Город без полиции

Анна Малышева, 2006

Долгое время Таня старалась забыть о своей утрате – без вести пропал любимый человек, уехавший в Грецию на заработки. И вот спустя четыре года Тане, уже успевшей выйти замуж и смирившейся с потерей первой любви, звонят из Греции и просят помочь в опознании тела. Приехав на остров Эвию, где произошла трагедия, девушка опознает вещи Паши, узнает, что он погиб от двух выстрелов – в грудь и голову, и на этом ее миссия могла бы считаться выполненной, но… Таню тревожит череда странных происшествий, которые нельзя считать случайными…

Глава 2

Она открыла глаза, когда в номере было уже совсем темно, и некоторое время не понимала, где находится, почему так тихо и рядом с нею нет Юрия Долгорукого, который всегда спал под мышкой у хозяйки. «Греция! — вспомнила она через полминуты и села на постели, пытаясь прийти в себя. — Мармари! Сколько же я спала? Нам надо ехать в полицию, в Каристос, а Оля меня не разбудила!»

Она соскочила с постели, отдернула плотную штору, открыла дверь на балкон и вышла туда босиком, в одной майке, поеживаясь от свежего вечернего воздуха. Это мигом привело ее в себя — все-таки был октябрь, тело разом покрылось «гусиной кожей». Перегнувшись через перила балкона, она, насколько смогла, охватила взглядом фасад отеля. Все окна, которые ей удалось увидеть, были темны, только внизу, под навесом крыльца, виднелся свет. Отель был пуст — об этом говорила и глухая тишина, царившая в большом здании. На миг ей стало жутко, Таня вернулась в номер, включила свет и телевизор, взглянула на часы. Половина девятого — конечно, она проспала все на свете. Не успела Таня подумать об этом, как на столике у кровати зазвонил телефон. Она схватила трубку и услышала заспанный голос Ольги:

— Не разбудила? Я только что сама проснулась, и увидела у вас на балконе свет. Мы в соседних номерах, я остановилась тут, чтобы быть поближе.

— Я уже не сплю. Мы никуда не едем?

— Почему? — удивилась та. — Выпьем кофе и поедем, а еще лучше отправимся сразу, кофе нам везде дадут. Жду вас внизу, у стойки. Нас отвезет Димитрий, он только что вернулся.

Слегка ошеломленная Таня повесила трубку и торопливо умылась в крохотной ванной комнате, выглядевшей весьма скромно: простенький душ с пластиковой занавеской, притиснутый к маленькой раковине, на бортике которой с трудом умещался стакан для зубной щетки и мыльница, немодный белый кафель, застиранные полотенца с эмблемой отеля. Таня плеснула в лицо водой и, выпрямившись, оглядела свое отражение в зеркале, сильно подсвеченном люминесцентной лампой. Оно ей не понравилось — девушка нашла, что она слишком бледна, под глазами откуда-то взялись озабоченные морщинки, и сам взгляд был какой-то затравленный, будто ожидающий нападения. «Подумаешь, полиция, — сказала она вслух, яростно причесываясь и раздирая щеткой спутавшиеся за время сна каштановые, остриженные в каре волосы. — Мне наверняка покажут не его самого, а фотографии. Что там могло остаться после четырех лет?»

При этой мысли ее ноги вдруг подкосились, и она вцепилась в полотенцесушитель, к счастью, холодный. Яркий свет в ванной как будто потускнел, и она с поразительной, неприятной отчетливостью увидела вдруг картину из далекого прошлого — раннее утро, ее двадцатый день рождения, Паша будит ее, целуя в нос, чего она терпеть не может. Таня хочет возмутиться и напомнить, что сегодня она в институт не идет, а занимается праздничным столом, но оказывается, он только что бегал на рынок за углом и принес ей огромный букет ее любимых белых лилий. Только белые лилии, больше ничего — как она любит. Таня садится в постели, натягивая на голые плечи ускользающее одеяло, неловко берет у него из рук умопомрачительно благоухающий мокрый букет, и он снова целует ее, на этот раз по-настоящему, в губы. У него довольный вид, он рад, что сумел ее удивить. Она следит за тем, как он собирается в институт, и думает о том, как ей повезло и какой у нее любящий, внимательный и, на зависть всем сокурсницам, красивый парень!

«Какой я была тогда маленькой! — Таня прогнала видение, и вместе с ним ушла слабость. Она выпустила полотенцесушитель и вышла из ванной, погасив за собой свет. — И какой я себя считала большой! Какой опытной и умной! Как рычала на маму, когда она пыталась давать советы! Как презирала осторожность, как верила в свою звезду! Силен же был мой ангел-хранитель, если он не пустил меня в Грецию вместе с Пашкой! Возможно, тогда пришлось бы опознавать два трупа…»

Она быстро оделась, натянув мешковатые вельветовые брюки и замшевую куртку поверх легкого свитера. Подкрасилась лишь слегка, оттенив зелеными тенями свои серые глаза, которые сурово смотрели из-под широких густых бровей, выщипывать которые Таня упорно не желала. Бледная помада на губы, капля духов на шею — и она легко сбежала по винтовой лестнице на первый этаж, пугая своими шагами тени в пустых темных коридорах.

Ольга ждала ее в холле, дымя сигаретой и с кем-то по-гречески беседуя по мобильному телефону. Увидев свою подопечную, переводчица махнула рукой:

— Идите на улицу и садитесь в машину, нас уже ждут. Вы взяли его фотографии?

Два Пашиных снимка, которые Таня сочла самыми удачными, она хранила за обложкой своего загранпаспорта. Забрав его у портье, девушка спросила Ольгу, уже закончившую разговор, не стоит ли их прямо сейчас показать хозяину гостиницы или его жене? Та отнеслась к этому предложению резко отрицательно:

— Нет, он должен опознать их в полиции. Под расписку, что ли. В общем, никакой самодеятельности, и я вам ничего не рассказывала, хорошо? А то мне там выскажут…

— А Матильда тоже поедет?

— Нет, да ей и незачем. Она вашего друга не видела, он общался только с Димитрием. Он уже в машине, идемте!

Рядом с бассейном, ртутно блестевшим в свете нескольких фонарей, стоял желтый микроавтобус «Мерседес», на боку которого черной краской было написано название отеля — «Солнце Мармари». Оттуда выпрыгнул высокий смуглый мужчина и приветствовал женщин по-гречески и по-английски. Таня ответила и подала ему руку. «Они все тут так мне улыбаются, будто только и мечтали, что я приеду! Интересно, это у них профессиональное или искреннее? Вроде тут русских любят, все же братья-православные». Димитрий пожал ей руку бережно и осторожно, и спросил девушку, удалось ли ей отдохнуть?

— Я отлично выспалась, — сказала она, через плечо оглянувшись на отель. — Так тихо! А что, все остальные номера пустые?

— Сейчас да. — Димитрий пригласил ее в автобус радушным жестом. — Но через пару дней приедет группа немцев, они в это время купаются. Днем еще бывает жарко, да вы увидите! Если не решитесь зайти в море, то можно купаться в бассейне. Вода у нас морская, греки в хлорированной не купаются! После полудня солнце хорошо ее прогревает…

— Через пару дней я, наверное, уеду, — возразила Таня и ей вдруг стало грустно, как будто она в самом деле ехала сюда с тайной мечтою искупаться.

Путь до Каристоса занял минут сорок, и красот горной дороги Таня так и не разглядела. Ей запомнились только кусты лилового вереска по обочинам, то и дело попадавшие в свет фар, и блеск ночного моря, щедро залитого луной — оно то и дело выныривало из-за скалистой гряды, вдоль которого шло шоссе. Наконец навстречу стали попадаться машины, замелькали указатели, их начинали обгонять. Приближался город, и Таня придвинулась к стеклу, жадно вглядываясь в появлявшиеся из темноты перекрестки, магазины с освещенными витринами и настежь распахнутыми дверями, неоновые вывески, смысл которых она с трудом, но все-таки угадывала. Микроавтобус немного постоял в пробке перед площадью, свернул на набережную и проехал мимо ряда уличных кафе, подходивших почти к самой воде, на которой качались тесно пришвартованные яхты. Наконец он остановился, и Димитрий, обернувшись, весело сверкнул зубами:

— Мы приехали рано. Выпьем кофе?

Расположились в уличном кафе, где хозяина гостиницы, по всей видимости, хорошо знали. Тут же появились какие-то люди, они обнимали его, хлопали по спине, громко разговаривали, то и дело поглядывая на сопровождавших его женщин. Ольга, подойдя к стойке, заговорила по-гречески с полной пожилой женщиной, и та, кивнув, принялась варить кофе. Таня держалась чуть поодаль, разглядывая яхты, согласно покачивающиеся на маслянисто-черной воде, в которой отражались огни фонарей. Сильно пахло сырой рыбой, лежавшей здесь же под тентом на лотке, среди пористых кусков серого льда. Под лотком лежал раскормленный полосатый кот, на плоской морде которого было написано отвращение — его явно мутило от такого обилия еды. Ольга обернулась и нашла взглядом Таню:

— Садитесь, сейчас принесут кофе. Хотите пирожных? Свежие!

Таня жестом отказалась, но пирожные все равно принесли. «Если так пойдет и дальше, я осуществлю мамину мечту и поправлюсь килограммов на пять, — подумала она, принимаясь за них. Во всяком случае, никто не поверит, что я тут сильно страдала и зализывала старые раны!»

Усевшись напротив и помешивая кофе, Ольга прислушивалась к разговору мужчин. Внезапно она сощурилась и быстро взглянула на Таню, та с недоумением встретила этот взгляд:

— Что случилось?

— Ничего, — поколебавшись, ответила та. — Они говорят, что, возможно, вам сейчас покажут тело. Вы как, готовы?

Таня отодвинула тарелку с пирожными, пальцы у нее слегка дрожали. «Я не готова. Я не хочу!» — хотелось выкрикнуть ей, но она только слабо мотнула головой. Ольга поняла этот жест и заговорщицки прошептала:

— Хотите, я скажу им, что вам стало нехорошо, и мы вернемся? Отдадите фотографии и хватит. Вы не обязаны, в конце концов… Я же видела его. Могу сказать, что ничего ужасного там нет, но вы-то ему не чужая, тут дело другое… Ну как, сказать?

— Не надо, я опознаю, — довольно твердым голосом ответила Таня.

— Как знаете, — с сомнением заметила переводчица. — Вообще-то, я никакого смысла в этом опознании не вижу, там же просто скелет! Вам что, плохо?

— Все в порядке! — Таня резко встала из-за стола и всей грудью вдохнула морской воздух. Ей стало чуть легче. — Давайте туда скорее пойдем, а то мне кажется, будто я на отдыхе. Странное какое-то чувство, никак не пойму, как себя вести.

— Я этого уже пять лет никак не пойму, — согласилась с ней Ольга. — Иногда создается впечатление, что тут все только и делают, что отдыхают. Но это только впечатление. Идемте. Димитрий!

Она окликнула хозяина, что-то объяснила ему по-гречески, и все трое пешком отправились в обратную сторону, к площади. Полицейский участок располагался в одном из узких переулков, тесно заставленных машинами, так что для пешеходов оставался только узкий проход. Рядом с участком стояла одна патрульная машина с погашенными фарами, на тротуаре курил видный молодой парень в форме, его белая рубашка казалась розовой в неоновом свете вывески расположенного рядом большого кондитерского магазина. Увидев Димитрия, полицейский пожал ему руку.

— Такое чувство, что тут все друг друга знают, — заметила Таня, с тревогой поглядывая на двери участка. Идти туда ей вовсе не хотелось, она ощущала себя как перед кабинетом зубного врача.

— Да это парень из Мармари, — просветила ее Ольга, попутно здороваясь с молодым полицейским за руку. — Уж у нас точно все друг друга знают. У его матери таверна рядом с отелем. Видите, у нас там нет работы для молодежи, так что все в Каристосе или уезжают в Афины. Там ведь живет половина населения Греции, а все прочее — в сущности, деревни… Идемте, он говорит, нас ждут.

Таня переступила порог участка, ожидая, что ею немедленно займутся как важной персоной, приехавшей на опознание специально из Москвы. Она справедливо полагала, что в этом маленьком городке подобное случается нечасто. Однако ее появление не вызвало никакого ажиотажа. Ольга усадила девушку в углу, придвинув довольно засаленное пластиковое кресло, похожее на те, что стоят в аэропортах, и отправилась разговаривать с начальством. Начальство — высокий грузный мужчина с седыми бакенбардами занимал половину маленькой приемной, отчего комнатка казалась еще меньше. В одной руке он держал пластиковый стаканчик с кофе, в другой — бормочущую рацию. Слушая Ольгу, энергично что-то объяснявшую и указывавшую на Таню, он время от времени издавал густой басовитый звук, словно пробовал голос перед тем, как запеть, но ничего не говорил. Таня только раз поймала на себе его взгляд, но это заставило ее слегка поежиться — глаза у него оказались пронзительными, цепкими и неожиданно светло-голубыми. Наконец он поставил на стойку с компьютером свой кофе, сунул в чехол у бедра рацию и двинулся к Тане. От него исходил сильный запах дорогого одеколона, протянутая для пожатия рука была обжигающе горячей и влажной. Ольга, высунувшись у него из-за спины, перевела его слова:

— Он спрашивает, готовы ли вы взглянуть на кое-какие вещи?

— На… — дрожащим голосом переспросила Таня, невольно поднимаясь с места, — что?

— На вещи, которые сняли с тела, — пояснила та. — К счастью, само тело вам показывать не будут, да я так и думала — нет никакого смысла! Мы сами в первый момент, как открыли гроб, не могли понять — где наш дед, где чужой мужчина… Ну, на нашем-то был черный костюм с галстуком, а на вашем…

— Я готова, — слегка приободрилась девушка. — Я помню его вещи. Сама собирала в дорогу.

Ольга быстро перевела это полицейскому, тот одобрительно что-то прогудел в ответ. Таню повели за стойку, затем она попала в большую, насквозь прокуренную комнату, где оглушительно орал телевизор, передающий какое-то спортивное шоу, и там ей совершенно будничным образом предъявили выдвинутый из шкафа ящик, в котором лежали накрытые листом целлофана вещи. Бурые пятнистые джинсы, некогда синий, а теперь скорее тоже бурый свитер, маленькую кучку грязного белья, видимо, нательного. Это было все. Таня с сомнением пожала плечами.

— Не знаю. Джинсы у него были, и не одни. Фирма… Уже не помню, что-то с рынка, на настоящие у нас тогда денег не было. Синий свитер был, но как его опознавать, ума не приложу. Вроде, там на груди была какая-то эмблема…

— Какая? — спросила Ольга, переведя ее слова греку. — Он просит вспомнить. Слово? Рисунок?

— М-м-м… — замялась Таня, не сводя глаз со свитера. — Это было так давно… Если бы еще я этот свитер покупала, а то он сам…

— Свои вещи всегда помнишь, правда? — поддержала ее переводчица. — Я вот помню платьица, в которые меня в детстве одевали, и свои новогодние костюмы, и все-все! А спроси меня, есть у моего мужа какая-то там эмблема на свитере и что там нарисовано — не скажу! Хотя видела его только сегодня утром.

Таня не слушала ее — она вообще старалась отключить слух и не замечать вокруг себя этой шумной неуютной комнаты, отгородиться от воплей спортивного комментатора в телевизоре, от эмоциональных выкриков нескольких полицейских, собравшихся перед экраном и не обращавших никакого внимания на то, что происходило у них за спиной, на соседнем столе. Она смотрела на грязную пятнистую тряпку, которая когда-то была синим свитером, надеясь, что ее память выдаст, наконец, требуемую информацию… «Картинка была или нет? Почему я не могу сказать, что нет? Ведь ее же не было, кажется, на том синем свитере. Не было или была?» Таня уже собиралась было попросить, чтобы это бестолковое опознание закончили, как вдруг перед нею ясно, будто на экране еще одного телевизора, возникла картинка — канун отлета Паши в Грецию, она укладывает в сумку его вещи, а тот, нервничая и одновременно разговаривая с кем-то по телефону, то и дело подбегает к ней и выбрасывает что-то из сумки. И сует туда этот свитер, и тогда уже возмущается она и пытается выбросить его, потому что…

— У этого свитера на груди слева была зашитая дырка, — громко произнесла Таня, не сводя глаз с разложенных перед нею вещей. — Его купил сам Паша в секонд-хэнде, на груди была дурацкая нашивка с каким-то пингвином и хоккейными клюшками, и он попросил меня эту нашивку спороть. Я спорола, но задела лезвием сам свитер, он пополз… Зашила, но все равно было видно. Паша хотел взять его в Грецию, я была против, но он все равно его положил.

Ольга быстро перевела, полицейский открыл верхний ящик стола, достал оттуда медицинскую латексную перчатку, ловко, одним движением натянул ее на свою полную потную руку и расправил этой рукой сложенный свитер. Таня впилась взглядом в то место, где когда-то была эмблема, а теперь должен был обнаружиться довольно рельефный кривой шов… Но там зияла довольно обширная, в ладонь, дыра с обожженными, как ей показалось, краями. Ольга, тыча пальцем в свитер, возбужденно заговорила с полицейским, тот кивнул, покосился на Таню и, сорвав перчатку, швырнул ее в мусорное ведро, полное пластиковых стаканчиков, окурков и апельсиновой кожуры. Вид у него был крайне недовольный.

— На этом месте дыра от выстрела, — почему-то шепотом поделилась информацией Ольга, хотя их и так никто не смог бы понять. — А джинсы не сможете опознать?

— Нет, — категорически заявила девушка, стараясь больше не смотреть на стол. То, что было на нем разложено, внезапно стало внушать ей смутный, липкий страх, тесно смешанный с брезгливостью. Она была готова допустить, что это вещи Паши… Но никаких горестных чувств у нее по этому поводу не рождалось — ей просто хотелось отвернуться. «Все-таки мама была права, живым надо жить, а это мое прошлое давно уже мертво…»

— Тогда он просит вас опознать вещи, оставленные в гостинице, — с сожалением протянула Ольга, переведя отрывистые фразы помрачневшего полицейского. — Они здесь.

Тане предъявили спортивную сумку, которую она узнала сразу, как увидела. Так же легко далось ей опознание вещей, которые полицейский по очереди доставал оттуда и выкладывал на стол, с которого уже были убраны жутковатые тряпки, снятые с трупа. Она только кивала и удивлялась тому, что так живо все помнит — до последних мелочей.

— Да, это его майки, должны быть три, правильно? Черные брюки. Белая рубашка с короткими рукавами, к ней бордовый галстук с синей полосой. Черные ботинки. Он уехал в кроссовках, а где они? Вы мне их не показывали среди вещей из гроба!

Кроссовок не оказалось, и это была не единственная пропажа. Среди вещей не было ни тонкой золотой цепочки с талисманом-черепашкой, которую Павел всегда носил на шее, ни его часов — поддельного «роллекса», купленного в подземном переходе на Тверской, ни бумажника с документами, ни кошелька с деньгами. Таня помнила даже сумму — пятьсот долларов. Больше у него просто не было, за большим он и ехал в Грецию, надеясь вернуться в Москву состоятельным человеком.

— А что, на том, кто лежал в гробу, обуви не было? — нахмурилась она, перечислив пропажи.

— Он был в носках, — просветила ее Ольга. — Не думаю, что он так разгуливал, потому что было жарко, ясно, что обувь пропала потом… А насчет цепочки, часов, денег — все это тоже могло быть при нем, когда его… В общем, похоже, с него сняли все негниющее, чтобы нельзя было опознать.

— А что же одежду оставили?

— Может, торопились, — пожала плечами та. — А может, решили не возиться, думали, никто в могилу не полезет… Раздевать труп — это, я вам скажу, не так просто, как кажется!

Поймав недоуменный взгляд своей соотечественницы, переводчица пояснила:

— Я помогала одевать для похорон своего свекра, так мы намучились! В общем, в гостинице были его вещи, а вот чьи в гробу, вы точно сказать не можете?

— Не могу, — пробормотала Таня, с тяжелым чувством разглядывая знакомые вещи на столе. Перед нею на миг возникли лица сестры и матери Паши — растерянные, испуганные, беспомощные… Несчастье, случившееся четыре года назад, все еще было свежо для них, забыть его так, как забыла Таня, они не могли и все еще чего-то ждали, на что-то надеялись. «С Наташкой случилась истерика, когда я позвонила ей и сказала, что нужно поехать в Грецию. Я просила ее не говорить ничего маме, но она, конечно, сразу разболтала, и та уже звонила мне, плакала, спрашивала, что я от нее скрываю? Я! Как будто я сама что-то знала… Разве я могла допустить, чтобы кто-то из них поехал на опознание? Что бы сейчас тут творилось! Да и заграничных паспортов у них не было, и денег лишних тоже. Мать уже пенсионерка, Наташка вечно в долгах, никак не может отвыкнуть покупать каждую яркую тряпку, которую видит на рынке, и получается, что мою поездку оплачивал человек, который меньше всего в ней заинтересован, — мой муж! Спасибо, что понял…» Ей вдруг страшно, до слез захотелось домой, под защиту Ивана, такого уверенного в себе, такого надежного, сильного. Порою муж, как ей казалось, делал попытки посягнуть на ее самостоятельность, и она яростно ее отстаивала, но сейчас с радостью сдалась бы под его покровительство — так эта самостоятельность показалась ей тяжела. «Завтра же уеду!» — решила девушка.

У нее взяли фотографии и унесли их в другой кабинет. Ольга куда-то выходила, возвращалась, клала Тане руку на плечо, словно пытаясь подбодрить. У девушки был подавленный вид, полицейские на нее посматривали с интересом и, как ей казалось, с сочувствием. Кто-то подал ей стаканчик с кофе, она с благодарностью приняла, но пить не стала — в горле стоял комок, она боялась разреветься, как маленькая девочка: «Хочу в Москву!» Потом ее позвали в тесный, до тошноты прокуренный кабинет начальника участка, задали несколько вопросов о Паше, на которые она ответила автоматически, так как ничего трудного они не представляли. Его рост, примерный вес, цвет волос, особые приметы — переломы, вставные зубы, татуировки… Затем захотели узнать цель его приезда в Грецию, предполагаемый срок пребывания, к кому он ехал, координаты этих людей… Девушка затруднилась с последними ответами:

— Его приятель устроился в Афинах, женился на гречанке, получил вид на жительство, открыл свой бизнес… Звал его к себе, меня тоже приглашал, вроде можно было заработать на хорошую машину за несколько месяцев… Паша мечтал купить машину.

— Имя этого приятеля? — переводила ей Ольга вопросы начальника участка. — Род его занятий? Телефон? Адрес в Афинах? Вы его знаете? Звонили ему, когда пропал ваш друг?

— Я ничего не знаю, и никому не звонила, — чистосердечно отвечала девушка, сама понимая, что это звучит достаточно глупо. — Я вообще была не в курсе, к кому мы поедем и чем будем заниматься. У этого друга был какой-то ресторан и вроде бы маленькая гостиница. Или это не у него, а у родственников жены… Я толком не поняла, не расспрашивала! Мои родители были против, и я как-то сразу думала, что не поеду, а потом еще и паспорт в срок не сделали…

Ольга весьма эмоционально перевела ее речь и обратилась к Тане по-русски:

— И правильно сделали, что не поехали, вы понимаете, что я имею в виду! Молодая девушка в чужой стране, непонятно, какая будет работа, у кого жить, это, знаете… Ваш друг, конечно, не собирался вас продавать в публичный дом, но ведь он и сам, наверное, не умирать сюда ехал!

Таня только кивнула — отвечать она была не в силах, у нее пересохло в горле и дрожали пальцы. Чтобы спрятать эту дрожь от посторонних глаз, она сунула руки в карманы куртки. Пальцы наткнулись на что-то холодное, металлическое, незнакомое на ощупь. В следующий момент она поняла, что машинально увезла с собой ключ от номера, украшенный тяжелым металлическим брелоком в виде цилиндра. «Вот что все время било меня по бедру!» Дальше все происходило быстро и как-то скомканно. Ей подсунули какую-то бумагу на греческом, Ольга прочла, сказала, что нужно поставить подпись, это протокол опознания вещей.

— Вещи из гостиницы вы узнали, вещи с трупа — нет уверенности и заявили о пропавших вещах, — пояснила она. — Смело подписывайте, это ни к чему не обязывает.

Таня боялась только того, что ее могут заставить везти домой этот сомнительный труп, о чем она и заявила переводчице, попросив прояснить этот вопрос с полицейским. Та посовещалась с ним и успокоила девушку:

— Труп вам никто и не отдаст, правда, вещи тоже. Понимаете, в общем то, что вы сообщили о вашем друге, совпадает с тем, что они нашли, но точно-то этого никто не скажет! Он или нет — это еще предстоит выяснить. Тело останется здесь. Будут искать этого афинского приятеля. Кстати, ваш Павел получал от него приглашение? Как он сделал визу?

— У него была туристическая, он купил путевку, самую дешевую. Сказал, что так мороки будет меньше, а его друг все возместит. Так он и на авиабилетах экономил, у туристических компаний ведь чартерные рейсы, иначе пришлось бы платить вдвое больше…

Ольга переводила, а у полицейского чина все больше вытягивалось лицо. Таня понимала почему — туристическая путевка начисто отрезала тонкую ниточку, за которую можно было бы ухватиться в поисках этого греческого приятеля. «А может, таков и был расчет, чтобы его невозможно было найти? — впервые подумала она. — И не в дешевом билете дело? И не в том, что так визу легче получить? Как я не подумала об этом… Как я умудрилась вообще ни о чем не думать, не остановила его, не попросила телефон этого афинского друга! Как его хоть звали?! Паша говорил… Они вместе учились, но тот бросил институт на втором курсе, занялся бизнесом, потом поехал в Грецию, встретил свою Афродиту, молниеносно женился и в Москву возвращался только наездами, по делам… Как его…»

— Михаил, — вдруг выпалила она, сама того не ожидая и даже вряд ли сознавая, что говорит вслух. — Его афинского друга звали Мишей.

Ольга внимательно на нее посмотрела:

— Мне это перевести?

— Конечно! — удивилась Таня. — Я ведь вспомнила!

— Дело в том, — доверительно сообщила Ольга, — что если я им это скажу, они могут вас тут задержать надолго, а вы вроде собирались быстро уехать. Если не хотите тут застрять, лучше позвоните мне из Москвы и скажите это, я им передам. Второй раз вас приезжать не заставят, будьте уверены.

— Но почему меня задержат? — недоумевала Таня. — Я ведь все равно ничего больше не знаю!

— Вспомнили его имя, можете вспомнить что-то еще, — наставительно заявила переводчица. — Понимаете, они в вас просто вцепятся! У них же ничего нет, никаких фактов, вы единственный источник информации, а дело громкое, такое здесь редкость. Тут обычно кражи, драки, угоны машин… Ну, если хотите, я им переведу.

Таня настояла на этом — ей казалось по меньшей мере странным скрывать от полиции какие-то факты. На миг перед ней будто приоткрылась дверь в прошлое, она увидела там человека, чье имя давно стало для нее пустым звуком, и на миг ощутила к нему прежние чувства — сильные, юные, сентиментальные… Он не бросил ее, не обманул, его просто убили, и он погиб, даже не успев позвать никого на помощь, один в чужой стране, куда отправился с такими большими надеждами… «Теперь я старше, чем он был, когда уехал, старше на целый год… На целую жизнь! А ему теперь всегда будет двадцать четыре». Она не опознала вещей, извлеченных из могилы, не видела и самой страшной находки, даже на снимке, и все же была уверена, что это был именно Паша. Ей было тяжело и тревожно, и как будто совестно перед ним за те упреки, которыми она заочно осыпала его все эти годы.

Ольга перевела полицейскому то, что вспомнила Таня, и тот повел себя совсем не так, как она предполагала, отреагировав на новость спокойно. Он уточнил имя, спросил, не назывались ли еще какие-то имена собственные в связи с греческой поездкой Павла, а также попросил Таню, как только та что-то вспомнит, связываться с ними напрямую через Ольгу. Задерживать ее в Греции никто не собирался, с легкой грустью уяснила себе девушка.

— Что ж, вы можете уезжать хоть завтра, — подвела итоги Ольга, когда все формальности были завершены и они с Таней вернулись в приемную. — Но теперь уже я вам советую в добровольном порядке задержаться! Это же ничего вам не стоит! Билеты оплачивает полиция, гостиницу — Димитрий, а им все равно, сколько вы проживете, сейчас все номера пустые… Им будет даже приятно, они очень гостеприимные! Останьтесь на несколько дней, отдохните! Я покажу вам пляжи Мармари, съездим на острова, там виллы Марии Каллас, Пикассо… Останьтесь!

В ее голосе звучала мольба, и Таня поняла — для ее добровольной переводчицы невыносима сама мысль о том, что придется так быстро расстаться с землячкой. Она улыбнулась, глядя на ее взволнованное лицо:

— Неудобно. Дело-то закончено, да и в Москве меня ждут… Я ведь все бросила, даже свой день рождения отменила.

Ольга немедленно поинтересовалась, когда у нее был намечен праздник, и узнав, что он планировался именно сегодня, возбужденно воскликнула, что это просто замечательно! Дни рождения, по ее мнению, следовало отмечать в новых, незнакомых местах, и тогда жизнь тоже будет идти по-новому!

— Ну на этот раз точно, — согласилась Таня. — Не могу сказать, правда, что я рассчитывала в свой день рождения опознавать вещи из могилы, но новых впечатлений мне хватит на год! Знаете, очень заманчиво было бы тут задержаться… Но, конечно, на день-другой, не дольше. Понимаете, я не так давно нашла новую работу, и мне не хотелось бы ее потерять из-за того, что я вдруг устроила себе отпуск. Сегодня суббота, завтра я могу быть свободна, а в понедельник утром улечу. За один прогул как-нибудь отчитаюсь, навру… Не могу же я сказать правду! Мне никто не поверит!

Ольга понимающе кивнула:

— Это точно, правда чаще всего похожа на ложь. Для начальства приходится что-то придумывать… Я-то отвыкла от работы, сижу с ребенком, садиков тут нет, подкинуть дочку свекрови не могу, та еще работает… Значит, у нас есть все воскресенье! Вы рано встаете? Ничего, если я зайду за вами в девять? Тогда мы больше успеем!

Девушка была слегка ошеломлена ее напором и не успела толком понять, хочется ли ей принимать услуги своей новоявленной подруги или лучше будет провести этот день в одиночестве, исследуя окрестности Мармари… Она даже больше склонялась к одиночеству, тем более что ей было над чем поразмыслить, но отказать Ольге было бы просто жестоко — та смотрела на нее таким влажным молящим взглядом, в котором читалась такая тоска по общению… И Таня мужественно изобразила улыбку:

— В девять рановато, вот в пол-одиннадцатого я точно проснусь. Конечно, если лягу прямо сейчас. Кстати, где Димитрий? Он опознал снимки?

— Опознал, при мне. — Ольга достала сигареты и поманила девушку к выходу. — Это был он, ваш друг. В чем, в общем, никто и не сомневался. Снимки вам не вернут, ничего? У вас есть копии?

Таня только махнула рукой, выходя вслед за ней на улицу. После прокуренных комнатенок полицейского участка первые глотки свежего воздуха опьянили ее, как крепкое сладкое вино. Возможно, по местным меркам Каристос и был большим торговым городом с развитым уличным движениям и даже пробками, но Тане казалось, что она дышит чистым морским ветром, пахнущим солью, йодом и вереском с побережья. Она прикрыла глаза, и у нее слегка закружилась голова, словно она опять стояла на верхней палубе парома, отправляясь на свидание со своим прошлым… «Никто и не сомневался, что это был он. Он в гостинице, он в могиле, он на моих снимках. Но что, что случилось?!»

Ольга курила, стоя чуть поодаль, и весьма эмоционально разговаривала по-гречески по мобильному телефону. У Тани создалось впечатление, будто она с кем-то спорит или даже ругается, что тут же подтвердилось. Женщина зло закончила разговор какой-то язвительной фразой и резко захлопнула мобильник:

— Мой муж, не может уложить без меня ребенка! На что только не идут люди, чтобы испортить тебе настроение! Мы с ним договорились, что я переночую с вами в гостинице, чтобы быть под рукой, а теперь мне придется ехать домой! Я уверена, что Зойка в конце концов заснула бы, это все выдумки… Просто он хочет иметь меня под боком. Ревнует! Он старше меня на двадцать пять лет, и это просто караул, какие фантазии ему приходят в голову! Как будто в Мармари есть с кем изменять! Что я — враг себе? Это же деревня, все на виду!

Таня отделалась неловкой улыбкой — ей казалось излишним знать такие подробности о жизни своей новой знакомой, тем более что продолжать это знакомство дольше завтрашнего дня она не собиралась. Ольга докурила сигарету, швырнула прочь окурок и оглянулась на двери участка:

— Так, Димитрий явно засел смотреть футбол, сегодня играет «Олимпиакос», как я забыла? Мой тоже засел, конечно, ему некогда возиться с Зойкой. Сейчас все улицы вымрут, вот увидите!

— А как мы вернемся в отель? — забеспокоилась Таня. — Здесь можно взять такси?

— В принципе да, — не слишком оптимистично заметила та. — Но таксисты тоже люди и тоже хотят смотреть футбол. Да вы не переживайте, я сама вас отвезу. Возьму машину у Косты, он все равно дежурит сутки, а завтра его кто-нибудь подбросит до Мармари. Мы с ним соседи.

Она переговорила с молодым патрульным, который без разговоров отдал ей ключи от машины, а сам, распираемый спортивным возбуждением, отправился в участок, присоединяясь к своим коллегам. Ольга подбросила ключи на ладони и лукаво взглянула на свою спутницу:

— Давайте посидим где-нибудь в кафе, выпьем по рюмочке? Я вас угощу по случаю знакомства и дня рождения… И мне кажется, нам можно перейти на «ты», а то общаемся как-то слишком официально! Ты не против?

— Конечно нет. — Таня взглянула на часы. Время близилось к полуночи. У нее появилось ощущение невесомости — таким странным казался этот незнакомый приморский город, в сердце которого она вдруг оказалась, неоновые греческие вывески на магазинах, все еще открытых, несмотря на поздний час, голоса прохожих, звучащие так буднично, по-домашнему, притом что она ни слова из их разговоров не понимала… Даже луну, высоко повисшую в светло-синем небе, Таня, казалось, видела впервые в жизни — такой она была яркой, рельефно вылепленной, ослепительно-белой.

— Только насчет рюмочки, — осторожно добавила она, вспомнив, как лихо и почти в одиночку расправилась ее новая приятельница за обедом с бутылкой вина. — Мне кажется, что дорога была довольно сложная, все-таки горы, обрывы над морем…

— Я проеду ее во сне, не волнуйся! — Ольга сунула ключи в карман короткой кожаной куртки, придававшей ей подростковый вид, и деловито огляделась: — Погоди, надо сообразить, где нет телевизора? Сейчас везде будут смотреть футбол… Хотя мы можем сесть снаружи, и тогда все равно. Не замерзнешь на улице? Тогда идем в оузерию к Никасу, угощу тебя местной водкой. В принципе это просто анисовка…

— А вдруг нас остановят?! — в последний раз воззвала к здравому смыслу девушка, устремляясь вслед за Ольгой, быстро зашагавшей в глубь узкого кривого переулка, тесно заставленного машинами.

— Кто?! Где?! — со смехом обернулась та и поманила Таню за собой. — Расслабься, ты не в своей Москве, ты в Греции, причем в деревне! Здесь никогда ничего не происходит, особенно не в сезон!

И даже не обращая внимание на явное несоответствие своих слов с реальностью (они все еще находились в двух шагах от полицейского участка), добавила:

— Это рай до грехопадения, здесь в некоторых домах до сих пор не запирают дверей. Жаль, что ты так быстро уезжаешь, — я не успею тебе этого доказать. Можешь просто поверить на слово?

И, не дожидаясь ответа, крепко взяла Таню за руку и потянула за собой, словно боялась, что та вдруг передумает, вырвется и убежит. Девушка была слишком ошеломлена таким напором, чтобы сопротивляться, и, едва поспевая за размашисто шагавшей спутницей, молилась про себя, чтобы на обратном пути та оказалась в состоянии держать руль и они не закончили свой путь где-нибудь под скалистым обрывом. «Тогда я даже не побью Пашин рекорд, — с горькой иронией заметила она. — Судя по всему, он продержался в этом раю по крайней мере двое суток. Или дольше?»

— Не припомнишь, когда похоронили твоего свекра? — спросила Таня, когда они уже усаживались за шаткий деревянный столик под навесом возле выбранного Ольгой кафе. Та удивленно остановилась в дверях, куда направлялась, чтобы позвать хозяина.

— Помню, конечно, мы тут все до мелочей вспоминали в связи с твоим парнем. Утром двадцать шестого августа, четыре года назад.

— А Паша прилетел в Афины утром двадцать третьего августа, — пробормотала Таня, обращаясь скорее к самой себе, чем к собеседнице. — Двадцать четвертого он позвонил мне второй раз уже из Мармари, Димитрий помог ему набрать номер… Он переночевал потом в отеле?

Ольга отпустила ручку двери, подошла к столику и склонилась над ним. Прядь светлых волос упала ей на глаза, и Таня не могла различить их выражения, но голос молодой женщины звучал сострадательно:

— Переночевал, уехал утром, даже не позавтракал. Матильда была на кухне, так его и не видела. Хотя, — женщина пожала плечами, — если бы и видела, то потом не узнала бы, ведь гостиница битком набита туристами, самый сезон! А через сутки твой Паша уже почему-то оказался в гробу моего свекра, под телом старика, под покрывалом и цветами. Так их и заколотили в церкви, а что гроб слишком тяжелый, никто из носильщиков не жаловался — кому такое в голову придет! Отнесли на катафалк, потом на кладбище, посидели на поминках, и все было кончено. Таня, хочешь совет?

Она не хотела никаких советов, но отказаться тоже не могла — голос ее новой подруги звучал слишком искренне и доверительно.

— Напейся как следует и не думай об этом, или сойдешь с ума! Тем более это было так давно! Ты вправе просто это забыть! Обязана забыть, живым надо жить!

«Это я уже слышала». Ольга вошла в полупустое маленькое кафе, всего на четыре столика. В этот час там были только мужчины, облепившие телевизор, по которому шла прямая трансляция матча. Один из них — по всей вероятности, хозяин — грузно выбрался из плетеного кресла, поздоровался с посетительницей, которая, вне всяких сомнений, была ему хорошо знакома. Ольга оживленно жестикулировала, пока тот возился за стойкой, а полный маленький грек то и дело щурился, пытаясь разглядеть за стеклами витрины Таню — речь явно шла о ней. Та отвела глаза: «Трудно „не думать об этом“, если тебя везде предъявляют, как достопримечательность. А забыть… Один раз я думала, что это получилось, но забыла ли я на самом деле? Телефон-то все равно подзаряжала, будто ждала чего-то… И это могло продолжаться вечно, пока не надоело бы мне однажды, пока я не выбросила бы эту устаревшую рухлядь, сказав себе, что она не стоит места, которое занимает в ящике… Труп был спрятан так надежно, что, казалось, должен был найтись только на Страшном суде! Но убийца не был греком и ничего не знал о местных обычаях, это его и подвело. Сколько здесь прожил его приятель? Не так долго. Мог этот Михаил ничего не знать о том, как тут хоронят?»

Она так глубоко задумалась, что не заметила, как вернулась Ольга, как к столику подошел хозяин и, молниеносно постелив чистую бумажную скатерть, пришпилил ее по углам стола прищепками, поставил перед гостями запотевшие графины с анисовой водкой и ледяной водой, тарелки с закусками. Таня пришла в себя только от оклика своей спутницы, поздравившей ее с днем рождения, и, покорно подняв стопку, подумала, что с этих пор она будет вспоминать о Паше по крайней мере раз в году. В каждый свой день рождения, четырнадцатого октября, за праздничным столом, в кругу друзей, как раз тогда, когда ей полагается выглядеть счастливой и улыбаться.