Поваляем дурака, Америка?

Максим Шахов, 2009

Полковник ФСБ Виктор Логинов отправляется в Венесуэлу расследовать диверсии, устроенные местными индейцами против российских нефтяников. Логинов отлично понимает, что за индейцами стоят куда более серьезные люди, которые не могут смириться с тем, что разработка нефтяных месторождений достанется России. После глубокой разведки удается получить информацию о причастности к терактам ЦРУ. Как и следовало ожидать, американские спецслужбы не намерены останавливаться, не достигнув цели, и готовят устранение непокорного Уго Чавеса. И теперь только от действий Логинова зависят жизнь венесуэльского лидера и многомиллиардные контракты…

26

Венесуэла, Пуэрто-Аякучо

— Ну что, с богом! — сказал Логинов, пружинисто опускаясь на переднее сиденье джипа. — Трогай, Игореха!

Водитель отъехал от представительства. Логинов скосил глаза и увидел в боковом зеркале машущего рукой Деминова. Делал он это от души, явно испытывая облегчение по поводу того, что привезенный Виктором арсенал от греха подальше увозится в горы. Логинов Деминова понимал. Тот и так находился на грани увольнения, а тут еще целая куча незаконного оружия в представительстве…

Повернув голову, Логинов провел рукой по прицепленному к лобовому стеклу изображению Девы Марии. Он никогда не был набожным, но, как говорится, со своим уставом в чужой монастырь не суйся.

— Да нормально, не отпадет, — повернул голову Игореха. — Монахиня, которая ее продавала, кстати, сказала, что ее освятил главный поп штата…

Логинов удивленно посмотрел на водителя и спросил:

— Не понял, а как это она вам могла это сказать? Вы ж с Деминовым по-испански ни гу-гу.

— Да она по-английски говорит. А Иван Валентинович спикает прилично. У нас в Уренгое английские спецы работали, а он с ними каждый день общался. И по работе, и насчет бани там с бассейном…

— А, — кивнул Виктор и повернул голову назад. — Как настроение, Фадей Трофимович?

— Издеваетесь, Виктор Павлович?

— С чего вы взяли?

Игнатович даже фыркнул от возмущения.

— Вы думаете, что если у вас в кармане удостоверение полковника ФСБ, так вам все позволено? В том числе и измываться над больным человеком?

— Да нет, Фадей Трофимович, я просто думаю, что если Россия послала нас на другой конец света, то не для того, чтобы мы тут копили валюту на квартиры и машины да баюкали свои болячки, а чтобы делали то, что нужно для страны. Пусть это не так просто. Понимаете? Патриот не тот, кто регулярно напивается на государственных праздниках, патриот тот, кто прилагает усилия ради своей страны…

— Вы хотите сказать, что я не патриот?

— Отнюдь, Фадей Трофимович! Вы прекрасный специалист и очень мне помогли сегодня. Надеюсь, в дальнейшем поможете еще больше. Но служить своей стране можно по-разному. Можно стеная и страдая, как вы, а можно весело… Вы «Василия Теркина» читали?

Фадей Трофимович засопел, пытаясь понять, к чему клонит Виктор.

— Что вы молчите, Фадей Трофимович? — улыбнулся тот. — Неужто не читали?

— Ну читал… — настолько уныло произнес Игнатович, что Виктор невольно рассмеялся.

— Что вы смеетесь? — буркнул переводчик. — От удовольствия, что издеваетесь над больным человеком?

— Да нет, просто «Теркин», Фадей Трофимович, это одно из самых веселых произведений в нашей литературе, пронизанное радостью жизни. А вы ответили так, как будто я спросил вас об альманахе эпитафий! Хотя и эпитафии могут быть веселыми!

— Спасибо, Виктор Павлович, на добром слове!

— Ну вот опять вы! — покачал головой Логинов и вдруг начал читать наизусть:

Я подумал уж не раз,

Да смолчал, покаюсь:

Не условный ли меж нас

Ты мертвец покамест?

Посмотрю — ни дать ни взять,

Все тебе охота,

Как в живых, то пить, то спать,

То еще чего-то…

— Покурить! — И за кисет

Ухватился Теркин:

Не занес ли на тот свет

Чуточку махорки?

По карманным уголкам

Да из-за подкладки

С хлебной крошкой пополам

Выгреб все остатки.

Затянулся, как живой,

Той наземной, фронтовой,

Той надежной, неизменной,

Той одной в страде военной,

В час грозы и тишины

Вроде старой злой жены,

Что иных тебе дороже

Пусть красивей, пусть моложе

(Да от них и самый вред,

Как от легких сигарет).

Угощаются взаимно

Разным куревом дружки.

Оба — дымный

И бездымный

Проверяют табаки.

Теркин — строгий дегустатор,

Полной мерой раз и два

Потянул, вернул остаток

И рукой махнул:

— Трава.

На-ко нашего затяжку.

Друг закашлялся:

— Отвык.

Видно, вправду мертвым тяжко,

Что годится для живых…

— Вы что, увлекаетесь поэзией? — совсем другим тоном спросил после паузы Игнатович.

— Да нет, — пожал плечами Логинов, — память просто хорошая. В школе учили, я и помню до сих пор.

— Хорошо вам, молодым, — вздохнул Игнатович. — При памяти и здоровье. А тут…

— Вот только не надо, Фадей Трофимович, про мое здоровье, ладно? У меня оно после десяти ранений весьма относительное. Кстати, не при женщинах будь сказано, меня как-то в то место, которое вы так холите и лелеете, осколком шандарахнуло. От гранаты…

— И что? — быстро спросил Игореха.

— Да что-что? Ползадницы в Бурденко вырезали! И ничего, живу, не плачу!

Игнатович ничего не сказал, просто засопел. В этот момент над Аякучо начало стремительно темнеть. И так же стремительно все живое начало разбегаться.

— Кажись, дождь собирается! — сказал Игореха. — Сейчас ка-а-ак шандарахнет, блин…

И тут, словно в подтверждение его слов, ставшее чернильным небо вдруг прочертила гигантская молния. Грянул громовой раскат, и следом на разом опустевший Аякучо обрушился тропический ливень. Казалось, где-то вверху прорвало шлюзы. Капли барабанили по крыше, дворники отчаянно молотили по лобовому стеклу, но толку от этого было мало.

Игореха, наклонившись и крепко сжав руль, вглядывался в пелену. Логинов, подавшись к дверце, задумчиво водил указательным пальцем по переносице. Игнатович сидел, чуть съехав на заднем сиденье и переводя взгляд с одного на другого. Ему казалось, что они остались одни в этом чертовом городке — трое русских на японском джипе в самой глуши Южной Америки…