женился на ней только потому, что понравилось ее имя — Лада. Детей у них не было, и измена супруги не смогла бы вывести нашего героя из привычного равновесия, если бы не два обстоятельства: нелюбимая Лада ушла не одна. Она забрала с собой любимую «Ладу» — их машину! А это был удар ниже пояса. Ездюк не находил себе места. Но и это было еще не все! Поганая баба ушла к его лучшему другу, соседу по квартире и коллеге по автобусному парку Васе. И вместо извинений друг детства нарисовал на двери Ивана Петровича большие ветвистые рога! Вынести это было невозможно и Ездюк подал объявление на обмен квартиры, а также уволился с работы, чтобы как можно меньше видеть бывшего друга. Теперь он водил троллейбус.

Домой идти не хотелось, и он с радостью подменил товарища, который хотел встретить праздник дома с семьей. На Таганской площади образовался затор из-за аварии. Перед троллейбусом Ивана Петровича стоял другой троллейбус. Шло время, но пробка не рассасывалась. Обстановка накалялась. Все, кто еще не побывал за праздничным столом, спешили за ним оказаться. Ездюку торопиться было некуда. Он думал о семейной легенде в целом и о Старом Рыче в частности, и не добры были его думы. Женщины! Как можно им доверять? Зачем вообще брать их в жены? Зачем была нужна эта Лада? И зачем ей машина, она же не водитель! Для Васи? Ммммммм…

В автомобильных рядах появилось движение. Слева от Ивана Петровича освободилось место, и сзади стоящий автомобиль предпринял маневр для обгона. Ездюк посмотрел в зеркало заднего вида. И… Лучше бы он этого не делал!.. БАБА!!! Баба за рулем!!! Ведьмы! И сюда влезли!!! Они везде!!! Наверное, увела машину у мужа!!! Торопишься к любовнику? Вот тебе…

Помянув всех асов конной авиации и вложив в маневр всю гендерную ненависть, Иван Петрович пошел на обгон…

Праздничный фейерверк, посвященный годовщине Октябрьской революции, над Таганкой салютнул с опережением графика! Площадь окрасилась яркими красками. Мириады звезд озарили небо над местом встречи двух троллейбусов. Да! Страшен гнев оскорбленного сердца, в порыве которого Ездюк забыл, что управлял не автобусом.

Зрелище было настолько красочным, что народ забыл о хлебе. Сейчас бы люди непременно запечатлели столь грандиозное событие на мобильники и выложили бы этот шедевр в интернет, сделав из Ивана Петровича звезду экрана. Но не то было время. И мобильников не было. Так что месть обманутого мужа слабому полу к международной известности не привела. Осознав, что возвращение по домам откладывается на неопределенное время (троллейбусы перекрыли почти всю площадь, и поток машин должен был сочиться по маленькому участку, более узкому, чем дорога жизни через Ладожское озеро), люди продолжили нервничать. Из новенькой девятки выскочил крепкий мужчина и заорал ошарашенному Ивану Петровичу: «Куда своими рогами прешь? Не видишь, он тоже рогатый? Развелось вас тут…»

— Рога? Рогааа? Рогааааааааааа? Старый Рыч!!! Ну держись, гад!!!

Сознательные граждане с трудом отодрали взбесившегося Ездюка от неаккуратно выразившегося амбала (успевшего, впрочем, поставить нашему Отелло фингал) и вызвали ее — неусыпно стерегущую покой граждан родную милицию…

Моня Моника

А в это самое время на Ульяновской улице города Москвы, за тем самым хорошо накрытым праздничным столом (о котором безнадежно мечтали участники дорожного движения на Таганской площади, майор Свистков, и масса лишенных по той или иной причине этой возможности советских граждан), заседал молодой и очень одаренный различными талантами человек. Не боясь слукавить, можно уверенно назвать Эммануила Марковича человеком незаурядным.

Перед тем как мы вернемся к событиям настоящего, хочется сказать пару слов о недавнем прошлом нашего героя. Ему было 14 лет, когда его брат, выполняя интернациональный долг, погиб в Афганистане. Родители очень тяжело пережили смерть старшего сына. И вот Моне исполнилось 18 лет, и по разведданным Мониной семьи, младшего должны были призвать туда же. В семье был объявлен траур, и Моня не мог допустить второй трагедии, лишив родителей последнего сына, то есть себя. Это был призыв 1988 года. Надо заметить, что вопреки расхожему мнению о всемогуществе и пронырливости еврейских семей, родители Мони нужными связями не обладали, и отмазать сына от призыва не могли. Разве что при помощи врачей? Но это были не простые врачи. Это была медкомиссия военкомата, у которых хромые ходят, слепые прозревают, а косые признаются годными к снайперской работе. А Эммануил Маркович был вполне здоров, отлично сложен, с нужной датой выпуска и приличным сроком годности. Миссия казалась невыполнимой, и Монина мама даже утратила в весовой категории, заранее оплакивая сына. Назревала неизбежная трагедия, но Моня уже знал, что в армию его не возьмут. Да, мозги, находящиеся на месте, дают молодому (и не только) человеку не меньше возможностей, чем людям «позвоночным» (по звонку) и «членистоногим» (протеже членов различных значимых организаций).

Пробил час икс, и Эммануил Маркович явился в военкомат. В кабинет вошла высокая и несколько крупноватая блондинка с ярким макияжем. На ней было пышное розовое платье средней длины, черные колготки в сеточку и лакированные туфли на шпильке. На вопрос комиссии о цели визита дама ничтоже сумняшеся заявила о своем желании исполнить интернациональный долг перед Родиной и потребовала отправить ее воевать в Афганистан. Когда ее убедительно попросили выйти, она оказала сопротивление и спросила, зачем же тогда ее приглашали войти. Открыв лакированную сумочку, она протянула комиссии повестку на имя Эммануила Марковича, которая была изрядно надушена духами «Красная Москва» и особо пикантно смотрелась в руках романтической блондинки с ярким маникюром, просвечивающим через черные перчатки в мелкую сеточку. На вопрос о том, где в настоящий момент находится призывник и почему по его повестке пришла столь милая дама, Моня мужским голосом отрапортовал, что пред комиссией предстоит он сам, а затем снял парик, поднял юбку и достал неоспоримое доказательство своей идентичности, заявив, что это вовсе не часть тела, а оружие индивидуального пользования и массового поражения противника. «Если я великолепен, не вижу смысла этого скрывать!» — скандировал наш юный друг. Затем была истерика с криками о том, что эффект неожиданности сразит врага мощнее, чем танковая дивизия. Что он пойдет в атаку в женском белье и в самый решающий момент покажет врагам свое мужество. Что в конце концов он лучший, и его обязаны отправить на фронт! Гневно отвергнув бокал валерьянки и заявив, что он воин, а не кот, Моня начал угрожать комиссии, что прямо сейчас пойдет на прием к генсекретарю и доложит, что из-за халатности людей в белых халатах страна проиграет войну!

Трудно сказать, что возымело эффект: страх перед генсекретарем, харизматичность и решимость молодого бойца, духи «Красная Москва», истерика со слезами или все вместе взятое, но в армию Эммануила Марковича не взяли. Из психиатрической клиники его выпустили достаточно скоро, через три месяца, за примерное поведение и с улучшением состояния.

Да, казалось бы, многие двери теперь закрыты перед Моней (получившим после своего актерского дебюта псевдоним Моника). Но Моника не была бы Моней, если бы не доказала миру, что двери эти можно открыть совсем в другую сторону. Своей жизнью Моня опроверг поговорку, что лучше быть дураком со всеми, чем умным одному. Моня был умным. Очень умным. И та самая справка о психическом недуге стала его визитной карточкой на праздник жизни. Он умело засветил в узких кругах свой широкий профиль и успешно выполнял различные пикантные поручения, от свидетельства в суде и принятия на себя ответственности за различные шалости до работы гостем и другом. И все у него складывалось наилучшим образом.

И вот теперь, сидя за накрытым столом, он находился на работе. Сейчас бы это назвали сеансом психотерапии или психологической помощью. Но в 1988—89 годах это было настолько же невероятно, как прибытие живого реального Деда Мороза — или рвущегося исполнять воинский долг мужика в женском прикиде. Но могучий гений Мониного ума, как всегда, опережал время. Моня работал другом. Да, другом. Еще тогда, в те самые годы, этот мощный генератор идей подал объявление об оказании услуг: «Вам плохо? — утешу. Вам одиноко? — поговорю. Вам скучно? — развлеку. Не знаете, что делать? — подумаем вместе. Не с кем скоротать вечерок? — выпьем. Надо выговориться? — выслушаю. Надо, чтобы мама отстала с поиском женихов? — представьте меня. Неразрешимые проблемы? — подумаем, как разрешить…", и многое другое. И вот сегодня Моня «дружил» с начинающим ветврачом Георгием, и именно за столом последнего заседал вечером этого славного праздничного дня.

Лайко-Зобар и кошмар начинающего ветеринара

Как молодой специалист Георгий подавал большие надежды. Свою будущую профессию он выбрал с раннего детства. Зверская любовь к зверям досталась ему от бабушки, главного ветврача районного центра, в который входило несколько деревень.

Ветврач на селе — человек не последний, нужный и уважаемый. На все летние каникулы Георгий уезжал к бабушке, и она брала внука с собой на вызовы. В доме всегда было мясо, молоко, яйца, мед, подарки и денежки, а Георгий был завален конфетами, игрушками и прочей благодарностью поселян. А еще в доме была масса собак и кошек, которые столовались у бабушки и находились в свободном выгуле. Поэтому кто-то не возвращался, кто-то не уходил со двора, а чьи-то новые морды прибивались к гостеприимному дому. Бабушка очень любила внука, и это было взаимно. Весь год он ждал лета, чтобы скорее попасть в свой сельский рай. Бабушка не только баловала внука, но и потихоньку вводила его в секреты профессии, которые она умела подать не менее интересно, чем Арина Родионовна свои знаменитые сказки.

Зимой все было иначе. Вечно занятая строгая мама редко находила время поговорить с сыном, и, хотя Георгий был всегда одет, обут и накормлен, уроки проверены и температура измерена, взаимопонимания и того деревенского тепла дома не было. О животных не могло идти и речи, что сильно удручало сына.

Георгий с детства был смышленым и самостоятельным мальчиком. Повзрослев, он без труда поступил в институт на ветеринарный факультет, и с помощью любимой бабушки купил ту самую квартиру на Ульяновской улице, в которой теперь гостил Моня. Ветеринария в городе сильно отличалась от сельской. Здесь не было коров, коней и коз. Но были они — коты и собаки. Бабушкины старания не пропали даром, и Георгий с первого курса оказывал помощь там, где разводили руки опытные практикующие врачи. Частная практика в городе не практиковалась, но молодой Жорик ездил на вызовы, на которые его брал преподаватель их курса Павел Петрович, уважая способности и рвение молодого человека.

С пятого курса Георгий жил не один. Благодарные клиенты подарили ему щенка потрясающей породы — ирландского волкодава, в котором Жора не чаял души. Да, как ветеринар Георгий был превосходен, но зооотец из него не вышел. Любимец Лайко-Зобар был избалован до неприличия. Размякая на пышных подушках, пожирая дорогущие витамины, которые ему доставали по великому блату, кушая белое мясо, индюшатину и крольчатину, добытую бабушкой Надей, весь в любви и игрушках, пес мужал, возрастал и входил в возраст. В кратчайшее время милый щенок превратился в животное конского размера. Даже для волкодава малыш был крупным и достигал метра двадцати в холке. Кастрировать такого знатного кобеля у Георгия не поднималась рука. Не без труда была найдена дама сердца, и вот в однокомнатной московской квартире состоялась встреча двух по ошибке забывших замерзнуть динозавров. Зобар оказался на высоте, и вязка состоялась без проволочек. Дама уехала довольной и оплодотворенной. А вот Лайко загрустил. В квартире, на улице и во сне он безнадежно искал ее. А затем пришло оно, полнолуние. Красавица луна осветила квартиру, и Зобар завыл.

Кто знаком с породой ирландских волкодавов, знает, что такое ИХ вой! Это звонкая и протяжная песнь, вобравшая в себя волчий стон, медвежий рев, завывание ветра, рокот волн, клич графа Дракулы, пионерский горн и тоску по древнему Отечеству, шелестящую пылью веков! Выл Зобар долго и ужасно!

Ни уговоры, ни призывы к собачьей совести, ни лакомства, ни успокоительный укол не смогли унять молодую плоть. В доме одно за другим зажигались окна. Баба Люся, набожная старушка из квартиры напротив, со сна решила, что за ней пришла нечистая сила, и начала неистово креститься. Грозный стук по батареям, сливаясь с воем пса, вызвал панику у деда Феди, героя Второй мировой войны, который не на шутку перепугал внуков призывами срочно спуститься в бомбоубежище. Утро следующего дня было рабочим, и день обещал быть томным для невыспавшихся жильцов. На втором часу воя терпение соседей начало кончаться, и в дверь позвонили. Оказывается, именно так и происходит знакомство ветеринарного врача с районным участковым. Кое-как конфликт удалось замять, а Зобара успокоить. Устав грустить, он принял решение поспать. Да и вид ночного милиционера отвлек его от скорбных дум. Георгий получил головную боль, строгое предупреждение и ненависть соседей, которые обещали отравить окаянную тварь.

Кастрировать такого ценного производителя Жорик не хотел. И вот внук, не на шутку испугавшийся за собачью жизнь, повез Лайко в деревню к любимой бабушке.

Жизнь в деревне

Несмотря на почтенный возраст, дел у бабушки Нади хватало. И назло времени она все еще была энергична и вынослива. Развязанный недисциплинированный кобель гигантских размеров был ей не нужен, но отказать любимому Жоре она не смогла. Да и жалко ей стало этого балбеса — не считала она справедливым, чтобы молодое здоровое животное было отравлено мышьяком и пало жертвою злобы людской. Но, как говорится, ни одно хорошее дело не остается безнаказанным. И добрый звериный доктор не стала исключением.

Собак был велик и страшен, но душа у него была мягкая. Он любил детей, кошек и все живое. Ночи были холодными, а потому сердобольная баба Надя пустила изнеженного Зобара в дом. Также ему было позволено бегать по участку.

Первым делом пес наложил смачные кучи на полу, распотрошил горшки с цветами и пометил стены. Таким говнистым образом собак протестовал против переезда и смены владельца. Что, впрочем, нисколько не оправдало его в глазах возмущенной бабушки, которая за всю свою долгую жизнь не видела такой черной неблагодарности от зверей, нашедших у нее приют. Да, из-под старой половой доски зимой иногда потягивало холодком, но вряд ли дерево нуждалось в подобном натуральном утеплителе.

И двери дома закрылись перед собачьей мордой навсегда. Как говорится, если пес дурак, на то ему и Дарвин.

Но нет, баба Надя отнюдь не была бессердечной. Срочно был вызван местный плотник дядя Коля, и за несколько дней во дворе вырос фундаментальный вольер, вмещающий в себя утепленную просторную будку. Будка стояла на большой площадке, зашитой деревом с трех сторон. Над головой была крыша, а четвертая сторона была обтянута металлической сеткой. Теперь Зобар мог не бояться холодов, так как его вольер был удобнее, чем многие бытовки, в которых жили сторожевые люди. Дверь закрывать не стали, чтобы собачка могла побегать.

Но долгожданный покой так и не наступил. Недолго думая, пес обгадил весь участок, заминировав его по периметру настолько профессионально, что лихой партизан от зависти скончался бы на месте, не успев пустить под откос вражеский бронепоезд. Затем песик послал на фиг вольер и пристроился на крыльце, при каждом открывании двери пытаясь ворваться в дом. Бабушка старалась ему объяснить, что крыльцо не вольер, что это ее дом, а не его, и что в доме он жить не будет. Но безуспешно. Баба Надя ходила по участку, собирая лопаткой в пакет несанкционированное удобрение. Но начиналась осень, световой день неумолимо уменьшался, и при вечернем кормлении сапоги бабы Нади находили искомое гораздо успешней лопатки. Итак, как и следовало ожидать, всякому терпению приходит конец. В очередной раз споткнувшись об упрямого гада, тридесятый раз согнав зверя с крыльца и в тридвадцатый раз вляпавшись возле дома в следы жизнедеятельности животного, баба Надя таки закрыла пса в вольере. Тем более как охранник Зобар был нефункционален: он лаял на дуновение ветерка, на стрекозу, на белку, на паровозный гудок, активно участвовал в собачьем перелае. На все и всех, кроме человека. Завидев последнего, эта махина широко улыбалась и бежала любить! Так был облизан плотник дядя Толя, соседские детки, почтальон и владелец коровы, пришедший позвать бабу Надю осмотреть свое животное.

В принципе, сам вид летящего на человека крупного животного мог повергнуть незнакомца в ужас. Но это была деревня, и вскоре все ее жители были в курсе, что у тети доктора живет мамонт-добряк, который зачем-то притворяется собакой, и детвора была в восторге от нового друга.

Через несколько дней звериная докторица заметила, что кучи перестали появляться. Добрая бабушка забеспокоилась, почему у пса не работает кишечник. Но скоро все прояснилось. Из роскошной теплой будки животное сделало себе туалет, так сказать, номер люкс с санузлом. Вход в будку заколотили, и пес стал гадить в вольере. На прогулках же он находил себе массу других развлечений, и вдобавок гнусно хохотал, наблюдая, как несчастная бабушка драит палубу!

А тут еще потекла соседская овчарка, располнела луна, и вой нашего полуволка возобновился. Вместе с Зобаром взвыла и видавшая виды бабушка. Надо отметить, что голос у Лайко соответствовал его размерам, а связки были луженые. Сельские псы оценили нового солиста по достоинству и примазались к его славе, дружно подтягивая припев. Опьяненный успехом, Зобар не на шутку расстарался. Концерт начинался ровно в 4 часа утра, с регулярностью менделеевской таблицы, и длился не менее полутора часов кряду, четко по расписанию. Днем утомленная популярностью тварь Божия спала сладким сном, готовясь к ночи.

С этой проблемой бабушке удалось справиться ценой бессонных ночей и теней под глазами, которые, увы, не исчезали в полдень. Ночью же, при первых завываниях уважаемая односельчанами баба Надя выскакивала в исподнем во двор, потрясая в руках толстенной цепью, позаимствованной у унитаза и изображая приведение замка Ив, звонко лупила этой цепью по металлическим конструкциям вольерного комплекса. Зверю сие явно не нравилось, он забивался в угол и бельканто прекращалось. Постепенно эти превентивные меры дали результат, и ночные серенады прекратились.

Но как объяснить взрослой упертой особи, что когда тебя выгуливают в лесу два раза в день, нельзя гадить ни в вольере, ни на участке? И что декоративные кусты и деревья, столь любимые бабой Надей — это не те букеты, которые следует дарить в зубах суке окаянной, живущей по соседству?

Перспектива найма толпы зоопсихологов (о которых в те времена не слыхали даже в столице) и дрессировки похотливого гада бабе Наде не нравилась. И, похоже, учиться слушаться бабу Надю в планы Зобара также не входило. Жизнь Надежды Ивановны превратилась в адский ад. Убить топором, выкинуть на фиг или усыпить здоровое животное баба Надя не могла, и любимому внуку был поставлен ультиматум в лучших традициях ООН. Собака раздора встала между бабушкой и внуком, и впервые в жизни внутрисемейные отношения дали смачную трещину! Жорик был в ужасе, но баба Надя была непреклонна. Когда бабушка поняла, что плач об отсутствии средств, сил и времени на содержание заморского чудища успеха не возымел, в ход пошла тяжелая артиллерия. «Кастрирую своими руками и посажу на цепь, если в течение 24 часов пес не покинет мой дом!» Чтение морали о живодерстве бабы Нади и угрозы по типу «гореть тебе в аду» завершились полным внучьим фиаско.

Собаколюбцы, которых Георгий просил взять Лайко, пускали смачные слезы о судьбе бедной собачки, но взять Зобара в свои любящие руки не торопились. И вот собакоконь радостно вернулся в свою однушку на Ульяновской улице, а луна неумолимо росла.

Вся длительная предыстория была рассказана ради того, чтобы можно было понять размер катастрофы, постигшей нашего друга.

На Ульяновской

Монина мозговитость и смекалка уже были описаны ранее. Но было бы несправедливо не упомянуть и о его человеческих качествах. Моня не просто работал другом. Он им являлся. В нем было редчайшее сочетание находчивости, предприимчивости, авантюризма и абсолютной честности по отношению к своим клиентам. Моня не был равнодушен. Он не отбывал номер, а работал с душой, искренне пытаясь помочь обратившимся к нему людям. Были у Мони и свои принципы. Его нельзя было перекупить, он был умен и надежен.

Изначально Моня предположил, что кастрация Зобара является не только самым лучшим выходом из положения, но и наиболее гуманным для всех, включая зверя. Но встретив яростный отпор любящего отца, который считал кощунством лишать наследства такого производителя, подумав, предложил следующее: дать соседям (особо нервным из них) возможность получать от Жориного волкодлака реальную выгоду. И тогда, даже если он все-таки завоет в ненадлежащее время, волна негодования не перерастет в цунами, «ай-ай-ай» не повлечет за собой визит участкового, и уж во всяком случае никто не станет разбрасывать кости с мышьяком под двери этого кретина.

К великой радости, опасения Георгия оказались напрасными: когда вошедшая в полный возраст Луна озарила нежным светом кровать с Зобаром (да, у него была своя кровать!) и позвала его своим томным голосом (который способны слышать только поэты, писатели, художники, вампиры, волки и волкодавы), пес вжался в матрац, поднял морду навстречу лунному потоку, приоткрыл пасть, и начал было тихонечко поскуливать. Но услышав знакомый звон, издаваемый той самой унитазной цепью бабы Нади, безжалостно побрякивающей в руках любимого хозяина, обмяк, сник и обиженно затих. Сделав на прощание два жалобных взвоя, он опустил морду на лапы, вздохнул и уснул.

Благословляя премудрую бабушку и поцеловав цепь от ее бачка, Георгий повесил спасительницу на гвоздь над ложем Зобара и почувствовал, что он вновь счастлив. Но было уже поздно. К моменту полнолуния соседи безнадежно обожали Зобара. С разрешения управдома Тихона Данилыча, за две недели до часа икс, на дверях подъезда была вывешена афиша: «Персонально для жильцов дома 43 по Ульяновской улице (подъезд автор решил не указывать) состоится встреча с дрессировщиком из дружественной Болгарии, Эммануилом Марковичем Гольденштейном, и жильцом нашего дома, цирковым артистом Лайко-Зобаром. Встреча состоится в 19:00 такого-то дня октября, в пятницу. Только для жильцов данного дома вход бесплатный».

Георгием был организован очень неплохой по тем временам фуршет. Стол был накрыт в зале для собраний участников кооператива — да, дом был кооперативный, и люди в нем жили непростые. Шампанское для дам, коньячок для товарищей мужеского пола, красная и черная икорка, бутербродики, салатики, тарелочки и белая скатерть! Конфеты и сиропы для детей располагались отдельно. И, конечно же, мясо для Зобара!

Моня был великолепен. Во вступительном слове он рассказал, какова международная ценность этой собаки, как любят ее болгары. Насколько она редка. Соседям, растроганным и ублаженным вниманием к себе международных артистов, а также предвкушением вкусного застолья, какое не снилось даже при посещении буфета Большого театра в антрактах (из-за чего многие советские люди и посещали тот самый театр), да еще и бесплатного! — Моня рассказал о добром сердце этого большого пса, о его любви к детям и всему живому.

Зобар нервно дышал. Люди!!! Много!!! Дети!!! Еда!!! Но строгий ошейник и твердая рука Эммануила Марковича требовали от пса выполнения протокола собрания. Утомленным трудовой неделей, долгими речами Мони и запахами фуршета нарядным людям, гордящимся выпавшей на их долю честью, было поведано, что пес все это время радовал своими номерами жителей Болгарии, но похудел от ностальгии по Отечеству и родному дому. Да! В ту страшную ночь Зобар выл, предчувствуя отъезд на чужбину. Затем, ко всеобщему восторгу, Лайко облобызал общеподъездную кошку Мусю, которую лапы принесли на запахи еды. Потом были игры с детьми. Потом для зарубежной прессы была фотосессия собаки с жильцами, а потом случилось невероятное: каждый вечер со щенячества Зобар получал от любящего хозяина витамины, разводимые в одной из тех самых рюмочек, что теперь красовались на столе с коньячком. Витамины были разные. Мерзкие, невкусные, но очень полезные, и пес беспрекословно их потреблял. Разгорячившись от общего внимания, запахов еды, фотовспышек и прочих приятностей, Зобар подлетел к столу, залихватски опрокинул в себя рюмку коньяка, закусил куском мяса и свалился спать. Вот это был номер!

После этого представления к Георгию ходили посетители. Дальновидные мамы искали протекции в цирковое училище для своих отпрысков, взрослые просили привезти им различные дефицитные товары из-за границы (что и исполнял находчивый Моня с помощью знакомой стюардессы), а дети прибегали поиграть с собакой.

И вот за приличный гонорар Эммануил Маркович с Зобаром вечером 7 ноября были приглашены на день рождения дочери одного из жильцов, занимающего завидный пост в сфере снабжения, чтобы удивить и развлечь гостей «чем-то особенным».

Надо было срочно что-то придумать. Но чем мог удивить Моня, не имеющий никакого понятия о дрессировке, с наивным в свою пользу своенравным животным, хорошо знавшим только одно дело (в котором он и правда был неотразим). Но в те нравственные времена показы таких номеров не заказывали и не ждали. Конечно, можно было не пойти, сославшись на недуг, понос и недосыпание. Но как мог Эммануил Маркович отказаться заработать месячный оклад Георгия за час позора? Да и Георгию, потратившему массу денежек на фуршет, проживание зверя в деревне и Монину дружбу, подработка лишней не казалась.

Один раз Моню крепко выручило, а может, и спасло жизнь хорошее образование и знание истории. Да, именно побег Керенского в женском платье надоумил его на представление в военкомате. Вот и сейчас призрак Александра Федоровича пришел ему на ум и, галантно откланявшись, уступил место Шерлоку Холмсу и доктору Леве, однокласснику Эммануила Марковича, непризнанному гению науки, химику-террористу, романтику и психу, не раз повергавшему в ужас ответственных за противопожарную безопасность товарищей своими экспериментами по соединению несоединимых соединений. Собака Баскервилей! А чем хуже он, громадный волкодав, который в отличие от страшного хищника, безопасный добряк, мечтающий лизнуть пяточку у каждой кошки? И вот раздался звонок в дверь, и на пороге появился Лева. Время еще позволяло, и Лева присоединился к сидящим за столом.

— За успех и за гениев науки!

Это был пятый тост у Георгия и Мони и, признаться, не первый у вновь пришедшего Левы.

— Вы уверены, что эта краска безопасна для собаки? — беспокоился Георгий.

— Однозначно! — ответил химик, и в доказательство своего утверждения достал из кармана баночку снадобья, намазал себе ладонь, смачно ее лизнул, запил коньком, выключил свет и показал друзьям светящуюся ладонь. Выждав полчаса и видя, что Лева все еще жив, здоров, в меру упитан и слегка пьян, Георгий дал «добро».

Зобара обильно намазали волшебной мазью. Моня достал из сумки принесенные на этот случай рога, являвшиеся трофеем Мониного отца — охотника, и еще сегодня утром красовавшиеся в его кабинете над письменным столом. Обмазав их той же краской, товарищи не без труда водрузили светящиеся рога на голову Зобара, потратив на это не одну упаковку марлевого бинта. Затем раскрасил себя и Моня, так как именно он должен был ввести добродушное чудище Британских болот на праздник дочери одного из столпов советской экономики.

Но даже гениальный Эммануил Маркович не был в силах изменить злой рок и все предвидеть. Зобару срочно приспичило облегчиться, и, невзирая на боевую раскраску обоих, Моне пришлось вывести лютого зверя на улицу. На минуту. Но не тут-то было!

Баба Люся, та самая набожная старушка, которая прощалась с жизнью при первичном вое Зобара, не любила толпу. Напротив, ей нравились тишина и уединение. Именно поэтому она старалась делать все свои дела, избегая часы пик. Именно поэтому она ездила на дачу в те дни, когда основная масса людей ехала с дачи. И именно поэтому она вывела свою собачку Люси на прогулку сейчас, когда на улице было пустынно, и нормальные люди сидели за столом.

Стремительным вихрем выскочив из подъезда и увидев Люси, Зобар воспылал любовью, глубоко подумал и решил отложить отправление естественных нужд, и первым же делом признаться даме в любви.

Моня, подоспевший на истошный вопль бабы Люси, попытался успокоить последнюю, забыв про свой окрас. И это не самое лучшее, что он мог сделать в сей злобный час.

Да. Не суждено было нашим артистам этим вечером украсить собою юбилей. Проезжавший по Ульяновской улице экипаж, везущий в отделение дебошира Ездюка, не убоялся демонического прикида звездной пары, и решил спасти орущую бабу Люсю из лап сатаны.

— Это что за птеродактиль? — спросил старший патрульный у своего напарника, заталкивая Зобара в отсек для нарушителей.

— Не могу знать, что-то большое. То ли хвост из позвоночника растет, то ли позвоночник хвостом кончается.

— А это что за клоун?

— Мы артисты зарубежного цирка.

— Залезайте, там разберемся.

Ездюк вошел в ступор, перешедший в гомерический хохот! Светящийся гуманоид с рогами облизывал ему лицо!

Путь к спасению идет через табор

Семья Снежаны Лункиной не была чужда мистицизма. И несмотря на то, что родители девушки активно строили коммунизм, вечерами за чаем нет-нет да велось повествование о каком-нибудь чуде: читали гороскопы, обсуждали приметы. На этот раз речь зашла о гадателях и прорицателях, всякого рода ясновидящих и работающих под них яснознающих и яснослышащих. Тетя Света, гостящая этим вечером у родителей Снежаны, потягивая принесенную с собой «Изабеллу» из хрустального бокала, вспомнила о цыганке, которая гадала Пушкину. Поэту было предсказано, что проживет он долгую жизнь, если в 27 лет не погибнет от белой лошади, а в 37 от белого человека. И правда, в 27 лет Александра Сергеевича понесла белая лошадь, но ему чудом удалось спастись. А вот в 37 лет не удалось — великий гений пал на дуэли от руки блондина Жоржа Дантеса. В уютном полумраке торшера красная «Изабелла» играла гранями хрусталя, и было в этом что-то таинственное, неповторимое и завораживающее. Жадно впитывала Снежана рассказ любимой тети. Она уже не слушала, как сетовали родители о такой неосторожности поэта! Ведь все было предсказано! Было же доказательство — 27 лет и белая лошадь! Как же можно было быть таким легкомысленным? Взял бы свою Натали и на целый год увез бы в деревню, или еще куда-нибудь. На Кавказ, например, где мало белых людей! Сколько бы еще шедевров пополнило русскую литературу! Нет, Снежана думала только о них, о цыганах. С этого момента девушка страстно хотела узнать свою судьбу! И только у цыганки — ведь Пушкин же!

Снежана недавно окончила школу и сейчас училась на первом курсе педагогического училища. На ее груди сиял крупный комсомольский значок — привилегия комсорга. А на шее вместо креста красовался подарок тети Светы — серебряный козерог. Девушка не хотела возглавлять комсомольскую ячейку курса. Она была романтична, мечтательна, скромна и безотказна. И вдобавок отличница. Так что высокое назначение ответственной за вся и за все было неизбежно. Во время голосования группа единогласно выбрала ее, она же обсуждала с соседкой по парте гороскопы. И когда руководитель курса объявила, что комсоргом избрана Снежана Лункина, девушка растерялась и только переспросила: — Я комсорог???

— Да, именно вы, — пояснили свыше.

И вот директрисе училища, заядлой атеистке со стажем стало известно, что ее внучка, руководитель комсомольской ячейки училища, собралась крестить своего сына!

Нет, не директриса, а кто-то другой должен был уличить внучку в готовящемся злодеянии. Для этого нужно было явиться на таинство, запечатлеть происходящее и написать отчет об увиденном ей, директору училища. Снежане был выдан фотоаппарат «Зенит», указано время и место преступления — храм на ул. Володарского. В атеистическом клане Верещагиных верующей была только та самая внучка Наталья. И сына своего она собиралась окрестить тайно и от мужа, и от родителей, и от бабушки — директрисы. Сына Наталья назвала Дмитрием, в честь Димитрия Солунского, чествуемого 8 ноября. И вот крестины были назначены на вечер 7 числа, когда чествование святого уже вступает в силу. Таинство должно было быть тайным — муж Натальи уезжал к друзьям, родители праздновали революционную годовщину, и, казалось бы, никто не мог узнать о готовящемся мероприятии. Никто, кроме комсомольской ячейки и цыган, которые, в отличие от большинства советских людей, не пропускали ни одну службу и требу. Таким образом, чтобы дать пищу душе своей, благочестивые люди той эпохи должны были пройти сквозь строй нездешних, хромых, слепых и многодетных выходцев из кибиток. Впрочем, неплохая подготовка к мытарствам, но продолжим наш рассказ.

Праздничным утром курс Снежаны как лучший в училище был удостоен чести участвовать в параде на Красной площади. Как и договаривались, однокурсники принесли с собой и сдали нашей мечтательнице комсомольские взносы, по две копейки с человека. Обычно их собирали в конце месяца, но в этот злополучный раз по разнарядке свыше собрали досрочно.

И вот после парада ребята решили подкрепиться. В честь праздника на улице были гулянья, и раздавали бутерброды с чаем. За чаепитием крепкомордая и туго сбитая однокурсница Лункиной Лена, вскормленная на коровьем молочке любимая доча четы Ступиных, отдавших свою жизнь Родине и колхозу, со всей пролетарской ненавистью начала задирать Снежану. Да, Снежана была гораздо интересней Ступиной, и безусловно нравилась красавцу Андрею Панченко, единственному юноше на курсе, на которого давно и безнадежно облизывалась Ступина. Да, на европейской части нашей планеты тоже порой разыгрываются африканские страсти! Снежана не стала вступать в перепалку с сельской Афродитой, попрощалась с сокурсниками и достойно пошла домой. Она понимала свое превосходство над Леной, которая была груба до глупости и глупа до грубости, и вдобавок слишком крупна для среднестатистических размеров человека ее возраста. Но инцидент был неприятен, и настроение подпорчено. Да еще это разоблачение… Безо всякого настроения Снежана пришла домой, немного отдохнула, взяла фотоаппарат и, забыв выложить собранные деньги, выдвинулась в сторону церкви, думая о Лене Ступиной и красавце Андрее.

И вот здесь-то и произошла долгожданная встреча Снежаны и цыган!

АЙ—НА—НЭ!

Молодая цыганка Марина с ранних лет была обучена навыкам гипноза, и отбор денежных средств у доверчивых граждан был у нее в крови. Приемы и хитрости запудривания мозгов передавались из поколения в поколение. Исполнительная комсомолка пришла на место заблаговременно, как и Марина, занявшая свое рабочее место. Их глаза встретились, и Марина поняла — час настал!

— Дорогая и красивая, — мягко начала она, — дай погадаю. Я цыганка-сербиянка, всю правду скажу!

— А вы настоящая цыганка? — затаив дыхание, спросила Снежана. — Как та, что гадала Пушкину?

— Самая-самая настоящая! — боясь спугнуть удачу, ответила Марина. — Та, которая Пушкину гадала, была моя пра-пра-пра-бабушка по материнской линии. Ох и сильная была! Ну пошли скорее, зайдем за киоск, чтобы нам никто не помешал.

Внимательно осмотрев горе-комсорга, Марина безошибочно уловила волнение девушки.

— У тебя есть друг, но есть и враг! — сказала дочь свободолюбивого народа дежурную фразу, которая подходила к любому человеку, и зорко присмотрелась к реакции своей жертвы.

— Да, это так. И последнее мне очень неприятно.

— Не говори ничего! Твой враг желает тебе зла, и делает так, чтобы друг от тебя отвернулся. Но мы сейчас все исправим!

И вот довольная и успокоенная Снежана, которую ожидала долгая и счастливая жизнь, держала в руках завернутую в деньги маленькую «фотку врага», которая должна была проявиться на чистом листе бумаги через полчаса, если удержаться и не посмотреть раньше. Затем фотку надо будет сжечь, и ни один враг в жизни больше не доставит Снежане беспокойства! Заговор Марины сделал ее неуязвимой! Но как же хочется посмотреть!!!

Пора было возвращаться к церкви, и тут Снежана с удивлением заметила, что фотоаппарата больше нет. Забыть его девушка не могла, так как только что, подходя к храму, проверила настройки объектива. Снежана была выращена на сказках, чудесах и мифах, но вовсе не была дурой. В этот момент она поняла все, что с ней произошло, и с ужасом открыла сумку, чтобы оценить масштаб катастрофы. Маленькая фотка врага так и не проявилась, а вместо денег завернута она была в обрывки газеты. Не было ничего: ни фотоаппарата, ни денег, ни взносов.

Жизнь открыла перед молодым комсоргом прописные истины, известные всем, но понятные только после встречи с ними лицом к лицу: не любой поэт — Пушкин, не всякая няня — Арина Родионовна, и не любая цыганка — Сибилла.

Провалившая возложенную на нее миссию, опозорившая звание комсомолки и потерявшая веру в цыганскую правду, Снежана медленно шла по улице, куда глаза глядят. А глядели они в нужную сторону! Навстречу ей шел милицейский патруль, а неподалеку от милиционеров, в укромном уголке, она увидела свою обидчицу, которая увлеченно обрабатывала очередную жертву. Комсомолка кинулась к блюстителям правопорядка, и вскоре прапраправнучка великой цыганской прапрапрабабушки была задержана для выяснения обстоятельств.

В милиции

Но вернемся к нашему майору Свисткову, прозябающему в праздничный день на дежурстве в родном участке. Нет, не удалось Дмитрию Александровичу мирно скоротать время. День выдался насыщенный и тревожный. Сначала была мелкая бытовуха — раздебоширившийся индус, который наконец-то получил долгожданное советское гражданство, и только дома, хвалясь перед друзьями краснокожей паспортиной, заметил, что в графе «национальность» красивым почерком паспортистки Гали было выведено «индеец»! Нет! Никогда благородный Абу Синкх не был ни Чингачгуком, ни Великим Змеем, ни Белым Клыком. Ни он, ни род его! Но для паспортистки Гали все это было очень сложно. И действительно, какая разница? Выпив горячительного напитка, опозоренный перед друзьями и семьей Синкх пошел искать правды. Но еще более жестокий удар ждал индуса, когда милиционеры, разобравшись, в чем скорбь этого страстного сына Ганга, покатились со смеху. Взбешенный Синкх потребовал приема у Свисткова, который также изрядно повеселился, но, в отличие от незадачливых коллег, про себя. Кое-как успокоив гостя, Дмитрий Александрович принес извинения от себя и всей советской милиции, и обещал лично проследить, чтобы ошибка была исправлена сразу же после выходных, и временно исполняющий обязанности индейца обнадеженный Абу Синкх поплелся восвоясь.

Старая головная боль прошла, но появилась новая. Дмитрий Александрович был настоящим профессионалом своего дела. Местная преступность хорошо знала и боялась Свисткова, так как обмануть его было практически невозможно, как и подкупить — даже в нечеловеческих условиях такие люди остаются людьми. Он умел видеть то, на что другие просто не обращали внимания, и укрыться от него мог разве что граф Калиостро, проходивший в грядущее сквозь стены. Коллеги и начальство Дмитрия Александровича ценили и уважали, а разумные бандиты старались промышлять в других районах.

Свистков не был злым. Он обладал отличным чувством юмора и не наказывал граждан по мелочам. Дмитрий Александрович делал все, чтобы не портить жизнь людям. Если он видел, что человек попал к нему случайно, по глупости, и значимого вреда обществу причинять не собирается, всегда старался его отпустить. Вот и теперь ему совсем не хотелось оставлять свезенных дебоширов на ночь. Тем более, что завтра на дежурство заступал другой товарищ, намного менее гуманный. Рыдающего горе-водилу троллейбуса, который устроил красочный фейерверк на Таганке, опосля чего попытался забодать более сильного обидчика, чем он сам, благодаря чему на время потерял товарный вид, отпустить было легко. Можно было утверждать, что длительное состояние фрустрации и неосторожное слово пострадавшего ввело Ездюка в состояние аффекта. Да и к тому же единственным пострадавшим в данной ситуации, не считая троллейбусного парка, являлся сам Ездюк. Вот пусть парк с ним и разбирается. Моню-Монику с невиданным Баскервилем, сожравшим бутерброд Дмитрия Александровича, не успев представиться, выпустить было еще легче. Свистков хорошо знал Эммануила Марковича и понимал, что заветная справка о состоянии здоровья делает преследование Мони невозможным. Да, за более серьезный проступок он мог бы отправить Монику на некоторое время на принудительное лечение в спецучреждение (где его тоже хорошо знали и принимали, как дорогого гостя — харизма и дефицитные подарки врачам делали Моню просто неотразимым). Но сейчас-то за что? Написавший объяснительную, как тварь всепогодная — триждынепромокаемая — оказалась на улице без поводка в прикиде рогатого светлячка гигантских размеров, Эммануил Маркович был полностью оправдан, и, с условием снятия с пса амуниции и краски, отпущен домой вместе с Зобаром. Скорбя о сорвавшемся гонораре (блицкриг провалился, остался отчаянный крик души), Моня пошел в служебный душ мыть зверя. С цыганкой дело обстояло сложнее. Мошенничество было налицо. К тому же Марина имела богатый список приводов в милицию за попрошайничество.

— Я безнадежно вас приветствую, Мари. Должен вам сообщить, что хоть вы и не Мухина*, но на этот раз «в пролете». И что мне с вами делать прикажете? — приветствовал Марину Свистков. — Сколько раз я тебе говорил, не на моем участке!

Конечно, Марину надо было наказать. Но кто и что может перевоспитать воспитанного в цыганском духе цыгана?

Клятвы о том, что это было теперь уже в самый последний раз, как и предложение погадать, Свистков проигнорировал. Марину можно было привлечь за воровство, обман трудящихся и за прочую цыганщину. Но ведь не исправит же 17-летнюю цыганку тюрьма! Напротив, обтешет, закалит и прожжет. И сделает из мелкой воришки матерую преступницу. На помощь пришел Моня, который никакими усилиями не мог отмыть обезумевшую собаку. Зобар начал истошно выть, и было принято решение о прекращении мер живодерского характера и доставке зверя с Эммануилом Марковичем до дома на служебном транспорте с запрещением вывода пса на улицу до полной очистки шерсти. В благодарность, видя замешательство Дмитрия Александровича, Моня предложил Свисткову пожалеть романтическую Снежану. Ведь при возбуждении дела по месту учебы обязательно узнают, в какой просак попала комсомольский лидер, что может негативно сказаться на дальнейшей судьбе последней.

Свистков в свою очередь одарил Моню благодарным взглядом. Они хорошо знали и понимали друг друга. Да, конечно. Вот он — повод отпустить цыганку и заняться более серьезным делом. Возвратив Снежане деньги, взносы, фотоаппарат и незапятнанную репутацию, он пригрозил Марине непременной посадкой, если она попадется ему в следующий раз и, получив предсказания долгой богатой жизни, поручил экипажу развезти героев по домам.

Товарищи с моста

И вот теперь Дмитрию Александровичу предстояла та самая головная боль, о которой он думал весь этот затянувшийся вечер. Молодая компания из хороших семей, студенты значимых ВУЗов страны, в день празднования Октябрьской революции втаптывали в грязь красное знамя! Выпили? Да. Но, как говорится, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме. А что на уме у этих ребят, которые в будущем должны представлять свою Родину за рубежом? Государственная измена? Какой-то странный кружок? Тайное общество? На самом деле у Свисткова не должно было быть проблем по этому поводу. Это было дело совсем другого ведомства. Дмитрию Александровичу достаточно было снять трубку, позвонить в КГБ и кратко ввести в курс дела старших товарищей и, получив благодарность за бдительность, ни о чем больше не беспокоиться. Но не таков был Свистков. Измена Родине — преступление страшное, влекущее за собой самые серьезные последствия. Тем более в то время, когда в каждом тексте виделся подтекст, а каждому вздоху приписывался подвздох.

Ребята не были похожи ни на врагов, ни на диверсантов, ни на безбашенную шпану. Но в темной комнате все кошки серые, а издали все люди неплохие. Если все-таки снять трубку, то на карьере молодых людей можно ставить жирную точку. И это в самом лучшем случае. А если это какая-то ошибка? По картотеке ни одного, даже мелкого нарушения за ребятами не числилось, за исключением Леонида Конкина (тот самый Кабысдох, что пытался сделать из знамени батут). Во время посещения выставки диковинных рыбок Леня поскользнулся на корке хлеба, которую непослушные пионеры пытались скормить тем самым рыбкам, что было строго запрещено правилами выставки, и уронили ее на пол. Леня был неуклюж и полноват, и падение его с высоты собственного роста было впечатляюще — пострадал один из аквариумов. Но какое отношение это имеет к шпионажу?

«Надо разобраться», — подумал Свистков и пригласил задержанных к себе. Ребята уже успели протрезветь и перепуганно молчали. Они отлично понимали масштаб происходящего. Дмитрий Александрович подвинул Кабысдоху бумагу и ручку и попросил написать объяснительную. Леня тупо уставился на Свисткова. Он не знал, как пишутся объяснительные.

— Опишите, пожалуйста, ваши действия, что и зачем вы делали, — пришел на помощь Свистков. Леня написал пару строк и протянул Дмитрию Александровичу.

Видавший виды страж порядка прочитал написанное и с удивлением посмотрел на Леню.

«Что делал: сорвал и топтал. Зачем? Потому что захотелось».

Дмитрий Александрович вздохнул и снял трубку телефонного аппарата, а затем положил ее на место.

— Ну вот что. Сейчас я звоню в КГБ, и объяснять свои действия вы будете там. У вас есть последний шанс, сейчас же, без бумаги и магнитофона, начистоту объяснить мне свое идиотское поведение. Это последнее, что вы от меня слышите. Дело очень серьезное, и если вы мне скажете неправду, я сразу это пойму, и разбираться с вами будут в другом месте.

Виктор и Ирина рассказали все, что смогли вспомнить на тот момент. И про обделенную реку, и про праздничную эйфорию, и про Робеспьера. И совершенно искренне заверили, что понятия не имеют о том, зачем Леня скакал на знамени.

— Я жду, молодой человек, но недолго, — обратился Свистков к Кабысдоху.

— Красиво плыли, я тоже хотел украсить реку. Но тут увидел патрульную машину. Я сообразил, что стою на мосту выпивший со знаменем в руках, а внизу вся река во флагах. Понял, что добром это не кончится. Лужа была зеленая. И я понял, что если я быстро втопчу полотно в лужу, то успею его покрасить. И тогда мне ничего не будет, так как флаг уже не красный.

Свистков потерял дар речи и долго смотрел на Кабысдоха с открытым ртом и округлившимися глазами. Он мог предположить все, что угодно, но не это. Оторопь прошла, и от сердца отлегло. Хорошо и светло стало на душе. Придя в себя, Дмитрий Александрович протянул Лене чистый лист бумаги с ручкой и попросил без ошибок написать диктант следующего содержания.

«Объяснительная записка

Я, Леонид Леонидович Конкин, (данные паспорта и прописка), по случаю празднования годовщины Великой Октябрьской революции отправился погулять с друзьями. Не рассчитав свои силы, я выпил больше, чем нужно. Зайдя в таком состоянии на мост через реку Яузу, я увидел знамя нашей Родины, лежащее в луже. Не вынеся подобного неуважения к атрибутике советской власти, я попытался поднять флаг и водрузить его на подобающее место, но так как был сильно пьян, при каждой попытке падал вместе с ним обратно в лужу.

При попытках водрузить знамя на место я уронил в реку еще несколько полотен.

Решив больше не нагибаться, я попытался встать на край древка, чтобы поднять знамя за другой конец, который по моим расчетам должен был приподняться. Я потерпел неудачу, но не прекращал попыток разными способами достать флаг из лужи. За этим занятием меня и застали доблестные сотрудники NN отделения милиции г. Москвы. Число и подпись».