Взмокинские истории

Максим Сергеевич Макаров, 2016

Книга является продолжением истории про Ведю Взмокина – на этот раз сам Ведя рассказывает истории, с персонажами из первой книги тоже случаются истории – поразительные, фантастические, непостижимые. Трудно сказать, кто торжествует в финале, но это будет только временный финал! Еще обязательно будут истории. Впервые книга издана мной в 2017 году (издательство "Спутник+"). Сейчас уважаемым читателям представлена вторая редакция книги.

ГОНИДЕНЕКИ НЕ СПЯТ

Удобная вещь — Взмокинская шапка! С нею можно пойти и в лес, и на работу, и куда захочешь. Она ни мала, ни велика, годится для любого времени года, и своим видом отражает великую добродетель — скромность. На шапке нет украшений, но она и без того прекрасна — потому что с секретом.

Секрет очень полезный: во взмокинскую шапку войдет любой предмет, если он не превышает двух шагов в охвате. Большего размера вещь не втиснуть, а вот до двух шагов влезет все, независимо от веса. Шапка Взмокиных имеет особую субстанцию; попав туда, предмет сжимается, да так ловко, что уже ничего не весит, хотя сохраняется полностью — в виде информации. Это изобретение Взмокинского народа.

Почти у каждого серьезного Взмокина есть такая шапочка; ее обычно носят на затылке, но могут и сбоку, на одном из ушей. Взмокины очень следят за своими головами — если шапка пропадет, то и все из нее пропадет.

Это свойство Взмокинских шапок очень нравилось Гониденеку, который не имел карманов. Знаете Гониденека? Это такой паренек, покрытый шерстью, с полукруглым хвостом и лицом как у лесного зверя. Он мечтает добиться успеха — то есть разбогатеть; но разве разбогатеешь, если негде держать добро?

Добро есть нечто очень ценное, например, золото. Гониденек сперва найдет такой камешек, спрячет куда-нибудь, а потом забудет место или вовсе потеряет. Это очень обидно.

— Все куда-то девается… просто ужас. Кошмар! Никакого прогресса!

Добро легко уместилось бы в шапке, но Гониденеку трудно ее носить. Он был родом из простой природы, и поэтому его лоб почти без изгибов переходил в затылок с ушами. От бродячей жизни Гониденек не привык стоять спокойно, постоянно вертелся, уши его тоже вертелись, вздрагивали, не желая ничего держать.

— Я всегда так стою… очень скучно на одном месте, вот я и стою, что не стою… А что, разве плохо? Захотят меня за хвост схватить — а меня уже и нет!

Впрочем, Гониденек и не собирался хранить золото и прочее добро в шапках.

— Что шапка! Шапка, конечно, хорошо… но это же технологически пройденный этап, так сказать, непередовой… Я лично за то, чтоб вообще никаких шапок не нужно было! Одни головы.

Иначе говоря, Гониденеку хотелось носить свой капитал в голове и нигде больше.

— Это очень удобно. Голова со мной и добро со мной. А если, скажем, случится чего — помрешь там, или голову оторвут — все и пропадет. Никому не достанется!

…

Богатство Гониденеку нужно не для славы, не для могущества, а так, вообще. У него нет никаких явно корыстных целей, за исключением разве что страсти к мелким удовольствиям, вроде вкусной еды. Добывать богатство ему велит сама природная сущность. Алчный ищет золото сознательно, Гониденек — бессознательно; это вечное стремление к золоту испокон веков было свойственно представителям его вида.

Гониденек не плохой: делать гадости и подлости он не умел, и не желал учиться этому (он вообще не любил учиться); но все же кое-что соображал. Мохнатая голова не давала покоя мохнатым лапам и хвосту, а в мохнатом животе булькало недовольное чувство — не жадность, а скорее огорчение. Иногда из огорчения вырастала обида: как же так оно вышло, что у нас опять ничего нет? обидно… От обиды Гониденек и прыгал, и вздыхал, и пускался на разные затеи, часто связанные с риском и не связанные с созидательным трудом. Он постоянно попадал в истории.

Переехав к Веде Взмокину, Гониденек долго не знал чем заняться; он, правда, погрозился обчистить «всех плохих» (за то, что они плохие), но пока лишь ходил и примерялся.

Здешняя природа была привычна Гониденеку, он отважно забирался в горы, в чащи и прочие глухие углы, не боясь быть съеденным. Большой жизненный опыт придавал Гониденеку самоуверенности.

Он даже поругался — несколько раз — с крупными хищниками. Сидя на ветке, Гониденек объяснял хищникам какие они все глупые. Хищники открывали страшные пасти, рычали (как большинство местных животных, они не умели разговаривать); хищиники прыгали вверх, огрызаясь. Но Гониденек очень высоко залез:

— Ха! Тоже мне напугали! Морды необразованные. Вам бы надо накостылять, да неохота просто возиться. Ой, я пальчик ободрал… Кошма-а-а-ар-р…

Он контактировал со многими созданиями, но они так и не поняли, кто такой Гониденек. Разумные животные считали, что это просто большая куница. Гониденека это очень обижало:

— Какой я вам куница! Олухи еловые! Я Гониденек, понимаете — Го-ни-де-нек! — у меня вот тут — Гониденек стучит по плоскому лбу — кое-что такое есть! Кое-что… особенное!

А что именно в нем особенного, Гониденек не мог объяснить. Ведь, несмотря на весь свой опыт, он имел лишь природный ум.

Правда, Гониденекова природа была не совсем обычна — для здешних мест. В частности, в гнездах хорьков и прочих древесных хищников стали появляться дети нового типа, похожие не только на родителей, но и на Гониденека. Это было удивительно, ведь Гониденек ни разу даже не разговаривал с их мамашами, он лишь проходил неподалеку. Но информация о нем как-то сама встраивалась в наследственность не родившихся еще зверьков, не повреждая ее, но дополняя и обогащая. В результате новые поколения были более разнообразны, чем предыдущие.

Но у самого Гониденека и мысли такой не было, чтоб кого-то там обогащать. Еще чего не хватало. Он сам хотел обогатиться — то есть стать богатым.

А богатство-то держать не в чем!

Гониденек приставал к Веде Взмокину — прямо посреди работы:

— Ведя! Я насчет шапки… ну чтоб она была без шапки. Нельзя ли ее внутреннее сжатие немного расширить и усовершенствовать?

— Да можно, я думаю — ответил Ведя, — просто для этого нужны новые сведения, идеи и разработки.

— А когда они появятся?

— Это неизвестно, потому что скорость научного прогресса трудно предсказуема. Поберегись, а то сшибет!

Навстречу плывет огромное металлическое решето. Ведя притягивает Гониденека, и решето проходит мимо, не задев чужих волос.

Гониденек хочет что-то сказать, но начинается грохот; металл срастается с металлом, гудит, звенит, пугает. Взмокины строили каркасный дом — первый в их истории. Гониденек бегал взад-вперед, уворачивался от грохочущих конструкций, прыгал между потоками. Хвост крутился, поэтому, чтоб не зажало, Гониденек прижимал его обеими руками.

Хвост плохо слушается.

— А нельзя ее ускорить… скорость нашего прогресса?

— А тебя есть конкретные идеи или предложения?

— Нет, у меня ничего нет, я еще не приобрел… Но когда приобрету, нужно же быть наготове… Слушай, Ведя, мне кажется, этот Цветок плохо работает. Ничего же не улучшается!

— Нет, милый, наш Цветочек Гармонии действует весьма эффективно… даже чрезвычайно! Ты же видел, какой мы урожай в этот раз организовали? Огромный! Никогда такого не было. Кроме того, мы придумали новые сорта, в том числе для сладких плодов. Ты же, кажется, любишь сладенькое.

— Э-э-э… Урожай, сладенькое… А когда же изобретения?

— А на изобретения мощь Цветка не действует. Цветок лишь создает предпосылки для успеха, но реализовать его нужно самим. Своим трудом.

— Вот именно что трудом! — говорят другие Взмокины. — Вот ты, Гониденьчик, хоть раз в жизни молоток держал?

Гониденек конфузится и прячет передние лапы за спину.

— У меня руки по-другому устроены.

Пальцы у Гониденека ловкие, цепкие, но расположены в один ряд. Среди них нет стоящих поперек. Гониденек способен сжать лапу в кулак, но удержать в нем что-то долго он не может. Пальцы очень быстро устают.

— Ну молоток, станок, лопата, это да… но я же совсем про другое говорю. Я имел в виду сжатие без шапки! Неужели нельзя его сделать?

— Ну, мы пока не знаем — говорит Ведя Взмокин, — но ты можешь посоветоваться с Зергером.

Зергер — Отец Смерти — совершенно замечательное лицо, знакомый Гониденека; но Гониденек его побаивается. Он знает о сверхъестественных способностях Зергера.

— Зергеру же ничего сказать нельзя — он же сразу начнет придумывать…свое грандиозное. Он же совсем меня не понимает! Кошма-а-ар! Меня вообще никто не понимает, я совсем никому не нужен. Как жить дальше?

Гониденек любил — время от времени — сидя на заборе или на крыше, говорить о всеобщем равнодушии.

Это было преувеличение, поскольку Взмокинский народ относился к Гониденеку очень даже хорошо. Гониденек иногда ходил с маленькими Взмокиными в лес, показывал, где он видел грибы и ягоды (не всегда хорошие, но все равно), играл с ними; у него было совершенно достаточно пищи, и мест для житья, и его никто не обижал. Но Гониденеку казалось, что его здесь не понимают. Он мечтал разбогатеть — а у всех Взмокиных были другие идеалы. Завидуя таланту Веди Взмокина, Гониденек пытался сочинять песни.

Он говорит — тоненьким и хрипловатым голосочком:

— Встану утром рано-рано… подойду к этому… к серому туману, скажу… э… что я скажу… скажу, слезы не важны, мне… полезные вещи слышны… Или — что они делают, вещи эти? Вещи, вещи… важны, тьфу ты, там уже было важны… Опять не получается! Песни дурацкие! Как их вообще пишут, если их написать нельзя! А откуда они тогда берутся? Сами собой появляются, что ли? Глупость какая-то… вообще все вокруг глупость! Жить нельзя нормально.

Гониденек еще долго бы сидел и жаловался, но тут как нарочно подвернулся Гбар Зацкей.

Гбар Зацкей — старый старикашка, вредный, ядовитый, с животом наперевес. Он похож мельника или на бродячего лекаря, и никак нельзя предположить, что он происходит из страшного народа Гбаров. Гбары (так их называют Взмокины) были могучие и жестокие; они не умели любить других, и мечта у них была всего одна — мечта о власти. Каждый Гбар хотел захватить себе территории побольше, да побогаче, чтоб потом повелевать всем, а до остального им не было никакого дела. Полные эгоизма, Гбары плохо ладили друг с другом, но с соседями они не ладили вообще. То и дело вспыхивали войны; да только они не принесли Гбарам желаемого успеха. Ведь их сущность мешала им договариваться — и они могли посреди битвы начать спорить о том, кто лучше или значительней, чьих приказов стоит слушаться.

Гбарам были доступны некоторые сокровенные тайны и знания; благодаря знаниям они покорили часть земель Мира — но только те, где обитали примитивные народы. Прочие народы сумели дать Гбарам отпор. Это очень злило Гбаров, они ведь хотели повелевать. Наконец, они решили, что этот мир недостоин их власти, тем более что мудрость позволяла им перемещаться между мирами.

Несколько больших отрядов под предводительством самых активных Гбаров перелетели в другие миры, к звездам. А потом… а потом ничего не было. Улетевшие не прислали о себе никаких известий и не вернулись. Никто не вернулся.

Наверное, они просто сгинули. А, может быть, кое-как устроились, поняв наконец, что на эгоизме долго не проживешь.

Возможно, некоторые даже нашли в себе силы к исправлению — но надо иметь по-настоящему большой ум и поистине сильный характер, чтобы признавать собственную неправоту. Таких лиц везде наперечет.

Среди оставшихся Гбаров опять началась борьба за власть, опять разыгралась злая мудрость; порой ее буйство приводило к катастрофам. И всех этих катастроф можно было бы избежать, если бы Гбары договорились. Но каждый крепкий Гбар хотел быть лучше прочих; ради этого он старался извести всех других сильных и умелых Гбаров, а несильных и неумелых оставить, чтоб восхищались им…

Это было давно, еще до Взмокиных. Когда Взмокинская история началась, Гбары уже не представляли внятной силы — только отдельные силачи, чудом уцелевшие, да толпы необузданной молодежи. Гбарская молодежь была необучена, и не хотела учиться (впрочем, уцелевшие сильные Гбары сами не захотели бы их учить); молодежь толпами бродила по окрестностям без дела. И вдобавок хулиганила:

— Отдавай мне мое! А мое — это то, что мне нужно. Это нужно! И это! Что?! Говоришь — это твое?! А вот сейчас как…

Слышны крики. Звенят кулаки. Потеха. Бары походили немного по окраинам, где жили Праввы и Леввы, немножко поднажились. А потом пошли прямо на Взмокиных. Гбар Зацкей не пошел, но оказывал косвенную поддержку. Он презирал Взмокиных за их внешность и завидовал взмокинскому творчеству.

— Идите, идите… оборвите их дурацкие волосато-ушастые головы. Чтоб не лезли. Потом.

Гбары пошли на Взмокиных и в нескольких крупных стычках Взмокины разнесли Гбаров вдребезги. Никто не уцелел, ни один хулиган. Так закончилась гбароская история.

Но отдельные Гбары еще долго бродили по миру, старые, рассыпающиеся; они были хитрые и завистливые, в своих обветшалых одеждах они несли остатки прежней мудрости.

Идет-плетется старый Гбар Зацкей, шаркает ногами, не знает, чем заняться. Он имел талант писателя, и даже написал много, но, презирая всех, растерял свои тексты; он имел знания о космосе, но думал лишь о личной выгоде; он прожил очень долго, ибо имел особую мудрость. Но куда ему идти?

Очень хочется кого-нибудь облапошить.

Нет, к Взмокиным или к другим народам Гбар Зацкей не пойдет — боится. Он вообще боится крупных скоплений народа. В лесу страшно, ходят чудища, старые и новые, есть образина на двух ногах — добродушнейший Сокол Авужго, приятель Веди Взмокина, но Гбар Зацкей избегает любыхкрупных созданий. Ему бы надо кого помельче…

Гбар Зацкей подошел было к Голодным Горам — но еще издалека увидел черный силуэт с белым лицом. Там ходил Зергер, Отец Смерти, придумывал что-то интересное.

Как увидел Гбар Зацкей Зергера, его высокую и тонкую фигуру, так со всех ног заковылял прочь, не в силах головы повернуть от страха. Он никогда не слышал про Отца Смерти, но самим нутром почуял, что у Зергера огромная мощь.

Гбар Зацкей боится чужой мощи. Он ищет одиноких — и простачков.

Идет старичина Зацкей, плетется, и вдруг видит — шагает по тропе лесной существо, поросшее шерстью, шагает на двух ногах, катит дыню или тыкву и вслух рассуждает:

— Какая наглость у этих пищал! Еще жалить смеют, как будто дыня из ихнего улья или дома… в общем, как та куча называется? Я же что — подхожу, вижу — две кучи: в одной пищалки возятся, в другой — нет никого, только дыня растет, совершенно отдельно… Я и взял ее, раз она — ничья. А они полезли жалить… нахалы! А если это их дыня, так не надо свое добро разбра…

— Мил дружек! В копеечку сыграть не хочешь?

Гониденек не заметил, как подкатился к нему Зацкей,

и дыню загородил.

— Сыграшь в копеечку? Гляди, какая она ровная, гладенькая, чистенькая — копейка была старая и потрепанная, но Гбар Зацкей так ловко вертел ее на свету, что она казалась новой. — Сыграшь? Коли угадашь — твоя копейка.

— Чего я должен угадывать? — не понял Гониденек.

— А вот — Гбар Зацкей сжал ладони с копейкой вместе, тряс, тряс, быстро вращал ладонями, а потом резко разделил на кулаки. — Видишь — кулак? Думашь, здесь копейка? А вот нет, нет здесь копейки. — старичина разжал кулаки, и копейка опять заблестела в ладонях. — Видишь — вот она. Давай, мил дружек, сыграем: я копеечку ту поверчу и спрячу в кулак, а ты скажешь в который. Угадашь — твоя копейка. Не угадашь — моя дыня.

— А зачем она нужна? — спросил Гониденек. Он раньше никогда не видел именно таких копеек. — Мелкий диск, весь истертый… Или она серебряная?

Серебро хуже золота, но тоже годится для богатства.

— А как же, мил дружек, — обрадовался Гбар Зацкей — обязательно серебряная.

— Если серебряная… то давай сыграем.

Гбар Зацкей затряс перед Гониденеком руками.

— Копейка, вертись, копейка крутись, никогда тебе не найтись. Ну, — хитрый дед ткнул Гониденека в нос — Где, по — твоему, копейка?

Гониденек насмешливо поглядел на левый сморщенный кулак.

— Ну, пускай — здесь.

— А нет, не попал, не угадал, проиграл — Гбар Зацкей разжал левый кулак, показывая, что там пусто. — Вишь, мил дружек? Не лежит здесь копейка, совсем не лежит. Моя, значит, дыня.

— Ну твоя, — на удивление легко согласился Гониденек. — Мне что-то надоело ее тащить… к тому же она недозрелая. До свидания, дяденька. У меня дела.

И Гониденек ускакал прочь.

Старик обошел вокруг дыни:

— Хоть и невелика прибыль, а все ж прибыль. Не убыль. Тварь мохнатая, до чего ж противна на вид была! И как вообще природа рождает таких уродин? Разврат!

Судьба дыни была решена заранее. Гбар Зацкей действовал наверняка. Гониденек не мог выиграть — если б он показал не на левый кулак, а на правый, в правом тоже ничего бы

не было. Это была хитрость, древняя хитрость Гбара Зацкея, полученная им еще в незапамятные времена.

Гбар Зацкей умел обманывать простачков. Но он мог не знать, что перед ним не обычный простачок, а Гониденек.

Довольно кряхтя, старичина полез в карман:

— Провели тварь мохнатую, тварь неумную, можно и… а куда мой нож старинный делся? И тут не лежит, и здесь его нет… Видно, обронился дорогой… проклятие… Ничего, сыщем… Можно ложкой… что, и ложка пропала?… проклятие… разобьем камнем…ох, и твердую же дыню эта тварь мохнатая приволокла… камень твердый, словно быстросферы…быстросфе… а где ж сферы?! Где они?!

Гбар Зацкей в ужасе вскочил, стал обыскивать себя с ног до головы — он искал два маленьких яйцевидных предмета — «быстросферы», сделанные из редчайшего сплава, великую тайну. Быстросфер не было. Тогда он открыл рот, пытался кричать, но не мог, стал лупить себя по затылку — но изо рта так ничего и не выпало. Пропали быстросферы. Растворились. Исчезла древняя мощь.

— Потерял… — подумал Гбар Зацкей. И опять испугался.

Да от страха-то и умер. Убежали от него тайны.

На самом деле быстросферы не пропали — их просто вытащил мохнатый «простачок». Заодно с ложкой и ножом.

Гониденека не догонишь!

Он как вихрь пролетел путь в две тысячи шагов, потом прыгнул с дороги в чащу, хитро путал следы (на всякий случай), выбежал на другую дорогу, затем на третью, и лишь там остановился и принялся рассуждать:

— Противный дядька, провести меня хотел… Пень корявый и трухлявый, да я таких проходимцев тысячами видал! Все норовят чужое не запылившись взять. Мошенники! А я что? — я хоть и беру, но, я по крайней мере перед этим очень стараюсь — бегаю, прыгаю, думаю… А эти хотят даром все заполучить!

Гониденек вертел в руках трофеи. Ложку и нож, впрочем, он выкинул почти сразу.

— Ерундовина! Металл не драгоценный и не редкий, работа пустяковая… Кому они нужны? У Взмокиных есть свои вилки-ложки, а я вообще обхожусь без вилок… они в руках не держатся. А вот для чего эти штучки матовые? Судя по виду, они явно искусственные.

Гониденек и так и этак рассматривал быстросферы, но причудливые изделия не желали открывать свое предназначение. Это не яйца, не минералы, не ювелирные изделия; на аккумуляторы или батарейки они тоже не похожи. Зачем же их так любил Гбар-Зацкей? И почему называл их быстросферы?

На сфере нет параллельных линий; любая линия, начавшись, рано или поздно пересекаются с другой линией на поверхности сферы; то, что разобщено в других пространствах, неизбежно сойдется в сферической плоскости.

Сойдутся любые линии — даже если одна символизирует будущее, а другая прошлое. В обычной жизни понятия «прошлого» и «будущего» неизбежно разделены. Но быстросфера легко сведет их с настоящим.

Что для нее «настоящее»? — Это внутреннее состояние того, кто их держит сейчас, причем не духовное, а сугубо физическое; глубокие чувства и выходящие из них цели — «будущее», а прошлое — наследственность, полученная от всех предшественников. Быстросфера тонко чувствует сочетания «прошлого», «настоящего», и «будущего», ловит момент их взаимного равновесия и — раз! — переходит в исходную точку. Перелетает туда, где все начиналось — в место первоначального появления того, кто держит сферы, сохраняя линию времени. Все происходит в настоящем, просто мыслящий объект переносится на «историческую родину».

Странная вещь быстросферы. И зачем они нужны?

Гбар Зацкей давно не мог пользоваться быстросферами, потому что он давно уже не думал ни о прошлом, ни о будущем. Да и в настоящем его занимала исключительно всякая мелочь. Зато Гониденек имел огромные планы.

— Ой, как мне хочется разбогатеть… просто ужас. Кошмар просто. Хочется, чтоб было золото, серебро, удобство всякое, стандарты… У меня же должны быть высокие стандарты! Хотя, конечно, можно запросто и без этого интересно жить, но мне почему-то хочется…

Гониденек наподдал куст жгучей крапивы, потер хвост и продолжил:

— Никто меня здесь не понимает, у всех какие-то цели… Но ведь у меня же тоже цели! А Ведя говорит, что они какие-то тупиковые. Но я видел тупики, тупик — это когда стена или что-то в этом роде стоит и никак обойти нельзя. Вот это тупик, а какой же в голове может быть тупик? В голове нет тупика, думай себе и думай-й-й-й — Гониденек прокашлялся, потом продолжил хрипло — Прхо-грхесс, трхорчество (творчество), столько хрозни (возни)… Н-нет, я совсем не прхонимаю Взмокиных, хотя они и хорошие лица…

Была уже вторая половина дня; тени ползли от стволов и ветвей, удлиняясь и перепутываясь друг с другом. От дороги местами поднималась земляная пыль, но сразу пропадала в густых травах по обочине.

Тени от деревьев справа уже пересекли тропу и забирались по стволам тех, что слева. На одном дереве было шесть черных пятен, расположенных друг на другом. Гониденек сел и стал следить, как тень медленно ползет вверх. Вот она же приблизилась к первому пятну, ко второму третьему… Гониденек задумался и пропустил четвертое пятно. А тень уже сидит на пятом…

— Подожду до шестого — и все. Домой пойду. Хотя, какой там дом, если меня никто там не понимает… делают что-то такое, делают… и не разбогатеешь, и богатство носить не в чем. Вот если бы все думали как я!

Гониденек вдруг разом ощутил и свое прошлое, и будущее, и все смешал в мыслях с настоящим. Уж так ему хотелось добиться успеха — такого, как он понимал. И вертел добытые быстросферы!

В ядре быстросферы что-то произошло: раздался щелчок — или не было щелчка? Или все случилось бесшумно? не понять. Только внутренняя система, управляющая быстросферой, пришла в движение, заработала, с космической скоростью совмещая настоящее, прошлое и будущее.

Гониденека кольнуло.

— Мне иголка в хвост уперлась… Безобразие! Я же не садился на иголки, или мне ее воткнули… Слушайте, а куда небо делось?

Действительно, небо пропало, так как и все просторы, а вместо них образовался каменный склеп, ветхий, рассыпающийся; рядом были такие же склепы или норы, а вокруг торчали голые столбы с обломками ветвей.

— Ужас!!!

Столбы тянулись вдаль, но все же можно было видеть выход — блеклый, голубоватый. Вдали мельтешили и качались елки.

Это тоже был лес, только совсем в другом Мире.

Гониденеку не в новинку путешествия между мирами, но на этот раз он очень расстроился:

— Ах, вы, чтоб вас… чтоб их… какая… какой я несчастный мне опять не везет… как в тот раз с Ведей и Вор-Юн-Гаком… хотя, где ж теперь был Вор-Юн-Гак, его совсем здесь не было… а кто ж тогда — Ничтов? — он это может, но его опять не было… Неужели я сам?! — Гониденек взглянул на 2 крохотных яичка, укативших под корягу (быстросферы). Это они перенесли его — Ах вот вы как, значит?! Да я вас…

Гониденек схватил в лапы по быстросфере и хотел закинуть далеко-далеко, но вовремя сообразил: если быстросферы перебросили его сюда, то, пожалуй, смогут перенести и обратно.

Он поднес их к носу, понюхал; непохоже было, чтоб они явно работали. Тогда лохматый путешественник прижал их к животу и забормотал — сердито:

— А ну поехали! Поехали назад! Я говорю — назад, здесь совсем неинтересно, и — ой! (по чаще прыгали тени) — даже страшно… Безобразие, не хотят работать! Что ж тогда мне предпринять… или они испортились? — да нет, кажется целые… Надо понять как они работу… как они работо… работовают. Интересно, а здесь есть что-нибудь интересное?

Но в глаза попадала одна серость — лес стоял скучный, пустой, словно обобранный. Ни листвы, ни песен, ни плодов… Гониденек пошел в сторону опушки, на свет; но внезапно там возникла некая фигура. Недолго думая, Гониденек сунул быстросферы в рот и проглотил.

«Подержу их так для сохранности… а если надо — выплюну. Такие яйца не перевариваются».

Фигура сгибалась и приседала; Гониденек внутренне напрягся, хотя у фигуры не было ни внушительных размеров, ни злости, ни оружия. Гониденек сжимал и разжимал пальцы.

— Кажется, оно не большое… значит, ему можно и накостылять. Хотя, если оно притворяется…

Фигура выпрыгнула прямо к лицу — вся облепленная глиной, ветками и промышленным мусором.

— Друг!… — произнесла она хриплым, скребущим голосом. — У тебя — есть?!

— У меня — нет! — смело сказал Гониденек. Он сжал пальцы в кулачок. — Что, не видишь?!

— Ой, не надо, я же что, я же ничего… — быстро затараторила фигура, в страхе глядя на Гониденекову мощь. — Я же что… я же просто… я вообще…

— А ну иди отсюда, пока я не рассердился! — Гониденек даже сделал шаг вперед.

Фигура, спотыкаясь, понеслась от него прочь, вглубь чащи.

— Какие вредные физиономии ходят! — сказал Гониденек, и в его голосе зазвучало удивление. — Хвосты приспущенные. И самое главное, как это они тут еще… они же все непросвещенные.

Гониденек был удивлен. Но вовсе не из-за дикого вида фигуры, и не из-за того, что она говорила на одном с ним языке. Потому что это был тоже гониденек.

Да-да, именно гониденек, представитель гониденековского племени; и вид у него был неоскорбительный — помятый, взъерошенный, с потертым хвостом — обыкновенный, в общем, вид. Но Гониденек-то считал себя уникальным существом во Вселенной. Он даже обиделся.

— Какой кошмар, куда меня занесло. Пустота, пустота, и ничего кроме пустоты. Неужели я здесь жил?… Да быть этого не может! Раньше могло, а теперь вот — не может! Я что, в прошлом?

Гониденек шел под скучным небом.

Вот она — историческая родина! Земля гониденеков.

Здесь уже много-много времени обитали гониденеки разных рас и пород; нельзя сказать, что они хорошо организованы — у них не было ни государств, ни городов, ни оформленных жилищ; у них не было даже настоящего общества. Фактически, все популяция гониденеков состояла либо из толп и стай, либо из отдельных особей, и никто не хотел сотрудничать друг с другом. Это неудивительно, ведь гониденеки от природы не умели работать. Но зато у каждого была цель — цель, вроде той, что вечно терзала нашего Гониденека.

Гониденек давно забыл место своего начала; теперь, память о жизни среди единоплеменников представлялась ему миражом или призраком, который лишь кажется, а на самом деле его нет. Но что-то все-таки было. Наверное, он имел множество родственников, да только они растерялись, рассеялись по свету. Или остался кто?

Гониденек идет и вдруг, откуда ни возьмись — дядька выскакивает. Лохматый такой, кособокий, хромой на задние лапы, с перебитым гнутым хвостиком. Видно, он был не в ладах с удачей.

— Гони-и-денек! Э-э-то ты? — Дядька говорил долгим, нытливым голосом.

— Ну, я. — ответил нехотя Гониденек. — А ты кто есть?

Дядька, что ли? Чего тебе от меня опять надо?!

— Да я так, просто… Ты как живешь? Успешно?

— Нормально.

— А добро у тебя есть?

— Какое там еще добро!

— Ну да… а папаша твой что делает?

— Понятия не имею. Нужно мне за ним следить! Он не маленький.

— А матерь твоя померла вроде?

— Не знаю. Померла так померла! Это ее дело. Я-то тут при чем? Слушай, у меня дела…

Но Дядька всерьез прицепился к Гониденеку; вероятно, ему было очень скучно или он хотел что-нибудь выгадать.

— Слушай, тут одно дело… в село неподалеку материал приехал… такой добрый материал… за него что хошь получишь… Пшли к нам, она расскажет…

«Кто это еще — она?» думал Гониденек, пока Дядька тащил его за собой.

Оказалось, «она» — это Тетка, жившая вместе с Дядькой; она была такая же вертлявая и хромая, но в отличие от Дядьки, не ныла, а скорее лаялась. Уже издалека Гониденек услышал трещащие вопли:

— Выхи! Ухи! У-у, шалобаны проклят-тые!

— Ишь ты, как ее накручивает, — равнодушно сказал Дядька. — Не иначе как опять потеряла съедобные вещи.

Гониденеки отличаются тем, что тащат не только у других существ, но и у своих родственников, у таких же гониденеков.

Казалось, что от теткиного голоса трясутся камни — до того он был резкий и пронзительный; он свистел сильнее ветра, и мог запросто повалить целый лес. Но вокруг не росло ни одного дерева; ни кустика, ни даже лепестка травы — лишь песок и камни. Бедность природы настраивала на мрачный лад.

Тетка стояла посреди осыпающейся ямы (это был такой «дом»), щелкала пастью — ее длинные, выпирающие зубы будто выпрыгнуть хотели.

Кто-то съел все мясо, и теперь Тетка неистовствовала. Тонкими лапами она лупила по бедным камешкам, проклиная «здышбовцев» — гониденековских ребятишек, которые все, как один, шалопаи. Без сомнения, Тетка с радостью бы отлупила такого «здышбовца», да только все они — и родственники, и неродственники — давно разбежались. Скучно жить на одном месте.

Тетка попрыгала, потом принюхалась и говорит:

— Принес?

— Да тут как-то оно так — забормотал Дядька, потирая битый хвост. — Дела идут совсем неловко… Удачи нет.

Тетка хлопнула его по носу.

— Вот тебе удача! А ты… — она сжала было кулаки, но Гониденек тоже сжал кулаки. Он был уже большой; он боялся многих, но только не своих соплеменников.

Тетка рассеянно поглядела на Гониденека, на хромающего и пикающего Дядьку; не знала что сказать. Потом опять посмотрела на Дядьку.

— Он… мог бы чего-нибудь принести… — Дядька кивнул на Гониденека — Он такой… красивый.

Тетка гавкнула от обиды. Прежде она сама была красивой, самой красивой среди гониденеков, но за долгий срок истерлась. И теперь ей было очень неприятно слышать о чужой красоте.

Тетка подумала, поскребла нос, полный каменный пыли, чихнула, а потом как начнет крыть:

— Пришел! Приехал! Опять! Бездельник! Синь здышбовская! Возились с тобой с самого начала — все прахом пошло! Никакого толку! Никакого доходу! Хоть бы грош медный принес…

— А с какой стати я должен что-то приносить? — возмутился Гониденек. — Я вам что, родственник…я к вам не нанимался! Существую совершенно независимо.

— Да! А кто тебя в ученье отдал? Отдали! В учение! Никакого толку! Никакого доходу…

Гониденек вспомнил, что давным-давно, в незапамятные времена его отдали какому-то бродячему жулику. Тот жулик был длинный и слабый, вскоре весь высох, но успел передать Гониденека другому жулику, потолще. От него Гониденек сбежал, поскольку не терпел долгих насилий, попал в одну странную компанию, в другую… Он поменял множество мест, пока не очутился в царстве Вор-Юн-Гака. Там, казалось, было поинтереснее, но потом вновь стало плохо — Вор-Юн-Гак имел цели грандиозные и страшные, а у Гониденека не получалось сделать что-то грандиозное. Он не умел по-крупному врать и воровать; он вообще был неспособен на явные гадости. Гониденека держали, но не уважали. Так он жил, пока не столкнулся с Соколом Авужгой, а потом с Ведей Взмокиным. Ведя Взмокин и Авужго заставили его рассказать про Зергера… но это уже другая история, внушительная, героическая. Гониденеку даже понравилось участвовать в героических приключениях. А вот вся предыдущая жизнь — это…

Гониденек вдруг страшно обиделся.

— Чтоб вы пропали — сказал он ровным голосом.

— Как?! — испуганно завопила Тетка — Чтоб я что?… — и затянула снова:

— Ах, здышбовцы!… — Ух, здышбовцы!… — Вот здышбовцы!…

Тетка боялась приближаться к Гониденеку, так как на вид он был покрепче.

— Слушай, — промямлил Дядька страдальчески — а, может, ты чего принесешь? Ну хоть веник старый?

Дядька не желал ссориться, но желал хоть немного поживиться. Но Гониденека не запугать.

— Какой еще веник?! Я вам не мастер по уборке мусора! Сам ты веник и вообще… — Гониденек умел ругаться, но сейчас почему-то ему стало неприятно. Он уже давно не ругался по-настоящему и видимо, отвык. — Сами договаривайтесь.

С независимым видом Гониденек выпрыгнул из ямы; но Теткин голос был такой силы, что всю степь трясло.

Гониденеку пришлось бежать в другой край, где поменьше теток.

Он не мог сказать точно, были ли те Дядька и Тетка его близкими родственниками, или это только показалось; впрочем, перепутать немудрено, ведь гониденеков много и все они

довольно похожи друг на друга. Все они покрыты шерстью, машут полукруглыми хвостами и не умеют долго сжимать кулаки. На передних и задних лапах по четыре пальца, расположенных в один ряд; гониденек хватает и очень быстро устает, бросает, и хватает снова; такое устройство пальцев во многом определяет историческую роль гониденеков.

Эта роль проста — тащи что можешь. Недаром, пейзаж местности, где он шел, целиком состоял из одного камня. Кругом пестрели камни — крупные, средние, мелкие, мельчайшие; валуны, глыбы, галька, песок, щебень рисовали причудливые, но очень однообразные картины — все желто-серого оттенка. Даже коряг сухих не было. Гониденеки растащили. Что можно — съели, а что нельзя — поменяли у других народов; многое растеряли. Только камни остались. Вероятно, и в камнях было нечто ценное, но гониденеки не умели их обрабатывать.

Гониденек шел и не мог надивиться, куда все исчезло.

— Природная катастрофа! — решил он, вспоминая мятый Дядькин хвост — Не соображают ничего, просто ужас…

Дорогой ему попадались другие гониденеки, тоже помятые, побитые; тоже пытались навязаться в родню, но Гониденек еще издалека всех разгонял — боевым видом.

— Шары эти не работают. Плохо. А что же делать? — надо как-то устраиваться… Но я не могу устраиваться здесь, среди жалких физиономий! Надо найти место поприличнее.

Велики просторы Мира — даже для гониденеков. Есть куда убежать, есть где спрятаться.

В некоторых местах они растащили почти все — как в том краю, где жили Дядька и Тетка; но в других местах добра было побольше, а кое-где и вообще цвело изобилие. Правда, там обитали и другие народы.

Гониденеки слабы и ненадежны, не умеют долго держать вещи, но у них есть одно редкое свойство — они не спят по-настоящему. Они только дремлют, но делают это скрытно, чтоб не увидали посторонние. В этом Мире никто никогда не видел, чтобы прыгающее и лающее существо с полусогнутым хвостом вдруг свернулось в клубок и захрапело. Спящего могут поколотить или даже обокрасть, гониденеки это хорошо знают. Поэтому они не спят всерьез и не видят снов.

Пушистые гониденеки боятся, что пока они в бессознательном состоянии, кто-нибудь возьмет да утащит их добро. Даже если потерянному грош цена, гониденеки переживают. И очень сильно!

— Кошмар! Мои свечки опять сперли! Позавчера только достал, прямо из дворца… а эти противные лисы, залезли в нору…

— Зачем ты их в нору-то сунул?

— Откуда я знаю, что их нора? Там и лисами не пахло. По-моему, это вообще была ничейная нора, а раз так, то кто первый пришел, того и место. Ты лезь ко мне с советами, а не то как дам…

Гониденекам нравятся деньги, но у них нет карманов. Конечно же, можно в придачу к деньгам утащить еще сундучок или мешочек; а куда спрятать тот мешочек? Дома-то нет. Нет нормальных домов, погребов, передвижных средств, нет вообще никаких технологий. Гониденеки — дети природы и не умеют создавать искусственное.

В области хозяйства у гониденеков было два подхода.

Первый — натаскать всего побольше, а потом сидеть рядом, помаленьку пользоваться и следить, чтоб другие гониденеки не слишком зарились. Второй способ — вообще не утруждать себя имуществом, а перебираясь из края в край, брать что требуется на месте. Так тебя труднее поймать; с другойстороны, тактика «сидения» выгодна тем, что вокруг ходят, вздыхая, такие же гониденеки. В большой группе дышится намного безопаснее, чем поодиночке.

В поисках добра местные облазили весь мир, но о межзвездных полетах они и не мечтали. Поэтому Гониденек имел явные преимущества. Он знал, что творится в других мирах.

В компаниях — где уже не могло быть родственников — Гониденек рассказывал всякие истории. Он говорил о грандиозных космических пространствах, о космических перелетах, об ужасах, что творятся в царстве злого Вор-Юн-Гака. Гониденек нарочно преувеличивал, делая и без того страшные истории еще страшнее — он знал: чем страшнее, тем интереснее. Его истории имели блестящий успех — слушатели от страха затыкали уши, прятали носы в живот, тряслись; им очень нравилось страшное. Они отдавали Гониденеку лучшее что у них есть — лучшие объедки.

— А почему хлеб надкусанный? — придирчиво говорит Гониденек

— Ну… его уже начали кушать, когда я…

— А почему в булке дырка?

— Проткнулась, пока я бежал через лес… За мной припустилась такая толпа, что я уж не следил за корзиной.

Гониденек вкушал объедки и глядел на соплеменников.

Гониденеки были разные — большие, маленькие, молодые,старые, совсем оборванные, кое-кто был почти красивый — но в них было одно общее. Они все хотели разбогатеть и все были несчастные. Им не в чем было хранить добро, и оно терялось, а сделать его самостоятельно гониденеки не умели.

— Я — такой несчастный! — слышалось отовсюду.

Несчастными называли себя абсолютно все, за исключением разве что маленьких детишек, не умевших толком разговаривать. Детишек никто ничему не учил, но били все, чем ни попадя; гониденеков постарше тоже били — другие гониденеки. Причин драться много. Неправильно залез в окно (ничего не нашел). Неправильно вылез из окна (растерял добытое). Обманул своих товарищей и т.д.

Разумные жители наблюдали за возней гониденеков и удивлялись, как это от таких маленьких существ может быть столько шума.

— Вы послушайте, как неистово трещат эти мохнатые шарики. Только и слышно: сылтыл-спыртыр-тыртр! Все никак не успокоятся.

Между тем гониденеки не трещат, а вполне разборчиво произносят:

— Я тебе говорю — что? Заходи слева — я справа. И тогда б успех нас не оставил! Но ты, бутылка битая, вправо полез! — за каким шутом, спрашивается?

— Я не мог идти влево, потому что там капкан! Капкан! Думаешь, мне интересно умереть в капкане? Если надо, сам влезай! Ах, я не смог, а ты б смог?!… мог… мог…мог… про-дрог… рок… Зараза старая!

Гониденеки, безусловно, наносили вред хозяйству, их даже порой истребляли, но не чаще чем домашних или полевых вредителей. Ведь их считали просто дикими животными.

Гониденеку было даже странно. Он привык, что он маленький и квелый, что его все колотят, а теперь он казался чуть ли не самым сильным (среди гониденеков); осознавать собственное превосходство, безусловно, приятно; ему нравилось, что все восхищаются его рассказами и его ловкостью (никто ни разу не схватил Гониденека за хвост, а ведь всех почти хоть раз хватали). Но он хотел разбогатеть! — то есть иметь добро постоянно.

Гониденек рассказывает новую историю.

— Подошли мы к башне, а она — высотой до самых звезд, и огнем шибает будто оголенный провод. Миллиард искр вокруг, и каждая размером с дерево. А мы идем. Только взошли по башне, а тут чудища (Гониденек разводит руками, будто хочет обнять бесконечность) повалились со всех сторон — с клыками, с шипами, с бомбами, полными смерти. Все грохочет, все взрывается. Подлетела ко мне одна такая штука, а я по ней к-а-а-к дам! — она вдребезги, а из дребезгов другая образовалась, еще больше и ужасней, я ей к-а-а-ак врезал — она в третий раз пошла, толпой уже. Потом меня что-то придавило, здесь я уже не очень помню… помню только, что ничего не помню и мы всех их побили… Меня тогда Ведя Взмокин выручил, он мой хвост прикрыл… да, минута получилась решительная. А потом сам Вор-Юн-Гак…

Гониденек долго и подробно рассказывает про Вор-Юн-Гака, про его страшные хитрые подлости, но ни слова не говорит о Гирза-Маре. Он был уверен, что стоит лишь сказать «Гирза-Мара», как она тут же появиться здесь и начнет ему мстить. В том, что Гирза-Мара, Алчущая Зла, будет мстить,Гониденек не сомневался никогда — он слишком хорошо знал правила Вор-Юн-Гаковского мира. Поэтому он даже не называл соратников Вор-Юн-Гака по именам, а говорил о них в общем смысле:

— Они все там страшные подлецы. Но мы их героически победили…

Кругом — только взрослые гониденеки, поэтому рассказчик не стесняется в выражениях.

— Чтоб они, козлы такие, все попередохли! Это я так говорю. А потом мы у Ведя Взмокина посадили цветок и сразу кругом такая приятность, такая приятность разнеслась… правда, сначала пришлось повозиться, копали-копали, сеяли-выдирали — но зато урожай собрали — обалдеть до чего огромный, за всю жизнь не съешь. Я его считал, считал, что даже устал… Потом дождик пошел…

— Выходит, ты был в мире, где полно плодов и влаги? — спросил один взрослый.

— Ну да, был… — Гониденек задумался, чтоб не сболтнуть чего лишнего. — Так, совсем чуть-чуть.

— Выходит, приятель, ты можешь свободно перемещаться в тот мир?

— Еще чего! — возмутился Гониденек. — Перемещаться… очень надо, в смысле… аппаратура для этого нужна! А у меня какая аппаратура? Идеи одни.

— Действительно, — рассуждает взрослый — аппаратуры нет… А у них, как я понял, хорошенькое местечко… Можно было б поднажиться… Сыграть в добренькое…

Конец ознакомительного фрагмента.