Смотрители

Максим Мортем, 2020

Мощь человечества росла изо дня в день, каждый так или иначе начал представлять угрозу самому Богу, но и этого людям оказалось мало. К сожалению, лишь немногим выпала честь заняться бесконечным развитием, который и позволил бы им свергнуть Бога. Сумеет ли кто-нибудь из них признаться в любви к Смерти и казнить Тишину? Исчезнет ли атеист, переставший верить в себя; сменится ли ночь правления одного единственного Бога непроглядной тьмой тирании миллиардов людей, ставших богами?

3 глава. Звериный суд.

Победит ли разум в битве с чувствами?

Земля. Сектор 11.03. Шагающий человек в возрасте двадцати пяти лет идёт в сторону комнаты сто-один, в которой расположен неведомой красоты сад с различными культурами, некоторые из них способны посоревноваться в красоте с чёрными розами, а другие — в съедобности и полезности с фруктами и овощами. Человек этот был спокоен, шагал прямо и уверенно, глаза его зелёные, как и вся эта маленькая оранжерея, нос тонок и вытянут. Войдя в комнату сто-один, он сразу глянул на яркую лампу, направленную на его творения природы, которые также, как и он, подчиняются её законам. Сад был воистину великолепен, не в каждой оранжерее можно увидеть сочетание красоты цветов и полезности природной пищи.

Рядом с садом, который по размерам был в несколько кубических метров, примерно в центре комнаты, расположились блокнот с двадцатью-восемью листами и ручка со стирающейся пастой прямо на столе. Молодой художник часто рисовал цветы, на двадцати листах только они и были расположены, а свой сектор, в своём представлении, он тоже иногда запечатлял, но всё пространство для рисования закончилось, вследствие чего наступила очередная мучительная пора стирания его произведений искусства. Он перелистал все рисунки заново, но всё же решил оставить самый изящный в середине блокнота. Совсем недавно, буквально несколько дней назад, он хотел попробовать себя в письме какого-либо рода, но пообещал себе начать, когда листы закончатся, но, как назло, буквально вчера розы показались ему чуть красивее, чем раньше, поэтому он чуть ли не половину листов изрисовал именно ими.

Он не брезговал и записывать свои мысли, создавать иные миры, поражающие хотя бы его своим размахом. Не просто какие-то жалкие вселенные, а мультивселенные. Отчасти его забавлял сам факт того, что жизни его персонажей оборвутся, как только у него закончатся чернила, хотел бы он сам того или нет. Так или иначе, ему это нравится — быть властелином собственных фантазий, ведь только от его расторопности зависят жизни его созданий. Трудно быть Богом? Трудно не сойти с ума от всей этой власти. Он может стереть персонажа из истории — его в итоге будто и не бывало никогда.

Но зачем он все это делает? Его удручала возможность лишиться рассудка или памяти. Он не хотел оказаться в одном ряду с подопытными, откровенно боялся, что в один прекрасный момент сойдёт с ума, и в таком состоянии к нему придёт кто-то из смотрителей… если они остались. Но даже несколько лет одиночества не повредили его мозг, он всё также разумен, так ему кажется. В нём действительно не ошиблись, хотя и были кандидаты получше.

В первый же день смотритель обошёл весь сектор, вошёл в каждую комнату, и обнаружил следующее: первые комнаты в каждой сотне, включая ноль-ноль-один, были оборудованы под различные смотрительские нужды, но только в сад он и ходил, в своеобразной современной кузнице не было никакой необходимости, а о назначении остальных помещений он практически сразу забыл.

Смотритель лишь изредка заходил в свой кабинет, но только для того, чтобы посмотреть общую сводку о каждом жителе, левый монитор практически никогда не включался, дабы экономить ограниченную электроэнергию. Кабинет был неинтересен и монотонен, впрочем, как и весь сектор. Белые стены с редкими чёрными украшениями лишь наводили тоску и печаль, дверь была установлена на метр ближе к правому столу с лампой, что коробило юного перфекциониста, а ровно в центре противоположной от входа стены были установлены мониторы со статистикой по жителям.

Он решил, что ему самое время вернуться к своей оранжерее, дабы возвратить привычный и рассудительный настрой мыслей, а то и чувств. Да и монотонность, одноцветность стен бесконечных замкнутых коридоров каждый раз начинают действовать на нервы Смотрителя. Он вышел из кабинета, забыв запереть за собой дверь. За спиной шагающего бесшумно мелькнула тень.

Он почти дошёл до комнаты один-ноль-один, или, как ему больше нравилось её называть, сто-один, как он услышал скрипучий звук, который он никогда не слышал вне своего кабинета. Немного приоткрыв — любой звук его пугал и заставлял нервничать — дверь в оранжерею, он увидел самое страшное: общество. Пусть большая его часть и лежала в мучениях, некоторые спокойно стояли на ногах, а некоторые даже ходили.

— Как они выбрались? — запаниковал Смотритель — Неужели не сработала сигнализация?

В порыве лёгкого стресса он побежал к своему кабинету так быстро, как никогда, но его настигло глубокое разочарование: в кабинете кто-то был. Он начал винить себя за то, что не подготовился к такому и во второй раз.

Такое произошло уже однажды. Кто-то пару лет назад сумел неведомым образом выбраться из капсулы. Около получаса он пролежал на полу, извиваясь от боли. Благо, тихий писк Смотритель услышал сразу же, потому что в тот момент он рисовал у себя в кабинете. Потом сбежавший подошёл к камере рядом и открыл её. Смотритель сразу понял, что разобраться с целой комнатой, а возможно и отсеком, ему не удастся, поэтому он безжалостно отключил всё жизнеобеспечение в том помещении. Жаль, что это была переполненная людьми Комната с сотней жителей, но лучше такое безжалостное убийство, чем социализация, что хуже смерти, как говорили ему.

Смотритель услышал шаги за спиной, он начал паниковать ещё сильнее. Нужно было действовать сиюминутно, ведь они наверняка враждебно к нему настроены, он же следил за самыми настоящими человеческими лабораторными крысами… Лабораторными людьми. Он резко забежал в кабинет, ударил из-за спины в висок стоящего у мониторов человека и резко закрыл дверь этого помещения. Теперь осталось решить, что делать дальше.

Оглядывая свою новоиспечённую на время тюрьму самым внимательным за последние семь лет взглядом, он понимал, что нет смысла отключать жизнеобеспечение от целых отсеков, потому что кто-то из сбежавших наверняка стоит за дверью, но и ему долго нельзя находиться в кабинете, потому что подопытный без сознания лежит прямо у его ног, а значит, что в любой момент он может очнуться и убить его. Пропитания Смотритель никогда в кабинет не уносил, ел он всегда в саду, одновременно с тем рисуя, поэтому он сможет просидеть в своей хорошо укомплектованной тюрьме не больше недели из-за отсутствия воды.

С иной же стороны, Сбежавшие могут разрушить весь сектор из-за своей сплочённости, поэтому их нужно неким образом остановить как можно быстрее, загнать в угол, как шавок. Смотритель начал осматривать и обхаживать весь кабинет, но не нашёл ничего, кроме пары досок, топора и высокотехнологичных инструментов в довольно скучном, в сравнении с тем, что он видел раньше, старинном, чуть ли не деревянном шкафу, это крайне странное сочетание несочетаемых современности и древности. Тогда ему пришла в голову идеальная мысль: нужно осмотреть лежавшего рядом сбежавшего, ведь наверняка что-нибудь полезное у него есть. Он взял из шкафа топор и доску на случай, если Подопытный проснётся, и подошёл к нему. Зачем он взял доску? — сам опомнился только около тела.

У молодого Смотрителя перехватило дыхание, когда он начал обыскивать чуть ли не труп. Он измерил пульс и ужаснулся: что-то около тридцати пяти ударов в минуту. Он не доктор и не знает, нормально ли это для сна. Неужели он сделал это в очередном припадке гнева, который не был даже замечен? Или это был лишь страх за свою жизнь? До какой же низости может дойти человек, пытающийся выжить. Убить человека, чтобы спасти себя. Он запомнит это до конца жизни также, как и уничтожение целой комнаты с людьми парой нажатий на кнопки, а всё из-за страха, страха быть свергнутым, посаженным под суд за свои злодеяния против морали и всего человечества, за несдерживаемые эмоции, за свою слабость, за которую ему самому стыдно, он уже готов самолично решить свою судьбу, отсекав себе голову этим топором, очень старым, таких давно не делают.

У него случился второй за всю жизнь приступ некой болезни: помутнение в глазах, слабость, боль во всём теле; десятки ударов по двери в секунду, почти неразличимые из-за выкриков о возмездии, лишь усугубляют положение. Столько всего он резко вспомнил, столько вины на себя взял.

Вдруг случилась тишина, полюбившаяся ему в какой-то момент, но возненавидемая теперь, лишь дыхания двух, как ему кажется, врагов прерывают её. Спустя пару мгновений дверь оказалась проломлена, ему самому не понятно, как они смогли это сделать, а через дыру в ней зашло несколько человек. Увидев своего человека и сидевшего над ним Смотрителя почти обнимавшего его по сути без оружия, хоть рядом и лежал топор, они в значительной степени удивились, ведь он должен был при первой же возможности убить сбежавшего или хотя бы не идти с ним на контакт, а тут такое.

— Похоже, — начал вещать один из сбежавших, — найденный отчёт об уже давно мёртвой комнате либо соврал, либо Смотритель успел измениться с того момента. А ты как считаешь, Андрей?

— На нашем… сбежавшем. — Запнулся было Андрей, чтобы не выдавать хотя бы имя этого лежащего на руках Смотрителя человека. — Есть след от крови прямо на виске. Смотритель либо напал и испугался кары, либо у него случился припадок. От семи лет в одиночном заточении никто не сохранит здравый рассудок.

Они схватили за руки Смотрителя и повели его на выход.

— Кстати, я нашёл его дневник с рисунками в сто-один. Он рисовал много, но крайне небрежно. — Заметил Андрей. — В 12.09 такое точно не отправишь.

— Бывший Лувр? — Переспросил Максим. — Одна из немногих старых построек, которую лишь усовершенствовали, а не снесли. Старинный дворец, а после музей. Повезло тому, кто там правит.

Эти двое вынесли Смотрителя за пределы кабинета.

— Не сказал бы, что прямо повезло. Лувр долгое время стоял без дела и стоял под снос, но потом кому-то пришла в голову идея усовершенствовать эту постройку, а не сносить и строить заново. Проблема в том, что модернизировать начали слишком поздно из-за решения судьбы Лувра, и потому половина Сектора оказалась не пригодной для жизни из-за просочившегося в разные щели не самого лучшего воздуха, скажем так. Другой половине повезло ещё меньше, так как в итоге был отрезан доступ к любому пропитанию. Смотритель не мог выдерживать долго и начинал есть подопытных, вытаскивая одного за другим из капсул. Некоторым он сначала перегрызал гортань, а потом переходил к самой вкусной трапезе — мышцам, которые меньше всего напрягались, за несколько-то недель в капсулах, и именно из-за отсутствия движения коровы всегда были такими вкусными. А других он начинал жрать живьём, сдирая кожу, разжёвывая мясо, обгладывая кости. Жуткое зрелище.

— Воистину, человек — самое жестокое в мире животное.

— И уже единственное.

Они довели уже почти успокоившегося Смотрителя до ноль-ноль-один. В этой комнате собралось очень много людей, были бы трибуны, то все жители сектора и на них бы не поместились все вместе. Смотрителя посадили на колени перед человеком, напоминающим ему судью. Он предстал перед очередным очень гуманным судом, не знающим ни морали, ни чести, ни справедливости, ведь все хотят только его смерти, огонь в глазах людей только и полыхает для того, чтобы сжечь Смотрителя заживо.

— На судебном заседании каждой стороне даётся право голоса, прервать которое нельзя ни при каких обстоятельствах. — Говорит Макс-судья лет двадцати на вид, с молоточком в руке и в майке на плечах. — Поскольку начал я, я и выдвину обвинения. Вы обвиняетесь в преступлениях против человечества. Вы признаёте свою вину?

Самый неправильный суд, который можно было представить, но Смотритель и не знает, как должно быть правильно, на реальных заседаниях он никогда не присутствовал. В любом случае, битва началась. Словесная перепалка, пьяная утеха, человеконенавистническая борьба — названий много, суть одна. Все мы ненавидим друг друга, но эти же все это скрывают. Ненавидеть можно за всё, что угодно: глаза, рот, внешность в целом; отношение к жизни, силу воли, весь характер и мнения этого человека. Ненавидеть-то можно, но получишь ли ты в итоге удовольствие от этого? Редко злоба может творить положительные эмоции. Пусть ненависть и отравляет человека, она придает отчасти тех самых сил, которые могут помочь в экстренной ситуации. Если бы не своя эмоциональная нестабильность, возможно, 11.03 уже не встал бы пред подобным судом, который хочет разве что разорвать его на части, потому что он не терял бы чёткость ума, а всех этих сбежавших тут и не оказалось бы, либо он мог пасть от руки любого из Подопытных гораздо раньше, а уж многие из них хотели бы с ним поквитаться.

— Моя вина лишь в том, — Начал Смотритель. — Что я не истребил вас всех, оставив при этом лишь сто-один и свой кабинет. Тогда было бы гораздо проще нам всем. — Весь зал загудел неодобрительными звуками. — В действительности же моей вины перед лабораторными крысами нет и быть не может. Изучение и стимуляция ваших мозгов была вынужденной мерой по созданию идеального мира на нашей с вами планете, смысла от которой больше нет, потому что Земля теперь непригодна для жизни из-за человечества… Вы не сможете продержаться и месяца без меня, так как слишком неопытны для выживания в таких условиях, здесь очень многое построено на технологиях, вам неизвестных, в том числе на языке, сотворённом для защиты от вас.

— Зачем уничтожать всё живое в секторе, — начал своё крайне яростное выступление сбежавший — если все вместе мы могли бы прожить гораздо дольше, просто объединившись?

— Ты не понимаешь одну простую вещь: общество утратило свою ценность. Чем больше людей взаимодействует, тем ниже их КПД, а это стало известно более века назад, если не два и не три, именно поэтому вас всех и посадили в капсулы, дабы бесконечно улучшать ваш мозг, а в один прекрасный момент вы бы могли выйти в Новый Мир, полностью запрограммированные на новые свершения, никогда не воюя друг с другом и, по сути, не взаимодействуя, если того не захочет какая-нибудь правящая элита… которой уже давно нет. Вы могли бы стать, наверно, той самой Новой Расой, которая превзошла бы человечество во всём, мы бы казались вам простыми букашками, но всё разрушено нами самими. Все секторы пали, судя по тому, что никто на связь не выходит. Остался только я, беспомощный и ослабший. У меня не раз был соблазн забраться в одну из пустых капсул последней комнаты, их там много осталось. В итоге я понял одну важную вещь, которая принесла в мою жизнь одно лишь спокойствие: единственный, кто меня поддержит — это мой позвоночник; единственный, кто будет биться за меня до конца — это моё сердце; единственный, кто меня проведёт на неосвещённой тропе ненависти — это мой мозг.

— Но почему же всё-таки нам не объединить усилия всего сектора? Почему не стать единственным процветающим государством на этой планете грязи? Зачем обязательно следовать этим трём догмам физиолога, которые лишь закрывают глаза на правду? В обществе человеку всегда было спокойнее, в нём он становился сильнее и был способен на большее, да и про счастье нельзя умалчивать!

— В-третьих, в обществе человек всегда усреднялся, становился как все. В нём человек дойдёт туда же, куда и все, но в одиночку он сможет пройти неподвластное общественности расстояние, добиться невозможных для общества результатов. Зачем нужны общины самодостаточным и всемогущим, что творят свою судьбу изо дня в день? Зачем Богу не быть одиноким?

— В греческих, египетских и многих других религиях было множество богов.

— Да, но каждый бог отвечал за свою собственную специальность. Зевс — единственный бог неба, грома и молний, ведающий всем миром, у него не было помощников, стоящих с ним на одной ступени; Ра — один во всей египетской религии верховный бог Солнца. Никому не нужны два бога, делающих одно и тоже, отвечающих за два одинаковых события. И среди людей это также будет работать: каждый человек будет обладать настолько обширной самодостаточностью, что аж никому не потребуется общество, оно вымрет, исчезнет, как рудимент нашей эволюции, постыдная история, лишь развращавшая нас этой всё нарастающей слабостью… Теперь во-первых, для вашего сплочения не хватит ни продовольствия, ни даже воздуха. Я сам себя с трудом прокармливаю, а вы все сожрёте друг друга уже через пару недель. — Народ снова загудел. — А во-вторых, эти так называемые догмы упрощают мою жизнь, я всегда знаю, что не один, как бы плохо мне не было, да и триллионы клеток в моём организме борются за мою жизнь ежесекундно… В-четвертых, счастье — это болезнь. — Почти весь зал завопил, требуя немедленной смерти неугодного. — Посудите сами. — Продолжал подсудимый. — Именно из-за бесконечного счастья, создаваемого капсулами, многие очень быстро сходят с ума, ведь практически никто не обладает достаточной силой воли, это раз. Два, если депрессия является болезнью, то почему же и счастье, её противоположность, не может оказаться такой же хворью, если на него точно также влияют различные факторы, вроде экономического благополучия, и обретения любви? Да и само оно тем же самым образом убивает мозг при долгой его работе, ведь, при слишком длительном существовании этой заразы у пациента, он может точно также потерять всякое стремление, вкус жизни. Что за жизнь без стремления избавиться от страданий? Три, не каждый способен быть счастливым изо дня в день, многих ли вы знаете счастливых творцов и пробивающих путь в завтрашний день, а уж я уверен, что они отличаются высоким интеллектом, а потому не значит ли это, что счастье — признак глупости? Четыре, счастье, чаще всего, плохо сказывается на состоянии человека, уничтожает настоящее мировосприятие, в целом вредит здоровью. «Как вредит?», спросите вы. Противоположным депрессии образом. Депрессия разжижает всё светлое, а счастье — всё тёмное. Именно в счастье заключается одна из проблем людей — непонимание происходящего вплоть до знаменательного момента — смерти. И это печально, что люди тратят своё и без того во многом слабое здоровье на извечные переживания, тёмные они или светлые — не важно. Было бы гораздо лучше для всех, если б мы не слезали с деревьев, ведь тогда с Землёй ничего не случилось бы. Очень жаль, что люди осознают свои ошибки слишком поздно. Я всё же уверен, что необходимо что-то среднее между счастьем и депрессией, иначе человек потеряет себя. В одном случае — от безудержной эйфории, а в другом — от бесконечных слёз… И всё-таки, почему счастье не считается болезнью? С другой стороны, если так произойдёт, то все мы будем больны эмоциями, ведь от генетики не убежишь. Глупо было со стороны… проектировщиков капсул создавать идеальные миры для нас всех, хотя всё это может быть простым побочным эффектом. Я — атеист, а боги рождаются в социуме. Пока существует социум, существуют боги.

— Смотрители редко отличаются схожестью с животными, но ты явное исключение.

Юный Смотритель и не задумывался о том, что он потерял всю человечность, пребывая в заточении. Он винил себя лишь за содеянное, и не более. Он не корил себя за свою трусость, глупость, вспыльчивость или за то, что повредил в себе человека. Он винил лишь свой характер, своё воспитание, свою силу воли, творцом которых ныне является лишь он сам. Сколько ещё раз его новые дружелюбно настроенные враги будут открывать ему его постоянно закрытые глаза? Сколько ещё раз они вскроют ему его душу и покажут внутренности?

Макс прервал суматоху. — Судебный процесс останавливается на несколько часов до выяснения некоторых душевно важных событий. О начале суда мы оповестим вас заранее.

Люди стали собираться и выходить из зала. Макс и Андрей подошли к Смотрителю и сказали, что ему можно некоторое время походить перед смертной казнью. К нему подошли несколько человек.

— Было время, я думал, будто от меня будет что-то зависеть в этом мире, как же я был наивен, слишком поздно понял, что я ни на что не влияю, как часто и моя собственная жизнь, с чем смириться мне долгое время было не дано. Я потерял слишком большой кусок отведённого мне времени ради борьбы с самим собой… Жалею ли? Думаю, что нет, ведь в конечном итоге я избавился от многолетней депрессии, если она вообще была, в чём я иногда сомневаюсь. Всё, что у меня есть — поблекшие, тёмные, утратившие любые краски воспоминания, по которым только и могу судить о былых днях расцвета этой неприятной болезни… Я нашёл спокойствие и.… свободу, столь необходимую мне для дыхания без постоянного чувства удушья именно в рисовании и сотворении бесчисленных миров и историй простых людей в сложнейших ситуациях. Не знаю, читали вы все те записи или нет, но мне особенно нравится история о человеке в схожей со мной ситуации, о Смотрителе, но в ней он-таки утратил рассудок, забравшись в одну из капсул. Удивительно, как хорошо я умею описывать безумие и эмоциональное состояние… Но не об этом сейчас… Зачем я говорю это ненавидящим меня людям? Не знаю. Жаль ли мне, что я согласился отправиться сюда в качестве Смотрителя? Пожалуй, нет. Мне лишь жаль, что все сектора не были оборудованы одинаково, чтобы можно было точнее оперировать всеми вами, технологии бы сюда двенадцатых…

— Ты и сам понимаешь, что ты не мог это изменить, как и многое другое. — Сказал Макс. — Все Смотрители, подобные тебе, пошли на эту"работу", потому что разочаровались в человечестве.

Эти слова показались Смотрителю излишне знакомыми, будто он слышал эту фразу сотни раз, но почему это предложение отдаёт в нём таким приятным чувством дежавю? Его начало что-то манить ближе к своему кабинету, будто бы именно там было то, что он искал, но спокойную жизнь ему в любом случае больше никогда не сыскать. Он начал идти, хотя крики Макса о немедленной остановке и продолжались, они — крики — становились всё тише и тише, пока совсем не прекратились. Выйдя из сада, он направился к своему кабинету, будто под гипнозом, и уже ничто не могло ему помешать.

Юный Смотритель открыл дверь в свой кабинет, вошёл, а затем в своём помещении включил мониторы и начал листать последние записи на одном из них. Вдруг он обнаружил то, что манило его последние несколько минут. Запись с камеры видеонаблюдения. Другого сектора. Он включил небольшой отрывок с записью и услышал знакомый по звучанию голос, но совершенно неизвестное лицо. На соседнем мониторе он увидел заметку к этой записи, напечатанную его, как кажется, руками:"из-за короткого улучшения погоды, связь между моим сектором 11.03 и неким 12.01 была на время установлена, но один только Смотритель 12.01 был способен передавать какую-либо информацию из-за моего длительного отсутствия. Позже я пришёл, но из-за своей… слабости отключил вообще возможность с кем-либо связаться.". Слушать запись не было смысла, он уже понимал, что неведомый ранее 12.01 скажет о смотрительской работе и разочаровании в человечестве.

Он чувствовал свою опустошённую душу, он ощущал свою всепоглощающую печаль, свои терзания. Получал ли он удовольствие от того, что совершал? Готов ли он вновь предстать перед судом одних животных против другого — его самого? Боится ли он смерти? А боится ли своей жизни?

Столько людей пало от руки Смотрителя. Совершение убийства окажется ли преступлением и подтверждением того, что он ничем не лучше животных? Если назвать человека животным, то животные окажутся оскорблены подобным сравнением. Убийство другого человека является ли убийством или смерть собственной тяги к жизни, смерть при жизни и есть убийство? А убийство собственного столь прекрасного мира, сотворённого создателем, способным преобразовать самую глупую мысль в неплохую идею? Имя тому создателю — Смотритель.

Он много судов повидал на своём веку, но немного прошедший и всё ещё предстоящий был самым неправильным, а потому не менее суровым, чем остальные. Его могло ждать всё, что угодно: от отсечения головы, до растерзания толпой. Что его тревожило больше? Его тревожило лишь то, что он покинет этот насиженный мир, в котором он провёл не один десяток лет. Терять привилегии, сдохнув, не совсем резонно.

Убьёт ли он всех при первой же возможности? Возможно и убил бы, а может просто взял бы от них то, чего у самого никогда не было и уже не будет — свободу воли. В теории-то Смотритель может всё, но сможет ли он преодолеть физический барьер человека, который мешает уничтожить всех оставшихся на пути Сбежавших? Сможет ли Смотритель разорвать нить, позволяющую соединить мощь тела и силу разума воедино?

Он вышел из кабинета, прикрыв дверь. Он встретил Андрея и ещё одного сбежавшего. Они начали говорить чуть ли не одновременно, но произносили совершенно разные вещи.

— Суд скоро… — Ты и есть тот Смот… — …незамедлительно пройти в… — …Не вижу смысла… — …что без вас заседание не… — …так зачем же вам… — …поэтому идемте с… — …ненавижу…

Так продолжалось секунд тридцать, пока наложение слов одного и другого друг на друга не прекратилось. Новенький пошёл в сторону Кабинета Смотрителя. Оглянувшись назад и посмотрев на уходящую вглубь распустившую крылья птицу, он услышал глухо упавшую на пол слезу подопытного, затем Смотритель вновь посмотрел вперёд, но Андрея уже не было перед ним. Из-за отсутствия желания идти на верную смерть, бывший охранник, а ныне заключённый, последовал за уходящим сбежавшим.

Смотритель не раз думал о том, почему он всё ещё следит за всеми этими людьми, хотя давно мог погрузиться в мир счастья? Зачем вершить абстрактное добро, если всё бессмысленно? Зачем помогать, если он всё равно умрёт? Зачем спасать свою душу от терзаний собственного производства, если можно спокойно отправиться на тот свет? У Смерти два назначения: проводить в мир иной и ускорять и без того короткую человеческую жизнь. Но начав дуэль со Смертью не на жизнь, а на смерть, сможет ли человек найти способ одолеть её? Превыше ли достойная жизнь Смерти для умирающего героя, чем собственная? Герой ли Смотритель?

Впрочем, ещё очень много предстоит понять. Даже ему неизвестно, переживёт ли он этот день, преступит ли через себя и не истребит ли случайно половину Сектора вместе с собой.

Зачем он идёт за неведомо кем и за неясно чем? Чего он ожидает от этого пути? Он уже в нескольких метрах от своего кабинета, а уверенность в победе хотя бы над собой так и не появилась. Дверь была приоткрыта. В щели Смотритель увидел того самого Сбежавшего, который сейчас пытается разобраться со смотрительской аппаратурой, смотря в чертежи. Смотритель открыл дверь, чтобы немедленно отправить его в капсулу или, хотя бы, дипломатично внушить желание продолжить получать удовольствие. Услышав скрип не самой тихой двери, бывший Подопытный обернулся в сторону Смотрителя обезумевшими от ужаса и осознания всего глазами.

Он наконец понял, какой зверь ему встретился, какая смертотворящая сущность настигла его. Сколько же злобы и ненависти, страха и отчаяния отражалось на его лице. А он совсем недавно разговаривал с этим животным, не испытывая в тот момент ничего, кроме слабого отвращения к нему, ненависть на язык подвернулась случайно. Раскрытые от безумия карие глаза, приоткрытый рот, взъерошенные чёрные волосы, трясущиеся руки, покрасневшее лицо.

Он резко обернулся и мгновенно нажал жёлтую кнопку, попав в её край и чуть не отбив себе руку. Сбежавший посмотрел на Смотрителя своим презрительным взглядом, способным посадить семя страха и сомнений в каждом человеке, а такой говорит лишь об одном: он понял слишком много для спокойной жизни, поэтому предпочёл отсутствие жизни её присутствию; после чего кабинет резко наполнился отравленным земным воздухом, настолько чёрным и непроглядным, что ни один прибор не сможет уловить чью-либо сигнатуру внутри; клубы грязи буквально набросились на бывшего Подопытного, крик которого может сравниться в скоротечности разве что с обычным испугом от выбежавшей из-за угла собачки, но боль которого сравнится только с ударом атомной бомбы; одно короткое мгновение до смерти, а оно оказалось хуже всей его длинной жизни. Смотрителю пришлось сразу закрыть дверь, иначе вся эта грязь уничтожила бы его и весь Сектор. Отныне в кабинет не попасть. Смотритель постоял у двери пару секунд, после чего пошёл в сторону сада.

Он понимал, что без смотрительского кабинета Сектор долго не простоит, поэтому решил провести последние дни или секунды своей жизни в любимом месте — в саду. Именно там останутся погребёнными его грёзы об ином мире. Он бы отличался от нынешнего и прошедшего, не был бы лучше или хуже, просто оказался бы другим, в этом-то он уверен. Но что есть мир? К какому выводу можно прийти, начав диалог об ущербности мира как такового, что он — бесполезная дрянь, несущая лишь деградацию сознания и протухание от бездействия мозгов? Или лишь в мире человек способен найти счастье, и неважно, с собой этот мир или со всем миром. Мир — лишь иллюзия? Человек находится в мире или мир находится в человеке?

Конец ознакомительного фрагмента.