Малахитовая вселенная. Сборник участников Международного фестиваля литературной фантастики «Аэлита» и Международного конкурса «Новый сказ» им. П. П. Бажова

Сборник, 2020

Сборник посвящен конкурсу «Новый сказ» памяти П. П. Бажова, проводившемуся в Екатеринбурге. В него вошли произведения конкурсантов – образцы малой прозы, отрывки из крупных прозаических произведений, детская литература и, конечно, поэзия. Каждое стихотворение, каждый рассказ или отрывок – это еще один самоцвет в малахитовой шкатулке современной литературы, которая, несмотря на все трудности, развивается и живет, перенимая старые традиции и создавая новые. Сборник будет интересен ценителям стихов и прозы, в том числе фантастической, исторической, бытовой. Приятного чтения!

Николай Бурденко

Родился 11 мая 1937 г. в Иране, г. Пехлеви, в семье рабочего иммигранта. С 1939 г. гражданин СССР. Русскому языку в объеме четырех классов учила дома мать. В 1947 г. в г. Исфагане учился во французско-иранской школе. С 13 лет начал работать у частника, затем в Советской больнице Красного креста, в румынском посольстве — совмещал с учебой в вечерней школе при Всесоюзном обществе культурной связи с зарубежьем. В 16 получил паспорт гражданина СССР. Семья состояла из шести человек: отец, мать и четыре сына. В поисках работы отец ездил по стране с семьей, в том числе и по направлению советского посольства, объехали более двадцати городов Ирана. В 1956 г. по визе прибыли в СССР в г. Бийск.

Служил в армии с 1956 по 1958 гг. В Бийске работал на нескольких предприятиях. На Акташском ртутном руднике слесарем, фрезеровщиком, начальником мехцеха. В Нальчике на заводе Цветметприбор. В Навои на НГМК — ремзаводе: бригадиром слесарей металлоконструкций и монтажников, мастером, диспетчером, начальником цеха внешнего монтажа, главным диспетчером. Учился в ШРМ, затем окончил Навоийский вечерний техникум.

Профессия техник-механик. В Бийске с 1987 г. работал на «Металлургмонтаже»; сейчас ПМП «Металлургмонтаж»: монтажником, мастером, начальником участка, заместителем директора. Семья состояла из 9 человек: Николай Иосифович, его жена, шесть сыновей и одна дочь. Награжден орденом Трудового Красного Знамени и медалью «Ветеран труда».

С детства интересовался литературой и филологией. Владеет несколькими восточными языками. С 1997 г. пенсионер. Первый роман «Под покровом снега» издал в 2011 г. Роман-трилогия «Двадцать пять лет ностальгии. СМЯТЕНИЕ» издал в 2012 г. «Двадцать пять лет ностальгии. ЧУЖБИНА», вторая книга, издана в 2014 г. Третья, «Двадцать пять лет ностальгии. ОТЧИЗНА», в работе. В 2016 году издал роман «Мы жили и работали в Кызылкуме». Сказка «Царь Корней» в стихотворной форме, еще сказка «Силослав против колдуна». В сборнике стихи и рассказы.

Диплом лауреата I МЛК «Мир вокруг нас» в номинации «Лирическая поэзия. Элегия». Октябрь 2016 г.: почетная грамота от ИСП Гриценко А. Н.; диплом номинанта на МЛП имени Владимира Набокова (Лукьяненко С.); почетная грамота от ИСП (Гриценко А. Н.). Диплом номинанта — ПЛК «Золотое перо Алтая — 2018» (ПА РО РСП Фандюхин А.) «Писатель года — 2018». РСП. Медаль В. В. Маяковского. Член Российского и Интернационального Союзов писателей.

23 произведения можно прочесть на портале «Проза.ру».

Двадцать пять лет ностальгии. Смятение

^{Отрывок из романа-трилогии}

Вскоре появился проводник, назвавший себя Атабаем. После рукопожатия проводник достал из сумок замызганные туркменские халаты и папахи, сшитые из целой овечьей шкуры, и велел облачаться. Когда Соболев спросил: «Зачем весь этот маскарад?», Атабаев ответил: «Это маскировка. Если кто-то издали и увидит, подумают — свои люди куда-то направились».

После облачились в халаты, стали брезгливо поглядывать друг на друга, а порой вздрагивая и пренебрежительно отворачивая нос от неприсущего запаха, Атабаев придирчиво осмотрел всех, и по его виду было понятно: он остался доволен. Увидев пьяного Иосифа, покачал головой, сказал:

— Может, его оставим здесь, а то с ним много мороки будет в пути.

— Нет, — сказал Николай. — Мы его здесь не бросим, без него не пойдем — только с ним.

— Тогда сажайте его на ишака, в пути по очереди будете придерживать, а там увидим. Пойдемте, а то скоро начнется дождь. Мы в полночь должны пройти заставы, и мне необходимо к утру вернуться: «Аллах велик — да укажет нам путь истинный и прямой, да сохранит нам жизнь от врагов наших неверных!»

После этих слов проводника все двинулись в сторону границы.

Со слов Николая, которые он говорил, уже находясь в Персии, все было следующим образом.

Ближе к потемкам они тронулись в сторону границы, шли очень долго, молча и понуро, будто совершили нечто ужасное.

А в действительности — они и совершали предательство по отношению к Родине, за что позже все неоднократно заплатили горькими слезами и разочарованием.

В тот Богом проклятый, но радостный для черта день в начале пути дул слабый ветерок и по небу бежали небольшие тучки. По мере приближения к советско-персидской границе ветер усиливался, и небо все больше и больше затягивали черные тучи.

По злой иронии судьбы, перед и в момент пересечения границы черные грозовые тучи опустились так низко, что казалось, вот-вот начнут цепляться за головы перебежчиков, а к этому времени уже дул ветер приличной силы.

В мгновение ока хлестанул тропический ливень, который за десять минут промочил национальную одежду и папахи до ниточки, и беглецам в намокшей одежде казалось, что на них нагрузили по тонне груза, отчего с каждой минутой идти становилось тяжелее и тяжелее. Едва дождь сбавил свою прыть, дал временный передых, как налетел шквал, да такой напористый, что порой сбивал с ног.

Проводник, обозначив направление ветра, известил:

— Это дует большой афганец, и, судя по вон той сопке, которая высветилась в блеске молнии, мы в пятидесяти метрах от государственной границы СССР и Персии. Можете обернуться, перекреститься и тем самым попрощаться с Россией. Если кто-то еще хочет вернуться — можете, пока не поздно, поскольку чуть позже будет невозможно, так как еще немного — и мы будем уже на территории Персии. А через час я вас передам племяннику, он доведет до Мешхеда. Дальше — как знаете. — Затем, немного подумав, он спросил: — Кто-нибудь знает язык — фарси или азербайджанский?

— Иосиф знает, посмотри — вон тот, который сидит на ишаке, — сказал Николай.

Иосиф не сидел, а лежал на животе, уткнувшись головой в шею ишака; лежал, опутанный упряжью этого животного, чтобы не свалился, так как придерживать его всем надоело.

Этот несчастный был настолько обездвижен спиртным, что даже не шевелился — это состояние иногда пугало Николая, а в пути следования, когда Иосиф начинал произносить какие-то нечленораздельные слова либо мычать, он подходил и, приподняв голову, вливал ему очередную порцию водки, которую специально припас. Вот и сейчас, посмотрев в сторону спившегося влюбленного, который через несколько часов станет иммигрантом по пьянке либо поневоле, он ответил проводнику:

— Ты прав, надо попрощаться с Родиной, какая она ни есть в данное время, но она — Родина! Только поменяла цвет с голубого на красный. А Россия и земля, на которой мы росли, дружили, любили и лучшие годы жизни провели, остались те же, в одном лице, — и лишь одно слово Николай не произнес — «служили».

Он боялся произносить это слово, оно корило его совесть.

«Отчизна, где похоронены наши предки», — с последними словами в свете сказанного о прощании с Родиной, невзирая на продолжающийся шквал, рвавший и уносивший слова куда-то вдаль, бывшие офицеры царской армии как по команде повернулись лицом в сторону России и, несмотря на то, что стояли в грязи по самые щиколотки, все пали на колени, кроме вышеупомянутого Иосифа, который не был офицером и не принадлежал к голубой крови.

На такую драматически тяжелую картину невозможно было смотреть без слез и боли в сердце; колени и носки их ботинок утопали в грязи, полы халатов рвало то в одну, то в другую сторону. С одежды стоявших на коленях ручьем стекала дождевая вода. Шквал раскачивал тела, словно былинки, в разные стороны, только они будто ничего этого не замечали, продолжали шептать молитвы, низко опустив головы и периодически крестясь, после чего опускали руки, словно плети.

Была ночь, в темноте невозможно было видеть их лица из-за опущенных голов; только в момент грозового разряда в отблеске молнии, когда они, поднимая головы, взирали на небо и осеняли себя крестом, на мгновенье были видны их бледные, мокрые, то ли от льющего дождя, то ли от слез, лица.

Так три офицера Русской армии стояли на коленях, что-то шептали, видимо просили прощения у Бога и Родины, которой когда-то, также преклонив колени и присягая, клялись защищать ее ценой собственной жизни, а в этот момент изменяли ей путем трусливого бегства.

Может быть, они проклинали себя за то, что не смогли подавить революцию, или за то, что не смогли вжиться в советскую власть, за то, что они — трое бывших офицеров царской России, потерявшие стыд и совесть и трясущиеся за свою поганую шкуру, — бегут.

Побросав на произвол судьбы свои семьи, предков, землю — прах и память, — изменили Отечеству, которое их пестовало, вскормило, выучило военному делу и надеялось на их мужскую доблесть и защиту. Необходимо добавить: эти бывшие боевые офицеры, бравировавшие всюду кутилы и скандалисты, пали так низко, что в итоге сейчас стоят на коленях, словно в исповедальне, и просят чего-то у того, кто никогда и никому не помог, как бы несчастный ни бил челом о землю, даже до крови, потому что вера в Бога — это удел слабых духом людей. И никто не мог знать, о чем они молят Бога — о ниспослании ли им лучшей доли и счастья на чужбине или они замаливают грехи былые и сейчас со щемящими сердцами раскаиваются в содеянном…

Вся эта драматическая сцена периодически просматривалась в проблесках молний, которые разверзали черные толщи туч, на миг освещая землю и те же черные живые человеческие статуи и профили бледных лиц молящихся. Глядя на затянувшееся прощание, проводник неоднократно просил, чтобы они заканчивали, а то скоро здесь пройдет погранотряд с дозором. Только достучаться до них он никак не мог: они оставались стоять, словно вкопанные в землю истуканы.